Вам случалось ездить зайцем? Подчас ощущение острое. Особенно если это не пару остановок на троллейбусе. Мне при-шлось почти что зайцем добираться аж с Чукотки! Было это дав-но, в начале семидесятых.

Наша организация подрядилась запустить там установку по опреснению морской воды. С золотом и другими важными ме-таллами у них дело хорошо обстоит, а вот с пресной водой не-важно. У нас наоборот всё. Пару лет мы проектировали, монти-ровали, много наших туда летало, но запустить не удавалось. Меня с одной сотрудницей, Инной Анищенко, отправили на по-следнюю отчаянную попытку. Давалось нам два месяца – ноябрь и декабрь. Если не запустим к концу года, сорвётся договор с бо-гатой фирмой, добывающей там золото. Но нам всё удалось в конце концов – комиссию из местного начальства сумели напо-ить пресной водой, полученной на их глазах из обжигающе горь-ко-солёной океанской. Подписали мы все акты – на душе, конеч-но, отлегло и только тут хватились, что Новый год уж через пару дней. В командировочных бумагах постарались не уточнять вре-мя отъезда – ни даты не писать, ни месяца, ни даже года. Чёрт его знает, когда улетим – ведь Заполярье. Так может замести здесь, что до аэропорта не добраться, не говоря уже о том, что самолёт не вылетит.

За пару месяцев экзотики хватили мы изрядно – прочувст-вовали силу ветра, который может понести тебя как перекати-поле, сугробы видели с двухэтажный дом, смогли полюбоваться Северным сиянием, видали и ржавые остатки колючей проволоки ещё от сталинских времён, от лагерей. Но всего больше впечат-ляет, что солнца нет. Постоянная ночь над Чукоткой зимой, и фо-нари на улицах не гасят вообще. Стаями белых мышей всё носит-ся и носится по улицам позёмка, и эти фонари сквозь постоянную снежную пелену кажутся далёкими и тусклыми, как керосиновые лампы с засаленными стёклами. Когда же по часам время идёт к полудню, небо на юге становится чуть-чуть светлее. Как будто бы под утро начало зорьки, но очень быстро, несбывшейся наде-ждой, исчезнет этот слабый намёк на зарево и ночь – полярная ночь – вновь прочно займёт круговую позицию. А подсознатель-но всё ещё ждёшь чего-то светлого. Работа, суета, конечно, от-влекают, но где-то в глубине тебя какие-то часы считают время и протестуют против постоянной небесной черноты. И наконец та-кая безнадёжная тоска охватит, что поймёшь, зачем сюда завозят спиртного столько и почему от этого весь здешний быт так крут, крут даже по российским меркам удалым. Но на работе, правда, не пьют особо, держатся за место.

Мы добрались до аэропорта Певека 29 декабря. Маленькое здание, как автостанция в каком-нибудь райцентре, забито всё людьми. Из-за погоды на Москву уже три дня нет вылета. Билеты на сегодня продают, но все ловчат попасть на первый из тех рей-сов, что задержаны – обычная картина. И Новый год неумоли-мым приближеньем всё обостряет нервозность атмосферы. Все постоянно ходят за новостями в администрацию и друг за другом бдительно следят. Без самолёта не выбраться с Чукотки, и я от-чётливо понял, что бесполезно дергаться. Билеты мы купили и даже как-то сумели захватить пару удобных кресел. Напротив нас – буфет, а там на полках яркие ряды бутылок, есть и шампанское. Я говорю ведь, что Чукотку спиртным снабжали превосходно. Очень ясно представил возможную встречу Нового года. Но Ин-на так смириться не могла. Дело в том, что собиралась она перей-ти на другую работу, и прямо сразу после праздников ей надо было туда явиться. Она считала, что может всё сорваться, что подведёт того, кто хлопотал об этом – всё дёргалась и изводи-лась.

Конечно, глядя правде в глаза, уже надо расслабиться и по-сетить буфет. А Инна с ситуацией смириться всё не может и на-чинает понемногу всхлипывать. Я успокоить пробовал, лгал да-же, что вся толпа мгновенно рассосётся. Работу, говорю, свою отлично сделали. Все акты подписали. Сидим себе в отличных мягких креслах, а нам идут полярные надбавки. Буфет хороший. Пусть мы и встретим в дороге праздник, но так числа второго-третьего уж точно будем дома. От такого оптимизма она перешла на настоящий плач, и соседи стали обращать на нас внимание. Один – по виду бывалый северянин – стал тоже утешать. Расска-зал, что не летит сам никуда, а родственника провожает, который из Украины приезжал – приглядывался к денежным работам. Не знаю, приглянулась ли ему Чукотка, но сам казался он не то вко-нец растерянным, не то чуть глуповатым. Здоровенный мужик, Соловей по фамилии. Бывалый родственник хотел его пристро-ить к нам под опеку и уехать – ведь ждать отлёта явно предстояло долго. Инна всё плакала и не давала мне никак настроиться на лад под благостным девизом «Будь что будет!». «Ну что ты тут мне плачешь, – увещевал я. – От этого ничего не изменится. Пой-ди поплачь начальнику аэропорта – может, нас на первый рейс запишет». Сказал я это просто так, но Инне мысль понравилась – она утёрла слёзы и прекратила всхлипывать. Посмотрелась в зер-кальце и впрямь пошла к начальнику! А Соловей тем временем, желая, видимо, понравиться, а может, просто засидевшись, стал что-то мне рассказывать про Украину, про его шахту, но я, хоть и старался внимательно все басни слушать, понять почти что ниче-го не мог и вроде задремал. Вдруг подлетает Инна и спешно со-общает, что, во-первых, начальник приятнейший мужчина, а во-вторых, в Москву не скоро полетят и, в-третьих, он может нас ту-да отправить через Магадан прямо сейчас. Я и не думал о такой возможности. С Чукотки нормально летают в Москву по кромке океана. Сначала в Магадан – это огромный крюк, гораздо под-линнее и дороже, нам это не оплатят, но возникает шанс попасть домой под праздник. Разжалобленный Инной начальник обещал даже отправить нас таким кружным путём по купленным уже би-летам. А в Магадане, где предстояла пересадка, начальствовал его дружок, к которому он обещал записку дать. Произвела Инес-са впечатленье! Недолго совещались мы, но бывалый сосед успел всё уловить и умолял принять его соловушку. Вот регистрация уже на магаданский рейс, и Инна понеслась записку брать. Тет-радочный обычный лист, размашисто написано: «Дорогой Ашот Тигранович! Отправь в Москву моих пассажиров согласно дого-ворённости». И подпись, так на полстраницы. Нет ни фамилий пассажиров, ни числа, и Соловья мы под крыло берём. Регистра-торша, глядя на наши билеты с рейсом другим, не в том направ-лении, решила, наверно, что спятили, но начальская бумажка вмиг успокоила её, и нашу троицу с почтеньем пропустили. По-садка в Сеймчане, пятьдесят пять градусов мороза – никогда не встречался с таким. Стекленели глаза, пока бежали к аэрово-кзальчику.

К полуночи мы прилетели в Магадан. В такое время в аэро-порту, конечно, не было верховной власти. Начальница смены со странной улыбкой прослушала всю нашу байку, прочитала с живым интересом записку и, также продолжая улыбаться, сооб-щила, что дорогого Ашота Тиграновича уволили на днях. До нас это дошло не сразу. Ещё мы от неё узнали, что и отсюда на Мо-скву задерживают рейсы, а продают билеты лишь на четвёртое число, уж только на январь – здесь пассажиров гораздо больше. Шок наступил, когда она сказала твёрдо, что здесь наши билеты не признают. И в самом деле, кто мы такие без Ашота дорогого? Начальница смены его, похоже, не любила и как-то это относила к нам. Реально ситуация была такой, как если б мы с билетами, ну например, Москва – Санкт-Петербург пытались вылететь из, например, Ташкента, причём эти билеты были бы просрочены – ведь шли уже другие сутки, уже тридцатое число.

Инна близка была к истерике и не могла всё подсчитать в уме, хватает ли оставшихся всех денег хоть на один билетик до Москвы. Конечно, для неё. Я по её задумке ждать должен в Ма-гадане перевод. Но денег и на это не хватало. Мы всё ещё искали любых начальников, начальничков и даже просто служащих и лезли к ним с нашей запиской, но получали в лучшем случае со-чувственные взгляды. За нами всюду молчком ходил наш Соло-вей, причём неясно было, понимал ли он суть дела. Во время пауз тягостных он было пробовал балакать что-то о своей любимой шахте, но даже из приличия мы слушать не могли – не до него.

Вот у какого-то ещё дежурного опять мы исповедуемся, и с ужасом я замечаю, что нет нашей записки. Куда-то подевалась наша последняя опора. Я снова обежал все кабинеты, где не по разу мы успели побывать, все щели осмотрел и стал уже, навер-но, подозренье вызывать у служащих – записки не было. Инессу с Соловьём просил всё просмотреть, свои карманы вывернул – за-писки не было. С дрожащими плечами, молча Инна опустилась в кресло. Нам оставалось только телеграфировать домой и просить денег. И очень робкая ещё была надежда, что утром сменятся де-журные и нам удастся их как-то убедить. Но без записки… Куда она пропала?

И тут я что-то ощутил такое, что показалось вдруг важнее даже, чем наша вся беда. Не сразу я понял в чём дело, но в душу явно полилась какая-то приятная волна. Откуда-то исходит теп-лота, особая такая теплота, как будто мать рукою нежной так ласково погладила по голове. Свет! В окна лился солнечный свет, и я бросился к дверям ему навстречу. Ведь мы же вырвались уже из заколдованного зимней темнотой Полярного круга! Золоти-стое солнце, хотя и очень низкое, весело и празднично било с не-привычно синего неба! Мне показалось даже, что к небритым щекам, несмотря на морозец, прилипает загар. Какая это радость и какое счастье! Недаром северяне празднуют приход светила. Но к ним оно приходит постепенно, а здесь вот сразу и на всю ка-тушку!

Тут я заметил Соловья и как о зубной боли вспомнил о проблеме с билетами, с запиской. Но всё уже такой трагедией не представлялось – мне солнце сил прибавило и оптимизма. Судя по всему, наш Соловей пробыл немного на Чукотке, и солнце его совсем не поразило. Он преданно стоял рядом со мной и очень скучно в сторону смотрел, куда-то за ларёк. А из кармана у него, я вижу, чуть-чуть торчит бумажка, так подозрительно похожая на наш заветный тетрадочный листок. Я попросил бумажку пока-зать, и малохольный Соловей, слегка смутившись, достаёт – враг! – нашу грамоту пропавшую. Он, вроде, и не знал, что мы её иска-ли. Взял незаметно со стола во время наших объяснений с на-чальством и носил тихонько. Так и не понял я, в одной ли мало-хольности всё дело или ещё подмешена какая-то хитринка. Сго-ряча хотел лишить его опеки, но божью птаху всё же пожалел.

Теперь можно смело идти на поклон новой смене, но уже началась регистрация рейса в Москву, первого из тех, что задер-жали, и я решил не тратить время, а применить совсем другую тактику. Выждав, когда у стойки регистрации толпа немного схлынет, мы подошли без очереди сбоку, я поднял наш тетрадоч-ный листок и заявил уверенно: «Летим по специальному распо-ряжению начальника порта! Со мной товарищи Соловей и Ани-щенко. Пожалуйста, нас посадите рядом». Никакого удивленья, никаких расспросов. Как будто под гипнозом берут наши билеты, по месту и по времени никак не подходящие, и регистрируют нас как положено. Что за распоряжение? Что за начальник? Какого порта? Эти больные вопросы совсем не возникли! Нам выдали жетоны из пластмассы с надписью «Аэропорт Магадан» и воз-вратили в зал ждать объявленья на посадку – такие правила. Ды-ханье затаив, боясь разоблаченья, боясь вспугнуть удачу, стоим мы в уголке. А солнце рвётся в зал и в наши души, надеждой со-гревая. Лишь оторвавшись от земли этой столицы края, смогли расслабиться и улыбнуться. Но праздновать победу, как оказа-лось, было рановато.

Посадка в Красноярске не предвещала, вроде, ничего дур-ного. Опять дают жетоны, и мы вливаемся в бурлящую, предно-вогоднюю, вокзальную толпу. Здесь уже сумерки ночи с тридца-того на тридцать первое. Вскоре с небольшими интервалами са-дятся ещё два самолёта из Магадана, которых задержали вместе с нашим. Конечно, почти все из прилетевших пытаться стали к нам перескочить – Новый год на носу ведь, а вылеты возьмут вдруг и отменят. На наш уже посадку объявляют. И вот команда предъявлять не только, как положено, жетоны, но и билеты. Же-тоны-то обычные у нас, а вот билеты… В морозной темноте на трапе самолёта дежурная с фонариком в руках, а рядом – мили-ционер. Внимательно она следит за датой вылета и смотрит но-мер рейса. А что у нас? Какая дата, что за номерок? Нет никакого Красноярска, и даже не указан Магадан! И кто же нам поверит, что вещи в самолёте? Мы в Магадане козыряли письмецом хоть к бывшему начальнику, а здесь? Дежурная отсеивала многих, и они под строгим взглядом милиционера злые проталкивались вниз по трапу. Вот наша очередь подходит, я поднимаю волшебную за-писку и заклинаю: «Летим по специальному разрешению началь-ника порта! Со мной Соловей и Анищенко. Проходите, товари-щи!» Дежурная, как будто так и надо, фонариком прошлась по их билетам, покорно повторив: «Так – Соловей. Так – Анищенко. Проходите!» На мой билет и на саму записку она и не взглянула! Привычное, похоже, было дело каких-то спецтоварищей пускать. И вот теперь, в утробе самолёта, действительно мы в безопасно-сти. Садиться будем уже в Москве!

Пусть Соловей загадочный сам дальше на крыло встаёт и довершает перелёт на юг, а мы глубокой ночью с тридцатого на тридцать первое из Домодедова перебрались в Быково. Москов-ский морозец кажется шуточным, а наш Воронеж – совсем почти что рядом. Но надо долететь. Знакомый хорошо аэропорт под Новый год неузнаваем – так переполнен, что не то, что сесть, но просто прислониться к какой-то стенке невозможно. Ночью нет рейсов, мы утра дождались, по очереди притыкаясь как-то к пе-рилам лестницы, ведущей на второй этаж. Билеты опять же толь-ко на четвёртое число, но мы надежду не теряем. Решились, на-конец, лететь до Липецка, а дальше на автобусе. Но, видимо, Всевышний оценил все наши муки, и самолёт по метеоусловиям сажают к нам в Воронеж! Галантно предлагают пассажирам ав-тобус в Липецк. Большущее спасибо!

К полудню тридцать первого примчались на работу. В род-ной лаборатории коллеги уж сидят за праздничным столом. Что больше поразило их – явленье наше или акт о запуске? Домой по-ехал на троллейбусе. С билетом!

Как здорово вполне законно ехать, как хорошо издалека спешить домой!

Когда я обнимал родных, уж на Чукотке Новый год настал.