Мой дайджест сумрачной поры.
Посвящается Артюру Рембо
Мысль мыслью движет: На кафедре мыслительной механики сегодня смотр сил.
Вслед началу конец наступает, и вопросы ответ закрывает.
Мы начинаем… Где же ваши вопросы?!!!
Улица, улица, ответь, приветь, почему глазенки жмурятся? -
Ответила улица банкиру Иру, Ж нелегкого поведения, кочегару У:
Кочега - ром, Ж нелегкого поведения, точку банкиром ставя…
Сум - ерки с вами уж – е!
Гиен Адамович «Словопадение в Слепнину»
В аудитории хохот: Отец, объясните!
Я, знаете ли… необыкновенно всемогущ! Настолько, что меня порой штормит…
От страха. Могу, к примеру, хлипкий мир разбить, что бы создать крепленый.
Я - перемены, те, что время, я говорю, что время - Я.
Всего лишь слово, на языке придворной куклы, что мошкой во дворе парима.
Тот двор - пылинка на моем исподнем… как страаашно!!! - Я смеюсь.
Упраздняя себя, возрождаясь, изжить… я могу, дабы было веселье.
В бесконечном ряду запятых, станет точка финалом?!! Я, слезу утирая, отвечу:
О, нет!
"Неизвестный" автор "Мемуары - дням"
И вовсе не ответ. Не удовлетворены совсем!
О субъективном вкусите, дети…
Я раздуваю из мухи слона: спят на тарелках сластены слоны - не летают метровые мухи.
Мне улыбается день… хобот противный в покое!
Набоков - младший «Инфантильная энтомология»
В глубинах зала посапывал спящий, его сосед размышлял:
Сновидец и объект его сновидения не могут сосуществовать бок о бок, взаимодействуя
единовременно. Стоит первому проснуться, второй уйдет, и наоборот. В том случае,
если оба являются объектами сна третьего лица (субъекта) - они тождественны
в своей ирреальности. Продолжать этот ряд можно до зевоты...
Спящий проснулся - сосед не у дел. Зал лишь вздохнул и стал шире.
Александр Фантомов «Причуды кампуса»
Наш кормчий угрюм, взбудоражим его!
По утренней улице брел оборванец, канатоходцем совершая поступь. От любопытства
ставала улица глазами, вся устремясь в фигуры несуразный вальс. - Тень мостовой
«перст» поднося к «виску», им совершала круговые движенья. Фыркали кошки -
претил парфюм, кровь с молодым коньяком. На это сумасшедший лишь обращался в
хохот, на кошечек садясь: Куда провалились? Питомцы родные! - И вот тогда, я
потеряв терпенье, подкрался осторожно и тряс его плечо. Устав сносить хворой
спектакль, суфлером в ухо закричал ему: Сильны мы осуждать того, кто видит храм,
чьи камни не рельефны нам. Не охладят те своды наш рассудок, и чувства не пьянят…
Но стоит лишь увидеть и поверить, скажи мне что тогда? - Резервуар безумия пополнил
свежий мед, тем медом сладок я, блаженством уносимый.
Дмитрий Танцев «Провожая октябрь»
Держала поручень автобусный забытая ладонь, ее лобзали наши девы.
Голубчик не увязнет в сон, мы Набережной в форточку вольемся:
Портовые звуки возглавят парад
Им призрачный поезд колесами снится
Его полустанок - румяный закат
С ним матрица дня во плоти утвердится.
Плыл в авангарде дядя с породой на руках
Вслед баронесса и терьерчик Джерри
Наездница в потоке трафика в шелках
Им свитою была, субстанцией плотнели.
По листьям у кровати швыряло школьные тела
Торнадо ранцев, чаек, бабушек и злата
И наступало утро и туман речной
По трубам тек: из крана свежесть и услада.
Всеоко лунное угасло, и сон искрой картинной
Субститональным маслом опротивел холст
И по дороге в ратушу, где бунт, салон, рутина
Он в гневе растворится… коль рубль хлебом толст.
Модест Камнеедов «Соционика сна»
Поднимем знамя - правило игры, то расписание для духа, не для праха.
Для большинства путь к Солнцу подобен асимптоте, он верен, но для маленькой души.
Лишь одиночки, великие духом, сгорают без следа, Икаром прикоснувшись к Абсолюту.
Генри Бельведерский «Протокультурные ветоши»
К костру летели мотыльки, и мотыльком забилось пламя… и мотыльки костром трещали.
А тем, кто не сгорел, тем снова в школу, тем двойки ставить и пятерки обещать…
Бревна домов и фонарики окон
Нужно научиться забывать,
Раствориться в спектре измерений
С Богом жизни сущих проживать.
Столовый чай на губах не обсох
У нас, ленивых, но тщеславных
Нам претит той амброзии росток
Он - шпора… для крысят амбарных!
Новообращенный раскольник «Анафема рифмы»
С больной головы на здоровую, феерично рассказ изливается:
О Дрелях
Уличный организм неистово жужжал, разрождаясь паттернами дисгармонии. Митрий шел по
слякотной мостовой и думал о поездке к подруге, он даже взял такси… но такси сверлил
дождь. Глаз его с ужасом лицезрел многомиллиардную армию маленьких колючих стрел.
А перед этим был вечер. Был гипнотический шум, постепенно заполнивший собой все
пространство его холостяцкого края. Сверхдрель родилась из маленького и незаметного
писка, а теперь она в клочья кромсала обои, висящие рваной кожей… на пример его
мыслям. В десять часов после полудня Митрий лежал на полу и шепотом повторял, что его
дескать, распяли, распяли прохиндеи соседи… и коварные Дрели! Мы знаем, что
думающий способен материализовать особенно страстную думу: и вот, с потолка свесился
мясистый нос, распустился лишайник усов, а в люстре проклюнулись скорлупки увесистых
окуляров. Лицо Иннокентия Федоровича постепенно росло и вскоре маской накрыло
Митрия. Проснувшись в десять после полудня, Митрий обнаружил себя седовласым,
красноносым… и к тому же плоховидящим. С лихорадочным взором, достойным лучшего
применения, он сел за стол и стал настукивать историю о….
Митрий Жилец «О природе вдохновения»
Заумь - Танатос, о старости планет устами космонавта
Вячеслав Гагарьевич Братский однажды вышел погулять… и космос отворился
Юпитер был тогда песочный, при этом юным Перуном играл в газоразвод
Тот Вячеслав, сын четырех земных десятилетий, он воздух разменял простором
Молоденькое Солнце строит глазки - мыслеграфирует домой - Пришлют жароотвод!
Теряя сон, он сытился свободой, и постепенно тело обратил в прозрачный звездный Эх
Меркурий как - то оттенялся: Вы, Слава, - годный дуэлянт, я - Солнцу первый друг!
А Слава вне пространства, он не дышит, и не боится смерти, там, где смерти - смех
Крутились звезды, на бегу старея, и нет уж звезд, их Братский перебыл - набат молчащий
Планеты сыпались трухой, в том космосе, в котором Братский: владыка, память… рулевой!
Стенографист - Пророк «Межпланетная неизбежность»
Плыл против ветра парусник хмельной, он путь держал в двадцатый век.
На черно - белой палубе, прилив спиртной: байкой травились гурманы - матросы:
Фонарь
В двадцать пятом Вы пели в Шанхае
В кабаке, рыжехвостой лисой,
Там сироты порой бесприютно лобзали -
Им Отчизна грозила за стебли косой.
Ждали Вы их везде, терпеливо
И в Париже, и в сельве глухой,
С Вашим светом несли горделиво
Те изгнанники, узел земной.
Вы состаритесь? - Нет преступленью!
Ястреб в выси, Вы в блузке тугой,
Нам подарите жизнь в утешенье,
И Отечество… лаской взрывной!
Кто - то - гангстер, он пуль заклинатель
Кто - то - пишет, он буквой крещен
Ваших губ, сообщил знаменатель,
И воскрес во плоти… и спасен.
Вневременной «Соленые небылицы»
Стояла кроватка Земная, по коей Мавританией стелилась простыня, кустистою акацией
росея. Разбит оазис средь пустыни, где в грезах потонул пастух на паперти из трав.
Дремала там, в язычестве непаства антилоп, в то сладкое время, что он… был пикою
ангельской колот:
Маленький Король
Заскучал Король в королевском стойле; караваны мыслей приручал
Королеву мертвым морем, дном и тиной - тиной винно величал
Не хватает фавориток, фаворитки все плохи, а пиры оскоминели
А пиры оскоминели: в дрын дрынели, мясо ели, и плясали хохоча
Отравлюсь фазаном горьким, уколюсь не той иглой, и не станет
Вас не станет; королевский шар - пустой! Ну, зачем мне крохи славы?
Мне угодья те малы! Я собою нисповержен, пир закончен, свет туши!
И почил в опочивальне, наш малыш, и мир расцвел: трон огромен
Мир огромен, по Вселенной распылен…
Цветущий в вечности удел: он с каждой тварью жил и пел.
Муса Просветленный «Обращение к братьям»
На том конец
Иль все же запятая?
|
