Начало уже смеркаться, когда двое всадников подъехали к узкому, мрачному ущелью среди неприступных скал.
Привстав на стременах, Танаис огляделась в поисках места для ночлега и на крутом склоне, довольно высоко над тропой, заметила темное пятно.
Подъехав ближе, путешественницы оказались у широкого входа в пещеру. Танаис спешилась и, ведя в поводу обоих коней, шагнула в темноту.
Пещера оказалась достаточно просторна, чтобы в ней могли разместиться, не мешая друг другу, и кони, и всадницы.
- Здесь и заночуем, - сказала Танаис и помогла подруге слезть с седла.
Разведя костер, девушки достали припасы и сели ужинать.
- Наверное, я поступила неправильно, но иначе поступить я не могла. Уж ты прости.
- Какие пустяки, - улыбнулась Алетейя. - Твоя любовь заменяет мне и богатство, и славу, и власть. Но ни богатство, ни слава, ни власть не заменят мне твоей любви...
Ночь величаво взмахнула черными крыльями и унесла их в страну вечного блаженства, где распускались, источая пьянящий аромат, розовые бутоны, где соловьиные трели звучали, не умолкая ни на миг, где самый воздух был пропитан страстью и наслаждением.
- Какая ночь короткая... - удивленно прошептала Алетейя, глядя на занимающуюся в утреннем небе зарю. Танаис бережно укутала ее плащом и погладила пышные кудри.
- Поспи немного и тронемся в путь.
- И где ты собираешься искать убийц?
- Доверимся судьбе.
- Судьбе доверяться опасно.
- Но только опасности и придают этой жизни хоть какой-то смысл.
- Ты не боишься смерти?
- Самая распространенная форма смерти называется «покой». От него произошло слово «покойник». Конечно, тот, кто рискует жизнью, может умереть. Но ведь и тот, кто чрезмерно ею дорожит, тоже не бессмертен. Впрочем, довольно трудно умереть тому, кто никогда не жил...
- Скажи, о чем ты мечтаешь?
- До чего же ты любознательна, - усмехнулась Танаис. - Спи.
- Это секрет, да?
- Это не секрет, да и какие между нами могут быть секреты... Просто мне немного неловко говорить о своей мечте...
- Ты мечтаешь о чем-то стыдном? – оживилась Алетейя.
- Я мечтаю избавить мир от зла...
- Человеческая жизнь слишком для этого коротка, - ласково усмехнулась Алетейя.
- Но она достаточно длинна, чтобы делать добро.
- Как ты думаешь, что труднее: делать добро или не делать зла?
- Одни люди делают добро потому, что в глубине души боятся стать жертвой зла, то есть в основе их доброты лежит трусость. Другие не делают зла потому, что не имеют для этого достаточно силы, то есть, в основе их доброты лежит слабость. Но, не имея силы быть злым, где взять силы быть добрым? Причинять людям зло - самое несложное занятие на свете, ведь они так уязвимы, слабы и ранимы. И я скажу тебе так: нужно быть очень сильным, чтобы быть добрым и не выглядеть при этом слабым, но нужно быть сильнее втрое, чтобы, имея возможность причинять людям зло, воздерживаться от этого.
- И к какой же из этих категорий ты относишь себя?
- Я - вне категорий. Я - обычный воин, которого с детства учили убивать.
- Ты - воин из племени победителей.
- Что-то я не слышала о таком племени... Да для меня победа и не главное.
- А что - главное?
- Борьба. Мне нравится сражаться.
- Настолько, что ты готова сражаться даже тогда, когда у тебя нет ни одного шанса на победу?
- Тот, кто рассчитывает свои шансы на победу, проигрывает еще до того, как вступает в борьбу... Ну вот что: хватит болтать. Закрой глаза, подумай о чем-нибудь приятном и постарайся уснуть.
- Когда я думаю о приятном, мне становится не до сна. Особенно, если рядом ты...
- Мне страшно...
- А я-то думала, что ты ничего не боишься...
- Мне становится страшно, когда я думаю о том, что будет с тобой, если меня убьют...
- Со мной не будет ничего. Потому что не будет меня.
- Ну, значит, мне придется защищать свою жизнь, как твою! - улыбнулась Танаис.
- Если ты не поцелуешь меня немедленно, тебе придется защищать свою жизнь от меня, - с сумрачным и очень серьезным выражением лица ответила Алетейя.
Склонившись над нею, Танаис нежно провела ладонью по ее щеке и поцеловала в губы... И отворились врата рая, и сладко зазвучали арфы ангелов, и гордо запели трубы архангелов, и весь цвет небесного воинства провозгласил осанну.
И два существа из плоти и крови вдруг сделались равными сонму бессмертных...




Сквозь сон ухо Танаис различило слабое цоканье копыт по земле, и, подойдя к выходу, она осторожно выглянула наружу.
В ущелье въезжали по тропе двое всадников.
Заметив отверстие, они коротко посовещались и направили коней к пещере.
Танаис приготовила оружие к бою и стала ждать.
Вскоре у входа послышались уверенные шаги, и, ведя за собою коней, оба путника вошли в пещеру.
Увидев Танаис, они схватились за оружие, но почти тотчас опустили мечи, и один из них, двухметровый красавец-атлет с черными кудрями до плеч, одетый в потрепанную дубленую куртку поверх черной рубашки и заправленные в высокие сапоги кожаные штаны, учтиво поклонился и на довольно плохом койне произнес:
- Извините за вторжение. Мы не знали, что здесь кто-то есть.
- Думаю, у этого костра вполне достаточно места для четверых, - улыбнулась Танаис.
- Спасибо, - с поклоном поблагодарил ее гигант и представился. - Меня зовут Ставер. А это мой младший брат Вар.
Красивый и статный юноша дружелюбно улыбнулся, и братья сели к огню.
Танаис наполнила чашу вином из бурдюка и, сделав глоток, передала ее Ставеру.
Гость отхлебнул вина, передал чашу брату и начал неторопливый рассказ:
- Мы служили в войске хазарского кагана. Около месяца назад нам довелось участвовать в набеге на сарматскую крепость Танаис...
Танаис вздрогнула и, устремив пристальный взгляд на пришельцев, словно невзначай положила руку на эфес тяжелого меча.
- Нас потрясла жестокость, с какой хазары расправлялись с побежденными. Мы привычны к виду крови и продаем свои мечи всякому, кто способен нам заплатить, но все же мы солдаты, а не убийцы. Мы попытались вступиться за несчастных, однако силы были слишком неравны. Нас схватили и как изменников отправили в Итиль. По дороге нам удалось бежать, и теперь мы скрываемся от погони...
- Быть может, вам известно хоть что-нибудь о судьбе сарматского царя? - со слабой надеждой спросила Танаис.
- Во время боя он был захвачен в плен и вместе с нами отправлен в Итиль, но о его дальнейшей судьбе нам ничего неизвестно. Он был ранен и очень слаб, когда мы видели его последний раз, однако совсем не исключено, что он еще жив.
- Алетейя! Ты слышала? - радостно воскликнула Танаис. - Мой отец, возможно, жив!
- Вы женщины? - внимательнее присмотревшись к Танаис, удивленно спросил Вар. - Можно узнать, что заставило вас в такое неспокойное время путешествовать без мужской защиты?
- Мы в состоянии защитить себя сами, - с достоинством ответила Танаис.
Братья переглянулись, и Ставер сказал:
- Как раз сейчас мы свободны, и если вам нужны телохранители...
- Мы не в состоянии вам заплатить, - с едва заметным раздражением в голосе ответила Танаис.
- Мы не требуем платы. Враг нашего врага - наш друг.
- У нас общий враг, но разные дороги. Вы скрываетесь от мести кагана, а я намерена искать с ним встречи.
- Вы не спасете своего отца и погибнете даром, - сказал Вар.
- Тот, кто гибнет, исполняя свой долг, достоин сожаления. Но тот, кто отказывается от исполнения долга из трусости, достоин только презрения.
Братья снова переглянулись, и Ставер настойчиво повторил:
- Позвольте нам вас сопровождать.
- Ради чего вам идти на риск?
- Так или иначе, но встречи с воинами кагана нам не миновать. Если уж нам все равно суждено погибнуть, то хотелось бы, по крайней мере, умереть ради честного дела.
С тропы донеслось конское ржание, и послышался топот копыт.
- Похоже, ваше желание исполнится гораздо быстрее, чем вы думали, - осторожно выглянув из пещеры, промолвила Танаис. - Сюда направляется целый отряд, и если только Господь не явит чуда, живыми нам отсюда не выбраться.
Ответом ей было молчание. Обернувшись, она увидела, что оба брата спокойно и внимательно смотрят на пламя костра.
- Огонь колеблется от сквозняка, - пояснил Ставер. - Где-то должен быть второй выход.
- Огонь отклоняется в эту сторону. Но здесь ровная стена, - сказал Вар.
Подойдя к месту, на которое указывал брат, Ставер провел ладонью по камню.
- Я чувствую дуновение воздуха из трещины. Ищите рычаг.
Вчетвером они принялись тщательно исследовать каждый выступ на поверхности стены. Конское ржание послышалось уже совсем близко, когда Алетейя невзначай наступила на плоский булыжник у основания стены, и каменный монолит отодвинулся в сторону, открыв узкий проход. Ставер и Танаис взяли коней под уздцы, Вар и Алетейя выхватили из костра горящие головни, и, ступая друг за другом, все четверо вошли под низкие каменные своды.
Замыкавший шествие Вар мечом нажал на булыжник, управлявший неведомым механизмом, и плита заняла прежнее положение в тот самый момент, когда воины кагана, осторожно подкравшись к пещере, с устрашающими воплями ворвались внутрь.
Горел костер, валялась на земле кошма, стояло в чаше недопитое вино, но владельцев имущества простыл и след.
- Не думаю, что они испарились. Здесь остались их вещи, значит, они еще вернутся. Подождем, - сказал начальник отряда, и, расположившись у костра, хазары стали ужинать.



Штольня, по которой двигались беглецы, разветвилась, и Танаис предложила разделиться, чтобы исследовать оба рукава. Братья свернули налево, а Танаис и Алетейя вошли в правую штольню.
Факел в руках Алетейи скупо освещал им путь, и Танаис обратила внимание на то, что пламя почти не колеблется.
- Похоже, это тупик.
- Мне еще ни разу не доводилось видеть дорогу, которая бы никуда не вела, - возразила Алетейя, и они продолжили свой путь по длинному узкому тоннелю с многочисленными боковыми ответвлениями, и, наконец, он вывел их в огромную пещеру, как размерами, так и формой напоминавшую дворцовый зал. Причудливая колоннада из сросшихся сталактитов и сталагмитов, разделявшая его на две неравные части, еще более усиливала это сходство.
- Осмотрим и уйдем, - решила Танаис.
Они нашли несколько предметов, свидетельствовавших о том, что в пещере часто бывали люди, когда в тоннеле послышались шаги, и, обнажив меч, Танаис вернулась в проход, который был настолько узок, что один отважный и опытный воин мог бы с успехом противостоять в нем целому войску.
Из темноты показались братья, и Ставер коротко доложил, что выход найден.
Алетейя окликнула Танаис по имени, и, пойдя на голос возлюбленной, Танаис обнаружила ее в неглубокой нише.
- Посмотри, что я нашла, - Алетейя выпрямилась, и в ее руке тускло блеснул при свете факела золотой кубок.
Братья, следом за Танаис вошедшие в нишу, как завороженные, уставились на груду золотой утвари в углу.
- В жизни не видел столько золота, - почему-то понизив голос до шепота, признался Вар.
- Похоже, мы попали в логово разбойников, - заметил Ставер.
- Хорошо, что это случилось в отсутствие хозяев, - встревоженно сказала Алетейя. - Лучше уйти, пока они не вернулись.
- И оставить все это здесь? - возмутился Вар.
- А ты предлагаешь уподобиться хозяевам этой пещеры? - поинтересовалась Танаис.
- Взять награбленное - не значит украсть, - возразил Вар.
- Лично я не возьму отсюда и ломаного гроша, а вы поступайте как сами знаете, - недовольно буркнула Танаис и вместе с Алетейей покинула нишу.
Братья последовали за ними, но, не удержавшись от соблазна, Вар сунул за пазуху пригоршню золотых украшений. Ставер неодобрительно покосился на него, однако вслух ничего не сказал.
Покинув пещеру, они вернулись к развилке, где их ожидали кони.
Поднявшись на поверхность земли по другую сторону ущелья, они сели в седла и ехали до тех пор, пока им на глаза не попалась небольшая рощица, где они и решили расположиться на ночлег.
Бодрствовать первой по жребию выпало Танаис.
Было тихо. Вдруг на дороге мелькнули какие-то тени, и зоркий глаз сарматки различил в них силуэты девяти всадников, рысью проскакавших по направлению к ущелью. И снова воцарилось не нарушаемое ничем спокойствие...
Девять разбойников один за другим вошли в подземную пещеру, и атаман первым делом направился в нишу, чтобы добавить новые богатства в свою сокровищницу, но, едва взглянув на груду золота, мгновенно понял, что чья-то чужая рука похитила лучшие драгоценности клада, и, изрыгая чудовищные проклятия, бросился по тоннелю к верхней пещере. За ним побежали остальные разбойники...
У костра беззаботно пировали какие-то вооруженные люди, и, ни на миг не усомнившись, что они-то и являются похитителями сокровищ, разбойники ринулись в бой, однако, несмотря на внезапность нападения, после быстротечной схватки, в которой погибло несколько человек, были обезоружены и связаны.
Предводитель хазарского отряда, заложив руки за спину, прошелся перед выстроенными в ряд пленниками и суровым тоном спросил:
- Кто вы и почему напали на нас?
Запоздало сообразив, что, если бы эта орава нашла клад, от него не осталось бы и ломаного гроша, и желая спасти свою сокровищницу от окончательного разграбления, атаман нехотя процедил сквозь плотно сжатые зубы:
- Мы приняли вас за негодяев, укравших наших лошадей.
После недолгого раздумья сотник, важно надувая щеки, произнес:
- Вероятно, это те же самые люди, которых разыскиваем и мы. И поскольку у нас общие враги, нам следует объединить усилия по их поимке. Я нанимаю вас на службу к Великому Кагану.





Прибыв после полудня в Итиль, четверо беглецов поселились в караван-сарае, и, оставив Алетейю под присмотром Вара, Ставер и Танаис отправились в город в надежде разузнать что-либо об отце Танаис, но в этот день их поиски не увенчались успехом.
- Будем надеяться, что завтра нам повезет больше, - сказал за ужином Ставер в утешение заметно приунывшей Танаис, и друзья разошлись по своим комнатам.
- Я так скучала по тебе, - сказала Алетейя, когда влюбленные остались наедине.
- Вар плохо тебя развлекал?
- Ну, не то, чтобы плохо, но он успел изрядно мне надоесть своими глупыми ухаживаниями.
- Он влюбился в тебя?.. Впрочем, чему я удивляюсь? Было бы гораздо удивительней, если бы этого не случилось... Придется с ним расстаться.
- Это было бы нечестно по отношению к обоим братьям. Они вернулись в Итиль ради нас, и прогнать их теперь было бы равносильно предательству. И потом, у тебя нет никаких оснований для ревности, потому что я люблю только тебя, и никто другой мне не нужен.
- Ты совершенно свободна и можешь уйти от меня, когда захочешь.
- Ты совсем меня не любишь?
- Я страшно тебя люблю.
- Почему?
- Не знаю.
- Я красивая?
- Самая красивая.
- Может быть, ты поэтому меня любишь?
- Может быть...
- Я добрая?
- Самая добрая.
- Может быть, ты поэтому меня любишь?
- Может быть...
- Я умная?
- Самая умная.
- Может быть, ты поэтому меня любишь?
- Может быть...
- А если бы я не была «самой-самой-самой», ты все равно бы меня любила?
- Тот, кого любят, всегда «самый-самый-самый». Но любят совсем не за это.
- А за что? За то, что бывает между нами ночью?
- Это не любовь. Это всего лишь один из многих способов ее выражения.
- Что же тогда любовь?
- Я не знаю. Да и никто этого не знает.
- Никто кроме меня.
- Ну, и что же это такое? - слегка насмешливо улыбнулась Танаис.
- Ты когда-нибудь видела, как горит дом?
- Слишком часто... Но при чем тут любовь?
- При том, что во время пожара люди ведут себя по-разному. Одни убегают, спасая собственную жизнь, другие безучастно наблюдают со стороны, а третьи бросаются в пламя и выносят из огня самое дорогое, что у них есть... Так вот, любовь - это все, за чем бросаются в пламя...
Они замолчали, но разговор о любви продолжался на языке взглядов, улыбок, прикосновений. Потом Танаис задула свечу, и комната погрузилась в таинственный полумрак, в котором слышались легкие вздохи, шепот, звуки поцелуев, тихие стоны...
Свершалось великое таинство любви...




Утром следующего дня, проходя по базарной площади, Ставер и Танаис обратили внимание на вооруженных до зубов всадников, ехавших длинной вереницей по середине мостовой и пристально вглядывавшихся в лица прохожих.
- Они? - спросила Танаис.
Ставер молча кивнул и поспешно отвернулся, потому что взгляд сотника шарил по толпе совсем близко от них.
Танаис запоминающим взглядом скользнула по лицам всадников и, потянув Ставера за рукав куртки, вошла в чайхану.
Они уселись на вытертый ковер, и толстый чайханщик принес им жирный плов, горячий чай и мягкие лепешки.
Неподалеку от них негромко беседовали на родном наречии двое аланов. Ставер прислушался и выразительно взглянул на Танаис.
Молча съев плов и выпив чай, они вышли из чайханы.
- Один из аланов служит надсмотрщиком в городской тюрьме. Он жаловался приятелю, что какой-то старик упорно отказывается от работы, несмотря на самые суровые наказания.
- Это отец! - забыв об осторожности, воскликнула Танаис.
- Еще он сказал, что терпение кагана истощилось, и через два дня пленник будет казнен в назидание прочим.
Аланы закончили трапезу и вышли на улицу.
В толчее восточного базара немудрено было потерять преследуемых из виду, поэтому Танаис ни на миг не спускала с них глаз и совсем не обратила внимания на немолодого мужчину, который пристально посмотрел на нее и, чуть помедлив, двинулся следом.
На перекрестке аланы распрощались.
Ставер и Танаис последовали за надсмотрщиком, а за ними последовал незнакомец.
- Что будем делать теперь? - спросила Танаис, когда надсмотрщик скрылся за дверью двухэтажного дома.
- Отдыхать, - ответил Ставер. - Вечером вернемся и проследим, в какой тюрьме он служит, а ночью попытаемся освободить твоего отца, и, если попытка окажется успешной, покинем Итиль еще до восхода солнца.
Проводив двух друзей до караван-сарая, незнакомец уселся возле коновязи и стал наблюдать за дверью. На Вара, некоторое время спустя вышедшего на улицу, он не обратил ни малейшего внимания.
Вар свернул в переулок и вошел в лавку скупщика.
Взглянув на золотые украшения, торговец с трудом овладел собой и с подобострастной улыбкой спросил:
- Сколько хочет молодой господин за свой товар?
- Сколько дашь, - грубо отрезал Вар, и, живо смекнув, в чем дело, скупщик назвал едва ли десятую часть подлинной стоимости краденых драгоценностей.
Вар не торгуясь согласился и, сунув горсть золотых монет в карман, вышел из лавки.
Едва он удалился, туда вошли атаман и трое разбойников. С самого утра они обходили всех городских торговцев драгоценностями в поисках похищенных сокровищ.
Торговец как раз любовался игрой самоцветов на одном из своих новых приобретений, и атаман с первого взгляда узнал украденную у него вещь.
- Откуда у тебя эти украшения? - тоном, заставившим торговца позеленеть от ужаса, спросил он, хищным взглядом уставившись на бриллиантовый кулон.
- Эти драгоценности продал мне один юноша не более пяти минут тому назад, - жалко пролепетал скупщик.
- И каков он собой?
- Писаный красавец, высокого роста, одет как наемник... Очень красивый юноша.
- Куда он направился?
- В сторону базара, но точнее не скажу - не видал.
- Догоните его и убейте, - приказал атаман подручным, но, внезапно передумав, поправился. - Нет, лучше проследите за ним и, когда он выведет вас на своего сообщника, схватите обоих. Каган обещал щедрую награду тому, кто доставит их во дворец живыми.
- Они много знают, - угрюмо напомнил один из разбойников.
- На том свете не много будет им пользы от их знания.
- А если они захотят откупиться нашими сокровищами?
Атаман вновь начал колебаться и, наконец, принял новое решение.
- Сначала схватите их, а уж потом будем думать, как поступить с ними дальше.




Чувствуя приятную тяжесть золотых монет, Вар бродил по базару в поисках подарка для Алетейи, но ни дорогие ткани, ни богатые наряды, ни золотые украшения не казались ему достойными ее красоты.
Он переходил от торговца к торговцу и наконец нашел что искал.
В прекрасном резном ларце слоновой кости, на алом бархате, лежала алмазная диадема, достойная украсить кудри прелестнейшей женщины мира.
Точно такой же венец украшал некогда голову Томирис, жестокой богини, но Вар не мог знать об этом.
Трепет восторга пробежал по его телу, когда он увидел великолепный убор.
- Сколько стоит эта диадема? - вздрагивающим от волнения голосом спросил он у продавца.
- Столько еще не начеканено, - скользнув по юноше равнодушным взглядом, флегматично ответил тот.
- Но ведь ты продаешь ее?
- Я продам эту диадему только тому, кто согласится заплатить за нее самую высокую цену.
- Назови свою цену!
- Это - цена твоей бессмертной души, юноша.
- Моя душа не имеет цены, потому что она не продается!
- Значит, не продается и эта диадема.
- Но зачем тебе моя душа?
- А зачем она тебе?
Вар промолчал, не зная, что ответить.
- Вот видишь! - торжествующе воскликнул торговец. - Спроси любого, для чего ему рука или нога, и он ответит, не задумываясь! А спроси, для чего душа, - и никто не ответит. А многие даже сомневаются, существует ли она. Да если и существует, что проку от нее? Разве она голова, или рука, или какая другая часть тела, без которой человеку не жить?
- Но как же может человек продать свою душу?
- Да очень просто! Твоя душа станет моею собственностью, как только диадема перейдет в твои руки!
- А это не больно?
- Ты даже не заметишь, как это случится!
- Что-то я не пойму... Если моя душа не нужна даже мне самому, на что она тебе, да еще за такую цену?
- Каждому хочется иметь то, чего у него нет. Тебе хочется иметь диадему, мне хочется иметь душу. Мне не нужна диадема - тебе не нужна душа. Мы совершим взаимовыгодный обмен, столь же законный, как и любая другая сделка. Заметь, я не спрашиваю, зачем тебе диадема, я слишком хорошо воспитан, чтобы задавать нескромные вопросы... Итак, что ты решил?
- Я согласен, - после недолгих колебаний произнес Вар, и они ударили по рукам. Продавец закрыл крышку ларца и передал его Вару. Принимая ларец, юноша ощутил легкое головокружение, которое, впрочем, тотчас прошло.
Прижимая к груди драгоценный ларец, он направился в караван-сарай, а за ним, держась на почтительном расстоянии, последовали трое разбойников.
Проводив его до дверей, они разделились: двое остались для наблюдения, а третий помчался за подмогой.
Вар остановился возле комнаты, в которой обитали девушки, и негромко постучал, однако ответа не последовало. Он постучал громче, и минуту спустя двери открыла чем-то недовольная Танаис.
- В чем дело, Вар? - спросила она, не скрывая своей досады, но Вар не дал себе труда задуматься о причинах ее недовольства и смущенно произнес:
- Могу я поговорить с Алетейей?
Танаис нехотя посторонилась и пропустила Вара в комнату.
Алетейя лежала на постели, до подбородка укрытая одеялом.
- Прими от меня этот скромный дар в знак преданности и почтения, - робко произнес Вар и протянул девушке ларец с поднятой крышкой.
Блеск алмазов на миг ослепил Алетейю, но она отстранила дар и отрицательно покачала головой.
- Нет, Вар. Такой подарок слишком ко многому обязывает того, кто согласится его принять.
Танаис внимательно посмотрела на диадему и побледнела.
- Где ты взял ее? - отрывисто спросила она Вара.
- Купил на базаре, - густо покраснев, ответил он.
- И сколько ты за нее заплатил?
- Не принято говорить о цене подарка... - растерянно пролепетал юноша.
- Эта диадема стоит дороже, чем караван верблюдов, груженых золотом! Откуда у тебя такие деньги?!
- Я купил ее! Это правда! Купил, а не украл!
- И где ты взял столько денег?
- Я расплатился не деньгами...
- Чем же?
- Я отдал взамен свою душу...
- Ты продал душу?! Беги на базар, отыщи продавца и любой ценой соверши обратный обмен, ты понял?
- Даже не подумаю! Какой-то сумасшедший отдал мне не имеющий цены алмазный венец в обмен на то, что не имеет никакой ценности, и я еще должен убиваться из-за этого?
- Забирай ларец и убирайся! И пока не найдешь продавца, назад не возвращайся!
Вар молча завернул ларец в полу плаща и вышел из комнаты. Подойдя к лестнице, он увидел поднимавшихся снизу вооруженных людей и решил на всякий случай предупредить брата.
Ставеру новость совсем не понравилась, и уже вдвоем они поспешили в комнату девушек. Когда Ставер постучал, в конце коридора появилось семеро разбойников, и, сильно толкнув дверь плечом, Ставер сломал запор.
Зрелище, представшее взорам братьев, так потрясло обоих, что на какое-то время они забыли о надвигающейся опасности.
Спрыгнув с постели, Танаис с искаженным яростью лицом схватилась за меч.
- Как вы посмели вломиться сюда?! - гневно воскликнула она, однако ответить ей никто не успел, потому что в комнату ворвались разбойники. Танаис поспешила на помощь братьям, но, оттолкнув атамана рукой, Вар встал у неё на пути.
Они скрестили клинки, предоставив Ставеру в одиночку отбиваться от семерых противников. Он мужественно сдерживал натиск разбойников, не позволяя им вмешаться в поединок между Варом и Танаис, кружившим по маленькой комнатке, сокрушая мебель и осыпая друг друга градом яростных ударов, ни один из которых не достигал цели, каждый раз встречая на своем пути клинок противника.
Одному из разбойников удалось прорваться в комнату и, улучив момент, он нанес удар в спину Танаис. Она зашаталась и рухнула на колени.
С яростным криком Вар всадил меч в горло разбойника, посмевшего отнять у него наслаждение местью, и, переступив через Танаис, бросился к судорожно рыдавшей на постели Алетейе. Не обращая внимания на ее сопротивление и слезы, он подхватил ее на руки, перешагнул с ложа на подоконник и, мощным пинком выбив раму, ступил на узкий карниз. Прижимаясь спиной к стене и держа навесу потерявшую сознание девушку, он добрался до угла караван-сарая и перепрыгнул на крышу конюшни, находившуюся в двух оргиях от стены дома. Скользя ногами по крыше, он подбежал к отверстию, под которым находился сеновал, и, прыгнув вниз, съехал по стогу на землю. Перекинув Алетейю через холку ахалтекинца, он вывел коня во двор и, одним прыжком оказавшись в седле, поскакал прочь из города.
Разбойники окружили загнанного в угол Ставера, который заметно обессилел в неравной схватке, с трудом успевая наносить и отражать удары, и один из разбойников, схватив со стола глиняный кувшин с вином, запустил им в голову Ставера.
Гигант не успел увернуться и, обливаясь вином и кровью, упал.
Разбойники связали его и вместе с легко раненой Танаис поволокли из комнаты.
Спрятав пленников под плащами, они выехали за пределы города и поскакали по направлению к ущелью, и никто не заметил одинокого всадника, следовавшего за ними на почтительном расстоянии.



Вар подъехал к пещере уже после захода солнца, зажег факел и, нажав на булыжник, привел в действие неведомый механизм, открывающий вход в тайник.
На краткий миг им овладел безотчетный страх, но, пересилив себя, он шагнул в темноту, отступившую при свете факела.
Оказавшись в подземелье, он снял Алетейю с седла, положил на свой плащ и, взяв седельные сумки, направился в нишу. До отказа набив обе сумки золотом, он приторочил их к седлу и задумчиво взглянул на неподвижно лежавшую девушку.
Какой-то жуткий голос заговорил в нем, предлагая насильно овладеть Алетейей, и, хотя остатки былого благородства еще боролись в сердце юноши против грязного искушения, в глубине души он уже знал, что уступит соблазну, и холодный озноб пробегал по его телу при одной лишь мысли о предстоящем насилии.
Он склонился над Алетейей в тот самый миг, когда она пришла в сознание и открыла глаза. Во взгляде Вара она прочла его намерение и закричала от ужаса и бессилия.
Между ними завязалась ожесточенная борьба, однако физическое превосходство Вара было абсолютным, и вскоре он скрутил ей руки за спиной обрывками ее собственного платья, но послышавшийся в тоннеле шум заставил его на время отказаться от своего намерения. С безумно расширившимися зрачками он вскочил на ноги и, выдернув из ножен меч, замер в ожидании.
Таща за собою пленных, в пещеру вошли пятеро разбойников. Они совсем не ждали гостей и при виде Вара на миг остолбенели от изумления, но быстро опомнились и, бросив пленников у входа, стали окружать незваного гостя кольцом.
Прижавшись спиной к стене, Вар получил защиту от внезапного нападения сзади и с поразительным проворством отбил обрушившиеся на него почти одновременно со всех сторон удары разбойников. Их было больше, но Вар оказался более искусным бойцом и вскоре остался один на один с атаманом.
Танаис предвидела, что после расправы над разбойниками наступит ее черед, и приготовилась умереть.
Вар убил атамана ударом в сердце и, склонившись над Танаис, посмотрел ей прямо в глаза.
- Я убью тебя, - сказал он после довольно продолжительного молчания, и легкая судорога исказила его красивое лицо. - Но сначала у тебя на глазах овладею твоей подругой, чтоб перед смертью ты испытала те же муки, которые вынес я, увидев ее в твоих объятиях.
Даже не взглянув на брата, он повернулся к Танаис спиной и направился к Алетейе, на ходу снимая куртку.
Позади Танаис послышался слабый шорох, и чья-то дружественная рука перерезала веревки, опутывавшие ее тело. Потом ей в ладонь легла рукоять меча, и, крепко стиснув ее слегка онемевшими пальцами, Танаис отбросила путы прочь.
- Стой! - властно крикнула она, выпрямляясь в полный рост.
Вар оглянулся, и усмешка презрительного превосходства сбежала с его лица, когда он увидел Танаис, стоявшую с мечом в руках.
- Ты исполнишь свое намерение не прежде, чем убьешь меня.
Вар с проклятием выхватил меч, и, обмениваясь ударами устрашающей силы, они закружили по пещере.
Наконец Танаис удалось загнать противника в угол, и, решив навсегда покончить с ним, она вложила в удар всю мощь, на какую была способна. Вар мгновенно пригнулся, и, выбив из камня сноп искр, меч Танаис переломился пополам. Отшвырнув бесполезный обломок в сторону, она отпрянула назад, но Вар оказался проворней, и его меч рассек куртку на груди Танаис. Зажав ладонью рану, из которой сочилась кровь, она быстро пригнулась, и меч Вара срезал прядь волос у нее на затылке. Танаис подпрыгнула, и меч Вара отрубил часть каблука на ее сапоге. Мягко приземлившись, она отступила назад и уперлась спиною в камень. С мрачной усмешкой Вар занес меч над ее головой, но она чудом уклонилась, и меч Вара, ударившись о гранит, разлетелся на куски.
Осколок металла вонзился в правую щеку Вара, и, воспользовавшись его секундным замешательством, Танаис что было силы пнула Вара в живот, а когда он упал, наступила ему на горло и нажала.
По подбородку Вара из уголка красивых губ потекла тонкая струйка крови, и Вара не стало.
Опустившись на крупный камень, Танаис дрожащими от напряжения руками провела по лицу, вытирая пот. На щеке осталась алая полоса.
Справившись с минутной слабостью, Танаис поднялась и, подойдя, развязала Алетейю. Обнявшись, как после тысячелетней разлуки, они замерли в неподвижном молчании, когда какое-то негромкое покашливание привлекло внимание Танаис.
Она пошла на звук и рядом со связанным Ставером обнаружила сидевшего на корточках немолодого мужчину, чье лицо показалось ей странно знакомым.
- Кто ты, как оказался здесь и почему решил мне помочь? - спросила она, силясь вспомнить, где и когда они встречались.
- Ты не узнала меня? А вот я узнал тебя сразу. Ведь ты Танаис, дочь сарматского царя?
- Это так.
- А я Филон, греческий купец. Я торговал в Танаис года два тому назад. Меня обвинили в обмане и приговорили к смерти, и только твое заступничество спасло мне жизнь тогда. Теперь вспомнила?
- Да.
- Сегодня утром я увидел тебя на базаре и последовал за тобой, надеясь оказаться полезным, чтоб хотя бы отчасти вернуть свой долг.
- Считай, что ты вернул его сполна. Твоя помощь оказалась как нельзя более кстати. И в награду за это я отдаю тебе все золото, какое ты найдешь в этой пещере.
- Я только вернул свой долг, и было бы странно принимать награду за это.
- Впервые вижу купца, который отказывается от золота, - усмехнулась Танаис.
- Я человек уже сорок лет, и только пятнадцать из них - купец. Я много путешествовал по свету, много видел и много размышлял, и мой опыт говорит, что никогда еще политое кровью золото не приносило удачи своему владельцу.
- Думаю, в этом ты прав. Но чем же мне вознаградить тебя?
- Не заботься об этом. Я человек небедный. Мой дом находится возле базарной площади. Спросите - вам всякий укажет, - с этими словами Филон поклонился и исчез в темноте подземного хода.
Танаис задумчиво взглянула на Ставера, решая, можно ли его развязать. Она не чувствовала в себе сил для нового поединка.
- Посоветуй, что мне делать с тобою, Ставер...
- Убей меня... - глухо ответил гигант.
- Иначе ты убьешь меня?
- Не поэтому...
- Почему же?
- Ты не веришь мне больше.
- Вопрос веры, Ставер, - это очень сложный вопрос, и он не решается ударом меча.
- Ты, вероятно, думаешь, что я жажду отомстить тебе за гибель Вара? Но он перестал быть моим братом с той минуты, как поднял меч на тебя.
- Он ни в чем не виноват. С ним случилось огромное несчастье.
- Любовь всегда счастье.
- Любовь тут ни при чем. Он продал душу дьяволу.
Ставер испытующе взглянул на Танаис.
- У тебя есть доказательства?
- Никаких. Но, может быть, ты примешь, как доказательство, вот это? - Танаис обвела взглядом пещеру с валявшимися в ней трупами, потом подобрала чей-то меч и перерезала веревки, опутывавшие тело Ставера.
Он размял затекшие члены, но не двинулся с места.
- Ступай. Ты свободен.
- Мне некуда идти. Если позволите, я хотел бы остаться с вами.
- Что ж, оставайся, если хочешь. Но тогда тебе следует знать одну вещь... Мы с Алетейей...
- Ничего не надо объяснять, - оборвал ее Ставер. - Только любовь способна оправдать человеческую жизнь. Сама же она не нуждается в оправдании, а тем более, в одобрении или порицании.
- Ты знаешь о жизни все, - улыбнулась Танаис.
- И еще немного, - слегка раздвинув большой и указательный палец, невесело усмехнулся Ставер ей в ответ.
Вернувшись в караван-сарай под утро, они простились до вечера и разошлись по своим комнатам.
Алетейя перевязала раны на спине и груди Танаис и дала ей выпить целебный отвар. Потом они легли в постель, но обе были так измучены событиями минувшей ночи, что, обменявшись невинным поцелуем, тут же уснули.




Проснувшись ближе к вечеру, Танаис ощутила такой прилив бодрости, что, если бы не угрожающая отцу смертельная опасность, она предпочла бы остаться в постели на неопределенный срок.
После непродолжительных, но бурных ласк влюбленные оделись, и Танаис пригласила Ставера разделить с ними трапезу.
Они молча поели жареного мяса, выпили холодного, терпкого на вкус вина, после чего Танаис испытующе взглянула на Ставера и сказала:
- Для тебя еще не поздно отказаться от участия в этом деле.
- Я не трус. И я умею ценить чужое мужество. Я пойду с тобой до конца, каким бы он ни оказался.
Взяв с собою все необходимое, они спрятались в переулке и стали ждать.
Когда почти стемнело, из дома вышел надсмотрщик и быстро зашагал по пустынной улице.
Проводив его до места службы, друзья остановились для совета.
- Есть идеи? - спросила Танаис.
Ответом было молчание.
- Тогда слушайте меня. Я попытаюсь проникнуть в тюрьму и разыскать отца. Ждите меня здесь. Если через час я не вернусь, не пытайтесь мне помочь и немедленно уезжайте из города. Ставер, обещай, что спасешь Алетейю любой ценой.
- Обещаю, - глухо ответил Ставер, и Танаис с ловкостью ящерицы начала восхождение на почти отвесную стену, окружавшую здание городской тюрьмы.
Она ухитрялась находить опору для тела даже там, где остановился бы в нерешительности муравей.
Порой наблюдавшим снизу Ставеру и Алетейе казалось, что она держится только за воздух, но Танаис лезла по стене с такой легкостью, словно поднималась по невидимой лестнице. Почти у самого верха она вдруг оступилась и, потеряв опору под ногами, повисла на одной руке. Алетейя испуганно ахнула, но уже в следующий миг Танаис раскачалась и перебросила тело через гребень стены.
- Ты видишь, для нее не существует преград, - прошептал Ставер и, найдя в темноте руку Алетейи, ободряюще ее пожал.
Оказавшись на стене, Танаис вынула из-за пояса кинжал и крадучись двинулась к угловой башне. Она уже почти достигла цели, когда на стене появился стражник с фонарем. Увидев Танаис, он открыл было рот, собираясь поднять тревогу, но метко брошенный кинжал заставил его умолкнуть навеки.
Выдернув нож из груди трупа, Танаис вытерла лезвие о его одежду и, носком сапога столкнув его со стены, двинулась дальше.
Труп упал в нескольких шагах от притаившихся под сенью пирамидального тополя друзей.
Приняв его за труп Танаис, Алетейя горестно вскрикнула, но Ставер быстро зажал ей рот рукой и перевернул покойника лицом вверх.
Спустившись по винтовой лестнице, Танаис оказалась в длинном пустом коридоре, в который выходило несколько дверей. Одна из них была полуоткрыта, и оттуда доносились возбужденные голоса и громкий хохот.
Неслышно подкравшись ближе, Танаис заглянула в узкую щель.
В караулке вокруг стола пили вино пятеро стражников.
Пошарив по карманам, она извлекла монетку и кинула ее в противоположный конец коридора.
Звон металла о камень заставил стражников прервать попойку, и один за другим они выбежали в коридор. Стоило кому-нибудь из них заглянуть за дверь, и Танаис была бы обнаружена, но они помчались в противоположном направлении и скрылись за поворотом. Танаис собралась уже покинуть свое укрытие, когда со стороны лестницы раздались шаги и голоса, и ей ничего другого не осталось, как вбежать в караулку и нырнуть под стол.
Едва она спряталась, в караульное помещение вошли двое и, усевшись за стол, продолжили свой разговор.
- Так на чем я остановился? - спросил начальственный баритон.
- Великий Каган вызвал вас к себе, - подобострастно напомнил гнусавый тенорок.
- Да. Мудрейший из мудрых приказал мне завтра же уничтожить всех, кто непригоден к работе. Что это значит?
- Не могу знать, - робко ответил тенорок.
- Болван. Это значит, что их места вскоре займут молодые сильные рабы. Какой вывод можно отсюда сделать?
- Трудно сказать...
- Тупица. Из этого можно сделать вывод, что Великий Каган задумал новый поход. Спрашивается: на кого?
- Не могу знать!
- О аллах, почему мой первый помощник такой непроходимый дурак? Правитель Феодосии был убит, узурпатор низвержен, - и сейчас там царит смута, знать грызется за власть, и решительно никому нет дела до нужд государства. Самое подходящее для нападения время.
- Да здравствует Великий Каган, мудрейший из мудрых!
Стиснув рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев, Танаис приготовилась выскочить из-под стола, но в коридоре послышались голоса возвращавшихся стражников, и ей пришлось затаиться.
Увидев начальство, стражники разом протрезвели, и начальник караула слегка заплетающимся языком доложил, что во время внеочередного обхода на вверенном ему участке все было спокойно. Баритон дал наставления об усилении бдительности, и оба начальника удалились. Стражники уселись за стол и возобновили прерванную попойку.
У Танаис затекли ноги, и, меняя положение тела, она нечаянно задела одного из стражей.
- Ты наступил мне на ногу, осел! - раздался сварливый голос, и вслед за тем послышался звук звонкой затрещины.
- Сам ты осел и сын осла! - взревел тот, к кому относились и слова и затрещина, и, не желая остаться в долгу, заехал обидчику по зубам. Они сцепились, как два дерущихся пса, остальные бросились их разнимать, и в тесной караулке закипела настоящая битва, в которой никто не разбирал своих и чужих, лупя без пощады всякого, кто подвернется под руку.
Воспользовавшись суматохой, Танаис выскользнула из-под стола, ради озорства отвесила пару оплеух, которые еще более подлили масла в огонь, и за спинами дерущихся выбежала из караулки.
За поворотом коридора оказалась еще одна лестница, спустившись по которой, Танаис попала в просторное помещение с тянувшимися по обе стороны от прохода зарешеченными камерами, где в страшной тесноте спали несчастные узники.
Было просто немыслимо отыскать одного человека среди сотен, если не тысяч людей, одетых в одинаковые лохмотья, и с лицами, разглядеть которые не представлялось возможным из-за царившего здесь полумрака. И все же, надеясь на чудо, Танаис медленно двинулась по проходу вдоль клеток, напряженно всматриваясь в человеческие фигуры и лица, смутно белевшие в темноте.
Она была уже готова отчаяться, когда ее слуха коснулся слабый голос, окликавший ее по имени. Она оглянулась на зов, но вместо крепкого, хотя и немолодого мужчины, каким она помнила своего отца, увидела дряхлого старика, отчаянно вцепившегося трясущимися руками в стальные прутья решетки.
- Отец! Что они сделали с тобой?! - с болью воскликнула она и шагнула к старику.
- Я знал, что ты придешь... Я ждал тебя... - дрожащими губами прошептал Артакс, и по его худому морщинистому лицу быстро потекли крупные слезы. - А теперь уходи... Слишком поздно...
- Я не уйду без тебя, отец...
- Если бы ты только знала, как они меня мучили... - всхлипнул старик, тряся головой на тонкой морщинистой шее, и выражение животного ужаса возникло в его угасших глазах. - Я не могу ходить... Нам не уйти вдвоем... Ты не спасешь меня и только даром погибнешь...
Напрягая все силы, Танаис раздвинула прутья решетки настолько, что высохший за месяц, как мумия, старик смог протиснуться между ними. Он сделал шаг, но ослабевшие ноги отказались ему служить, и, взвалив иссохшее тело отца на плечо, Танаис быстрым шагом пошла обратно.
Поднявшись по лестнице, она остановилась и осторожно выглянула из-за угла.
В коридоре никого не было, но дверь в караулку была по-прежнему приоткрыта, и оттуда доносились пьяные крики.
Взгляд Танаис упал на узкую дверцу неподалеку, и, приоткрыв ее, она проскользнула внутрь темного и тесного чуланчика, где пахло пылью и мышами.
Вскоре по коридору, направляясь на очередной обход, протопали стражники, и, выждав, когда их шаги затихнут в отдалении, Танаис вышла из укрытия.
Она уже миновала караулку, когда из дверей выскочил увильнувший от обхода стражник и с оглушительными воплями бросился вслед за беглецами. Одной рукой придерживая на плече отца, другой Танаис выхватила меч и одним ударом покончила с крикуном, но вопли злосчастного пьяницы были услышаны его собутыльниками, и не успела Танаис подняться по лестнице и на десяток ступеней, как у нее за спиной послышался топот бегущих ног. Чья-то рука ухватила ее за сапог; не оборачиваясь, она пнула наугад и по раздавшимся проклятиям поняла, что удар достиг цели. Повернувшись к преследователям лицом и угрожающе выставив перед собою меч, она стала медленно пятиться вверх по лестнице, осторожно нащупывая ногой ступени...
Ставер до рези в глазах всматривался в гребень стены, надеясь, что вот-вот там появится Танаис, но время шло, она не появлялась, и только пробежали, спеша куда-то, трое стражников...
Танаис осталось преодолеть последнюю ступеньку, когда позади нее с шумом распахнулась дверь, и трое стражников одновременно повисли у нее на плечах...




Когда истек срок ожидания, Ставер крепко взял Алетейю за руку и сказал, что пора уходить. Она попыталась вырваться, тогда без особых церемоний он взвалил ее на плечо и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Не издавая ни звука, Алетейя яростно кусалась, царапалась, колотила Ставера по широкой спине слабыми кулачками, но, не обращая на ее сопротивление ни малейшего внимания, он силой уносил ее подальше от тюрьмы.
Невозмутимо пройдя мимо ошарашенного хозяина караван-сарая с брыкающейся ношей на плече, Ставер внес ее в комнату и аккуратно опустил на кровать.
В ответ на гневные потоки брани, угроз и оскорблений, которыми осыпала его девушка, он лишь молчал, бледнел и улыбался.
- Ты просто жалкий трус, которого хватает только на то, чтобы сражаться с женщинами! - презрительно кривя красивый рот, гневно воскликнула Алетейя и, отвернувшись лицом к стене, разрыдалась.
Всю ночь они не спали, карауля друг друга, а когда рассвело, с улицы донесся стук молотков.
Ставер выглянул в окно, и его смуглое лицо сделалось серым.
На базарной площади строили виселицу.
Улучив момент, Алетейя бросилась к дверям. Ставер догнал ее возле лестницы, бесцеремонно схватил в охапку и, отнеся обратно, положил на постель.
Заподозрив его в грязном намерении, Алетейя принялась громко звать на помощь. Он заткнул ей рот первой подвернувшейся под руку тряпкой, крепко связал, после чего вышел из комнаты, тщательно запер дверь на замок и, спустившись вниз, отдал ключ хозяину.
- Мне нужно уйти. Госпожа спит. Если к обеду я не вернусь, разбуди ее и помоги уехать из города.
Подкрепив свою просьбу последней парой золотых монет, он плотно запахнулся в плащ и вышел на улицу.
Обойдя вокруг виселицы, он внимательно осмотрел ужасное сооружение, потом зачем-то поднял голову к небу и столь же внимательно обозрел окружавшие площадь дома.
Одно из зданий чем-то привлекло к себе его особенный интерес, и, войдя в темный подъезд, он по узкой крутой лестнице поднялся на крышу. Окинув оценивающим взглядом открывавшийся оттуда вид, он удовлетворенно улыбнулся, лег на черепицу и, закинув руки за голову, закрыл глаза...
Едва за Ставером захлопнулась дверь, Алетейя подкатилась к краю постели и, перевалившись через низенький бортик, боком упала на мягкий ковер.
Докатившись до стола, она подтянула голени под себя и встала на колени. Упираясь подбородком в столешницу, она поднялась в полный рост и, наклонившись, головой смахнула со стола фруктовый нож. Она немного не рассчитала усилия, и нож отлетел к дверям. Опустившись на колени, она легла на живот и, извиваясь всем телом, поползла к ножу. Ей удалось, хотя и не сразу, зажать рукоять ножа коленями, и, наклоняясь вперед, а затем откидываясь назад, она принялась перепиливать веревку. Нож несколько раз соскользнул, и из порезов на плече потекла кровь...




Когда солнце поднялось почти в зенит, на площади раздался барабанный бой, и, приподнявшись на локте, Ставер осторожно выглянул из-за парапета.
В сопровождении многочисленной стражи на запруженной народом площади появилась вереница обреченных. Среди смертников взгляд Ставера мгновенно отыскал Танаис, которая медленно шла в хвосте колонны, поддерживая плечом дряхлого старика.
Сбросив плащ, Ставер снял с плеча колчан, положил его на черепицу и привязал конец длинной, свернутой кольцами веревки к торчавшему из крыши стальному крюку. Завершив все приготовления, он опустился на колено, перекрестился и, когда процессия поравнялась с домом, на крыше которого он находился, выстрелил из лука.
Пущенная им стрела свалила палача, и внизу началась настоящая паника.
Стражники заметались в толпе, разыскивая отчаянного стрелка, и, не желая усложнять им задачу, Ставер выпрямился в полный рост и громко крикнул:
- Эй! Вы не меня там ищете?
С полдюжины стражников вбежало в подъезд.
Ставер точно послал еще несколько стрел, а когда на крыше появились хазары, обеими руками ухватился за свободный конец веревки и прыгнул вниз. Никто из преследователей не рискнул повторить его прыжок, и, толкаясь и теснясь, они начали спускаться тем же путем, каким пришли.
Оказавшись внизу, Ставер перерезал путы на руках Танаис, сунул ей в руки меч, и, встав спиной к спине, они принялись отбиваться от стражи.
Освобожденные узники вооружались мечами убитых охранников, и вскоре вся площадь превратилась в поле битвы.
- Где Алетейя? - улучив момент, спросила Танаис.
- В комнате, - не вдаваясь в подробности, ответил гигант и ударом кулака уложил стражника, пытавшегося преградить им путь к караван-сараю...
Перепиливание веревок отняло у Алетейи уйму времени и сил, и, когда, сунув за пояс фруктовый нож, она выглянула из окна, намечая путь к бегству, процессия смертников уже вступила на базарную площадь.
Алетейя влезла на подоконник и, зажмурившись от ужаса, шагнула на карниз.
Опасаясь смотреть вниз и по сторонам, шаг за шагом она добралась до угла дома и смерила взглядом расстояние до крыши конюшни. Оно показалось ей чудовищным.
- Вар сделал это ради меня... - прошептала она побелевшими губами. - Неужели я не сделаю этого ради Танаис?..
Она судорожно вздохнула, зажмурилась и, оттолкнувшись руками от стены, ногами от карниза, прыгнула...
Выхватив ключ из рук онемевшего хозяина, Танаис взвалила отца на плечо и побежала наверх. Ставер прикрывал ее отход, но, теснимый превосходящими силами противника, вынужден был отступить к лестнице.
Когда, по его расчетам, Танаис должна была достигнуть комнаты, он бросился следом и, опередив своих преследователей всего на несколько шагов, влетел в двери комнаты почти одновременно с Танаис. Задвинув засов, он взглянул на постель и лишился дара речи.
- Где она? - избегая смотреть на растерянное лицо Ставера, спросила Танаис.
Он поднял с пола разрезанную веревку и показал ее Танаис.
- Похоже, я ее немного недооценил...
Дверь громко затрещала под ударами мечей.
Ставер подбежал к окну и вспрыгнул на подоконник.
- Давай отца!
В точности повторив маршрут Вара и Алетейи, они оказались в конюшне и, сев на лошадей, промчались по двору перед самым носом опешивших стражников...
Алетейя ехала по базарной площади, не без некоторого удивления наблюдая за необычной даже для этого оживленного места суетой, когда какой-то незнакомец схватил ее лошадь за узду и потащил в безлюдный переулок...
Ставер и Танаис вихрем промчались по площади и вдруг заметили Алетейю, яростно боровшуюся на земле с каким-то мужчиной. На полном скаку Танаис втащила ее на седло и, нахлестывая коней плетьми, они поскакали по переулку, пытаясь оторваться от следовавшей по пятам погони.
Достигнув городских ворот, они ураганом промчались мимо зазевавшихся стражников и вырвались за пределы города.




После нескольких часов изнурительной скачки они достигли пещеры, где нашел свою смерть Вар вместе с шайкой разбойников.
В пещере было довольно прохладно, и трупы еще не начали разлагаться.
Ставер и Танаис перетащили их в нишу и закидали каким-то тряпьем. Потом Танаис пошарила в седельных сумках и нашла кое-какую еду.
Они уселись вокруг костра и впервые за день поели.
- Когда я была в тюрьме, мне довелось подслушать один довольно любопытный разговор, - сказала Танаис, поужинав. - Каган собирается захватить Феодосию.
- Но что мы можем предпринять? Ведь нас всего трое, - печально вздохнула Алетейя.
- Во-первых, не трое, а четверо. Во-вторых, не всего, а целых. В-третьих, народ нас поддержит.
- Очень в этом сомневаюсь. Народ совершенно непредсказуем. Сегодня он кричит: «Долой тирана!» - и наперегонки мчится умирать за свободу, а завтра покорно лижет пятки всякому, у кого хватит наглости провозгласить себя самодержцем.
- Нужно уметь улавливать благоприятный момент, не подставляя пятки тогда, когда народ намерен умирать за свободу, и не призывая его к свержению тирании, когда он расположен лизать пятки. Это во-первых. А во-вторых, умный человек не ждет наступления благоприятного момента, а создает его сам. Причем, пятки, как правило, его, а тираном всегда оказывается кто-то другой, - легкомысленно улыбнулась Танаис.
- У тебя есть уже какие-нибудь идеи? - полюбопытствовала Алетейя.
- Утром будет видно. А сейчас - спать!
Ставер взял Артакса на руки и понес из пещеры.
- Куда это он собрался, на ночь глядя? - с подозрением глядя ему вслед, спросила Алетейя.
- А ты бы предпочла, чтоб он остался? - усмехнулась Танаис.
- Он не внушает мне доверия.
- А я верю ему, как себе, - и Танаис кратко пересказала Алетейе все обстоятельства своего счастливого избавления от смерти.
- Наверное, мне следует перед ним извиниться... Я подозревала его в измене, - и в нескольких словах Алетейя передала ход событий с того момента, как Танаис скрылась за тюремной стеной.
- Но как тебе удалось освободиться от веревок?
- Когда речь идет о спасении любимого человека, для женщины нет ничего невозможного, - скромно потупившись, изрекла Алетейя.
- Господи, за что мне такое счастье... Сколько душ на моей совести, сколько крови на моих руках... Смею ли я коснуться хоть края твоих одежд?
- Ты убивала, защищаясь.
- А кто дал мне право оценивать свою жизнь таким количеством чужих смертей? Разве я Бог, чтобы решать, кому жить, а кому - умереть?
- Ты ничего не решала. Ты сражалась. А судил, кому жить, а кому - умереть, Бог. Ничто не происходит в мире без Его воли.
- Молись за меня...
- Захотят ли твои боги внять молитве иноверки? К тому же, не забывай, что и на моих руках есть кровь.
- Ты убила, защищаясь.
- Какое право имела я покупать свою жизнь ценой смерти другого человека?
- Ты хотела сказать - насильника, грабителя и убийцы?
- Ну вот ты и сама ответила на свой вопрос. Защищать свою жизнь - это не право, а долг.
- Иногда меня пугает количество убитых мной людей. Если бы все они могли воскреснуть и придти сюда, в этой пещере не осталось бы свободного места даже размером с твою ладонь...
- Не говори так. Мне страшно...
- Ты веришь в воскресение покойников? - снисходительно улыбнулась Танаис.
- С тех пор, как мы познакомились, с нами произошло столько невероятных вещей, что не осталось ничего, во что я не смогла бы поверить, - серьезно и даже сурово сказала Алетейя, и словно в ответ на ее слова из ниши послышался слабый шорох.
Остановившимся от ужаса взглядом Алетейя уставилась в темноту и всем телом прижалась к Танаис.
Шорох повторился, на этот раз громче, и в проеме ниши возникла фигура Вара.
Он шагнул вперед и замер, обводя пещеру незрячим взглядом мертвых глаз.
Танаис протянула руку к лежавшему в изголовье мечу, бесшумно выдернула его из ножен и встала в полный рост.
Вар заметил ее, и кровожадная радость, как молния, сверкнула в его тусклых зрачках. Деревянной походкой он двинулся навстречу Танаис, издавая на ходу что-то вроде рычания, и, подойдя, занес кулак над ее головой. Однако движения ожившего трупа были далеко не так проворны и ловки, как движения живого Вара, и, без труда уклонившись, Танаис вонзила меч в грудь мертвеца.
Вар презрительно расхохотался и ударом кулака отбросил Танаис к стене.
- Нельзя убить того, кто мертв, - голосом, заставившим Танаис содрогнуться от ужаса, произнес он и двинулся на нее.
Упираясь спиной в стену, она поднялась и, нетвердо покачиваясь на ослабевших ногах, пошла ему навстречу. Когда она взмахнула мечом, Вар перехватил ее запястье, и она почувствовала в руках трупа такую мощь, какая и не снилась живому Вару.
Мертвец прижал меч Танаис к колонне и ударом кулака переломил его пополам, едва не раздробив при этом камень.
Вырвав руку из стального захвата трупа, Танаис пнула его ногой в подбородок. Этот удар мог бы проломить каменную стену, но мертвец даже не покачнулся. Схватив Танаис рукою за горло, он оторвал ее от земли и стал душить. Уже почти задохнувшись, она из последних сил взмахнула обломком меча и отрубила Вару кисти рук.
К ее удивлению и ужасу, отрубленные пальцы продолжали судорожно сжиматься на ее горле, и только неимоверным усилием ей удалось оторвать их от себя и отшвырнуть прочь.
- Ты был абсолютно прав: мертвого нельзя убить. Но можно расчленить.
Наклонившись, Танаис подняла двуручный меч, принадлежавший атаману разбойников, и, вложив в удар всю силу, разрубила Вара на две половины, но, не довольствуясь этим, продолжала крошить мечом мертвое тело, пока у ее ног не осталась лежать бесформенная груда судорожно вздрагивающих кусков мяса.
Взглянув на Алетейю, все еще не опомнившуюся от пережитого ужаса, Танаис отбросила меч в сторону и попыталась улыбнуться, но упала от сильного изнеможения и уже не смогла подняться. С ужасом косясь на трепещущие куски тела, Алетейя подползла к ней на коленях и с плачем стала трясти за плечо.
- Не оставляй меня... Мне страшно... Ну пожалуйста!..
С трудом подняв слипающиеся веки, Танаис сонно пробормотала:
- Теперь уже нечего бояться... Спи...
- В нише лежат еще пять мертвецов...
- Я их не убивала. Если у них есть какие-то претензии, пусть обращаются к Вару...
Танаис крепко прижала возлюбленную к себе и мгновенно уснула.
Алетейя еще лежала некоторое время, пугливо прислушиваясь к ночным шорохам, но неодолимый сон овладел, наконец, и ею.
Проснувшись утром, Танаис первым делом убрала кучу мяса в нишу и разбудила Ставера, спавшего богатырским сном в тоннеле рядом с Артаксом.
Недолго побродив по окрестностям, они подстрелили с полдюжины фазанов и, вернувшись в пещеру, развели костер.
Пока готовился завтрак, они едва не задохнулись от дыма, так как тяга почти отсутствовала. Когда фазан подрумянился, Танаис сняла вертел с огня и присела на корточки возле Алетейи, которая с такой трогательной заботой ухаживала за больным стариком, словно то был ее родной отец.
- Если бы мы были в моем дворце, с помощью целебных трав я за несколько дней поставила бы его на ноги, - сказала Алетейя.
- В таком случае мы сегодня же возвращаемся в Феодосию, - ответила Танаис и, отломив фазанье крылышко, протянула его подруге.



Въехав в Феодосию под вечер того же дня, скитальцы остановились для совета.
- Куда теперь? - спросил Ставер.
- Во дворец, - без тени сомнения в голосе ответила Танаис.
- Не думаю, что там нас очень ждут.
- Если бы мы имели привычку ходить только туда, где нас ждут, сидеть бы нам на одном месте до самой смерти, - возразила Танаис.
- И все-таки я бы повременил. Престол - предмет заманчивый и никого не ждет.
- И что ты предлагаешь?
- Побродим по городу, послушаем, о чем болтают жители, а уж тогда будем решать, что делать дальше.
Танаис вопросительно взглянула на Алетейю.
- Ты знаешь, где люди чаще всего собираются, чтоб обменяться новостями?
- Я знаю кое-что получше. Я знаю, где живет слепой предсказатель судьбы. Он никогда не ошибается в своих предсказаниях, но далеко не все желающие удостаиваются этой чести.
- Отведи нас к нему.
Алетейя привела друзей к небольшому уютному дому, на пороге которого курил кальян седой старик.
Заслышав шаги пришельцев, он поднял голову, и его незрячие глаза остановились на лице Танаис.
- Подойди ко мне. Остальные пусть подождут на улице.
Когда они остались вдвоем, Танаис почтительно поклонилась.
- Мир тебе, мудрец.
- Мир тебе, красавец.
Танаис невольно усмехнулась.
- Ты усмехаешься? Ты думаешь: «Что это за пророк, который неспособен отличить девушку от юноши?» Но, лишив меня зрения, боги даровали мне способность видеть скрытую суть всех вещей. И едва заслышав твои шаги, я понял, что ко мне приближается великий воин, красавец и мудрец. Но правила таковы, что прежде чем предсказать судьбу, я должен испытать вопрошающего. Готов ли ты, красавец, держать ответ?
- Да, - почтительно склонив голову перед мудрецом, сказала Танаис.
- Тогда для начала скажи мне, красавец, что такое добродетель?
- Добродетель - это все, что приближает человека к Богу.
- Следует ли понимать твой ответ в том смысле, что человек, добродетельный во всех отношениях, становится Богом?
- Человек никогда не может быть добродетельным во всех отношениях. Потому что существуют добродетели, исключающие друг друга.Сталкиваясь, они взаимоуничтожаются. И нужно быть Богом, чтобы суметь примирить их.
- Что это за добродетели? Назови их.
- Таковы, например, любовь к красоте, любовь к справедливости и любовь к истине. Они плохо между собою уживаются. Истина чаще всего некрасива и несправедлива, красота - несправедлива и неистинна, справедливость - неистинна и некрасива.
- Объясни.
- Справедливость некрасива потому, что главное свойство красоты - неповторимость и единственность. А справедливость, чтоб быть собой, должна быть воспроизводимой и множественной. Неистинна справедливость оттого, что она утверждает равенство всех людей, тогда как истина утверждает обратное.
- Почему неистинна и несправедлива красота?
- Несправедлива потому, что даруется по воле случая и не всегда - достойнейшему. Неистинна же потому, что преходяща.
- Почему некрасива и несправедлива истина?
- Некрасива оттого, что совсем не такова, какой хотели бы видеть ее люди, а несправедлива оттого, что доступна немногим избранным, а не всем.
- Теперь ответь, красавец, что любишь ты более всего: справедливость, истину или красоту?
- Добродетель, именуемая целомудрием, запрещает мне говорить о своей любви.
- Бывают добродетели хуже пороков, красавец... И если человек стыдится говорить о своей любви, не значит ли это, что он стыдится ее самой?
- Истину люблю я больше красоты и справедливости.
- За что ты отдал ей свое предпочтение?
- Понятие красоты зависит от вкуса, понятие справедливости - от точки зрения, и оба понятия зависят от мнения людей. Тогда как истину нельзя отменить ни царским указом, ни мнением большинства.
- Но ее можно не знать и с ней можно не соглашаться.
- Кто не знает истины - невежда, кто не соглашается с ней - глупец. Истина не нуждается в признании, в отличие от красоты, и в утверждении, в отличие от справедливости.
- Назови величайшую истину.
- Бог.
- Назови величайшую ценность.
- Любовь.
- Почему?
- Только в Боге и в любви сливаются воедино истина, справедливость и красота.
- И на последний вопрос мой ответь мне, красавец: что такое счастье?
- О каком счастье ты спрашиваешь меня, о мудрейший? Ведь свое счастье у человека и зверя, у мужчины и женщины, у старика и ребенка, у воина и пахаря, у богатого и бедного, у купца и поэта, у здорового и недужного, у свободного и раба.
- Я спрашиваю тебя о твоем счастье...
Танаис задумалась, и опустила очи, и улыбнулась, и вновь подняла на слепого прорицателя затуманившийся взор.
- Я могу лишь повторить не мною сказанное: «Именем нельзя назвать тебя».
И хотя слепец не мог видеть ее улыбку, он улыбнулся ей в ответ.
- Это немудрый ответ. Но лучше быть счастливым, чем мудрым. Ты ответил на все мои вопросы, красавец.
- Изреки же свое пророчество, о мудрейший!
Слепец нахмурил брови и опустил седую голову.
- Уверен ли ты, что тебе это воистину необходимо?
- Да!
- Известно ли тебе, что существует знание, способное раздавить человека своею тяжестью?
- Да.
- Достанет ли у тебя мужества перенести такое знание?
- Да.
- Подумай еще...
- Я подумала.
- Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Да.
- На рассвете последнего дня месяца гекатомбеона...
- А она?
- И она...
- Изменить ничего нельзя?
- Запрись в четырех стенах, ни во что не вмешивайся и наслаждайся любовью своей возлюбленной, - и, как знать, возможно, ты сумеешь обмануть свою судьбу...
- Благодарю тебя, о мудрейший, - преклонив колено, Танаис поцеловала руку старика.
- Да хранит тебя Господь.., - тихо промолвил прорицатель и, когда она направилась к калитке, перекрестил ее в спину.
- Ну, что он там напророчил? - с неподдельным интересом спросил Ставер, едва Танаис вышла за ограду домика.
- Он предрек нам большую удачу сегодня.
- Так что же мы медлим? Вперед! - с воодушевлением воскликнул Ставер и направил своего скакуна к царскому дворцу.



Ставер грохнул кулаком в дворцовые ворота, и, когда из маленького окошечка высунулась заспанная физиономия стражника, скомандовал:
- Очиняй ворота, да поживее.
Стражник обалдело уставился на Ставера, потом обвел взглядом пришельцев, задержавшись несколько долее на Алетейе, и, видимо, узнав ее, радостно кивнул. Спустя минуту ворота открылись и пропустили Алетейю со всей ее свитой внутрь ограды.
К ним подошел офицер и вежливо, но твердо произнес:
- Господа, прошу вас сдать оружие.
Ставер и Танаис с недоумением взглянули на Алетейю и молча подчинились.
Почетный караул проводил их в тронный зал и застыл у них за спиной. Некоторое время спустя в противоположном конце зала распахнулись высокие двустворчатые двери, и вошли двое - стройный молодой мужчина и совсем юная, неземной красоты женщина.
- Кто вы и что вам угодно? - высокомерно спросил мужчина, изучающе разглядывая гостей.
- Позвольте и нам, со своей стороны, задать вам тот же самый вопрос, - сказала Танаис.
- Я - архонт Нус.
- Алетейя, были у тебя братья?
- У меня не было братьев, как, впрочем, и сестер.
- Это сказала единственная дочь злодейски убитого правителя города, а следовательно, единственная законная наследница престола, - обращаясь к Нусу, пояснила Танаис.
- В таком случае, передай ей, что престол никого не ждет. Государство не может существовать без власти, ожидая, когда наследница соблаговолит, наконец, приступить к своим обязанностям. В городе царила смута, знать грызлась за власть, и народ нуждался в сильном правителе, который смог бы железной рукой навести порядок и пресечь раздоры и смуту. И поэтому мне пришлось взвалить бремя власти на свои плечи.
Ставер насмешливо взглянул на по-женски изнеженные руки узурпатора.
- Власть - тяжелая штука. Смотри, не надсадись.
- Для правителя главное ум, а не мускулы. Народ хочет порядка, покоя и справедливости, но он не имеет мужества мыслить и принимать решения. И того, кто готов взять ответственность на себя, он боготворит. Он говорит ему: «Ты снял с меня тяжкое бремя свободы, и за это я готов подчиняться тебе без ропота. Думай за меня, решай за меня, но горе тебе, если я задумаюсь хоть на миг». Это и есть власть.
- И, если мы правильно тебя поняли, расставаться с ней добровольно ты не собираешься? - спросила Танаис.
- Довольно глупый вопрос. Еще никто не отказывался от власти по доброй воле. Кто не хочет быть Богом?
- Бог, который смертен, уже не Бог.
- Увы! Если бы можно было властвовать вечно!
- А не надоест? - спросил Ставер.
- Да ты шутник! - неожиданно весело рассмеялся Нус. - Может наскучить слава, любовь, даже, пожалуй, богатство, но только не власть. Ибо власть - это квинтэссенция всех страстей и наслаждений, существующих в мире.
- И, однако, она никому еще не принесла счастья.
- Но не потому, что наскучила, а либо потому что недостижима, либо потому, что ускользает. Говорят, Искандер Двурогий заплакал, узнав, что больше нечего завоевывать. И я охотно этому верю. Ибо власть и слава подобны морской воде: чем больше пьешь - тем больше хочется.
- И тебя не смущает, что к власти ты пришел незаконным путем?
- Все пути хороши, которые приводят к цели. И кратчайшие - наилучшие.
- Тогда довожу до твоего сведения, что мы намерены лишить тебя престола, который ты занимаешь, не имея на то никакого права.
- Очень неосторожное высказывание.
- В тот день, когда я испугаюсь такого хлыща, как ты, я собственноручно вспорю себе живот. Но не бойся, мы не собираемся свергать тебя насильно. Народ сам выберет достойного.
- Кого ты называешь народом? Эту тупую, жадную до низменных удовольствий толпу? Что способен выбрать этот буриданов осел? Он годится лишь на то, чтоб с него драли семь шкур. Тот, кто думает иначе, опасный смутьян, и заслуживает виселицы.
- Для такого ничтожества, как ты, невыносима даже мысль, что существуют люди умнее, сильнее, талантливее его. Ты опасен, потому что не остановишься перед тем, чтоб уничтожить любого, кто хоть на полпальца выше тебя в каком-либо отношении. Мы объявляем тебе войну, - с решительным видом заявил Ставер.
- Ты сумасшедший, - усмехнулся Нус. - Я даже не могу решить, какое наказание тебе назначить...
- Для вынесения приговора нужна хотя бы видимость суда и хотя бы видимость обвинения.
- Да ты, гляжу, начитался римского права. В моем государстве все решает моя воля. Я здесь верховный судья, и мои приговоры обжалованию не подлежат.
Нус сделал жест рукой, и стражники взяли четверых друзей в кольцо.
Ставер изготовился драться, но Танаис остановила его, сказав:
- Мы не одни.




- Я думал, парень пошутил насчет железной руки, но оказалось, что он еще поскромничал! - прорычал Ставер, мечась по камере, где Танаис гостила уже в третий раз. - И твой пророк тоже хорош! Еще одна такая удача - и не надо неудач!
- Давай лучше подумаем, как станем выпутываться из этой истории, - устало сказала Танаис.
- Это я тебе и без пророка могу сказать! Завтра утром нас выведут на городскую площадь, - и мы уже никогда не впутаемся ни в какую историю!
Ставер вцепился руками в прутья решетки и принялся трясти их с такою силою, что едва не сломал.
- Выведите меня отсюда! Не могу же я оправляться при женщинах! - заорал он стражникам, ударами палок пытавшимся отогнать его от решетки. Тюремщики посовещались и разделились на две группы. Одна осталась охранять камеру, а вторая повела Ставера в отхожее место.
Когда прошло несколько минут, один из охранников стукнул в дверь кулаком и крикнул, что пора выходить. Ответа не последовало. Почуяв неладное, он рывком распахнул дверь и отлетел к стене от мощного удара в челюсть. По прошествии десяти секунд трое его товарищей корчились на полу от боли, а Ставер, забрав их оружие, поспешил к камере. Увидев его, охранявшие камеру стражники предпочли сложить оружие без боя.
- У кого ключи?! - рявкнул Ставер, и под его взглядом один из стражей достал из кармана связку ключей.
- Открывай! - тоном, не допускающим даже мысли о возможности неповиновения, скомандовал Ставер, и непослушными руками стражник стал перебирать ключи, отыскивая нужный.
- Шевелись! - начиная терять терпение, прикрикнул Ставер, и в этот момент из-за поворота коридора показалась первая группа стражников. Тюремщик, отпиравший замок, хотел было выдернуть ключ из скважины, но Танаис опередила его и, просунув руку сквозь прутья решетки, повернула ключ в замке.
Вырвавшись из камеры, она обезоружила стражника и, держа меч наготове, с вызовом оглядела охрану. Боевой задор стражников вновь пошел на убыль, и, отводя глаза в сторону, они вложили мечи в ножны. Из камеры вышла Алетейя и, обращаясь к стражникам, сказала:
- Некоторые из вас помнят меня. Когда-то вы верой и правдой служили моему отцу. Тем из вас, кто поможет мне вернуть отцовский престол, я обещаю прощение всех вин, щедрую награду и повышение по службе.
После недолгих колебаний восемь стражников присягнули ей на верность, и по тайному ходу маленький отряд поднялся в бывшую опочивальню Алетейи.




Уложив Артакса на постель и предоставив его заботам Алетейи, Ставер и Танаис подробно расспросили своих бывших тюремщиков о численности и расположении дворцовых караулов и, начертив план дворца с указанием всех постов, стали держать совет.
- Нас дюжина, но отец и Алетейя небоеспособны, значит, всего нас десять. Всей охраны во дворце, включая парк, полторы сотни, так что рассчитывать на силу не приходится. Есть идеи? - спросила Танаис, обводя присутствующих внимательным взглядом. - Ясно. С идеями туго.
- Сюда идут, - приложив палец к губам, прошептала Алетейя, и в наступившей тишине стали отчетливо слышны чьи-то легкие шаги.
Ставер и Танаис встали по обе стороны двери.
Шаги приблизились, дверь отворилась, и в проеме возникла спутница Нуса.
Увидев в своей опочивальне вооруженных мужчин, она в испуге отпрянула назад, но Ставер быстро зажал ей рот и втащил в комнату, а Танаис закрыла створки. Все произошло так стремительно и бесшумно, что стоявший у дверей опочивальни караул ничего не заподозрил.
Ставер подвел красавицу к мягкому пуфу и помог ей сесть.
- Как ваше имя? - спросила Танаис, и по ее знаку Ставер убрал ладонь с лица красавицы.
- Коринна.
- Хотите нам помочь? - с древнеримской прямотой спросил Ставер.
- Я не хочу предавать человека, не причинившего мне никакого зла.
- Не понимаю, как вы могли полюбить этого!.. - Ставер оборвал себя на полуслове и сделал неопределенный жест рукой, выражавший крайнюю степень пренебрежения.
- Я не люблю его. Почти ребенком меня похитили и продали в его гарем греческие пираты. Но он никогда не обижал меня и постепенно я к нему привыкла.
- И после этого вы утверждаете, что он не причинил вам зла? Да ведь он же обокрал вас, лишив счастья любви!
- Не думаю, что любовь - такое уж большое счастье, - с легкой иронией возразила Коринна.
- Да что вы можете знать о любви, если вы никогда не любили!
- Я знаю о любви все. Гарем - это как раз то место, где обучают всем премудростям этого занятия.
Ставер смешался и растерянно оглянулся, ища поддержки у Алетейи.
- Любовь - это не совсем то, чему обучают в гареме. Еще точнее, любовь - это совсем не то, чему обучают в гареме, - приходя на помощь обескураженному гиганту, сказала она.
- Тогда что же это такое? - с любопытством взглянула на нее Коринна.
- Послушайте, не слишком-то удачное время выбрали вы для бесед о любви, - слегка раздосадованным тоном заметила Танаис.
Алетейя удивленно воззрилась на нее и с мягким укором возразила:
- Разговор о любви уместен в любое время. Может быть, ты попытаешься объяснить, что такое любовь?
Танаис пристыжено улыбнулась.
- Прости, я была не права. Но объяснять, что такое любовь, человеку, никогда не любившему, все равно, что объяснять слепому от рождения, как выглядит солнечный восход.
- Она не виновата в том, что никогда не любила.
- Разве я в чем-нибудь ее обвиняю? Слепой ведь тоже не виноват в своей слепоте... Ну хорошо, я попытаюсь... Представьте себе, что вы находитесь в темнице и знаете, что утром вас казнят. Вас мучает страх смерти. Вам одиноко, тоскливо и холодно. Но вы вспоминаете о любимом человеке, и это воспоминание заставляет вас забыть о холоде, тоске, одиночестве и смерти, и даже более того, - делает вас счастливой... Нет, я не умею объяснить, что такое любовь...
- Напротив, вы прекрасно все объяснили... По крайней мере, мне кажется, что я поняла, - тихо промолвила Коринна, и пелена печали подернула ее прекрасные синие глаза. - Что я должна сделать?
- Нужно убрать охрану из коридора.
- Охрана мне не подчиняется, но я попытаюсь, - сказала Коринна и вышла из опочивальни.
Потянулись томительные минуты ожидания.
В коридоре загрохотали сапоги, и горстка храбрецов приготовилась к бою, но вскоре суета улеглась, и вернулась Коринна.
- Извините, что заставила вас поволноваться. Мне пришлось сказать Нусу, что пленники сбежали, и он отправил стражу на поиски. Но, разумеется, никому и в голову не придет искать вас в моей опочивальне. Остался только караул из четырех человек возле дверей его кабинета.
- Благодарю вас за помощь, - сказала Танаис и, повернувшись к воинам, спросила. - Кто пойдет добровольцем?




В окружении четырех добровольцев Ставер и Танаис вышли в пустой коридор и направились в кабинет узурпатора.
Подойдя к караульным, стражник по имени Ренат заявил, с гордым видом указывая на Ставера и Танаис:
- Мы поймали двоих. Повелитель приказал доставить их к нему на допрос.
Караульный молча открыл дверь, и в сопровождении своих людей Ставер и Танаис вошли в кабинет узурпатора.
Едва у них за спиной закрылась дверь, Ставер одним прыжком оказался возле Нуса и, приставив к его горлу нож, жестко произнес:
- Выбирай: немедленное отречение или немедленная смерть.
- Говорят, живой осел лучше мертвого льва. Я предпочитаю быть живым ослом.
- Тебе это больше подходит. Тем более, что мертвого льва из тебя все равно не получится, - пренебрежительно усмехнулся Ставер.
Танаис попросила Рената пригласить начальника стражи и церемониймейстера.
Он ушел и вскоре вернулся с обоими сановниками.
- Узурпатор отрекся от престола в пользу законной наследницы. Официальная церемония отречения состоится сегодня вечером при полном соблюдении всех формальностей. Мы хотели бы избежать кровопролития, поэтому постарайтесь объяснить подчиненным ситуацию и займите их какой-нибудь полезной деятельностью. Например, украшением города по случаю торжеств. Вопросы?
Оба сановника отрицательно помотали головой.
- В таком случае, господа, вы свободны.
- Позволь, я пойду вместе с ними. Они не внушают мне доверия.
- Люди такого сорта служат тому, кто им платит. Их не интересует имя, потому что они служат не лицу, а месту. Посади на трон огородное пугало, и они, не задумываясь, присягнут ему на верность, и даже действительно будут ему верны, но только до тех пор, пока оно занимает престол. Вы свободны, господа, - повторила Танаис.
Когда сановники ушли, а стражники во главе с Ренатом отконвоировали узурпатора в тюрьму, Ставер сказал:
- Достойно удивления, до чего привязаны люди к жизни. Маленькие прелести этой неверной любовницы позволяют им безболезненно переносить ее крупные измены и не дают расстаться с ней преждевременно. Хотя - что такое, в сущности, жизнь? Всего лишь короткая, довольно грязная улочка, на одном конце которой живет повивальная бабка, а на другом - могильщик.
- Ты становишься философом, - с легкой иронией взглянув на Ставера, сказала Танаис. - А заодно и поэтом. Сегодня ты с таким пылом говорил о любви, что у меня закралось подозрение, уж не влюбился ли ты в какую-нибудь прекрасную даму.
- Я никогда не был влюблен. Тем более, в прекрасную даму. У меня для этого просто не было времени.
- И чем же ты был так сильно занят?
- Убийствами. Но в глубине души я всегда считал, что делать людей - занятие гораздо более почтенное, чем их убивать.
- Тем удивительней, что о любви ты говорил, как человек, много страдавший и много любивший...
- Я всегда чувствовал возможность высокой и чистой любви для себя, и поэтому старался избегать общества продажных женщин.
- Целомудренный наемник - явление, пожалуй, значительно более редкое, чем развращенный монах, - усмехнулась Танаис, но заметив, что ее слова задели Ставера за живое, положила руку ему на плечо. - Прости. Я не хотела тебя обидеть.
- Я долго искал, но так и не нашел женщины, ради которой стоило бы жить и было бы не жаль умереть. Иногда я даже думаю, что ее не существует вовсе. Так что, судя по всему, мое целомудрие доживает последние дни...
- Ну что ж, да будет земля ему пухом. Извини, мне нужно идти.
- Ни о чем не беспокойся. Я прослежу, чтобы все было как надо, - заверил ее Ставер.
Вернувшись в опочивальню и отпустив охрану, Танаис подошла к постели больного.
- Через несколько дней он сможет вставать, - сказала Алетейя.
- Ты способна творить настоящие чудеса, - улыбнулась Танаис и, обернувшись к Коринне, спросила. - Могу я обратиться к вам с одной просьбой?
- Даже с двумя, если вам угодно.
- Нам нужно ненадолго отлучиться. Не могли бы вы присмотреть за отцом во время нашего отсутствия?
- С удовольствием.
Отыскав свободную комнату, влюбленные бросились друг другу в объятия, и Алетейя с лукавой улыбкой прошептала на ухо Танаис:
- Теоретический экзамен по вопросам любви ты выдержала блестяще. Но теория без практики мертва...
За окном сгустились уже сумерки, когда Танаис вспомнила о церемонии отречения.
Выйдя в коридор, девушки лицом к лицу столкнулись со Ставером, который при виде их только развел руками.
- Церемония отречения закончилась час назад. Я нигде не мог вас отыскать и сделал отсюда вывод, что вы не хотите быть найденными. Церемония вступления на престол состоится завтра в полдень. Уж вы постарайтесь не опаздывать.
- Мы постараемся. Но твердо обещать ничего не можем.
- Моя бы воля, я бы причислил любовь к самым опасным государственным преступлениям, - усмехнулся Ставер.
- И первым отправился на эшафот по обвинению в этом ужасном злодеянии.
- Только после вас, - с учтивым поклоном ответил Ставер.
Они рассмеялись и лишь тогда заметили, что за их беседой внимательно наблюдает Коринна.
- Простите, что заставили вас ждать, - безуспешно пытаясь скрыть смущение за улыбкой, извинилась Танаис.
- Ничего страшного. Мне было приятно оказать вам эту небольшую любезность, - ответила Коринна, не сводя с Танаис испытующего взгляда, под которым та почувствовала себя не вполне одетой. - Доброй ночи.



Утром Алетейя собрала военный совет.
- Думаю, недалек тот день, когда войска кагана подступят к городу. Следует устроить им достойную встречу. Какие будут предложения?
Ставер с отрешенным видом уставился в потолок, Танаис сосредоточенно изучала роскошный вид из окна, и только Артакс слабым голосом произнес:
- Необходимо знать хотя бы приблизительную численность войска, уровень дисциплины и боеспособности, имена военачальников, а до тех пор ничего определенного предложить нельзя.
- Есть идея! - просияв, воскликнула Танаис.
Алетейя настороженно вскинула голову, но Танаис сделала вид, что не заметила этого, и бодро продолжила:
- Ставер и я отправляемся в Хазарию и разузнаем все на месте.
- Богатая идея, - хмуро сказала Алетейя. - Но я еще не настолько сошла с ума, чтоб отпускать вас вдвоем. Вы почти наверняка попытаетесь без посторонней помощи разгромить все войско кагана и захватить в плен его самого.
- Но у нас нет другого способа выяснить намерения врага!
- Лучше скажи, что тебе наскучило сидеть на одном месте. Это будет гораздо ближе к истине.
Танаис изобразила на своем лице очень сложную гамму чувств от покаяния до непреклонности, а Ставер резво вскочил на ноги и выразил готовность отправиться немедля.
- У вас очень тяжелый характер. Но у меня не легче. Мы вместе отправляемся или вместе остаемся.
- А на кого ты покинешь Феодосию? - вкрадчиво поинтересовалась Танаис.
- На твоего отца.
- Протестую! Он не вполне здоров.
- Протест отклоняется. Твой отец - прекрасный, мудрый и справедливый человек. Лучшего правителя и пожелать невозможно.
Ставер и Танаис обменялись взглядами, в которых без труда можно было прочесть все, что они думают об этих легкомысленных женщинах, но вслух возражать никто из них не осмелился.
- Большинством голосов принято решение послать в Итиль трех лазутчиков, - подвела итог Алетейя.
- Почему трех? - спросила молчавшая до сих пор Коринна. - Разве вы не возьмете меня с собой?
- Но это не увеселительная прогулка, а трудное и опасное дело, - возразила Танаис.
- Что касается меня, то я готов взять с собой хоть весь гарем Нуса, - неудачно пошутил Ставер и осекся под испепеляющим взглядом Коринны. Он словно впервые увидел бездонные синие очи, опушенные длинными густыми ресницами, тонко вырезанные ноздри благородного греческого носа, вздрагивающие от волнения гранатовые уста, за которыми сверкали два ряда жемчужных зубов, и, будучи не в силах отвести взгляд от божественно прекрасного лица юной женщины, тоном кающегося грешника пролепетал:
- Простите, Коринна...
И все, кто наблюдал эту сцену, поняли, что мужественный воин впервые в жизни сдался в плен без боя.
Алетейя и Танаис обменялись быстрыми взглядами, и Алетейя сказала:
- Принято решение послать в Итиль четырех лазутчиков. У кого есть возражения?
На этот раз возражений не последовало, и Алетейя распустила военный совет, а несколько часов спустя четверо всадников выехали из городских ворот и пустили лошадей в галоп.




Достигнув к вечеру разбойничьей пещеры, они решили отдохнуть, развели костер у входа и, усевшись у огня, достали припасы.
- Прекрасно, что на свете существуют дороги, приключения, опасности и дружеские беседы у костра. Без них жизнь была бы нестерпимо скучна, - мечтательно глядя в огонь, сказала Танаис.
- Ты забыла упомянуть любовь, - заметила Алетейя.
- А без любви и жизни не было бы. Даже скучной, - улыбнулась Танаис.
- Это спорный вопрос, - вступил в разговор Ставер. - По моим наблюдениям, любовь отнимает жизнь нисколько не реже, чем дарит. Убийства из ревности и самоубийства несчастных любовников уносят не меньше жизней, чем войны. Да и сами войны - только следствие любви к богатству, власти и славе.
- Если следовать твоей логике, любовь вообще является причиной смерти. Ведь если бы в результате любви люди не появлялись на этот свет, им не пришлось бы переселяться на тот.
Ставер на мгновение задумался, и на его лице возникло удивленное выражение.
- Если следовать логике, так и получается. Слава Богу, что в своих поступках люди редко руководствуются здравым смыслом.
- А такие, как ты, похоже, и вовсе им не пользуются.
- К сожалению, мы живем в мире, где умение владеть мечом ценится гораздо выше умения мыслить. Если бы было наоборот, я предпочел бы стать философом.
Танаис не удержалась от улыбки.
- Тебя гораздо легче представить бродячим актером. Ведь ты совершенно не способен долгое время находиться на одном месте. А для философа главное качество - усидчивость.
- Странствуя по свету, человек поневоле становится философом, ибо приучается довольствоваться немногим, не задумываться о завтрашнем дне и надеяться на одного себя. А это и есть основа любой философии.
- В основе любой философии лежит вопрос о смысле жизни и о Боге.
- Не будем забираться в дебри. Предоставим это схоластам. Я знаю одно: жизнь - великолепная штука, если правильно ей распорядиться.
- Знать бы еще, как это сделать, - усмехнулась Танаис.
- А этот вопрос каждый решает по-своему. Я выбрал меч, дорогу и коня, и, думаю, мой выбор лучше всякого другого, потому что в нем нет места для измены, этой вечной спутницы богатства, славы, власти и любви.
- Это вопрос не вкуса, а силы. На свете не так уж много людей, которые имеют мужество пройти до конца по однажды выбранному пути.
- Но только их и можно назвать людьми.
- Человеком является всякий, рожденный женщиной.
- Человеком мало родиться. Им надо быть.
- Не следует предъявлять к людям слишком высокие требования, потому что каждый человек - это всего лишь человек, и он должен иметь право на слабость, на ошибку, на неразумие и даже на безумие...
- А также на порок, преступление и грех?
- Я думаю, что человек имеет право на все, потому что он за все платит сам.
- Ты отрицаешь закон и добродетель?
- Я не отрицаю ни закона, ни добродетели. Я только думаю, что человек имеет право плюнуть на закон и послать к черту добродетель, если на то будет его воля.
- Эта мысль мне нравится, - хмыкнул Ставер. - Плюнуть на закон и послать к черту добродетель весьма заманчиво. Вот только что же будет с миром и порядком, если каждый вздумает поставить на место закона свою личную волю, а на место добродетели - свою личную прихоть?
- Сейчас мы имеем на месте закона чужую волю, на месте добродетели - чужую прихоть, - и ничего, стоит мир. Почему ты так уверен, что другой человек лучше тебя самого знает, как тебе следует жить?
- Я немного соберусь с мыслями, и мы еще потолкуем на эту тему, - сказал Ставер и с задумчивым видом стал жевать поджаренное на угольях мясо.
- Научи меня драться на мечах, - с обольстительной улыбкой обратилась к нему Коринна.
- Это не женское дело.
- А как же Танаис?
- Танаис ведет свой род от амазонок. В ее руках больше силы, а в сердце больше мужества, чем у любого мужчины.
- И даже больше, чем у тебя? - восхищенно глядя на мускулистые руки, широкие плечи и выпуклую грудь гиганта, спросила красавица-гречанка.
- Мы никогда не мерились силой, и надеюсь, что нам никогда не придется этого делать.
- Ну что ж, если ты отказываешься стать моим учителем, я обращусь к Танаис.
- Я хоть сейчас готов дать тебе урок, - поспешно произнес Ставер, вставая.
Они вышли на середину пещеры, и Ставер стал демонстрировать юной гречанке приемы боя. Коринна пыталась их повторять, но меч Танаис оказался чересчур тяжел для ее слабых рук, и она не могла ни как следует замахнуться им, ни ударить. Очень быстро утомившись, с разрумянившимся от напряжения лицом, она вернулась к костру.
- Танаис, как вы оцениваете мои успехи в ратном деле?
- Зачем это вам? Вы владеете гораздо более неотразимым и мощным оружием, чем меч. Ваша красота - вот ваше оружие.
- До сих пор она была для меня скорее источником опасности...
Танаис закончила ужинать и стала готовиться ко сну.
- Не могли бы вы со Ставером провести показательный бой? - робко спросила Коринна.
- Я не сражаюсь с друзьями даже в шутку. Это гораздо серьезнее, чем вы думаете.
- Простите, я, кажется, снова сморозила глупость...
Танаис ничего не ответила и, постелив плащ, легла. Вскоре уснула и Алетейя, и у догорающего костра остались бодрствовать только Ставер и Коринна.
Юная женщина не мигая смотрела в огонь, а Ставер украдкой любовался ее прекрасным лицом, по которому скользили отблески пламени.
- Почему ты так странно смотришь на меня? - не поднимая глаз, спросила Коринна.
- Ты прекрасна...
- Я знаю. Ну и что? Разве ты никогда не видел красивых женщин?
Ставер смутился, как мальчишка, совершенно не зная, что сказать.
- Алетейя и Танаис не менее прекрасны, но я никогда не замечала, чтобы ты смотрел на них такими глазами...
- Прекраснее всех та, кого любишь... - не смея поднять глаза, произнес вполголоса Ставер.
- Ты любишь меня? - без удивления спросила Коринна.
- Больше жизни...
- Я не знаю, что тебе ответить, Ставер... Но я обещаю подумать...
Коринна легла на плащ и, закрыв глаза, мгновенно уснула.




Встав с восходом солнца, четверо лазутчиков тронулись в путь и, не слишком поспешая, к вечеру прибыли в Итиль.
Разыскав дом Филона, они нашли хозяина в уютном внутреннем дворике.
Он принял их весьма радушно, предоставил каждому из гостей отдельную комнату и, после того, как они умылись и переоделись с дороги, пригласил их к столу.
За ужином Танаис поинтересовалась у хозяина дома, не известно ли ему что-нибудь о готовящемся походе против Феодосии, но он в ответ лишь отрицательно покачал головой.
Танаис недолго огорчалась и торжествующе воскликнула:
- Есть идея!
Все выжидающе уставились на нее.
- Идея, простая, как блин. Мы пошатаемся по разным притонам и послушаем пьяную болтовню. Во хмелю люди часто выбалтывают такое, в чем никогда не признались бы даже под пыткой.
Ее предложение одобрили, и спустя час четверо лазутчиков собрались во внутреннем дворике.
- Никак ты на войну собрался? - удивленно спросила Танаис у обвешанного оружием Ставера.
- Мне случалось бывать в этих притонах. На войне гораздо безопаснее, - невозмутимо ответил гигант.
- Мы все-таки развлекаться идем, а не в атаку. Пожалуйста, оставь свой арсенал дома.
Ставер безропотно снял пояс с оружием и бросил его на скамью...
В полумраке за грязными столами играли в кости несколько десятков головорезов с лицами грубыми, как слова, которыми они обменивались.
При появлении новичков они насторожились, и кто с угрозой, кто с насмешкой, кто с любопытством уставились на чужаков.
Больше всего потрясло завсегдатаев то обстоятельство, что чужаки привели с собою двух красоток. Это был откровенный вызов. Прекрасный пол имел в этом заведении лишь одну свою представительницу в лице горбатой старухи, которая сидела на колченогом табурете и за небольшую мзду гадала всем желающим.
Увидев Танаис, она будто взбесилась и, выкрикивая какие-то невнятные угрозы и проклятия, стала тыкать клюкой ей в лицо, сопровождая свои таинственные прорицания непристойными телодвижениями.
- Уйдем отсюда, - невольно покраснев, прошептала Алетейя.
- Из-за помешанной старухи? - пренебрежительно усмехнулась Танаис и, взяв Алетейю за руку, прошла мимо бесноватой гадалки, как мимо пустого места.
Старуха еще немного побуянила, но, видя, что никто не обращает на нее ни малейшего внимания, уселась на свой табурет и, нахохлившись, как старая ночная птица, задремала.
Ставер жестом подозвал трактирщика и заказал выпивку.
Какое-то время они молчали, потягивая кислое вино и прислушиваясь к разговорам за соседними столами.
Напротив них расположилась компания подгулявших парней, один из которых, светловолосый великан с голубыми детскими глазами, басовито жаловался собутыльникам на жизнь:
- Бесталанный я. Отправился мир посмотреть, себя показать, да все отцовские денежки пропил-проиграл, да и застрял в Хазарии. Ни дальше ехать, ни назад вернуться. Тут, слышу, каган войско набирает. Ну, думаю, послужу маленько басурманам, стыдно же с пустыми карманами домой возвращаться. Пошел к вербовщикам, записался. Дал вербовщик денег и говорит, мол, пей-гуляй, парень, а через три денька конец гульбе, и придется ли еще - Бог весть... Так что, пей-гуляй, ребята, я угощаю!
Танаис толкнула Ставера ногой под столом, он кивнул и подозвал трактирщика.
Когда тот подбежал, Танаис достала кошелек и, вынув золотой, расплатилась за вино.
Трактирщик попробовал монету на зуб и, спрятав в карман, громко крикнул:
- А что ж это вы, господа хорошие, фальшивой монетой платите?
Завсегдатаи притона с интересом уставились на чужаков.
- И много у них фальшивых монет? - деловито поинтересовался одноглазый верзила разбойничьего вида.
- Целый кошелек, - ухмыльнулся трактирщик.
- Следует изъять, - солидно произнес кривой вожак.
Его предложение встретило бурное одобрение со стороны завсегдатаев притона, и с угрожающим видом они стали надвигаться на чужаков, поигрывая ножами и кастетами.
Расправляясь с нападавшими, Танаис увещевательным тоном говорила:
- Поскольку мы не располагаем... - она перекинула через себя здоровенного громилу, - избытком свободного времени.., - еще одного любителя скорой наживы она стукнула багровой мордой об стол, а другого, схватив за отвороты куртки, пнула в пах, - те, у кого есть к нам, - она сломала о колено чью-то руку с ножом и увернулась от летевшего ей в голову табурета, - какие-либо претензии... – перепрыгнув через стол, она ото всей души врезала ребром ладони по шее метателя табуретов, - пусть обращаются... - ударом ноги она выбила зубы одноглазому верзиле с кастетом, - все и сразу. Претензии опоздавших рассматриваться не будут, - заявила она и обнаружила, что ораторствует в опустевшей аудитории.
Только сидела в своем углу ко всему привычная старуха-гадалка, да еще спал, положив светловолосую голову на руки, голубоглазый великан.
- Надо полагать, все претензии исчерпаны, - удовлетворенно констатировала Танаис и вместе с Алетейей вышла из притона на свежий воздух.
- А ты собирался целый арсенал сюда тащить, - с легкомысленной улыбкой подмигнула она вышедшему следом Ставеру.
- Я много чего видел в своей жизни и думал, что умею драться, но такого я даже представить себе не мог, - вскинул Ставер руки вверх. - Что будем делать?
- Мы поступаем на службу к Великому кагану, - как о чем-то само собой разумеющемся, сказала Танаис.
- Не забывай, что Ставер - лицо известное. Попадись он на глаза кому-нибудь из прежних знакомых, - и за его жизнь никто не даст и ломаного гроша, - обеспокоено заметила Алетейя.
- Лично я свою жизнь оцениваю несколько дороже, - обиженно проворчал Ставер. - И потом, существует немало способов изменить свою внешность до полной неузнаваемости.




Утром Танаис вышла из комнаты Алетейи и возле лестницы встретила Коринну.
Пристрастный взгляд юной гречанки отметил и затуманенные негой глаза, и нежно алеющие щеки, и слегка припухшие губы, и ту печать особого довольства, которой бывают отмечены лица лишь очень счастливых любовников, и, ощутив на миг легкое удушье, Коринна поспешно отвернулась.
- Что случилось? - заметив, как переменилась она в лице, спросила Танаис.
- Ничего, - резким тоном ответила красавица, и в загадочной синеве ее бездонных глаз Танаис почудилась недобрая усмешка.
Она зашла за Ставером, и уже вместе они отправились на вербовочный пункт.
По дороге Танаис спросила:
- Ты ничего не говорил вчера Коринне?
- Допустим, говорил. Но тебе-то что за дело до этого? - вспыхнув до корней волос, почти грубо ответил Ставер.
- Я имела в виду, обо мне и Алетейе...
- За кого ты меня принимаешь? - обиженно фыркнул Ставер.
Записавшись в число добровольцев под вымышленными именами, они узнали, куда и когда надлежит явиться для прохождения службы, и вернулись в дом Филона.
- Что так быстро? - удивилась Алетейя.
- Свободны до завтра. А утром приказано явиться к месту сбора в полном вооружении.
- Скоро сядем завтракать. Коринна ушла на базар и вот-вот должна вернуться.
- Ты отпустила ее одну? - нахмурился Ставер.
- Она наотрез отказалась от моего общества.
- И давно она ушла?
- Вскоре после вас.
Ставер стал молча опоясываться мечом.
- Хочешь отправиться на поиски? - поинтересовалась Танаис, но, ничего не ответив, Ставер вышел из комнаты, и влюбленные остались наедине.
- Сказать по правде, меня беспокоит поведение Коринны. Мне кажется, она замыслила предательство, - озабоченно произнесла Танаис.
Алетейя усмехнулась чуть снисходительно и мудро, как усмехается взрослый человек в ответ на глупость, сказанную ребенком.
- Здесь другое...
- Ты знаешь, что именно?
- Для этого вовсе не требуется иметь семь пядей во лбу.
- Так скажи мне!
- Если когда-нибудь ты и узнаешь об этом, то уж во всяком случае не от меня...
- Да вы сговорились, что ли, загадки мне загадывать? - раздраженно воскликнула Танаис.
- Даже удивительно, до чего бывают иногда глупы умные люди, - покачав головой, сказала Алетейя.
- Так ты не скажешь?
- Подумай на досуге сама.
- На досуге у меня найдутся дела и поважнее...
Потолкавшись на многолюдной площади, Ставер убедился, что среди посетителей базара Коринны нет, и после недолгих раздумий направился в притон, где они побывали накануне ночью.
Толкнув ногою дверь, он вошел в грязное и темное помещение, где дремали за столами несколько пропащих забулдыг, и сразу увидел Коринну, которая сидела за столом и внимательно слушала бормотание старухи-гадалки.
Среди этих жалких, уродливых, несчастных подобий человека она показалась ему сладостным видением или посланцем небес, и он, не отрываясь, смотрел на представшую его взору фантастическую картину, соединившую, казалось бы, несоединимое: юность, красоту и ясный ум со старостью, уродством и безумием, - не решаясь окликнуть ее по имени, но, словно почувствовав его присутствие, Коринна медленно повернула голову и вздрогнула от неожиданности.
- Что ты делаешь здесь? - спросил он, подходя.
- Гадаю на судьбу, - ответила женщина и, бросив старухе золотой, встала из-за стола. Старуха с удивительным для ее возраста проворством схватила монету и, что-то бормоча, спрятала за пазуху.
- Как ты могла придти сюда одна! - не удержался от упрека Ставер, когда они покинули вертеп.
- Чего мне бояться? У человека есть только один по-настоящему опасный враг - он сам. Остальные не стоят внимания.
- Зачем же ты гадала?
- Чтобы узнать, каких сюрпризов следует ожидать от своего врага.
- Узнала?
Коринна посмотрела в глаза Ставера медленным, долгим и каким-то опасным взглядом и ничего не ответила.
По дороге они зашли на базар, где сделали несколько мелких покупок к завтраку, и, уже подходя к дому Филона, Коринна попросила Ставера ничего не говорить остальным о том, где он ее встретил. Ставер обещал, хотя его и смущала необходимость что-либо скрывать от Танаис.
После завтрака, прошедшего в гробовом молчании, Ставер занялся изменением своей внешности, и, когда вновь предстал перед женщинами, они с трудом узнали в сутулом и грязном оборванце красивого и статного Ставера.
- Непросто будет шпионам кагана меня узнать? - спросил он, по-детски гордясь произведенным впечатлением.
- Тебя не отличить от завсегдатаев притона, - одобрительно заметила Танаис. - Я думаю, в твоем лице ярмарочные балаганы много потеряли.
Сославшись на легкое недомогание, Коринна вскоре ушла к себе. Ставер проводил ее печальным взглядом и спустя минуту ушел тоже.
Обменявшись понимающими взглядами, Танаис и Алетейя поднялись в комнату Алетейи.
- Ставер влюблен, но, кажется, безнадежно, - лаская кончиками пальцев нежные щеки Танаис, сказала Алетейя.
- Если женщина отвергает любовь такого мужчины как Ставер, значит, приближается конец света...
- Это означает всего-навсего, что женщина любит кого-то другого, - загадочно улыбнувшись, возразила Алетейя и прильнула к губам Танаис горячим и сладким поцелуем...
Вернув себе свой прежний облик, Ставер осторожно постучался в комнату Коринны и, получив позволение, вошел.
Коринна в небрежной позе лежала на широкой кровати и при виде Ставера удивленно приподнялась на локте.
- Что-нибудь случилось?
- Да.
- С Танаис?
- Нет, с ней, насколько мне известно, все в порядке...
- В чем же дело? - с заметным облегчением поинтересовалась Коринна, вновь откидываясь на подушки.
- Я умираю от любви к тебе...
- Ну кто же так объясняется в любви? - насмешливо глядя на гиганта своими непроницаемыми глазами, сказала Коринна и, встав с постели, подошла к Ставеру вплотную. - Чтобы понравиться настоящей женщине, Ставер, недостаточно иметь огромный рост, отважный характер и могучие мышцы. Я открою тебе один женский секрет: женщина, Ставер, любит ушами. Сумей увлечь ее разговором, заставь ее слушать тебя с интересом, воспламени ее воображение богатством своих мыслей, чувств и желаний, - и она твоя... А ты слишком робок, молчалив и... скучноват.
- Я все понял... Но я таков, каков я есть, - произнес Ставер и вышел из комнаты с выражением безысходного горя на осунувшемся лице.
Когда за ним закрылась дверь, юная гречанка поднесла стиснутые руки к губам и вдруг, бросившись на колени, быстрым шепотом стала молиться, но, так же внезапно оборвав молитву на полуслове, стремительно-грациозным движением поднялась с ковра, вышла на антресоли и остановилась в нерешительности возле комнаты Танаис.
Немного помедлив у запертой двери, она вернулась к себе с лицом, искаженным мукой.
Упав на ложе, она замерла без движения, и только губы ее безотчетно твердили какое-то слово.
Ей вспомнился грязный притон и страшное в своем уродстве лицо безумной гадалки, которая медленно роняла со старческих губ ужасные пророчества...
Коринна долго лежала, не двигаясь и не замечая течения времени.
Внезапно какое-то мрачное и сильное чувство промелькнуло в ее прекрасных глазах.
- На что мне долгая жизнь без любви... - прошептала она, порывисто встала с ложа, вышла на антресоли и без стука отворила дверь в комнату Танаис.




Танаис стояла у раскрытого настежь окна и любовалась яркими звездами, усыпавшими темно-синий бархат неба, словно алмазная пыль. Услышав шаги за спиной, она обернулась, и радость на ее лице тотчас сменилась удивлением.
- Коринна? - спросила она, словно не доверяя собственным глазам.
- Вы ждали кого-то другого?
- Я никого не ждала. И менее всего - вас. Садитесь.
Коринна опустилась в предложенное кресло и после короткой паузы спросила:
- Могу я задать один вопрос?
- Даже два, если вам угодно. Слушаю вас, - с выражением дружеского участия на лице ответила Танаис.
- Налейте мне вина.
Танаис подошла к столу, взяла кувшин и наполнила вином два кубка, один из которых подала гостье.
- Давайте говорить друг другу «ты», - предложила Коринна, принимая кубок.
- Я не против.
- Тогда выпьем вина и поцелуем друг друга, скрепляя наш уговор.
- Кажется, такой обычай есть у германцев?
Они отпили немного вина, и, положив ладони на плечи Танаис, Коринна поцеловала ее в губы крепчайшим и сладчайшим поцелуем. Почувствовав на своих губах влажные от вина губы красавицы-гречанки, Танаис невольно покраснела и поспешила прервать чересчур продолжительный, по ее мнению, поцелуй.
- Вы хотели... ты хотела мне что-то сказать, - напомнила она гостье, с трудом переводя дух. Коринна подняла на нее взгляд, в котором таилось такое страдание, что Танаис растерялась.
- Тебя кто-то обидел? Тогда назови мне имя своего обидчика, и клянусь, - он пожалеет о том дне, когда появился на свет!
- Имя? ты хочешь услышать имя?
- Да, если оно тебе известно.
Глядя прямо в глаза Танаис мерцающим и манящим, как звезды, взглядом, Коринна сказала:
- Еще бы нет! Ведь с этим именем я засыпаю и просыпаюсь, я твержу его, как молитву, днем и ночью... Ты хочешь услышать имя? Я назову его тебе, но прежде ответь на мой вопрос.
- Спрашивай, - чувствуя в душе какое-то смутное беспокойство, сказала Танаис.
- Поклянись именем Бога, что не солжешь.
- Клянусь, что скажу тебе правду, какова бы она ни была, при условии, что она мне известна.
- Насколько сильно ты любишь Алетейю?
Вздрогнув так, словно ее ударили по лицу, Танаис впилась в глаза полночной гостьи взглядом и, наконец, охрипшим голосом спросила:
- Кто... кто тебе об этом сказал?
- Я и сама не слепая! - с вызовом ответила Коринна.
- Почему ты спрашиваешь? Какое тебе дело до нас и нашей любви?
- Я родилась на острове Лесбос, где любовь между женщинами всегда была делом самым обычным и естественным... И раз я спрашиваю, значит, у меня есть на то свои причины.
- Я никого не собираюсь посвящать в наши с Алетейей отношения. Это касается только нас двоих - и никого больше.
- Скажи, могла бы ты полюбить другую женщину?
- Никогда.
- Даже если она не менее молода и прекрасна, чем твоя возлюбленная?
- К чему все эти вопросы? - начиная сердиться, спросила Танаис.
- К тому, что я люблю тебя...
- Опомнись! Что ты говоришь?
- Я говорю, что люблю тебя. Почему ты так испугалась?
- Как можешь ты любить меня, если Бог повелел женщине любить мужчину?
- И это говоришь мне ты? - с насмешливым удивлением переспросила Коринна, не сводя с Танаис обжигающего взора. - Бог повелел любить. Кого - не имеет значения. Покажи мне мужчину, во всем равного тебе, и, как знать, быть может, я сумею полюбить его...
- Чем не хорош для тебя Ставер?
- По-твоему, я недостойна лучшего?
- Ты достойна всего самого лучшего, что только есть на свете, но... - Танаис замялась, подыскивая слово.
- Но не тебя? - закончила за нее Коринна. - Послушай... У меня осталось так мало гордости, что я не требую любви... Просто подари мне эту ночь, а потом забудь меня, как нелепый сон...
- Это невозможно... - почему-то чувствуя себя виноватой, ответила Танаис.
Руки Коринны обхватили шею Танаис, а горячие губы осыпали ее лицо безумными поцелуями.
- Сжалься надо мной... Я умираю от любви к тебе...
- Это невозможно... - отстраняя прекрасную гречанку, холодно повторила Танаис.
- Теперь ты знаешь имя моего обидчика. Исполни свое обещание и накажи его!
Ярость оскорбленной женской гордости, как молния, сверкнула в ее прекрасных глазах, и Коринна направилась к дверям, но у порога силы вдруг оставили ее, и она без чувств рухнула на ковер.
Танаис подбежала к ней и, подняв на руки, отнесла на постель. Плеснув вина на тонкий батистовый платок, она склонилась над Коринной и стала тереть ей виски, как вдруг нежные руки обвились вокруг ее шеи, и ароматное дыхание обожгло ей лицо.
Танаис сделала над собой последнее усилие, пытаясь избежать неизбежного, но страсть уже овладела ею и, дунув на горевшую в изголовье свечу, она ответила на поцелуй гречанки.
В полумраке перед ее лицом, как звезды, сияли безумным счастьем прекрасные синие глаза, и, ни о чем уже не думая, Танаис развязала пояс, охватывавший тонкую талию Коринны...




Когда дурман страсти развеялся, Танаис встала с ложа и торопливо оделась.
Раскаянье и мучительный стыд жгли ее, как раскаленное железо.
- Она тебя простит, - словно угадав ее мысли, тихо промолвила Коринна. - Любить - значит прощать...
- Уйди... Я не могу тебя видеть... - корчась от ненависти, глухо сказала Танаис.
Одевшись, Коринна немного помедлила, все еще надеясь, что Танаис передумает и остановит ее, но Танаис неподвижным взглядом смотрела в окно и молчала.
Коринна вышла, беззвучно прикрыв за собою дверь.
Возле дверей ее комнаты, прислонившись плечом к стене, стоял Ставер.
Их взгляды встретились, и женщине пришлось собрать воедино всю свою гордость и волю, чтоб не попятиться назад под этим страшным взглядом.
Минуту они молчали.
Наконец, Ставер тихим голосом спросил:
- Могу я узнать, что ты делала в комнате Танаис в столь поздний час?
- Если хочешь поговорить, - войдем, - призвав на помощь все свое самообладание, нарочито спокойным тоном ответила Коринна и отворила дверь в свою комнату.
Ставер вошел следом за ней и, встав у порога, с видом судьи скрестил на груди могучие руки.
- Зачем ты ходила туда?
- Кто ты, чтоб спрашивать у меня, куда и зачем я хожу? - надменно усмехнулась Коринна.
- Я - друг Танаис и Алетейи, и я никому не позволю разрушать их счастье.
- А может, ты - просто жалкий ревнивец, который шпионит за женщиной, так как в глубине души знает, что недостоин любви?
- Ты!.. - Ставер сжал кулаки и, не помня себя, шагнул к Коринне.
Она даже бровью не повела, и в ее взоре сквозило такое неприкрытое презрение, что Ставер опомнился и произнес почти спокойно:
- Прости, я немного забылся... Я знаю, что не вправе ревновать и требовать от тебя отчета в твоих поступках, ибо ты никогда не обманывала меня относительно своих чувств... Вероятно, я и впрямь не слишком интересен и умен для такой женщины, как ты... Но если не по праву любви, то по праву дружбы я запрещаю тебе...
- Ты действительно забылся, Ставер! - со сдержанной яростью в голосе оборвала его Коринна. - Никто не может запретить мне этого!.. Даже я сама... Ты думаешь, я сдалась легко?.. Нет, Ставер, я боролась с собой, покуда хватало сил. Но это настолько сильнее меня... Господи, да чем же она лучше?!
И, не в силах больше сдерживаться, Коринна разрыдалась, уткнувшись лицом в плечо Ставера. Он неловко обнял ее и погладил рассыпавшиеся по плечам кудри.
- Не плачь... Она не лучше... Просто она первая... А раз есть первая, обязательно будет и вторая, и благо той, что сумеет стать последней...
Коринна перестала плакать и почти с ужасом уставилась на Ставера.
- Господи, ты ли это, честный, верный, преданный Ставер, не ведающий, что такое измена и ложь?..
- Что бы ни случилось, знай: я люблю и всегда буду любить только тебя... Что бы ты ни сделала, ты всегда будешь права в моих глазах...
- Спасибо тебе за все, Ставер, и - прощай...
- Что ты задумала? - с трепетом спросил Ставер.
- Не бойся, я не убью себя... Но мне нельзя здесь оставаться ни минуты...
- Позволь мне последовать за тобой! - взмолился Ставер.
- Нет... Береги ее.
- Но куда же ты пойдешь?
- В мире много дорог...
- И еще больше злых людей...
- Не надо отговаривать меня, Ставер. Я все решила бесповоротно. Прощай...


Танаис осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату возлюбленной.
Алетейя еще спала, и на ее прекрасном лице застыло выражение тревоги.
Когда Танаис бесшумно опустилась в изголовье постели, она открыла глаза и, доверчиво прижавшись щекой к ладони Танаис, полусонно пролепетала:
- Какой страшный сон я видела сейчас... Мне приснилось, будто нас подхватил какой-то могучий ураган и, как щепки, расшвырял в разные стороны...
Тень печали промелькнула по лицу Танаис, но она склонилась к возлюбленной и нежно сказала:
- Не стоит придавать значенья снам...
- Почему ты такая бледная? Плохо спала?
- Нет, хорошо... – отводя глаза в сторону, с трудом выдавила Танаис.
- Почему ты избегаешь моего взгляда? Что случилось? - встревоженно спросила Алетейя.
- Ничего... - сдавленным голосом ответила Танаис.
Одно мгновение Алетейя смотрела ей в лицо, и в ее глазах возникло понимание.
- Ты была с ней?.. - безо всякого выражения спросила она.
Танаис ничего не ответила, и, зарывшись лицом в подушки, Алетейя разрыдалась.
- Выслушай меня... - Танаис робко прикоснулась к плечу Алетейи, которая содрогнулась от ее прикосновения, как от змеиного укуса.
- Не прикасайся ко мне! Убирайся вон! Я не хочу тебя видеть! - судорожными рывками отодвигаясь к противоположному краю постели, выкрикнула она сквозь слезы.
- Но я совсем ее не люблю...
- Тем хуже для тебя! Убирайся!
- Прости меня, - Танаис опустилась перед постелью на колени.
- Уходи. Ты мне ненавистна... Разве я мало любила тебя? - гневным и в то же время жалобным голосом произнесла Алетейя. - И вот чем отплатила ты мне за мою любовь!
- Мне стало жаль ее...
- Что же ты делаешь здесь? Иди, жалей ее дальше! - с презрением воскликнула Алетейя.
- Ради нашей любви, прости меня...
- Не смей произносить это слово! Разве ты знаешь, что такое любовь? Будь ты проклята! Что ты сделала со мной?! Лучше бы ты меня убила!
- Лучше бы я убила себя...
- Иди и убей себя, если в тебе осталась хоть капля чести!
Войдя к себе и заперев дверь, Танаис вынула из ножен меч и опустилась на колени.
- Господи, прости мне мои прегрешения, как вольные, так и невольные, - прошептала она и, поцеловав клинок, приставила острие к своей груди.
Вдруг дверь распахнулась от мощного удара, и в комнату ворвался Ставер, вооруженный мечом.
Лицо его было страшно.
- Защищайся! Я убью тебя!
- Убей, - равнодушно ответила Танаис. - Этим ты снимешь с моей души грех самоубийства.
Тяжело дыша, Ставер опустил меч.
- Я не палач.
- Тогда уйди и дай мне умереть.
Ставер повернулся было уйти, но врожденное благородство одержало в нем верх над всеми остальными чувствами, и резким ударом он выбил меч из рук Танаис.
- Если тебе непременно хочется умереть, ты можешь сделать это в бою с врагами.
- Прости меня...
- Я не хочу говорить об этом!
- Им нельзя оставаться под одной кровлей.
- Коринна уехала ночью...
- «Нас подхватил какой-то могучий ураган и, как щепки, расшвырял в разные стороны»... - с горечью прошептала Танаис.
Когда они вышли во двор дома, из ворот конюшни выехала переодетая в мужское платье Алетейя и, не удостоив их даже взгляда, скрылась в уличной сутолоке.
- Она сошла с ума... - с отчаяньем глядя ей вслед, промолвила Танаис.
- По-моему, все мы немного сошли с ума, - с горькой усмешкой ответил Ставер. - Мы опаздываем на сборы. Идем.
Они подъехали к месту сбора, когда войско уже двинулось в поход, и пристроились в хвосте колонны.
Осмотревшись по сторонам, Ставер узнал в одном из всадников гуляку из притона.
- Глянь-ка, старый знакомый, - указал он Танаис, но она скользнула по белокурому великану безразличным взглядом и вновь погрузилась в свои невеселые думы...




Вечером войско остановилось на привал.
Зажглись костры, и, обозревая озаренное ими пространство, Танаис ужаснулась численности вражеского войска.
Она не спеша брела по лагерю, когда ее внимание привлекли возбужденные крики, громкий хохот и грубая брань. Из любопытства она приблизилась к столпившимся вокруг костра воинам и спросила о причине царящего оживления.
- Девку поймали, - объяснил ей парень, в котором она признала гуляку из притона. - Не могут поделить.
Взглянув поверх бритых голов в центр живого круга, Танаис увидела при свете костра связанную Алетейю и двух устрашающего вида воинов, громко бранившихся и толкавших друг друга в грудь.
- Девка моя! Я первый ее увидел!
- Да ты не знаешь даже, что с нею делать, на что тебе она?
Протиснувшись сквозь толпу зевак, Танаис встала в центре круга и с вызовом оглядела обоих буянов.
- Что расшумелись, как бабы на базаре? Девка будет моя, - и кончен разговор!
Оба воина схватились за мечи, но в дело пустить их не успели, потому что в толпе послышалось какое-то движение и, расталкивая соседей крутыми плечами, в круг вышел гуляка из притона. Он молча сгреб обоих вояк за шиворот и, столкнув лбами, отбросил в разные стороны.
- Меня зовут Глебом, - сказал он, обернувшись к Танаис, и скрылся в окружавшей костер толпе.
Танаис взвалила Алетейю на плечо и под одобрительный хохот большинства зрителей понесла ее прочь.
Ставер встретил их без особого удивления и как ни в чем ни бывало предложил Алетейе поужинать. Она с упрямым видом уставилась в противоположную сторону и ничего не ответила.
- Как хочешь, - пожал плечами Ставер и, положив в миску овсяной каши, взялся за ложку. Танаис молча последовала его примеру.
- Может, развяжешь меня, наконец? - спросила Алетейя, обращаясь к Ставеру.
- Если обещаешь, что не сбежишь. А впрочем, беги. Опять поймают. Но больше мы выручать тебя не явимся.
- Я не просила вас об этом!
Ставер вынул из-за голенища широкий острый нож и перерезал веревки, опутывавшие тело Алетейи.
- Ложись спать.
- Я есть хочу! - сердито промолвила она.
Ставер выскреб со дна котелка остатки пригоревшей каши и протянул миску Алетейе. Видимо, она сильно проголодалась, потому что в мгновение ока уничтожила пахнувшую дымом овсянку и даже облизала ложку.
- Одной ходить по лагерю не советую. Появится нужда, - разбуди, - дал последние наставления Ставер и, завернувшись в плащ, уснул. Легла и Танаис.
Алетейя еще долго сидела у костра, подбрасывая в огонь сухие сучья, и, наблюдая за игрой пламени, думала об игре судьбы, и невольные слезы текли по ее щекам.
Она взглянула в лицо спящей Танаис, и ей вспомнилось, сколько счастливых и сладких мгновений было связано у нее с этим лицом, сколько нежных поцелуев и ласковых слов подарили ей эти красивые губы, и с болью прошептала:
- Как ты могла...
Танаис открыла глаза.
- Прости меня, если сможешь...
- На свете нет ни преступления, ни греха, ни порока, которых я не смогла бы тебе простить... - ответила Алетейя, и на ее прекрасном лице засветилась сквозь слезы робкая полуулыбка. - Ты по-прежнему любишь меня?
- Жаль, что я не могу доказать тебе это немедленно...
- По законам войны победитель имеет полное право насладиться плодами своей победы...
- Свидетелей многовато... Замучают советами.
- Плевать на свидетелей. Победителей не судят.
- Это настоящее безумие, - прошептала Танаис, заключая ее в объятья.
Ставер заворочался и проснулся, став невольным свидетелем их любви.
- Совсем голову потеряли, - сердитым шепотом произнес он.
- Мы исправимся, - смущенно пообещала Танаис.
- Не раньше, я думаю, чем потеряете голову в прямом смысле слова. Да прекратите же наконец!
Вняв его увещеваниям, пристыженные любовники нехотя разомкнули объятия и вскоре уснули.



Утром их разбудил сигнал трубы.
Танаис ловко вскочила в седло, посадила перед собою Алетейю и заняла свое место в походной колонне.
Проезжавший мимо сотник, заметив девушку, достойную любви кагана, в объятиях простого воина, решил про себя, что на следующем привале непременно отнимет ее у новичка.
- Тебе не кажется, что пора уже действовать? - наклонившись к Ставеру, тихо спросила Танаис. - Вечером последний привал, а завтра после полудня мы будем у ворот Феодосии.
- Посмотрим по обстоятельствам, - неопределенно ответил Ставер, и всю дорогу до следующего привала они не обменялись больше ни словом.
На привале к их костру подошел Глеб и, присев на корточки у огня, весело уставился на языки пламени.
- Не знаю, как тебя благодарить, - сказала Танаис.
- Да не за что. Просто мне немного неприятно наблюдать, как здоровенные мужики дерутся с девкой. Особенно, если она их бьет.
- Как ты догадался?
- По-моему, этого может не заметить только слепой.
- Откуда ты родом?
- Из Китежа. Слыхала?
- Нет. Это где?
- На Руси.
- Крещенный?
- Верую.
- Чудны дела твои, Господи... - пробормотала Танаис.
- Это ты насчет того, что я с басурманами-то связался? По дурости это. Дай срок - только они меня и видели...
Подошел Ставер и, отозвав Танаис в сторону, сказал:
- Я прогуляюсь до шатров, попытаюсь что-нибудь разведать, а ночью незаметно убежим.
Он направился к видневшимся вдалеке шатрам военачальников, а Танаис решила приготовить ужин и, подвесив над огнем котелок с водой, стала ждать, когда она закипит.
Рядом послышались тяжелые шаги, и перед глазами Танаис появились ноги в добротных сапогах.
Она медленно подняла голову и увидела сотника.
- Я думаю, что твоя девчонка слишком хороша для тебя, - сказал он. - Отдай ее мне.
Танаис не спеша поднялась, огляделась по сторонам, как бы раздумывая, и вдруг мощным ударом кулака отбросила сотника в костер.
Дорогой халат мгновенно вспыхнул, и, истошно вопя, сотник принялся кататься по земле, пытаясь погасить охватившее его пламя.
Телохранители бросились начальнику на выручку и, сняв с таганка казан с водой, выплеснули кипяток ему на спину. Не только обгоревший, но и ошпаренный, сотник ужом завертелся на земле, ни на миг не прекращая громко визжать от боли.
Нерешительно переглянувшись, телохранители накинулись на Танаис, и худо бы ей пришлось, если бы не вмешательство Глеба. Вдвоем они шутя раскидали вояк, но со всех сторон на помощь к ним уже бежали со всех ног десятки, если не сотни воинов, и в конце концов, несмотря на свое мужество и ловкость, оба мятежника были повержены и связаны.
Сотник, с покрытой волдырями физиономией, приказал отвести Алетейю в свою палатку, а к бунтовщикам приставить охрану и глаз с них не спускать, пока Марат не решит их дальнейшую судьбу.
Алетейю доставили в палатку сотника, а вскоре явился и он сам.
Плотоядно взглянув на пленницу, он направился было к ней, но ожоги напомнили о себе, и, не дойдя двух шагов, он скорчился от боли.
- Придется тебя Марату подарить... Жаль, сам не попользовался... Эх! - сотник махнул рукой и попытался сесть, но тотчас вскочил, как ужаленный. - О, аллах! За что мне такие мучения!
Ставер возвращался от шатров, обдумывая по дороге, под каким предлогом покинуть лагерь, но, не обнаружив у костра ни Танаис, ни Алетейи, а по следам на разрытой ногами почве прочитав об ожесточенной схватке, понял, что покинуть лагерь придется не скоро, если придется вообще.
Переходя от костра к костру, он прислушивался к разговорам и, наконец, услышал то, что его интересовало.
- Что сотник с девкой будет делать, если он яйца свои на костре поджарил? - со смехом говорил молодой воин своим друзьям. - А парень какой молодец! Как двинет сотнику по морде, - тот задницей в огонь так и сел! Я смеялся до слез! Только парня жаль! Конец ему. Марат велит его на кол посадить или живьем изжарить. Храбрый джигит, а умрет из-за паршивого шакала...
- И где его держат? - с видом праздного любопытства поинтересовался Ставер.
Воин ткнул пальцем в одну из палаток.
- Вон там, - и, сокрушенно покачав головой, добавил. - Конец ему.
Ставер отошел от костра и, удостоверившись, что за ним никто не наблюдает, направился в сторону палатки, но, остановившись на некотором расстоянии от нее, сел на траву и, опустив голову на грудь, задумался...
Глеб и Танаис лежали связанные на голой земле.
- А ты-то куда полез? Или жить надоело? - спросила Танаис.
- Что ли я нехристь какой, чтоб спокойно наблюдать, как басурманы лупят женщину? - обиженно проворчал Глеб.
- Вот посадят тебя утром на кол, тогда узнаешь, как совать свой нос в чужие дела...
- Мне гадалка в притоне нагадала, что умру я ни на земле, ни на воде... Может, и правда на кол посадят... Басурманы ж, какой с них спрос... И убить по-человечески не умеют. Одно слово, нехристи...
Глеб тяжко вздохнул и закрыл глаза. Замолчала и Танаис...
Ставер незаметно покинул лагерь и, скрывшись от посторонних взглядов под защиту ночной темноты, стал кататься по земле, разрывая на себе одежду. Потом расцарапал ногтями лицо и, вынув нож, нанес несколько неглубоких ран в грудь и плечо. Когда кровь пропитала одежду, он смочил ею пальцы и размазал по щекам. Взлохматив волосы, вырвал клок сухой травы и осыпал ею голову, после чего вскочил на ноги и с дикими воплями помчался обратно в лагерь. Выбежав на освещенное кострами пространство, он упал, как бы лишившись сил, и, когда вокруг столпились разбуженные его криками воины, угасающим голосом пробормотал, указывая пальцем куда-то в темноту:
- Скажите Марату... Там, в лесу, вражеское войско... Насилу вырвался... Умираю...
И, закатив глаза под лоб, Ставер ткнулся лицом в траву.
Весть о приближении противника с быстротою молнии облетела весь лагерь.
Взбудораженные близкой опасностью, воины бросились к лошадям, и несколько минут спустя в лагере осталась только стража, охранявшая шатер полководца.
Когда суматоха улеглась, Ставер открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Вокруг не было ни души. Он поднялся, пригибаясь, подбежал к палатке, в которой содержались пленники, и, откинув полог, увидел связанную Танаис, а рядом с ней гуляку из притона.
Он быстро перерезал опутывавшие их веревки и, никем не замеченные, три бесшумные тени проскользнули к палатке сотника.
Тот лежал на животе, жалобно поскуливая от боли. Алетейи в его палатке не было.
- Где она?! - схватив рукою сотника за волосы и повернув к себе лицом, в бешенстве вскричала Танаис.
Сотник тонко завизжал от ужаса и боли, но, увидев перед глазами острие кинжала, умолк, словно подавившись собственным языком.
- Где она?!
- Марат-бею бакшиш... - еле слышно прохрипел насмерть перепуганный сотник.
Связав его и заткнув рот кляпом, Ставер и Танаис вместе с Глебом побежали к шатру полководца, и, в мгновение ока перебив немногочисленную стражу, ворвались внутрь.
Увидев их, Марат, как тигр, метавшийся по шатру, ошеломленно застыл на месте. Развязав Алетейю, той же веревкой Танаис скрутила руки Марата за спиной, и они вышли из шатра.
Вдалеке послышался топот копыт. Это возвращалось назад войско, не нашедшее противника.
Отвязав трех чистокровных скакунов, лазутчики помчались прочь, увозя с собой Алетейю и вражеского полководца.
Едва они скрылись в темноте, к шатру подскакал галопом молодой красивый воин. Спешившись, он вошел внутрь и тут же выбежал обратно.
- Марат похищен! Как его брат, я принимаю командование войском на себя! В погоню!
И три отборные сотни пустились по следу беглецов.





Ставер первым заметил погоню и направил коня вверх по склону, где находился замаскированный кустами вход в разбойничью пещеру. Не понимая его замысла, Глеб и Танаис, тем не менее, последовали за ним. У отверстия Ставер остановился и пропустил их вперед.
- Что ты задумал? - спросила Танаис.
- Я задержу их здесь. А вы скачите в Феодосию и предупредите горожан о нападении.
- Я не оставлю тебя одного!
- Давай не будем устраивать состязание в благородстве! Речь идет не о твоей или моей жизни, а о судьбе целого города! Дорога каждая минута! Алетейя, пересядь на моего коня!
- А как же ты?
- Буду жив, - найду другого. А погибну... так мертвому конь ни к чему.
- Я никогда не забуду этого, Ставер, - Танаис нагнулась с седла и обняла Ставера за плечи. Алетейя поцеловала гиганта в губы и пересела на его коня.
Глеб смотрел на них, не решаясь напомнить о своем существовании, но Ставер сам вспомнил о нем и дружески ему кивнул.
- Будь здоров, Глеб. Бог даст, свидимся.
Глеб часто заморгал белесоватыми ресницами и сглотнул внезапный комок в горле.
- Я останусь с тобой...
Медленным шагом, пригнув головы и почти касаясь коленями каменных стен, Танаис и Алетейя въехали в тоннель. Танаис не удержалась и оглянулась напоследок.
Могучий силуэт Ставера отчетливо вырисовывался на фоне предрассветного неба. Рядом с ним в выжидающей позе застыла фигура Глеба. Тоннель сделал поворот, и они скрылись из виду.
Обнаружив в зарослях вход в пещеру, преследователи спешились, и один из них, самый отчаянный или самый неосторожный, сунулся в темноту и упал с раскроенным надвое черепом.
Остальные взвыли и бросились в тоннель, однако ширина отверстия не позволяла им использовать свое численное преимущество, и двое друзей хладнокровно расправлялись с противниками поодиночке, но, теснимые хазарами, вынуждены были отступить вглубь пещеры.
Вдруг хазары отхлынули назад, в отверстие полетели горящие охапки сухой травы и куски войлока, и тоннель заполнился клубами вонючего дыма. Ставер и Глеб стали отступать ко второму выходу, но дым становился все гуще, и вскоре они потеряли друг друга из виду. Ставер закашлялся, лег на живот и пополз наугад. Перед его глазами вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее завертелись разноцветные круги, и он лишился сознания...




На запаленно дышавших скакунах двое всадников с перекинутым через седло пленником домчались до дворца и спрыгнули наземь у парадной лестницы.
Танаис приказала стражам отвести Марата в подземную тюрьму и, распорядившись, чтоб выслали отряд на помощь Ставеру, бегом поднялась в покои отца. Алетейя с трудом поспевала за нею.
Переступив порог опочивальни, Танаис окаменела от неожиданности.
Возле отцовской постели сидела Коринна и, одной рукой поддерживая голову старика, другой подносила к его губам сосуд с питьем.
Увидев соперницу, Алетейя побледнела, как покойница, но, быстро овладев собой, спросила почти спокойно:
- Как ты посмела вернуться сюда?
Коринна медленно встала и, глядя на Танаис, сказала:
- Я вернулась в Феодосию, желая предупредить горожан о нападении, но твой отец был настолько плох, что против воли мне пришлось остаться для ухода за ним. Теперь, когда ты здесь, я могу уехать.
- Ну нет, - зловеще протянула Алетейя. - Никуда ты отсюда не уедешь...
Приоткрыв дверь, она кликнула стражу и, когда воины вошли, небрежным жестом указала на Коринну:
- В темницу.
Танаис порывисто взяла ее за плечо и повернула к себе лицом.
- Ты поступаешь жестоко и несправедливо!
- Не смей заступаться за нее! Этим ты только усугубляешь ее и без того незавидное положение!
- Вспомни о том, что ты женщина!
- Именно поэтому я не потерплю соперниц!
- Позволь ей уехать, умоляю тебя!
- Ты просишь о невозможном, - холодно ответила Алетейя и прикрикнула на стражей, в замешательстве застывших у дверей. - Сколько раз я должна повторять?
Обнажив меч, Танаис встала на пути стражи и заслонила собой Коринну.
- Вы сможете исполнить приказание своей повелительницы, только переступив через мой труп!
С яростью и болью в голосе Алетейя велела страже выйти вон.
- Значит, для тебя она дороже жизни?
- Дороже жизни для меня - моя честь! Я сочла бы себя навеки опозоренной, если бы не попыталась любой ценой предотвратить расправу над беззащитной женщиной, оказавшей, к тому же, услугу моей семье. Если ты любишь меня, позволь ей беспрепятственно покинуть город.
Алетейя метнула на соперницу полный ненависти взгляд и, выйдя за дверь, тихо приказала страже:
- Как только она выйдет из дворца, схватите ее и бросьте в подземелье.
Вернувшись, она довольно спокойным тоном сказала, обращаясь к Коринне:
- Ты свободна. Я предупредила стражу.
- Нам крупно повезло, что волшебного царства Томирис больше не существует. Представляю, каких прелестных зверушек подарили бы мы для ее зверинца, - с раздражением и горечью сказала Танаис, едва за Коринной захлопнулась дверь.
- А кто в этом виноват?
- Я не отрицаю своей вины. Но ты ведь простила мне эту минутную слабость?
- Простила тебе, но не ей! Я хотела наказать ее за вероломство! Разве друзья так поступают?
- Любовь сильнее уз дружбы и кровного родства...
- То, что она, имея возможность выбирать возлюбленного среди лучших мужчин мира, остановила свой выбор на тебе, говорит о ее прекрасном вкусе и служит ей единственным оправданием в моих глазах... А когда-нибудь, возможно, станет моим единственным оправданием перед лицом Всевышнего...
- Ты считаешь нашу любовь греховной?
- Я - нет... Но она греховна в глазах людей.
- Грех - это то, что причиняет кому-нибудь зло. А наша любовь... кому причиняет зло она?
- Она причиняет зло нашим нерожденным детям... Она ставит под сомнение законы, управляющие человеческой жизнью... Люди охотно распинают подобного себе только потому, что у него другой язык или другая вера, и уж тем более не пощадят они того, кто осмеливается жить по собственным законам...
- Я не отрекусь от любви к тебе, хотя бы весь мир и сам Бог восстали против меня!
- Тогда ты погибнешь... Человек не может победить в этой войне...
- Человек может все.
Глаза Алетейи вспыхнули, как две ярчайшие звезды.
- Мне все равно, преступна наша любовь или нет. Гораздо преступнее не любить человека, ради любви готового бросить вызов Богу...
Их губы встретились в жарком поцелуе, но внезапно Алетейя вспомнила о чем-то, что заставило ее высвободиться из объятий Танаис.
- Подожди меня здесь. Я скоро вернусь...




Коринну бросили на каменный пол темницы и оставили одну. Она услышала, как громко лязгнул засов, и все стихло.
Поежившись от холода, она подтянула колени к подбородку и, обхватив их руками, села. Стало немного теплее.
Ей вспомнилось лицо Танаис и ее слова, сказанные при первой встрече:
« - Представьте себе, что вы находитесь в темнице и знаете, что утром вас казнят. Вас мучает страх смерти. Вам одиноко, тоскливо и холодно. Но вы вспоминаете о любимом человеке, и это воспоминание заставляет вас забыть о холоде, тоске, одиночестве и смерти, и даже более того, - делает вас счастливой».
Коринна невольно усмехнулась нечаянному пророчеству Танаис и погрузилась в иные воспоминания.
Ей вспомнился полумрак комнаты, и сияющие совсем близко глаза Танаис, и ненасытная жадность губ, и неистовые ласки, рожденные в недрах души, и безумие страсти, подобной умиранию, и влажно блестевшее от пота, облитое лунным светом тело Танаис, его неиссякаемая мощь, и неземная красота, и ослепительный, как солнце, нестерпимый, как пытка, миг наслаждения, равный вечности...
Вдруг послышались легкие шаги, заскрежетал замок, и в темницу вошла Алетейя.
Нерешительно приблизившись, она опустилась на холодный каменный пол рядом с узницей и сбоку заглянула ей в лицо.
- Прости меня, как я прощаю тебя... - прозвучал ее тихий голос. - Человек не волен выбирать себе любовь, как не волен противиться ей, когда она приходит... Скажи, что ты прощаешь меня, и будем как сестры.
- Я прощаю тебе то, что ты сделала мне. Потому что на твоем месте я поступила бы так же, если не хуже. Но любви Танаис я не прощу тебе никогда.
- Тогда уезжай...
- Нет.
- Тогда ты умрешь...
- Я знаю.
Алетейя вернулась в опочивальню, где ожидала ее Танаис.
- Я совершила низость, - сказала она, и краска стыда залила ее нежные щеки. - Коринна никуда не уехала. По моему приказу ее бросили в темницу. Когда помрачение сердца прошло, я пожалела о своем поступке. Но теперь уже она не хочет уезжать... Поговори с ней...
- Но что я могу ей сказать? - пожала плечами Танаис.
- Убеди ее уехать. Тебя она не посмеет ослушаться.
- Она погибнет. Этот мир чересчур жесток для нее.
- Ее спасет красота, которая для женщины то же, что щит и меч для мужчины.
- Красота должна принадлежать кому-то одному, иначе она будет принадлежать всем. А что может быть ужасней общедоступной красоты?
В дверь громко постучали.
Танаис открыла. На пороге стоял запыхавшийся Ренат.
- Войска кагана приближаются. Что будем делать?
- Сражаться.
- Но их невозможно сосчитать!
- Врагов не считают, а уничтожают. Ставер вернулся?
- Нет. Посланный за ним отряд вынужден был возвратиться с полпути.
С минуту Танаис молчала, низко опустив голову, и, наконец, немного севшим голосом сказала:
- Распорядись приготовиться к сражению. Я скоро приду.
Ренат ушел.
Обернувшись к Алетейе, Танаис спросила ключи от темницы.
- Стоит ли выпускать ее сейчас? Скоро там будет самое безопасное место во всем городе, - сказала Алетейя.
- Свобода дороже безопасности, - возразила Танаис и нетерпеливым жестом протянула руку. Алетейя положила ключи на ее ладонь, и Танаис почти бегом спустилась в подземелье.
- Коринна, - негромко окликнула она задумчиво сидевшую узницу, которая даже не повернула головы на звук отпираемой двери, но при звуке любимого голоса встрепенулась и безотчетно-прекрасным движением любящей женщины бросилась на грудь Танаис.
Одной рукой сарматка обняла зябко вздрагивающие плечи, а другой провела по пышным кудрям красавицы-гречанки.
- Уйдем отсюда.
- Ты уже не сердишься на меня?
- Сейчас не время выяснять отношения. Войско кагана окружило город.
- Какое мне дело до города и кагана? - прижавшись всем телом к Танаис, прошептала Коринна. В голосе ее прозвучала такая страсть, что Танаис почувствовала невольное волнение и, опасаясь вновь поддаться неотразимому обаянию юной женщины, мягко отстранилась.
- Ступай к отцу. Меня ждут войска.
- Ради бога, еще одно мгновение!.. - трепещущими губами Коринна потянулась к губам Танаис и, опасаясь вновь уступить страстному искушению, Танаис круто развернулась и быстрым шагом пошла прочь.
Коринна смотрела ей вслед, пока она не скрылась за поворотом коридора, и вновь ей вспомнился грязный притон и страшное в своем уродстве лицо безумной гадалки, которая медленно роняла со старческих губ ужасные пророчества:
« - Две судьбы есть у тебя... И лишь от тебя самой зависит, какую из них избрать... Есть мужчина, который любит тебя больше, чем собственную душу... И есть... другой человек, которого любишь ты... Выберешь первого, - счастлива не будешь, хотя он и достойный человек... зато проживешь долгую жизнь... Выберешь второго, - и узнаешь счастье, но только однажды... и заплатишь жизнью... Больше мне нечего тебе сказать...»




Едва Танаис поднялась на крепостную стену, к ней подбежал Ренат.
- Они готовятся к приступу. Но мы еще не готовы к обороне.
- Прикажи привести Марата.
Вскоре двое воинов привели бледного от страха полководца.
Подтащив его к краю стены, Танаис указала на полчища, обложившие город, словно грозовая туча.
- Видишь, пришли твои воины. Но не надейся, что они тебя спасут. Как только они пойдут на штурм, со стены упадет твой обезглавленный труп, а твоя голова украсит шест над городскими воротами. Кто командует войском вместо тебя?
- Мой брат Селим...
- Пиши ему послание. Прикажи, чтобы не начинали штурма раньше завтрашнего полудня. Иначе умрешь.
Дрожащей рукой Марат нацарапал на пергаменте несколько закорючек и протянул свиток Танаис. Пробежав его глазами, она обмотала послание вокруг стрелы и натянула тетиву лука.
Пущенная мощной рукой, стрела описала гигантскую дугу и вонзилась в спину воина, сидевшего в самом центре неприятельского стана. Охваченные суеверным ужасом, хазары поверглись ниц, увидев в этом знамение, предвещающее им скорую погибель.
Наконец, кто-то отважился поднять голову и заметил обмотанное вокруг древка послание, которое со всеми приличествующими случаю церемониями было доставлено в шатер полководца.
Развернув свиток, Селим тотчас узнал руку брата и злорадно усмехнулся. План мгновенно созрел в его уме, и он велел позвать начальника стражи и писца.
Когда они явились, он нервно расхаживал по шатру, и в его раскосых глазах посверкивал зловещий огонек.
- Что пленники? - спросил он у начальника стражи.
- Оба вот-вот предстанут перед Аллахом.
- Они - христиане, значит, верят в распятого бога Ису, - недобро усмехнувшись, поправил подчиненного Селим. - Распни обоих. Да так, чтоб было видно из города.
- Слушаю и повинуюсь, - поклонился начальник стражи.
- Ступай, - небрежным жестом Селим отпустил его и повернулся к писцу. - Пиши. «Если до восхода солнца ты сдашь город, я отпущу тебя и твоих близких на все четыре стороны. Если нет, - я прикажу приготовить третий крест - для тебя». Написал?
- Да, господин.
- Скачи с этим посланием в город. А на словах добавь вот что...
Танаис, с крепостной стены наблюдавшая за вражеским станом, увидела непонятную возню на одном из холмов и одинокого всадника, покинувшего лагерь и галопом направлявшегося к городским воротам.
- Узнай, что там, - бросила она через плечо Ренату; тот быстро сбежал вниз по лестнице.
Между тем на холме были воздвигнуты два креста.
Танаис напрягла зрение, но яркое солнце било в глаза, не позволяя разглядеть распятых, однако по внезапной боли в сердце она догадалась, кто висит на крестах, и, побледнев, впилась пальцами в каменную стену.
Снизу поднялся Ренат и молча протянул ей свиток.
Танаис быстро пробежала его глазами и с проклятием скомкала в кулаке.
- Где гонец?
- Ждет у ворот.
- Позови его.
Минуту спустя узкоглазый гонец предстал перед Танаис.
- Передай своему начальнику, что мы готовы обменять его брата на пленников.
Бесстрастнолицый гонец отрицательно покачал головой.
- Мой господин велел передать на словах, что ты допустил ошибку, построив свой расчет на его родственных чувствах. Что передать моему господину?
- У меня есть время до утра. Утром я сообщу свое решение.
Гонец спустился по лестнице, вышел за ворота, сел в седло и вернулся восвояси.
Танаис не отрываясь смотрела на зловещие кресты и, почти физически ощущая муки, выпавшие на долю друзей, шептала:
- Я спасу тебя, Ставер... Я спасу тебя, Глеб...
А в это время некто ослепительный и гордый, всемогущий и прекрасный, в одеждах, сотканных из света звезд и многоцветья радуг, обозревал рождающиеся и гибнущие миры и задержал на миг свой светлый взор на едва заметной песчинке среди бесчисленного множества других песчинок, и увидел все творящееся на ней до мельчайших подробностей, и среди войн, казней, мора, разврата, пиров и подвигов различил одинокий холм и два распятия на нем. И мгновенная мука воспоминания вдруг опалила светлый разум, и он проник мыслью в прошлое этих двоих, повторивших его мучения, и обратился к другому существу, столь же ослепительному и гордому, всемогущему и прекрасному:
- Отец, разве непременно нужно подвергать их такому испытанию?
- Они предназначены для особенной миссии и должны быть особенными людьми, - отозвался ослепительный и гордый, всемогущий и прекрасный.
В этот миг один из распятых открыл подернутые смертной мукой глаза, возвел их к небесам и еле слышно прошептал искусанными в кровь губами:
- Господи... да святится имя Твое... да свершится воля Твоя... да приидет...
Голова его бессильно упала на грудь, и душа, отделившись от измученного тела, устремилась в надзвездные выси.
- Шире откройте небесные врата! - голосом, подобным грому, повелел некто ослепительный и гордый, всемогущий и прекрасный. - Ибо уже спешит на встречу со своим Создателем душа того, кто отдал жизнь свою за други своя!
И распахнулись во всю ширь небесные врата, и юный витязь с огненным мечом шагнул навстречу грешной душе гуляки и бражника по имени Глеб, и под музыку сфер повел ее в райские кущи...
Ставер висел на кресте и чувствовал уже приближение смерти.
Вдруг острая боль в левом бедре заставила его открыть глаза.
У подножия распятия стоял Селим в окружении телохранителей, один из которых и ткнул Ставера копьем.
- Ты жив еще? - с насмешливой злобой спросил Селим, и по его знаку телохранитель воткнул копье в правую ногу Ставера и повернул острие в ране.
Ставер стиснул зубы, но даже слабого стона не сорвалось с его потрескавшихся от зноя губ.
- Ты - очень сильный человек, - уже без насмешки произнес Селим. - И ради уважения к твоей силе я готов помиловать тебя. Но при условии, что ты никогда не поднимешь меч против меня. Дай слово - и ты свободен.
- Я плюю... на твое... помилование... - с трудом размыкая спекшиеся губы, прохрипел с креста Ставер и плюнул вниз, попав в лицо Селима.
Тот дернулся, как от удара, и, утерев плевок рукавом роскошного халата, вырвал копье из рук стоявшего рядом телохранителя.
Острие воткнулось в правый глаз Ставера, пробило его голову насквозь и застряло в перекладине креста.
Некто совершенный и гордый, всемогущий и прекрасный крикнул так, что задрожали миры:
- Пусть весь цвет небесного воинства выйдет воздать надлежащие почести душе того, кто отдал жизнь за друзей и за веру!
И распахнулись небесные врата, и сладко зазвучали арфы ангелов, и гордо запели трубы архангелов, и весь цвет небесного воинства вышел встречь душе наемника Ставера, положившего жизнь за друзей и за веру.





Танаис велела привести Марата и, когда пленник предстал перед ней, указала рукой на распятия:
- На тех крестах распяты двое моих друзей, которые дороже мне, чем тысяча братьев. Твой брат отказался обменять их на тебя.
- Ты лжешь! Селим не мог так поступить! - с яростью вскричал Марат.
- Узнаешь его подпись? - спросила Танаис, протягивая ему послание Селима.
Жадным взглядом Марат приник к пергаменту и, прочитав, заскрежетал зубами.
- О неблагодарный сын змеи и шакала! Трус! Изменник! Предатель! Пусть земля разверзнется у тебя под ногами! Пусть небо обрушится на твою голову!
- Что проку в словах! - оборвала его Танаис. - Я предлагаю тебе жизнь и свободу в обмен на жизнь и свободу моих друзей.
- Я согласен! - без колебаний воскликнул Марат, и в его глазах зажегся мстительный огонек...
Рой стрел взвился над крепостной стеной, но ни одна из них не попала в двух всадников, вихрем мчавшихся по направлению к холму, увенчанному распятиями.
В неприятельском стане заметили перебежчиков, и навстречу им выехало несколько воинов. Но двое, крикнув: «Зирин!» - проскакали мимо и спешились у подножия крестов.
На вершине холма в окружении телохранителей восседал Селим, и злорадная усмешка кривила его узкий рот.
- Я ждал тебя, батыр. Ведь ты не из тех, кто бросает друзей в беде? А это кто с тобой?
Марат отвел в сторону воротник, до середины скрывавший его лицо, и смертельная бледность выступила на смуглом челе его брата.
- Марат?! - воскликнул он, задрожав всем телом, как осиновый лист.
- Узнаешь меня, братец? - зловещим тоном осведомился преданный полководец и, властным жестом указав на отступника, приказал:
- Именем Великого Кагана повелеваю схватить изменника и подвергнуть казни, достойной его преступления!
Телохранители завернули руки Селима за спину и скрутили их веревками. Тут же был вбит в землю кол, и от вырвавшегося из груди Селима крика шарахнулись в испуге кони.
Танаис молча наблюдала за расправой и, когда все было кончено, сказала:
- Исполни свое обещание.
- Не спеши, - с коварной усмешкой ответил Марат. - По вашей вере, на Голгофе были распяты трое, а здесь я вижу только двоих. Эта падаль не в счет, - добавил он презрительно, указав на труп брата, и, повернув голову к телохранителям, повелительно бросил. - Вкопайте третий крест!
Выхватив меч, Танаис устремилась на клятвопреступника, но путь ей преградила свора телохранителей.
- Отец, помоги ей! - взмолился некто ослепительный и гордый, всемогущий и прекрасный.
- Сын мой, даже Я не в силах сотворить чудо, на которое не было бы способно верное и смелое сердце. Да и вправе ли мы лишать доблесть чести победы? Пусть заслугами своими она не будет обязана никому, кроме себя.
Меч Танаис творил чудеса, словно окружив ее прозрачной, сверкающей на солнце и непроницаемой для вражеских ударов броней.
Марат до крови закусил губу, наблюдая, как лучшие из его воинов падают замертво под ударами проклятого христианина, который оставался для них столь же недосягаемым и неуязвимым, словно находился за крепостной стеной.
- Позволь нам засыпать его стрелами, - не выдержал, наконец, начальник стражи, потерявший в этом бою добрую половину своих воинов.
- Смерть в бою была бы слишком легкой карой для него. К тому же, такая смерть почетна. А я желаю предать его позорной и мучительной казни, - мрачно произнес Марат. - Поймайте его сетью.
Лицо начальника стражи прояснилось, и он отдал короткий приказ двум воинам.




В окружении райских дев Ставер и Глеб сидели под райским деревом за райским столом с райскими яствами и хмуро поглядывали по сторонам на прогуливающихся семо и овамо блаженных, удостоившихся за свои деяния вечной жизни.
- Скучновато тут у вас, - желая завязать беседу, заявил Глеб старичку благостного вида.
Старичок удивленно уставился на еретика, непонятным образом затесавшегося в общество святых, и ответил:
- Скучновато? Мне так не кажется.
- Ну чем вот вы тут занимаетесь? Бродите туда-сюда, и все. Разве ж это жизнь?
- Мы не просто бродим. Мы размышляем.
- Тоже мне занятие, - снисходительно хмыкнул Глеб. - Размышлять любой дурак сумеет. Вы бы делом занялись.
- Каким, например?
- Ну, я не знаю... Дом, что ли, постройте.
- Это рай.
- Ну и что?
- Здесь не бывает дождя и снега, грозы и бури. Зачем же дом?
- Зачем дом?! Ну, если вы даже этого не знаете, то вам и впрямь есть, над чем поразмыслить, - усмехнулся Глеб. - Как же человеку жить без дома?
- Мы не люди. Мы души. А души - бездомны. Ибо дом для них - вся Вселенная. Здесь мы только отдыхаем перед дальней дорогой. Нас ожидают звезды.
- Вы хотите сказать, что мы - тоже?.. - изменившись в лице, спросил Глеб.
- И вы - тоже, - лукаво улыбнулся старичок.
- Ну и шутки у вас! - с видом человека, умеющего ценить чужое остроумие, понимающе кивнул головою Глеб.
- Да не шутит он, к сожалению, - сказал Ставер.
- Почему к сожалению? - оживившись, спросил старичок.
- Потому что скучно тут, - охотно объяснил ему Глеб. - Что же мне теперь, вот так всю жизнь и слоняться по вашему раю?! Да я через неделю тут от скуки подохну!
- Увы, но даже подохнуть от скуки мы теперь не сможем. Если я правильно понял, мы теперь бессмертны...
- Ну и влипли! Боже праведный! Да на кой ляд мне такое бессмертие, когда я даже помереть не смогу по собственному желанию! Вот кабы на земле, тогда другое дело! Там эта штука нам бы пригодилась!
- Для чего?
- Ну ты спросил! Слушай, старче, а ты вообще-то думать умеешь? - грубовато поинтересовался Глеб.
- Бессмертие можно использовать как в злых, так и в добрых целях, - нисколько не обидевшись, произнес старичок. - Вот я и хочу узнать, какое применение нашли бы вы своему бессмертию на земле.
- Господи! Да сколько всего можно было бы совершить! Землю родную от врагов оборонять - раз! Целый город построить - два! Весь белый свет пешком обойти - три! Посадить огромный сад и увидеть своих прапраправнуков, собирающих в нем плоды, - четыре! А, да что перечислять! Уж я бы без дела не сидел!
- А ты? - повернулся старичок к Ставеру. - Какое нашел бы себе занятие?
- Я бы людей спасал.
- И все?
- Мало, что ли?
- Ну, не то, что бы мало, а вон товарищ-то твой сколько занятий себе насчитал...
- А напастей всяких разве мало? И от любой гибнут люди...
- Искушение бессмертием - самое страшное искушение. Ты можешь все. Чего ни пожелаешь, - все исполнишь. Власть, богатство, слава - ради этого человек на многое способен, иногда - на доброе, но чаще - на злое. И большинство людей на стезе добродетели удерживает только страх перед наказанием. А бессмертного чем накажешь? Его не казнишь и в темницу навечно не засадишь... Человек, наделенный бессмертием, при желании может стать повелителем мира. Разве не заманчиво?
- Нам это неинтересно. Как и этот ваш рай.
- Значит, хотите вернуться на землю? Ну что ж, замолвлю я за вас словечко...
- Это перед кем же? - недоверчиво спросил Глеб.
- Перед тем, кто правомочен решать такие вопросы...
И старичок быстро заскользил по райской траве, совершенно ее не приминая.




Двое стражников надавили на плечи Танаис, пытаясь поставить ее на колени перед Маратом, но она даже не покачнулась.
- Следует отдать тебе должное, - усмехнулся Марат. - И тот, кому ты друг, и тот, кому ты враг, имеют равные основания гордиться собой, потому что ни другом, ни врагом ты не изберешь ничтожества. Я предложил бы тебе перейти ко мне на службу, но ты ведь из тех, кто никогда не унизится до измены, разве нет? Поэтому ты умрешь, и умрешь мучительной смертью.
По знаку Марата четверо воинов стали привязывать веревками руки и ноги Танаис к лежащему на земле к кресту.
Одному из них приглянулась ее крепкая и удобная обувь, и он сдернул с нее сапоги. Другой потянулся рукой к металлическим застежкам панциря, но Танаис, извернувшись, головой нанесла сокрушительный удар в челюсть мародера. Он упал, но тотчас вскочил и принялся изо всех сил пинать ее ногами, потом наклонился и рванул застежки рукой.
Панцирь расстегнулся, и взорам изумленных воинов открылась обтянутая тонкой тканью сорочки прекрасная женская грудь.
- Ты женщина?! - словно не веря собственным глазам, воскликнул Марат, и на его лице возникла зловещая усмешка. - Тогда я придумал для тебя казнь, по сравнению с которой смерть на кресте показалась бы тебе неслыханной милостью. Мои воины изголодались по любви. Они будут любить тебя по очереди, пока ты не издохнешь. И я буду первым...
Алетейя в тревоге металась по дворцу, разыскивая Танаис, но в ответ на ее расспросы все только в недоумении разводили руками.
Наконец, она встретила Рената, который, помявшись, сообщил ей, что Танаис вместе с пленником отправилась во вражеский стан.
- Ты лжешь! Танаис не могла переметнуться к врагу!
- Кто говорит, что она переметнулась? - напуганный яростной вспышкой, пробормотал Ренат. - Она решила обменять вражеского полководца на Ставера и Глеба, но угодила в западню.
- Ты знал об этом и молчал?!
Алетейя поспешила в покои Артакса, где находилась и Коринна, и поделилась с ними горестной вестью. Закончив свой рассказ, она с тревогой и надеждой взглянула на старика.
- Что можно предпринять для их спасения?
- Бессмысленно пытаться отбить их силою, - после непродолжительного раздумья произнес Артакс. - Наших воинов намного меньше, да и хазары убьют пленников прежде, чем мы их освободим. Тут нужна какая-то хитрость... Только какая?
Он испытующе взглянул на двух прекрасных юных женщин, сидевших перед ним, и нерешительно промолвил:
- Я свое отжил и не боюсь умереть... Но вы так молоды и прекрасны... Согласны ли вы рискнуть не только жизнью, но, возможно, и честью ради спасения Ставера, Глеба и Танаис?
- Излишний вопрос, - ответила Алетейя и с вызовом взглянула на соперницу.
- Излагайте ваш план, - просто сказала Коринна...
Танаис лежала на звериных шкурах в шатре Марата. Ее руки и ноги были крепко привязаны прочными веревками к деревянным кольям, вбитым глубоко в землю. Плотоядно усмехнувшись, Марат взглянул на нее и отпустил телохранителей.
- Ну что, моя красавица, готова ли ты к первой брачной ночи?
Танаис с ненавистью смотрела на него немигающим взглядом и молчала.
- Ты не хочешь поговорить со своим женихом?
- Развяжи мне руки, подонок, и тогда я найду, что тебе сказать!
- Кто бы мог подумать, что женщина столь редкой красоты обладает столь скверным нравом!
- Запомни, мразь: с этой минуты ты труп. Я достану тебя из-под земли и зарою обратно на городской помойке.
- Нет слов, как я напуган, - с издевательским смехом ответил Марат и стал расстегивать одежду...
Из городских ворот выехал и медленно покатил по дороге небольшой пестрый фургончик, запряженный парой разномастных лошадей, которыми правил старик в клоунском костюме.
От хазарского стана наперерез фургончику поскакала группа всадников и, догнав, остановила.
- Кто таков? - спросил один из воинов.
- Нас трое, господин. Мы бродячие актеры, танцуем и поем для всех добрых людей, - смиренным тоном отозвался старик.
- Следуйте за нами. Там разберемся, какие вы актеры, - с подозрением глядя на раскрашенное лицо клоуна, буркнул воин.
И фургончик, сопровождаемый кавалькадой, повернул в направлении хазарского стана...
Руки Марата жадно скользили по телу Танаис, которая брезгливо отворачивалась от его мокрых губ и незаметно напрягала мускулы рук, пытаясь порвать веревки. Наконец, ей удалось немного ослабить узлы и выдернуть руки из петель. Марат целовал ее плечи и грудь и не заметил этого. Танаис с силой нанесла удар обеими ладонями по голове насильника. Он ткнулся лицом ей в плечо, и из его ушей потекла кровь.
Оттолкнув его в сторону, Танаис развязала ноги и оделась в доспехи Марата. Взяв меч, она несколько мгновений смотрела на бесчувственное тело врага, потом связала его и сунула в рот ему кляп.
Слегка раздвинув полог, она выглянула из шатра.
Огромная толпа окружала небольшой холм, на вершине которого при свете костров извивались в пляске две дивные красавицы. Это был танец любви, и полуобнаженные гибкие тела, страстные взоры и обольстительные улыбки танцовщиц могли бы воспламенить огнем желания даже мертвого. Изголодавшиеся по женской ласке, воины раскачивались из стороны в сторону и бурно выражали свой восторг громкими воплями, создавая своеобразный аккомпанемент для танцовщиц.
Глубже надвинув на брови шлем, Танаис вышла из шатра, но увлеченная зрелищем стража даже не заметила этого.
Подходя к холму с распятиями, Танаис еще издали увидела у подножия крестов небольшой фургончик и сгорбленную фигурку, копошившуюся подле. Приготовив кинжал, Танаис неслышно подкралась сзади и схватила неизвестного за горло. Каково же было ее изумление, когда под раскрашенной личиной она узнала черты отцовского лица.
- Что ты делаешь здесь?!
- Вероятно, то же, что и ты... Но я должен тебя огорчить... Мы опоздали. Ставер и Глеб мертвы...
- Нет, я не верю! Они - такие сильные, такие храбрые - не могли умереть так просто! Но даже если они и погибли, наш долг - похоронить их, как требует обычай, а не оставлять их тела на растерзание воронам и на глумление врагам!
- В фургоне есть лестница...
Возбужденные танцем хазары постепенно сужали круг. Протянутые руки уже почти касались женских тел, в глазах вспыхивали алчные огоньки. Жажда обладания читалась в каждом взоре.
Коринна прервала танец и с чувственной усмешкой на прекрасных губах обратилась к зрителям.
- Все вы отважны и сильны, и мы не можем решить, кому отдать свое предпочтение. Наша ночь будет принадлежать тому из вас, кто одержит победу над остальными соперниками.
Ответом был восторженный рев многих тысяч луженых глоток...
Надежно скрытая от посторонних взглядов ночной темнотой, Танаис взобралась по лестнице к перекладине креста и, голыми руками выдернув гвозди из запястий Ставера, осторожно опустило тело друга вниз, где его принял Артакс.
Уложив тело мужественного воина в фургончик, Танаис перенесла лестницу ко второму кресту и сняла с него труп Глеба.
Положив его рядом с телом Ставера, она села у задней стенки, и Артакс медленно тронул коней с места.
Они подъехали к холму, когда сражение было в самом разгаре.
Воспользовавшись тем, что поклонники значительно больше уделяли внимания друг другу, чем дамам сердца, танцовщицы проворно забрались в фургончик, и сытые кони дружно сорвались с места в галоп.
Обнаружив, что предметы их страсти благополучно сбежали, одураченные вздыхатели пустились в погоню, но резвые кони уже домчали фургончик до крепостной стены и скрылись за городскими воротами.
Погарцевав под стенами Феодосии, незадачливые волокиты вернулись восвояси ни с чем, осыпаемые меткими стрелами и солеными шутками защитников города.




Души Ставера и Глеба с унылым видом бродили по райским кущам, когда перед ними возник как из воздуха прекрасный юноша с крыльями за спиной и с лукавой улыбкой поманил их за собой.
Не задавая лишних вопросов, друзья последовали за своим крылатым проводником и вскоре оказались в очень странном месте, где, кроме них, не было ни души.
Крылатый юноша велел им ждать и - исчез.
Некоторое время они терпеливо ждали, сами не зная, чего, пока, наконец, терпение Глеба не истощилось, и, вскочив на ноги, он раздраженно рявкнул:
- Ты не подскажешь, чего мы здесь высиживаем?
- А ты куда-нибудь опаздываешь? - ухмыльнулся Ставер.
- В общем-то, нет.
- Ну тогда успокойся, сядь и жди.
- Чего?
- Не знаю. Но собираюсь узнать.
- Вот и сиди! А я пошел!
- Не спеши! - прогремел откуда-то громоподобный голос, и Глеб замер на месте, как пораженный молнией.
- Хотите вернуться на землю?
- Да! - в один голос воскликнули оба друга.
- Зачем?
- Странный вопрос! Чтоб жить!
- Вам плохо здесь?
- Ну, не то, чтобы плохо... - замялся Ставер. - Просто мы привыкли к другой жизни.
- Странный вы народ - земляне... - в громоподобном голосе незримого собеседника друзьям почудилась легкая усмешка. - Жители других, гораздо более совершенных и благополучных, чем ваш, миров, ненарадуются, попав сюда, а вы всю жизнь мечтаете о рае, но, угодив в него, начитаете тосковать по своей Земле, словно там вас ожидают богатство, слава и власть, хотя на самом деле там вас на каждом шагу подстерегают опасности, беды, болезни, голод, холод, старость, страх и смерть, и вам прекрасно об этом известно...
- Я отдал бы вечность в раю за один год жизни на земле! - пылко воскликнул Глеб.
- А ты, Алессандро?
- Если бы я знал, что после смерти попаду в рай, я бы не торопился умирать, - с некоторым удивлением в голосе ответил Ставер.
- Значит, рай вам пришелся не по душе? - спросил голос.
- Ну почему же? И в раю есть свои хорошие стороны...
- Например?
- Погода, природа...
- И все?
Ставер пожал плечами.
- Ну, люди тоже хорошие... Только...
- Только что?
- Только скучно тут...
- В аду, говорят, веселее... Но ада вы не заслуживаете... Хотите вернуться на землю?
- Да ведь, говорят, отсюда нет возврата...
- Смотря для кого...
- Тогда мы предпочли бы вернуться...
Едва войдя во дворец, Танаис велела позвать лекаря и, когда он явился на зов, попросила засвидетельствовать смерть Ставера и Глеба.
Взяв руку Глеба в свою, лекарь долго щупал пульс и наконец потрясенно пробормотал:
- Он жив... Пульс едва прощупывается, и все же - он жив...
В этот момент Глеб открыл глаза и, с трудом шевеля губами, попросил пить.
- Велик Аллах, но христианский бог еще более велик... Имея столь могущественного исцелителя, эти двое не нуждаются в моих жалких услугах, - широко раскрытыми глазами наблюдая за тем, как затягиваются страшные раны от гвоздей на ладонях и ступнях обоих мучеников, произнес лекарь.
Прошло всего несколько минут, а Ставер и Глеб уже стояли на своих ногах, с любопытством наблюдая, как исчезают шрамы на их телах.
- Как вам удалось освободить нас? - спросил Ставер, усаживаясь на диван, и Танаис в нескольких словах рассказала историю их спасения.
- И ты оставила Марата в живых?! - с негодованием вскричал Глеб.
- Возможно, я совершила ошибку, о которой всем нам не раз предстоит пожалеть, но поступить иначе я не могла.
- Разве он задумался бы убить, или нарушить клятву, или солгать?!
- Так что ж теперь? Будем брать с него пример? Сделаем из насильника, убийцы и клятвопреступника образец для подражания? Так, что ли? - с досадой оправдывалась Танаис, не ожидавшая подобной реакции.
- А ты бы смог убить безоружного? - неожиданно поддержал ее Ставер.
- Да что вы из него невинную овечку делаете?! Кроме того, убив Марата, Танаис обезглавила бы хазар, и они отступили бы от города! Сколькими напрасными жертвами придется нам заплатить за ее великодушие, об этом вы не подумали? - не уступал Глеб.
- Что теперь говорить? - пожал плечами Ставер. - Сделанного не исправишь.
- Если бы все повторилось, я поступила бы точно так же, - и, взяв Алетейю за руку, Танаис удалилась в свои покои.
- А ты как считаешь? Правильно я поступила?
- В моих глазах ты права, что бы ни сделала.
Танаис улыбнулась и обняла Алетейю за плечи, но вдруг какая-то тревожная мысль промелькнула по ее лицу, словно тень облака по цветущему лугу.
- Послушай, мы разной веры...
- Ну и что? - улыбнулась Алетейя. - Разве это может помешать нам любить друг друга?
- Пока мы живы, нет... Но если мы погибнем, то там, в иной жизни, мы разлучимся навсегда... А я не хочу потерять тебя и в вечности...
- Значит, одной из нас придется переменить веру предков... Это очень трудно. Потому что человек без веры - это уже не человек... Но я хочу любить то, что ты любишь, и верить в то, во что ты веришь... Научи меня своей вере... - положив ладони на плечи Танаис и глядя ей прямо в глаза, произнесла Алетейя. - Возможно, тогда она станет моей...




Остановив коня у городских ворот, Ставер поднялся на крепостную стену и внимательным взором окинул окрестности.
Из вражеского стана не доносилось ни звука, ни шороха, не было видно ни огонька, ни движения, но это спокойствие показалось Ставеру обманчивым. Черное пространство, окружавшее город, представилось ему до предела заполненным враждой и опасностью.
Вынув из гнезда горящий факел, Ставер размахнулся и с силой зашвырнул его подальше в степь, и, пока он летел, успел заметить тускло блеснувшее в его свете оружие и черные тени притаившихся врагов.
- Тревога! - крикнул он во всю мощь легких, и почти тотчас на стену поднялся бегом отряд лучников и приготовил оружие к бою.
Поняв, что они обнаружены, хазары перестали прятаться и с пронзительным визгом устремились на штурм.
Защитники города стреляли наугад, только слыша, но не видя противника, тогда как сами представляли собой отличные мишени на освещенном кострами гребне стены, и Ставер велел погасить все огни.
Несколько мгновений спустя кромешная тьма окутала осажденный город, и почти одновременно с этим прозвучал сигнал к отступлению.
Хазары отхлынули от стен Феодосии, как морская волна от скалистого берега, оставив под ними своих мертвецов, как оставляет отлив на прибрежном песке водоросли, ракушки и разных удивительных тварей.
Спустившись со стены, Ставер увидел скачущую во весь опор Танаис. Осадив скакуна, она спрыгнула наземь и спросила:
- Что случилось?
- Хазары предприняли небольшую вылазку, которую мы легко отбили.
- Почему ты не вызвал меня?
- В этом не было необходимости. Все закончилось очень быстро.
- Ставер, я отвечаю за этот город. Если бы хазары захватили Феодосию, что сказала бы я в свое оправдание тем, кто доверил мне свою свободу, безопасность и имущество? И разве стали бы слушать они мои оправдания?
- Похоже, ты вообразила, что защита Феодосии является твоим личным делом?
- Это наше общее дело, но ты еще не вполне оправился после...
- Мне никогда еще не доводилось чувствовать себя лучше. Кто бы мог подумать, что распятие на кресте может столь благотворным образом отразиться на состоянии здоровья? - усмехнулся Ставер.
- Ты не шутишь?
- Я серьезен, как никогда в жизни.
- Расскажи мне о себе, я ведь почти ничего о тебе не знаю.
Они сели в седла и поехали по пустынной улице бок о бок.
- Мы с братом были почти детьми, когда родители отдали нас в обучение к тамплиерам. За три года мы выучились читать и писать, сражаться на мечах и бороться, и нас уже собирались посвятить в рыцари ордена, когда произошло одно событие, решившее нашу судьбу. Брат как-то совсем незаметно из угловатого и нескладного подростка превратился в прекрасного стройного юношу. Его красота привлекла к нему нездоровый интерес магистра ордена, и однажды он силой попытался овладеть юношей, но брат уже в то время был неплохим бойцом и убил обидчика на месте. Нам пришлось бежать из монастыря. Домой вернуться мы не могли и долго скрывались от мести храмовников, пока не устроились, наконец, матросами на торговое судно, отплывавшее из Генуи в Константинополь. Когда мы были почти у цели, на судно напали пираты... Так начались наши скитания по свету. Мы умели только драться на мечах, и этим стали зарабатывать себе на жизнь, нанимаясь то к одному, то к другому владыке, но нигде подолгу не задерживаясь... Ставер и Вар - это не имена, а боевые прозвища. Настоящее имя Вара - Гвидо, а мое - Алессандро, но мы уже и сами стали забывать об этом...
- Ты был монахом? - живо заинтересовалась Танаис.
- Не совсем, но что-то в этом роде...
- Тогда ты должен крестить Алетейю!
Ставер остановил коня и ошеломленно уставился на Танаис.
- Но я даже приблизительно не знаю, как это делается!
- А монастырь? А тамплиеры?
- Тамплиеры были не монахами, а рыцарями, - терпеливо объяснил Ставер. - Они гораздо больше времени уделяли воинским занятиям, чем постам, молитвам и обрядам.
- И ты ни разу не присутствовал при обряде крещения?
- Только однажды - когда крестили меня самого. Но мне тогда было не более месяца отроду, так что мои воспоминания о данном событии весьма туманны. Послушай, а почему бы вам не пойти в церковь?
- Потому что при Нусе церковь была сожжена, а священник убит.
- Хорошо, что-нибудь придумаем, - хмуро согласился Ставер и тронул коня с места.




Вернувшись во дворец, Танаис поспешила за Алетейей, а Ставер поднялся в зимний сад.
Усевшись на краю бассейна, он снял с шеи вышитую бисером ладанку и вынул из нее две миниатюрные иконки, изображавшие Христа и Деву Марию. Соорудив из них что-то вроде крошечного иконостаса, он опустил в воду свой нательный крест и, когда Танаис привела Алетейю, надел его на шею новообращенной.
- Ныряй в бассейн, дочь моя, - подражая священнику, напевным голосом предложил он ей, смутно припоминая, что крестить, кажется, положено в воде.
- Я не умею плавать, - растерянно сказала Алетейя, снимая верхнюю одежду.
Недолго думая, Танаис сбросила с себя куртку и сапоги и прыгнула в бассейн.
- Иди ко мне и ничего не бойся.
Алетейя зажмурилась и шагнула с мраморного парапета в воду. Танаис нырнула за погрузившейся на глубину возлюбленной и поддерживала ее на плаву, пока Ставер тихим голосом читал единственную молитву, которую знал по латыни.
- Покайся в грехах, дочь моя, - сурово произнес он, окончив молитву.
- Я убила человека.
- И все?
- Если любить - грех, то я грешна, и каяться не собираюсь.
- Ныне отпускаю тебе грехи твои, дочь моя, и нарекаю христианским именем Мария. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Амен.
Танаис помогла новообращенной выбраться из бассейна и вылезла следом.
- Спасибо, Ставер. Из тебя мог бы получиться отличный священник.
- Ступайте с Богом, чада мои, - усмехнулся Ставер.
Когда девушки выбежали из зимнего сада, он проводил их задумчивым взглядом и вполголоса произнес:
- Надеюсь, мне не придется совершать над вами последний из обрядов. Но если судьба распорядится иначе, я буду молиться о том, чтоб боги взяли вас к себе в один и тот же час...
Едва первые солнечные лучи заглянули в окна спальни, Танаис встала с ложа и стала облачаться в доспехи. Подперев рукою голову, Мария молча наблюдала за нею влюбленным взглядом и, когда Танаис наклонилась, чтобы поцеловать ее на прощание, крепко обняв ее за шею, прошептала на ухо:
- Обещай, что если хазары завладеют Феодосией, я не достанусь им в качестве военной добычи...
- Обещаю... - серьезно и твердо ответила Танаис и вышла из опочивальни.
Мария какое-то время сидела неподвижно на постели, потом вынула из висевших на ковре ножен прекрасной работы кинжал, обеими руками взялась за инкрустированную алмазами рукоять, медленно приблизила острие к своей груди и, содрогнувшись от отвращения, отбросила его прочь.




Танаис поднялась на крепостную стену и подошла к Ставеру и Глебу, которые из-за зубцов внимательно разглядывали неприятельский стан.
- Они что-то задумали, но я не пойму, что именно, - повернувшись к ней лицом, произнес Ставер.
Она взглянула в поле и увидела, что хазары выстраиваются ровными рядами на расстоянии полета стрелы от крепостных стен.
- Непохоже, чтобы они готовились к штурму. Гораздо больше это напоминает смотр войск, - сказала она, и в этот момент перед строем выехал глашатай.
Картинно подбочась и привстав на стременах, он зычным голосом выкрикнул:
- Желая предотвратить напрасное кровопролитие, Марат-бей предлагает решить исход сражения поединком двух сильнейших воинов! Если победит ваш поединщик, мы снимаем осаду и уходим восвояси! Если победит наш поединщик, вы сдаете город без боя!
Не успел глашатай умолкнуть, как Ставер и Глеб дружно шагнули вперед, вызываясь на поединок.
- Нет, друзья, - отрицательно покачала головой Танаис. - Оба вы уже не раз доказали свою силу и свое мужество. Но это - моя битва.
Сказав так, она стремительно сбежала вниз по лестнице и вскочила в седло.
Городские ворота слегка приоткрылись и выпустили ее наружу.
Передние ряды хазар расступились, и вперед на огромном вороном жеребце выехал неприятельский боец.
Танаис медленно тронула коня навстречу противнику, взглядом пытаясь отыскать уязвимое место в этой груде мышц, но великан возвышался в седле подобно гранитному утесу и, подобно гранитному утесу, не имел уязвимых мест.
Пустив коней легкой рысью, противники начали сближаться.
Танаис уперла тупой конец копья в стремя и, поручив себя на волю Господа, пришпорила своего скакуна.
Держа копье в поднятой над головой руке, великан скакал ей навстречу и вдруг неуловимым, но мощным движением метнул его в грудь Танаис.
В последний миг она взвила коня на дыбы, и древко с остро отточенным наконечником пробило шею благородного животного насквозь. Конь рухнул на спину, только чудом не раздавив свою всадницу. Танаис попыталась вскочить на ноги, но навалившаяся сверху туша не позволила ей даже шевельнуться.
Раскрутив над головой волосяной аркан, великан накинул петлю на шею Танаис и поволок ее за собой.
Одной рукой Танаис ухватилась за туго натянутую веревку, а другой выдернула из ножен кинжал и перерезала аркан.
Она поднялась, шатаясь, и вытащила голову из петли.
Развернув коня, великан галопом помчался на нее.
Когда всем уже казалось, что огромный жеребец вот-вот растопчет ее копытами, Танаис упала ему под ноги и кинжалом распорола лошадиное брюхо вместе с подпругою. Конь на полном скаку рухнул на передние ноги, и, великан, перелетев через его голову, грянулся оземь.
Танаис замахнулась на него кинжалом, но поверженный противник, видно, недаром носил титул сильнейшего воина Хазарии, потому что, ловко извернувшись, лягнул Танаис в живот. Она отлетела на несколько оргий и упала на спину.
Великан тяжело поднялся. Его лицо было залито кровью, левая рука висела плетью, но он все еще был много сильнее, чем Танаис. Навалившись на нее всем телом, он сжал ее горло здоровой рукой и стал душить.
- Смотри... твой дом... горит... - прохрипела она из последних сил.
Озадаченный, великан оглянулся, на миг ослабив хватку, и, воспользовавшись этим, Танаис выдернула из-под навалившейся сверху туши правую руку и что было силы рванула сломанное предплечье скудоумного силача.
Взвыв от нестерпимой боли, гигант разжал пальцы, судорожно стискивавшие горло Танаис. Высвободив вторую руку, она столкнула противника с себя и вскочила на ноги.
Стиснув зубы, великан бросился на нее, опустив голову, как разъяренный бык, и Танаис встретила его сокрушительным ударом в челюсть. Послышался хруст костей, и, быстро повернувшись вокруг своей оси, Танаис в прыжке нанесла удар ногой в голову противника. Голова гиганта как-то странно дернулась на толстой шее и покосилась набок. Еще одно мгновение он стоял на ногах, но уже пелена смерти подернула его маленькие злобные глаза, потом колени его подогнулись, и со всего маха он повалился лицом в траву.
Тяжело дыша, Танаис одну секунду стояла над поверженным врагом, не веря в свою победу, а затем рухнула рядом.
Обе противоборствующие стороны умолкли, пытаясь уяснить, за кем же осталось поле битвы, но, наконец, Танаис поднялась и, с трудом переставляя ноги, шатаясь, точно пьяная, побрела к городским воротам, разрешив тем самым все вопросы и недоумения.
Горестный вопль хазар был подобен волчьему вою, но его перекрыли ликующие крики защитников Феодосии.
Оказавшись под защитой городских стен, Танаис споткнулась и рухнула без сил.
Перепрыгивая через несколько ступеней, Ставер и Глеб наперегонки бросились к ней и на руках отнесли на гребень стены.
- Смотри! - радостно воскликнул Глеб. - Они уходят!
- Вот только уходят ли? - недоверчиво пробормотал Ставер, но за ликующими возгласами никто, кроме Танаис, не расслышал его предостережения.





Танаис лежала на постели, а Мария и Коринна сидели подле, встревоженно глядя на ее измученное лицо.
Вдруг веки Танаис слабо дрогнули и, открыв глаза, она хрипло спросила:
- Долго я спала?
- Ты была без сознания почти сутки, - положив ладонь ей на лоб, ответила Мария.
- Они ушли?
- Да.
- Какое сегодня число?
- Не знаю, а что?
- Коринна, какое сегодня число?
- Предпоследний день гекатомбеона.
- Ты уверена?
- Абсолютно.
- Это хорошо... Значит, еще не сегодня...
- Ты о чем?
- Да так, ни о чем... День сегодня хороший... Что за крики?
- Народ празднует победу, которой жители Феодосии целиком обязаны тебе.
- Как странно все перепутано в этом мире... С точки зрения жителей Феодосии, я спасительница. С точки зрения друзей и родственников убитого, я убийца. Если справедливость - всего лишь точка зрения, то на чью точку зрения встанет тот, кто один имеет власть и право судить людские поступки? Или у него есть своя собственная точка зрения, недоступная людскому разумению? Если каждый человек имеет собственное представление о справедливости, почему бы и Богу не иметь своего?.. Ты, наверное, думаешь, что это очень просто - убить одного, чтобы спасти многих?.. Но ты пойми, что самый длинный путь начинается с первого шага. Сколько человек можно убить, чтобы спасти остальных? Одного? Десяток? Сотню? Тысячу? Где предел? И кто возьмет на себя ответственность решать, кто из людей более, а кто менее ценен, кем можно пожертвовать, а кем нельзя? Я поняла одно: когда человек присваивает себе права Бога, он становится зверем. Чтоб оставаться человеком, он должен поступать по совести, но как это сделать, если неизвестно, что она такое? Человеческий разум ведь так изворотлив, он вкладывает столько разнообразных значений и оттенков смысла в одно и то же короткое слово. Справедливость, совесть, любовь... Какие высокие, какие прекрасные и гордые слова! Как велик человек, сумевший определить, осмыслить и назвать эти понятия, настолько огромные, что, кажется, слабый человеческий разум не в силах вместить в себя всю глубину их значения! Кажется, что только божественный разум мог осознать и дать имя этим великим понятиям! Но если бы Бог назвал их, на всех языках и наречиях они звучали бы одинаково, значит, все-таки именно человек осмыслил их и назвал. Невольно проникаешься гордостью при мысли, что и ты - человек! Однако легкое усилие ума - и справедливость превращается в точку зрения, совесть - в разменную монету, а любовь - в игру крови либо воображения... Человек научился жонглировать словами, как мячиками. Происходит какая-то дьявольская подмена понятий, искажается смысл слов, и люди, даже говоря на одном языке, подчас совсем не понимают друг друга... В чем тут дело, в каком слуховом изъяне? А может быть, дело в изъяне души? Вот еще одно великое понятие... Только наличие души отличает человека от прочих тварей. Ни птицы, ни звери, ни камни, ни деревья не обладают душой. Бог не призовет их к ответу, как сумели они распорядиться его даром. Но, наделив человека душой, Бог показал ему свое предпочтение, и, когда придет черед держать ответ перед Создателем, что скажут в свое оправдание те, кто по доброй воле предпочел уподобиться камню, скоту, дереву, не заботясь о своей душе и позволяя ей хиреть и чахнуть в бездействии?.. Говорят, что, мол, разум - главное отличие человека от животного. Какая ложь! Разум человеческий корыстен, лукав, изворотлив и двусмыслен, и ничем не отличается от хитрости, которой не чужды и животные... Лишь в союзе с душой способен он отказаться от сиюминутной выгоды ради непреходящего блага... Но для этого необходимо, чтоб душа освободилась от страха перед смертью... Хрупка, как яичная скорлупа, жизнь человеческая и зависит от мелочей, но она дается от Бога, и значит, никто, кроме Бога, не вправе на нее покуситься, не вправе ей распорядиться, не вправе ее отнять... Если бы я была Богом, я утвердила бы эту мысль, как высший закон в отношениях между людьми. Но как принудить их следовать ему? Карать за убийство убийством? Но это - справедливость дикаря, а не Бога... Только любовь способна заставить человека следовать по стезе добродетели, а страх наказания еще никого не отвращал от дурных деяний. Ибо память человеческая короче заячьего хвоста и помнит только то, что полезно для данной минуты. Вечность - слишком обширное понятие, и человеку, живущему под солнцем один краткий миг, не объять ее разумом. Он думает: «Зачем мне мыслить о вечности, если век мой - короче, чем у ворона? Не все ли мне равно, что случится с миром на другой день после моей смерти, не говоря уже о столетиях? Надо взять от жизни все, ибо жизнь человеческая быстротечна, как проточная вода, и не успеешь оглянуться, а уж нет тебя под солнцем...» И вот живет человек на земле, словно с его смертью все кончается, и не будет уже ничего никогда, словно он лист, от ветки оторвавшийся, а не дерево с корнями и плодами, где корни - его предки, а плоды - его потомки... Чем отличается он от хорька? Ведь и хорек роет нору, и запасает впрок еду, и выращивает потомство, и защищает его от врагов, и учит всему, что сам умеет. Но нет ему дело до других хорьков, не говоря уже о бурундуках и белках... Какие простые, ясные, очевидные вещи я говорю... Отчего же так легко о них говорить, и так трудно им следовать?.. Господи, вразуми, ибо не в силах я постичь этого!.. Никому ведь не приходит в голову в предчувствии близкой смерти поджечь свой дом, или убить, или украсть, все равно, мол, один конец, а после смерти кто извлечет меня из небытия, чтобы призвать к ответу? Отчего же, зная о конечности своего земного бытия, люди, как двуногие хищники, стремятся все истребить и изгадить, не желая думать о тех, кто придет после?..
Танаис умолкла, и на ее лице появилось умиротворенное выражение.
- Она уснула, - приложив палец к губам, прошептала Мария.
- Давай и мы поспим, - предложила Коринна. - Я так устала, что засыпаю с открытыми глазами.
Они легли не раздеваясь по обе стороны Танаис и мгновенно уснули.
Внезапно по лицу Танаис пробежала мучительная судорога, и, не открывая глаз, она негромко прошептала:
- Скажите Ставеру... Он знает... Они не ушли... Тревога...
Но обе сиделки спали глубоким, крепким сном, и никто не услышал ее предостережения...




Черные тени неслышно скользили вдоль крепостной стены.
Тонко свистнула стрела, и дозорный, стоявший на посту над городскими воротами, не издав ни звука, камнем рухнул с высоты.
Взлетела в воздух веревка, к концу которой был привязан железный якорь, чьи острые лапы зацепились за гребень стены, и все также беззвучно черные тени стали взбираться по веревке одна за другой.
Бесшумно соскользнув по ней на землю с противоположной стороны, они набросились на стражу и, перебив ее в мгновенье ока, распахнули городские ворота.
Спустя минуту в Феодосию лавиной хлынули хазары.
Они врывались в дома мирно спавших горожан, убивали мужчин, насиловали женщин, не щадя даже маленьких девочек.
По вымощенным булыжниками мостовым, по канавкам для стока воды, бурля и пенясь, потекли потоки крови.
Из дверей горящего дома выскочил молодой мужчина с мечом в руках и, оружием прокладывая себе путь, бросился к полуразрушенной колокольне. По пятам за ним гнались враги, но он бегом поднялся по винтовой лестнице, опередив своих преследователей всего на несколько шагов, и, успев дважды ударить в набат, был сброшен с колокольни и насмерть разбился о камни.
Тревожный гул колокола зазвучал над спящим городом, зовя горожан к оружию.
Поднятые по тревоге воины гарнизона поспешили на помощь мирным жителям.
Глеб разбудил Ставера и, не успев даже одеться, они вскочили на коней и поскакали к городским воротам, но были остановлены встреченной на пути молодой женщиной, которая ползла по мостовой, волоча за собой выпавшие из распоротого живота внутренности.
- Они уже внутри... - простонала она и умерла.
Ставер осмотрелся вокруг и увидел, что весь город охвачен кровавой битвой.
Каждая улица и каждый дом превратились в место ожесточенной схватки не на жизнь, а на смерть. Несмотря на численное преимущество, хазары лишь с огромным трудом отвоевывали каждую пядь земли, каждый шаг вперед доставался им ценою невообразимых потерь, ибо, понимая, что пощады не будет, жители Феодосии отстаивали свои дома и очаги, свою семью и свое имущество до последней капли крови.
Ставер и Глеб очертя голову бросились в битву и, закруженные лихорадкой боя, на время забыли об оставленных во дворце беспомощных женщинах.




Темно и тихо было в разбойничьей пещере. Только слабый шорох доносился из ниши: это царапали гранит отрубленные пальцы Вара.
Вдруг сами собой вспыхнули факелы, и пещера стала наполняться клубами дыма и отблесками пламени.
Клубы сгустились и обрели очертания человеческой фигуры.
Спустя еще минуту дым рассеялся, и в центре пещеры остался исполинского роста мужчина, завернутый в черный плащ. Он не спеша огляделся по сторонам и направился к нише. Несколько мгновений он молча наблюдал за судорожно вздрагивающими кусками мяса, некогда бывшими Варом, и зловещая усмешка на его лице становилась все явственней и страшнее.
Он простер свою правую руку над начавшими уже разлагаться останками, и с его губ сорвались нечленораздельные, странные для человеческого слуха звуки.
В них слышался грохот камнепада и сухой треск пламени, завывание зимнего ветра и рев бушующего океана, глухие раскаты грома и размеренная поступь времени, гневный клекот орла и пророческое карканье ворона, яростное рычание тигра и угрожающее шипение гадюки, первый крик новорожденного и последний стон умирающего. Содрогнулись пещерные своды, испуганно заметалось и погасло пламя факелов, но какие-то тревожные, мятущиеся, алые, как кровь, отсветы продолжали заливать все пространство пещеры.
При первых звуках голоса куски мяса сами собой пришли в движение и стали складываться в той последовательности, в какой разрубал их меч Танаис.
Вот уже собраны две половины, и с последним звуком, подобным свисту меча, рассекающего живую человеческую плоть, они соединились в одно целое, и тяжко, медленно, угрюмо с пола ниши поднялся Вар.
Тусклым, ничего не выражающим взглядом он посмотрел на незнакомца и, вытянув руки перед собой, шагнул к нему на негнущихся ногах с жаждой крови и убийства на полуистлевшем лице.
Нимало не испугавшись, таинственный незнакомец сделал легкий жест кистью руки, и рядом с ним заколыхался в воздухе прозрачный силуэт Вара, но не этого, со страшным, отталкивающим и порочным лицом полутрупа, а того, прежнего Вара, стройного, нежного, влюбленного красавца и смельчака.
Незнакомец слегка дотронулся до груди силуэта, и оживший труп, уже готовый сомкнуть пальцы на горле жертвы, пошатнулся, согнулся пополам и рухнул на колени. Злобно рыча, он попытался подняться, но новое прикосновение пальца к силуэту отшвырнуло Вара, как тряпичную куклу, к противоположной стене.
Явно забавляясь, незнакомец щелкнул силуэт по носу, и, взвыв от нестерпимой боли, Вар распростерся ниц перед ним, всем видом своим выражая полную покорность его воле.
- Давно бы так, - небрежным тоном произнес незнакомец, вольготно располагаясь в неведомо откуда возникшем кресле. - А теперь поговорим о деле... Вероятно, ты уже догадался, кто я... У меня нет времени перечислять все свои титулы и званья, поэтому ограничусь только именем. Меня зовут Люцифер. С тех пор, как я был низвергнут с небес за гордыню, между мной и Ним ведется непрекращающаяся ни на миг борьба за власть, но не над царствами и даже не над мирами, а над людскими душами... Все просто, как четыре действия арифметики: у кого больше душ, тот и повелитель Вселенной. Все, что вычитается из его мощи, прибавляется к моей, и все, что делит его власть, умножает мою. Было время: мощь моя почти равнялась его мощи, и власть моя над людскими душами была беспредельна... Ныне не то... Грешат, конечно, на то и люди, но больше по мелочам. Измельчали человеки, а вместе с ними измельчали и их пороки... Вот и приходится мне, как какому-нибудь барышнику, скупать товар на рынке... А ты продешевил... Того ли стоила твоя душа! Что угодно мог потребовать за нее, и не было бы тебе отказа ни в чем! Царем царей мог стать! Обладателем всех земных сокровищ! Да мало ли кем! За такую чистую, свежую, невинную душу ничего бы я не пожалел! А ты - на диадемку грошовую позарился! - Люцифер сокрушенно развел руками и укоризненно покачал головой. - Нет, я, конечно, понимаю, что не в диадемке дело, но не для того я тебя из небытия вытащил, чтоб воспоминаниям предаваться... Братец твой и дружки его мне как кость в горле... Двое из них для меня потеряны. Ламии они, Воины Бога, и души их - у Него. Здесь я бессилен. Но Танаис...
При имени Танаис Вар вздрогнул, и тусклые глаза его вспыхнули кровожадным огнем. Люцифер заметил это и одобрительно усмехнулся.
- Вижу, уговаривать тебя не придется. Убей ее. И запомни: с этой минуты ты тоже ламия, Воин Сатаны. Нет для тебя смерти. Ни огонь, ни вода, ни сталь, ни яд, ни даже Он невластны над тобой. Никто и ничто не сможет остановить тебя на пути к твоей цели. Только я один имею власть уничтожить тебя. Иди и убей их всех!
Князь тьмы величаво поднялся с трона, запахнул свой длинный черный плащ - и в тот же миг исчез, сопровождаемый подземным гулом, клубами дыма и отблесками адского пламени.
Вар распрямился, и в его глазах, сквозь толщу гранита устремленных в сторону Феодосии, была смерть...




Выйдя из пещеры, Вар увидел оседланного вороного коня, нетерпеливо рывшего землю копытом. Морда коня была злая и гордая, и, мигом уразумев, что конь этот - подарок Сатаны, Вар одним прыжком взмыл ему на спину. Конь покосился на седока огненным глазом и скакнул.
Спустя мгновение, короче того, которое потребно, чтобы глазом моргнуть, Вар оказался в дворцовом парке.
Он спрыгнул с седла, и конь исчез, будто его и не бывало.
Между тем осаждавшие дворец хазары подкатили огнеметные орудия и, зарядив их, принялись обстреливать дворцовый парк.
Несколько огненных шаров пролетело над головою Вара и упало на крышу дворца. Вар проводил их взглядом и поднялся по дворцовой лестнице.
Войдя в темный, прохладный вестибюль, он услышал громкий окрик и, всмотревшись, различил в полумраке фигуру часового. Не услышав отзыва, стражник с копьем наперевес преградил незнакомцу путь, но Вар ударом кулака проломил ему грудь, вырвал горячее, трепещущее сердце и, перешагнув через труп, двинулся дальше.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, он оказался в длинном коридоре, слабо освещенном единственным факелом, под которым стояли трое гвардейцев.
Первого из них Вар схватил за горло и одним движением руки свернул ему шею.
Второй воткнул меч в грудь Вара, но, даже не поморщившись, Вар выдернул клинок из своего тела и мощным ударом рассек стражника пополам, будто соломенное чучело. Третий стражник, почти мальчишка, закрыл лицо руками и закричал от ужаса, и Вар с наслаждением вдавил пятерню в его юное безусое лицо. Вырвав факел из гнезда, он швырнул его на ковер, и пламя быстро побежало по длинному ворсу во всех направлениях...
Сквозь полудрему Мария услышала предсмертный вопль юного стражника и открыла глаза. Было тихо, и она уже решила, что страшный крик померещился ей во сне, но внезапно дубовые створки дверей слетели с петель, словно сорванные ураганом, и в проеме возникла фигура Вара.
Вскрикнув от ужаса, Мария принялась тормошить за плечо спящую Танаис.
Танаис проснулась и, увидев Вара, судорожным движением села на постели.
- Ну вот и свиделись, - глухо произнес Вар, останавливаясь в двух шагах от ложа, и со зловещей улыбкой спросил, обращаясь к Танаис. - Где твой меч? Где твоя сила? И где твое мужество? Посмотри мне в глаза! Я - твоя смерть!
Танаис с трудом подавила ужас, сковавший ее тело и волю, и спрыгнула с ложа.
- Нет со мной моего меча, нет со мной и силы... Но мужество мое пока при мне, и я не сдамся без боя.
Вар коротко замахнулся и ударил Танаис кулаком по лицу. Она отшатнулась, но недостаточно быстро, и кулак Вара раздробил ей челюсть. Она отступила назад и, утерев струйку крови на подбородке, выплюнула на ладонь два сахарных зуба.
Вар занес кулак для нового удара, но на этот раз Танаис опередила его и, высоко подпрыгнув, пнула его ногою в лицо. Вар лишь презрительно усмехнулся в ответ и с неумолимостью смерти двинулся вперед. Танаис отступила на несколько шагов и уперлась спиною во что-то острое и холодное.
Кулак Вара мелькнул в воздухе, но Танаис мгновенно пригнулась, и страшный кулак оставил вмятину на бронзовом лице Артемиды-охотницы, неотличимом от лица Танаис. Вар качнулся вслед за кулаком, и, поднырнув под его руку, живая Танаис с силой толкнула его в спину, и, как жука на булавку, нанизала на копье в руке статуи. Вар задергался всем телом, пытаясь освободиться, но бронзовая охотница не обнаруживала ни малейшего желания расстаться со своей добычей.
Обеими руками Танаис согнула торчавший из спины Вара наконечник копья и, жестом велев Коринне и Марии следовать за собой, устремилась к дверям.
Коридор был заполнен клубами черного, зловонного дыма, сквозь который ярко блестели оранжевые языки пламени.
Толкнув соседнюю дверь, Танаис вынесла из комнаты отца и побежала к лестнице. Подавляя страх, обе женщины последовали за нею.





Когда Танаис подбежала к лестнице, раздался страшный грохот, и весь лестничный пролет рухнул в одном шаге от ее ног.
Отступив, насколько позволяли ширина коридора и пламя, она разбежалась и с отцом на плечах прыгнула через провал.
Перелетев через пламя, как на крыльях, она исчезла в дыму, и, оставшись вдвоем, бывшие соперницы перед лицом неминуемой смерти обнялись, словно сестры.
Танаис бегом пересекла вестибюль и, выскочив из пылающего дворца, бросилась в фонтан, чтобы погасить горящую одежду.
Одна из колонн, поддерживавших свод коридора, рухнула, едва не раздавив обеих женщин, и по площадке пробежала трещина, похожая на молнию.
Мария оторвала занявшийся подол платья и с отчаянной надеждой посмотрела туда, где недавно скрылась Танаис. Среди дыма мелькнул знакомый силуэт, и, цепляясь руками за раскаленный мрамор, Танаис стала карабкаться вверх по перилам.
Вар с чудовищной силой уперся обеими руками в бронзовое тело языческой богини и стал медленно разгибать крючок.
Поднявшись на площадку, Танаис схватила в охапку ту из женщин, которая оказалась к ней ближе, отступила назад до упавшей колонны, разбежалась и прыгнула.
Не долетев до ровного пола больше оргии, она угодила ногами в обломки лестницы и подвернула правую ступню. Вытолкнув Коринну из огня, она махнула ей рукой в направлении выхода и снова полезла вверх по перилам.
Вар сделал последний рывок и освободился. Его глаза сверкали жаждой мести.
Выйдя из опочивальни, он двинулся по пылающему коридору, не чувствуя обжигающего дыхания пламени.
Мария услышала тяжелые шаги за спиной и оглянулась.
Из огня и дыма появился Вар и с угрожающим рычанием двинулся прямо на нее.
Услышав крик Марии, Танаис подняла голову и посмотрела вверх. Кирпич под ее ногой обломился, и она повисла над огнедышащим провалом на одной руке.
Когда Вар сделал последний шаг, отделявший его от Марии, раздался оглушительный треск, и площадка, на краю которой они находились, рухнула вниз.
Раскинув руки, Мария полетела в бушевавшее на дне провала пламя, но в последний миг Танаис поймала ее запястье свободной рукой, и Мария повисла над огненной бездной.
Танаис попыталась вытащить ее из провала, но из огня встала мрачная фигура Вара, объятая пламенем, и, схватив Марию за щиколотку, потянула ее вниз.
Танаис чувствовала, как трещат ее мышцы, и в тот миг, когда она была уже готова разжать пальцы и вместе с возлюбленной упасть в огонь, огромная колонна, каким-то чудом еще державшаяся на краю обломившейся площадки, рухнула вниз и, не задев ни Танаис, ни Марии, придавила собою Вара.
До боли стиснув зубы, Танаис вытащила Марию из провала и, когда она обхватила ее шею обеими руками, нащупав ногой крошечный выступ на стене, прыгнула сквозь пламя.
Приземлившись среди обломков лестницы и чувствуя, как огонь жадно лижет ее ноги, Танаис побежала, прихрамывая, к выходу, и ей казалось, что она слышит за спиной тяжелую поступь Вара.
Когда она, едва переводя дух от усталости и боли, вместе с Марией бросилась в фонтан, дворец рухнул, и над его руинами взвился в небо столб огня.
На востоке занимался рассвет последнего дня месяца гекатомбеона.




Совсем обессилев, Танаис едва смогла перекинуть руки через край фонтана и уронила голову на мраморный парапет.
Коринна помогла ей выбраться из бассейна и уложила на землю.
- Где Мария? - на миг придя в сознание, спросила Танаис и вновь впала в забытье.
Коринна вгляделась в воду бассейна и увидела колыхавшиеся на дне, как водоросли, пышные кудри Марии.
Нырнув в фонтан, она ухватила рукой эти длинные густые волосы и, вытащив Марию из воды, уложила рядом с Танаис...
Ставер и Глеб опустили мечи и скорбным взглядом окинули поле брани, с которого смерть собрала обильную жатву, потом не сговариваясь вскочили в седла и, что было силы нахлестывая коней, поскакали по направлению к дворцу...
Коринна оторвала от своего платья остатки подола и, смочив их в воде, приложила к изуродованным ладоням Танаис.
Заскрежетав зубами, Танаис громко застонала от боли.
Внезапно в мертвой тишине, нарушаемой только треском пламени от догорающих деревьев, послышался топот множества идущих ног, и, подняв глаза, Коринна увидела выступивших из дыма хазар.
В стоявшем впереди мужчине она узнала Марата и поняла, что пощады не будет.
Жестоким и похотливым взглядом ощупал он тело юной красавицы и шагнул вперед.
Она сжала в руке крупный обломок мрамора и поднялась в полный рост.
- Иди ко мне... Ну, скорее... - хрипло прошептала она, с ненавистью глядя в лицо врага. - Хочешь получить мое тело? Ты его получишь... Но только после того, как убьешь меня... Будь ты трижды проклят, убийца! Пусть твоя смерть заставит содрогнуться от ужаса даже мертвых!
Она швырнула в него мраморный осколок, но промахнулась, и, в два прыжка оказавшись рядом с нею, Марат с гнусным смехом сжал ее в объятиях.
- Сколько страсти! Люблю темпераментных женщин! Развлечемся? - спросил он и стал жадно целовать ее шею.
- Отпусти ее! - прогремел у него за спиной суровый голос, и, невольно разжав объятия, Марат оглянулся.
Двое могучих всадников, сидя верхом на рослых скакунах, смотрели ему в лицо, и от этого взгляда на голове Марата зашевелились волосы.
- Взять живьем! - крикнул он, и хазары с диким воем кинулись к двум друзьям. Ставер спрыгнул с седла и вступил в рукопашную. От его кулаков хазары отлетали, как горох от стенки, но бросались в драку снова и снова.
Слабо застонав, Танаис открыла глаза и увидела, как сквозь туман, что Марат целит из лука в спину Ставера.
Собрав остаток сил, она дотянулась до ближайшего мраморного обломка, и, когда стрела Марата помчалась в цель, метнула в нее свой камень. Эта последняя вспышка жизни оказалась роковой для нее, и, уткнувшись лицом в траву, Танаис уже не видела, как брошенный ею осколок сбил налету стрелу Марата.
Марат отшвырнул лук в сторону и, обнажив меч, бросился к Ставеру, но в тот самый миг, когда он уже собирался поразить гиганта в спину, между ними встала Коринна, и клинок вонзился ей в грудь. Она вскрикнула и упала замертво.
Ставер обернулся на крик, и окровавленный меч Марата воткнулся ему в живот.
С криком, в котором слились ярость, боль, изумление и гнев, Ставер занес кулак над головой убийцы, и Марат с ужасом увидел, что его меч не оставил на теле гиганта ни раны, ни крови, ни даже шрама.
- Азраил! Это Азраил! Нам нет спасения, ибо сам Азраил сражается на их стороне! - в ужасе вскричал Марат и, бросив меч, пустился наутек.
Ставер кинулся в погоню, но, увидев тела Танаис и Коринны, неподвижно распростертые на земле в нескольких шагах друг от друга, остановился и склонился над ними.
Убедившись, что обе они мертвы, он поднял к небу искаженное мукой лицо и голосом, глухим от ненависти, воскликнул:
- Как мог Ты допустить это?!
Погрозив бесстрастным небесам огромным окровавленным кулаком, он бережно поднял тело Коринны и понес его прочь от развалин дворца.
Глеб внимательно всмотрелся в лицо Артакса, перекрестившись, закрыл ладонью его безжизненные глаза и, взяв легкое, почти невесомое тело старика на руки, последовал за Ставером.



Мария сидела возле тела Танаис и гладила ладонью страшное лицо трупа.
- Как же долго ты спишь... Просыпайся скорее, ибо я умираю от любви...
Внезапно какой-то проблеск мысли возник в ее глазах, и, повернув голову, она взглянула на Ставера, ковырявшего землю мечом...
Ставер копал могилу для Танаис и плакал.
Вдруг он почувствовал, что позади него кто-то стоит, и, держа перед собою меч, резко обернулся.
Руки Марии обхватили его шею, и, целуя гиганта в губы, она резким движением насадилась на меч. Закаленный булат легко пронзил нежную женскую плоть насквозь, и Мария стала медленно сползать вдоль тела Ставера к его ногам. Он попытался удержать ее, но понял, что она уже мертва. Бережно опустив Марию на траву, он отшвырнул в сторону злосчастный меч и рухнул на колени.
- Нравится Тебе то, что Ты сделал?! - в невыразимом горе вскричал он, подняв к небу ненавидящий взгляд. - Ты - бог злодейства, бог убийства, бог насилия! Я не верю в Тебя! Ну, что же Ты молчишь?! Ответь мне!
Но небеса бесстрастно молчали, словно Бог счел ниже своего достоинства отвечать на вызов слабой человеческой букашки, невесть что вообразившей о себе.
- А может, Ты - просто бессильный, жалкий, дряхлый, выживший из ума старикашка?! А может, Тебя и нет совсем?! Слушай! Я, наемник Ставер, говорю Тебе, что ненавижу Тебя, проклинаю Тебя и не боюсь Тебя! Ну же, убей меня! Я жду!
Еще несколько мгновений он ожидал возмездия, но так и не дождавшись, презрительно рассмеялся:
- Ты - просто вздорная выдумка старых баб! И если нет Тебя, значит, и ничего нет!
Он подобрал меч, воткнул рукоятью в землю, обвел прощальным взглядом парк с развалинами дворца, небо с побледневшими в предчувствии восхода звездами и грудью упал на острие.
Клинок вышел у него между лопаток.
Ставер открыл зажмуренные глаза и удивленно осмотрелся по сторонам. Ничего не изменилось вокруг. Он встал и выдернул меч из груди. Рана затянулась мгновенно, не оставив по себе никакого следа.
Отшвырнув далеко в кусты бесполезный меч, Ставер рассмеялся безумным смехом.
- А-а, так, значит, Ты все-таки есть! - понимающе протянул он и посмотрел ввысь. - Я понял Тебя! Смерть стала бы для меня избавлением от мук, и поэтому Ты решил наказать меня бессмертием! Будь Ты проклят, палач!
Он уселся на землю и принялся царапать ее ногтями, раскачиваясь из стороны в сторону, как старая плакальщица.
- Что осталось мне в этом мире, кроме воспоминаний и укоров совести? Был у меня друг, которым можно гордиться, была и возлюбленная, о какой только можно мечтать... Где они ныне? Пребывают в каких небесных чертогах? Здесь ведь остались лишь их тела, безгласные и недвижные... То, что одушевляло их огнем жизни, отлетело и скрылось навсегда... И нет мне надежды увидеться с ними хотя бы и после смерти, ибо подобно Агасферу, я обречен жить вечно и вечно оплакивать утрату... Каково же преступление, если такова кара?! Отцеубийцу, осквернившего материнское ложе, не наказывали с подобной жестокостью! В чем мой грех?! Кто мне ответит?!
Вернулся Глеб, прижимая к груди рулон невесть где раздобытой белоснежной ткани, и встал за спиною друга.
- Я давно хотел сказать тебе, Ставер... Кажется, мы удостоились бессмертия... Но почему-то меня это совсем не радует...




И отворились во всю ширь небесные врата, и сладко зазвучали арфы ангелов, и гордо запели трубы архангелов, и весь цвет небесного воинства провозгласил осанну.
И юный витязь с огненным мечом встретил у небесных врат души Танаис, Артакса, Коринны и Марии, и в руке его была мера.
И на правую чашу весов он бросил их грехи, преступления и пороки, а на левую положил их любовь и веру, и чаши замерли в равновесии, а потом медленно качнулись, и левая чаша пошла вниз...
Ставер все в той же позе сидел на холме, а Глеб с сосредоточенным видом выбрасывал щитом разрыхленную землю из четвертой могилы.
Вдруг одна из завернутых в саван фигур шевельнулась, и, протирая глаза, как после долгого сна, из него выбралась Коринна.
- Что это вам вздумалось завернуть меня в тряпку? И что за ямы вы здесь роете? - шаловливым тоном поинтересовалась она у попятившегося в страхе Глеба.
Ставер поспешно вскочил на ноги и попытался заслонить от Коринны могилы и трупы, но, обойдя его, как неодушевленное препятствие, она опустилась на колени возле одного из свертков, медленно отвела ткань в сторону - и увидела под ней обезображенное огнем лицо Танаис.
Внезапно ужасные струпья стали отваливаться от лица сарматки, и под ними проступила прекрасная, нежная, гладкая кожа. Изуродованные огнем черты постепенно обрели свою утраченную красоту и завершенность, словно выступив из грубо отесанного камня под резцом гениального ваятеля, и Танаис выползла из савана, как бабочка из кокона.
Потом зашевелился третий саван, но вместо дряхлого старика из него вылез статный и крепкий мужчина лет тридцати пяти на вид. И наконец, откинув в сторону погребальный наряд, встала Мария.
Первой опомнилась Коринна. Подойдя к Ставеру, она взяла его за руку и, глядя прямо в глаза, тихо промолвила:
- Какова же твоя любовь, если ты не испугался меня и восставшей из мертвых... Согласен ли ты взять меня в жены?..
- Согласен ли я? - переспросил Ставер, и радостный смех заставил содрогнуться его могучее тело. - Спроси у приговоренного к смерти, согласен ли он жить!
В этот миг перед ними, дрожа и колыхаясь в розоватом утреннем воздухе, возникла гигантская фигура прекрасного юноши с белоснежными крыльями за спиной.
- Бог избрал вас своими Воинами, и отныне вам дарована вечная жизнь.
Провозгласив это, фигура Архангела бесследно растаяла в воздухе, но друзья с ошеломленным видом продолжали взирать на то место, где она находилась, словно ожидая ее нового появления.
Воздух сгустился и принял очертания ангельски красивого юноши, который приветливо улыбнулся и сказал:
- Танаис, при твоем рождении по недосмотру одного из ангелов душа мужчины попала в тело женщины, и теперь тебе предоставляется на выбор - привести форму в соответствие с содержанием, либо содержание - в соответствие с формой, либо оставить все, как есть. Решай.
Танаис вопросительно взглянула на Марию, но та лишь покачала головой в ответ.
- Выбор за тобой.
- Ведь это буду уже не совсем я? - спросила Танаис у ангела.
- Это будет совсем другая личность.
- Тогда пусть все остается как есть.
- Другого ответа мы не ждали, - ангел кивнул, улыбнулся и исчез.
- Давайте решать, что делать дальше, - сказал Артакс.
- Нам больше незачем оставаться в Феодосии.
- Пожалуй, ты права.
Они отловили коней, лишившихся хозяев во время битвы, и покинули пределы дворцового парка.
Медленным шагом ехали они по заваленным трупами улицам, и им казалось, что в городе, кроме них, не осталось ни одной живой души, но, словно повинуясь таинственному сигналу, из развалин домов, из убежищ появились уцелевшие горожане, и с молчаливым, но от этого еще более тягостным упреком провожая шестерых друзей взглядами, стали выстраиваться вдоль дороги, будто вопрошая без слов, почему они покидают свой город в столь трудный для него час.
- Мы вернемся! Мы обязательно вернемся! - крикнула Танаис, и Воины Бога, выехав за пределы города, пустили коней в галоп.
- Боже! Как велик и прекрасен твой мир! - крикнул во все горло Ставер и запустил свой изрубленный шлем в небеса.