МОЖНО СЛУШАТЬ: https://yadi.sk/d/9Ze3RwjWdVLVn


VII

Курские степи не прекращают цветенья даже в самое жаркое время середины лета, и в этом их отличие от более южных ковыльных степей и полупустынь, про которые писал Чехов. Даже наоборот, в июле степь самая разноцветная и интересная.
Хорошо ранним утром в июле отчаливать от города от южной автостанции, особенно когда едешь дилижансом обоянской дороги в цветущую степь. От южной автостанции!

Нас встретил заповедник бурным летом – деревья у дирекции наполнились листвой, воробьи на лету сбивают майских жуков и носятся Павлиньи Глаза и Махаоны.

Травы значительно выше. И мы уже не требуем тающих блюзов от сияющего неба.

Поди разберись – кто здесь альпийцы, кто татары, кто сибиряки, а кто итальянцы! – кругом это знаменитое «красочное широколиственное разнотравье». Но, даже закрыв глаза, можно сказать, что идём среди мятных знакомцев или вблизи чабреца.

Появился ковыль – надо всем серебрящейся крышей. Былинки – чуткие к любому ветерку и в их волненье, как на корабле, покруживается голова.
Я был ещё студентом в степи Криворожья – заброшенные шахты, терриконы красной пустой породы, зоны обрушенья, колючки и – полынь, полынь... Это не широколиственно-злаковая Стрелецкая степь, а полупустыня, местами превращённая человеком уже в настоящую мёртвую, жуткую пустыню. Но бывали моменты, когда цепь терриконов являлась небесной дорогой на юг и перья редких облачков, вроде листьев акации, – прибойными знаками морского волненья.


«И засинел уже безмерный,
Уже, как песнь, безбрежный юг».

В стрелецкой степи всё мягче и ласковей, но южно и здесь. Над нижним ярусом цветов, кроме ковыля, ещё стоят метёлки злаковых, которые я, не умея точно определить, просто называю «костром». Такие метёлки ужасно эффектны на фоне луны где-нибудь над высоким обрывом берега реки. Однажды такое я видел на Дону. Луна была огромная и красная...
Типичная картина – какой-то мощный жук, ну, скажем, золотой, вцепившийся в мохнатенький цветок, как шар, ну, скажем, скабиозы, – склонились вместе до дернины, а кругом ковыли и метёлки костров меняют настроенья в малейших ветерках. И так они чутки, что можно подумать – кругом на степи дуют мощные солнечные шквалы.
И всюду среди медоносов – синие, жёлтые, белые, красные и голубые шары перекати-поля, иногда уже вполне круглые, иногда – ещё начинающие округляться.

Перекати-поле – это удивительное творение степей – не какое-нибудь определённое растение, а вроде расы – жизненная форма, но уже не степей, а пустынь и высоких гор. Я смутно чувствую, как весь мир глядит на меня из этого клочка земли.
Носятся весело лёгкие бризы. Всё качается послушно и по-своему, мгновенно меняя краски и пряность запахов. Нас уже не огорчает, что травы не очень высокие, душа открыта всем этим эспарцетам, ромашкам и цветным шарам. И ничего додумывать не надо. Люби вот это и ни с чем не сравнивай.

– Какие запахи, какое разнотравье!

Всё свежее, яркое, ласковое. Солнце льёт всем июльским накалом, но нет тут жары. Забывши про часы, мы ходим по степи, куда ветер дунет, сидим иногда среди медоносов, на клеверах и львиных зевах, почти не разговаривая, и только опять и опять временами:

– Какие запахи, какое разнотравье!

И я чувствую, как у меня меняется лицо, что мне вперёд надолго обеспечено цветное зренье, что я смогу, закрыв глаза, вернуть цветную, меняющуюся каждую секунду картину. Что может быть хуже чёрно-белых, тем более, серых, снов?

Время здесь проходит стороной. Может быть, час, может быть, тысяча лет. Наверное, степь этого не различает.

В прошлый раз никто не спрашивал пропуска, а теперь страж сидит в стороне у плотинки и явно ожидает нас, как какой-нибудь скотофей скутулатус или даже эвриопис приятный. Нам, собственно, туда не надо, но, чтобы избежать ненужных разговоров и погонь, сами подходим с бумагой вроде робких крошек мирамиол. Оказывается, так особо караулят только, когда среди трав поспевает твёрдая полевая клубника – белые крупные ягоды невероятной сладости, без всяких намёков на какую-нибудь кислоту, а уж о душистости я и не говорю... В другое время мало кто без разрешенья полезет в заповедник, разве что те неистребимые, на мотоцикле?

В низине травы выше, особенно вблизи воды, где растения уже не нуждаются во всяких колючках и восковых налётах. И к дамбе мы подходим действительно по пояс среди ярко-зелёных трав. Вода под ногами захлюпала.

Плотина старая, заросшая кустистыми ракитами, перегородила крошечную балку. Пруд весь в осоке и в изобилии всякие «сообщества растений, погружённые, плавающие и взвешенные в воде». Я вспоминаю тезис из учебника гидробиологии, что некоторые водные организмы, обладая близкой плотностью к воде, «имеют возможность всю жизнь провести во взвешенном состоянии».

Когда и кто отсыпал эту дамбу? Стрельцы? Первые энтузиасты заповедника?

Вода нагрета только у поверхности, а ниже – лучше не нырять – дно илисто и ледяное, легко взмучиваются подводные облака. Спокойней и проще лежать на поверхности и только движеньем ладоней вращать вокруг себя ракиты и осоки, облака.

– Какие запахи!

– Какое разнотравье!

Вдали виднеются лески – какой-то из них «Дедов весёлый», а какой-то – «Соловьятник». Байрачные, подземные леса, леса оврагов и балок, почти невидимые с уровня земли. «Байрачные» – от слова «буерак»?

Раньше лесов тут было больше, но, всё равно водоразделы всегда были открыты. И двигаться, наверно, можно было только по холмам между речек, вроде того, на котором стоит Курск. А вниз, в долины, тогда наверно лучше было не спускаться, там и сейчас местами чуть ли не растительный бульон.

«– ...в дикой тёрпкой божьей гуще».

При Петре леса рубили только для государственных надобностей, а потом – как попало. С 1778 по 1914 годы в Курской губернии сведены 266 тысяч десятин – почти всё, а после войны, что осталось. Леса были солидные, теперь тут таких нет. В музее заповедника есть срез ствола диаметром больше метра, для лесостепи это очень много.