Жарким солнечным полуднем в середине лета по пыльной дороге на белом породистом жеребце ехал прекрасный юный витязь в алом плаще, небрежно накинутом поверх покрытых вмятинами от многочисленных ударов, тускло блестевших доспехов. Из-под тяжелого шлема на крепкую шею и загорелый лоб выбивались пряди черных, как смоль, волос. Время от времени он останавливался, медленно сползал с седла и, придерживаясь рукою за левый бок, словно у него болело сердце, опускался на корточки и внимательно всматривался в отпечатки подков на дороге. Найдя, по-видимому, что искал, он с заметным усилием взгромождался на коня и ехал дальше, глядя перед собой печальными зелеными глазами с янтарными крапинками вокруг черных зрачков.
Когда вдалеке засверкали на солнце купола большого города, на лице юноши возникло некоторое оживление, он даже пришпорил коня, но вскоре вновь перешел на медленный шаг из-за открывшейся раны в боку. От привязанной к седлу кошмы он отрезал кусок войлока и, небрежно заткнув им разрез в доспехах, откуда сочилась кровь, прошептал вполголоса какое-то проклятие.
Когда он добрался, наконец, до городских ворот, он был уже похож на мертвеца. У него едва хватило силы поднять руку и стукнуть кулаком в окованные медью дубовые ворота.
Некоторое время спустя одна из створок приоткрылась, и огромного роста страж, держа в руке обнаженный меч, не слишком приветливо спросил:
- Чего ты ищешь здесь?
- Справедливости... - еле слышно ответил юноша.
- Здесь нет справедливости, - только прихоть Хозяина.
- Мне нужно увидеться с ним...
- Будто тебе одному, - презрительно усмехнулся страж.
- Дай мне войти...
- Я не для того поставлен здесь, чтоб всякий, кто только пожелает, мог сюда войти. Сразись со мной и, если победишь, - войдешь.
- Я умираю...
- Что за дело у тебя к Хозяину?
- Зирин...
- Хозяина не интересует ни золото, ни то, что можно за него купить.
- У меня нет золота... Мой город разграблен, и все, что было в нем мало-мальски ценного, вывезено вашими людьми...
- Чем же ты собираешься заплатить выкуп?
- У меня не осталось ничего, кроме жизни...
- А на что Хозяину твоя жизнь? - презрительно усмехнулся страж. - Тем более, что ты и так вот-вот умрешь.
- Как знать, быть может, ты умрешь прежде! - гневно воскликнул юноша и, выхватив из ножен короткий меч, замахнулся им на стража ворот. Привратник отпрянул назад, споткнулся о камень и упал, и, воспользовавшись его нечаянной оплошностью, юноша со всей стремительностью, на какую был способен, кинулся в полуоткрытые ворота. Однако по ту сторону крепостных стен его поджидало четверо стражников. Юноша вступил с ними в бой и успел убить троих, прежде чем могучий привратник отбил его удар своим мечом и ответным ударом поверг его к своим стопам. Юноша попытался приподняться, но белый свет померк в его глазах, и, негромко застонав, он потерял сознание...
Очнувшись от забытья, пленник обнаружил себя в огромном роскошном зале. Он попытался выпрямиться, но стоявшие по бокам стражники выкрутили ему руки и вновь заставили принять приниженную позу.
- Снимите с него оковы, - повелел им восседавший на троне мужчина с умным, властным и горделивым выражением красивого лица и, обращаясь к пленнику, спросил. - Кто ты, безумец? И зачем ты здесь?
- И ты еще спрашиваешь, убийца?! - дрожащим от ненависти голосом воскликнул юноша. - Мой город был предательски захвачен, все жители перебиты, а все ценности вывезены! И ты смеешь спрашивать меня, зачем я здесь? Я хочу знать, что плохого сделали тебе женщины, дети и старики! Неужели кровь и слезы людей так мало значат для тебя, что ты приказал истребить несколько тысяч человек только ради того, чтобы завладеть теми жалкими сокровищами, которыми они обладали?! Неужели та малость, что была у нас, стоила так дорого?!
- Ошибаешься, витязь. Мои воины не совершают разбойных набегов, - ответил хан и, с нежностью взглянув на ослепительно прекрасную девушку, сидевшую по правую руку от него, добавил. - Клянусь красотой моей дочери, это так.
Юноша смертельно побледнел и пошатнулся.
- Значит, кровь твоих людей пролилась напрасно?
- Кровь льется напрасно в любом случае. Разве, умертвив врагов, ты воскресил бы своих мертвых? Но я готов забыть о пролитой крови, если ты согласишься поступить ко мне на службу.
- Лучше умереть.
- Поверь мне, витязь, умереть никогда не бывает слишком поздно, - добродушно усмехнулся хан. - Разве ты настолько глух, что не слышишь голоса крови, который властно повелевает тебе жить, несмотря ни на что? Это голос всех живших до тебя. Какое право имеешь ты лишать их надежды на бессмертие? Ибо смертен человек, но род его бессмертен. Ты - последний в своем роду, и с твоею смертью прервется связь поколений. Разве для того жили, сражались и погибали твои предки, чтобы ты малодушно предал память о них забвению в веках?
- Царь, я помню свой долг перед предками, и я исполню его до конца, но на земле отцов.
- Что тебе в твоей земле, витязь? Или реки ее струятся расплавленным серебром? Или золотом засеяны ее нивы? Или вином проливаются ее дожди?
- Не серебром расплавленным струятся ее реки, - струятся они кровью убитых моих сородичей. И не золотом засеяны ее нивы, - засеяны они костями павших моих товарищей. И не вином проливаются ее дожди, - проливаются они слезами вдов и сирот. Но это - моя земля. Знаю: есть на свете земли богаче и краше, климат мягче и благодатнее, плодороднее и тучнее почва, но нет земли любимей и родней. Не выбирает человек себе отечества, как не выбирает матери. Пусть сурова она и неприветлива, убога и больна, бедна и некрасива, пусть удручена заботами и горестями, пусть хмурится чаще, чем улыбается, но она - мать, и другой не будет, как не будет другого отечества. В том краю остались могилы моих предков, и поэтому я вернусь туда.
- Витязь, ты прекрасен и могуч, как герой из древних легенд. Не к лицу тебе сторожить заброшенные надгробия. Твой путь лежит к подвигам и славе. Пожелай, - и прекраснейшую, знатнейшую девушку моей страны дам я тебе в жены, дам лучших скакунов и слуг, и золота без счета, только оставайся!
- Благодарю тебя, царь, за лестные слова, но прошу - не неволь. Сердце мое осталось там, и ни любовь, ни богатство, ни слава, ни власть не заменят мне родимого пепелища.
- Ты сильный и смелый воин, и мог бы принести мне немалую пользу, но я не стану тебя неволить. Когда ты поправишься, я отпущу тебя с миром, а пока - будь моим гостем.
- Отец, тот, кого ты называешь сильным и смелым воином, на самом деле - девушка, - тихо промолвила красавица, в продолжение всего разговора не сводившая с пленника прекрасных черных очей.
Хан нахмурил густые брови и метнул на пленника испытующий взор.
- Что скажешь ты на это, витязь?
Впервые в течение беседы щеки пленника покрылись слабым румянцем, и, опустив взор свой долу, он смущенно произнес:
- Я скажу на это, царь, что твоя дочь столь же проницательна, сколь и прекрасна.
- Расскажи нам о себе, - мягко попросила ханская дочь.
- Меня зовут Танаис, и мой отец был царем сарматов. Моя мать умерла при родах, а он так ее любил, что жениться еще раз не пожелал, и я осталась единственным ребенком. Мне предстояло со временем занять престол, и поэтому отец воспитывал меня как сына. Я научилась ездить верхом, стрелять из лука и бороться, и уже в шестнадцать лет не уступала лучшим воинам отца ни в силе, ни в ловкости, ни в боевом искусстве... Остальное вы знаете...
Пленница пошатнулась и не упала на пол лишь потому, что стражники успели подхватить ее под руки.
- Что с ней? - спросил хан у лекаря, с озабоченным видом склонившегося над девушкой.
- Всего лишь обморок, мой повелитель. Ей нужен полный покой.
Когда Танаис вынесли из тронного зала, ханская дочь нежно обняла отца за шею и, ласкаясь к нему, попросила:
- Позволь мне ухаживать за нею.
- Прекрасная мысль, Алетейя, - после короткого раздумия произнес хан, целуя дочь в подбородок. - А после выздоровления я возьму ее в жены.




Открыв глаза, Танаис увидела, как сквозь туман, склонившуюся над ней фигуру девушки в полупрозрачной темной накидке. Ощущая непривычную слабость во всем теле, сарматка попыталась приподняться, но девушка мягко удержала ее за плечо и приглушенным голосом сказала:
- Тебе нельзя двигаться. Ты потеряла много крови, и какое-то время тебе придется провести в постели. Отец разрешил мне ухаживать за тобой. Меня зовут Алетейя.
- Это ты меня перевязала?
- Да.
- Зачем? Я не хочу жить...
- Отец хотел бы тебе помочь, но без твоего согласия он ничего сделать не может.
- Думаешь, мне нужно его золото? Разве оно вернет мне погибших друзей и отца? А без них моя жизнь потеряла всякий смысл...
Взяв ее руку в свою, Алетейя заговорила мягким, искренним, доверительным тоном:
- Отец предложил тебе золото, желая тебя испытать... Если бы ты принялась торговаться, он просто приказал бы Номосу вышвырнуть тебя за ворота, как бродячую собаку... Но золото ты отвергла, значит, ты все же не так безнадежна, как кажешься на первый взгляд. Когда отец вновь призовет тебя к себе, обратись к нему с любою просьбою. Он не откажет тебе ни в чем. Только не проси его о возможном для человека.
- О чем же, в таком случае, мне его просить? - слабо усмехнулась Танаис.
- Проси о невозможном. Ибо только о невозможном и следует просить Бога.
- Твой отец, конечно, весьма богатый и могущественный властитель, но все же он не бог...
- Должно быть, ты много видела богов в своей жизни, - усмехнулась Алетейя.
- У сарматов только два божества - Ветер и Меч. Но их может увидеть всякий, у кого есть глаза.
- Странные у вас боги... Как можно в них верить? Ведь нет ничего непостояннее, чем ветер, и ничего опаснее, чем меч.
- Ветер - причина жизни. Меч - причина смерти. Что может быть важнее для человека, чем жизнь и смерть?
- Ты боишься смерти?
- Не знаю... Я как-то никогда не думала об этом... Мне всегда казалось, что я буду жить так долго, как пожелаю... Может быть, даже вечно... Да, я хотела тебя спросить... Как ты догадалась о том, что я девушка?
- В моей опочивальне стоит древняя статуя Артемиды-охотницы. С детских лет я мечтала о подруге, во всем похожей на нее, и когда увидела тебя, мне показалось, что мое желание наконец исполнилось... А у тебя были подруги?
- Только друзья.
- Я предлагаю тебе свою дружбу.
Алетейя наполнила золотые кубки прозрачным рубиновым вином и один из них подала Танаис.
- Это вино похоже на кровь, что течет в наших жилах. Я хочу выпить его вдвоем с тобой.
- У нас это делают не так...
Танаис протянула руку, нашарила на столике возле постели фруктовый нож и, быстрым движением вскрыв вену, капнула несколько капель крови в оба кубка.
- Теперь ты.
Стараясь не бледнеть при виде крови, Алетейя порезала тонкий розовый пальчик, и алая кровь смешалась с алым вином.
Глядя в глаза друг другу, девушки осушили кубки до дна, и Танаис сказала:
- Это страшная клятва. Ее дают друг другу воины перед боем, и разрешить от нее может только смерть. Нет ничего, что не смог бы сделать сармат для своего кровника.
Двери распахнулись, и в покои вошел мужчина высокого роста и атлетического телосложения, в котором Танаис не сразу узнала того самого стража, который не пускал ее в город.
- Принцесса, мой повелитель и ваш отец требует пленницу к себе.
- Она не пленница здесь, а гостья.
- Это не меняет сути дела. Хозяин хочет говорить с ней, кто бы она ни была, - и, обращаясь уже к Танаис, мужчина сухо добавил. - Следуй за мной.
Когда они вышли из опочивальни, Номос огляделся по сторонам и быстрым шепотом произнес:
- Не доверяй особо ни Хозяину, ни его дочери. Они любят дурачить людей.
- Я разве о чем-то спрашивала тебя? – надменно прищурилась Танаис. – У меня на родине раба, который посмел за спиной хозяина обсуждать его, наказывали плетьми, а затем привязывали к хвосту дикой кобылицы и пускали ее галопом.
- Не горячись. Выслушай меня. В хозяйском саду растет дерево добра и зла. Его плоды дают тому, кто их отведает, сверхчеловеческую силу и могущество. Поэтому Хозяин запретил мне есть их. Но ведь тебе-то он этого не запрещал. Я принес тебе один плод. Съешь его, и сама станешь богом. Хозяин тебе вовсе и не нужен будет, потому что ты будешь знать и мочь все, что знает и может он.
- Я не ем ворованное.
- Смотри, чтобы когда-нибудь тебе не пришлось пожалеть о своем решении…
Он привел ее в обширный роскошно убранный зал и, велев ждать, оставил одну.
Некоторое время сарматка изучала обстановку, осматривала всевозможные редкости и диковинки, которые в изобилии наполняли зал, но в конце концов заскучала и стала нетерпеливо мерить шагами расстояние от стены до стены. Вдруг краем глаза она заметила какое-то движение на одной из картин, изображавшей битву лапифов с кентаврами, и, стараясь не выдать себя, стала исподтишка присматриваться к ней, и вскоре ей все стало ясно. Глаза одного из кентавров неотрывно следили за ней, куда бы она ни направлялась.
- Не слишком-то совместимо с царским достоинством подглядывать из-за угла? - громко спросила она, повернувшись к кентавру лицом. - Почему ты прячешься? Ты меня боишься?
- Если бы я был так завистлив, как обо мне говорят, я бы позавидовал твоему самомнению, - появляясь из-за портьеры, сказал с усмешкою хан и уселся на стоявший в центре зала золотой престол.
- Зачем же ты подсматривал?
- Мне хотелось взглянуть на твое лицо, когда ты думаешь, что находишься совсем одна.
- И что же ты увидел?
- Что увидел, не скажу, но мне это понравилось.
- Зачем ты звал меня?
- Ты смела не менее, чем прекрасна. Это достойно похвалы.
- Меньше всего, царь, хотелось бы мне заслужить твою похвалу.
- Твоя дерзость равняется только твоей красоте. Но не забывай о том, что твоя жизнь находится в моих руках.
- Моя жизнь, царь, как и твоя, находится в руках богов.
Угрожающая усмешка промелькнула на узких губах владыки.
- Это совсем не трудно проверить. Сейчас я прикажу палачу отрубить твою голову, и пусть твои боги защитят тебя, если смогут.
- Ты, как и топор в руках палача, всего лишь орудие божьего промысла. И если моей голове суждено упасть, значит, на то была высшая воля.
- Ты умна не менее, чем смела и прекрасна. Не слишком ли много достоинств для девушки?
- Царь, мне известно только одно чисто мужское достоинство. Угадай, какое?
- Я не намерен выслушивать твои дерзости. Уходи.
- Прости меня, царь. Горе помрачило мой рассудок, и я плохо владею собой. Я пришла, чтобы просить тебя об одной милости.
- Какой же?
- Я потеряла родину, друзей, отца, смысл жизни... Все это было отнято у меня в одночасье, и все убеждены, что так оно и быть должно, и что это уже навсегда... все, кроме меня... Я не верю, что так оно и быть должно. Так быть не должно! И так не будет! Если нет на земле такой силы и власти, которая могла бы все отнятое вернуть, то и не хочу я жить в таком мире! Или верни мне все, что ты отнял, или возьми в придачу и мою жизнь. Она мне ни к чему без того, что было отнято у меня.
- Ты просишь о невозможном... Ты считаешь меня Богом?
- Бог ты или дьявол, мне одинаково безразлично. Мне нужны мои друзья и мой отец. Кто вернет мне их, тот и станет моим единственным Богом.
Танаис с надеждой взглянула на хана, но он не торопился с ответом.
- Почему ты молчишь? Ты не можешь этого? Тогда ты не Бог! Ты подлый и лживый самозванец!
Клокоча от гнева, хан поднялся, но когда он заговорил, голос его звучал спокойно, хотя и глуховато.
- Мне было бы стыдно отдать в руки палача столь доблестного витязя. И я дарую тебе неслыханную милость. Ты умрешь. Но умрешь, как подобает отважному воину, - с оружием в руках, и не на плахе, а на турнире. Лучшие из моих воинов вступят с тобой в борьбу завтра на рассвете. Ступай и помолись своим богам, чтоб они даровали тебе легкую и славную кончину.

- Отец согласился тебе помочь? - спросила Алетейя, едва Танаис переступила порог опочивальни.
- Нет... Но он даровал мне милость, о которой я и не мечтала... - ответила сарматка сквозь зубы.
- Какую же? - встревожено глядя на опечаленное лицо подруги, спросила дочь хана.
- Утром мне предстоит сразиться на турнире с лучшими воинами твоего отца.
- Это верная смерть... - побледнев, промолвила Алетейя.
- Лучшая из возможных для воина.
- Хочешь, я помогу тебе бежать?
- Я никогда не бегала от опасности, не собираюсь и впредь.
- Тогда мне остается только молиться о твоей победе...
- У меня на родине очень любили травить медведя собаками, огромными такими, с теленка величиной, молосскими догами... И я не припомню ни одного случая, чтобы медведь ушел... Собаки побеждают медведя не потому, что они сильнее, а потому, что их больше...




Выждав, когда хан с дочерью займут места под балдахином, Номос взмахнул платком и турнир начался.
Воин, слывший лучшим наездником ханской конницы, хлестнул горячего скакуна плетью и с пронзительным визгом устремился навстречу Танаис, выставив перед собою длинное копье с острым наконечником.
Их копья скрестились, кони вздыбились, грозя скинуть всадников, и клубы серой пыли окутали поединщиков, подобно облаку. Когда завеса рассеялась, зрители увидели, что джигит, выбитый из седла ударом копья, лежит на земле, а Танаис, спешившись с коня, помогает ему подняться.
Вторым поединщиком оказался воин чрезвычайного роста и силы. Встав в центре ристалища, он хвастливо поиграл чудовищными мышцами и принял боевую стойку.
Каждый кулак великана был почти с голову Танаис, и казалось, что первый же его удар оставит от сарматки только мокрое место, но гигант безрезультатно молотил кулаками воздух, тогда как каждый удар Танаис достигал цели. Наконец, силачу удалось поймать ее за руку, и он замахнулся для удара, но сарматка на долю мгновения опередила его и, птицей взмыв вверх, обеими ногами нанесла удар в грудь противника. Издав утробный рык, исполин покатился по траве, и наступила не нарушаемая ничем тишина. Сотни глаз выжидающе устремились на хана. С окаменевшим лицом он сделал нетерпеливый жест рукой, и на поле выехал третий поединщик, не имевший равных в искусстве владения мечом.
Словно два вихря, помчались противники друг другу навстречу, и острые клинки в их руках сверкали на солнце, подобно молниям.
К глубокому разочарованию зрителей, Танаис первым же ударом выбила оружие из рук соперника и отъехала в сторону, давая ему возможность подобрать меч.
Опозоренный воин, осыпаемый презрительным улюлюканьем зрителей, вскинул вверх мускулистые руки, признавая себя побежденным, и минуту спустя у противоположного края поля появился лучник, с головы до пят закованный в латы.
Когда он выстрелил, Танаис, не слезая с коня, вскинула лук и, почти не целясь, сбила его стрелу своей в полете.
Зрители дружно зарукоплескали в знак своего восхищения ее воинским искусством.
Хан медленно поднялся с трона.
- Согласно условию, победитель получает в награду поцелуй принцессы. Подойди, витязь.
Танаис подъехала к возвышению, на котором находились хан и его дочь, спрыгнула на землю и с озадаченным видом поднялась по ступеням.
Алетейя встала со своего места, нерешительно взглянула на отца и, когда он ей кивнул, положила ладони на плечи Танаис и коснулась губами ее щеки.
Номос подал знак, что турнир окончен.





Вернувшись к себе, Танаис прямо в доспехах повалилась на постель и утомленно закрыла глаза.
Но одиночество ее длилось недолго. Короткое время спустя она услышала легкие шаги, и Алетейя с радостной улыбкой на устах опустилась на край ложа.
- Мир еще не видел воина, подобного тебе! - восторженно воскликнула она, но по сумрачному лицу Танаис было заметно, что она отнюдь не разделяет ее восторгов.
- Боюсь, мои силы иссякнут прежде, чем воины твоего отца...
- Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Только какой-нибудь древний герой, вроде Искандера или Геракла, мог бы вступить с тобой в бой на равных, а среди современников достойного соперника у тебя нет. Сейчас я велю подать обед и приготовлю тебе напиток бодрости.
- Я не устала...
- Тогда почему у тебя такой измученный вид?
- Мне немного нездоровится... Надеюсь, это скоро пройдет...
Появление Номоса прервало сумбурную беседу подруг.
- Принцесса, мой повелитель и ваш отец просит вас к себе.
Нехотя поднявшись, Алетейя направилась к дверям.
Когда они проходили через зимний сад, Номос вдруг остановился и преградил ей путь.
- В чем дело, Номос? - удивленно спросила она.
- Простите, принцесса, но я вам солгал. Ваш отец не посылал за вами. Я осмелился на эту дерзость только потому, что уже давно и страстно вас люблю. Сегодня утром я просил у повелителя вашей руки, но он ответил, что своей рукой вправе распоряжаться только вы сами.
- Ты обладаешь многими прекрасными качествами, Номос, и я всегда относилась к тебе с огромным уважением...
- Не продолжайте, принцесса. Я все понял...
Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, и с отвратительной усмешкой бормотал сквозь зубы:
- Ты еще пожалеешь о своем отказе, бывшая ханская дочь...
Хан стоял у выходившего в дворцовый парк высокого стрельчатого окна своей опочивальни и, услышав шаги за спиной, медленно обернулся. Последнее, что он видел в своей жизни, был сверкающий меч, занесенный над его головой...
- Что случилось? - взглянув на расстроенное лицо подруги, спросила Танаис.
- Ничего, о чем стоило бы рассказывать... У тебя очень нездоровый вид. Я позову лекаря.
- Я и впрямь чувствую себя довольно скверно, но, кажется, это не тот случай, когда лекарь сумеет мне помочь... Похоже, что я умираю...
В этот момент с шумом распахнулись двери, и с окровавленным мечом в руке в комнату ворвался Номос, сопровождаемый дюжиной телохранителей.
- На этом мече - кровь твоего отца! - бросая меч к ногам Алетейи, с торжествующей усмешкой воскликнул он. - Отныне престол Феодосии принадлежит мне! Ты не пожелала стать моей супругой, - так будешь наложницей!
Танаис бросилась к убийце, но телохранители не дремали и, когда она наклонилась, чтобы подобрать меч, один из них ударил ее по затылку кулаком. Она упала лицом на ковер и на мгновение лишилась чувств от обжигающей боли.
- В подземелье ее, и пусть сидит там без пищи и воды, пока я не придумаю для нее достойной казни! - гневно повелел Номос.
При этих словах Алетейя вскрикнула и рухнула на ковер рядом с Танаис.



Алетейя очнулась глубокой ночью в своей опочивальне.
В окно светила бледная луна, и ее серебристые лучи слабыми бликами вспыхивали на бронзовом лице прекрасной статуи, изображавшей Артемиду на охоте. Одной рукой богиня держала на уровне плеча короткое копье, будто собираясь метнуть его в незримую цель, а другой слегка касалась изогнутых рожек молодой косули, пугливо прижимавшейся к ее ноге. Можно было бы подумать, что моделью для ваятеля послужила Танаис, если бы не то обстоятельство, что статуя была отлита в Греции за много веков до рождения юной сарматки.
- Какие ужасные сны снятся людям порой... - с дрожью в голосе прошептала Алетейя, проводя ладонью по мокрому от слез лицу, но в следующий миг поняла, что сватовство Номоса, смерть отца и заточение Танаис не пригрезились ей в ночном кошмаре, а случились наяву.
Рывком поднявшись с ложа, она распахнула инкрустированные золотом створки дубового шкафа и долго рылась в его недрах, пока среди дорогих и богатых нарядов не обнаружила бог весть каким образом попавшее туда бедное и поношенное платье служанки.
Переодевшись, она открыла ларец филигранной работы и вынула оттуда граненый флакон. Перелив вино из золотого кувшина в другой, победней и попроще, она вылила туда же содержимое флакона, положила в небольшую сумочку немного еды и с десяток золотых монет, спрятала в складках одежды кинжал с изукрашенной самоцветами рукоятью и, подойдя к чудесной статуе, пальцем нажала на правый глаз косули. Статуя бесшумно отодвинулась в сторону, открыв в полу потайное отверстие. Несколько мгновений девушка стояла в нерешительности, затем зажгла свечу и храбро шагнула на первую ступень, ведущую вниз.
Тусклые блики света слабо отражались на сырых сводах. Лестница крутой спиралью уходила вниз и терялась в непроглядном мраке.
Стараясь ступать как можно тише, Алетейя шаг за шагом спускалась по скользким ступеням, пока не оказалась в узком коридоре, в конце которого слабо брезжил свет.
Дойдя до поворота, она осторожно выглянула из-за угла.
При свете факела трое стражников азартно играли в кости. В помещении, отгороженном от караулки толстой железной решеткой, на голом полу безмятежно спала Танаис. Ее руки массивными цепями были прикованы к вмурованному в стену металлическому кольцу.
Положив сумочку на пол, Алетейя кокетливо подбоченилась и, придерживая на плече кувшин с вином, виляющей походкой вышла из своего укрытия. Прервав игру, стражники с интересом наблюдали за ее приближением.
- Не желаете ли выпить, господа? - прикрывая лицо концом платка, Алетейя поставила кувшин с вином на стол и выразительно подмигнула.
- А как насчет любви? - притянув ее за талию к себе, ухмыльнулся один из тюремщиков.
- Всему свое время, красавчик, - оттолкнув обнимавшую ее руку, насмешливо промолвила Алетейя и наполнила кружки до краев.
Залпом влив содержимое кружек в пересохшие глотки, тюремщики спустя минуту свалились под стол. Обыскав их карманы, Алетейя нашла связку ключей и, отперев замок, ужом проскользнула в камеру.
Разбуженная звоном цепей, Танаис открыла глаза и вскочила на ноги.
Отомкнув кандалы, девушки вышли из камеры. Выдернув из гнезда горящий факел и взяв оружие у оглушительно храпевших стражников, Танаис решительно направилась к выходу, но Алетейя предостерегающе шепнула:
- Снаружи караул из четырех человек...
Резким пинком распахнув дверь, Танаис ураганом вырвалась из подземелья, и прежде чем стражники успели что-либо предпринять, двое из них уже простились с жизнью. Остальные в страхе попятились, и, схватив Алетейю за руку, Танаис метнулась мимо них к воротам конюшни. Опомнившись от первого замешательства, стражники бросились в погоню.
- Выводи коней, а я постараюсь их задержать! - крикнула Танаис и встретила преследователей мечом. После короткого обмена ударами оба стражника были ранены, но на помощь им уже спешили отовсюду воины парковой стражи.
Танаис отбивалась, как могла, от многократно превосходивших сил противника, но чувствовала, что с каждой минутой слабеет и очень скоро враги одолеют ее.
В тот миг, когда она уже была готова проститься с жизнью, позади послышался громкий топот копыт, и, ведя в поводу вторую лошадь, к ней подскакала Алетейя.
Несколько шагов Танаис бежала рядом с лошадью, подстраиваясь под ее аллюр, потом ухватилась за луку рукой и запрыгнула в седло.
Алетейя направила коня на увитую плющом ограду, и Танаис без колебаний последовала за нею.
Свесившись с седла, Алетейя нащупала в густых зарослях щеколду и отодвинула засов.
Начинавшаяся за калиткой узенькая улочка вывела девушек на базарную площадь, где, несмотря на ранний час, уже вовсю шла торговля.
Опрокидывая лотки, рассыпая горы овощей и фруктов, девушки ураганом промчались по базару, сопровождаемые проклятиями разоряемых торговцев.
Оказавшись за пределами города, кони почуяли простор и прибавили хода, но, несмотря на все усилия благородных животных, расстояние между девушками и погоней неумолимо сокращалось, и вокруг беглянок уже посвистывали стрелы.
Крикнув Алетейе, чтоб она не останавливалась, Танаис спрыгнула с лошади и подожгла траву. Сухой ковыль мгновенно вспыхнул, и пламя с огромной скоростью начало распространяться по степи.
На счастье беглянок, ветер дул им навстречу, и стена ревущего огня, охватывая все новые и новые участки, отсекла погоню от девушек.
Поравнявшись с Алетейей, Танаис резко осадила лошадь и, весело сверкнув ослепительно белыми на потемневшем от копоти лице зубами, сказала:
- Кажется, мы спасены.
- Своим спасением я целиком обязана тебе, - Алетейя нежно провела ладонью по прекрасному лицу подруги, стирая с него пыль, пот и копоть.
- Если бы ты не освободила меня из подземелья, тебе не пришлось бы рисковать жизнью.
- В этом случае я потеряла бы гораздо больше, чем жизнь, - мягко возразила Алетейя.
- Нет ли поблизости города, где две девушки могли бы легко затеряться в толпе? - сменила тему Танаис.
- Девушке вроде тебя непросто затеряться даже в Афинах. А до ближайшего города не менее дня пути. В переводе с греческого он так и называется - Девичий.
- В какой он стороне?
Алетейя задумчиво посмотрела на встающее над горизонтом утреннее светило и не слишком уверенно ткнула пальцем в какую-то точку на горизонте.
- Кажется, это там...
И, пришпорив скакунов, девушки помчались в указанном ею направлении.



Спустился вечер, а они все ехали вдвоем по безлюдной степи.
Измученные бешеной скачкой и долгой дорогой кони еле переставляли ноги, и, легко спешившись, Танаис помогла спуститься Алетейе, которая едва держалась в седле от усталости.
Расседлав коней и привязав их у ручья к стволу бука, Танаис кинула седла на землю и блаженно вытянулась на мягкой молодой траве в полный рост.
- Хочешь есть? - спросила ее Алетейя.
- А ты можешь что-нибудь предложить? - заметно оживилась Танаис.
На расстеленный платок Алетейя выложила из сумочки гроздь винограда, яблоко и жареного перепела и, придвинув все это к Танаис, сказала:
- Ешь.
- А ты?
- Я не голодна.
- Прекрасно. Я тоже.
- Тебе необходимо восстановить потраченные силы. Кто знает, что готовит нам завтрашний день?
- Кто знает, наступит ли он для нас... - невесело усмехнулась Танаис и, подбросив яблоко, налету разрубила его мечом на две равные части. Поймав обе половинки, одну из них она протянула Алетейе и, надкусив вторую, стала медленно жевать.
- А виноград? Его ты тоже собираешься рубить мечом? - лукаво улыбнулась Алетейя.
Танаис пожала плечами и, оторвав от ветки ягоду, отправила ее в рот.
- А если ты съешь больше, чем я? - не унималась Алетейя.
- И что ты предлагаешь? - слегка растерянно спросила Танаис.
Вместо ответа Алетейя осторожно сжала иссиня-черную ягоду белоснежными зубами и приблизила свое лицо к лицу Танаис. Ощутив на своих губах ароматное дыхание чужих уст, девушки на мгновение замерли и смущенно отпрянули друг от друга.
Немного утолив голод, Танаис легла на спину и закрыла глаза. Алетейя, помедлив, положила голову ей на плечо и тихо прошептала:
- Обними меня... Мне холодно...
Танаис не шевельнулась, но сквозь одежду Алетейя услышала, что сердце в ее груди запрыгало как безумное.
- Не прикасайся ко мне, - почти враждебно отрезала Танаис и отодвинулась от подруги.
- Я чем-то обидела тебя? - дрогнувшим голосом спросила Алетейя.
Танаис отчужденно молчала и смотрела на близкие звезды. Алетейя видела, как влажно поблескивают в темноте ее глаза.
- Не в этом дело... - после продолжительного молчания ответила Танаис. - Просто со мной снова приступ этой странной болезни, и я не хочу, чтобы ты заразилась тоже...
- Каковы признаки твоей болезни?
- Не все ли тебе равно?
- По признакам я определю болезнь, а зная название яда, легче найти противоядие.
- Ты думаешь, меня отравили?
- Нет. Но я немного понимаю толк в целительстве и знаю, что от цикуты спасает только цикута... А от любви спасает только любовь...
- Ты считаешь, что я влюблена? Быть может, ты даже знаешь, в кого? - натянуто усмехнулась Танаис.
- Не знаю, но догадываюсь...
Танаис покраснела так, что это стало заметно даже в темноте.
- Глупости... Только любви мне еще не хватало...
- Сознайся, что я угадала!
- Ни за что!
- Просто тебе не хватает смелости признать мою правоту...
- Еще никто не упрекал меня в трусости!
- Ты храбрая, я не спорю. Но даже самый храбрый человек боится самого себя...
Некоторое время Танаис лежала молча, потом тяжело вздохнула и сказала:
- Это не страх... Это стыд... Разве можно назвать любовью эти сумасбродные желания и нечестивые помыслы?..
- Все в этом мире имеет двойственную суть. Цикута убивает и лечит. Пламя согревает и жжет... Такова и любовь человеческая... В ней есть и то, что составляет муку и стыд для гордых людей, и то, что равняет их с Богом... И только от человека зависит, чем станет она для него - проклятием или благодатью...
- Ты не рассуждала бы так, если бы знала мои мысли... - нехорошим голосом сказала Танаис.
- Ну так выскажи их вслух, и я буду знать...
- О таких вещах вслух не говорят...
- Ну хорошо, можешь не говорить. Все равно я знаю, о чем ты думаешь...
- Ты умеешь читать мысли?
- Нет... Просто я думаю о том же...



Так ни разу и не сомкнувшие глаз в течение ночи, утром они лежали в объятиях друг у друга совершенно опустошенные.
Алетейя легкими, почти неосязаемыми движениями пальцев водила по лицу Танаис, и по ее губам блуждала полная блаженства улыбка.
- Значит, то, чем мы занимались ночью, и называется любовью? Тогда я жалею о каждом часе, прожитом без любви... - шептала она на ухо Танаис, которая сладко жмурилась оттого, что пряди волос щекотали ей губы. - Мы теперь совсем взрослые, да?
- Взрослее не бывает... - усмехнулась Танаис.
- Не смейся надо мной... Я чувствую себя ужасно взрослой... А ты?..
- А я чувствую себя ужасно старой...
- Почему?! - изумилась Алетейя.
- Потому что это не случилось со мною раньше...
- Ну, в таком случае, признавайся, где ты пропадала целых восемнадцать лет?! - словно уличая Танаис в вероломной измене, с притворным негодованием воскликнула Алетейя.
- Теперь мне кажется, что все это время я искала тебя...
- Какие упоительные враки...
Солнце давно уже перевалило за полдень, когда Танаис оседлала коней, и девушки продолжили свой путь.
Несколько часов спустя вдалеке показались высокие крепостные стены, и Танаис ободряюще улыбнулась спутнице.
- Еще немного, - и мы найдем ужин, кров и вино.
Погруженные в сладкие грезы, они совсем перестали что-либо видеть, слышать и понимать, и заметили опасность, когда было уже слишком поздно.
Из густых кустов выскочили на дорогу трое головорезов, и не успела Танаис даже глазом моргнуть, как ее меч вместе с перевязью оказался в руках одного из разбойников.
- Какие красотки! - с глумливым восхищением воскликнул он. - Ну и потешимся мы сегодня!
Эти слова стали последними в его жизни. Прянув с седла, Танаис в прыжке пнула его сапогом в заросший подбородок, и со сломанной шеей бандит отправился в придорожную канаву. Перехватив руку второго разбойника, который замахнулся на нее мечом, Танаис врезала локтем ему под ребра и, вывернув кисть, заставила его описать пятками полукруг в воздухе, после чего бандит грянулся оземь лицом и окончательно затих.
Танаис обернулась, отыскивая взглядом последнего разбойника, и пристыла к месту. Одной рукой обхватив Алетейю за талию, а другой приставив к ее горлу нож, разбойник пятился к кустам, не сводя с Танаис насмерть перепуганного взгляда.
- Только сунься, и я перережу ей глотку! Клянусь!
Как подкошенная, Танаис упала в дорожную пыль и стала кататься по земле, словно смертельно раненый зверь, но в следующую минуту почувствовала легкое прикосновение руки к своему плечу.
Вскочив на ноги, она увидела перед собой Алетейю. Ее похититель, безжизненно раскинув руки в стороны, валялся в траве, и в его боку торчала изукрашенная самоцветами рукоять кинжала.
Танаис обняла возлюбленную за плечи и нежно ее поцеловала.
- Сегодня ты во второй раз подарила мне жизнь.
- Ночью или днем? - лукаво усмехнулась Алетейя.
- Днем. Ночью ты подарила мне бессмертие... - серьезно ответила Танаис.



Когда они подъехали к городским воротам, уже совсем стемнело.
Отыскивая постоялый двор, девушки медленно двинулись по пустынной улице наугад, и вскоре зоркий глаз Танаис различил на одном из домов какую-то вывеску.
Толкнув дверь, они оказались в довольно грязном вертепе, но наступала ночь, и надеяться на то, что им удастся найти более приличный приют, не приходилось, поэтому Танаис с решительным видом подошла к стойке и спросила у хозяина, нельзя ли снять комнату до утра, а также поужинать и умыться.
Трактирщик, судя по внешности, грек, взглянул на них какими-то затравленными глазами и угрюмо пробурчал:
- Если дорожите жизнью, я посоветовал бы вам поискать другое пристанище.
- Спасибо за совет, но мы им не воспользуемся. Двух жареных кур, две бутылки вина, свежий хлеб и фрукты.
- Ступайте за мной.
Вслед за трактирщиком девушки поднялись по шаткой и скрипучей лестнице наверх. Хозяин открыл дверь комнаты и зажег свечу на столе, которая осветила убогую обстановку, состоявшую из низкого ложа, двух колченогих стульев и уже упомянутого стола со свечой и кувшином.
Пока готовился ужин, девушки умылись, а короткое время спустя трактирщик принес заказ, и они подкрепили свои силы нежным мясом курицы, и свежими плодами, и молодым вином, и предались любви, и так была прекрасна их любовь, что тесная и грязная каморка превратилась в царские чертоги, а узкая, сомнительной чистоты постель - в достойное небожителей ложе, усыпанное благоухающими лепестками роз.
И речи их были все те же простые и безыскусные речи всех влюбленных со времен царя Соломона.
- Ресницы твои - стрелы лучников, без промаха поражающих цель, уста твои - изгиб напряженного лука, взгляд твой - неотразимый меч, и вся ты - смертоносное оружие...
- Руки твои - гибкие лианы, дыханье твое - амбра, мускус и алоэ, кудри твои - черный шелк, очи твои - сверкающие звезды, и вся ты - из лилий и роз...
- Грудь твоя - золотой шлем воина, шея твоя - башня крепости, волосы твои - грива молодой кобылицы, и вся ты - как войско, готовое к бою.
- Плечи твои - слоновая кость, уста твои - алый гранат, зубы твои - ожерелье из жемчуга, и вся ты - из чистого золота...
- Улыбка твоя - майское солнце, голос твой - свирель на росистом лугу, кожа твоя - бархат, и вся ты - мечта...
- Ты - как нежная роза в саду у Бога, как пугливая лань, пьющая из лесного ручья. Поцелуи твои - сладкий яд, ласки твои - вино из вин, любовь твоя - с чем сравню ее, если даже смерть ее слабей?..
- Щеки твои - два нежных персика, брови твои - два мягких соболя, поцелуи твои - жгучее пламя, ласки твои - пытка... Лишь любовь твою сравнить мне не с чем, ибо - что сравнится с ней?..



Среди ночи Танаис проснулась от ощущения надвигающейся опасности.
В коридоре тихо поскрипывали половицы под чьей-то осторожной ногой.
Шаги медленно приблизились и замерли возле двери.
Танаис осторожно высвободила руку, на которой безмятежно покоилась голова возлюбленной, бесшумно ступила босыми ногами на пол и торопливо оделась.
Однако, едва она подкралась к двери, шаги начали удаляться и вскоре затихли совсем.
Вернувшись к постели, Танаис стала не спеша раздеваться, но не успела снять куртку, как из коридора донесся приглушенный вопль, исполненный ужаса и нечеловеческой муки.
От этого крика на голове Танаис зашевелились волосы, но уже в следующий миг она мчалась по коридору, на бегу натягивая куртку.
Дверь в одну из комнат была распахнута настежь, а в противоположном конце коридора мелькнул и скрылся темный силуэт. Танаис кинулась было в погоню, но, заглянув в комнату, обеими ногами приросла к месту.
На полу в луже крови плавал труп.
Лицо его, неестественно запрокинутое, было искажено ужасной гримасой, из огромной дыры в груди фонтаном била кровь, возле правой руки валялся обнаженный меч, а рядом с ним бешено пульсировал какой-то живой комок.
Перешагнув через порог, Танаис наклонилась над трупом, желая поближе рассмотреть странный предмет, и в следующий миг с проклятием отшатнулась.
Этот вздрагивающий, трепещущий комок на полу был человеческим сердцем.
Позади послышался слабый шорох, и, схватив с пола меч, Танаис проворно обернулась, готовая к бою.
В дверном проеме стоял дрожащий и бледный содержатель трактира.
- Кто это был? - опуская меч, спросила Танаис.
- Лучше вам этого не знать... Уезжайте отсюда, и как можно скорее... - трясущимися губами прошептал трактирщик, и на его бабьем лице был написан тот же ужас, что и на лице трупа.
Танаис взяла его за плечо и слегка встряхнула, чтобы привести в чувство.
- Не бойтесь назвать его имя. Он не сможет вам отомстить, потому что я убью его раньше.
- Это - не человек... - еле слышно пробормотал трактирщик. - Это - эйдос.
- А это что еще за зверь?
- Есть старая легенда, будто в давние времена на этом самом месте стоял огромный храм языческой богини. Древние киммерийцы приносили ей человеческие жертвы и погребали их тут же, рядом с храмом. Потом из диких степей пришли скифские орды и прогнали киммерийцев с этой земли, а храм разрушили до основания. После греки основали здесь свою колонию и возродили культ древней богини. Она воскресила тех, кого приносили ей в жертву, так появились эйдосы, еще их называют «не мертвыми». С ними нельзя сражаться и их невозможно победить. Для них не существует смерти, потому что они давно уже мертвы...
- Давненько я не слыхивала подобного вздора! - рассмеялась Танаис, но смех ее прозвучал неуверенно и зловеще под сводами комнаты, где вздрагивало в луже крови вырванное из груди человеческое сердце.
- Это не вздор!.. Я и сам не очень-то во все это верил, пока не купил себе на горе этот трактир... Почему-то чаще всего люди гибнут и исчезают именно здесь... Иногда какое-то время спустя их изуродованные трупы находят в глухих местах, а иногда они возвращаются обратно живыми и невредимыми, каким-то неведомым способом сказочно разбогатев. Самые богатые жители города, а также его правитель - из числа тех, кто однажды загадочным образом исчез - и вернулся обладателем несметных сокровищ. Но хотя прихлебал вокруг них вьется больше, чем мух вокруг падали, всякий, кто хоть немного дорожит спасением души, сторонится их, как чумы... Я ведь не родился в этом городе... Когда-то я был молод, здоров, красив, богат и любим самой чудесной девушкой на свете... Но в один прекрасный день судьба отвернулась от меня, я был оклеветан, лишен всего имущества и брошен в тюрьму, а любимая, поверив клевете, вышла замуж за клеветника... Прежний владелец трактира был хорошим человеком и спас мне жизнь, когда после долгих скитаний, едва живой, без всяких средств к существованию, я оказался в этих краях... Он приютил меня, а когда я поправился, предложил мне купить у него трактир за символическую плату. Мы ударили по рукам, и вскоре после заключения сделки он отправился в Афины изучать чернокнижие, чтоб отыскать заклятие, способное изгнать эйдосов из Партениона, да с той поры и пропал... А я уже десять лет проклинаю тот день, когда боги лишили меня разума и я согласился стать владельцем этого трактира...
- Почему же вы не уедете?
- Куда? Где и кому я нужен?.. И потом, даже в этом страшном городе людям надо что-то есть и где-то ночевать...
- По правде говоря, я так и не поняла, кто же такие эти эйдосы...
- Ничего, у вас еще будет возможность познакомиться с ними поближе... Только на вашем месте я бы не слишком к этому стремился...



Утром, едва Алетейя открыла глаза, Танаис сказала:
- Следует поискать другое пристанище. Здесь скверно пахнет.
Они позавтракали остатками ужина, расплатились с хозяином за еду и ночлег и вышли на улицу.
Они бродили по городу, пока солнце не поднялось в зенит, но как нарочно им не попадалось ничего даже отдаленно похожего на постоялый двор. Алетейя проголодалась и устала, но торговцы фруктами и освежительными напитками будто провалились сквозь землю. Вдобавок ко всему, Танаис поняла, что они заблудились.
Остановив случайного прохожего, девушки стали выспрашивать у него дорогу к городским воротам, но он оказался то ли не местным, то ли пьяным, то ли немым, и, отчаявшись понять его невнятное мычание, девушки побрели в направлении, куда чаще всего тыкал крючковатый палец vade mecum'а.
По обе стороны тесной улочки лепились маленькие грязные домики, похожие на ласточкины гнезда. Девушки кожей чувствовали устремленные на них со всех сторон недружелюбные взгляды, но, оборачиваясь, видели всякий раз только пустынную улочку.
Внезапно из дверей одного дома, отвратительно кривляясь, выбежали маленькие уродцы в грязных лохмотьях. Они по-козлиному запрыгали вокруг девушек, пронзительно взвизгивая и мерзко хихикая, и гадкими лапками стали подталкивать их к открытым дверям, откуда доносилось невыносимое зловоние.
Устав уклоняться от их не столько болезненных, сколько унизительных тычков, щипков и шлепков, Танаис попыталась применить свое боевое искусство, но противные уродцы с поразительной ловкостью уворачивались от ее ударов, не прекращая мерзко хихикать и теснить подруг к входу в дом.
Из дверей соседней лачуги выехал на деревянной тележке безногий уродец.
Мощным пинком Танаис сшибла калеку с каталки и, схватив Алетейю в охапку, запрыгнула на маленькую платформу. Улица шла под уклон, и в этом было их единственное спасение.
Танаис сильно оттолкнулась ногой от земли, и, набирая скорость, тележка с грохотом понеслась вниз по склону. Воздух засвистел в ушах, растрепал волосы, тележку встряхивало на неровностях дороги, и Танаис не без труда удерживала равновесие, крепко прижимая Алетейю к себе. Улица круто сворачивала налево, но тележка с огромной скоростью продолжала нестись по прямой. В последний миг Танаис спрыгнула с платформы, и, ударившись об угол дома, тележка разлетелась вдребезги.
- Уедем отсюда, - с выражением застывшего испуга в глазах прошептала Алетейя.
- Но сначала перекусим в трактире.
В который раз за день они свернули наугад, ни на что особо не надеясь, - и оказались перед гостиницей.
При солнечном свете Танаис прочитала надпись на вывеске: «Последний приют», - и усмехнулась.
- Наш хозяин определенно не лишен чувства юмора.
Девушки вошли в трактир, где, несмотря на страшную жару, царившую на улице, было сумрачно и прохладно, как в погребе.
Трактирщик принял их как старых знакомых и отвел им ту же самую комнату.
Танаис спросила горячей воды, жареную грудинку, сыр, фрукты и вино, после чего девушки поднялись к себе, и, пока готовился обед, умылись. Потом они ели простую и грубую пищу: ломтики буженины, козий сыр, сочные фрукты, впитавшие жар полуденного солнца и прохладную свежесть дождя, пили недорогое янтарное вино, и им казалось, что никогда в жизни они не ели и не пили ничего вкуснее.
И соприкоснулись руки, и встретились взгляды, и смежились ресницы, и перемешались дыхания. И был конец жизни, и конец света, и медленное воскресение из мертвых. И были слова, исполненные глубокой нежности, и ласки, еще более нежные, чем слова. И снова - гибель богов, и упоение хаосом, и новое рождение мира...




Когда они вспомнили о своем намерении покинуть этот странный город, за окном уже царила глубокая ночь.
- Опять мы никуда не уехали, - усмехнулась Танаис.
- Ты жалеешь?
- Я никогда ни о чем не жалею. Тем более, о часах, проведенных с тобой. Стану старухой, седой и беззубой, но вспомню тебя - и помолодею. Умру, и погребут, но вспомню тебя - и воскресну...
- Иногда ты говоришь такие печальные вещи, что мне хочется плакать... Почему?
- Наверное, это предчувствие неизбежной расплаты за счастье... Когда люди так безумно и так полно счастливы друг с другом, боги из зависти посылают им беды и печали...
- Что еще плохого может случиться с рыбой, которую поймали, выпотрошили, изжарили и съели? Что можно отнять у нищего, бездомного и гонимого?
- У нищего, бездомного и гонимого можно отнять жизнь... Когда счастье так огромно, что его не могут уменьшить ни беды, ни печали, боги посылают смерть... Вероятно, именно поэтому, достигнув вершины возможного счастья, человек не смеется, а плачет...
Танаис крепче обняла возлюбленную, словно пытаясь укрыть ее в своих объятиях от неведомых опасностей, которыми наполнен окружающий мир, и услышала осторожные шаги в коридоре.
- Вставай и одевайся, только тихо... Кажется, мы все-таки уедем сегодня. Правда, точный маршрут пока неизвестен, - быстрым шепотом сказала она на ухо Алетейе и бесшумно оделась.
Пошарив рукой по стене, Танаис сняла с гвоздя перевязь, но меч из ножен исчез.
Дверь тихонько затрещала, словно кто-то очень сильный слегка налег на нее плечом. Танаис шагнула к окну и распахнула створки.
- Пора уходить. Боюсь, мы становимся лишними на этом празднике жизни, - сказала она, но, выглянув в окно, поняла, что и этот путь к отступлению для них отрезан. Внизу копошились на тротуаре отвратительные фигурки, в которых Танаис без труда узнала маленьких уродцев, так настойчиво приглашавших их в гости.
- Ну что ж, если ни силой, ни мужеством, ни хитростью их не одолеть, и мы все рано должны умереть, мы можем, по крайней мере, умереть от любви...
Отступив от окна, Танаис подхватила Алетейю на руки и шагнула к ложу. Они слышали, как трещат под чудовищным напором двери, как наполняет комнату тошнотворный запах тления, но уже никакая сила на свете не могла оторвать их друг от друга.
- Только не смотри... - прошептала Танаис, и в следующий миг их осталось только двое в ослепительно прекрасном мире, где благоухали розы, ласково шумел морской прибой и сияло на вечноголубом небосводе незакатное солнце...




Открыв глаза, Танаис обнаружила, что дверь сломана и держится на одной петле, что солнце щедро льет свои лучи через распахнутое настежь окно и тонкий аромат чайных роз струится в воздухе, заглушая запахи несвежего белья, плохой кухни и множества немытых человеческих тел.
- Похоже, наше счастье еще не достигло своего зенита, ибо боги завидуют нам не настолько, чтобы убить, - философски изрекла она, вдоволь налюбовавшись картиной разгрома.
- Ужас, до чего же ты глупая, - вздохнула Алетейя. - Разве ты не знаешь, что, когда человек любит, он становится бессмертным?
- Увы, не становится, а только мнит себя таковым, что совсем не одно и то же. Ну, надеюсь, что сегодня уже ничто не помешает нам уехать.
- Я хочу остаться...
- Жаждешь повторения?
- У богов богатая фантазия, и они никогда не повторяются.
- И как долго ты собираешься здесь оставаться?
- Пока не найду способа вернуться в Феодосию и отомстить за смерть отца.
Танаис молча чертила пальцем на плече возлюбленной какой-то замысловатый узор и хмурила ровные брови.
- Ты считаешь меня сумасшедшей? - осторожно спросила Алетейя.
- Нет. Я обдумываю, как осуществить твое желание...
- Значит, сумасшедших в этой комнате, как минимум, двое, - усмехнулась Алетейя. - Можно узнать, что ты уже придумала?
- Мне кажется, нам могли бы помочь в этом деле наши ночные гости.
- И каким же образом?
- Не знаю. Но собираюсь это выяснить, нанеся им ответный визит.
- Ты еще безумнее, чем я думала...
Танаис встала с постели, оделась и, выйдя в коридор, громко крикнула:
- Хозяин! Яичницу, сыр и вино!
Вернувшись в комнату, она уселась на край постели и со счастливым видом сообщила:
- Яичница, сыр и вино - это именно то, что требуется для легкого завтрака, он же - обед и ужин. Потому что денег у нас осталось ровно столько, чтобы расплатиться за ночлег и еду.
- У меня есть золотое кольцо. Мы могли бы его продать.
- Только в том случае, если я лишусь одновременно обеих рук и головы.
Их губы слились в продолжительном поцелуе, - и вошел трактирщик.
Пробормотав что-то невнятное, он поспешно поставил поднос на стол и стремительно удалился.
- ... кажется, наш завтрак грозит превратиться не то в поздний обед, не то в ранний ужин, - какое-то время спустя пробормотала Танаис, задумчиво глядя в потолок. - Как ты думаешь, не пора ли нам отправиться в гости?
- Отложим на завтра...
- Ты уже не мечтаешь поскорее вернуться в Феодосию?
- Ты думаешь, я позабыла о долге?
- Да нет, ничего такого я не думаю... Но мне кажется, нам пора выяснить, какое место занимает в нашей жизни любовь.
- И какое же? - прищурилась Алетейя.
- Первое, но не единственное.
Они съели остывшую яичницу, несколько ломтиков сыра, обильно залили все это вином, вышли из трактира и, свернув на боковую улочку, стали не спеша подниматься вверх по склону.
- Лучше тебе вернуться в гостиницу и там подождать моего возвращения. Я не хочу подвергать опасности твою жизнь.
- Зачем мне жизнь, не говоря уже о богатстве и власти, если не будет тебя?
- Чем я заслужила такую любовь и чем смогу за нее заплатить?..
- Платят только за то, что продается. Постарайся это запомнить.
- Прости, я не хотела тебя обидеть. Но ты привыкла к роскоши, а у меня - ни гроша за душой...
- Была бы душа...
Они одолели подъем и едва поравнялись с маленьким грязным строением, как из дверей выскочила давешняя шайка шалунов и, окружив девушек плотным кольцом, завела свой страшноватенький хоровод.
- Кажется, они хотят, чтобы мы вошли... - с некоторым сомнением в голосе промолвила Алетейя.
- Ну что ж, воспользуемся любезным приглашением. Дай мне руку.
Они переступили порог убогой лачуги и оказались в огромном овальном помещении.
Маленькие уродцы куда-то пропали, а когда Танаис оглянулась, осматриваясь, то обнаружила, что и дверь, через которую они вошли, исчезла тоже.
В зале постепенно светлело, словно где-то зажигались невидимые светильники, а когда свечение сделалось почти нестерпимым, из него возникла высокая, сказочно прекрасная женщина в длинных белых одеждах, свободными складками ниспадавших до самого пола, и приветствовала их грациозным поклоном.



Женщина величаво склонила голову в знак приветствия и звучным, но приятным голосом произнесла:
- С этой минуты вы мои гости, и каждое ваше желание будет исполнено как мое собственное.
- Кто вы? - настороженно спросила Танаис.
- В свой черед вы узнаете обо всем.
- Тогда, быть может, вы объясните, почему приглашаете в гости совершенно незнакомых людей?
- Я приглашаю в гости всех, но принимают мое приглашение считанные единицы. Вдвоем сюда не приходили еще ни разу.
- Собственно говоря, мы шли немного не сюда.
- Сюда никто не попадает случайно, хотя все, кто сюда попадает, шли, как правило, не сюда.
- Вы говорите загадками.
- Вовсе нет. Вы находитесь там, где исполняются любые желания. А это значит, что у вас имеются желания, которые нуждаются в исполнении.
- Не думаю, что в этом смысле мы являемся каким-то исключением. У каждого человека есть желания. По крайней мере, пока он жив.
- Все верно. Желания есть у каждого. Но не у каждого хватает смелости придти сюда. Зато тому, кто приходит, я даю все, чего он хочет, и даже сверх того.
- Почему же сюда не стекаются толпы паломников? - недоверчиво усмехнулась Танаис.
- Многих отпугивает цена, которую приходится платить за исполнение желаний.
- Эта цена - жизнь?
- Я не настолько кровожадна...
- Тогда что?
- Об этом вы узнаете, только став моими гостями.
- Мы согласны, - сказала Алетейя и крепко сжала ладонь Танаис.
- Да, мы согласны, - несколько неуверенным тоном подтвердила юная сарматка.
- С этой минуты любая ваша прихоть становится здесь законом. Вы можете оставаться здесь как угодно долго и делать все, что вам заблагорассудится. Но при одном непременном условии: с полуночи до шести утра вы должны находиться каждая в отведенных для нее апартаментах.
Танаис и Алетейя переглянулись, несколько смущенные странным условием хозяйки, но она, очевидно, по-своему истолковав их смущение, поспешила их успокоить:
- Вам не грозят никакие опасности, кроме опасности, заключенной в ваших собственных желаниях. А теперь - добро пожаловать.
Стена за спиной волшебницы исчезла, и гости вместе с хозяйкой оказались в богато убранном зале, способном потрясти самое смелое воображение.
- Соседние апартаменты по роскоши не уступают этим и предназначены для вас, Алетейя.
- Откуда вы знаете мое имя?
- Ну, я же в некотором роде волшебница, - усмехнулась хозяйка. - И я знаю о вас гораздо больше, чем вы предполагаете. Но пусть вас не пугает моя осведомленность. Я редко использую ее во зло.
- А между тем, ваше имя по-прежнему тайна для нас.
- Что такое имя? Всего лишь произвольное сочетание звуков. Ваши родители могли бы дать вам любое другое имя, но вы при этом остались бы сами собой, разве нет?
- Мне кажется, между душой человека, судьбой человека и его именем существует какая-то таинственная связь...
- Это всего лишь суеверие. И в доказательство придумайте мне любое имя сами.
- Если это только суеверие, почему вы так упорно скрываете свое имя?
- Я назову его, но не теперь. Танаис, вы, конечно, слышали о царице массагетов, победительнице Кира?
- Хорошо, мы будем называть вас Томирис...
- Верно, именно так ее и звали... А сейчас я оставлю вас и появлюсь вновь только по вашему зову, - сказала Томирис и удалилась поступью настолько плавной и величавой, что казалось, будто ноги ее вовсе не касаются пола.
- Хорошо бы умыться, - взглянув на себя в зеркало, сказала Танаис.
Они толкнули первую попавшуюся на глаза дверь и оказались в просторной комнате с зеркальными стенами, хрустальным потолком и круглой золотой ванной, стоявшей посредине мозаичного пола.
- Кажется, наши желания начинают исполняться, - немного растерянно усмехнулась Танаис и стала снимать одежду.
Они резвились в воде, пока не ощутили голода.
- Я бы совсем не отказалась поужинать, - жалобно промолвила Алетейя. - Завтрак был чересчур уж легким.
Вернувшись в залу, они обнаружили, что там их уже ожидает воистину царский ужин. Девушки сели за стол и нерешительно переглянулись.
- Я думаю, нам следует ее пригласить, - высказала вслух их общую мысль Алетейя. - Не слишком-то это вежливо: ужинать в гостях, не пригласив хозяев.
- Но где мы будем ее искать? Дворец вон какой огромный, за месяц не обойдешь, - недовольно поморщилась Танаис.
- Кажется, вы хотели меня видеть? - спросил знакомый голос, и хозяйка замка, неслышно ступая по мягким коврам, приблизилась к столу.
- Просим оказать нам честь своим присутствием, - учтиво привстав с места, сказала Танаис.
- С удовольствием, - ответила Томирис и грациозно опустилась на стул.
Некоторое время ужин протекал в неловком молчании, но постепенно изысканные яства и драгоценные вина сделали свое дело, и за столом воцарилась непринужденная обстановка.
- По правде говоря, я была готова к чему угодно, только не к такому приему, - сказала Танаис. - Мне мерещились какие-то жуткие кошмары, ожившие мертвецы, пыточные камеры и прочее в этом же роде.
- Здесь исполняются любые желания гостей. Пожелайте, - и все это будет, - с загадочной улыбкой ответила Томирис.
- Не могу понять, когда вы шутите... Какой чудесный букет у этого вина! В жизни не пробовала ничего подобного! - пригубив от своего кубка, восхищенно воскликнула Танаис.
- Неудивительно, ведь этого вина не существует в природе.
- Тогда откуда оно у вас?
- Оно у вас, а не у меня. Здесь исполняются любые желания гостей, - сделав легкое ударение на последнем слове, повторила волшебница.
- Тогда объясните, как можно желать того, чего не знаешь?
-Достаточно иметь самое общее представление о вещи, и она тотчас же материализуется в полном соответствии с вашим желанием, вкусом и настроением. Вы захотели поужинать, но ужина без вина не бывает. А поскольку ни одно из существующих вин не соответствовало вашему настроению, на столе появилось вино, которого нет.
- Значит, мы можем осуществить любое свое желание?
- Абсолютно любое, каким бы странным, безумным и опасным оно ни было. А теперь благодарю вас за приятный вечер и напоминаю, что ровно в полночь вы должны расстаться. В противном случае наше соглашение расторгается, и мы простимся навсегда.



Была почти полночь, когда влюбленные нашли в себе силы расстаться у дверей в апартаменты Алетейи.
Танаис вернулась на ложе, еще хранившее тепло их тел, и попыталась уснуть, но память помимо воли рисовала ей картины, от которых кровь закипала в жилах и пробегала по телу дрожь. Она попыталась молиться, но вместо имени Бога губы шептали имя возлюбленной.
Внезапно двери отворились, и в комнату вошла Алетейя.
- Она ничего не узнает... - опустившись на край ложа, шепотом сказала она, но, видя, что Танаис не торопится заключить ее в объятия, удивленно вскинула гордую бровь. - Ты уже не любишь меня?
Танаис безмолвствовала, напряженно решая, кто перед ней - любимая или рожденная силой желания неотличимая копия.
- Поцелуй меня, - страстный шепот обжег лицо Танаис, но она отстранилась, продолжая недоверчиво вглядываться в лицо полночной гостьи.
- Почему ты не хочешь меня поцеловать?
- Потому что я не целуюсь с призраками.
- Я вовсе не призрак, и если ты поцелуешь меня, то сможешь убедиться в этом лично... - с лукавым смешком ответила Алетейя и нежной, высокой грудью прильнула к груди Танаис. Томительный огонь желания пробежал по жилам Танаис, но усилием воли она подавила готовую вспыхнуть страсть и отстранилась.
- Будем мужественны. Потерпим до утра.
- Ты боишься потерять драгоценные безделушки, роскошь и покой? Или хозяйка всего этого великолепия произвела на тебя чересчур сильное впечатление? Ну что ж... Каждый выбирает только то, чего он заслуживает. Прощай, - с презрительной усмешкой на прекрасных губах Алетейя поднялась и царственной походкой направилась к дверям.
Мучительное сомнение вновь овладело сердцем Танаис.
- Не сердись. Я просто боюсь ошибиться, приняв призрак за тебя.
- Да не все ли тебе равно?
Танаис пытливо взглянула на гостью и со вздохом облегчения откинулась на подушки.
- Этот вопрос могла задать только копия. Убирайся вон!
Копия заколыхалась, как ткань, колеблемая ветром, стала прозрачна, как воздух, и вдруг растворилась, как кусочек сахара в воде.
Танаис равнодушно наблюдала за всеми метаморфозами и, когда копия полностью растаяла в воздухе, вытерла ладонью вспотевший лоб. Ей вспомнились слова Томирис, сказанные при первом знакомстве: «Вам не угрожает никакая опасность, кроме опасности, заключенной в ваших собственных желаниях», - и ей показалось, что она стала лучше понимать заключавшийся в них смысл.




Танаис погрузилась в забытье, но вдруг ей померещилось, что за шторой кто-то прячется. Встав, она приблизилась к тяжелому бархатному занавесу и резким движением руки отдернула его в сторону.
За ним никого не было.
Немного помедлив, Танаис смущенно улыбнулась своей мнительности, задернула портьеру и обернулась.
В двух шагах от нее стояла Томирис.
Танаис вздрогнула от неожиданности и густо покраснела под насмешливым взглядом волшебницы.
- Не бойся, - сказала Томирис. - Я только хочу показать тебе свой дворец.
- Что, другого времени не нашлось?
- Ты была занята. Я даже знаю, чем.
- Ты следила за нами?
- У меня нет необходимости в этом. Пойдем.
Они проследовали через анфиладу зал, соперничавших друг с другом богатством и роскошью убранства, и наконец достигли залы, по сравнению с которой все предыдущие выглядели жалкими лачугами.
Всюду тускло сияло золото, сверкали и переливались мириадами разноцветных искр драгоценные камни, в воздухе разливалось благоухание самых сладостных восточных благовоний и ниспадали пышными складками драпировки из самых изысканных тканей.
На мраморном возвышении блистал алмазами и золотом огромный трон.
Томирис опустилась на шелковые подушки, и только тогда Танаис заметила, что на черных кудрях волшебницы сверкает алмазная диадема.
- Ты знаешь, кто я?
- Ты языческая богиня, чей храм некогда стоял на этом месте. Но имени твоего я не знаю.
- Этого и не нужно. Я богиня, которой люди поклонялись не одну тысячу лет. Поклонялись и приносили жертвы до тех пор, пока не явился Иисус. Люди уверовали в этого юродивого и перестали верить в меня... А боги, в которых никто не верит, умирают. И пролежала бы я во сне, подобном смерти, до скончания мира, если бы те, кто не поверил Иисусу, не воскресили меня. Снова вспыхнул огонь на моем жертвеннике, и человеческая кровь вновь обагрила мой алтарь... А боги, которым приносят жертвы огнем и кровью, воскресают... Я не желаю снова возвращаться в небытие, и я вступила в борьбу с Иисусом за людские души... Что может предложить он своим верным, кроме туманных обещаний о загробном воздаянии? Люди не склонны верить в то, чего нельзя получить немедленно. А я дарую верующим в меня силу и власть, богатство и славу, счастье и бессмертие. И вот я спрашиваю тебя: согласна ли ты поклониться мне?
- Нет.
- Ты, может быть, не поняла, от чего отказываешься? Подумай еще.
- Я не говорю дважды.
- Ну что ж, была бы честь предложена... - Томирис сделала небрежный жест рукой, и какой-то могучий смерч вдруг подхватил Танаис, раскрутил и поднял высоко над землей...



Танаис вскрикнула и проснулась.
Сев на ложе, она расправила затекшие члены и осмотрелась по сторонам. Она находилась в своих апартаментах, но, несмотря на это, ее не оставляло чувство, что все, виденное ею, не померещилось ей в ночном кошмаре, а случилось наяву.
Выбежав из своих апартаментов, она лицом к лицу столкнулась с Алетейей.
Страсть обрушилась на них, как шторм, как месть, как божья кара, и они не имели ни сил, ни воли, ни желания противиться ее напору...
За завтраком Томирис посматривала на них с необъяснимым любопытством, и Танаис, не выдержав, довольно резким тоном произнесла:
- Простите за грубость, но мне не нравится, когда меня разглядывают, словно какую-нибудь редкую букашку.
- Я пытаюсь разгадать, что привело вас ко мне...
- Но вы ведь сами приглашаете всех желающих!
- О да! - с горькой иронией согласилась Томирис. - Вот только желающих что-то не видно... Лишь немногие приходят сюда по доброй воле. Из тех, кого приводили сюда мои слуги, большинство предпочитало смерть моим милостям... А те, что согласились их принять, сделали это не из любви ко мне, а под влиянием алчности, властолюбия, трусости, порочности или тщеславия. Вы не стремитесь ни к богатству, ни к власти, вас не влечет слава, вам дела нет до тайн мироздания, - с одной стороны, и вы не боитесь ни старости, ни смерти, вас не гложет совесть, не угнетает бедность, не преследует зависть, не мучат болезни - с другой... Некрасиво допытываться у гостей, почему они пришли и отчего не уходят, но для меня это такая загадка, что я позволю себе забыть о правилах хорошего тона и спросить вас прямо: что заставило вас придти сюда и почему вы не торопитесь уйти?
- Потому что нам некуда идти.
- Отсюда стремглав убегали даже те, у кого впереди была лишь прямая дорога на виселицу... Один из моих гостей и вовсе был сумасшедшим, и уж ему-то, вроде бы, совсем было нечего терять, но и он сбежал наутро. Я могу многое понять, но вас понять мне не дано... Никогда еще красивые, здоровые, счастливые и удачливые не приходили ко мне по доброй воле. А ведь вы не просто счастливцы, а любимцы богов... Уже при вашем рождении боги даровали вам все, что другим достается ценою жертв, унижений, предательства, позора и крови или не достается совсем. И все же вы пришли сюда вдвоем и по доброй воле... Почему?
Заметив на лицах гостей выражение невольной обиды, Томирис усмехнулась и сказала:
- Мой интерес к гостям носит чисто меркантильный характер, ибо груды золота, драгоценная утварь, шедевры искусства, короче, все, чем я обладаю, есть результат овеществления тайных или явных вожделений моих гостей. Как, впрочем, и многое другое. Например, обитатели моего подземного зверинца. Клянусь Зевсом, вам в жизни не доводилось видеть ничего подобного, и дай бог не видеть впредь... Когда человек спит и не способен контролировать свою душу, из ее глубин всплывают на поверхность сознания самые омерзительные пороки, и самые гнусные образы, и самые низкие страсти, и все это также получает свое воплощение. Вот почему никто из моих гостей не смог задержаться здесь более, чем на одну ночь. Все они убегали от ужаса перед загадкой собственной души. Ведь человек порой и сам не подозревает, какие страсти дремлют в нем... Пожалуй, из всех людей именно сладострастникам я более всего обязана самыми чудовищными экземплярами моего зверинца. Но вы не подарили в мою коллекцию ничего, кроме своих копий.
- Чудовищ для зверинца порождает страсть, а не любовь, - негромко сказала Алетейя.
- Вы хотите сказать, что в ваших взаимоотношениях страсть играет второстепенную роль? - насмешливо улыбнулась Томирис, и что-то темное и жестокое на миг промелькнуло в ее непроницаемом взоре.
- Я всем на свете пожертвую ради страсти. Но ради любви я пожертвую даже страстью.
- Кажется, я понимаю, что вы хотели сказать, - Томирис слегка усмехнулась и загадочным, испытующим и как бы улавливающим взглядом посмотрела в глаза Танаис. - А почему молчите вы? Или вам нечего сказать по данному поводу?
Танаис вспыхнула до корней волос и со стуком поставила кубок на мозаичную столешницу.
- Что я могу вам сказать, если вы можете без спросу и разрешения шарить в чужой душе, будто в собственном кармане, доставая оттуда золото, алмазы, дворцы и чудовищ для своего зверинца?
- А кстати, не желаете взглянуть? - с дразнящей усмешкой на красивых губах спросила Томирис. - Поверьте слову, не пожалеете, - многозначительно добавила она, и снова что-то порочное, жестокое и сладострастное вспыхнуло и погасло в ее загадочном взоре.
Сузившимися от ненависти глазами Алетейя посмотрела в лицо волшебнице.
- Танаис, скорее уйдем отсюда. Она хочет, чтобы и в наших душах завелись чудовища, которых она сможет затем поместить в свой зверинец!
- Не волнуйтесь так, Алетейя, - насмешливо сказала волшебница. - Никто на ваше сокровище не покушается. У меня есть ваши точные копии, и если я пожелаю насладиться любовью вашей подруги, я смогу сделать это, не разрушая вашего союза.
Алетейя рассмеялась злым и торжествующим смехом.
- Не сможешь, даже если захочешь!
- Это почему же? - надменно вскинула великолепную голову волшебница.
- Именно потому, что копии точные! Танаис не способна на измену!
- Ну, в известных ситуациях и святые могут согрешить...
- Только не Танаис!
- В таком случае, к черту копии! Мне нужен только оригинал! Вы слышите, Танаис? Согласитесь ответить на мою любовь, и я сделаю вас почти равной богу! Золото станет для вас все равно, что сор под ногами! При звуке вашего имени будут содрогаться цари и народы! Для вас не будет тайн в окружающем мире! Вы никогда не состаритесь и не умрете! Вы сможете испытать все земные услады и наслаждения! Что по сравнению со всем этим любовь какой-то девчонки?
Танаис медленно встала, и гнев, озаривший ее лицо, сделал его еще более прекрасным.
- Я очень не люблю, когда меня продают. Но еще больше я не люблю, когда меня покупают. Вы были правы, удивляясь, что мы не торопимся уйти. Теперь я и сама удивляюсь этому. Правда, мы не успели еще осмотреть ваш зверинец, но, тем не менее, самое ужасное из ваших чудовищ мы уже видели.
Томирис расхохоталась, словно услышав необыкновенно веселую шутку, и громко захлопала в ладоши.
- Прекрасная речь, достойная моего друга Цицерона! Но не спешите прощаться. У вас будет достаточно времени, чтобы всесторонне обдумать мое предложение. Стража!
Возникшие как из-под земли воины в черном взяли Алетейю в кольцо и потащили к выходу. Танаис кинулась следом, но один из стражей молча поднес лезвие меча к горлу Алетейи и слегка надавил. Из пореза засочилась кровь, и Танаис остановилась.
- Я отпущу ее, как только мы достигнем соглашения, - сказала Томирис, когда стража вывела Алетейю из зала. - Только не заставляй меня ждать слишком долго. Мое терпение не безгранично. В противном случае, твоя подруга вплотную познакомится с обитателями моего подземного зверинца, и я думаю, что это знакомство не доставит ей особого удовольствия.
- Я умру вместе с ней.
- Ну и глупо... Даже самая долгая любовь все же короче самой короткой жизни. Да и что такое, в конце концов, любовь, измена, жизнь и смерть? Только слова. Измени название - изменится смысл. Назови любовь - влечением, измену - новым увлечением, и ты убедишься, что жизнь станет намного проще.
- «Проще» не значит «лучше».
- Не лицемерь! Лучше быть злым и грешным до конца, чем добрым и святым - наполовину!
- Мне неизвестно значение этих слов, но общий смысл мне ясен. Я - не злая и не добрая, не святая и не грешная, что бы там ни значили эти слова. Просто я люблю ее, и ты мне не нужна.
- Прости, я совсем упустила из виду твое происхождение. Ты ведь из варварского племени, ну откуда же тебе знать, что у цивилизованных людей такая любовь, как ваша, считается пороком и грехом?
- Я не знаю, что такое порок и грех. Судя по твоему тону, это что-то не слишком хорошее. Но я знаю, что такое любовь. И если у цивилизованных людей она считается пороком и грехом, мне жаль цивилизованных людей. Они никогда не любили.
- Любопытно узнать, в чем заключается тайна вашей приверженности друг другу? Неужели эта девчонка умеет что-то такое, чего не умею я?
- Я не совсем поняла твой вопрос.
- Хорошо, спрошу иначе. Почему ты отвергла меня?
- Потому что каждому человеку свойственно желание быть любимым ради себя самого, а не ради каких-либо преимуществ и выгод.
- Внушая любовь, вы самоутверждаетесь? Вам недостаточно того, что вы сами знаете о себе? Вам необходимо, чтобы другой человек своей любовью подтвердил ценность вашей личности? Впрочем, мне понятно это желание. В нем, как в зеркале, отражается ваша гордыня, ваша жажда бессмертия и ваша зависть к богам. Вам так же трудно смириться с мыслью, что вы - не боги, как мне трудно понять, почему ты отказываешься от предоставляемого тебе судьбою шанса на реальное, а не иллюзорное бессмертие...
- Потому что бессмертие теряет всякий смысл, если за него приходится расплачиваться гибелью души.
Томирис устало усмехнулась.
- Душа - это серьезно... Сама по себе человеческая жизнь немногого стоит, но душа... Это самый дорогой товар. Это единственный товар, который, если повезет, можно обменять на бессмертие... Только безнадежные глупцы обменивают душу на власть, богатство и славу. Настоящая цена за нее - бессмертие... Я, разумеется, не говорю о душах, за которые и медный грош - цена непомерная. Я не говорю и о душах, за которые и бессмертие - не цена. Слишком мало и тех, и других... Впрочем, ты ведь, кажется, оценила свою душу выше бессмертия, а любовь смертной девчонки - выше любви бессмертной богини? Это делает тебе честь. Ты всему знаешь настоящую цену.
- Цену имеет только то, что продается. Поэтому ни любовь, ни душа не имеют цены.
- Цену имеет только то, что покупается. Поэтому и любовь, и душа стоят ровно столько, сколько за них готовы заплатить. Правда, иногда цена не соответствует стоимости. А сейчас я хочу показать тебе свой зверинец. Надеюсь, тебе понравится...



В сопровождении многочисленной стражи они спустились по широкой каменной лестнице в подземелье, и при свете сотен факелов Танаис увидела чудовищ, в существование которых разум отказывался верить. Она поспешно отвернулась, пытаясь подавить острый приступ тошноты.
- Неужели они тебе не нравятся? - с притворным удивлением спросила Томирис. - Взгляни-ка на этого красавца!
В клетке находилось нечто столь ужасное и омерзительное, что Танаис не выдержала и на мгновение зажмурилась. Холодный озноб пробежал вдоль ее позвоночника, когда она нашла в себе силы еще раз взглянуть на кошмарное порождение больного человеческого разума. Только настоящий безумец мог вообразить себе этот немигающий жестокий взгляд василиска, эту усеянную кинжаловидными клыками зловонную пасть, это гороподобное, покрытое осклизлой чешуей туловище, от которого тянулись во все стороны, напряженно извиваясь, длинные, толщиной в обхват, щупальца с присосками.
- Он очень голоден, он со вчерашнего утра ничего не ел, и сейчас способен проглотить целого быка, - повернувшись к Танаис лицом, с жестокой усмешкой сказала волшебница. - Я приготовила ему легкий завтрак, и если через пять минут я не услышу ответа, твоя подруга станет его добычей.
Танаис молчала, и только холодный пот, струившийся по ее челу, выдавал ее отчаяние.
- Ты совсем ее не любишь... - заметила Томирис, с жестокой усмешкой наблюдая за признаками страха, отчетливо выступившими на лице Танаис.
- Я так ее люблю, что не раздумывая разделю ее участь с нею.
- Неужели ты думаешь, что я это допущу? - насмешливо спросила волшебница. - Даже не надейся. Я прикажу бросить твою подругу в клетку и заставлю тебя смотреть, как клыки этого чудовища станут терзать столь любимое тобою тело, как брызнет фонтаном из перекушенного горла кровь... Ты услышишь ее предсмертный вопль, в котором прозвучит проклятие тебе, и уже никогда в жизни не сможешь его забыть. Он будет преследовать тебя днем и ночью, во сне и наяву, и сведет с ума... Время истекло. Я слушаю твой ответ, - и Томирис устремила на свою жертву взгляд, полный огня и крови.
- Нет... - еле слышно прошептала Танаис и прямо посмотрела в глаза своей мучительнице.
- Зевс свидетель: я не хотела крови, - медленно и тихо промолвила Томирис, и взгляд ее угас. - Стража, привести девчонку.
Стражи бросились выполнять приказ и вскоре вернулись, ведя Алетейю.
При виде чудовищ она жутко закричала и стала рваться из рук стражников, но внезапно прекратила сопротивление и упала без чувств.
- Что с ней? - брезгливо спросила Томирис.
- Всего лишь обморок, госпожа.
- Я хочу, чтоб она умерла при полном сознании.
В воздухе запахло какими-то травами, и некоторое время спустя Алетейя открыла глаза и с недоумением и страхом обвела взглядом подземелье с находившимися в нем монстрами.
Увидев Танаис, она слабо вскрикнула и протянула к ней тонкие руки, словно умоляя о защите, но двое могучих стражников крепко держали Танаис за плечи, не давая пошевелиться.
С мрачной усмешкой наблюдала Томирис за тем, с какой неистовой силой тянулись друг к другу эти двое, и что-то похожее на зависть мелькнуло на миг в ее непроницаемом взоре.
Властным жестом она указала на клетку с чудовищем, и огромный эйдос, без видимого усилия подхватив Алетейю на руки, понес ее на съедение хищнику.
Танаис рванулась с такой невероятной силой, что ей удалось свалить обоих стражников и освободиться. Не обращая внимания на градом сыпавшиеся на нее со всех сторон удары, она бросилась наперерез эйдосу, державшему на руках Алетейю, но двое стражей настигли ее и повалили на пол, а великан легко протолкнул Алетейю между прутьями решетки внутрь клетки.
Холодные щупальца чудовища кольцами обвились вокруг тела жертвы, и голова несчастной с ужасным воплем исчезла в пасти монстра. Раздался хруст разгрызаемых костей, и несколько мгновений спустя все было кончено навсегда.
Прекратив бессмысленное сопротивление, Танаис обезумевшим взглядом проводила мелькнувший между клыков чудовища окровавленный кусок мяса и обессилено повисла на руках эйдосов. Они отпустили ее; лишившись опоры, она рухнула на колени и, уткнувшись лбом в каменный пол пещеры, затихла.
Медленно, будто с опаской, Томирис приблизилась к ней и остановилась лишь тогда, когда голова Танаис оказалась у самых ее ног.
В следующий миг руки Танаис с нечеловеческой силой обхватили ее колени и оторвали от земли. Никто из эйдосов не успел придти на выручку своей повелительнице, и Танаис с волшебницей на руках оказалась внутри клетки. Щупальце монстра вырвало ношу из рук Танаис, и всемогущая волшебница последовала за своей жертвой. Танаис закрыла глаза и приготовилась умереть, но внезапно ее поразила гробовая тишина, воцарившаяся в подземелье.
Открыв глаза, она увидела, что осталась в огромном зале совсем одна. Клетки, чудовища, эйдосы - все это исчезло, словно и не существовало никогда.
Она опустилась на колени и пошарила рукой вокруг себя, надеясь отыскать хоть какое-нибудь оружие, и услышала за спиной удивленный возглас:
- Что ты потеряла?
Живо вскочив на ноги, Танаис резко обернулась и увидела Алетейю, медленно спускавшуюся вниз по каменной лестнице.
- Что здесь произошло?
- Вряд ли я когда-нибудь сумею это объяснить, - бросаясь к ней, ответила Танаис и заключила любимую в объятия.
- А где наша хозяйка? Она может сильно рассердиться, если застанет нас за этим занятием, - игриво улыбнулась Алетейя.
- Надеюсь, ей сейчас не до нас, - с усмешкой ответила Танаис и, взяв любимую на руки, легко понесла ее вверх по лестнице.




Они вернулись в гостиницу уже после захода солнца и, поднявшись в свою комнату, легли спать.
Утром Танаис разбудил деликатный стук в дверь. Она встала и отодвинула засов. На пороге стоял трактирщик.
- У меня две новости для вас - хорошая и плохая, - начал он, едва переступив порог. - Начну с хорошей. Вчера после полудня без следа исчез дворец нашего правителя, а сегодня с утра и он сам, и первейшие богачи города дерутся на паперти с нищими за корку хлеба и медный грошик. А теперь плохая: вчера утром о вас справлялись какие-то вооруженные люди. Будет лучше, если вы покинете мою гостиницу. И поверьте, я не о себе беспокоюсь.
Танаис поблагодарила трактирщика за предостережение и, когда он ушел, разбудила Алетейю.
Пообедав, они уложили остатки пищи в дорожную сумку и вышли из комнаты.
- Что вас ждет, одному Богу известно, - сказал трактирщик, когда Танаис расплачивалась с ним за постой. - Возьмите этот меч. Мне он ни к чему, ведь я не воин, а вам может пригодиться.
- Спасибо, - Танаис сунула меч в пустующие ножны, и девушки покинули гостиницу.
Выехав за городские ворота, они пустили коней легкой рысью по дороге, ведущей в Феодосию. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась лишь голая степь, у самого горизонта окаймленная бледно-сиреневыми зубцами гор. Дул сухой и знойный ветер, да нестерпимо палили жаркие лучи полуденного солнца.
Какое-то смутное чувство тревоги заставило Танаис оглянуться, и в клубящемся вдалеке облаке пыли она инстинктивно почуяла приближение новой опасности.
- Могу поспорить, что это по наши души, - сказала она подруге, указывая на пылевое облако.
Они пришпорили коней, но преследователи настигали их с неотвратимостью смерти и, осадив своего скакуна, Танаис сказала:
- Дальше скачи одна.
- А ты?
- А я попытаюсь их задержать.
- Ты погибнешь!
- Смерть ждет нас в любом случае. Не лучше ли встретить ее в бою, чем на плахе? Поторопись.
- Есть судьба? - спросила Алетейя.
- Есть, - без тени сомнения в голосе ответила Танаис.
- Значит, у нас она - одна на двоих. Мы вместе спасемся - или вместе умрем.
Развернув коней, девушки помчались навстречу преследователям. Танаис на скаку извлекла из ножен подаренный трактирщиком меч, и обезглавленное тело врага, зацепившись ногой за стремя, повлеклось почуявшим волю конем в лазоревую степь.
Конь Танаис промчался сквозь ряды преследователей, и много горя причинил его неукротимый бег, но в пылу боя Танаис потеряла Алетейю из виду, и она попала в руки огромного воина со шрамом, пересекавшим все лицо.
- Брось меч! - крикнул он и приставил кинжал к груди Алетейи.
Танаис обернулась на крик, и рука ее разжалась сама собой. Окровавленный меч беззвучно упал в траву.


- Ну вот я и вернулась в свой город, - сказала Алетейя, когда их под конвоем вели по дворцовым коридорам.
- Пока мы живы, ничто не потеряно, - слегка улыбнувшись разбитыми в кровь губами, ответила Танаис.
Номос ожидал их, восседая на троне, и злобная усмешка бродила по его надменному лицу.
- Ну вот мы и встретились, - произнес он, не скрывая своего торжества. - До меня дошли слухи о том, что вы вели себя очень дурно. Но я не стану наказывать вас только потому, что о вас дурно отзывались. Я назначаю суд, и, если вам удастся доказать свою невиновность, я сохраню вам жизнь.
- Это очень гуманно с твоей стороны, - презрительно усмехнулась Танаис.
- Твоя жизнь висит на волоске, и на твоем месте я бы не дергался, чтоб ненароком его не оборвать!

- Суд приговаривает тебя, как неисправимую грешницу, к испитию чаши с напитком познания добра и зла и смертной казни через усекновение головы. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. У тебя есть право сказать последнее слово.
Танаис медленно поднялась со скамьи подсудимых и презрительным взглядом окинула зал.
- Вы, что, в самом деле решили, будто можете меня судить? И что я так уж боюсь вашего суда и нуждаюсь в оправдании? Что стану рыдать и каяться? Не дождетесь. От вас я не хочу ни оправдания, ни помилования. Вы кичитесь своею праведностью и законопослушанием, а я говорю вам, что ваша праведность - это ваша лживость, а ваше законопослушание - это ваша трусость. Вы обвиняете меня в том, что я нарушила будто бы какие-то там законы. И считаете себя вправе меня за это убить. А вы спрашивали меня, нравятся ли мне ваши законы, когда принимали их? А раз не спрашивали и без меня принимали, без меня и выполняйте. Я ваших законов не знаю, и знать не хочу. У меня есть свои законы. Их я не нарушала и не нарушу. Потому что я приняла их по доброй воле, и как только они перестанут мне нравиться, я тут же их отменю. Вот как надо поступать с законами: писать их на воздухе и на воде. А вы хотите высекать их на камне, чтоб ваша глупость, освященная временем, стала почитаться еще более глупыми, чем вы, потомками, за божественную мудрость. Но вам и этого мало. Вы хотите судить и казнить всякого, кому ваши законы не по душе. Вы, что ли, дали мне жизнь, чтоб ею распоряжаться? Решать за меня, что я должна и чего не должна? Кого мне любить и ненавидеть? Как мне жить и когда умереть? Я признаю только Божий суд, а вашего - не признаю и не боюсь. Вы желаете чувствовать себя лучше и выше других, и потому свои пороки нарекли добродетелями, и всех, кто имеет пороки, отличные от ваших, записали в грешники. Но один грешник не праведнее другого, и один порок другого не лучше. Праведник - грешник вдвойне, ибо, будучи грешен, желает судить, но сам оставаться неподсудным. «Я свят, я праведен, потому все, что я делаю, свято и праведно, и всякий, кто делает иначе, нарушает и божеские, и человеческие законы», - вот что у вас на уме, когда вы клеймите чужие «пороки» и прославляете свои «добродетели». Вы и законы для того лишь придумали, чтобы карать всякого, кто грешит по-своему, а не по-вашему. Ваша добродетель похожа на стойло, в котором хрюкают сытые свиньи. «У-и, у-и! - визжат они. - Мы живем согласно с добродетелью! Кто живет иначе, - грязная свинья!» Стаду требуется сытный корм и безопасность, чтоб оно могло без помех жиреть и размножаться, и вот стадо объявило: «Хорошо только то, что хорошо для стада!» И свиньи бегут туда, где живет колбасник. Колбасник очень хороший. Он кормит свиней до отвала и оберегает от злобных волков. Свиньи им очень довольны. «Он заботится о нас днем и ночью! Мы становимся все жирнее и приносим большой приплод!» Но однажды колбасник уводит самую жирную свинью на живодерню, и остальные свиньи начинают догадываться, что это и есть расплата за спокойную и сытную жизнь. Надо бежать, спасать свою шкуру! Однако свиньи разучились уже не только бегать, но и ходить. Да если бы и могли, куда бежать? Там, за оградой загона, рыщет вечно голодный волк. Он очень любит свиней. «Значит, нужно смириться, - говорит самая старая и поэтому считающаяся самой мудрой свинья. - Так уж устроен мир, не нам его менять. Все, что рождается, должно погибнуть: таков закон бытия. Так уж лучше умереть под ножом колбасника, чем в волчьей пасти. В этом заключается смысл нашей свинячьей жизни: стать когда-нибудь колбасой. Так будем и впредь жить в этом уютном загоне, где сытно, тепло и безопасно, а колбасник, если и режет, то все же не всех без разбора, и дает предварительно насладиться приятной и сытной жизнью. Потому мы должны любить и слушаться колбасника, ведь именно благодаря ему наша жизнь так разумно и справедливо устроена», - так сказала самая старая и мудрая свинья, которой уже недолго осталось дожидаться прогулки на живодерню, и все остальные свиньи поразились ее мудрости и мужеству, и избрали своей наставницей, и стали посылать к ней в обучение молодых поросят. И она учила их: «Нужно любить и боготворить колбасника, иначе он выгонит нас из загона, и нам придется самим заботиться о своем пропитании и защите. У свиней так много врагов, и все они такие могучие, ужасные, клыкастые, нам ни за что не справиться с ними. Да и корма за пределами загона мало, на всех ни за что не хватит, и многим придется умереть от голода. Нет, уж лучше спокойная, сытая жизнь в загоне. У нас ведь нет ни клыков, ни когтей, ни длинных сильных ног, ни ловкости, ни хитрости, ни отваги, мы не в состоянии защищаться, и погибнем все до единого, потому что те, у кого есть клыки и когти, очень любят нас». И усвоив ее мудрость, свиньи остаются в загоне, где спят, едят и размножаются на радость и во славу колбасника.
Ее слова потонули в оглушительном реве зрителей.
- Что, знакомая картинка? - весело скаля белые зубы, крикнула Танаис. - Визжите громче! Беситесь сильнее! Может, сойдете за людей! Думаете, что я вас очень боюсь? Разве волк испугается свинячьего визга? С волком не справится целое стадо свиней, а вот волк легко перережет все стадо! Живите в своих загонах по своим свинячьим законам, но не пытайтесь загнать в тот же загон и волка! У волка - свои законы, и свиньям они непонятны и страшны! Но разве все, что непонятно и страшно свиньям, не имеет права жить и дышать? Волк лучше подохнет от голода, чем наймется собакой к колбаснику! И добродетели волка так же мало похожи на добродетели свиней, как сам волк - на свинью! И чем громче и злее будут свиньи называть добродетели волка пороками, тем сильнее и нежнее будет он любить свои добродетели! И пороками будут для волка добродетели свиней! Ибо будет он считать добродетелью только то, что отличает его от свиньи, и только то считать пороком, что делает его на свинью похожим! Вот почему добродетели волка вечно будут ненавистны свиньям гораздо больше, чем нож колбасника! Но так как свиней все же больше на белом свете, чем волков, то и законы свинячьего стада будут считаться равно обязательными для всех, и в этих законах, написанных свиньями для свиней, добродетели волка вечно будут называться пороками, и самые высокие добродетели - самыми грязными пороками, ибо добродетели волка вечно будут укором добродетелям свинским! Никогда не примирятся волк и свинья, и никогда не примирятся их добродетели! Бегите к своим поросятам и скажите им: самое страшное, что только может случиться со свиньей, - это если она вдруг возомнит себя волком! Тогда ей лучше сразу бежать к колбаснику! Ибо лучше стать свинье колбасой, чем волком!
- Суд лишает тебя слова! - крикнул Номос.
- А ты заставь меня замолчать!
По знаку Номоса несколько стражей навалились на Танаис со всех сторон и, заковав в кандалы, на концах которых висели тяжелые чугунные шары, повели к месту казни.
Когда смертницу вывели из дворцовых ворот, по собравшейся толпе промчался быстрый ропот и все головы дружно повернулись по направлению к узнице, которую ждал уже на помосте, скрестив могучие руки на перекладине меча, палач.
Стража осталась внизу, и Танаис медленно взошла на эшафот.
Сидевшая на возвышении под балдахином Алетейя попыталась встать, но стоявшие позади кресла стражники удержали ее за плечи.
Палач подвел Танаис к плахе и надавил на плечо, пытаясь поставить на колени, но она оттолкнула его и, с ненавистью глядя на Номоса, крикнула:
- Я признаю за тобой право лишить меня головы только в том случае, если в твоей власти приставить ее обратно!
Номос усмехнулся, выжидающе взглянул на Алетейю и поднял руку.
Палач принял из рук помощника чашу с какой-то бурой жидкостью и поднес ее к губам Танаис.
Резко распрямившись, сарматка головой нанесла сокрушительный удар в подбородок палача. Выронив чашу из рук, так что напиток расплескался по всему помосту, он на полметра подлетел вверх, и, описав в воздухе плавную дугу, рухнул на головы зрителей.
Вздох, вырвавшийся из тысяч грудей, был так силен, что в безветренный день зашелестела листва на деревьях.
Стражи, кольцом окружавшие помост, принялись со всех сторон штурмовать эшафот, но, подбежав к лестнице, Танаис ударами ног сбросила поднимавшихся по ней воинов и спрыгнула вниз. Раскрутив вокруг себя чугунные шары, так, что никто не мог к ней приблизиться без риска быть искалеченным или убитым, она настигла главного тюремщика и, сбив его с ног, запустила руку ему в карман. Вытащив связку ключей, она торопливо отомкнула кандалы, обезоружила двух наемников и, прокладывая себе путь в толпе отнятыми у них мечами, напролом устремилась к Номосу.
От дворцовых ворот ей наперерез уже спешила парковая стража, опомнившиеся от неожиданности телохранители гнались за ней по пятам, и казалось, что она обречена, как вдруг в толпе раздался крик мужчины:
- Люди! Ну что же вы смотрите?! Подлый убийца захватил над вами власть, а вы спокойно наблюдаете, как он казнит невиновных людей! Берегитесь! Придет и ваш черед!
В разных концах площади вначале десятки, а затем сотни голосов подхватили этот клич:
- Бей наемников! Смерть тирану!
Номос схватил Алетейю за руку и потащил к носилкам. Силой втолкнув ее внутрь, он залез следом, и под охраной наемников носилки тронулись с места.
Танаис гналась за ними по пятам и в последний миг, когда створки дворцовых ворот уже готовы были раздавить ее, проскочила внутрь ограды.
За воротами ее поджидали наемники.
- Дайте мне пройти, - сказала Танаис. - Я не хочу кровопролития, но я доберусь до вашего хозяина, даже если мне придется шагать по колено в крови.
Наемники бросились в бой, и ей пришлось убить половину из них, прежде чем остальные сложили оружие.
- Я же просила вас не делать резких телодвижений, потому что в первую очередь это не самым благоприятным образом отразится на продолжительности вашей жизни, - мрачно сказала Танаис и, не оглядываясь, зашагала по направлению к дворцу.
Уцелевшие наемники молча смотрели ей вслед, пока она не скрылась за дверями.




Поднявшись по широкой, устланной коврами лестнице, Танаис остановилась, решая, куда идти.
Из-за колонны выступил рослый воин и, размахивая двумя мечами, как ветряная мельница крыльями, двинулся на нее.
Она попятилась вниз по лестнице, едва успевая отражать обрушившийся на нее град ударов.
Мечи противника с разных сторон и на разном уровне устремились к ней, угрожая разрубить на три части.
Выпрыгнув на высоту человеческого роста, Танаис сделала обратное сальто и, приземлившись за спиною противника, снесла ему голову прежде, чем он успел обернуться. Обезглавленный труп покатился вниз по лестнице, обагряя кровью белый мрамор ступеней и пачкая роскошный ковер, а Танаис продолжила свой путь по дворцу.
Не пропуская ни одного самого незаметного закутка, она добралась, наконец, до покоев Алетейи и, распахнув обе створки, увидела Номоса, который стоял, одной рукой обхватив Алетейю за талию, а другой приставив к ее горлу лезвие меча.
- Еще шаг, и ты получишь ее труп.
Танаис остановилась.
- Брось меч!
Она исполнила и эту команду.
- Подойди ближе! Медленно!
Танаис сделала несколько шагов и оказалась на расстоянии вытянутой руки от противника. Он отвел меч от шеи Алетейи и замахнулся им на Танаис.
- Передай привет своему Богу!
Танаис молниеносно пригнулась, и меч просвистел у нее над головой. Одним неуловимо-быстрым движением оказавшись за спиною Номоса, она сдавила его горло левым предплечьем и вырвала меч у него из рук. Номос захрипел и выкатил глаза, но последним усилием сумел вывернуться и, резко наклонившись вперед, перебросил ее через себя. Усевшись сверху, он оскалил зубы в отвратительной усмешке и злобно прошипел:
- Как видишь, судьба переменчива.
Дотянувшись до меча, он замахнулся для удара, но на долю мига Танаис опередила его, и, выдернув у него из-за пояса кинжал, одновременно сделала уклоняющееся движение головой. Меч ударил в пол возле ее уха и разлетелся на куски. Танаис воткнула кинжал в живот врага и повернула клинок в ране. Издав предсмертный хрип, узурпатор ткнулся мертвым лицом ей в плечо. Она с отвращением оттолкнула труп в сторону и поднялась.
- Судьба и в самом деле переменчива, Номос. Но мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, - хрипло произнесла она и, подойдя к Алетейе, крепко ее обняла. Алетейя спрятала свое лицо у нее на груди, и Танаис почувствовала, как закапали за отворот ее куртки теплые слезы.
- Прости меня, если сможешь...
Танаис взяла мокрое от слез лицо подруги в ладони и быстрыми поцелуями осушила бегущие по нему капли.
- На свете нет ни преступления, ни греха, ни порока, которых я не смогла бы тебе простить...
В коридоре послышался топот множества бегущих ног, и, заслонив Алетейю собой, Танаис сжала в ладони рукоять кинжала.
В дверном проеме появились возбужденные люди с оружием в руках.
- Народ и войско провозгласили наследницу престола своей законной правительницей и сегодня вечером на городской площади принесут ей присягу на верность!
- Что будем делать? - спросила Алетейя, когда вестники ушли, закрыв за собою двери.
- На свете не так уж много городов, где предлагают престолы почти что даром, - уклончиво ответила Танаис.
- Я знаю одного человека, который весьма недурно смотрелся бы на троне, - усмехнулась Алетейя.
- Не думаю, что престол - это именно то, к чему я стремлюсь. Еще вопиет об отмщении кровь моих близких...
- Но, встав во главе армии, ты гораздо быстрее и успешнее расквиталась бы с убийцами, - возразила Алетейя.
- С убийцами не сражаются. Их казнят.
Алетейя подошла к шкафу и достала из него мужской наряд.
- Я отправляюсь вместе с тобой.
- Не выдумывай, - Танаис мягко, но настойчиво отняла у нее платье. - Ты останешься в Феодосии и будешь преданно и верно ждать моего возвращения.
Упрямо закусив капризную нижнюю губку, Алетейя стала молча вырывать костюм из рук Танаис, но это оказалось свыше ее сил.
- Сильная, да? Ну ничего, и на тебя управа сыщется!..
Несколько часов спустя двое всадников выехали из городских ворот и, мерно покачиваясь в седлах, медленным шагом двинулись по дороге...