ВОЗРОЖДЕНИЕ Как только Иосиф тронул струны кинора, один из рабов выскользнул из пещеры и перебежал к той, где отдыхал вместе с детьми князь. Раб упросил стражника разбудить Йегуду, и, через несколько минут, князь оказался в чис- ле слушателей певца, заворожившего публику. Йегуда сам играл на многих инструментах, скорее потому, что на этом настоял отец, считавший, что му- зыка облагораживает души. Однако, увидев играющего Иосифа, Йегуда край- не удивился: « В такое время, музыка?», - но не остановил певца, хотя никог- да в жизни не видел воина – музыканта. И все же, не смотря на свое удивле- ние, князь заметил, как мастерски владеет кинором его друг, и мелодия – сла- дкозвучна, и голос звучит чисто, но главное – боль души слышна в каждом слове! Да, это была неожиданность: его друг, его товарищ по детским играм, его сподвижник – музыкант? Песня кончилась. Иосиф сидел неподвижно, все еще находясь в плену звуков. В пещере все оставались на своих местах, и то- лько Йегуда, быстро пройдя от входа к Иосифу, опустился с ним рядом, на подстилку. Было тихо. Где-то в селении тявкали собаки, заржала лошадь, а здесь слышалось лишь жужжание назойливых мух. Иосиф опять взял отложенный кинор и запел другую песню, песню о беде, что неожиданно пришла к человеку в дом, и о том, что ни горе, ни беда, не должны сломать человека, сломить его, и, если в первой песне плакала его душа и вместе с ней плакал кинор, то, сейчас, струны рокотали и голос, зву- чащий, как свирель, в первой песне, в этой, был глухо надрывен и бил в уши, за-ставляя напрягаться, в предчувствии чего-то тяжелого, страшного: «Когда ворвалась в жизнь беда Ко мне негаданно – нежданно…», тихо – тихо, как будто про себя, Иосиф еле слышно не пел, а разговаривал вслух с собой, с кинором, с миром, «…Когда сумел я осознать и ощутить Всю боль удара…», голос чуть усилился, кинор запел резче, громче, темп начал нарастать: «…Когда все болью налилось, Сковало разум, силу, волю, Когда снаружи и внутри Во мне звенело все от горя…», Йегуда слушал, весь отдавшись чуду, что творилось у него на глазах: всех присутствующих захватила мощь этой мелодии, сила слова, трагизм баллады, которую творил сейчас, перед ними, человек, становившийся большим пев-цом, Мастером – «…Когда ни вечером, ни днем, Ни ночью не было покоя, И сердце плавилось в костре, И душу заливало кровью…», Иосиф ритмически двигался в такт мелодии, люди, сидевшие раньше непод- вижно, тоже начали двигаться, покачиваясь из стороны в сторону, темп убыс-трялся, голос певца звучал все громче и громче. Иосиф встал, и за ним подня-лись все в едином порыве, они уже не просто покачивались, они двигались в ритме, заданном балладой, и вместе со всеми двигался Йегуда. Голос певца звенел: «…Когда увидел я у ног своих Разверзшуюся пропасть, И понял, что себя спасти Я не смогу…». Голос поднимался все выше и выше, песня уже лилась легко, свободно, темп убыстрился. А певец пел о преддверии боя, об ожидании его, о том, что никто его не спасет и никто не поможет, кроме Всевышнего, и он просил у него помощи, но не смиренно, а страстно, просил помочь в битве, в бою, в сражении! Евреи двигались в ритме песни, двигались, сжимая кулаки, с горящими глазами, со слезами на глазах, - воины, рабы, даже старики, забывшие свои немощи, левиты, все иудеи, еще недавно полумертвые от ужаса и горя, раз-давленные безысходностью, войной, бедствием, утратами, безучастные к собственной судьбе, все они в ритме музыки возвращались к жизни, к сопро-тивлению врагу, к своему спасению! И Йегуда увидев это, и поняв, в первый раз, за все страшные месяцы невы-носимой боли, отчаяния, улыбнулся сквозь слезы! Нет, рано нас хоронить, мы выстоим, выживем, вырвемся, Барух Ашем, мы живы!
|