ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ВАСИЛЬКОВЫХ

1
Поздняя осень 1965 года. Давно улетели перелётные птицы, и беспокойные осенние ветры гоняют по улицам города опавшие листья. Уже не встретишь здесь праздно гуляющих людей. Только неотложные дела заставляют их выходить на улицу и, отворачиваясь от порывов ветра, спешить по своим делам. В эту пору у нас, радиомехаников телевизионного ателье, было короткое затишье в работе. Транзисторные радиоприёмники, сопровождавшие людей летом на отдыхе и на даче, были спрятаны до наступления весны, а затяжные посиделки у экранов телевизоров ещё не достигли своего пика. Я работаю техником-приёмщиком. Иногда за день я принимаю в ремонт всего три – четыре аппарата.
Как-то, уже в конце рабочего дня, ко мне обратился молодой человек худощавого, можно даже сказать, щуплого телосложения, в сером осеннем пальто и мохнатой меховой шапке. Худое лицо, окаймлённое аккуратной русой бородкой, умные серые глаза выдавали в нём интеллигентного, образованного человека.
- Вы магнитофоны ремонтируете? – обратился он ко мне. Мягкий, приятный голос посетителя соответствовал его внешнему облику и вызывал желание помочь этому человеку. Я поднял голову, отодвинув в сторону разобранный приёмник.
- Какой у вас магнитофон? – спросил я как можно вежливей.
- Да вот, совершенно новый. Три дня как купил, – сказал посетитель, протягивая мне паспорт магнитофона «Днепр -12».
- Что, скребёт железом по железу? – проявил я свою осведомлённость о техническом состоянии «Днепра - 12». В моей осведомлённости ничего удивительного не было. Большая партия этих магнитофонов поступила в продажу в ЦУМ, и несколько штук из них уже стояли у нас в ремонте именно с таким дефектом.
- Придётся вам привезти магнитофон к нам в ремонт и, как минимум, месяц ждать, пока с завода в Киеве поступят запчасти.
- Как целый месяц? – Удивлённо произнёс посетитель. В его голосе послышалась какая-то детская обида. Именно обида, а не злость и досада, какую обычно высказывают в таких случаях наши клиенты.
- С вашего позволения, я присяду? – кивнул он на стул, стоявший рядом.
- Пожалуйста, пожалуйста, этот стул специально для посетителей. Он снял с головы мохнатую шапку, положил её вместе с паспортом магнитофона на стол. Длинные волнистые волосы дополнили портрет моего посетителя. Теперь, без шапки, он стал окончательно похож на сказочного Ивана-царевича.
- Понимаете, я геолог! – с детской обидой в голосе продолжил посетитель. С марта месяца находился в тайге, на севере, в Утанакской партии. На днях мы вернулись в Хабаровск, отмылись в бане, привели себя в порядок, и нам захотелось окунуться с головой в культуру. Забыли, как звучит хорошая музыка, восемь месяцев не были в кино и театре. Мы купили магнитофон, чтобы записать хорошие песни.
Я потерял ход его мыслей. Всю жизнь я был неравнодушен к людям романтичных профессий: к лётчикам, геологам, морякам подводникам, полярникам. И вот передо мной сидит человек, геолог, семь месяцев проживший в тайге, истосковавшийся по цивилизации. У него случилась неприятность, он огорчён, и я не могу ему помочь!
- У нас намечена такая программа!!! Через четыре месяца нам опять в поле, а вы говорите: Месяц ждать запчасти. Он ведь гарантийный! Вы должны ремонтировать его в первую очередь! – Продолжал убеждать меня этот симпатичный посетитель.
- Подождите! Не надо меня уговаривать. Я попытаюсь сделать для вас всё возможное. Мне ещё ни разу в жизни не приходилось общаться с геологами. Я восхищён их романтической профессией! – с пафосом закончил я свою речь. Даже самому стало неловко. Но слово не воробей, выпустишь - не поймаешь.
- У меня есть тут одна идея, как можно отремонтировать ваш магнитофон, не дожидаясь запчастей с завода. Но это только идея, и что из неё получится, я не знаю.
- Да получится, получится! – обрадовался посетитель.
- Ну, хорошо, сегодня рабочий день уже заканчивается, привозите завтра с утра ваш магнитофон, будем над ним колдовать.
Назавтра, часов в десять утра, вчерашний посетитель на пару с молодым здоровым парнем поставили на мой стол, завернутый в казённую скатерть, магнитофон. Надо сказать, что этот магнитофон был удобен в эксплуатации, выглядел вполне современно, обладал хорошими акустическими характеристиками, но был совершенно не транспортабелен. Он был выполнен в форме классического радиоприёмника: деревянный полированный корпус прямоугольной формы с пластмассовыми акустическими решётками не имел никаких ручек для транспортировки.
Оформив надлежащие документы, я предложил ребятам зайти к концу рабочего дня. В этот день, как и в предыдущие, посетителей почти не было, и уже в первой половине дня мне удалось исправить магнитофон, воплотив в жизнь своё рацпредложение. Поставив магнитофон в сторону, я включил его на воспроизведение (как у нас говорят – на прогон). До вечера магнитофон трудился без всяких сбоев, чем несказанно обрадовал пришедших за ним ребят.
- Приходи к нам сегодня вечером – обратился ко мне Васильков В.В.(так было записано им в дефектной ведомости). Я замялся. Ребята вроде хорошие, геологи. Очень хотелось познакомиться.
- Ну, тогда давайте знакомиться. Меня зовут Михаил, – протянул я руку Василькову. Он спешно протянул мне свою руку: - Валерий, и тут же сокрушенно: - Как же это я упустил? С просьбой полез, даже не познакомившись.
- Гриша, – протянул мне руку второй парень и так сжал мне ладонь, что у меня чуть слёзы из глаз не брызнули. Валера толкнул его локтем под бок:
- Опять ты со своими штучками!
Ребята, перебивая друг друга, рассказали мне, как найти их общежитие. Я твёрдо пообещал им быть у них сразу после работы.

2
Уже в сумерках я без особых затруднений нашел нужный адрес. Обычная пятиэтажная жилая коробка из силикатного кирпича без балконов, отсутствие которых и выдавало статус этого дома. Без балконов строили только общежития. Я поднялся на третий этаж и вошел в длинный коридор. Далее предстояло войти в третью дверь налево. За дверью звучала музыка. Я постучал – никакого ответа. Постучал громче – результат тот же. Потихоньку надавил на дверь. Дверь легко распахнулась.
Обычная для общежития двухместная комната. Слева и справа у стен стоят две железные односпальные кровати, застеленные одинаковыми казёнными покрывалами. Прямо у окна простой деревянный стол. На столе работает знакомый магнитофон. Звучит незнакомая песня:
…Долго ли в сердце любовь сберегу?
Ветер встаёт на пути.
Через метели, бураны, тайгу
Мне до тебя не дойти.
Вспомни же, если взгрустнётся,
Наших стоянок огни.
Вплавь и пешком, как придётся,
Песня к тебе доберётся
Даже в ненастные дни...
- А, ты уже здесь? – раздался за спиной знакомый голос. Я обернулся. Валерий в коричневом, крупной вязки, свитере, подпоясанный импровизированным фартуком, стоял у меня за спиной. Я смутился, как будто меня застали за подглядыванием в замочную скважину.
- Я стучал, стучал – никто не открывает. Толкнул дверь – она открылась…
- Да у нас здесь не принято стучать. Все двери открыты. А если у кого закрыто, то и стучать незачем. Ты посиди, музыку послушай, скоро Гриша вернётся. А я на кухню. Фирменный ужин готовлю.
С этими словами Валера повернулся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Меня даже несколько обидело такое невнимание. Впрочем, поразмыслив, я пришел к выводу, что так и должно быть. Я ведь не красная девица, чтобы возле меня вертеться, исполняя мои капризы.
Я уже по-хозяйски разделся, повесил пальто на вешалку за дверью и уселся возле стола на стул с инвентарным номером на спинке. На магнитофоне закончилась лента. Я взял очередную бобину из кучки, лежащей на столе, заправил ленту и включил воспроизведение.
Из динамиков зазвучала отнюдь не эстрадная музыка. Я не знаток симфонической музыки, но иногда не прочь был послушать, хотя хранить её в виде магнитофонных записей мне в голову не приходило. А здесь звучала очень приятная симфоническая музыка. Резко открылась дверь. В комнату зашел Гриша, подошел к столу, распахнул куртку и стал извлекать из карманов брюк и из-за ремня бутылки. Коньяк, сухое вино, водка «Столичная», «Боржоми» – всего восемь бутылок. Я удивился: как он ухитрился всё это донести и не разбить!?
- Ты меня извини, что я тебе руку сильно прижал, – без всякого вступления заговорил Гриша. Понимаешь, привычка такая дурная. Не думаю иногда, с кем дело имею. Ты ведь лёгким трудом занимаешься, а я копатель. Я ямы, траншеи копаю, а они – кивнул он головой в сторону дверей, – геологи. Я выкопал, они пришли, взяли пробы, а я дальше копать пошел. Всё говорят: «Иди в вечернюю школу, учись, потом в институт поступишь». А когда я учиться буду? Восемь месяцев в поле, а там школы нет. Да и нет у меня желания учиться. Егерем бы пошел работать куда-нибудь в заповедник. Я ведь в тюрьме два года отсидел. Одного подонка чуть насмерть не зашиб, девчонку он пытался изнасиловать. Освободился, а на работу никуда не берут. Причину всегда можно найти, чтобы человека на работу не взять. Они, – снова кивнул на дверь Гриша – меня два года назад на вокзале подобрали, устроили на работу, в общежитие определили. Хорошие ребята! С ними я себя снова человеком почувствовал.
Гриша закончил свой нехитрый рассказ:
– Ну, ты сиди, а я на кухню пойду, может помочь что нужно.
Оставшись один, я подошел к самодельным книжным полкам, расположенным в углу комнаты за дверью. Книги, в основном, были большого формата, в красивых переплётах. Наугад взял с полки тяжёлый том. «Государственная Третьяковская галерея», стал листать тяжёлые глянцевые страницы с репродукциями различных картин. Пояснительный текст был напечатан на обычной типографской бумаге, и я эти страницы просто пропускал, как маленький ребёнок, смотрел только картинки.
Открылась дверь. Вошел Гриша с незнакомым мужчиной средних лет, среднего роста, крепкого телосложения. Черноволосый, круглолицый, он весело улыбнулся мне и протянул широкую ладонь – Василий. Я осторожно, опасаясь крепкого рукопожатия, подал ему свою – Михаил. Василий слегка пожал и отпустил. Ребята очистили подоконник от целой свалки всевозможных предметов и поместили туда магнитофон. Освободившийся стол развёрнули вдоль комнаты и поставили между кроватями.
Ребята вышли и вернулись с тарелками и мисками в руках. Разномастная посуда, пустая и с нехитрой закуской была расставлена на столе. Появились разнокалиберные стаканы, такие же вилки и ложки. Нарезанный крупными ломтями хлеб был разложен мелкими кучками в разных концах стола. Неся на обрезке необструганной доски большую сковороду, нарытую зелёной эмалированной крышкой, в комнату вошел Валерий. Сковорода заняла своё почётное место в центре стола. Не ожидая особых приглашений, все присутствующие расселись за столом. Потянулись к бутылкам, к закускам и стаканам. Наливали сами себе, кто сколько хотел и чего хотел. Оказавшийся рядом со мной за столом Вася подтолкнул меня под локоть:
- Что сидишь, как красна девица? У нас самообслуживание. Глядя на остальных, я тоже налил себе немного водки, положил на тарелку варёной картошки и кусочки селёдки. Негромкий голос Валерия призвал всех к тишине, что и было немедленно исполнено.
- Друзья, я хочу представить вам нашего нового знакомого. Зовут его Михаил, работает он в телеателье, и уже выручил нас с ремонтом магнитофона. Думаю, мы сегодня встречаемся с ним не в последний раз. За это предлагаю выпить!
Все выпили и стали не спеша закусывать. За столом начались негромкие разговоры. Общей темы не было. Просто люди обменивались событиями прошедшего дня. Открылась дверь. В комнату вошла молодая женщина, поздоровалась, окинула взглядом стол, на секунду задержала на мне взгляд.
- Да вы тут пируете? И новенький у вас. Ну-ка, подвинься! – Подтолкнула она сидевшего с краю Гришу. Уселась за стол, открыла крышку сковороды.
- Да у вас тут оленина тушеная, а вы всякую ерунду жуёте. Она по-хозяйски положила себе в тарелку кусок мяса, потом взяла мою тарелку, положила в неё кусок мяса и поставила передо мной.
– Ты ешь, не обращай на них внимания. Они тут до утра будут свои проблемы обсуждать. Ты кто будешь?
Гриша, обсуждавший с кем-то какой-то вопрос, повернулся к ней:
- Надя, дай человеку спокойно освоиться. Это мастер, который нам магнитофон отремонтировал. Звать его Михаил.
- Вот и хорошо, – сказала Надя, – я тебе свой приёмник дам, починишь, – то ли вопросительно, то ли повелительно сказала она. Как ни странно, такое бесцеремонное поведение этой женщины меня нисколько не обидело. Я чувствовал: всё, что здесь происходит, не какой-нибудь спектакль, а вполне привычная норма общения. В обществе этих людей мне становилось легко и просто. Разговор за столом всё более обобщался. Обсуждался распорядок камеральных работ, отчётов по инвентарю и спецодежде, составление заявок на полевой сезон следующего года, поездок в отпуска и мелкие бытовые проблемы. Потом перешли к культурному досугу. Все оживились. Чувствовалось, что эти люди действительно соскучились по театру, кино, музеям, хорошей музыке.
- Кстати, почему у нас музыки не слышно? – Прозвучал чей-то вопрос. Включили магнитофон. Зазвучал голос Кобзона – восходящей звезды советской эстрады. Голоса за столом притихли, в комнату вошли ещё двое молодых мужчин. Сидевшие за столом подвинулись, усаживая вновь пришедших. Закончилась лента с песнями Кобзона. Кто-то попросил Валеру сыграть на аккордеоне. Валера достал из-под кровати футляр с инструментом. По его поведению чувствовалось, что ему и самому хотелось. Он уселся на стул у двери, надел ремни, пробежал пальцами по клавишам инструмента, развернул меха, и комната наполнилась прекрасной лирической мелодией.
Я люблю аккордеон. Есть несколько классических мелодий, исполняемых аккордеонистами на эстраде, но сейчас звучала совсем незнакомая мне мелодия, но в то же время в ней угадывалось что-то знакомое, родное и близкое. Валера играл без отдыха. Одна музыкальная тема незаметно переходила в другую, пальцы его, казалось, не знали усталости. Я взглянул на его лицо: напряжённое и одухотворённое, оно покрылось крупными каплями пота. - Как же ему тяжело, – подумал я. Мелодия оборвалась, как будто услышав мою мысль. Валера бережно, слегка дрожащими руками уложил инструмент в футляр. Смахнул с лица капли пота: «А не выпить ли нам за окончание полевого сезона!?» Все дружно наполнили свои стаканы.
Время летело незаметно. Когда взглянул на часы, было без четверти час, естественно, ночи. Я засобирался.
– Ты где живешь? – спросил Валера.
– В общежитии, – ответил я.
– Какой тебе смысл из общежития спешить в общежитие ночевать? Что у нас койки свободной не найдётся!? Оставайся. Переночуешь, а утром прямо от нас на работу. Остальные дружно поддержали его предложение. Я остался. Вечеринка затянулась почти до двух часов ночи. Постепенно гости стали уходить со словами: «ну, я пошел» или «спокойной ночи». Надя по-хозяйски стала убирать со стола посуду. Я принялся ей помогать, но она меня остановила.
- Ещё чего не хватало! Сами управимся. – И тут же, обращаясь к оставшимся собеседникам:
- Всё, мужики, хватит дискутировать! Гость вон сидит, носом клюет – пора спать укладываться.
Ребята засуетились, стали собирать и уносить посуду и лишние стулья.
Спал я на чужой койке ничуть не хуже, чем на своей. В семь утра, по армейской привычке, я потихоньку, чтобы не будить Валеру, встал, оделся и поспешил в своё общежитие приводить себя в порядок.
В разгар рабочего дня передо мной предстал Гриша. Он по-свойски протянул руку, поздоровался и тут же изложил причину своего визита:
- Мы тут на завтра билеты в драмтеатр взяли за счёт профсоюза. Культпоход у нас. На тебя тоже два билета взяли. Пойдёте?
- А зачем два? – удивился я.
- Ну, с невестой пойдёшь.
- А у меня нет невесты.
- Тогда пригласишь кого-нибудь, – с этими словами Гриша выложил передо мной два театральных билета.
- Валера сказал, чтобы обязательно приходили. Ну, ладно, я пошел.
Этот спокойный, непосредственный, как ребёнок, и надёжный, как настоящий мужчина, парень мне нравился всё больше и больше.
Вечером я выбрал из своего небогатого холостяцкого гардероба лучшую из трёх, имеющихся в наличии, рубашек, нагладил её дежурным утюгом. Надев, критически оглядел серый костюм. Он выглядел не очень эффектно. Я, как сумел, с помощью одёжной щётки, воды и утюга подкорректировал его и решил идти в театр в нём. Другого костюма у меня всё равно не было. Подержал в руках единственный в моём гардеробе галстук и сунул его обратно в казённый шифоньер. Галстуки я терпеть не мог! Положив в карман чистый, наутюженный платок и всю небогатую денежную наличность, надел пальто, шапку и вышел из тёплого общежития в объятия холодных осенних сумерек.
У ярко освещённого входа в театр толпились люди. Кто поджидал своих спутников, кто стоял в надежде перехватить лишний билетик, а кто с другими целями. В конце концов, кому какое дело: кто и с какой целью стоит у входа в театр? Я тоже остановился у массивной колонны, стараясь не мешать проходившим людям, и стал оглядываться по сторонам в надежде увидеть знакомые лица. Рядом остановилась невысокая стройная девушка в сиреневом осеннем пальто и лёгком, не по сезону, платочке или шарфике, кокетливо прикрывавшем красивые локоны.
– Наверно, у неё голова замёрзла? – сочувственно подумал я. Девушка стояла, поглядывая по сторонам. Может своего парня ждёт? – снова подумал я. Прошло минут пять. Я никого из знакомых не увидел, да и вообще, мне надоело стоять на холодном ветру. Я повернулся и решил войди в дверь театра. Тут почувствовал лёгкое прикосновение к своему локтю.
- Извините, а у Вас случайно нет лишнего билетика?
Я обернулся. На меня с надеждой смотрели тёмные глаза девушки, стоявшей рядом со мной.
- Представьте себе, есть! – весело ответил я. Идёмте внутрь, здесь холодно, и подтолкнул девушку к массивной театральной двери.
Яркий свет огромной люстры, блеск театрального паркета, приглушенная музыка, негромкие голоса публики поглотили нас. Мы протиснулись к прилавку гардероба. Не будучи искушенным в общении с дамой в стенах театра я стал припоминать, как мне надлежит себя вести в данном случае. Кажется, нужно помочь даме снять пальто, подать гардеробщице, а потом снять своё пальто…Или, всё-таки, снять и своё пальто и подать оба пальта или пальто… А может, она ещё и переобуваться будет?
– Вот влип, – подумал я, продвигаясь в очереди к гардеробщице.
От мрачных размышлений меня отвлёк знакомый голос: – А мы уже думали, что вы не придёте. Рядом стоял Валера. Нет, не так! – Рядом стоял Валерий Васильков! Аккуратно причёсанные длинные русые волосы, ровно подстриженная бородка, элегантный коричневый костюм, кремовая рубашка, красивый галстук и коричневые блестящие туфли делали его похожим, как минимум, на доцента солидного института.
- Позвольте, я вам помогу, – обратился Валера к моей спутнице. В ответ послышалось робкое: «Пожалуйста». Я облегчённо вздохнул: Валерка снял с мох плеч гору. Он занялся моей спутницей с таким профессионализмом, как будто всю жизнь только и ухаживал за дамами в театре, а не бродил по тайге.
Раздевшись, мы отошли от гардероба и стали у одного из входов в партер.
- Может, ты нас познакомишь? – обратился ко мне Валера. До меня не сразу дошел смысл вопроса. Я повернулся к нашей спутнице:
– Меня зовут Миша. А вас?
- А я - Таня, – протянула мне руку девушка. Лицо Валеры вытянулось, и на нём появилась недоумённая улыбка.
- Что это значит? – Наконец произнёс Валерий. Мы с Таней переглянулись и негромко рассмеялись – в театре громко смеяться неприлично.
- Мы только что, несколько минут назад, впервые в жизни встретились у входа в театр. «У вас нет лишнего билетика?» – спросила меня Таня. У меня как раз, благодаря твоей заботе, оказался лишний билетик. Вот и всё. Так что, знакомьтесь, пожалуйста.
Она протянула Валерию руку:
- Таня – Валера элегантно поклонился, взял Танину руку за кончики пальцев, поднёс на долю секунды к губам.
- Валерий, – произнёс он таким голосом!… Я понял, – сердце Тани покорено не мной.
Мы вошли в зрительный зал. Я ожидал встретить здесь ребят, с которыми познакомился позавчера в общежитии. Но, к моему удивлению, рядом с нами сидел только один Василий. Я поинтересовался, почему так мало людей пришло на спектакль?
- Да наших здесь много. Просто сидят в разных местах. Такие билеты достались, – спокойно ответил рассудительный Васильков. Начался спектакль. Сценическое действие отвлекло от произошедших в последние минуты событий. Спектакль был живой, интересный, актёры играли хорошо, можно сказать, вдохновенно. В антракте мы с Василием пошли покурить, а Валера с Таней направились к буфету.
После спектакля мы договорились с Валерой, что я зайду к ним в общежитие в предстоящее воскресенье. Распрощались на перекрёстке недалеко от театра. Валера пошел провожать Таню, а я отправился в своё родное общежитие.


3
В воскресенье с утра стояла солнечная тихая погода. Если бы на дворе была не середина ноября, можно было бы подумать, что наступило бабье лето. Часов в двенадцать я вошел в знакомый подъезд общежития и поднялся на третий этаж. В коридоре никого не было. Из-за знакомой двери слышалась музыка. На всякий случай я постучал в дверь. Ответа не последовало. Толкнул дверь. В комнате никого. Одна кровать аккуратно заправлена, на другой скомканная постель. На столе работает магнитофон:
Письма не жди, письма не жди - дороги опустели.
Идут дожди, одни дожди четвёртую неделю…
В коридоре послышались чьи-то шаги. Я обернулся. Со стороны кухни шел Гриша, на ходу вытираясь полотенцем.
- Привет! – протянул он мне влажную руку. – А я тут один воюю. Валерка с утра пораньше куда-то с Таней на поезде уехал. Приедут поздно вечером.
– Быстро они…
Я замялся, не зная, как охарактеризовать их поведение. – Впрочем, они ведь не маленькие дети. – подумал я и постарался переменить тему.
Гриша быстро заправил кровать, сходил на кухню, принёс чайник, достал из тумбочки печенье, конфеты и пригласил меня пить чай. Я настроился сегодня пообщаться с Валерой, но поскольку его не было, а других планов у меня не было тоже, я принял предложение Гриши, и мы уселись пить чай. Под хорошую музыку и крепкий свежезаваренный чай за столом потекла неторопливая беседа. Поговорили о спектакле. Гриша, оказывается, тоже был в театре. Ему спектакль не очень понравился. По его мнению, актёры вели себя слишком неестественно. В чём заключалась неестественность, объяснить толком он не смог: «В общем, не так, как все люди».
- А ты часто бываешь в театре? – спросил я Гришу.
- Первый раз был. – простодушно ответил Гриша. Я негромко рассмеялся.
- Театр – это высокое искусство! У него свои законы, свои правила. Их нельзя отрицать или подстраивать под себя. Их нужно изучать и принимать такими, какие они есть. – произнёс я умную речь, и даже сам удивился своей просвещённости. Постепенно разговор перешел на Валеру. По мнению Гриши, «он, что дитя малое».
- Ну, как же так? – удивился я. Он и готовить умеет, и вкус у него отменный, вон какой костюм на нём был в театре.
- Готовить у нас в партии каждый умеет – работа такая. А костюм, аккордеон, вот эти книжки, умение общаться – это он должен сказать «спасибо» бабушке, графине Васильковой.
Я осторожно спросил:
- А графиня, – это прозвище или как?
- Графиня – это графиня, жена своего покойного мужа, графа Василькова.
- Так получается, что Валера – граф!? – удивлённо спросил я.
- Наверно, граф. – Невозмутимо ответил Гриша. Несколько минут я сидел, пытаясь осмыслить полученную информацию. В голове роилась куча вопросов. Уже пятьдесят лет Советской власти и вдруг! – живой, молодой, потомственный граф!? Откуда?! Каким образом?! Гриша на мои вопросы ответить не мог.
- Ну, подумаешь, граф. Такой же, как и все. Только умнее, образованнее, а так – слабак! И ещё обидчивый, как ребёнок.
Когда разговор зашел о работе в поле, Гриша оживился. Он охотно и во всех подробностях стал рассказывать о сопках, реках, таёжных тропах, жаре и таёжном гнусе, тайменях в человеческий рост и царской форели, о нахальных бурундуках и любопытных медведях.
- Тебя послушать, так в тайге не работа, а сплошная романтика, – прокомментировал я пылкую речь Гриши. Гриша насупился:
- Тайга – это, прежде всего, работа. Тяжёлая работа! У геологов, копателей, лошадей и даже лётчиков. Здесь, в тепле и под крышей, просто приготовить борщ или кашу. А попробуй ты это сделать в жару, когда нет ни ветерка, и гнус залепляет тебе глаза, и потная одежда прилипает к телу, или когда дождь льёт, как из ведра. Ты был когда-нибудь в тайге во время многодневного дождя? Палатки мокрые, постели мокрые, одежда вся мокрая, дрова не горят и, самое обидное, – работать невозможно. Когда работать невозможно, время ползёт, как черепаха. Все раздражённые, злые, как собаки. В такие времена в партиях всякие ЧП случаются.
Гриша закончил непривычно длинную для себя речь, подошел к магнитофону и поставил полную кассету.
Всё болото, болото, болото,
Восемнадцатый день болото.
Мы бредём, мы устали от пота,
А кругом всё болото, болото…
Зазвучал хрипловатый голос незнакомого исполнителя под аккорды дребезжащей гитары. Мы молча слушали.
От злой тоски не матерись, сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на материк ушел последний караван…
- Эти песни родились там, в тайге, на болоте, в горах. В общем, в поле! Голос Гриши заметно дрожал.
Наверно, это и есть романтика. Тяжелая многомесячная работа и потом короткий отдых с воспоминаниями и стремлением снова окунуться в эту дьявольски трудную работу в поле.
В комнату заходили соседи по делу или просто так. Как-то сам по себе получился коллективный обед на кухне, состоявший из тарелки борща и рожек по-флотски – простой, как и весь здешний быт. После обеда несколько человек собрались в той же комнате. Кто-то принёс кассету с записью незнакомого исполнителя. Следует сказать, что в ту пору даже легальные магнитофонные записи были дефицитом, а купить, вернее, достать записи опальных исполнителей было весьма проблематично. Они были любительскими, невысокого качества. Вот такую запись и поставили на магнитофон:
Ночь тьмой окутала бульвары и парки Москвы,
А из Сокольничков пьяненький тащишься ты.
Денег нет, мыслей нет, машины уносятся вдаль,
И, как всегда, с тобой пьяненькая печаль.
Шипит некачественная плёнка, некоторые слова звучат неразборчиво. Мы сидим и сосредоточенно вслушиваемся в незнакомые слова песни. Ещё несколько песен в том же исполнении прозвучали с этой кассеты, а дальше пошли уж совсем непонятные записи, и мы выключили магнитофон.
За окном сгущались сумерки. Я распрощался со своими новыми друзьями и отправился домой, в своё общежитие. В последний момент Гриша вручил мне спортивную сумку: «На, вот тебе «подарок». Тут три приёмника - отремонтируешь».
Крепкий вечерний морозец и пронзительный ветер заставляли меня ускорять шаг, и уже через каких-то полчаса я распахнул дверь родного общежития, где меня ожидала уютная двухместная комната, в которой я жил один. Горячий чай с бубликами согрел меня, и я занялся конспектами.
Дня через два, ближе к вечеру, ко мне на работу зашел Валера. Поздоровавшись, он уселся на стул для посетителей, поинтересовался моими делами и неожиданно спросил: «Скажи, ты на меня обиделся за Таню?» От такого вопроса я просто опешил.
- А почему я должен обидеться? – удивился я.
- Но ведь это ты привёл её в театр!– отпарировал Валера.
- Да не приводил я её вовсе. Она возле театра спросила у меня лишний билетик. А билетик лишний у меня как раз был, благодаря твоему чуткому отношению к работникам сферы обслуживания. Ты вспомни, мы ведь даже познакомились с ней при тебе.
- Это правда? – с сомнением в голосе спросил Валера.
- Да брось ты ерундой заниматься! – Возмутился я.
- Тебе ещё долго работать? – спросил Валера. Я взглянул на часы:
- Около часа.
- Ну, тогда я подойду к тебе к концу работы. Не возражаешь? Я не возражал. К концу работы Валера снова появился у моего стола. В руке он держал авоську, заполненную какими-то пакетами. Я оделся, и мы вышли на улицу.
- Где твоё общежитие?
- Да вон, голубой двухэтажный дом, – показал я пальцем наискосок через улицу.
- К тебе можно зайти?
- Разумеется – ответил я.
Мы перешли через дорогу и, спустя пять минут, вошли в знакомую дверь общежития. Я провел Валеру в свою комнату, предложил располагаться, а сам спустился на первый этаж в буфет. Тётя Женя, наша буфетчица, сделала мне две порции ужина, и я отправился с тарелками в свою комнату. Валера, стоя у окна, листал мой учебник по радиотехнике. Я поставил на стол тарелки.
- Прошу к столу! – жестом фокусника пригласил я Валеру. Он распаковал свою авоську. На столе появились коробка конфет, бутылка сухого вина, баночка шпрот и пачка печенья. Вместо лёгкого ужина у нас получался небольшой пир.
За ужином Валера начал неспешный рассказ о своей недолгой жизни:
- Я знаю, что Гриша сказал тебе о моём происхождении. Конечно, нелепо звучит сейчас – граф Васильков. Но, тем не менее, я последний прямой потомок старинного графского рода. Во время революции отец мой выехал из России в Италию к своим дальним родственникам по маминой линии. Там он женился на русской эмигрантке из довольно известной семьи. Долго скитались по Италии, Франции, Германии. Наконец, отцу удалось устроиться преподавателем в один из французских университетов. Жизнь стала налаживаться, появился свой дом, приличный доход, и, как следствие благополучия, на свет появился я. Роды у моей мамы были первыми и поздними…. В общем, я остался на руках отца. Всё это я узнал от бабушки, мамы моего отца. Она никогда не рассказывала, каким образом ей удалось вывезти меня, грудного ребёнка, из Франции в Россию. Это было уже в конце 1940 года. Всю войну мы прожили в эвакуации, в Казахстане. После войны вернулись в Киев.
Я помню разрушенный, весь в развалинах город. Мы жили в коммунальной квартире, в старом доме, в районе Корчеватого. Было голодно и холодно. Зимой топили буржуйку дровами, собранными на развалинах домов. Потом всем стали выдавать по ведру угля на десять дней. Осенью ездили на поезде в деревню копать картошку. Земля мокрая тяжелая, моросит дождь. Из грязи достаём картошку и вёдрами относим на весовую. За каждые сто килограммов собранной картошки нам выдавали по два мелкой, размером с грецкий орех. За день мы привозили домой по восемь – десять килограммов мелочи. И, представь себе, картошку выбирали из земли очень тщательно, старались ни одной не оставить. Вечерами, при свете керосиновой лампы, мы старательно перемывали нашу добычу, сушили на полу под кроватью и ссыпали в мешки. За осень мы заготовили почти три мешка картошки. Бабушка тогда сильно застудилась, болела долго. Когда учился в институте, я тоже ездил на картошку – совсем другое отношение у многих. Просто сознательно пропускают целыми рядками. Обидно, сколько сил потрачено, чтобы вырастить эту картошку, чтобы она была у всех на столе в достатке, а они, вместо того чтобы выкопать, затаптывают её в землю, мол, кто сажал её, тот пусть и копает.
Бабушка у меня была уникальным человеком. Прежде всего, она патриотка своей родины и никогда не желала даже слышать о переезде в другую страну. В своей стране она работала днем и ночью. Она преподавала в институте французский и немецкий, в музыкальной школе вела класс фортепиано. С тех пор, как я себя помню, постоянно меня чему - нибудь учила. Сначала музыке, затем языкам, учила правилам хорошего тона. Я закончил геологический факультет Киевского университета. Сам попросился в Дальневосточное геологическое управление. Мне хотелось побывать на краю земли русской. Отец мой, по имеющимся сведениям, погиб во время войны. Бабушка умерла, когда я заканчивал университет. Так что я последний в своём роду.
Два года назад женился. Дочка родилась. В прошлом году, пока был в поле, жена с дочкой куда-то уехали. Оставила записку, чтобы я её не искал, что она нашла другого. Тоскливо на душе, но искать и валяться в ногах не собираюсь. Вот теперь Таня появилась. Она хорошая девушка, нравится мне. Кстати, ты меня извини за прошедшее воскресенье. Таня попросила меня съездить с ней домой, в маленький городок недалеко от Хабаровска, за продуктами. Не мог же я ей отказать. Она учится на последнем курсе педагогического института, живет в общежитии. Она действительно мне очень нравится, но я не хочу торопить события. Правда, вот перед тобой чувствую себя виноватым. Это ведь ты её встретил.
- Слушай, ты, друг окаянный! Я ведь тебе уже объяснил про Таню. У меня даже мыслей никаких не было в отношении её. Так что, дай бог, чтобы у вас всё хорошо сложилось. И ещё, послушай доброго совета. Будет у вас Таней что серьёзное или нет, ищи жену и оформляй развод. Время идёт. Вдруг вы с Таней надумаете пожениться, а ты уже женат! Вот весёлая картина получится.
- Да ты за кого меня считаешь?! –вскипел Валера.
- За влюблённого придурка, – с издевкой сказал я! Валера несколько секунд смотрел на меня своими выразительными глазами, потом опустил голову: – Ты прав. Я завтра же начну заниматься этим делом.
За разговорами мы не заметили, как быстро пролетело время. Двенадцатый час ночи. Я предложил Валерке остаться у меня ночевать, в комнате есть пустующая кровать. Он, без всяких церемоний, согласился. Легли. Не спалось. Мучительно хотелось задать провокационный вопрос. Решился:
- Валера, у тебя ведь есть повод ненавидеть советскую власть. Она разрушила твою семью, лишила привилегий, превратила из графа в обычного рядового работягу.
Валера долго молчал. Я уж было решил, что он спит. Но вот заскрипела кроватная сетка, в сумеречном свете уличного фонаря блеснули его глаза, и он заговорил.
- Ты затронул такой обширный вопрос, который можно обсуждать часами, и не придти к единому мнению. Но коль ты затронул его, я хочу обратиться к рассуждениям моей бабушки по этому поводу. Во-первых, лишила графских привилегий, как ты выражаешься, не советская власть, а революция. Во-вторых, нужно с разных точек зрения посмотреть на происхождение этих привилегий и их законность. Допустим, я совершил нечто выдающееся во славу своей родины. Мне был пожалован графский титул со всеми полагающимися привилегиями. Я прожил жизнь во благо родного государства и умер. Остался после меня сын, по закону потомственный граф, а по натуре, по характеру, по своему поведению – настоящий подонок. Получается парадокс: отец получил титул за заслуги перед Отечеством, а сын носит этот титул за то, что он подонок! Правда, говорят, что дети наследуют характеры своих родителей. Я согласен с этим. Но при определённом старании можно ведь и с хорошего семени получить плохой плод. Кроме того, я в этом абсолютно убеждён, черты характера будущий ребёнок получает от своих родителей не только с их врождёнными генами, но и от их духовного и нравственного состояния в момент зачатия, Особенно это относится к любви и нежности. Ребёнок, зачатый в порыве любви и нежности, не может вырасти бездушным и жестоким, если окружающие его люди не уничтожат в нём эти черты характера и не привьют ему другие. Иными словами, короля делает свита! Это очень сложный вопрос, но, де-факто – русское дворянство к моменту революции растеряло свои лучшие качества и традиции. Оно оторвалось от основной массы народа, стало считать его низшей расой, хотя морально и духовно именно эта часть дворянства, к сожалению, большая, стала низшей расой. В результате случилось то, что случилось. Вот и я потомственный. Но в этом нет никакой моей заслуги, и поэтому сам себя, в душе, я не считаю графом. Вот если я совершу для своей родины, для своего народа нечто очень выдающееся, достойное присвоения графского титула, тогда, пожалуйста, присваивайте мне титул, а наследственность в этом деле лично я не признаю. И потом, даже если даровали мне титул, то это вовсе не значит, что нужно лечь и почивать на лаврах. Наоборот, это значит, что ты, будучи графом или князем, должен удвоить, утроить свои усилия, направленные во благо родины. Это как три богатыря на картине Васнецова. Они уже общепризнанны и уважаемы в народе, они уже народные герои, но они продолжают стоять на страже границ своей родины.
Долго ещё Валера излагал своё видение на смысл жизни. Больше всего мне запомнились его ссылки на библейские тексты. Речь шла о воспитании подрастающего поколения. Он по памяти цитировал десять господних заповедей. Я по памяти сравнивал их с торжественной клятвой юного пионера и «Моральным кодексом строителя коммунизма», обнаруживая поразительное сходство этих документов. И это сравнение внесло смятение в мою душу. Я не почувствовал никакого религиозного дурмана. Утром каждый из нас отправился по своим делам.

4
Почти до Нового года мы не встречались. Я усиленно посещал лекции и консультации, писал контрольные работы – свободного времени совсем не было. Ребята из общежития геологов тоже не заходили. Там начались отпуска, и многие из них уехали отдыхать в санатории или к родным.
За несколько дней до Нового года ко мне на работу зашел Гриша, с мороза розовощёкий, с улыбкой до ушей. Я ни разу не видел его таким весёлым. Он протянул мне свою крепкую руку: «Здорово!» -
-Только сильно не жми! – протянул я ему свою. Гриша пожал крепко, но терпимо.
- Ты что такой сияющий, как новый пятак? – спросил я Гришу.
- Женюсь на Наде! – весело ответил Гриша.
- От души поздравляю! – протянул я ему свою руку. Лучше бы я этого не делал! Этот медведь так сдавил её, что мои пальцы захрустели, как щепки. Гриша понял, что переборщил, и принялся извиняться. Потом он стремглав выскочил на улицу и через несколько секунд вернулся с большим комком снега.
- На! Подержи в руке – поможет.
Я вызвал на приёмку одного из радиомехаников, а сам с Гришей ушел в комнату отдыха. В это время дня она была пустой, и мы с Гришей устроились на старинном кожаном диване, неизвестно каким образом попавшем в наше телеателье.
- Ну, рассказывай, как ты ухитрился сосватать такую самостоятельную девушку, – обратился я к Грише.
- Помнишь, ты обещал ей приёмник отремонтировать? Вот, через несколько дней, после того, как ты у нас ночевал, она занесла приёмник, чтобы мы его передали тебе. Кстати, ты отремонтировал его?
- Да, я давно уже все три отремонтировал, – успокоил я Гришу. Не забудь только забрать их.
- Ну, так вот, – продолжил свой рассказ Гриша, - я как раз сидел, рукав пришивал к рубашке – оторвался невзначай как-то. Надя посмотрела на то, как я зашиваю, и говорит: «Давай, я пришью, а то он у тебя завтра снова оторвётся». Через пять минут отдала мне рубашку с пришитым рукавом. Я, сдуру, возьми да ляпни: «Вот, была бы у меня жена такая ловкая, как ты, я бы на руках её носил». А она мне: «Так в чём же дело?» «Ну ты же не пойдешь за меня замуж?» - говорю. А она: «А ты предлагал?» Я совсем растерялся, стою, как дурак, с рубашкой в руке! «Рот закрой – ворона залетит», – засмеялась Надя и ушла. Я еще часа два размышлял, как её понимать? Потом не выдержал, поднялся к девчатам на третий этаж, зашел в комнату к Наде, а там с ней две её соседки сидят. Зашел и стою, не знаю, что дальше делать. Надя выручила:
- Девчонки, выйдите на минутку, мы с Гришей посекретничаем. Девчонки вышли, а я стою.
- И долго ты так стоять будешь? – спрашивает Надя. Ну, а я: - Правда, что ты могла бы за меня замуж выйти?
- Правда, – говорит Надя – если ты мне предложишь.
- Ну, вот я и предлагаю, выходи за меня замуж! – сказал, будто сто метров траншеи выкопал. А сам думаю: «Сейчас на смех поднимет на всё общежитие!» Но нет. Поцеловала меня Надя в щёку
– Хороший ты парень, Гриша, только не зазнавайся. Выйду я за тебя замуж!
Как гора с плеч! Мы уже и заявление подали в ЗАГС и по поводу отдельной комнаты на первом этаже нашего общежития договорились. Теперь к свадьбе готовимся. Тебя приглашаем!
Я вручил счастливому Грише сумку с отремонтированными приёмниками и отправил его домой, а сам приступил к работе. Какая-то смутная мысль терзала моё сознание, но, занятый общением с клиентами, я никак не мог сосредоточиться. Только после работы, сидя в своей комнате за учебниками, я вспомнил! Я ведь не спросил у Гриши, как обстоят дела у Валерия?
Суета новогодних приготовлений, охватившая весь город и, наверное, всю страну, не оставила в покое и меня. Во-первых, на работе было - не продохнуть. Почему-то у всех жителей города телевизоры, магнитофоны, проигрыватели, радиолы и другая музыкальная техника, как сговорилась, и ломалась, и загоралась, и замолкала, и переставала показывать именно перед Новым годом. Естественно, их владельцы не могли себе даже представить встречу Нового года без любимых радиоэлектронных приборов. Чтобы хоть как-нибудь переработать этот вал техники, мы вынуждены были приходить на работу пораньше и уходить попозже. А тут ещё из дома пришло письмо. Мама пишет, что я совсем забыл про них и, наверно, не помню, в какую сторону открывается дверь в родном доме. Не мешало бы, конечно, съездить домой на несколько дней, но, видно, не получится. Придётся отложить поездку до лета.
В рабочей суете я как-то не успел позаботиться о месте встречи Нового года. И уже тридцатого декабря, слушая разговоры своих сослуживцев о новогодних приготовлениях, я сообразил, что совершенно не готов к столь знаменательному событию. Впрочем, подобное озарение меня не очень огорчило. Я не страдаю предрассудками и могу в новогоднюю ночь спокойно спать, как и в любую другую. Ближе к вечеру тридцатого числа, когда мозги уже с трудом сопоставляли поток информации и жалоб негодующих клиентов, передо мной появился Гриша. Его бесцеремонность вывела из себя стоявших в очереди клиентов. На него зашумели, закричали, стали отталкивать от стола. Я попросил его зайти часам к восьми. Гриша согласно кивнул головой. Конфликт был улажен.
Около восьми Гриша вновь появился у моего стола. Клиентов уже не было, и я приводил в порядок документацию.
- Присаживайся. – Кивнул я Грише, указывая на стул. Гриша сел.
- Тут такое дело. У нас есть турбаза недалеко за городом. Ребята сегодня поехали туда навести порядок. Мы там хотим Новый год встречать. Вот и тебя приглашаем. Гриша посмотрел на меня вопросительно.
- Да с удовольствием! – ответил я.
- Ну, вот и хорошо! – обрадовался Гриша. Встречаемся тридцать первого в девятнадцать тридцать на вокзале.
Гриша поднялся со стула и собрался уходить.
- Да подожди ты! – остановил я его. А где Валерка?
- Он только вчера приехал. Здесь история длинная. Потом он сам тебе всё расскажет, а мне некогда! С этими словами Гриша повернулся и исчез за дверью.
Тридцать первого декабря с утра от клиентов в холле телеателье невозможно было протолкнуться. Все имеющиеся силы были брошены на ремонт гарантийных и «жалобных» аппаратов. Работали без перерыва, и часам к пяти холл опустел. Даже не верилось, что нам удалось справиться с таким наплывом клиентов.
Около шести часов вечера я зашел в своё общежитие. В холле второго этажа стояла нарядная ёлка. Остро пахло хвоей. Из динамиков стоявшего на тумбочке радиоприемника звучала громкая музыка. Я зашел в свою комнату, переоделся в тёплую одежду, достал из тумбочки бутылку водки, шампанское, кулёк с шоколадными конфетами, несколько яблок и мандаринов, сложил все эти припасы в спортивную сумку и отправился на вокзал. За полчаса до отхода поезда я вошел в здание вокзала. Как ни странно, пассажиров было немного. Моих друзей-геологов ещё не было. Я устроился на фирменной вокзальной скамье и стал наблюдать за входной дверью. Входили и выходили люди. Под действием пружины массивная входная дверь громко хлопала по косяку, вызывая у меня непонятное раздражение.
Но вот дверь широко распахнулась и осталась в открытом положении, удерживаемая рукой Гриши. Весёлая ватага геологов ввалилась в здание вокзала. Люди, рюкзаки, сумки, лыжи, санки заполнили целый угол здания вокзала. Громкие голоса и весёлый смех наполнили полупустой зал ожидания. Я подошел и поздоровался с моими новыми друзьями. Крепкое рукопожатие Гриши, мягкая рука Валерия, надёжная ладонь Василия. Вот в моей руке рука Тани, одетая в красивую варежку. Она привстаёт на цыпочках и целует меня в щёку. Я опешил! «Я его так люблю! За то, что он нас познакомил!» – объясняет она Валерке. В ответ тот почти беззвучно смеётся. Он воспитанный человек и не может себе позволить громкий смех в общественном месте.
Скучный женский голос вокзального диктора объявил посадку на наш пригородный поезд, и мы дружной гурьбой направились на перрон. Короткий состав поезда из старых вагонов с мутными окнами принимал на свои поцарапанные полки неприхотливых пассажиров. Через час неспешного путешествия в полутёмном скрипучем вагоне наша весёлая ватага высыпалась на маленькой станции. Кромешная тьма окружила нас со всех сторон, только у станционного домика светилась на столбе тусклая лампочка, в свете которой невозможно было прочитать название станции. Едва мы выгрузились, как тепловоз дал гудок, и скрипучий состав медленно покатился дальше, во тьму новогодней ночи.
Разобрали вещи и тронулись в путь в сторону светившихся далеко впереди и выше огоньков. Элегантный Валера неожиданно легко взвалил себе на плечи приличного объёма рюкзак, подхватил под руку Таню, и они бодро зашагали по широкой тропе вслед за ушедшими вперёд. Гриша догрузил меня двумя парами лыж и санками с каким-то тюком, и мы двинулись вслед за остальными. Крутая тропа привела нас в небольшой посёлок, состоявший из трёх одинаковых бараков и нескольких небольших домиков. В бараках и домиках горел свет, освещая сквозь незашторенные окна окружающую территорию. За ними темнели деревья.
Мы вошли в один из бараков. Внутри он представлял собой одно большое помещение, разделённое на несколько отсеков невысокими, не до потолка, перегородками. В каждом отсеке стояли небольшой стол и две двухъярусные железные кровати. «Как в купе вагона», – подумал я. В просторной прихожей топилась большая печь, было тепло и уютно. Мы сложили вещи и отправились в столовую, расположенную в другом бараке. Народу в столовой собралось человек тридцать. Расселись за длинные столы с деревянными лавками для сидения. Высокий стройный мужчина лет сорока, в очках, с элегантной седеющей бородкой встал из-за стола и попросил внимания. «Сейчас полчаса на размещение. Потом, - он назвал несколько имён, - готовят костёр. Ещё - несколько имён – привозят воду. Женщины и свободные мужчины здесь накрывают столы. Продукты и напитки всем принести сюда. Стол будет общим!» Все пришли в движение, и через несколько минут помещение столовой опустело.
Мы с Гришей вернулись в свой барак, затем появился Валера. Он устраивал Таню в женском бараке. Я не видел особого смысла в этих устройствах. Мне казалось, что спать в новогоднюю ночь здесь никто не будет. Гриша собрал из рюкзаков продукты, сложил всё в мою спортивную сумку и отправился на кухню помогать женщинам. Мне показалось, что это ему в радость. Там ведь будет Надя!
Мы с Валерой остались вдвоём.
- Рассказывай. Где ты пропадал? – обратился я к нему.
- Выполнял твои рекомендации по поиску бывшей жены.
- И какие успехи?
- Мне удалось найти её в Новосибирске, в академгородке, – начал Валера. – Она благополучно и счастливо живёт там с новым мужем. И представь себе, только благодаря ему мне удалось получить от неё заявление на развод. Кстати, они ведь тоже не могут зарегистрироваться, потому что она замужем. В общем, заверенное заявление от неё есть, и после Нового года я подаю заявление в суд.
Я искренне обрадовался за друга. Где-то, в глубине души, у меня было предчувствие, что Таня и Валера вместе будут счастливы.
- А как Таня? – поинтересовался я.
- Она очень рада за меня! – ответил Валера.
- А за себя она рада? – снова спросил я. Валера замялся:
- Я не спрашивал.
- Может быть, она до сих пор не знает, что ты собираешься на ней жениться?
Валера, потупившись, молчал.
– До чего же все влюблённые так нерешительны, – подумал я.
- А может, она и не захочет выйти за меня замуж? – неуверенно произнёс Валера.
В барак заходили и выходили люди. Где-то заработал приёмник. Кто-то крутил ручку настройки. Послышались отрывки речи и музыки. Но вот ручку настройки перестали крутить. Зазвучала музыка из кинофильма «Карнавальная ночь». Я взглянул на часы. Было без четверти десять.
- Пойдём на улицу, – предложил я Валере. Мы встали из-за стола и пошли к выходу.
- Я ей сегодня обязательно сделаю предложение! – неожиданно сказал Валера. Я был поражён его неуверенностью. Он видел в себе столько недостатков, что считал себя недостойным быть мужем такой девушки, как Таня. На улице, на широкой площадке между бараками и домиками горел небольшой костёр. Возле костра на куче дров сидели несколько человек. Мы подошли к ним.
- Можно с вами рядом пристроиться? – спросил Валера.
- А, Валера, Миша! – раздался от костра знакомый голос Василия. - Присаживайтесь, грейтесь.
- Наверно, для этих людей, простой костёр является символом жизни. – Подумал я. Мы присели на кучу аккуратно сложенных дров. Костер горел ровным пламенем. Немногочисленные искры и прозрачный дым поднимались вертикально вверх. Было абсолютно тихо. Звёздное небо висело над нами волшебным куполом. Где-то за лесом багровел край горизонта, предвещая восход луны и ненастную погоду на завтра. Со стороны столовой раздался весёлый женский голос: «Ребята! Собирайте всех к столу!» К столовой потянулись люди. Ребята, сидевшие у костра, каким-то особым способом, чтобы он горел долго, подложили в костёр дрова и тоже потихоньку направились в столовую.
Яркий свет нескольких мощных лампочек, ёлочные гирлянды и игрушки, развешенные на окнах и под потолком, придали помещению столовой весёлый, праздничный вид. На столах стояли батареи разномастных бутылок и большой ассортимент закусок. От одного вида этого изобилия у меня потекли слюнки. Я вспомнил, что последний раз сегодня я ел около двух часов дня, на ходу проглотив пару пирожков.
Народ под весёлые шутки и смех дружно рассаживался за три длинных стола. Постепенно шум стал стихать. Совместная работа или взаимные симпатии объединили людей в отдельные компании в составе общего застолья. Я, естественно, оказался в составе знакомых мне ребят и нескольких девушек, в том числе Нади и Тани. Из-за соседнего стола поднялся мужчина, который командовал по приезду на базу. Он снял очки в массивной оправе, отчего лицо его стало моложе на несколько лет, и весёлым голосом произнёс:
- «Друзья мои, я очень рад, что все мы собрались здесь для подведения итогов старого года и встречи нового!»
- Вот зануда, сейчас начнёт читать длинный доклад об успехах и достижениях, о задачах на новый год, – Подумал я, не отрывая глаз от изобилия, выложенного на столе.
- «Итак, итог этого года таков: все мы, живые и здоровые, собрались здесь, за этими столами! И первейшей задачей наступающего года объявляю достойную его встречу! За работу, друзья мои!»
Все дружно зааплодировали и, не менее дружно, взялись за бутылки, стаканы, вилки и тарелки. Я потихоньку спросил Валеру:
- Кто этот человек?
- Начальник партии, Гусаков Олег Иванович.
За столом началось обычное застолье, которое, к сожалению, бывает у этой большой дружной семьи только один раз в году. Снова поднялся начальник партии: «С достигнутыми успехами вас в исходящем году! Сценария никакого нет, празднуйте от души. За десять минут до Нового года дам ракету».
Через полчаса дружного уничтожения продуктов и напитков некоторые из присутствующих стали по одиночке и группами уходить из столовой. За нашим столом тоже отметилось движение. Вот и Надя предложила желающим выйти на улицу подышать свежим воздухом.
Улица встретила нас неярким светом луны и прохладой ночного зимнего воздуха. У костра, горевшего ровным невысоким пламенем, сидели и стояли несколько человек. Мы тоже присоединились к стоявшим у костра. Я давно заметил: костёр оказывает на людей какое-то магическое, завораживающее действие. Как правило, люди, сидящие или стоящие у костра, молчат или разговаривают тихо, вполголоса, как бы боясь спугнуть кого-то. Костёр привлекал всех выходивших на улицу. Люди подходили и отходили. Кто-то принёс гитару. Под уверенной рукой задушевно зазвенели струны, над поляной, над ночным лесом поплыла знакомая мелодия – гимн геологов. Мягкий женский голос сначала робко, а потом всё сильнее и сильнее зазвучал у костра:
Я уехала в знойные степи,
Ты ушел на разведку в тайгу.
Надо мною лишь солнце палящее светит,
Над тобою - лишь кедры в снегу….
В зимней звёздной ночи у горящего ровным пламенем костра эта песня была уместна, как молитва в храме.
Держись геолог, крепись геолог –
Ты ветру и солнцу брат…
Подхваченный несколькими голосами, звучал над застывшим зимним лесом припев. Людей у костра прибывало, расширился круг, ярче и выше стало пламя. Вдруг в стороне от костра раздался громкий хлопок, и в небо взмыла зелёная ракета, освещая застывший зимний лес, домики, бараки и поляну ярким зелёным светом. Все засуетились и направились в сторону столовой. В течение нескольких минут столовая заполнилась народом. На подоконнике стоял радиоприёмник. Из динамика доносился знакомый голос первого секретаря крайкома партии. Звучали слова о достигнутых успехах в уходящем году и грандиозных планах на год наступающий. Но вот раздался звон кремлёвских курантов, зазвучала мелодия гимна. Все встали со своих мест, раздался разноголосый звон бокалов и стаканов, зазвучали возгласы: «С Новым годом!»
Продолжение застолья было недолгим. Снова люди потянулись к выходу из столовой: кто к костру, кто в бараки. Ко мне подошли Гриша и Надя.
- Тебе одному не скучно? – спросила Надя, держа Гришу под руку.
- А ты что, боишься от себя Гришу отпустить? – вопросом на вопрос ответил я.
- Нет, я боюсь поскользнуться и упасть, – спокойно ответила Надя.
- Молодец, – подумал я не – растерялась, нашла что ответить.
- Ну, тогда и за меня держись, – предложил я.
Надя подхватила по руку и меня:
- А теперь несите меня в наш барак, мне холодно на улице. Мы приподняли Надю от земли и со смехом, бегом понесли в сторону женского барака. Я не стал долго тяготить своим присутствием Надю и Гришу. Сославшись на желание поспать, я оставил их одних и направился в мужской барак.
В мужском бараке негромко звучала музыка и горела всего одна маломощная лампочка. В нашем, еле освещённом отсеке никого не было. За перегородкой слышался невнятный разговор двух мужчин. Я с удовольствием растянулся на нижней койке поверх темно-синего шерстяного одеяла и незаметно уснул. Проснулся по привычке рано. В бараке всё также тускло светилась одна лампочка. На кровати напротив спал Валера. В бараке стояла мёртвая тишина. Я тихо поднялся, надел пальто и шапку и вышел на улицу. В предрассветном сумраке проблескивали редкие языки пламени угасающего костра, едва различимые силуэты домиков и бараков наводили чувство уныния. Что-то в природе было не так. Я взглянул на небо: тяжелые тучи низко нависли над землёй.
Со стороны домиков к угасающему костру медленно, вразвалку приближался мужчина. Подойдя к костру, он обратился ко мне:
- Доброе утро, с Новым годом! Что, не спится в такую рань?
- Да вот, привычка такая – рано вставать. – ответил я.
- Привычка – большое дело, – ловко подбрасывая дрова в угасающий костёр, простуженным голосом ответил мужчина. Вот я сам деревенский, с детства к земле приучен. И хотел в сельскохозяйственный поступать, да дружок отговорил: «Пойдём в геологический. Всю страну объездим, весь мир посмотрим». Вот и пошел. Можно сказать, всю страну пешком исходил. Особенно Восточную Сибирь и Дальний Восток. Все болота, все горы облазил. Немало пометок на картах оставил. На пенсию вот вышел. Квартира в городе со всеми удобствами, а жить в ней не можем – непривычно. Вот и живём здесь, на турбазе, вдвоём с женой. Огород садим. Картошку, овощи разные выращиваем. Трудно, конечно. Суставы ломит к непогоде. Голос вот потерял, всё от простуд. Мало ли, в молодые годы, и в дождь, и в снег, и по колено в воде, и всё нипочём было. А сейчас вот всё это наружу вылезает. Голос почти пропал, поясница болит, суставы ноют. Только банькой и спасаюсь. Ты не желаешь попариться? - Обратился ко мне хозяин турбазы. Я желал!
- Вот и хорошо! – весело произнёс мой собеседник. Кстати, тебя как звать-то?
- Михаил. – ответил я.
- А меня можешь звать Захаром Никитовичем или просто – Никитыч. Лады?
- Лады! – охотно согласился я.
- Ну, я пошел Буньку запрягать – воды навозить.
- Вам помочь? – предложил я.
- Нет. Мне одному сподручней, да и Бунька чужих боится, – ответил Никитыч. Ты лучше за костром приглядывай. И мой новый знакомый вразвалку зашагал к хозяйственным постройкам.
Костер горел уже ровным весёлым пламенем. Сумерки рассеялись. Со стороны мужского барака донеслись смех и весёлые голоса: трое полураздетых парней барахтались в снегу так, что порой трудно было разобраться, сколько их на самом деле. Я направился в их сторону.
- А, вот и наш персональный мастер! Умоем его? Голос принадлежал Василию.
- Да он же в пальто. Его сперва раздеть нужно. – возразил ему другой парень.
- Ладно, не маленький, сам умоется, – предложил третий. И все трое, опередив меня, скрылись за дверью барака. Я вошел следом.
Сумеречный свет, проникающий сквозь окна, и маленькая тусклая лампочка едва освещали барак, но из стоявшего на подоконнике радиоприёмника доносилась весёлая музыка, и во всех отсеках барака раздавались голоса. Валера лежал на своей кровати, заложив руки за голову. Увидев меня, он сменил положение на сидячее и, не убирая рук из-за головы, смачно, с хрустом в суставах, потянулся.
- С добрым утром! – произнес он бодрым голосом. Как там погода?
- Пасмурно, наверно, снег будет. – ответил я.
- Красота! Люблю снегопад! – обрадовался Валера. Ты нас извини, мы тут со своими делами про тебя совсем забыли.
- Что я, маленький или девушка, чтобы за мной ухаживать? – обиделся я. Вы как раз и занимались тем, что нужно. С вами ваши девушки. А они для того и существуют, чтобы за ними ухаживали.
Подошел Василий, весёлый, жизнерадостный, голый до пояса, с махровым полотенцем в руках. Он сел рядом со мной на кровать:
- Ну что, мужики, чем будем заниматься? – Бодрым голосом произнёс он.
- Это кто там планы составляет? – раздался знакомый голос из-за перегородки.
- Олег Иванович, заходи к нам. – позвал Валера. Через пару секунд в наш отсек вошел Олег Иванович – начальник партии. Без очков, в лыжном костюме и вязаной шапочке.
- Я так думаю. Сейчас лыжная прогулка, заготовка дров и воды. Часов в десять побудка для женщин, завтрак. А потом по погоде. Во всяком случае, все возможные занятия, кроме бездумной пьянки, приветствуются. У нас ещё есть много призов, но нет повода их вручать. Нужны конкурсы на завоевание этих призов. Вперёд, ребята!
Я не успел сказать, что воду, пожалуй, мог бы привезти и Никитыч на своей Буньке.
Народ в бараке пришел в движение. Минут через десять у костра собралось человек пятнадцать мужчин, готовых совершать трудовые подвиги в первые часы наступившего нового года. Трое встали на лыжи и пошли прокладывать лыжню для соревнований на призы. Несколько человек отправились в лес за дровами, остальные с вёдрами за водой и в столовую - топить печку и убираться.
Мы с Валерой пошли на кухню заниматься нелюбимым для мужчин делом - уборкой и мытьём посуды. К моему удивлению, на кухне уже хозяйничала Надя и ещё две девушки.
- О, наши мужчины уже проснулись и пожаловали завтракать! – Весело сказала Надя, и все трое дружно рассмеялись.
- Наоборот, мы пришли приготовить завтрак к вашему пробуждению, но вы оказались настолько голодными, что не дождались нас с кофем в постель и пришли в столовую сами! – Парировал я реплику Нади.
- А ты парень не промах. Я уже заметила, ты за словом в карман не лезешь. – миролюбиво произнесла Надя.
- Ну, тогда командуй, что нам делать! – вмешался в разговор Валера.
- Во-первых, растопить печку, во-вторых, принести воды, в-третьих, вынести мусор и принести нам музыку, а то нам здесь скучно.
Мы дружно принялись за дело.
- Ну зачем ты Надю обидел? – тихо спросил меня Валера.
- Это чем же я её обидел? – удивился я. - Мы просто обменялись безобидными дружескими репликами.
- Ты так считаешь? А мне показалось, она обиделась. – Кавалер Валера остаётся кавалером.
И это здорово! Настоящее, очень уважительное отношение к женщине. В столовую вошли трое ребят с полными вёдрами воды.
- Вот и вода прибыла! Куда прикажете вылить?
- Вон в тот бак, на печке, и в бочку, в углу, за дверью, - скомандовала Надя. Две другие девушки чему-то дружно рассмеялись:
- Ты у нас, как старшина в армии, командуешь, - сказала одна из них.
На печке закипел большой, литров на шесть, чайник. Надя высыпала в него небольшую пачку чая, и его аромат распространился в помещении столовой.
- Ребята, садитесь чай пить! – пригласила присутствующих Надя. На столе уже была произведена «перегруппировка сил»: стояли слегка поредевшие батареи бутылок и значительно поредевшие закуски. Без особых церемоний присутствующие расселись за стол и принялись пить чай с бутербродами. К моему удивлению, никто даже не прикоснулся к бутылкам со спиртным. Постепенно столовая заполнялась людьми. Входили, здоровались: «С Новым годом!» Им дружно отвечали: «С Новым годом!»
Попив чаю, мы с Валерой вынесли мусор и принесли дров.
- Я пойду за Таней. – сказал Валера и немного замялся.
- Что-то не так? – спросил я.
- Как ты думаешь, можно без цветов делать предложение?
- Конечно, можно! Иди, не то она от тебя до старости не дождётся предложения.
Я отправился к костру. Подбросил немного дров. Огонь оживился, снопы искр взмыли ввысь и исчезли. Над одним из домиков, хозяйственных построек, вилась струйка дыма. «Это банька», - подумал я. Блаженно заныли суставы в предчувствии парилки. К баньке подъехала телега, которую тащила унылого вида лошадка пегой масти, с большой бочкой. Телега закатилась на невысокий помост у стенки бани, Никитыч подсоединил к бочке шланг и вошел внутрь бани. «Смекалистый мужик», – уважительно подумал я. К костру стали подходить парни и девчата. Подъехали на лыжах трое ребят: «Отличную лыжню проложили – километра три», – отрапортовали они присутствующим. Сообщение было встречено «на ура».
Началась экипировка лыжников, желающих побороться за призы среди мужчин и женщин. Лыж на всех желающих не хватало, но соревновательный азарт только разгорался. Привезли санки и устроили соревнования по скоростному спуску с горы, на которой находилась база. Откуда-то появилась толстая верёвка, и начались соревнования по перетягиванию каната в различных комбинациях участников. Появились первые призёры. Призами были японские шариковые авторучки (невиданная роскошь в ту пору), солнцезащитные очки, граммофонные пластинки и магнитофонные кассеты с записями модных исполнителей, китайские шарфы, шапочки и один главный приз – радиоприёмник «Спидола». Недалеко от костра поставили стол, на котором были гастрономические поощрительные призы. В качестве приза можно было выпить фужер шампанского, рюмку вина или водки и закусить, чем понравится.
К моему удивлению, Таня захотела принять участие в лыжной гонке. В одном из забегов из трёх лыжниц (столько было лыж на женскую ногу) она уверенно заняла первое место и, как потом оказалось, заняла первое место среди всех лыжниц. Гриша с Василием пришли к финишу, как говорится, ноздря в ноздрю и поделили на двоих первое место. К полудню с неба посыпался мелкий снежок. Разгорячённые соревнованиями геологи не обращали на снег никакого внимания и продолжали веселье с ещё большим размахом. Часам к трём снег повалил в полную силу, люди устали и стали расходиться. Кто пошел в барак отдохнуть на кровати, кто пошел в столовую подкрепиться после хорошей физической нагрузки.

5
Объявили, что ближайший поезд до города будет минут через сорок. Следующий поезд - около восьми вечера. Пространство у костра почти опустело. Я с надеждой поглядывал в сторону домиков. Вот оттуда появилась знакомая фигура Никитыча и не спеша направилась в сторону костра.
- Ну, ты как, не передумал париться? – спросил он меня, подходя к угасающему костру.
- Ни в коем разе! – весело ответил я.
- Ну, тогда пошли.
- Подождите минутку, я только ребятам скажу, что останусь.
С этими словами я направился в сторону барака. В бараке Валера укладывал свой рюкзак. Гриши не было.
- Тане нужно ехать, – как бы оправдываясь, – сказал Валера.
- Вот и хорошо, – ответил я. Надеюсь, ты снова не исчезнешь надолго, неизвестно куда.
Я взял свою пустую сумку:
- Я пошел. Меня ждут, и быстро вышел из барака.
У костра, глядя в сторону бараков, одиноко стоял Никитыч. Завидев меня, он затопал ногами, как бы набирая разгон. Мы двинулись в сторону едва дымившей трубой баньки.
Жара чувствовалась даже в предбаннике. Не спеша разделись. Баня не любит суеты. Зашли в парилку. Здесь жара была настоящая. На нижней полке стоял деревянный ушат с берёзовыми и дубовыми вениками. Дух банных веников, запаренных крутым кипятком, наполнил лёгкие, тело стало покрываться мелкими капельками пота. Наступало блаженство. Никитыч, не торопясь, забрался на верхнюю полку и, покряхтывая, утроился там поудобней.
- Ты с непривычки сразу наверх не лезь – согрейся малость внизу, – напутствовал он меня. Я присел на среднюю полку. Благодатное тепло разливалось по всему телу. Только сейчас я ощутил, что прилично промёрз, находясь почти весь день на улице.
- Давай-ка, поработай малость веничком, - попросил Никитыч, - сперва берёзовым.
Я выбрал берёзовый веник, хорошенько стряхнул его и принялся легонько охаживать им спину и бока Никитыча.
- Ох, хорошо, ай, как хорошо! – озвучивал он мою работу. Потом была небольшая передышка в предбаннике, и снова полок и блаженное постанывание Никитыча. После очередной передышки в предбаннике он велел мне лезть на верхнюю полку, сам выбрал из ушата подходящий веник и принялся им охаживать меня с величайшим усердием. «Садистское блаженство» – так после первого посещения настоящей парилки назвал я это занятие.
После бани Никитыч позвал меня пить чай, заваренный таёжными травами и берёзовой чагой. Отказаться было невозможно. Клавдия Терентьевна, жена Захара Никитовича, встретила нас с весёлой улыбкой.
- С лёгким паром! Прошу к столу. Поужинаем, чайку попьем. Я мельком взглянул на часы. До поезда было меньше получаса.
- Да ты не гляди на часы, чай, дома семеро по лавкам не ждут!? – Заметив мой взгляд, сказала Клавдия Терентьевна.
- Не ждут, – подтвердил я её проницательность.
- Заночуешь у нас, а утром, около семи, поезд. Как раз к работе и успеешь.
Я согласился. Долго мы сидели этим вечером втроём. Я слушал рассказы гостеприимных хозяев об их интересной и нелёгкой жизни.
- Вот только с информацией у нас нынче слабовато. Есть маленький приёмничек, да батарейки к нему нигде не купить, «Крона» называется, – посетовал Никитыч.
- Я вам постараюсь помочь. – пообещал я. У вас ведь электричество всё время есть?
- Да, почти всё время. Редко отключают.
Спать меня уложили, в жарко натопленной горнице на широкой старинной кровати с мягкой периной и кучей пуховых подушек.
Рано утром, затемно, разбудил меня Никитыч.
- Вставай, Миша, пора. Через полчаса поезд.
На кухне Клавдия Терентьевна уже топила печь. На столе стояла тарелка с гречневой кашей, исходившей мясным ароматом.
- Поешь перед дорогой. В городе, небось, некогда будет позавтракать. Успеешь на поезд. Тут ходу пять минут.
Я не стал отказываться. Быстро съел кашу с мясом, поблагодарил хозяев, взял с вешалки пальто, шапку и сумку. В сумке что-то было. Я вопросительно глянул на хозяев.
- Там тебе гостинец положили. – сказал Никитыч.
- Спасибо! Я к вам ещё приеду. Можно?
- Приезжай, приезжай! – в один голос ответили Никитыч и Терентьевна.
На работе новый год начался с относительного затишья. Праздничные мероприятия закончились, и клиентов почти не было. Пользуясь этим затишьем, я брал на работу конспекты и учебники и готовился к сессии. Как-то, в середине дня, когда клиенты отсутствовали, я сидел за своим столом, уткнувшись в учебник.
- Здравствуйте! – раздался передо мной нежный женский голос. Я поднял голову от книги:
- Здрав – ст - вуй –те! – запинаясь, произнес я. Передо мной стояла Таня!
- Каким ветром? – спросил я, оправившись от неожиданности.
- Я хотела поговорить с тобой про Валеру. – перешла на «ты» Таня.
- Что же я могу рассказать тебе про Валеру? – недоуменно спросил я.
- Но ведь ты давно его знаешь и можешь рассказать мне о нём.
Я не стал спорить с Таней в холле, на виду у других сотрудников, а пригласил на своё место одного из радиомехаников и повёл её в комнату отдыха.
- Давай, спрашивай, – предложил я Тане, усадив её на диван.
- Ты понимаешь, Валера ко мне очень хорошо относится. Он очень положительный, не пытается совершить со мной что-нибудь недопустимое. Он говорит, что любит меня, хотя мы знакомы меньше двух месяцев и встречались всего около десяти раз. Он говорит, что хочет на мне жениться. Я не против. Он мне очень нравится! Но после поездки на турбазу он чем-то расстроен и ничего не говорит о нашей (Таня замялась, подыскивая подходящее слово, губы её задрожали) совместной жизни, – закончила она свою мысль. Я не знаю, что мне делать дальше. Дело в том, что летом я заканчиваю институт. У нас уже было распределение. Я должна ехать работать в школу в своём родном городе. Если бы в ближайшее время мы поженились (последнее слово Таня буквально выдавила из себя), я могла бы написать заявление об изменении распределения и остаться здесь. А после защиты диплома сделать это будет невозможно. А как же мы будем жить тогда?! Он здесь, а я там!… Слёзы брызнули из Таниных глаз. Этот женский аргумент во всех случаях для меня был убийственным. Я растерялся, начал бормотать что-то невнятное и, в конце концов, замолчал.
Скоро интенсивность слёзного потока из глаз Тани уменьшилась, и через минуту слёзный поток иссяк. В руках Тани появилось маленькое зеркальце. Я деликатно извинился и, сославшись на срочное дело, вышел на пару минут. Когда вернулся, увидел Таню спокойно сидящей на диване. Она внимательно листала какой-то журнал. Лицо её было невозмутимо спокойным, а на губах блуждала загадочная улыбка.
- А что ты знаешь о прежней жизни Валеры? – спросил я Таню.
- Он мне много рассказывал о своей жизни. О судьбе родителей, о бабушке, о первой жене, о дочке, о практике на урановых рудниках.
«Об этом он мне ничего не говорил», – подумал я.
- Ну, что же, ты очень много знаешь о нём, и, как мне кажется, у тебя не должно быть никаких сомнений в его искренности, – как можно дипломатичней сформулировал я свою мысль. - А по поводу того, что он перестал говорить о вашей свадьбе, я думаю, что он просто хочет преподнести тебе приятный сюрприз.
Про себя я решил в ближайшие дни поговорить с Валерой. Пусть успокоит девушку.
В один из ближайших вечеров, не заходя после работы домой, я отправился в общежитие геологов. В знакомой комнате горел свет, но никого не было. Посидев минут пять и немного согревшись (на улице очень холодно), я отправился на поиски. За одной из дверей были слышны голоса и смех. Я приоткрыл дверь. Несколько человек, сидевших за столом, повернули в мою сторону головы:
- А, Михаил! Заходи, гостем будешь.
На лицо все ребята были знакомы, но по имени всех я не помнил.
- Присаживайся. Валера скоро с работы придёт, а Гриша… - Наверно на третьем этаже у Нади, – продолжил я.
- Совершенно верно. – подтвердили ребята.
- Ну, тогда я их в комнате подожду, – сказал я и вышел.
В комнате женихов, так про себя я назвал комнату Валеры и Гриши, я разделся, взял с полки один из толстых альбомов с репродукциями картин и стал его листать. Примерно через пол - часа дверь резко распахнулась, в комнату вошла Таня, следом за ней Валера. Оба поздоровались со мной, как будто моё присутствие в этой комнате было совершенно закономерным. Валера (джентльмен) помог Тане снять пальто, аккуратно повесил его на вешалку, усадил Таню на стул, затем разделся сам и, извинившись, вышел из комнаты.
- Как ваши дела? – спросил я Таню, как только дверь за Валерой закрылась.
- Я его после нашего разговора сегодня первый раз увидела, – тихо сказала Таня.
- Ну, ничего, не волнуйся, всё будет хорошо, – обнадёжил я Таню.
В комнату заглянул Валера:
- Вы тут займитесь чем-нибудь, я буду на кухне ужин готовить.
- Ты знаешь, Таня, Валера так неопределённо ведёт себя по отношению к тебе потому, что процедура развода с женой не так проста, как кажется. Он ведь настоящий мужчина, и не любит бросать слова на ветер, привык держать своё слово, а в данной ситуации от него мало что зависит.
- Я понимаю, – тихо произнесла Таня. – Только не знаю, что мне делать?
Мы надолго замолчали. Мысль о том, как помочь моим друзьям в сложившейся ситуации неотступно преследовала меня на протяжении нескольких дней, и сейчас моя беспомощность меня просто бесила. «Должен быть какой-то выход», – твердил я себе. В комнату зашел Гриша:
- Здравствуйте! – Ничуть не удивился он нашему присутствию. Осмотрел комнату и молча вышел. Мы снова остались вдвоём.
- Что мне делать? – посмотрела на меня с надеждой Таня.
- Ты его любишь? – спросил я.
- Да. – Тихо произнесла Таня.
- Вот и люби! Изо всех сил! И вместе вы преодолеете все невзгоды. «Гуртом и батьку бьют!» - так хохлы говорят.
- Я знаю, – улыбнулась Таня. – У меня папа с Украины.
В комнату вошел Валера:
- Меня Гриша подменил на кухне.
- Ну, вот и хорошо, теперь и поговорить можно, – сказал я и посмотрел поочерёдно на Таню и Валеру.
- Ребята, давайте не будем прятать голову в песок, как страусы. Все мы отлично понимаем, что сложилась очень трудная жизненная ситуация. Я имею в виду ваши взаимоотношения. И если вы будете врозь, друг от друга, решать эту проблему, то ничего не получится. Одна голова хорошо, а три лучше, чем две, – переиначил я известную пословицу. - Валера, ты можешь без утайки рассказать нам, как у тебя идут дела с разводом?
- Я отнес документы в суд. Их приняли и назначили рассмотрение на начало марта. У них там такой порядок. Ни на какие уговоры они не идут. А в загсе заявление на регистрацию примут только тогда, когда у меня будет свидетельство о разводе, а потом ещё два месяца испытательный срок. А Таня (он полным любви взглядом посмотрел на Таню) должна подать заявление в институт до конца марта. У нас просто нет такого времени! – с отчаяньем в голосе произнёс Валера.
-Ситуация и вправду трудная, – подумал я. И все-таки! Нужно искать выход.
- Валера, а кто ещё, кроме нас троих, знает о сложившейся ситуации? – Спросил я.
- Пожалуй, никто. – равнодушно ответил Валера.
- А ты знаешь, сколько раз в жизни я попадал в трудные ситуации, и когда впоследствии рассказывал о своих бедах друзьям и знакомым, мне часто говорили: «А где же ты раньше был? Надо было сказать мне, и никаких проблем не было бы». Почему бы и вам не поделиться своими проблемами с близкими друзьями и подругами.
У Тани вдруг округлились глаза:
- Господи, – произнесла она – да ведь у Лены мама работает судьей в краевом суде. Она всегда повторяет: «Девчата, не горюйте, в тюрьму я вас не пущу!» В шутку, конечно. Можно, я поговорю с ней? – И Таня вопросительно посмотрела на меня.
- А у меня ведь девчата в загсе знакомые, – вспомнил я кстати. Недавно я отремонтировал у них большой магнитофон, на котором они исполняют марш Мендельсона и другую музыку для новобрачных. Они ещё пошутили: «Приходи регистрироваться, без очереди оформим».
- А ведь чем чёрт не шутит», – подумал я. Валера повернулся ко мне, в глазах его светилась искорка надежды.
- Ребята, запомните: открывают тому, кто стучится. Давайте будем искать те двери, за которыми нам могут помочь, и будем стучать. Это, конечно, образное выражение, но, мне кажется, его нужно взять на вооружение! – закончил я своё оптимистическое выступление.
Внезапно резко распахнулась дверь! На пороге стоял Гриша с большой сковородой, полной жареной картошки.
- Стол освобождайте быстрей! – морщась, как от зубной боли – закричал Гриша.
- Да ему же сковорода руки обжигает! – мелькнула у меня мысль. Я схватил брошенный Валерой на кровать шарф и с его помощью перехватил у Гриши сковороду. Валера бросился убирать со стола книги и документы, а Таня стала дуть на Гришины пальцы.
Но вот сковорода заняла почётное место посредине стола, вокруг неё появились болгарские маринованные огурчики, крупными кусками нарезанная селёдка, буханка чёрного хлеба, связка бубликов, сахар, разномастные чайные чашки и, наконец, обыкновенный кирпич, на который был водружен большой чайник с кипятком. Началось пиршество. К моему удивлению, Таня не стала жеманничать и принялась за еду наравне с нами, мужчинами.
За ужином продолжали обсуждение житейских проблем. Гриша, как бы невзначай, сказал, что в конце февраля у них будет свадьба, и что Надя уже подала заявление о переводе её в одну партию с ним.
- Ну вот, а ты боялся, что Надя не пойдёт за тебя замуж. –Ехидно подковырнул я Гришу.
- И вы тоже не вешайте нос! – обратился я к Тане с Валерой.
К концу ужина пришла Надя. Она весело поздоровалась с нами и обратилась к Грише:
- Что же ты у нас от пельменей отказался, а здесь картошку уплетаешь? После ужина посидели ещё недолго, обсуждая текущие проблемы повседневной жизни. Но, как говорится, в гостях хорошо, а идти надо. Я засобирался домой. Следом засуетилась Таня – у неё завтра, рано утром, очень важные дела.
- Ты меня проводишь? – спросила меня Таня, вопросительно взглянув на Валеру. Валера охотно поддержал её просьбу: «Да, Миша, проводи, пожалуйста, вам ведь по пути». Надя с Гришей принялись собирать со стола посуду, Валера помог одеться Тане, и мы с ней вышли на улицу.
Темнота безлунной ночи и порывы леденящего ветра встретили нас за дверью общежития. Слова «Собачий холод» были для такой погоды вполне уместны. Я взял Таню под руку, и мы быстрым шагом направились в сторону её общежития. Шли молча. Холодный ветер и сильный мороз не очень располагали к светским беседам. У дверей своего общежития Таня нарушила вынужденное молчание и предложила мне зайти на несколько минут в холл общежития – погреться. Я охотно согласился.
В холле, по обеим сторонам от входной двери, висели две длинные батареи отопления. У одной из них стояли девушка с парнем и о чём-то тихо разговаривали. Мы прижались к другой батарее, и буквально через минуту я почувствовал, что делать этого не следует. Даже одежда не могла защитить тело от палящей батареи.
- Осторожно! – запоздало предупредила меня Таня – батарея очень горячая.
Пару минут мы стояли молча, впитывая тепло батареи и вдыхая тёплый воздух. Но вот Таня прервала молчание:
- Как ты думаешь, у нас получится что-нибудь? – спросила она, разумеется, имея в виду сроки регистрации брака.
- Ещё как получится! – уверенно ответил я.
- Скорей бы, – с глубоким вздохом промолвила Таня и отвернулась лицом к окну.
- Ну, я пошел дальше. – сказал я, слегка пожал Танину руку и вышел на улицу под леденящие порывы январского ветра.
На другой день мне удалось выкроить час времени для поездки в загс. Девушки меня встретили приветливо, сказали, что музыка у них работает нормально, но они всё равно рады моему приходу. Мне хотелось поболтать с ними на свободные темы, но у меня не было времени, и я, без всякого предисловия, изложил им цель своего визита. Девушки выслушали очень внимательно, перекинулись между собой несколькими фразами и выдали мне своё резюме: они могут принять от Валеры и Тани заявление о регистрации до расторжения прежнего брака в суде. После принятия заявления они могут выдать заявителям справку о том, что от них принято заявление на регистрацию брака, и регистрация эта назначена на такое-то число. Это всё было в рамках существующего закона «О семье и браке». Распрощавшись с приветливыми девушками, я поспешил на работу.
Вечером, не заходя в своё общежитие, я поспешил в общежитие к моим новым друзьям. Дверь в знакомую комнату была приоткрыта, но в ней никого не было. Негромко играл магнитофон. Любимая Гришина кассета была только что включена. Я разделся, снял с полки большой альбом с репродукциями картин Лувра и уселся к столу. В комнату вошел Гриша.
- Привет! Ты уже пришел? Ну, жди, скоро Валера заявится, а я на кухню.
С этими словами Гриша, прихватив из тумбочки какой-то пакет, вышел. Я продолжил рассматривать Валерины альбомы и слушать Гришину музыку. Ещё несколько раз в комнату заходил Гриша. Каждый раз он доставал из тумбочки какой-нибудь пакет или баночку и снова уходил на кухню. Но вот громко хлопнула дверь в коридоре, послышались шаги нескольких людей, открылась дверь в комнату, появился Валера. Повернув голову в сторону коридора, он попрощался с кем-то невидимым, вошел в комнату, разделся и подошел ко мне с протянутой рукой. Лицо его было озабоченным и каким-то обиженным. Я пожал протянутую руку и улыбнулся как можно веселее: «Выше голову, жених»!
- Куда уж выше? – Горестно вздохнул Валера. Я предложил ему сесть и внимательно меня выслушать. Валера послушно присел на край своей кровати: «Слушаю». Я подробно рассказал ему о своём визите в загс. К концу моего рассказа лицо Валеры повеселело, и он стал даже улыбаться. Потом он вскочил с кровати, надел пальто и, на ходу надевая шапку, выскочил в коридор. Уже оттуда донёсся его голос: «Я быстро, не уходи никуда!»
- Что с ним случилось? – входя в комнату, спросил Гриша.
- У тебя что там, на кухне? – спросил я.
- Да, там варится, – неопределённо ответил Гриша.
- Ну, тогда пошли на кухню, – предложил я. Там я подробно рассказал Грише о своём визите в загс.
- Так это же здорово! Теперь он хоть спать по ночам будет, – высказал своё мнение Гриша, не забывая помешивать ложкой в кастрюле. Ещё минут двадцать мы беседовали, наконец, Гриша объявил: «Готово!» Мы направились в комнату, но тут распахнулась входная дверь, и Валера в распахнутом пальто буквально втащил в коридор тоже в распахнутом пальто Таню.
- Вот! – Весело произнёс Валера, – рассказывай ей всё сначала. Он бесцеремонно затолкал меня в комнату и завёл туда Таню. Следом вошел Гриша:
- Ужинать будем? – невозмутимо спросил он с весёлой улыбкой.
Сначала мне пришлось для Тани рассказать о своём визите в загс, и только потом мы стали отдавать должное кулинарному искусству Гриши.
- А я сегодня поговорила с Леной. Когда я ей рассказала о нашей проблеме, она сказала: «Да я в доску расшибусь, а лучшей подруге помогу!» Она обещала сегодня же поговорить со своей мамой.
Ужин закончился в приподнятом настроении. Грозные тучи над головами моих друзей стали развеиваться, и можно было заняться своими повседневными делами. Я засобирался домой. Мысленно я был уже там, среди конспектов и учебников. Распрощавшись, я вышел на улицу. Было тихо и почти тепло. С неба падали крупные хлопья снега.

6
Несколько дней я жил в обычном графике: днём работа, вечером учёба. В воскресенье, рано утром, я взял приготовленную накануне коробку с профессиональным радиоприёмником и поспешил на вокзал. Надо было выполнить своё обещание. Я вышел на маленькой станции, когда солнце только-только вышло из-за горизонта. В его утренних лучах ослепительно сверкал свежевыпавший снег. По санной колее и следам лошадиных копыт я с большим трудом добрался до знакомых домиков. Аккуратно расчищенные тропинки вели от жилого домика к хозяйственным постройкам. Струйка дыма над трубой говорила о том, что хозяева уже не спят. Я постучал в плотную дощатую дверь. Долго никто не откликался. Я постучал сильнее. Внутри домика хлопнула дверь, послышались неспешные шаги.
- Ты чего это стучишь, забыл, как дверь открывается? – Послышался ворчливый голос Клавдии Терентьевны. Звякнула щеколда, дверь медленно открылась.
– Ба, да это же Миша! Каким ветром? – удивилась Клавдия Терентьевна.
- Заходи быстрее в хату, – засуетилась она, пропуская меня в домик. Я вошел в знакомую кухню. Было уютно и тепло. В печке горели, потрескивая, дрова. На ней стояли две большущие кастрюли. «Наверно, для живности корм готовят», - подумал я.
- Я сейчас за Захаром сбегаю, – суетилась Терентьевна, – он там по хозяйству управляется.
- Может, я сам? – предложил я.
- Нет. Там у нас собаки, чужих не любят, – и Терентьевна, накинув фуфайку, вышла из домика.
Я разделся, распаковал коробку, достал из неё старенький, но вполне надёжный приёмник ТПС - 54, поставил его на стол в комнате, подсоединил вместо антенны кусок провода и включил его в розетку. Медленно нагрелись лампы, загорелся зелёный глазок индикатора настройки, и из динамика послышались шорохи и шумы эфира. Я покрутил ручку настройки: музыка, русская и иностранная речь, снова музыка и четкий голос диктора из Москвы. Я отрегулировал громкость и вышел на кухню. За дверью послышались голоса, дверь открылась, вошел Захар Никитыч, следом Клавдия Терентьевна.
- Здравствуй, Миша! – широко улыбаясь, протянул мне обе руки Никитыч. Мы тебя не ждали, но это не тот случай, когда нежданный гость хуже татарина.
- А откуда это у нас музыка? – вдруг спросила Терентьевна и прошла в комнату.
- Да ты погляди, старый, что он привёз! – раздался из комнаты её радостный голос. Никитыч тоже прошел в комнату, я следом за ним.
- Ну, спасибо, удружил! – Дрогнувшим голосом произнёс он. Терентьевна уже хлопотала на кухне. На печке вместо одной из больших кастрюль уже стояла большая чугунная сковорода, а хозяйка чистила крупную картошку.
- Вы позанимайтесь чем-нибудь, а я пока картошки поджарю, –как бы извиняясь, сказала Терентьевна. Мы с Никитычем уселись за стол, и я стал обучать его правилам пользования радиоприёмником. И ещё я доверительно спросил у него, когда будет ближайший поезд?
- А куда тебе спешить, в выходной день? – удивился он.
- Да вот, хвосты у меня в институте, надо подтягивать.
- Это дело святое, учиться нужно с усердием, тогда и толк от учёбы будет, - уверенно высказал своё мнение старый геолог Захар Никитыч. Он ещё немного пощёлкал переключателем, покрутил ручки приёмника.
-Хороша вещь! – с восторгом произнёс он.
Терентьевна позвала к столу. После завтрака Никитыч позвал меня на улицу – подворье посмотреть. Вышли во двор, прошлись по аккуратно расчищенной тропинке до баньки.
- Эх, попариться бы, – вздохнул Никитыч и вопросительно взглянул на меня. Да нет уж, давай учись! И решительно повернул в обратную сторону.
- Минут через двадцать будет поезд, – не останавливаясь, сказал он. И скажи, сколько стоит этот приёмник?
- Да вы что! – Искренне возмутился я. – Он мне просто так достался, я только отремонтировал его и всё.
- Ну, ладно, не кипятись. – примирительно сказал Никитыч. Мы вошли в дом:
- Давай, провожай гостя. – обратился он к Терентьевне.
- Как же так! – всплеснула руками Терентьевна. – Не успел порог переступить и уже уезжает!
- Так надо! – Коротко ответил Никитыч. Я быстро распрощался, с этими добрейшими людьми и поспешил к станции.
Больше двух недель я не появлялся на работе, а в общежитие приходил поздно вечером и рано утром уходил. Сессия! Она у меня сложилась удачно. Не помню уже, то ли в конце января, то ли в начале февраля, вечером ко мне в общежитие заявились Валера с Таней, весёлые и счастливые.
- Поздравляй нас, мы подали заявление! В середине марта регистрация! – сообщили они мне в один голос.
- От души поздравляю! А я вот только-только отстрелялся. Все «хвосты» подобрал и даже авансом кое-что сдал.
- Ой, как здорово! – захлопала в ладошки Таня. Валера крепко пожал мне руку.
– Поздравляю!
- Это дело нужно отметить. Давайте в воскресенье поедем на турбазу, там отметим наши успехи и попаримся в бане, – предложил я.
- А кто нам там баню приготовит? – с сомнением спросил Валера.
- Да есть там хорошие люди, – неопределённо сказал я.
- Поедем, поедем! – снова захлопала в ладошки Таня. Ребята посидели ещё немного. Таня всё расхваливала девушек из загса, какие они добрые и отзывчивые.
- Между прочим… - Таня загадочно посмотрела на меня, – одна из них очень интересовалась, есть ли у тебя невеста? Я поспешил перевести разговор на другую тему.
На следующее утро я шагал на вокзал. Знакомый поезд из видавших виды вагонов, немногочисленные пассажиры, суетливо занимавшие лучшие места в этих вагонах – всё, как и в прежних поездках. Я устроился у мутного окна, сквозь которое с трудом можно было рассмотреть окружающий пейзаж. Впрочем, занятый своими мыслями, я не обращал внимания на пробегающие за окном зимние пейзажи. Два выходных дня, заработанные досрочной сдачей экзаменов и зачётов, плюс один законный выходной позволяли мне воплотить в жизнь один давнишний план. Но, назвавшись груздём, то есть, предложив друзьям поездку на турбазу, я разрушил свои первоначальные планы. Впрочем, нет худа без добра. Отдых и баня на турбазе с друзьями тоже немалого стоят.
Знакомая станция встретила меня первозданной тишиной, снежной белизной и упоительно свежим воздухом. Дорога в гору, к турбазе, была хорошо укатана полозьями саней и утоптана лошадиными копытами, и я быстро дошел до знакомых домиков. Над крышей жилого домика, как и в прошлый мой приезд, вился лёгкий белесый дымок. Я громко постучал в дверь. Долго никто не открывал. Постучал вторично – итог неизменный. Открыл дверь, вошел в знакомые сенцы. Сквозь дверь из домика доносилась громкая музыка. «Вот почему мне не открывают?» – про себя усмехнулся я и громко постучал в дверь. За дверью умолкла музыка, и, спустя несколько секунд, дверь открыл Никитыч.
- Ба! Да каким же это ветром? Среди недели? Заходи! – он широко распахнул дверь. В домике топилась печка. На печке стояли знакомые большие кастрюли. Из комнаты донеслись знакомые позывные радиостанции «Маяк».
- Раздевайся, присаживайся, – суетился Никитыч. – Скоро Терентьевна придет. Она там по хозяйству с живностью управляется. Ты сегодня хоть не спешишь?
- Не спешу, – успокоил я его.
- Может баньку? – с надеждой в голосе, спросил Никитыч.
- Где наша не пропадала?! Давай баньку!
- Вот это да! Вот это дело! – засуетился Никитыч. В домик вошла Терентьевна.
- Да у нас гость?! Каким ветром среди недели?
Я давно заметил: среди людей, проживших вместе многие годы, устанавливается некий одинаковый образ мышления. Они не только одинаково думают, но и мысли свои выражают одинаковыми словами. Так и сейчас, Никитыч и Терентьевна выразили своё удивление по поводу моего приезда совершенно одинаковыми словами.
- Сейчас завтрак приготовлю, – засуетилась Терентьевна.
- Давай, готовь, а мы пойдём баньку затопим.
- Ой ли!? Неужто до вечера к нам?
- До вечера, до вечера, – подталкивая меня к выходу, заверил Терентьевну Никитыч.
По дороге к бане я рассказал о цели своего визита.
- Да нет никаких проблем! – уверенно сказал Никитыч. Приезжайте, отдыхайте, парьтесь. Все сделаем в лучшем виде. Возьмите только путёвку в профкоме управления. Это формальность, но мне для отчёта нужно. А лучше бы вы приехали с ночёвкой в субботу.
Я согласился с таким предложением. Около часа я колол дрова, чистил топку, растапливал. Никитыч запряг Буньку и два раза съездил за водой. Терентьевна позвала перекусить – много есть перед баней нельзя, и голодным тоже в баню не ходят. Вечером Никитыч проводил меня до поезда: «Заодно подышать свежим воздухом».
На следующий день я зашел в общежитие геологов. Как всегда, дома был один Гриша. Ему не нужно было писать отчёты, составлять схемы, карты, графики, он работал пару часов в день и сейчас лежал на своей кровати с каким-то детективом в руках. Завидев меня, он живо подхватился и поправил постель. Поздоровались. Не ожидая вопросов, Гриша доложил: «Они сегодня после работы идут в кино». Я понял: ждать бесполезно.
- Передай Валере, что на турбазу лучше ехать в субботу вечером. А ещё нужно взять в профкоме путёвку для отчёта.
- Всё сделаем, – весело сказал Гриша. Мы с Надей тоже поедем.
Договорились о встрече на вокзале в субботу, и я отправился домой.
В субботу вечером мы весёлой дружной компанией погрузились в знакомый поезд и отправились активно отдыхать на знакомую турбазу. На маленькой станции нас встречал тусклый фонарь и первозданная тишина, нарушаемая звуками удаляющегося поезда. Собачий лай встретил нас на дальнем подходе к домикам. Потом послышался мужской голос, обращённый, очевидно, к собакам. Собачий лай затих. Несколько раз, наверно для порядка, одна из них лениво тявкнула, и наступила тишина, нарушаемая только скрипом снега под нашими ногами. Из тени домиков появилась человеческая фигура. Я без труда узнал в ней Никитыча. Приблизившись к нему, мы дружно поздоровались.
- Доброго здоровья вам! – весело ответил он. А я уже заждался, думал, поезд опаздывает. Ну, проходите в хату, Терентьевна там уже стол накрывает.
Дружно ввалились в маленький домик, стало тесно и шумно. Девушки принялись помогать Терентьевне, а мы отправились посмотреть барак. Никитыч топил в одном из них печку, и было уже довольно тепло. Пахло хвоей и дымом.
- Печка долго не хотела разгораться, – как бы оправдываясь, сказал Никитыч. – Давно не топили.
Вернулись в домик. В комнате был накрыт большой стол. Но даже за этим, относительно большим столом все разместились с трудом. Кто-то пошутил: «В тесноте, да не в обиде». Выпили по маленькой под солёные грибочки и квашеную капусту. Ещё по одной за здоровье хозяев этого дома, потом за здоровье гостей. Раскрасневшаяся Терентьевна затянула: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня»… Замолчала. «Вот под музыку бы! – Мечтательно произнесла она. – Дед, может, сыграешь?»
- Да ты что? С моими-то пальцами сейчас только на аккордеоне играть! - с горечью произнёс Никитыч.
- А у вас что, аккордеон есть? – живо поинтересовался Валера.
- Да есть, трофейный. Лет десять уже в руки не брал. Мы, как по команде, повернулись к Валере. Он почему-то покраснел.
- А можно мне попробовать? – робко спросил он.
- Да конечно можно, если владеешь инструментом. С этими словами Никитыч стал на колени и извлёк из-под кровати чёрный футляр, покрытый слоем пыли.
- Вот! – жестом фокусника он распахнул крышку футляра. В неярком свете лампочки сверкнул перламутр корпуса и черно-белые клавиши. Никитыч бережно достал инструмент из футляра и подал Валере. Столь же бережно Валера принял инструмент, набросил на плечи ремни, отодвинул свой стул к окну, закрыл глаза, глубоко вздохнул и быстро пробежал пальцами правой руки по клавишам. Аккордеон откликнулся чистыми, приятными для слуха звуками.
- Сразу видно – мастак! – с восторгом воскликнул Никитыч. Валера ещё несколько раз пробежал по клавишам и кнопкам, потом глубоко вздохнул, прикрыл глаза и растянул меха. Комнату заполнила мелодия. Через секунду Терентьевна продолжила свою песню: «Не морозь меня, моего коня»… Сначала робко, а потом всё уверенней песню подхватили девушки и Никитыч. В руках Валеры аккордеон пел и плакал. Песня кончилась, но аккордеон не умолк, а только сменил мелодию. Затем ещё и ещё. Знакомые и незнакомые мелодии сменяли друг друга. Мы сидели притихшие, завороженные мелодиями в исполнении действительно большого мастера. Бледность на лице и капельки пота говорили о том, какого физического напряжения стоит Валерию эта игра.
Смолкла музыка. Две светлые слезинки стекали по морщинистым щекам Терентьевны; отрешённо, сжав руки в кулачки, смотрела перед собой Таня; прижавшись всем телом к Грише, сидела Надя. Мёртвая тишина воцарилась в комнате. Наконец, заговорил Никитыч: «Вот это музыкант! Вот утешил, так утешил»! Все ожили, зашевелились, пряча друг от друга глаза.
- Давайте чай пить. – предложила Терентьевна.
За чаем засиделись за полночь. Валера ещё раз брал аккордеон:
- Можно я для себя? – Спросил он, обведя всех взглядом. Никто не возразил. Зазвучала резкая громкая мелодия. Что-то мужественное и героическое… Да это же Григ! Норвежский композитор, редко исполняемый в нашей стране. Все слушали молча и сосредоточенно.
Утро было солнечным и тихим, но ночной морозец, не желая уходить в небытие без жертв, яростно кусал за нос и за уши. Над домиком уже вился белёсый дымок, а возле сараев Никитыч запрягал Буньку. Я подошел к забору. Две большие собаки неизвестной породы скорей для порядка, чем со злости, облаяли меня сквозь щели в заборе. Никитыч сердито прикрикнул на них, и они отошли, обиженно виляя хвостами. Он распахнул створки ворот: «Но, Бунька», - скомандовал лошади, и она послушно тронулась с места, вывезла сани за ворота и остановилась. «Вот это дрессировка», – подумал я. Никитыч скомандовал: «Вперёд, Бунька», - и лошадь послушно тронулась по накатанной дороге в сторону станции. Дед был задумчив. Я спросил его, не прихворнул ли он ненароком?
- Нет, слава Богу, всё в порядке, – спокойно ответил он. Я вот всё про Валеру думаю. Вроде геолог, учился на геолога, а сам - музыкант! Таких редко встретишь.
- А, вы вон о чём. Хорошо, я расскажу вам про него, что знаю, – предложил я. Пока мы возили воду (три рейса сделали - по выражению Никитыча), я рассказал ему о судьбе Валеры.
- Да, жизнь! – неопределённо выразился он.
Над трубой барака уже вился дымок. Значит, проснулись мои друзья.
- Пойдём, посмотрим, чем они там занимаются, – предложил я.
- Да ты уж сам давай смотри, а я пойду баньку затапливать, пускай нагревается.
В бараке уже все встали и сидели у печки – грелись. Большой чайник посвистывал на плите, на столе лежали кульки и пакеты с продуктами.
- Как там, на улице? – кутаясь в куртку, спросила Таня.
- «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои!» - процитировал я весело. Никитыч пошел баньку растапливать, воды уже навозили.
- Это что же, мы на всё готовенькое приехали!? – с горечью в голосе произнёс Валера. Как нехорошо получается! Лицо его покраснело до кончиков ушей. Он вопросительно смотрел на нас. Потом обратился ко мне:
- Что же ты нас не разбудил? Какой стыд! Три здоровых парня и две девушки сидят у печки, греются, а двое стариков готовят им баню! Все понуро повесили головы.
- Да не горюйте вы так, – попытался я их успокоить. Мы вдвоём с Никитычем навозили воды, дрова у него с осени заготовлены на все нужды – тут целая бригада работала. А вы приехали отдыхать по путёвке, всё законно. Кстати, не забудьте путёвку Никитычу оставить. И вообще, пора чай пить.
Все засуетились. Девушки быстро начали «сервировать» стол. Гриша поднялся с табуретки и решительно направился к двери: - Пойду всё-таки, помогу Никитычу.
Мы не стали его удерживать. Ситуация была всё-таки неловкой. Но тут дверь открылась, и в барак вошла Терентьевна.
- Доброго вам утра! Как спалось, не замёрзли? На улице-то холодно. Так вот я и пришла вас на завтрак звать. Каши наварила тыквенной на молоке – очень полезная! Пойдёмте, ребята! Она смотрела на нас как-то особенно, по-матерински. Мы стояли в растерянности.
- Пойдёмте, ребята! – прервала неловкое молчание Надя.
- Да, конечно, пойдём, – поддержал её Валера. Я, честно говоря, хотел бы ещё разочек подержать в руках аккордеон. Очень хороший инструмент!
В тепле маленького домика пахло парным молоком и тыквенной кашей. Из радиоприёмника звучала бодрая музыка. У печки на коврике сидела большая серая кошка, раньше я её не видел. Кошка поднялась, выгнула спину дугой, подошла к Тане и потёрлась о её ногу. Таня подхватила её на руки и прижала к груди: «Какая хорошая!» Расселись за стол. Терентьевна поставила перед каждым по полной тарелке источающей изумительный аромат тыквенной каши: «Ешьте, ребята, мы с Никитычем рано позавтракали – привычка». Было как-то неловко, но голод не тётка, и мы с аппетитом принялись за вкуснейшую кашу. Пили чай, когда в домик вошел Никитыч.
- Приятного аппетита! – с порога пожелал он нам. А я вот тоже чашечку за компанию с вами выпью. Холодно на улице. Дело к полудню, а не теплеет.
Он налил себе в свою персональную кружку чай и сел к нам за стол.
- Можно мне немного поиграть на аккордеоне? – спросил Валера.
- Как это можно!? Не можно, а нужно! Я, может, ради этого и в дом зашел.
Валера достал из стоявшего в углу футляра аккордеон, накинул на плечи ремни. Мы все притихли. Никитыч тихо поставил на стол кружку с недопитым чаем, Терентьевна поставила в дверях, между кухней и комнатой, табуретку и села на неё. Кошка тут же запрыгнула к ней на колени. Валера начал играть. Одна, другая мелодия. Никитыч молча поманил меня пальцем: «Сходи в баньку, дровишек подкинь». Я вышел на улицу и направился к бане. Казалось, что на улице стало холоднее, чем было утром. В бане было уже жарко. Я подбросил в широкую топку несколько толстых берёзовых поленьев и отправился в обратный путь. Звуки аккордеона доносились из домика даже на таком расстоянии.
- Через часик можно париться, – на ухо доложил я Никитычу. В ответ он молча кивнул головой.
Первыми париться пошли мужчины – такова традиция. Вчетвером в маленькой парилке было тесновато, но когда Никитыч слегка поддал, Валера скатился со средней полки, а затем и вовсе выскочил из парилки, и мы остались втроём. Гриша оказался заядлым парильщиком. Он до изнеможения отходил веником Никитыча, и тот вышел в предбанник подышать, потом Гриша принялся за меня. Не в пример деду, я сопротивлялся недолго и тоже выскочил в предбанник. На деревянной лавке сидел весь красный Никитыч и слегка розовый Валера. У меня мелькнула коварная мысль!
- Валера, пойди, отшлёпай хорошенько Гришу, ему самому неудобно себя хлестать веником, – попросил я Валеру.
Отзывчивый и добропорядочный Валера с готовностью нырнул в парилку. Дед посмотрел на меня с укоризной:
- Зачем ты его послал туда? Он ведь не выдержит!
- Ничего, Никитыч, он упрямый – выдержит, – возразил я.
Из-за двери парилки доносились удары веника и приглушенные голоса, потом наступила короткая тишина, и снова возобновились шлепки веника и голоса. Мы с Никитычем уже начали беспокоиться, когда шум в парилке прекратился, и в предбанник вышли оба друга…. Оба красные, как варёные раки, и оба еле держались на ногах. Мы быстро уступили им место на короткой лавочке.
- Ну что, пойдём ещё разочек? – предложил Никитыч.
- Пойдём, пусть ребята отдыхают, – согласился я. Мы вошли в парилку. Снаружи, со стороны топки, раздавались женские голоса.
- Наши женщины подтапливают, - прокомментировал голоса Никитич. Второй заход у нас был недолгим.
- Пора и честь знать, – сказал дед, – женщинам тоже нужно побаловаться.
Просохнув, мы потеплее оделись и поспешили в домик. Женщины парились и вовсе недолго.
После сытного обеда стали собираться домой. Добрые старики хлопотали вокруг нас, будто мы были их родными детьми. Они взяли с нас слово, что через две недели мы снова приедем к ним в баню. Терентьевна всё пыталась навязать нам молока, картошки, грибов или квашеной капусты.
Две недели несли с собой свои заботы, огорчения и радости. Гриша всё активней собирался на заброски. Заброски, на языке геологов, - это высадка передового десанта на место будущего головного лагеря, геологической партии. В задачу этого десанта входит строительство столовой, бани, штабного домика, заготовка дров, поиск источников воды и другие хозяйственные работы, на которые, в разгар полевых работ, времени не будет. Почти каждый вечер после работы я заходил на час-другой в общежитие к своим друзьям. На кухне уже безраздельно хозяйничала Надя. Она готовила ужин, мыла посуду, ремонтировала Гришину полевую одежду. В комнате почти постоянно звучала музыка в Надином вкусе. Она любила популярные эстрадные песни в исполнении восходящих звёзд Магомаева и Кобзона. Впрочем, когда кто-нибудь из ребят ставил кассету с другими мелодиями, она нисколько не возмущалась.

7
Валера приходил с работы поздно, часов в восемь вечера. Он задерживался, работая с секретными документами, которые нельзя было брать домой. Приходила Таня, молча слушала музыку, иногда поглядывая на будильник, лежащий на боку – стоя он не ходил. Обсуждали житейские дела, строили планы, слушали музыку. Три недели оставалось до свадьбы Нади и Гриши. Иногда девушки уходили на третий этаж к Наде обсуждать какие-то свои женские дела. Гриша в это время бегал покурить. Надя просила его бросить курить, но у Гриши никак не получалось.
Как-то Таня принесла молодёжную газету. В газете был анонс на предстоящую премьеру спектакля «Парень из нашего города» в Театре юного зрителя. Она уже побывала в кассе театра, но билетов на премьеру не продавали. Показ премьерного спектакля планировался по пригласительным билетам. Запретный плод всегда сладок, разгорелись дебаты: как попасть на премьеру. Я пытался урезонить потенциальную публику: «Жизнь спектакля премьерой не заканчивается, посмотрим рядовой спектакль – ничего страшного». Как ни странно, характер проявил Гриша: «Вам хорошо, вы можете и на рядовой спектакль попасть, а я в то время уже бог знает где буду». Было приятно услышать это от Гриши, который всего один раз в жизни побывал в театре. «Ничего, – успокоил я его, - я постараюсь что-нибудь придумать».
На следующий день я зашел в райком комсомола к своему товарищу, занимавшему пост первого секретаря райкома. Поговорив для приличия о делах комсомольских на работе, я уж совсем было собрался спросить про пригласительные билеты на премьеру, но тут секретарь сам выручил меня: «Тут вот премьера намечается. Очень патриотичный спектакль. Вот тебе пригласительные билеты, распространи среди комсомольцев». Я взял из его руки два десятка пригласительных билетов. «Премьера! «Парень из нашего города», - прочитал я. Искренне поблагодарив секретаря, я выскочил из кабинета. Я хорошо знал его повадки. В «нагрузку» к билетам он мог дать ещё и какое-нибудь комсомольское поручение. Я поделил билеты пополам. Половину отдал в общежитие геологов, а вторую половину с трудом распространил среди своих коллег по работе.
В театр пришли десять человек из общежития геологов и шесть человек из нашего телеателье. Мне было стыдно и обидно за своих коллег по работе, но свои эмоции я оставил на потом. Валера был, как и в прошлый поход в театр, безукоризненно одет и галантен по отношению к женщинам. Таня не спускала с него влюблённых глаз. Вместе они смотрелись, действительно, как молодая чета из высшего общества прошлого века. Многие женщины из театральной публики поглядывали на них, кто с восторгом, а кто и с завистью. Особенно мне запомнилась одна пара. Элегантный, но излишне полный мужчина лет сорока в шикарном костюме, сшитом по фигуре, и молодая, лет под тридцать, дама в дорогом вечернем платье, увешанная ювелирными украшениями. Дама висела на руке своего спутника, бесцеремонно показывая пальцем в сторону Тани с Валерой. Мужчина повернул голову в сторону моих друзей, буквально стряхнул со своего локтя руку женщины и величественно удалился в сторону буфета. Оставшись одна, женщина злобно посмотрела в сторону моих друзей и отправилась вслед за своим кавалером.
Гриша, в новом костюме, при галстуке, аккуратно подстриженный, выглядел вполне прилично. Некоторая скованность в движениях говорила о том, что эта одежда для него непривычна и неудобна. Надя в тёмном облегающем костюме с красивой аккуратной причёской выглядела, как молодая учительница. Она то и дело подбадривала Гришу, пытаясь отвлечь его внимание от самого себя. «Надо было ему этот костюм поносить немного дома, чтобы привыкнуть к нему», - подумал я.
Спектакль явно удался. Публика долго не отпускала актёров со сцены. Наконец аплодисменты умолкли, и мы вышли в холод февральской ночи. Плотно затянутое тучами ночное небо и порывы холодного ветра заставили нас поторапливаться, обсуждение спектакля было отложено до более благоприятных времён. Некоторое время мы шли все вместе. На одном из перекрёстков мне нужно было сворачивать. Я стал прощаться. Пожимая мне руку, Валера тихо сказал: «Ты не забыл, что послезавтра у них свадьба»? Разумеется, он имел в виду Надю и Гришу. «Конечно, не забыл», – успокоил я его. Мы расстались. Я ускорил шаг и спустя двадцать минут вошел в тёплый вестибюль своего общежития. «До чего же приятно входить в тёплый дом с промозглого холода ночной улицы», - подумал я, поднимаясь в свою комнату на втором этаже.
Свадьба Гриши и Нади состоялась в столовой геологоуправления. Из родных новобрачных на торжестве была только старшая сестра Нади, приехавшая из небольшого городка на юге края. Сёстры были очень похожи друг на друга, но разница в возрасте была заметной, и некоторые гости принимали Надину сестру за её маму. Было много поздравлений и подарков, тостов и пожеланий. Были зачитаны приказы по управлению об изменении фамилии Нади и о переводе её в Утанакскую партию. Председатель профсоюзного комитета многозначительно намекнул о начале строительства нового дома для работников управления. Было много веселья, шуток и танцев. Свадьба удалась.
Молодожены переселились в отдельную комнату на первом этаже общежития. Через несколько дней Гриша уезжал «на заброски». Шла интенсивная подготовка к предстоящему отъезду. Одновременно, менее интенсивно, шла подготовка к очередной свадьбе. Благодаря старанию многих людей, регистрация брака Валеры и Тани была назначена на середину марта. Валера выглядел ещё более худым, чем обычно. Много работы по отчётам за прошедший сезон, неприятности с разводом и подготовка к свадьбе подорвали его силы. Я специально зашел в общежитие к Тане. Вахтёрша придирчиво расспрашивала меня, кто я и зачем мне нужна Таня. Наконец она безапелляционно заявила: «У неё жених есть, и вызывать её для других мужиков я не буду!» Выручили девчонки. По моей просьбе они вызвали Таню.
- Что случилось!? - испуганно спросила Таня, глядя мне прямо в глаза.
- Ещё ничего не случилось, но может случиться что-нибудь нехорошее, – сердито ответил я.
- А что может ещё случиться?
- Что, что? У тебя жених может до свадьбы в Кощея превратиться!
- Как это!? – совсем испугалась Таня. Слёзы показались в её глазах.
- Давай станем в уголок и поговорим спокойно.
Я объяснил Тане, в какой ситуации находится Валера, что ему сейчас нужно хорошее питание, душевный покой и уверенность в завтрашнем дне.
- Поэтому тебе нужно взять бразды правления в свои руки. Уделяй ему больше внимания, помогай, чем можешь, уйми свои женские капризы. Я понимаю, что тебе приятно, когда Валера исполняет твои капризы. Но ты должна беречь его силы. Вот закончится вся эта горячка с его отчётами, с твоим дипломом, с вашей свадьбой, потом у вас будет не очень долгая разлука, всего на полгода, и долгая счастливая жизнь. В полоску, – добавил я.
- Почему в полоску? – улыбнулась сквозь слёзы Таня.
- Потому что у большинства людей вся жизнь в полоску: то белая полоска, то чёрная. Так и живём. А иначе и жизнь скучна. В борьбе с трудностями мы закаляем силу и волю, а в светлые полосы мы отдыхаем и оцениваем свои победы и достижения. Глаза у Тани просохли и заблестели отвагой:
- Я всё сделаю для нашего счастья! – твёрдо сказала она.
Я ушел, уверенный в том, что Таня непременно выполнит своё обещание.
Приближалось Восьмое марта – забота и головная боль большинства мужчин.
Утром по пути на работу я поскользнулся на тротуаре и, едва удержав равновесие, не упал. Это незначительное событие вернуло меня на землю с высот полёта моих мыслей. Я осмотрелся по сторонам и с удивлением заметил – Весна. Да, Весна! Бледное весеннее небо, почерневшие сугробы на обочинах тротуаров и дорог, сиротливо-голые ветви тополей, тонкий ледок, образовавшийся за ночь на вчерашних лужах, и особый, ни с чем не сравнимый запах - Весна! На работе царила обычная предпраздничная суета. Все вдруг вспомнили о неисправных магнитофонах и проигрывателях, о барахлящих телевизорах и молчащих радиоприёмниках. Приближался праздник, и вся эта техника должна была работать и приносить людям радость. Днём на улице было тепло. Таяли грязные кучи снега, текли ручьи и ручейки талой воды, весело щебетали воробьи, пережившие суровую зиму, женщины каким-то чудным образом преобразились, и, глядя на них, можно было уверенно заявлять: «Пришла Весна»!
Забежала Таня, именно забежала. Вся запыханная, розовощёкая, в лёгкой косыночке и знакомом, по первой встрече, сиреневом пальто.
- Здравствуй, я к тебе по делу. Ты не подумай, что я что-нибудь просить. В общем, Таня замялась, через десять дней у нас регистрация. Я думала, свадьба как свадьба, ну, как у Гриши с Надей. А Валера говорит, что в такое напряженное время отвлекать людей на свадьбу неудобно. Они ведь там все по ночам работают. Я помогаю Валере, и по работе кое-что делаю, и кушать готовлю. Гриша уехал, так я даже ночевала там два раза, - при этих словах Таня густо покраснела. - Ты не подумай что плохого. Просто поздно ночью ходить опасно.
- Я и не подумал ничего плохого. Вы ведь оба очень порядочные люди, и вам вовсе не обязателен штамп в паспорте для того, чтобы начать супружескую жизнь. Вы можете зарегистрироваться в загсе, когда вам назначено, а свадьбу можете сыграть, когда будет такая возможность и желание.
Лицо Тани слегка помрачнело:
- Я думала, ты меня поддержишь, а ты Валеру поддерживаешь.
- Ничего, не горюй, всё будет хорошо! – попытался я успокоить Таню. Я к вам сегодня вечером забегу. Договорились?
Таня улыбнулась:
- Ладно, мы будем ждать.
После работы я зашел в магазин «Дары тайги» и купил хороший кусок сохатины. «Валера специалист по приготовлению оленьего мяса, вот пусть отвлечётся от своих расчётов и постоит на кухне за плитой», – подумал я, совершая эту покупку.
В общежитии стояла полная тишина. Не слышно было звуков музыки и разговоров. Постучал в знакомую дверь. «Мало ли что там у них» - подумал я.
-Открыто! – Раздался голос Валеры.
Я толкнул дверь и вошел в комнату. На столе, на кроватях лежали папки, карты, кипы бумаг, карандаши и линейки. За столом сидели Таня и Валера и сосредоточенно что-то писали. Я поздоровался и объявил перерыв. «Ещё десять - пятнадцать минут, и всё», – взмолился Валера. Таня согласно кивнула головой. Я пошел на кухню и принялся разделывать принесённое мясо. Минут через пятнадцать подошел Валера. Посмотрел на мою работу, отобрал у меня нож и принялся за работу сам.
- Что у вас со свадьбой? – безразличным тоном спросил я.
- Ты видел, сколько работы? – Вопросом на вопрос ответил Валера. Свадьба отнимет немало времени, а его у нас нет, – констатировал он.
- И что же, вы отменяете свадьбу?
- Нет, не отменяем. Но я не хочу, чтобы свадьба была скорой, не запоминающейся. Таня не заслуживает такой свадьбы. Мы зарегистрируемся. Отметим это в очень узком кругу, а после окончания полевого сезона мы закатим настоящую свадьбу и поедем в свадебное путешествие на круизном теплоходе.
- По-моему, идея замечательная, – высказал я своё мнение. - А как к этой идее относится Таня?
- Она относится довольно скептически. Ей хочется всё и прямо сейчас.
- Давай вместе попытаемся её уговорить.
- Попробуем, – не очень уверенно согласился Валера.
Во время ужина состоялся откровенный разговор, можно сказать, в узком кругу. Мне было неловко вмешиваться в семейные отношения моих друзей, но не хотелось, чтобы между ними пробежала черная кошка в самом начале их совместной жизни. Впрочем, Таня неожиданно быстро согласилась с предложением Валеры, и наш ужин закончился в полном семейном согласии. За чаем Валера неожиданно предложил:
- Ребята, а давайте я вас быстренько нарисую.
- То есть, как нарисуешь? – удивился я.
- Очень просто, карандашом, – спокойно ответил Валера. С этими словами он взял картонную папку и достал из неё лист бумаги.
- Вам придётся посидеть около получаса на своём месте, особо не двигаясь.
Валера сел в углу комнаты у окна и стал рисовать. Угасший было разговор, благодаря Тане, возобновился в спокойном, доброжелательном тоне. Мы с Таней пили чай, а Валера рисовал. Мне было очень любопытно, что он рисует, но я не мог встать и посмотреть.
Спустя полчаса Валера представил на наш суд своё творение. Рисунок был очень чётким и правдивым. Пожалуй, только лицо Тани было красивей, чем оригинал, но это право художника – такой он её видел. Мне рисунок очень понравился своей реалистичностью. Даже разномастная посуда на нашем столе была прорисована очень правдиво. И ещё, я был удивлён очередным талантом своего друга.
- Ребята, давайте послушаем хорошую музыку, – предложила Таня.
- Давай, на твой вкус, – согласился Валера.
Таня поставила в магнитофон кассету с фрагментами сочинения Чайковского «Времена года».
- В чём отличие классической музыки от эстрадной? – улучив момент, пока Таня ходила на кухню, спросил я Валеру. В ответ, Валера посмотрел на меня взглядом барана на новые ворота.
– Ты серьёзно это спрашиваешь?
- Конечно, серьёзно, я не могу найти различия.
- Во-первых, эстрадные мелодии – это одна-две музыкальные фразы, на которые положены стихи. Эти фразы постоянно повторяются на протяжении всей песни в разных интерпретациях. Серьёзные, классические произведения состоят из постоянно меняющихся мелодий, но, как правило, охваченных одной музыкальной темой. Вот сейчас, например, звучит музыкальная тема осени. Художник передаёт своё видение чего-либо с помощью красок, писатель – с помощью слов, композитор – с помощью звуков. Классическую музыку нужно слушать, не отвлекаясь на другие занятия, нужно вслушиваться и пытаться понять её. А когда поймёшь, перед тобой возникнут образы и события, навеявшие композитору эту музыку. Это вкратце. А вообще, эта тема очень обширна, и твоим музыкальным образованием мы займёмся в другой раз.
Через час я покинул своих друзей со спокойной душой. Назревавший семейный конфликт был ликвидирован, Я получил урок музыкального ликбеза, и впереди засверкал безоблачный горизонт.
Весенние дни бежали своим чередом со своими радостями и огорчениями, с переменой погоды и настроения. Миновал и праздник Восьмого марта. Волей судьбы я встретил его в другом городе, в отчем доме.
Наступил день регистрации Валеры и Тани – рабочий день, четверг. Я отпросился с работы и с раннего утра бегал по городу в поисках цветов. «Готовь сани летом» - гласит одна народная мудрость. «Дорога ложка к обеду» - гласит другая мудрость. А я заранее нигде не договорился о цветах, теперь бегал и искал их «перед обедом». Наконец, по подсказке одного товарища, в частном секторе, мне удалось за безбожную цену купить букетик тепличных цветов. К назначенному времени я, с фотоаппаратом и букетом, появился в общежитии геологов. Валера был один. На столе, источая тонкий аромат, стоял изумительный букет роз. От удивления у меня открылся рот. Валера, повязывая у зеркала галстук, скосил на меня глаза: «Закрой рот. Цветов никогда не видел?» Галстук был безукоризненно повязан, пиджак одет, невидимые пылинки стряхнуты с плеч. Передо мной стоял жених Валерий Васильков! Чисто выбритый, подстриженный, в идеально сидящем костюме, подтянутый и стройный, каким и должно быть настоящему графу. В комнату вошел Василий. Мы поздоровались.
- Давно не виделись, что редко заходишь? – Пожал мне руку Василий.
- Да, дела всё.
- Машины у подъезда, – продолжил Василий. Выходите, я за Надей.
Две «Волги» – такси стояли у подъезда. Мы разместились в них и поехали к Таниному общежитию. Валера пошел за Таней, а я вышел из машины и приготовился сфотографировать их при выходе. Они появились втроем. Валера элегантно вёл под руки Таню и её подругу Лену. Я успел сделать пару кадров. Несколько минут езды, и мы у входа в загс. Валера, как и подобает настоящему кавалеру, выводит из машины девушек. Я снова успеваю сделать пару кадров. Заходим в загс. На ходу я подключаю к фотоаппарату вспышку – в загсе темновато. Несколько минут стоим в холле. Из зала регистрации вышла знакомая девушка, приветливо поздоровалась с нами, персонально мне улыбнулась.
- Прошу жениха с невестой и свидетелей пройти в зал регистрации! – Торжественно провозгласила она и широко распахнула дверь. «Дверь в счастливое будущее моих друзей» – высокопарно подумал я, входя в зал регистрации. Процедура регистрации заняла несколько минут. Я успел сделать несколько кадров, а потом вручил фотоаппарат одной из девушек и попросил сфотографировать нас всех вместе. Она сделала это очень профессионально.
Покинув здание загса, мы вернулись в общежитие геологов. Действительно, всё произошло очень буднично. В моей памяти всплыли воспоминания из детства о буйных деревенских свадьбах с безудержным пьянством, с плясками и драками.
Хозяйственная Надя и не менее хозяйственный Василий подготовились к этому мероприятию по-своему. В течение десяти минут стол в комнате Валеры был уставлен выпивками и закусками в ассортименте, достойном события. Небольшое застолье затянулось допоздна. Оказалось, что в общежитии не так уж и пустынно. Приходили люди, в основном, мужчины, поздравляли молодоженов, желали им всего, что положено в таких случаях. Уходили, сославшись на занятость, или задерживались ненадолго.
Наступил очередной день. Обычный рабочий день с обычными делами и заботами. И всё-таки, что-то было не так, как всегда. Состояние благодушия и умиротворённости не покидали меня весь день. Только вернувшись домой вечером, после работы, я понял причину такого состояния. У меня исчезло состояние беспокойства за судьбу своих друзей – Валеры и Тани. Наконец-то они самым законным образом вместе. С удовольствием поужинав в буфете, я завалился на кровать с фантастикой братьев Стругацких. Молодцы ребята, здорово пишут!
Недели две спустя, я отправился после работы навестить своих друзей.
- Половина медового месяца уже миновала, можно и мне уделить немного внимания, – думал я по пути в знакомое общежитие. Постучал в знакомую дверь. Ответа нет. Толкнул, дверь открылась. В комнате чистота и порядок, никого нет. Прошел на кухню – никого. Заглянул в одну, другую комнату. На кровати с книжкой в руках лежит знакомый парень. Поздоровались. Парень, не могу вспомнить его имя, вскочил с кровати.
- Ты к Валере? – спросил меня. Я ответил утвердительно.
- Мне кажется, они пошли в кино. Это было часа два назад, – неуверенно сказал парень. – Да ты присаживайся. Сейчас чай согрею.
Парень выскочил из комнаты. Я присел на край соседней кровати, взял в руки книжку, брошенную парнем на свою кровать: В.К. Арсеньев. «В дебрях Уссурийского края». Очень хорошая книга, особенно для тех, кому приходится работать в тайге. Немного полистал книгу, прочитывая знакомые места. Вернулся с чайником парень. Достал из тумбочки заварку, насыпал в кружку, залил кипятком. Достал оттуда же две чайные чашки, кулёк с конфетами и пачку печенья. Беседуя про то, про сё, пили чай. Потом парень робко спросил:
- А ты не мог бы отремонтировать японский приёмник?
Я поинтересовался, откуда у него японский приёмник.
- Брат в загранку ходит на теплоходе. Привёз в подарок.
Он достал из шкафа маленький транзисторный радиоприёмник и подал мне. Я пообещал заняться им на работе. Через незакрытую дверь из коридора послышался хлопок входной двери и голоса людей. Парень быстро вскочил из-за стола и выглянул в приоткрытую дверь. Вернулся к столу:
- Пришли твои друзья, – недовольным голосом сказал он.
Я вежливо постучал в знакомую дверь. С некоторых пор это стало необходимым. Знакомый голос из-за двери: «Открыто». Вхожу: Таня расчёсывает свои красивые волосы у зеркала, Валера вешает одежду в шкаф.
- Ты куда пропал, бесстыжий? – обращается ко мне Таня, продолжая расчёсывать свои волосы. Валера крепко пожал мне руку:
- Действительно, куда ты запропастился?
Таня закончила заниматься своей причёской, взяла чайник и направилась к двери: «Сейчас чай будем пить». Я весело рассмеялся.
- Ты что смеёшься? – удивился Валера. Таня недоумённо остановилась в дверях и вопросительно смотрела на меня.
- Да меня в этом доме уже напоили чаем и даже работой наградили, – сказал я, показывая маленький японский радиоприёмник.
- Так это же приёмник Толика. Он давно просил меня передать тебе приёмник для ремонта, – смущённо сказал Валера. Таня не растерялась:
- Ну, тогда ждите, пока я ужин приготовлю.
- Рассказывай, как у тебя дела с отчётами? – обратился я к Валерию.
- Всё нормально, – начал свой рассказ Валера. – Отчёты сдал, получил задание на полевой сезон этого года. Начал комплектовку к выезду в поле. Где-то в середине апреля вылетаю в партию.
В голосе Валеры звучали грустные нотки. Я понимал его. Меньше чем через месяц он улетает на полгода в тайгу на работу. Молодая жена остаётся здесь одна с неопределёнными перспективами на дальнейшую жизнь.
- Ты знаешь, мне предложили по окончании полевого сезона перейти на работу в управление, стать кабинетным работником. Но я не представляю себя без геологического молотка, без костра, без палатки, без комаров, в конце концов! – уже со злостью, в голосе закончил Валера. - Придётся ему сделать больно, для его же пользы, – подумал я.
- Теперь я понимаю твою первую жену, – начал я. Ты любил не её, а себя и свою работу, и я очень боюсь, что эта история повторится с Таней. Ты не можешь без молотка, без тайги, а она не может без чего-то другого. Это только в песне хорошо поётся: «Я уехала в знойные степи, ты ушел на разведку в тайгу»…. В жизни всё значительно сложней. Сейчас ты должен думать не «я хочу», а «нам нужно», которое, в свою очередь, складывается и дифференцируется из двух «я хочу», твоего и Таниного. Потом, Бог даст, появится и третье, самое главное, - « я хочу». Ты же умный мужик, порядочный, честный, – подсластил я пилюлю, а рассуждаешь, как заядлый эгоист.
Валера долго сидел молча, вероятно, осмысливая мою «пламенную» речь. Потом он встал, прошелся по комнате, остановился возле меня: «Ты прав! Мне нужно учиться жить по-новому». Улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и сказал вполголоса:
- Ты только Тане ничего не говори.
- Подари мне свой рисунок, на котором мы с Таней. – Попросил я. Валера недоумённо, посмотрел на меня:
- Какой рисунок?
- Ну, ты нарисовал нас в прошлый раз, когда мы ужинали здесь.
- Сейчас посмотрю, - с готовностью открыл дверку шкафа Валера. Он извлёк оттуда кипу папок, набитых бумагами, разложил папки на кровати и начал перекладывать лежащие в них бумаги.
- Ты извини, тут Таня похозяйничала.
- А можно посмотреть? – спросил я.
- Да, конечно.
В папках были десятки, если не сотни, рисунков карандашом. Были просто наброски, были законченные, проработанные рисунки. Были портреты, картинки живой природы, бытовые рисунки и даже шаржи на неизвестных мне людей. Но вот мелькнуло знакомое лицо – Гриша: лохматая шевелюра, густая борода, ковбойка, сапоги и большущая подборная лопата в руках. Наконец, нашелся и наш рисунок. «Можно взять?» - снова спросил я Валеру. «Конечно, конечно», - с улыбкой ответил он.
С дымящейся кастрюлей вошла Таня.
- Быстро освобождайте стол, мойте руки и за стол! – повелительным голосом сказала она. За ужином Таня рассказала о своих делах. Последняя практика заканчивается в начале мая, и начинается дипломная работа. Распределение пересмотрели и оставили пока её в резерве деканата. Как пишут в газетах, «ужин прошел в тёплой дружественной обстановке».

8
Ночью поднялся сильный ветер. Он злобно гудел в голых ветках уличных тополей, гремел плохо закреплёнными листами железа на крышах, раскачивал уличные фонари и гнал по улицам обломки веток и различный мусор. К утру ветер стал утихать и на город посыпался снег. Хулиганистый ветер поначалу ещё закручивал снежинки в замысловатые вихри, но потом, очевидно, устал и затих. Снег повалил сильнее, уличные звуки становились всё глуше и глуше. Я выглянул в окно. Белая пелена снега скрывала от глаз не только дома на противоположной стороне улицы, но даже стволы деревьев, стоящих в пяти метрах от стены нашего общежития. Мягкий пушистый снег, покрывший землю, замаскировал многочисленные лужи, покрытые льдом, и они стали предательски скользкими. Редкие машины с трудом пробивались по улице. Пешеходы протаптывали тропинки на тротуарах, проклиная природу и непогоду.
Я не без труда преодолел триста метров, отделявших общежитие от работы. Часов до десяти утра был на работе в гордом одиночестве. Не было никого из работников и не было никого из клиентов. День обещал быть спокойным.
Следующие три дня понадобились солнцу, чтобы растопить выпавший снег и смыть талой водой весь мусор и грязь, накопившиеся за зиму. Наступили ясные тёплые дни, на деревьях заметно набухали почки, в городских парках и скверах появились перелётные птицы. Дни стали заметно длиннее. Наступил апрель – обманщик.
Я собирался зайти в общежитие геологов, но меня опередил Анатолий, тот самый, у которого в комнате я дожидался прихода моих друзей. Он подошел, поздоровался и спросил о судьбе своего японского приёмника.
- Через три дня я уезжаю в поле, – как бы оправдываясь, сказал он. Хотелось бы взять приёмник с собой. Я вручил ему отремонтированный радиоприёмник и попросил передать Валере, что я зайду к нему вечером.
Знакомая дверь была приоткрытой. Из-за двери доносилась музыка, что-то классическое. Для приличия постучав в дверь, я распахнул её и вошел в комнату. Никого нет. Мне очень нравилось приходить сюда, открывать любую дверь, входить в комнаты, садиться, слушать музыку или читать, что попадётся под руку, и заставшие тебя в своей комнате хозяева нисколько не удивляются твоему присутствию, а усаживают за стол и угощают чаем. Я сел на табуретку, взял «Атлас мира», лежавший на столе, и стал его листать. Минут через пять в комнату влетела Таня.
– Ты уже здесь? – нисколько не удивившись моему присутствию, прощебетала она. Сейчас Валера придёт, он в очереди за свежей рыбой стоит. Будем ледяную рыбу жарить.
Я выложил перед Таней пачку фотографий.
- Ой! Это с нашей регистрации! Таня уселась на кровать и стала рассматривать фотографии. Потом спохватилась:
- Ой, у меня же там бельё кипит! – Выскочила из комнаты, вернулась через пару минут, снова стала рассматривать.
Стукнула входная дверь, послышались шаги. Открылась дверь, и вошел Валера. На лице его не было озабоченности, не покидавшей его в последнее время. Лёгкая, почти безмятежная улыбка на губах, и только в глазах затаилась плохо скрываемая печаль. Наспех поздоровавшись, он отправился на кухню жарить ледяную рыбу.
- Ты тут посиди один, а я пойду, помогу ему. – Виноватым тоном сказала Таня и вышла следом за Валерой.
От скуки я включил магнитофон и поставил первую попавшуюся кассету. Надо отдать должное обитателям этой комнаты - с момента появления здесь магнитофона количество кассет выросло раз в двадцать. Теперь они занимали целую полку, специально сделанную для них. Из динамиков зазвучал голос Тамары Миансаровой:
За окном, моим окном, дождь крутые дороги лижет.
За окном, твоим окном, бродит ночь по горам…
«И песня в тему», – улыбнулся я про себя.
Слышно мне в тишине, как минуты разлуки уходят,
И плывут над землёй, словно годы, плывут облака…
- Тик – тик - так – стучат часы у тебя на руке…- промурлыкал я про себя строку припева. Увеличив громкость звучания магнитофона, я пошел на кухню, оставив дверь открытой. Мне было интересно узнать, как выглядит ледяная рыба.
На плите уже вовсю шкварчала сковородка, заполненная мелкой рыбой, похожей на корюшку. В раковине Валера домывал её остатки. Она была практически без чешуи и совсем прозрачной. Сквозь её тело просматривался позвоночник и содержимое внутренностей. «Ну что же, попробуем, какая она на вкус?» – подумал я.
На вкус рыба оказалась отменной. Был только один недостаток: рыбы оказалось маловато. Мы дружно решили через пару дней этот недостаток исправить.
Завели разговор о скором отъезде Валеры в поле. Уже отправлялись грузы, готова документация, отъезжающие проходили медкомиссию. Я завел разговор о корыстном: вряд ли мне когда - нибудь придётся побывать в тех местах, куда отправляется Валера. Но мне хотелось бы получить хотя бы фотографии этих мест. Я приготовил маленький простой фотоаппарат «Смена» и несколько кассет с плёнкой, чтобы вручить Валере. Вся беда в том, что фотографией Валера никогда не занимался, но я надеялся уговорить его попробовать это сделать. На глазах у Валеры я зарядил в фотоаппарат плёнку и показал, как им пользоваться. «Попробуй, пофотографируй, что сочтешь нужным, а через два дня я заберу плёнку и отпечатаю фотографии. Ты посмотришь, что получилось, и внесёшь коррективы в съёмки». Меня горячо поддержала Таня. Ей тоже захотелось увидеть те места, где будет работать Валера.
Через два дня в опустевшем общежитии мы снова ели жареную ледяную рыбу. Разговор вертелся вокруг отъезда Валеры, Таниных экзаменов и защиты диплома. В душе я завидовал Валерке, переживал за Таню, но на виду вёл себя весело и уверенно. Между тем до отъезда Валеры оставалось всего восемь дней. Мне не хотелось лишать моих друзей драгоценных часов общения между собой, и, сославшись на дела, я скоро откланялся.
Наступил день отъезда. Первая декада апреля, но на небе не было ни облачка, солнце жарило, как в июле. Ещё не распустились листья на деревьях, и прохожим негде было прятаться от палящего солнца. Валера, Таня и я стоим на автобусной остановке в ожидании автобуса до аэропорта. У ног Валеры, на раскалённом асфальте, лежит здоровенный рюкзак. Я попробовал поднять его. Килограмм тридцать, не меньше. Показался переполненный автобус. Остановился, зашипел дверями. Несколько человек покинули его душную утробу, что никаким образом не прибавило свободного пространства внутри. Я подтолкнул скромного Валеру к двери и стал его втискивать в автобус. Мимоходом пропихнул между собой и Валерой Таню и стал втискивать в автобус их обоих. В автобусе громко ругалась кондуктор: «Заканчиваем посадку, автобус переполнен!» Ворчали пассажиры, сжимаемые входящими, но мне всё-таки удалось втиснуть в автобус моих друзей. Напоследок, видя, что мне в автобус не залезть, я сунул в руку Тане пакет с фотографиями, снятыми Валерой. Дверь автобуса с трудом закрылась и отделила меня от Валеры на долгих семь месяцев.
Спустя несколько дней ко мне на работу зашла Таня. Лицо её было грустным, глаза припухшие, голос едва слышимый. Она была буквально в трауре. Я посмотрел на неё вопросительно. Она тихо произнесла: «С ним что-то случилось. Четыре дня прошло, а от него ни письма, ни телеграммы». Я отвёл Таню в комнату отдыха, усадил на диван, налил воды из графина и стал не спеша рассказывать о прописных истинах. О том, что Валера, может, сидит где-нибудь в промежуточном аэропорту и ждёт погоду или попутный рейс самолёта, а если он уже и долетел, то отправить телеграмму ему все равно неоткуда – там нет почты. А письма к ним, в партию, привозят с оказией от ближайшего почтового отделения, до которой километров двести. «И вообще, – закончил я, – если ты будешь так много плакать, то станешь некрасивой дурнушкой, и Валера тебя не станет любить». Эти слова подействовали на Таню, как ушат холодной воды. Какая же женщина хочет стать дурнушкой!? Таня ушла от меня успокоенной, по крайней мере, внешне. Прощаясь, она спросила: «Можно, я буду к тебе иногда заходить?» «Разумеется, особенно когда тебе будет нужна помощь или поддержка». «Спасибо!» – и Таня выпорхнула за дверь.
В природе бушевала весна. Ещё не распустились листья, но кроны деревьев уже зеленели набухшими почками; на газонах, в парках и скверах уже вовсю зеленела молодая трава; на обочинах дорог и на лесных полянах зажелтели цветы одуванчиков, а вокруг них зажужжали шмели и пчёлы. Пролетели над городом стаи диких уток и гусей; девушки принарядились в яркие весенние платья, а пенсионеры заняли свои места на лавочках во дворах и скверах. Прибавилось забот у студентов. Приближалась сессия, а у некоторых и защита диплома. У меня тоже прибавилось забот: Стало больше работы: скоро сессия. Время летело стремительно и неумолимо. Я везде катастрофически не успевал. Да ещё в голове постоянно сверлила мысль: «Надо бы Никитыча и Терентьевну навестить».
Отшумели первомайские праздники, отгремели салюты Дня Победы. Но вот над городом снова загремело и засверкало. Первая майская гроза – раскатистая и напористая - весело и неудержимо ворвалась в весенний город, смыла с крыш и водостоков прошлогоднюю пыль и опавшие прошлогодние листья. Погремела громом, посверкала молниями, попугала детей и старушек, развеселила молодёжь, прибавила работы дворникам, разбудила обывателей. Всех потревожила, всем напомнила, что пришла она – ВЕСНА!
В субботу я плюнул на все неотложные дела, рано утром сел в знакомый пригородный поезд и, спустя час, вышел на знакомой маленькой станции. Ухабистая, слабо наезженная дорога вела к знакомым домикам турбазы. По обе стороны дороги тянулось ввысь таёжное разнотравье. Местами над травой возвышались шапки кустов шиповника и подростки берёз и осин. «Недели через две можно косить», - машинально подумал я, приближаясь к домикам. Старый забор, местами аккуратно залатанный свежими досками, открытая настежь калитка, чисто подметённый двор, входная дверь в домик, открытая и подпёртая колышком, чтобы ветром не закрывало. То ли от подъёма в гору, то ли от волнения участилось дыхание. Остановился на крыльце отдышаться. За дверью слышна музыка, работает приёмник. Громко стучу в дверь. Проходит несколько секунд, дверь открывается. В дверях стоит Никитыч: «Заходи, в самый раз к завтраку. Мы тебя в окошко приметили, когда ты от станции поднимался». Вхожу в домик:
- Здравствуйте вашей хате!
-Здравствуй, касатик, здравствуй! – подходит ко мне Терентьевна, вытирает губы и по - матерински целует меня в щёку. – Заждались, все глаза проглядели, – продолжила Терентьевна ворчливо, – садись за стол, завтракать будем! – уже повелительным тоном продолжает она. Никитыч хитро улыбается, наблюдая за этой сценой:
- Ну вот, нашла объект для ворчания.
- А где же остальные: Валера, Надя, Таня? – не унималась Терентьевна.
- Соловья баснями не кормят, – вмешался дед. Давай, корми гостя.
За завтраком я подробно рассказал милым старикам обо всех событиях, произошедших в нашей молодёжной компании с момента нашей последней встречи. День в обществе милых стариков прошел продуктивно и весело. Вдвоём с Никитычем разобрали для просушки завалинку у домика, подвели два новых столба под крышу в конюшне, истопили баньку и попарились от души. Спал я в горнице на знакомой кровати. Утром помог вскопать грядки под помидоры и баклажаны. После обеда отправился домой.
Настроение было превосходным. Свежий воздух, общение с добрыми людьми, парная, небольшая физическая нагрузка - вот лекарство от хандры и лени. В общежитии вахтёрша вручила мне письмо. Я мельком взглянул на обратный адрес: «Тугуро-чумиканский район …Утанакская геологоразведочная партия». Письмо от Валеры. Валера писал, что добрался до партии нормально, только в Чумикане вышла заминка на три дня – пришлось ждать вертолёт. Сразу приступил к работе. Погода хорошая, нужно ловить момент, пока не начались дожди. Сфотографировал лагерь с разных точек и его обитателей, пожелавших запечалиться на память. Большой привет передают Надя и Гриша. Вот и всё. Простое, можно сказать, деловое письмо. Никаких просьб или пожеланий.
В понедельник, вся сияющая, как новый полтинник, ко мне на работу прибежала Таня: «Я письмо от Валеры получила, вот такое!» – развела она в стороны обе руки.
- Ну, и что же он тебе написал, если не секрет? – спросил я.
- Ой, там всего так много. Он еле добрался до своей партии. Вертолёта долго не было. А живут они в палатках. Комаров там полно. Ужас! Я бы и одного дня не выдержала!
- С каких это пор ты стала кисейной барышней? – ехидно спросил я. Таня смутилась:
- Это просто так, фантазия разыгралась. Ну, ладно, я побежала, на ходу обернулась: – Я уже дипломную работу пишу.
Не успел я ей рассказать о своём визите к старикам, она уже упорхнула.
Наступило лето. В меру жаркое, в меру дождливое. В один из выходных дней июня я съездил к старикам и с большим удовольствием покосил траву. Таня защитила диплом и уехала в отпуск к родителям. Изредка от Валеры приходили письма. Однажды на работе ко мне обратился мужчина средних лет, интеллигентного вида, в очках и с мощным загаром на лице. Я явно где-то с ним встречался, но вспомнить сразу не мог. Где?
- Я от Валеры Василькова. – сказал мужчина. Голос его тоже был мне знаком. Он просил передать вам кассеты с фотоплёнкой и просил прислать ещё чистых кассет. Он очень увлёкся фотографированием. «Узнал! – Мелькнуло у меня в голове, – это же начальник партии, Олег Иванович, фамилию вспомнить не могу».
- Вы Олег Иванович? – спросил я.
- Да, Гусаков Олег Иванович. А вы откуда меня знаете? Я в двух словах объяснил ему, где мы встречались.
- Помню, помню, вы ещё остались там париться в бане у тамошнего сторожа.
Мы договорились о встрече через неделю, и Олег Иванович ушел по своим делам. Только после его ухода я сообразил, что не успел расспросить его о моих друзьях. Неделю я всё свободное время посвящал проявке плёнок и печати фотографий. Надо отметить, что композиционное и сюжетное построение кадров отснятой плёнки было очень хорошим. А вот с длительностью экспозиции случались частые промахи. В некоторых случаях, в процессе печати, удавалось исправить бракованный кадр, а в некоторых ничего исправить было нельзя. Я написал свои замечания и советы и приложил это послание к отпечатанным фотографиям.
Пунктуальный Олег Иванович в назначенный день забежал ко мне буквально на минутку. На улице его ждала машина, а через час у него был вылет самолёта. Я вручил ему приготовленный заранее пакет. На словах попросил передать большой привет Валере, Наде и Грише.
Снова потекли однообразные дни, заполненные текущими делами и бытовыми заботами. В июле пришло письмо от Валеры. Когда вскрыл конверт, оказалось, что письмо не только от Валеры. Гриша с Надей тоже написали небольшую записку с благодарностью за фотографии, которые я отпечатал с Валериных плёнок. Валера писал, что внимательно изучил мои критические замечания по поводу его фотоупражнений и упорно работает над устранением своих ошибок. Писал, что десять плёнок, отправленные ему мной, должно хватить до конца сезона.
Как-то незаметно наступил август. Вернулась с отпуска Таня. Спокойной уверенной походкой подошла к моему столу. Поздоровалась, мило улыбнулась, поинтересовалась моими делами. Молча выслушала дежурный ответ. Я внимательно разглядывал её. Что-то в ней изменилось. Да, она стала женственней, мягче и одновременно самостоятельней, уверенней в себе. Её назначили на работу в одну из школ города где-то на окраине, в новом микрорайоне. Школа новая, коллектив тоже новый.
- Это хорошо, когда все равны с самого начала, - высказал я где-то слышанную или вычитанную фразу по такому поводу.
- Вот, с общежития выселяют, - посетовала Таня.
- Поживи в Валериной комнате, – посоветовал я.
- Там комендант строгая. Не пускает. Не положено - и всё тут.
- Ситуация…Но не горюй, пережди где-нибудь, у Лены что ли? Я попытаюсь, что-нибудь придумать. Зайди после выходных.
Эта суббота выпала у меня рабочая. В воскресенье рано утром я отправился на вокзал. Снова знакомый пригородный поезд привёз меня на знакомую станцию. Знакомая ухабистая дорога привела меня к знакомой калитке. Старики, как всегда, встретили меня радушно.
- Хорошо, что ты приехал. Я отаву выкосил, хорошее сено. Мне стог завершить нужно, а Терентьевна приболела, спину разогнуть не может. Куда уж ей сено метать наверх. А одному никак, несподручно, – виновато закончил Никитыч.
- Ты человека сперва напои, накорми, потом уж в работу запрягай, - сердито проворчала Терентьевна, сидевшая на деревянном диванчике. Непривычно было видеть её не занятой делом. В сердце дрогнула жалость к судьбе этих добрых людей.
- Может, вам в город поехать, полечиться? Может, в больницу лечь? Предложил я Терентьевне.
- Да кому же я там нужна, в городе, одна, а он – кивнула она на мужа, – хозяйство на кого оставит, если со мной в город поедет?
- Присядь, Никитыч, – предложил я. – разговор есть.
Тот послушно сел рядом с Терентьевной.
- Как говорят, не было счастья, да несчастье помогло…
Дальше я рассказал им о жилищных затруднениях Тани:
- Если Таня временно, до приезда Валеры, поживёт в вашей городской квартире, а Терентьевна поживет с ней, то обоим будет польза. Терентьевне забота и уход, а Тане крыша над головой.
Старики молча переглянулись.
- А что, это, пожалуй, дело, – задумчиво произнёс Никитыч.
- А как же ты один здесь управишься? – забеспокоилась Терентьевна.
- Как-нибудь управлюсь, – махнул рукой дед.
«Эх, была – не была» – подумал я и предложил:
- Давайте, я отпуск возьму и поживу здесь.
Старики молча переглянулись.
- Неудобно как-то тебя в это дело втягивать. Может, у тебя планы какие на отпуск были, а ты здесь его потратишь? – Наконец высказал своё мнение Никитыч.
- Как раз такие планы у меня и были, – разрушил я его сомнения. – Я хотел провести отпуск здесь, у вас. Вы не против? Старики заулыбались. Ну и слава богу! Немного перекусили молодой варёной картошкой со свежими огурцами и салом. Пошли вдвоём с дедом на хозяйственный двор. Незаконченный стог сена выглядел нелепо и сиротливо. Рядом со стогом лежали кучи свежего душистого сена.
- Вершить-то можешь? – подозрительно спросил Никитыч.
- Обижаешь! – ответил я.
- Ну, тогда лезь! – кивнул он на лёгкую лестницу, приставленную к стогу. Я залез.
Работа закипела. Около часа Никитыч без отдыха метал охапки сена наверх, а я равномерно растаскивал их по верхушке стога. Наконец, он дал команду: «Начинай вершить!» Ещё полчаса тяжелой работы, и я уже с трудом удерживаюсь на покатой вершине стога. Никитыч стал очёсывать стог граблями на длинной рукоятке. Закончив работу, несколько раз обошел вокруг стога, оглядывая его критическим взглядом.
- Хорошо! – довольным голосом произнёс он.
- Укладывай прижимы! - с этими словами он стал подавать мне длинные жерди, попарно связанные верхушками. Я раскладывал жердины на склоны стога, чтобы они прижимали сено и не давали ветру разметать стог.
Спустился со стога вниз, критически осмотрел свою работу. Ничего, не разучился. С непривычки слегка дрожали колени. Присели на толстое бревно, неизвестно с каких пор, и с какой целью, лежащее у забора. Хотелось пить, но не хотелось вставать и идти в домик. Никитыч, наверно, прочитал мои мысли:
- Зайдём-ка в баньку, водички попьем холодной, я с утра поставил там ведёрко, да заодно затопим – пускай греется. С обеда, может, и попаримся.
- Читаешь ты мои мысли.
- Мысли, они у всех людей к событию появляются, – философски изрёк Никитыч. - А событие у нас с тобой одно на двоих происходит, значит, и мысли одни у нас.
Пошли, попили холодной водички, затопили баньку. Я заглянул в бочки для воды – полные. Пошли в домик. Неугомонная Терентьевна возилась у печки.
- Сидела бы ты себе или лежала, а мы и сами управимся.
- Да мне вроде бы полегчало, дай, думаю, обед мужикам приготовлю.
- Мы и сами можем приготовить.
- Да когда же вам готовить? Вон какой стог завершить нужно. Дай бог к вечеру управиться.
- Так мы уже и управились! – весело сказал Никитыч.
- Ах ты, окаянный! Ухайдакал, небось, парня. Куда же ему с непривычки враз такая работа?!
- Да мне в радость такая работа, – вмешался я в разговор. Терентьевна, ворча что-то себе под нос, отвернулась к печке.
С обеда немного попарились. Терентьевна тоже сходила, «помылась малость в дорогу». Пришла, переоделась в длинное ситцевое платье в горошек, повязала на голову белый платочек, села на диванчик:
- Ты уж смотри за скотиной: корову хорошо выдаивай, а не-то молоко потеряет, поросятам больше зелени запаривай – пускай мясо нагуливают.
- Да ладно, тебе, сам всё знаю, – обиделся Никитич. - Сама-то смотри, в городе долго не засиживайся.
Не спеша отправились к станции. Терентьевна шла, опираясь на старинную трость, забытую когда-то и кем-то на турбазе.
Квартира стариков располагалась в центре города на третьем этаже кирпичного дома, построенного лет тридцать назад. Открыли дверь. Пахнуло пылью и чем-то нежилым, характерным для пустующего жилья. Оставив Терентьевну обживаться, я сходил в магазин. Купил соли, сахару, масла, рожек, печенья и конфет. Отнёс всё Терентьевне и поспешил на поиски Тани.
В общежитии института её не было. Вахтёрша, немного поворчав, нашла телефон Лены, Таниной подруги. Позвонили. Трубку взяла мама Лены. Я попросил пригласить к телефону Таню. «Девочек дома нет», - слегка замешкавшись, сказала она. «А вы кто ей будете, и зачем она вам нужна?» Я долго и подробно, отвечая на дополнительные вопросы, объяснял маме Лены, кто я и зачем мне нужна Таня. «Ну, хорошо, я вам верю, подождите минутку». Через несколько секунд из трубки раздался знакомый голос Тани. Я коротко изложил ей ситуацию, предложил сейчас же встретиться и пойти к Терентьевне.
Закатные лучи солнца светили мне прямо в глаза, когда я спешил от общежития к месту свидания с Таней. Вместе поднялись на третий этаж. Позвонили. Долгая минута ожидания. Но вот щёлкнул замок, и дверь открылась. В проёме двери стояла, опершись рукой об косяк, Терентьевна. Одета она была уже в тёплый байковый халат.
- Заходите, ребятки.
Жилищный вопрос для Тани был решён, а я, к своему удовольствию, отправился в отпуск на природу. Две недели с удовольствием занимался домашним хозяйством: полол грядки, убирал навоз от коровы, ремонтировал крышу и в баньке печку, возил на лошади воду, готовил обеды и занимался массой других домашних дел. Пару раз сходил в лес за грибами. Правда, грибов в этом году было немного, но жареных подосиновиков мы с Никитичем отведали.
Через две недели мы с Терентьевной поменялись местами. Она, подлечившаяся и отдохнувшая от хозяйственных дел, вернулась домой, а я, отдохнувший от городской суеты, вернулся в своё общежитие и на работу. Дома меня ждало письмо от Валеры. Короткое, деловое: дела идут успешно, много фотографирует. Некоторых фотографирует раз в неделю с целью «проследить динамику роста бороды». Сам уже похож на обезьяну. Скучает по Тане, просит помогать ей, если будет в том нужда. Думаю, Таня уже написала ему о своём житье.
Резко включился я в рабочий ритм и в институтские дела. Лето заканчивалось. Люди возвращались из отпусков, делились впечатлениями. Интересно, какими впечатлениями будут делиться со мной мои друзья по окончании полевого сезона? Я ловлю себя на мысли, что думаю о них чаще, чем о своих близких. Таня ни разу не появилась. Я не обижаюсь Скоро начало учебного года, школа новая, подготовительной работы хоть отбавляй, опыта никакого.

9
К концу месяца небо стало затягивать плотными тучами. Пару дней держалась пасмурная погода. Поздним вечером второго дня где-то далеко стали раздаваться глухие раскаты грома, в воздухе запахло дождём. Резкие порывы ветра подняли с дорог и тротуаров пыль и мусор и закружили мелкими вихрями. По-осеннему грубо зашумели листья деревьев. На улице резко наступила темнота, по крышам и асфальту застучали крупные капли дождя. Тьма усилилась, а одиночные капли дождя превратились в сплошные струи. По-прежнему где-то далеко раздавались раскаты грома. Потоки воды потекли по улицам, смывая в низкие места ливневую канализацию, мусор, пыль и рано опавшие листья тополей. Не позавидуешь тем, кого этот ливень застал на улице далеко от дома. Дождь затянулся на всю ночь. Утром небо было затянуто тучами, накрапывал небольшой дождик. Несколько дней продолжалась непогода: лили дожди, гремели грозы, мощные порывы ветра обламывали ветки деревьев. Невольно вспомнились слова Гриши: «Особенно трудно, когда начинаются дожди»… Действительно, каково им там, в сырых палатках у погасшего костра.
Всё на свете когда-нибудь кончается. На пятый день утром в окно уже светило яркое солнце, за окном щебетали воробьи и шелестели, омытые дождями, листья тополей. Днём ветер стих, солнце палило нещадно. Наступила парилка - такая жара и духота, что не было ни малейшего желания даже нос высовывать на улицу. Постепенно влажность уменьшалась, и к первому сентября в городе установилась вполне комфортная погода.
Первое сентября. Город расцвёл букетами цветов, разноцветными бантами девочек, наутюженной парадной формой и пионерскими галстуками. Во дворах школ звучали песни и музыка, на перекрёстках с жезлами в руках стояли гаишники. Настоящий праздник для всех детей, мам и пап, бабушек и дедушек.
В один из выходных, в середине сентября, я навестил стариков. Застал их обоих в добром здравии, занятых важным делом - уборкой картошки. У меня зачесались руки. Копать картошку - моё любимое занятие. Без особых предисловий я отобрал у Терентьевны копалку и ведро и азартно принялся за работу. Какое это удовольствие – выкапывать из земли большие и маленькие клубни, рассыпать их на притоптанную площадку для просушки, а потом перебирать, сортировать и опускать в погреб на хранение! Целый день мы с Никитычем занимались заготовкой второго хлеба. Управились только к закату солнца. Раза два Терентьевна пыталась приостановить нашу бурную деятельность на обед, но мы не сдавались. Солнце клонилось к закату, когда Никитыч сказал «Всё, шабаш!» и плюхнулся на низенькую лавочку у входа в погреб.
- Ну и умотал ты меня, парень! – устало произнёс он.
- Да у меня и у самого, ноги подкашиваются, – сознался я.
- Мы думали дня за три управиться.
- Идите, мужики, в баньку, пока не остыли, я истопила, а потом и ужинать будем, – вмешалась Терентьевна.
- Вот это удружила, – оживился Никитыч.
Из баньки вышли посвежевшими и одухотворёнными. Посидели на лавочке, наблюдая за солнечным закатом, отдышались от жары парной и пошли в домик. В нос ударил запах свежесваренной картошки и салата из огурцов и помидоров. Только тут я почувствовал зверский голод. Я ведь сегодня и не завтракал. К своему удивлению, поел я немного. Клонило в сон. Сквозь дрёму услышал голос Никитыча: «Ты постели ему, пускай ложится, умаялся с непривычки».
Знакомый утренний поезд вернул меня в суету городской жизни. Снова потекло однообразие повседневных забот и обязанностей. Пришло коротенькое письмо от Валеры. Никаких подробностей, только сжатая до предела информация: «Всё в порядке, живы, здоровы, график работ опережаем. Возвращение домой планируется в первой декаде октября». И на том спасибо, ждать осталось недолго, – резюмировал я.
На другой день ко мне подошла беременная женщина. Занятый делом, я мельком взглянул на неё, – Присаживайтесь, – кивнул на стул, продолжая работать.
- С каких это пор мы с тобой стали на вы? – раздался в ответ знакомый голос. Я снова поднял от стола голову и внимательно посмотрел на женщину. Загорелое лицо и загадочная улыбка.
- Надя! Ты?!
- А кто же ещё, – рассмеялась Надя. Вот, натворили мы с Гришей дел, меня и отправили домой под наблюдение врачей. Рожать уже скоро. Всё это Надя высказала без тени смущения.
- Молодцы! – подумал я о ней и о Грише.
- Я уже третий день здесь. Ищу Таню. Вот к тебе зашла. Может, ты мне поможешь.
- Я тебе помогу только после того, как ты мне всё расскажешь. А ещё лучше… Давай встретимся часов в семь вечера, пойдём к Татьяне, и ты нам всё расскажешь.
На том и порешили.
После работы я зашел в кондитерский магазин, купил торт, на трамвайной остановке купил букет осенних астр и поспешил к месту встречи с Надей. Как ребёнок радуется дорогой конфетке, так Надя обрадовалась букету цветов: - Я даже не помню, когда в последний раз мне дарили цветы! Не спеша направились к дому, в котором временно нашла себе приют Таня. Поднялись на третий этаж, позвонили, подождали, позвонили ещё – результат тот же. Я взглянул на часы – почти половина восьмого.
- Будем ждать? – спросил я.
- Давай, подождём, – сказала Надя и прислонилась к стенке. Мне показалось, что она неважно себя чувствует.
- Присядь хотя бы на ступеньку, – предложил я Наде. Она, послушно опустилась на ступеньку, прижавшись боком к стенке. Минут через десять хлопнула входная дверь и послышались неторопливые шаги по лестнице. Шаги остановились на втором этаже, зазвенели ключи – не Таня. Снова хлопок входной двери, торопливые шаги по ступенькам – выше, выше. Над перилами лестницы показались знакомые локоны волос. На средине лестничного марша Таня замерла с поднятой ногой: «Надя! Миша! Где вы все попропадали!? Мне так одиноко!» Таня бросилась обнимать Надю. Как водится в таких случаях, пролилось несколько счастливых слезинок.
За чаем, который пришлось пить, в основном, мне одному, две подруги, перебивая друг друга, высыпали груду информации. Им было не до чая. Мне не пришлось задавать им ни одного вопроса, но ответы на них я получил сполна. Смеркалось, когда я вежливо намекнул Наде: «Не пора ли, гости дорогие, и по домам?»
-А тебе, – обратился я к Тане, – пора уроки готовить. К такому выводу я пришел, исходя из Таниного рассказа о своей работе. Таня хотела оставить Надю ночевать у себя. Благоразумная и рассудительная Надя отказалась. Во-первых, девчата в общежитии будут волноваться, во-вторых, Тане действительно нужно готовиться к урокам. Женщины с явным сожалением распрощались «до завтра», и мы с Надей вышли в вечернюю прохладу улицы. Минут двадцать неспешного шага, и мы у общежития геологов. Распрощались: «До встречи!»
По дороге к своему общежитию и лёжа в постели, я размышлял о Надиных рассказах. Из её слов следовало, что никакой романтики в полевой работе геологов нет. Просто обыкновенная работа на свежем воздухе. Вон каменщики на стройке, дворники на улице, овощеводы и механизаторы на селе тоже целыми днями на свежем воздухе работают. Тем не менее, романтичными их профессии не считают. Нет, тут что-то не так! «Ну, ничего, – думал я, засыпая – скоро вернутся с поля ребята. Вот тогда и поговорим с ними о романтике».
Потянулись однообразные осенние дни. Наступило бабье лето: жара на улице, как в июле, но опадающие с тополей желтые листья не позволяют усомниться во времени года. В конце месяца стало холодать, подули холодные ветры, небо затянулось хмурыми тучами, пошли нудные затяжные дожди, непременным атрибутом горожан на улице стали зонтики.
Как-то буднично передо мной предстал Гриша: «Здравствуй!» – протянул он мне свою крепкую руку. Я опасливо взял её своей мягкой «интеллигентской» рукой:
- Здравствуй!
- Можешь поздравить меня, у меня сын родился – четыре двести! – Радостно, и с нескрываемой гордостью, произнёс Гриша.
У меня даже дух перехватило:
- Вот это да! Молодцы вы, ребята! А когда?
- Да позавчера, – уже спокойно ответил Гриша.
- Надя ещё в роддоме?
- Да вот, рядом, в соседнем доме.
- Действительно, – подумал я, роддом-то рядом.
- Ты уже видел её с сыном?
- Нет, не разрешают, говорят, дня через три.
- Ну, пойдём, посидим немного. Я вызвал себе подмену и увёл Гришу в комнату отдыха.
- Рассказывай, – усадил я Гришу на старый диван.
- О чём тебе рассказывать?
- Как, о чём?! Всё лето в тайге, и не о чём рассказать?
- Да мне сейчас не до воспоминаний – у меня сын родился!
Я прикусил язык. «А ведь он сто раз прав» – подумал я.
- А когда ты вернулся?
- Позавчера. Приехал, а Нади нет. Комендант сказала, что её накануне увезли в роддом. Отмылся, побрился с дороги и в роддом. Пришел, а мне говорят: «Сегодня рано утром родила сына». Ну, я побежал по магазинам покупать, что нужно для малыша. Девчата подсказали, что покупать. А вчера весь день комнату в порядок приводил. Побелил, покрасил, сейчас дверь открыта - просыхает. Вот теперь и к тебе забежал. -Правда, особых дел теперь вроде и нет, – уже смущённо закончил он.
- А как там Валера?
Гриша нахмурился и как-то неопределённо произнёс:
- Да как и все: с бородой, с длинными волосами, но худой до невозможности. Всё фотографирует. Правда, в последнее время меньше, плёнки мало осталось. Да он дней через десять прилетит. Около часа мы ещё говорили с Гришей, но, независимо от начальной темы, Гриша в разговоре возвращался к сыну. Через несколько дней Гриша, торжественный, гладко выбритый, в новом костюме, при галстуке, с букетом и с объёмистым свёртком, вновь предстал передо мной:
- Надю с сыном нужно забирать из роддома. Пойдём со мной, я боюсь один – вдруг что не так сделаю.
-А я, думаешь, знаю, как жену с ребёнком забирать из роддома? Ну, да ладно – пошли.
Вышли на улицу. Я осмотрелся по сторонам:
- А где машина? – спросил я.
- Какая машина? – удивился Гриша.
-Ты что, жену с новорожденным сыном пешком домой будешь гнать!?
До Гриши дошло. Он стал озираться по сторонам: «А где же взять машину?» Рядом стояла «Волга» нашего директора.
- Подожди минутку – велел я Грише и вернулся в ателье. Зашел в кабинет директора, в двух словах объяснил ему ситуацию.
Иван Петрович, человек с большим житейским опытом, посмотрел на меня поверх стёкол очков: «Эх вы, молодёжь! Ничего - то вы не знаете и не умеете». Он достал из письменного стола красивую коробку конфет, причесался перед зеркалом, поправил галстук, потом критически оглядел меня: «Надеюсь, у молодого отца не такой затрапезный вид, как у тебя?» Я сообразил, что одет я хотя и аккуратно, но далеко не празднично.
Вышли на улицу. Иван Петрович критически осмотрел Гришу: «Ну, этот похож на молодого отца. Идите, отдавайте вещи, букет пока оставьте в машине, а я сейчас подъеду». Иван Петрович сел за руль, запустил мотор и укатил в другую сторону. Мы подошли к двери роддома: - Иди, отдавай вещи. – подтолкнул я Гришу. Маленькая седая женщина в белом халате и с доброй улыбкой забрала у Гриши свёрток: «Ждите, папаша».
Мы остались у входной двери. Гриша нервно топтался на месте, расстёгивал и застёгивал пиджак, поправлял непривычный для него галстук и вертел головой по сторонам: «Где же твой директор? Он ведь может опоздать!» Я был уверен как раз в обратном: Иван Петрович не мог опоздать. Вот мягко подкатила и остановилась напротив нас «Волга». Открылась передняя пассажирская дверь. Иван Петрович поманил нас пальцем к себе. Мы подошли: «Свой букет вручи жене, когда выйдет. Вместо цветов тебе вручат ребёнка. Не забудь сказать «спасибо». А ты, посмотрел на меня Иван Петрович, возьми второй букет и этот пакет. Вручишь это всё медсестре, которая принесёт ребёнка. Вот так, друзья мои, принято выкупать своих детей из роддома!»
Мы снова встали у дверей роддома, и вовремя. Дверь открыла та же маленькая женщина с доброй улыбкой. Вышла Надя, а за ней медсестра с укутанным в синее одеяльце ребёнком. Дальше всё произошло, как по нотам: Гриша вручил букет Наде, медсестра вручила свёрток с ребёнком ужасно оробевшему Грише, я вручил медсестре букет и пакет с шампанским и конфетами и сказал: «Спасибо!» «Приходите ещё!» – мило улыбнулась медсестра. Несколько минут спустя счастливые родители вышли из машины у подъезда своего общежития.
После работы я поехал к счастливым родителям. Ожившее после летнего безлюдья общежитие приняло меня со своей обычной суетой. И хотя это был первый семейный этаж, порядки и правила здесь были те же, что и на других этажах. По большому счёту можно сказать, что в этом общежитии живёт одна очень большая семья. Я заглянул в полуоткрытую дверь:
- Есть кто дома?
- Заходи, заходи, – повернулась ко мне Надя, пеленавшая на кровати ребёнка. – Слушай, как-то неудобно получилось, посторонний человек всё организовал, а у вас у самих ума не хватило! – Досталось на орехи и мне.
- Надо как-то отдать твоему директору то, что он потратил.
- Он не возьмёт. – Я уже пытался. Он велел передать это по наследству. Сказал: «Когда-то для меня то же самое сделал один добрый человек. И вот теперь я сделал это для вас. Придёт время, и вы сделаете так для кого-нибудь».
- А как зовут твоего директора? – спросила Надя.
- Иван Петрович. А тебе зачем? В святцы записать?
- Ох, и дураки же вы, все мужики! – быстро проговорив, вышла из комнаты Надя.
Я пожал плечами и подошел к кровати посмотреть на младенца. Младенец как младенец. Все младенцы похожи друг на друга. Во всяком случае, мне так кажется. «Не дай бог ляпнуть это Наде!! – Подумал я. Вернулась Надя, следом за ней, в обычной своей одежде, Гриша. Помимо всего обычного, на нём был надет мокрый фартук. - Я тут Наде помогаю, – уловил мой взгляд Гриша. «Ну и молодец!» - подумал я.
- Присядьте, ребята, – спокойно сказала Надя. - Вот сегодня один совершенно посторонний человек сделал для нас доброе дело. И имя у этого человека простое и доброе - Иван. Я хочу назвать своего сына Иваном. Как вы думаете?
- А что, очень даже хорошее имя, – спокойно произнёс Гриша. – И в возрасте будет солидно звучать: Иван Григорьевич.
-Ты - за? Правда, Гриш? - всплеснула руками Надя и поцеловала Гришу в губы. Я так боялась, что мне навяжут какого-нибудь Эдуарда или Владика.
Допоздна я засиделся у счастливых молодых родителей. Заходили соседи по общежитию, приносили подарки, восхищались младенцем, гадали, на кого он похож, уходили, шушукались в коридоре, курить выходили на улицу. В общежитии воцарилась атмосфера благоговения к младенцу.
Снова потекли однообразные, как осенние дожди, рабочие дни. Сами дни стали ощутимо короче, ночи стали длиннее и холоднее, а в прогнозе погоды уже прозвучало: «На севере края ночью возможны заморозки». Опали листья с тополей, и деревья гулко шумели под порывами мокрого ветра голыми ветками. Шалые ветры гоняли по улицам мокрые листья, сбивая их в большие кучи в глухих закутках дворов и в зарослях кустарников.
В один из таких дней передо мной предстал Валерий Васильков собственной персоной. Тот же, да не совсем. Он явно похудел: обострились черты лица, оно стало скуластее, и уже ввалились глубже глаза, не потеряв своей доброты и привлекательности, после сбритой бороды, на фоне загара, выделялись белым цветом подбородок и скулы. Фигура его стала совсем мальчишеской, и только крепкое пожатие сухощавой руки выдавало в нём настоящего мужчину. Посетителей у меня почти не было, и мы стали обсуждать итоги дней прожитых и строить планы на дни грядущие. Сезоном Валера был доволен: «Перелопатили два плана!» Лето было во всём в меру. Много нафотографировал, намерен купить себе хороший фотоаппарат и все принадлежности. Много рисунков и набросков, над ними ещё нужно работать.
- Ты Таню видел? – спросил я.
- Да, конечно, я уже три дня как вернулся. Мне Надя рассказала, где Таня живёт, и я сразу к ней, без предупреждения. Часа полтора в подъезде у дверей прождал. Повзрослела она как-то.
Валера тяжело вздохнул и замолчал. «Что-то не так здесь, - мелькнула у меня мысль, но я тут же отогнал её прочь. - Что может быть не так у двух любящих друг друга людей?» Я промолчал. Тема слишком интимная, не для посторонних. Валера передал мне свёрток с отснятыми плёнками и фотоаппаратом. Вот и хорошо, будет чем неделю вечерами заниматься, а позже начнутся занятия в институте, не до фотографий будет – год дипломный. На прощанье я спросил Валеру, не хочет ли он навестить стариков на турбазе. Валера оживился:
- Конечно, хочу, мне у них очень нравится!
- Ну, тогда согласуйте между собой сроки, а я в любое время смогу.
После ухода Валеры на душе остался какой-то неприятный, тревожный осадок. Дня через три зашел Гриша. На улице ветрено и прохладно, а он в пиджаке нараспашку, без головного убора.
- Ты что это такой горячий?
Гриша, недоумённо оглядел себя:
- Почему, горячий?
- Да в одном пиджаке форсишь.
- А мне совсем не холодно. Тут мы договорились в воскресенье на турбазу к старикам съездить. Это ведь ты предлагал?
- Конечно я. Но…- я замялся. - Вы в воскресенье поедете одни, а я уеду в субботу вечером и встречу вас там.
Гриша замялся:
- А как ты думаешь, сына нам можно с собой взять?
- Да он же мужик у вас. Конечно, можно, пусть привыкает! Гриша облегчённо вздохнул:
- Ну, тогда, я пошел.
Смеркалось, когда вечерний пригородный поезд остановился на знакомой маленькой станции. Дорога в гору была почти сухой, и только кое-где в больших колдобинах стояли светлые лужицы воды. В домике светились окна, когда я постучал в знакомую дверь. Ответа не последовало. Я толкнул наружную дверь и вошел в сенцы. Постучал во внутреннюю дверь. Открыл Никитыч: «Кто это здесь по ночам ходит?» Узнал меня и присел от удивления:
- Вот это бабка! Вот чудеса творит! Она мне утром говорит: «Жди дед гостей: кошка, сидя на заборе, умывается. Должно, Михаил приедет?» И на тебе, как в воду глядела. Она сейчас придёт – корову доит. Вот обрадуется! – Закончил он свой рассказ. Я вошел в домик и сел на диванчик у стола:
- Как живёте? Как здоровье?
- Да, слава богу, ничего, не болеем, в хозяйстве всё в порядке, к зиме готовы. А вы как там поживаете?
Скрипнула дверь, вошла Терентьевна с подойником:
- Ба, да у нас гость!? Я же тебе говорила утром, что кошка на заборе умывается – гость будет. А ты не верил.
- Да, ладно тебе, верил, не верил. Гость у нас, давай угощай, чем бог послал.
- Да не беспокойся ты, сейчас накормлю.
Терентьевна засуетилась у плиты, а я начал рассказывать наши последние новости.
- Ай да Надя, молодец, сына родила! Как хорошо!
- Дети – это хорошо! – с грустью в голосе произнёс Никитыч.
- Завтра утром, может быть, все и приедут, – равнодушно сказал я, прихлёбывая ароматный чай, заваренный на травах.
- Что же ты сразу не сказал? Басурман ты окаянный! Надо же тесто ставить, пироги печь будем, коли гости такие будут? – Запричитала Терентьевна, выходя из-за стола. Никитыч только усмехнулся:
- А нам ни к чему суетиться. Воды полные бочки, дров вволю. Натопил баньку, и парься на здоровье.
Рано утром, чуть засерело небо, мы с Никитычем отправились вниз к станции. Светало быстро. Когда подошел поезд, алая заря полыхала в полнеба. Из вагона выскочил Гриша, принял из рук Нади драгоценный свёрток со своим сыном и отошел в сторонку. Надя с сумкой в руке легко спрыгнула с подножки. Таня спустилась налегке, следом с рюкзаком за плечами вышел из вагона Валера.
- Ну, вот и вся дружная компания в сборе – прокомментировал событие Никитыч. Прибывшие поздоровались с нами, и все дружной гурьбой направились по дороге вверх.
Большая сковорода жареной картошки, тарелка с солёными огурцами, небольшой тазик с оладьями и кувшинчик сметаны были приготовлены Терентьевной нам на завтрак. Маленького Ваню слегка раздели, сняв байковое одеяльце, и уложили на широкой кровати. При всех манипуляциях с ним он даже не проснулся. За столом старались говорить негромко, чтобы не разбудить младенца. Таня рассказала, как трудно ей было в школе на первых порах. Она хорошо знала свой предмет, но долго путалась в классах, в лицах детей, в фамилиях. И уж совсем немыслимым, казалось ей, познать характер каждого из своих учеников. Сейчас многие из её страхов кажутся ей смешными и наивными. И вообще, с приездом Валеры она стала чувствовать себя гораздо сильнее и уверенней. Надя поднялась посмотреть на малыша.
- Вы только гляньте на него, он и не думает спать.
Все столпились у кровати. Маленький Ваня лежал с открытыми глазами и пускал губами пузыри.
- Тепло в доме, может, разденешь его, пусть голенький полежит, повентилируется, – предложила Терентьевна. Надя нерешительно посмотрела на Гришу. Тот утвердительно кивнул: «Конечно, пусть закаляется».
Завтрак закончился. Все потянулись на улицу. Яркое солнце освещало ближние и дальние сопки, выкрашенные осенью в багряные и желтые тона. Местами тёплые тона отступали под натиском вечнозелёных хвойных лесов, и эти пятна тёмной зелени казались мазками чёрной краски на светлых тонах осеннего холста. Тишина до звона в ушах окружала нас. Мы стояли, затаив дыхание, боясь проронить хотя бы звук. Подхваченные невидимыми потоками воздуха, мимо проплывали длинные паутинки. То ли от яркого солнечного блеска, то ли от первозданной тишины в ушах слышался тихий приятный звон. «Очей очарованье», - невольно всплыли в памяти пушкинские строки.
Постепенно окружающий мир стал наполняться реальными звуками. Где-то неведомо далеко прозвучал едва слышимый гудок паровоза, потом, уже ближе и реальней, послышалось стрекотание сороки. Из сарая раздался низкий звук коровьего мычания. Рассыпалась хрустальная тишина, наполняемая разнообразием звуков. Исчез волшебный мир.
Медленно, как бы пробуждаясь от волшебного сна, заговорили о разном.
- Валера, может, поиграешь, смотри, тишина какая, – нерешительно спросил Никитыч.
- А, пожалуй, сыграю, что-нибудь, давно инструмент в руках не держал.
Никитыч вынес аккордеон и осторожно, словно боясь расплескать драгоценные звуки, хранившиеся в перламутровой оболочке, вручил инструмент Валерию. Чинно расселись на лавочке и на ступеньках крыльца. Валера не спеша накинул на плечи ремни, уселся поудобней, пробежался пальцами по клавишам и кнопкам инструмента, извлекая нестройные звуки, недовольно поморщился, прокашлялся, словно собираясь петь, и развернул меха аккордеона. Раздольная лирическая мелодия, под стать окружающей природе и тихой сказочной погоде, полилась над домиком и бараками, лесами и полянами, ближними и дальними сопками и, как мне показалось, разлилась над всем миром.
Затаив дыхание, мы слушали мелодию, слившуюся с окружающим миром и прославляющую его чудными звуками осеннего гимна. Терентьевна незаметно, уголком платочка, смахнула набежавшую слезу. Закрыв глаза и прижавшись к плечу мужа, слушала Надя. Гриша, серьёзный и сосредоточенный, смотрел вдаль немигающим взглядом, как бы опасаясь пропустить что-то очень важное и необходимое. Сжав у груди кулачки, зажмурив глаза и слегка покачиваясь в такт музыке, сидела на ступеньке крыльца Таня. Сложив натруженные руки на коленях, слегка склонив на бок голову, сидел на лавочке Никитыч. Его морщинистое лицо было спокойным и сосредоточенным. Прозвучали последние аккорды, умолк гимн природе. Валера опустил руки на колени, упёрся подбородком в корпус аккордеона, и сосредоточил свой взгляд на чём-то далёком и невидимом для окружающих.
Несколько минут все молчали. «Что это было?» – спросил я Валеру.
- Не знаю – экспромт, - спокойно ответил Валера. «За такие экспромты некоторых мир на руках носит», - хотел сказать я, но промолчал. Таня подошла к Валере, положила руку на его плечо: «Валера, а можно ещё что-нибудь?» «Конечно», - с готовностью ответил Валера, с него слетело оцепенение, взгляд стал осмысленным, на губах заиграла весёлая улыбка, и он развернул меха аккордеона. Началось второе отделение сольного концерта.
К обеду истопилась баня. Пока мужчины парились, женщины сходили в недалёкий лес и принесли изумительный букет из осенних веток и листьев. Таня была решительно настроена изготовить из них гербарий. Потом парились женщины, а мы готовили праздничный обед. Почему праздничный? Да потому, что каждый человек или группа людей вправе устроить себе праздник по какому-нибудь важному поводу или знаменательному событию. А в нашей дружной компании поводов и событий для праздника было предостаточно. И мы праздновали!
Солнце клонилось к закату, когда наша дружная компания стала собираться домой. Старики не скрывали своего расстройства по этому поводу. Терентьевна откровенно всплакнула. За день она привязалась к маленькому Ване, и теперь, расставаясь с нами, она буквально не выпускала его из рук.
- Вы уж не забывайте нас, приезжайте почаще. А ты, – обратилась ко мне Терентьевна – совсем стыд потерял, небось, уже и дорогу к нам позабыл.
- Ну, ты уж совсем его обижаешь, – вступился за меня Никитыч, – он тут две недели прожил, кучу дел переделал, пока ты там, в городе, болела.
Терентьевна сменила гнев на милость:
- Ну, да ладно, он свой человек – не обидится.
Все дружно рассмеялись.
- Вот ты уже и свой человек в этом доме – Сказал Валера.
- Кабы так оно и было, – угрюмо произнёс Никитыч.
- А вы запишите нас в приёмные дети, мы и будем к вам, как к своим, приезжать – серьёзно предложил Гриша.
- Да разве это возможно? – всплеснула руками Терентьевна.
- А почему бы и нет, – поддержал предложение Гриши Валера. Наступила неловкая пауза.
- Ребята, нам пора, а то на поезд опоздаем, – разрядила неловкое молчание Надя. Все засуетились, стали прощаться. По пути к станции я оглянулся: В лучах заходящего солнца у калитки стояли милые моему сердцу старики и смотрели нам вслед. Защемило сердце: «Как они одиноки!»

10
Снова рабочие будни и вечера у фотоувеличителя. Я проявлял и печатал всё, что нафотографировал Валера. Печатал рабочие снимки, кадр в кадр. После просмотра можно будет отобрать самые лучшие. Они будут печататься с помощью специальных приёмов в других форматах, на другой бумаге. В очередной выходной, на квартире стариков - Валера с Таней жили пока там - рассматривали фотографии, спорили об их достоинствах и недостатках. С помощью двух листочков бумаги изменяли размер и форму кадров, выбирая оптимальные варианты для печати. Валера, как художник, быстро освоил это занятие и строил очень удачные кадры.
Мы перенесли всё моё фотооборудование на квартиру стариков и превратили ванную в хорошую фотолабораторию. Валера стал осваивать процесс и тонкости фотопечати.
Открылись театральные сезоны. Мы совершили поход на какой-то новомодный спектакль. Он оказался бездарным как по сюжету, так и по актёрской игре. В краевой газете, через день после премьеры, появилась разгромная рецензия, надолго отбившая у нас охоту ходить в драмтеатр.
По ночам подмораживало. Деревья стояли голыми, и мне казалось, что им очень холодно. Я поймал себя на мысли, что неплохо было бы посидеть вечером у тёплой печки с чашкой горячего, заваренного травами, чая…
Я заикнулся о поездке к старикам в разговоре с Валерой и Таней. Таня, однозначно, не могла поехать – срочные дела в школе, хотя ей очень хотелось проведать стариков, а Валера тоже хотел бы поехать, но только с Таней. Я сделал крюк, забежал в общежитие геологов. Надя была дома одна. На моё предложение навестить стариков она откликнулась очень живо:
- Да, конечно, мы с удовольствием!
Договорились встретиться в воскресенье утром на вокзале.
Старики встретили нас с нескрываемой радостью. Терентьевна прижала к груди маленького Ванечку: «Внучек ты мой ненаглядный! Как же я по тебе соскучилась!» Мы стояли в маленькой кухне, ещё не раздевшись, и улыбались этой милой сценке.
- Ладно тебе внука облизывать, давай, гостей принимай.
- Сам управляйся с ними, а я с внуком займусь.
И Терентьевна унесла внука в комнату. Мы весело рассмеялись. День прошел полезно, весело и интересно. Мы с Гришей поправили перекосившуюся дверь в одном из бараков, проконопатили окна, поправили крыльцо, попарились в баньке. После обеда посидели со стариками, поговорили о жизни. Гриша надумал уходить из геологической партии: Надю переводят в управление, а он без неё никуда.
- Где же ты будешь работать? – поинтересовался я.
- Я ещё не думал.
- А ты высоты не боишься? – снова поинтересовался я.
- Нисколько! А зачем тебе это знать?
- Хочу тебя на работу устроить.
За столом наступила вопросительная тишина.
- И какая же это работа? – вмешалась в разговор Надя. Я начал объяснять, что у нас формируется бригада антенщиков. Они будут устанавливать на крышах домов коллективные телевизионные антенны и подключать к ним телевизоры. Отсюда и требование: не бояться высоты и уметь работать слесарными инструментами. А зарплата хорошая, и учиться по вечерам можно.
- И даже обязательно нужно! – поддержала меня Надя.
На прощанье старики нагрузили нас большой сумкой картошки, свеклы и морковки: «Вы там покупаете, а мы по весне раздаём или выбрасываем. Так что приезжайте и набирайте, не стесняйтесь».
- Вот так дедушка с бабушкой о внуке беспокоятся, – пошутила Надя.
- А вы как думали? Назвались детьми и внуками, так извольте родительскую волю выполнять! – с напускной суровостью произнёс Никитыч. Мы многозначительно переглянулись.
Снова пошли рабочие дни, закружили повседневные заботы. В начале недели зашел Гриша, протянул свою крепкую ладонь:
- Здорово! Я к тебе по поводу работы. Надя говорит: «Иди, пока вакансия есть».
Я повёл его к Ивану Петровичу. Тот внимательно посмотрел на посетителя и спросил:
- Что, ещё одного сына из роддома забирать нужно?
- Да нет, не нужно. Я вот по поводу работы к вам.
- В антенную бригаду его, – пояснил я.
- Рекомендуешь?
- Рекомендую.
- В армии служил? – спросил Иван Петрович.
- Да, в мотопехоте.
- До какого звания дослужился?
- Сержант, командир отделения.
- Вот и хорошо, будешь бригадиром антенной бригады. Пиши заявление и вперёд.
Гриша стал объяснять, что ещё не уволился с прежней работы, но Иван Петрович прервал его объяснения:
- Неделя сроку тебе, мне работники нужны, а не отпускники! Ясно?!
- Так точно! – по военному ответил Гриша.
Мы вышли из кабинета директора.
- Вот такие дела, Гриша, иди, дерзай.
Гриша исчез, не попрощавшись. «Обиделся, наверно» - подумал я.
В пятницу зашел Валера принёс большой пакет с фотографиями. В комнате отдыха разложили их на столе и стали рассматривать. Некоторые фотографии были очень хороши: оригинальные сюжеты, выгодный ракурс, построение кадра – всё на высоком уровне. Хромало только техническое исполнение – сама фотопечать. В комнату отдыха зашел кто-то из работников, посмотрел фотографии, ушел. Потом пришел ещё один человек, другой. Постепенно собралось несколько любопытных. Чем не презентация? Валера, между прочим, посетовал на неважное самочувствие в последнее время. В понедельник собирается сходить в поликлинику. Ушел домой, оставив, по моей просьбе, фотографии.
Во вторник, после обеда, пришел Гриша. Поздоровался, и сразу вопрос:
- Директор у себя?
- Полчаса назад был на месте.
- Я к нему.
- Удачи тебе!
Гриша пошел к директору. Минут через двадцать подошла кадровичка:
- Ты давно знаешь Тишкова?
Я мысленно порылся в своей памяти. Нет, человека с такой фамилией я не знаю.
- Я вообще никакого Тишкова не знаю.
- Как не знаешь? Ты же его бригадиром антенщиков рекомендуешь!
- Так ты про Гришу? Так бы и сказала. Я его целый год знаю. Замечательный парень.
Кадровичка подозрительно посмотрела на меня сквозь стёкла очков:
- Странное у вас знакомство, даже фамилии друг друга не знаете.
Ещё минут через двадцать вернулся Гриша, сел на стул для посетителей:
- Всё, приняли. Завтра с утра на работу.
- Поздравляю! В техническом отделе был?
Гриша отрицательно покрутил головой:
- Мне сказали, что завтра утром Иван Петрович сам будет инструктировать меня и ещё двух человек, членов бригады.
Гриша быстро втянулся в новую работу. Мужицкая смекалка и природная сообразительность помогали ему решать возникающие проблемы. Бригада быстро набирала объёмы работ, стала расти численно. Иван Петрович как-то обмолвился в разговоре:
- Толковый парень, этот самый Тишков, которого ты «не знаешь».
Последние дни октября. Несколько дней стоит ясная, сухая погода, но на улице холодно и неуютно. Гриша принёс неприятное известие: Валеру положили в больницу на обследование. Кажется, он жаловался на плохое самочувствие – вспомнил я. Надо будет навестить его в больнице. А тут началась подготовка к празднику, и в институте начались занятия. Запланировал навестить Валеру с субботу, если к этому времени его не выпишут из больницы. Что там делать молодому крепкому парню? В пятницу Гриша сообщил, что Валеру пока не выписывают. Его навещали Надя с начальником партии Олегом Ивановичем.
В субботу мы вдвоём с Гришей пошли в больницу. В мрачном, плохо освещённом холле больницы вдоль стен стояли отслужившие свой век в каком-то кинотеатре стулья с откидными сидениями. На стульях сидели посетители в белых накидках и больные в синих, застиранных, фланелевых халатах. Негромкие разговоры о здоровье, о детях, о погоде доносились со всех сторон.
По широкой лестнице с истёртыми деревянными перилами в холл спустился Валера. Одетый, как и все больные, в синий застиранный халат, не доходивший ему до колен, он выглядел жалким и убогим. В душе шевельнулось чувство сострадания и жалости к этому замечательному человеку, попавшему в убогую больничную обстановку. Выглядел Валера неважно. Мы поздоровались, сели на скрипучие откидные сидения. Валера пытался натянуть полы халата на голые коленки. «Холодно», - признался он. Расторопный Гриша быстро снял с себя длинное осеннее пальто и накинул Валере на плечи. Валера охотно принял этот дар. Он поплотнее закутался в Гришино пальто: «Так лучше, сразу теплее стало».
- А меня тут лечат: уколы делают, таблетками кормят, процедуры всякие делают. Но, если честно, состояние неважное.
- Но ты, не вешай нос. Полежи тут немного, отдохни, и вперёд - на свободу! Зима скоро: на лыжах кататься, на турбазу, к старикам ездить. В баньке попариться, – произнёс непривычно длинную для себя речь Гриша.
Валера грустно улыбнулся:
- Да я разве против? Мне бы только поправиться немного, а там можно и на лыжах, и в баню.
Поговорили понемногу обо всём. Минут через сорок Валера стал прощаться:
- Извините, ребята, я пойду. Что-то неважно мне стало.
На лбу у него выступили капли пота, и лицо стало совсем бледным. Попрощались. Валера стал медленно подниматься по широкой лестнице. Мы проводили его взглядом и вышли на улицу.
С хмурого неба срывались первые снежинки и, влекомые порывами ветра, уносились куда-то вдаль. На душе было пасмурно под стать погоде. Распрощались с Гришей у больницы – нам в разные стороны. Целый день – хандра, всё валится из рук, ничем не хочется заниматься. Дурные мысли в отношении Валеры лезут в голову. Вечером уехал к старикам.
В печке потрескивают дрова, из приёмника доносится негромкая музыка, на диванчике, поближе к печке, свернувшись клубочком, дремлет кошка. Посреди кухни - куча фасоли в стручках. Никитыч и Терентьевна вылущивают её в большой алюминиевый таз, уже до половины заполненный белой и цветной фасолью.
- Миша! Ты один? – в один голос спросили старики.
- Да, вот, все заняты, и погода…
- Ну и ладно, проходи, присаживайся.
Я прохожу, присаживаюсь и начинаю лущить фасоль. До чего же это приятное и успокаивающее занятие!
- Что долго не приезжали? Как там у вас дела?
Я не спеша рассказываю о наших делах, о новой Гришиной работе, о Валериных фотографиях, о Ване, которого давно не видел, но который, со слов Гриши, уже здорово подрос. Старики довольны моим рассказом: «Ну и слава богу, что у вас всё в порядке».
За ночь припорошило снегом. Вышли с Никитычем во двор: эх, сейчас бы ружьишко да на косого по первоснегу. Прочистили, промели тропинки, принесли в дом дров и воды. Терентьевна затеяла на завтрак блины. После завтрака, ссылаясь на институтские дела, я заспешил домой. Старики расстроились: «В кои времена заглянул, и то на полдня». Я пообещал им, что приедем на седьмое ноября – там три дня выходных выпадает.
На седьмое ноября Валеру из больницы не выписали, Таня без него ехать не хотела, и мы поехали вчетвером: маленький Ваня с родителями и я. Два дня Терентьевна не отходила от Вани. Даже Надю к нему не подпускала: «Ты с ним каждый день общаешься, а я всего второй раз с ним нянькаюсь». – «Сколько же в ней нерастраченной материнской любви осталось», – подумал я. Действительно, она обращается с нами, как добрая мать с детьми. И вправду, старики считали нас своими детьми, если уж не родными, то крестными.
Никитыч провел меня с Гришей по своим владениям, показал, где находится столярный и слесарный инструмент, где хранится огородный инвентарь. Весь инструмент и инвентарь были в полнейшем порядке. Завел он нас и в сарай, в котором содержалась вся скотина: пятнистая корова, двое поросят и лошадь Бунька. Отдельно были ещё курятник, дровяной сарай, теплица и банька. Я всё это хозяйство освоил раньше, когда жил здесь во время болезни Терентьевны, а Гриша осматривал с большим интересом.
После праздника отправились с Гришей в больницу проведать Валеру. Пышная блондинка в справочном окне долго листала списки терапевтического отделения, потом куда-то звонила и, наконец, объявила: «Его перевели в хирургическое отделение, готовят к операции, и свидания с ним пока не разрешены». Огорчённые такой вестью, разошлись по домам. Эмоции эмоциями, а жизнь идёт вперёд своим чередом и нельзя «отставать от неё даже на самую малость»… - всплыла в памяти фраза из популярной песни.
В общежитии уселся за стол и заставил себя работать с учебниками и конспектами. Вскоре Валере сделали операцию. Ещё, через несколько дней, он вышел к нам в мрачный холл больницы. Выглядел он неважно, но на самочувствие не жаловался. В холле больницы было прохладно, и мы отправили Валеру в палату, пожелав скорейшего выздоровления.
Уже декабрь. Два дня над городом кружила метель. Именно кружила: она сыпала на город мелким снегом, потом уносилась куда-то вдаль, и сквозь просветы в облаках на город светило неяркое зимнее солнце. Потом пурга, словно проверяя, всё ли она сделала, снова возвращалась в город, снова сыпала на улицы и дома мелкий снег и снова уносилась куда-то вдаль. На работе много свободного времени – сезонное затишье. Занимаюсь учёбой без отрыва от производства. Гриша втянулся в новую работу. Доброжелательный общительный характер позволил ему быстро войти в коллектив и легко общаться с заказчиками.
Давно не видел Таню. Договорились с Гришей, что он оставит Тане в почтовом ящике записку о нашем визите. Спустя три дня Надя, Гриша и я встретились у дома, где жила Таня. Полчаса ожидания в подъезде на площадке третьего этажа. Стоим, негромко обсуждаем житейские вопросы. Естественно, разговор постоянно возвращается к Валере. Но вот, в очередной раз, хлопнула входная дверь, по ступенькам лестницы застучали быстрые каблучки, и вот она - Татьяна.
Вошли в квартиру, Татьяна засуетилась по поводу чая, Надя пошла на кухню помогать ей. Сидим, пьем чай. Таня рассказывает. Незаметно, исподтишка рассматриваю её: похудела, стала энергичней, на лице печаль, редкие улыбки кажутся вымученными и неестественными. Она почти каждый день ходит в больницу. Дела у Валеры неважные. Хирург, делавший ему операцию, сказал, что не исключает необходимости повторной операции. Тут Таня заплакала навзрыд, выскочила из-за стола и скрылась за дверью. Немного погодя, следом за ней, вышла Надя. Минут двадцать женщины отсутствовали. Мы сидели, теряясь в догадках. Гриша порывался выйти к ним и выяснить ситуацию. Мне чуть не силой приходилось его удерживать. Наконец, женщины вернулись. Обе заплаканные и притихшие. Таня не стала больше ни о чём рассказывать, только сказала, что навещать Валеру пока нельзя. Ходить Валере не разрешают и к нему не пускают. Скоро распрощались. Несколько дней всё валится из рук, ничего не хочется делать. Гриша тоже ходит, как в воду опущенный.
Ударили декабрьские морозы. По утрам мороз нещадно кусает за нос и за уши. Слабый ветерок забирается под одежду, пробирает ознобом и заставляет ускорять шаги или укрываться в тепле домов. Скоро Новый год, но настроение далеко не предпраздничное. Как-то днём меня позвали к телефону в диспетчерскую. Подошел, взял трубку – голос Нади: «Валера умер…и рыдания». Ушел в комнату отдыха. Долго сидел на диване, уставившись взглядом в угол комнаты. Кто-то зашел, о чём-то спросил, я не слышал и не видел. Зашел к Ивану Петровичу, отпросился.
В общежитии геологов, на третьем этаже, необычная тишина. Дверь в знакомую комнату открыта. Незнакомый парень сидит на Гришиной кровати. Валерина кровать тщательно заправлена. На кровати его портрет, перевязанный траурной лентой, и скромный букетик цветов. Присел на край Гришиной кровати, парень, сидевший на ней, встал и вышел из комнаты. Спустя минуту вернулся. Следом за ним вошел Василий. Молча протянул руку и сел рядом. Помолчали.
- Когда? - спросил я.
- Ночью. Три дня назад ему вторую операцию сделали. И вот… Ты не беспокойся. Похоронами зам по АХО управления занимается. Он опытный мужик, всё сделает, как надо.
- Когда похороны?
- Послезавтра. Хоронить будут из зала заседаний управления.
Я ещё немного посидел и отправился на вокзал. Долго сидел на фирменной МПСовской скамейке с газетой в руках. Смотрел в газету, но не понимал смысла написанного. Обрывки мыслей мелькали в голове: не успел доделать фотографии. А как же теперь Таня? Не успели сыграть свадьбу – уж совсем нелепо. Он же последний в своём роду. Как сказать старикам? Когда же будет поезд? А как там могилу копать? Земля мёрзлая. И снова: «А как же теперь Таня?» Вдова, не успевшая побыть женой! Кто-то говорил о радиации? Таня? Да, он же получил какую-то дозу радиации. Кажется, радиация способствует возникновению раковых заболеваний. На траурном портрете он выглядит очень хорошо, а накануне смерти? Я вспоминаю бледное, с впавшими щеками лицо Валеры. Всего две недели назад он выглядел именно так. Печальные мысли прервал голос вокзального диктора, объявившего посадку на мой поезд. Наконец-то!
Вопросительно-тревожным взглядом встречают меня старики. Не раздеваясь, сажусь на деревянный диванчик.
- Что случилось? – тревожно спрашивает Терентьевна. – Кошка второй день, как дикая, в руки не даётся.
- Она у вас очень умная. Присядьте!
Никитыч присел рядом со мной на диванчик, Терентьевна, смахнув тряпкой невидимую пыль, села на табуретку.
- Ну, не трави душу!
- Валера умер! – выдохнул я, опустив голову.
Мёртвая тишина…Тихий, как звук натянутой тетивы, голос возник и стал набирать силу, превращаясь в вой смертельно раненого зверя, стал заполнять маленький домик. Никитыч подхватился с диванчика, сам, со слезами на глазах, обнял жену за плечи и стал успокаивать. Не слышала Терентьевна голоса мужа, не могла проглотить глотка воды из поднесённой ей кружки. Кошка тёрлась об её ноги, преданно заглядывая в глаза. Со двора донёсся жалобный собачий вой. Не в силах вынести эту сцену я вышел на улицу.
Полная луна ярко освещала окрестности. В хозяйственном дворе то возникал, то затихал собачий вой. Наконец вой прекратился. На крыльцо вышел Никитыч: «Пойдём в дом, застудишься». Терентьевна сидела у стола и невидящим взором смотрела на стену. Кошка, забравшаяся к ней на колени, лизала её натруженную ладонь. В комнате стоял, сладковатый запах валерианки. Я чувствовал себя не в своей тарелке. «В древние времена гонцов, принёсших дурную весть, казнили», – подумал я. Наверно, правильно делали.
Гнетущую тишину прервал Никитыч: «Как это произошло?» Я рассказал всё, что знал. Ночью я долго не мог уснуть на знакомой кровати. На кухне всю ночь горела лампочка. Утром мы с Никитычем с трудом отговорили Терентьевну от поездки на похороны. Решающим аргументом было: «Если вы уедете, а деду здесь станет плохо, кто ему поможет?»
В день похорон в общежитии работал магнитофон, звучали любимые Валерины песни, и среди них:
Я до весны, до корабля, ведь доживу когда – нибудь,
Не пухом будет мне земля, а камнем ляжет мне на грудь.
Не дожил Валера «до весны, до корабля». Осиротели два аккордеона: один под кроватью в общежитии, другой под кроватью у стариков. Осталась Таня, овдовевшая, так и не побыв женой. Летом следующего года она уехала в свой родной городок, и больше мы с ней не встречались.
Рос Ваня. Через год у него появились две сестрички. Такому событию несказанно была рада Терентьевна. Никитыч берёг, как зеницу ока, свой аккордеон. Он мечтал отдать Ваню, как подрастёт, в музыкальную школу. Старики действительно считали своими приёмными детьми Гришу, Надю и меня, а уж о Ване и его сестричках и говорить не приходилось. Со временем они перебрались в свою городскую квартиру. Турбазу закрыли. Ваню, действительно, отправили в музыкальную школу. Жизнь продолжалась.


Июль 2007г.