На следующий день Маринка проснулась ни свет, ни заря. За окном было темным-темно. Часы показывали без четверти шесть. Спать бы еще и спать, да сон пошел гулять.
— Вот если бы надо было в школу, — думала она, потягиваясь, — пушками бы меня не разбудили. А сейчас, когда можно дрыхать хоть до двенадцати, не спится.
И тут она вспомнила о главном: про Диму и про поцелуй. И про объяснение в любви. Она представила себе его лицо в тот момент, и внутри у нее все запело от радости. Захотелось, как в детстве, поджать одну ножку и завизжать на весь свет. Но она уже была взрослой благоразумной девицей и ничего такого позволить себе не могла. Поэтому она только еще раз потянулась, немного помечтала, лежа на животике, и стала одеваться.
Да прихода Димы оставалась уйма времени. Во всем доме было тихо-тихо. Родители спали. Чтобы их умаслить — ведь она собиралась смыться на весь день — Маринка начистила картошки, тихонько прошлась со шваброй по кухне и коридору, вытерла пыль и открыла банку с огурцами.
Родители проснутся, а у меня уже завтрак готов,— думала она. — Отец встает рано и любит сразу покушать. То-то будет доволен. И, может, не так разворчится, когда узнает, куда я собралась.
Когда картошка уже почти поджарилась, она положила туда сосиски и все обильно посыпала зеленым луком. Почистила селедку и полила ее постным маслом. Нарезала хлеб, поставила на огонь чайник и расставила на столе тарелки. И тут на кухню заглянул отец.
— Ох, ты! — потянул он носом. — Как вкусно пахнет! Нет, мать, ты посмотри, как дочь нас ублажать стала. Наверняка что-то за этим последует. Ну-ка признавайся, какой очередной номер хочешь выкинуть? Куда лыжи навострила?
— Меня Дима к себе в гости пригласил, — не глядя на него, сказала Маринка. — Хочет со своей мамой познакомить. И с папой. Он в десять за мной зайдет. Чтобы вы не волновались, я его телефон оставлю.
— Может, ты хоть для приличия разрешения спросишь? А то объявляешь, как о решенном деле. Как будто наше мнение уже ничего не значит.
— Если бы не значило, я бы молча ушла, и все. — Маринка начала злиться. — Мне уже не шесть, а шестнадцать. Я ведь сказала, где буду. Разве этого недостаточно?
— А чего это ты к нему попрешься? Вроде для помолвки время еще не пришло. Или уже приспичило?
— Папа, как не стыдно! Какая помолвка? Дима песни на мои стихи сочинил — он их на гитаре исполняет. Мы к концерту будем готовиться. А пригласили меня его родители — им интересно на меня посмотреть, такую талантливую. Вот тебе неинтересно на Диму посмотреть, а им интересно.
— Ну почему же, дочка? — возразила мать, заходя на кухню. — Нам тоже интересно посмотреть на твоего ухажера. Пригласила бы его на завтрак.
— Лучше на ужин, — не согласился отец, — и гитару пусть захватит. Послушаем, как он поет. А то — вместе споете. Вот и будет нам с матерью бесплатный концерт.
— Папа, тебя никогда не поймешь, серьезно ты говоришь или издеваешься! — разозлилась Маринка. Вот противный — все настроение испортил. Еще наговорит глупостей Диме, а тот обидится, чего доброго. Она уже пожалела, что пригласила его зайти. Надо было встретиться на улице. Но там опять льет, как вчера.
— Ладно-ладно, не кипятись, ты ведь не самовар. Уже и пошутить нельзя. Ничего я твоему Диме не сделаю — пусть заходит. Хоть посмотрю, что собой представляет тот, с которым ты вечор целый час под окнами целовалась. Во картина была! Небось, все этажи любовались. Другого места не нашли?
— Папа! — Маринка вылетела из кухни и захлопнула дверь. Действительно, как ей это в голову не пришло? И Гена видел, и Лена, наверно. И соседи. Вот они с Димой сглупили! Собственно, он ни причем. Но она-то должна была знать, чем это кончится. От счастья обалдела. Ну что ж, на ошибках люди учатся. Умные на чужих, а дураки на своих, как сказал бы Гена.
Около десяти загремел звонок. Маринка, уже одетая, кинулась к двери. Она хотела перехватить Диму и сразу уйти, но ничего не вышло — пока она возилась с замком, рядом возникли отец с матерью и уставились на гостя, как на витрину.
— Дмитрий Рокотов, — представился им Дима и вежливо поклонился. — Хорошист, гитарист, не курю, пью только по большим праздникам. Родители...
— Про родителей мы знаем, — остановил его отец, — заходи, гостем будешь.
— Папа, в следующий раз, нам некогда. — Маринка выскочила на лестницу, потянув Диму за руку. Ей совсем не хотелось, чтоб отец начал высказывать ему то же, что и ей. Про вчерашний вечер и вид из окна.
Диме ничего не оставалось, как извиниться и последовать за ней.
Проливной дождь с пронизывающим ветром в придачу заставили их отказаться от прогулки, и они сразу направились к нему домой.
Там было замечательно. Маринке понравилось все — и то, как встретили ее его родители, и они сами, особенно его мама. И Димина комната, и его роскошный компьютер с лазерным принтером, и библиотека, и огромный сибирский кот Мурзило, немедленно прыгнувший к ней на колени. И сам дух, царивший в этой семье, — дух любви и веселого юмора, беззлобного подтрунивания друг над другом.
Дима хотел сразу утащить Маринку в свою комнату, но его мама не согласилась с этим. — Я тоже хочу насладиться обществом молодой прелестной девушки, — заявила она. — Не все же тебе одному. Мариночка, пойдемте в гостиную, поболтаем. А мужчины пусть обедом занимаются. За часик они управятся.
— Обедом? — удивилась Маринка. — Мужчины? А может, лучше мы сами?
— О нет, мои муж и сын великолепные повара. Правда, на каждый день у них духу не хватает, но по большим праздникам они показывают чудеса кулинарного искусства. Их коронное блюдо — мясо с шампиньонами под винным соусом — пальчики оближете. А какой десерт нас ждет! Димка по этой части большой фантазер — сам коктейли придумывает. А вчера весь вечер делал конфеты — вы таких не ели.
— Конфеты? — поразилась Маринка. — Дима умеет делать конфеты? Настоящие конфеты? Вот уж не думала!
— О, он у нас способный мальчик. На многое. Вы его еще узнаете. Ну дайте, я на вас полюбуюсь. Да, у моего сына отменный вкус.
— Димка, она прелесть! — крикнула Наталья Николаевна сыну, возившемуся на кухне. — Наконец-то ты нашел то, что надо.
Наконец-то! — отметила про себя Маринка. Значит, до меня находил не то, что надо. Интересно, сколько их было? Впрочем, что было, то прошло. Главное, что есть. И что будет. Какое у нее имя — Наталья Николаевна! Как у жены Пушкина. И какая красавица — даром, что завуч. Блондинка, а глаза! Карие, бархатные. Димины глаза. Как мне хорошо у них! Будто я их знаю всю жизнь.
— Мариночка, я поклонница вашего таланта, — ласково сказала его мама. — Стихи у вас изумительные! Мне Дима набрал на компьютере некоторые — я их частенько перед сном почитываю
Она принесла из другой комнаты листки с напечатанными стихами. Маринка с восхищением стала их рассматривать. Свои стихи она привыкла видеть написанными от руки, за исключением тех, что были напечатаны в газете. Правда, их еще постоянно помещали в школьной стенгазете − там они были отпечатаны на машинке. А здесь — на снежно-белой бумаге четким красивым шрифтом. И буквы такие крупные, яркие. И как легко читается! Она непременно попросит Диму набрать и отпечатать самые лучшие ее стихи для нее самой. Потом их можно будет отксерить и дарить знакомым и учителям. Это же в сто раз красивее.
По просьбе Натальи Николаевны Маринка прочла несколько стихотворений, написанных совсем недавно. Особенно той понравились стихи про осень. У Маринки было много стихов на осеннюю тему. Она родилась осенью и любила, как и другие поэты, это время года.

— Уже тепла не дарит просинь,
И притомился Дон от бега,
А дни все норовят ужаться,

— читала Маринка, а его мать, сидя за фортепьяно, тихонько нажимала на клавиши, и звуки хрустальными каплями, стекали с них.

— Деревья стряхивают осень,
И кружевные шали снега
На ветки зябкие ложатся.

Маринка читала еще и еще, и Наталья Николаевна аккомпанировала ей. Дима и его отец, застыв в дверях, задумчиво слушали их. Дождь шумел за окном и ветер хлестал по стеклам, а на душе у Маринки было покойно и светло. Люди, которых она увидела впервые, сразу стали ей близкими и родными. И Дима не сводил с нее глаз, и в его глазах была гордость за нее и восхищение ею.
Потом они ели ароматное мясо с грибами — Маринка никогда не ела ничего более вкусного. И пили за знакомство из зеленых с золотом бокалов — Маринка никогда не видела более красивых бокалов — густое церковное вино кагор. Потом Дима угощал Маринку самодельными конфетами. Это было что-то! Внутрь черносливины он положил кусочек грецкого ореха и все это залил горячим шоколадом. Получалась красиво и необыкновенно вкусно.
— Все, мамочка, ты насладилась — теперь она моя! — заявил Дима после обеда и так посмотрел на Маринку, что у той загорелись уши. Он утащил ее к себе в комнату и сразу принялся целовать. Маринка испуганно показала на дверь, но он только махнул рукой:
— Мои родители культурные люди. Они никогда не заходят ко мне без стука. Тем более, когда я с девушкой.
Эти слова заставили больно сжаться сердце Маринки. Значит, ее далеко не первую он целует на этом диване. Неужели и другим он так же признавался в любви, как и ей? И любил ли он тех девушек? И почему разлюбил? И не ждет ли и ее, Маринку, их участь?
Она отодвинулась от него и села, поправив юбочку.
— Ты не хочешь больше целоваться? Обиделась? — встревожился он. — Но за что? Что с тобой?
— Нет, ничего. Поиграй мне на гитаре. Ты обещал спеть новые песни, что написал на мои стихи.
Он спел. Песни были чудесные, и пел он их так проникновенно, что у Маринки потеплело на душе. В конце концов, что ей за дело до его прошлого? Значит, она лучше тех девушек, раз он теперь с ней.
Но ведь она не лучше всех в мире. Есть и получше ее. Что, если он встретит такую? Нет, не надо об этом думать.
Потом они играли на компьютере. Потом он напечатал ей два десятка самых лучших ее стихов. Потом посмотрели по видику два фильма про любовь. Там были такие... таки-ие сцены! Довольно откровенные. Маринка не знала куда деваться. А Дима — ничего. Сидел и целовал ее потихоньку в шейку.
Потом они снова целовались. За окном быстро темнело. Когда стало совсем темно, Маринка засобиралась домой. Его родители ласково попрощались с ней и пригласили приходить почаще. Ничего особенного в ее поведении они не видели, ничего предосудительного. Как будто она не сидела три часа взаперти с их сыном. И их совсем не интересовало, чем они там занимались. Да хоть всем! О, если б это был Маринкин отец, он бы им такое устроил! Такой трам-тарарам!
Дима проводил Маринку домой, но теперь они предусмотрительно поцеловались за воротами. И недолго, ведь у него дома они нацеловались досыта. Даже уже и не очень хотелось. Тем более, что назавтра была назначена новая встреча. А впереди их ожидали целых семь дней осенних каникул — столько счастья!
Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. Коротким ярким праздником пролетели осенние каникулы. Маринка целые дни проводила у Димы. Его родители, когда бывали дома, встречали ее низменно приветливо, угощали, расспрашивали, как дела. Потом он утягивал ее в свою комнату, где им уже никто не мешал наслаждаться обществом друг друга. Они пересмотрели по нескольку раз всю его фильмотеку, после чего Наталья Николаевна купила с десяток новых фильмов. Фильмы были замечательные — фантастика и путешествия. Именно те, что нравились Маринке.
Дима ежедневно учил ее работать на компьютере, в который Маринка просто влюбилась. Он познакомил ее с Интернетом, после чего компьютер стал заветной Маринкиной мечтой. Дома она так достала своим нытьем мать, что та, не выдержав, однажды предложила отцу:
— Может, продадим дачу, да купим ей этот проклятый компьютер? Сил уже нет ее слушать! Она же на этот факультет собирается, а там, говорят, без него нельзя.
— А жрать что будем? — вскипел отец. — Зимой один соленый огурец знаешь, сколько стоит? А картошка? Никаких денег не хватит. Перебьется!
Пару раз Дима приходил к ней домой — и все обошлось благополучно. Пока Маринка с матерью возились на кухне, Дима с отцом вели обстоятельные беседы в гостиной. Диминому отцу довелось служить и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии − и всюду с ним были жена и сын. Маринкин отец остался доволен Димиными рассуждениями о смысле жизни и планах на будущее. Он перестал ворчать на дочь, когда та задерживалась допоздна, и больше не задавал ехидных вопросов.
Маринка почти привыкла к Диминым объятиям и поцелуям. Правда, внутри у нее каждый раз при этом что-то сжималось и дрожало, но она старалась не обращать внимания на такие мелочи.
В общем, все было хорошо, даже слишком. Только в последний день каникул тягостное происшествие едва не испортило их отношения.
А дело было так. После традиционного кофе Дима, как всегда, увел ее к себе. И повернул колесико замка, чего раньше никогда не делал. У Маринки затряслись поджилки, но она сделала вид, что не заметила его манипуляцию с замком. Понадеялась, что обойдется.
Но не обошлось. После долгого и жаркого поцелуя она вдруг оказалась в горизонтальном положении. Маринка умоляюще посмотрела Диме в глаза и поразилась их выражению. В них не было прежнего тепла и заботы о ней — в них не было ни любви, ни даже простого участия. Его взгляд был холоден и как ей показалось, даже жесток.
Маринка испугалась. Она не приготовилась к тому, что должно было произойти. Она так прониклась доверием к Диме, что совсем забыла об этом. То есть, она, конечно, знала, что близость неизбежна, но ей казалось, что до этого еще далеко-далеко. И потом — разве не требуется и ее согласие? Наверно, он должен был сначала его получить? Хотя бы простой кивок или короткое «да». А не так, как сейчас — сразу раз! — и в дамки.
Но надо же было как-то выбираться из создавшегося положения. И с наименьшими потерями. Маринка попыталась упереться ему в грудь и выкрутиться из-под его тела. Но с таким же успехом она могла бы выкрутиться из-под бетонной плиты. Тогда она решила схитрить.
— Я хочу чихнуть, — жалобно сказала она, стараясь не глядеть ему в глаза, гипнотизировавшие ее, как удав кролика.
— Чихай! — милостиво разрешил он.
— Но я на тебя чихну! У меня нос течет. Пусти, я возьму носовой платок... в пальто.
Он немного помедлил, потом отпустил ее и сел. Она повернула замок и пулей вылетела в коридор. Из кухни доносились голоса его родителей. Он вышел следом, и, прислонившись к стене, молча стал наблюдать, как она лихорадочно натягивает пальто.
— Я утюг забыла выключить, — пряча глаза, пробормотала Маринка и тут же вспомнила, что этой брехне он научил ее сам.
— Тебя проводить? — только и спросил он.
— Не надо, я побегу. Ты за мной не угонишься. Пока! — И она понеслась вниз, как угорелая, хотя за ней никто не гнался.
Прибежав домой, она разделась и без сил упала на диван. У нее горели щеки и лоб, и даже нос. Надо было собраться с мыслями, но она не успела — зазвонил телефон.
— Ты рассердилась? — виновато прозвучал его голос. — Извини, на меня внезапно что-то накатило — сам не знаю, как это случилось.
— Нет, не внезапно! — мысленно возразила ему Маринка. — Ты перед этим запер дверь. Значит, все задумал заранее, Дмитрий хитрый. Но у нее хватило ума промолчать. Не дождавшись ее ответа, он продолжил:
— Мариночка, не сердись, а? Я понимаю, что некрасиво себя повел. Но... ведь все равно это должно произойти. Раз мы любим друг друга. Ну, пожалуйста, не молчи. Скажи хоть что-нибудь. Ты очень рассердилась?
— Я испугалась, — призналась Маринка, — это было так неожиданно. У тебя глаза стали такие... страшные. Не как всегда. Скажи правду: с другими... ты тоже... так?
— С другими я никак. Ничего такого у меня ни с кем не было. Сильнее тебя я никого не любил. Как только тебе такое в голову могло прийти?
— Прости, я думала... у тебя много было девушек... до меня.
— Ну да, я встречался. Но как с тобой, у меня ни с кем не было. Такое впервые, честное слово! Тебе было очень неприятно, да?
— Нет, не неприятно. Но я думала... мне казалось, что нужно и мое согласие. А ты так себя повел... Мне даже жутко стало.
— Ну да — я дурак. Просто... со мной такое тоже впервые. Впредь буду умнее. Поверь, если мы придем... к этому... потом… все будет иначе. Ты только не обижайся, ладно? Скажи, что ты меня любишь.
— Я не обижаюсь. Конечно, люблю. Дима, у нас все будет. Просто... я еще не готова. Ты подожди немножко, ладно?
— А когда будет можно, ты скажешь? Или как-нибудь дашь понять?
— Конечно. Скоро.
— Завтра увидимся?
— Завтра, между прочим, в школу. Ты не забыл?
— Как тут забудешь? Захочешь, да не забудешь. Ох, совсем из головы вылетело. Мариночка, мне же сегодня звонили из Дворца. Там объявлен конкурс на лучшую песню о любви. Точнее, на лучшее объяснение в любви. Ты не сочинишь слова? Как будто юноша объясняется в любви девушке. А я музыку подберу. Это будет конкурс бардов-мужчин. Призы обещают отменные. Если выиграю, приз твой.
— Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать. Сколько у меня есть времени?
— Пара недель. Но ты не затягивай. Так, как насчет завтра?
— Дима, давай встречаться по субботам и воскресениям? Все-таки вторая четверть. Она такая короткая, а учителя просто озверели. Даже на каникулы поназадавали кучу заданий.
— А ты их сделала?
— А как же! У нас попробуй не сделать. Сразу пару влепят. А мне нужен аттестат без трояков.
— Когда же ты успела? Ведь мы все дни были вместе.
— По вечерам. А вам что — ничего на каникулы не задали?
— Да что-то задали — не помню. Но у нас попроще. В первый день обычно не спрашивают. Там разберусь. Каникулы себе портить — еще чего! Это ты у меня такая примерная, а я у тебя — разгильдяй.
— Нет, Дима, ты не прав. Заниматься надо — особенно математикой. В институте ее знаешь сколько! Кстати, как у тебя с ней?
— Да вроде, нормально. В основном, четверки.
— Ну, скажи: чему равна длина окружности?
— Длина окружности? Что-то не припомню. Что-то с радиусом связано. Не, не помню.
— Как же ты задачи решаешь? Какая четверка? Когда масса задач на длину окружности и площадь круга прошла мимо тебя. Нет, тебе нужно срочно браться за математику! Иначе — какое программирование? Только по верхам прыгать будешь. У нас бы ты из пар не вылезал.
— Вот и возьми надо мной шефство.
— И возьму. Давай завтра созвонимся. После уроков. Узнаем расписание, а тогда договоримся. Только заниматься ты ко мне будешь приходить. А то у тебя — не до занятий.
— Ладно, договорились. Ну что, уже прошло? Больше не сердишься?
— Я же сказала: не сержусь. Пока.
— А поцелуй?
— Целую тебя. До встречи!
На следующий день едва Маринка пришла из школы, он позвонил снова.
— Мариночка, ты вчера, как в лужу, глядела. Я сегодня пару схватил. По геометрии. А назавтра по алгебре уйму задали — я половину не могу решить. Может, поможешь? И с физикой проблемы начались.
— Конечно, помогу. Приходи хоть сейчас. Но только... без объятий и поцелуев. Дима, иначе мы ничего не сделаем! У меня тоже назавтра куча уроков.
— Хорошо, хорошо! Буду вести себя примерно.
Он примчался через полчаса. Весь такой румяный, красивый. Такой любимый! И сразу полез целоваться.
— Дима, ты же обещал! — отбивалась Маринка. — Все! Все! Хватит! Ну, как не стыдно — мне теперь ничего в голову лезть не будет.
— Ты меня не любишь?
— Люблю. Но давай сначала уроки сделаем.
— А после будет можно?
— Дима, прекрати! Ну, пожалуйста! Давай свою тетрадь — посмотрим, что вы сейчас проходите.
— Ладно, не буду. Поехали.
Они провозились с уроками дотемна. Дима и вправду все это время вел себя примерно − особенно после того, как Маринка показала ему всю глубину его незнания элементарных вещей. Он и не подозревал, что она такая умная. Ведь она обычно помалкивала, предоставляя ему возможность демонстрировать свое красноречие
Нет, он понимал, что ее молчание вовсе не означает что она круглая дура с ограниченным словарным запасом. Ее стихи говорили об обратном. Но чтобы так знать физику и математику! Такая тихая, скромная девушка. А он-то считал себя умнее ее на два порядка. Поделом ему — не будет впредь воображать о себе слишком много.
— Мариночка, пойдем ко мне, — предложил он, когда, наконец, уроки были сделаны. — Хоть на часик! Компьютер по тебе соскучился.
— Нет, Дима, уже поздно. Давай лучше погуляем полчаса, подышим воздухом. А то у меня голова разболелась.
— А ко мне?
— Не пойду. Дай мне прийти в себя. Я до сих пор твой диван без дрожи вспоминать не могу.
— Но я же сказал: не буду! Ну что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?
— А кто обещал вести себя примерно? А сам... с чего начал, когда прибежал?
— Вот ты какая! Злопамятная. Давай все время вместе делать уроки? Мне одному так неохота, а с тобой даже нравится.
— Давай. Я, когда тебе объясняю, сама еще лучше понимаю. С тобой интереснее, и задания намного легче кажутся. Знаешь, когда ты рядом, все вокруг каким-то другим становится. Ярким, радостным. Так хорошо, когда ты рядом!
— Это потому, что ты меня любишь!
— Да, наверно.
С тех пор они все уроки делали вместе. Маринка убедилась, что Димины четверки и пятерки и близко не соответствуют его знаниям. В школе, где он учился, достаточно было заглянуть в учебник, поднять руку и у доски повторить только что прочитанное. И все — пятерка обеспечена. Задач и примеров им задавали мало, и, как правило, они были очень легкими, в одно − два действия. Да и те Дима решал так: полистает учебник в поисках подходящей формулы, пороется в справочнике, Найдет, перепишет с книги, подставит числа — все, решил.
— Кто же так решает? — поражалась Маринка. — А если у тебя под рукой не окажется учебника? На экзамене, например? Или на контрольной?
— Ну, на контрольной у нас все списывают. А на экзамен шпору возьму.
— Дима, но так же нельзя! Ты же учишься не для того, чтобы сдать, а для того, чтобы знать. Что ты на меня так смотришь?
— Просто поражаюсь твоей сознательности. А как надо решать?
— Нужно сначала выучить формулы. Наизусть — да-да, не делай большие глаза. А если на экзамене нельзя будет воспользоваться шпорой? В Политехе, кстати, за шпору и с экзамена могут вытурить.
— Да разве их все запомнишь? Их же тьма.
— Ничего не тьма. Вполне можно запомнить. Это только кажется, что трудно. Напиши мне какую-нибудь формулу из физики. Любую, какую помнишь.
Дима надолго задумался. Ничего, кроме того, что путь равен скорости, умноженной на время, он вспомнить не мог − в чем и признался пристыжено.
— Как? — поразилась Маринка. — И закона Ома не знаешь? Это же основа основ электродинамики! Да у нашей физички ты бы имел кол! Ее любимая поговорка: не знаешь закона Ома — сиди дома.
— Что же мне делать?
— Давай так. Я выпишу формулы из раздела, что вы сейчас проходите. Что там у вас? Квантовая оптика? Мы ее уже давным-давно прошли — уже механику повторяем. Значит, я выпишу и ты их при мне запомнишь. А потом порешаешь задачи, уже никуда не подглядывая. Ты их будешь решать только так. Как семечки щелкать.
— А много там формул?
— Не, с десяток всего.
— Ого!
— Что ого? Делов то на пятнадцать-двадцать минут максимум. У тебя двадцати минут не найдется?
— Ну ладно, пиши свои формулы. Неужели они все у тебя в голове?
— У нас в классе они у всех в голове. А как же иначе? Иначе же ничего не решишь. И будешь в парах утопать.
Маринкины формулы Дима выучил наизусть за десять минут. И задачи из школьного учебника пощелкал моментально, как орешки. Чем страшно возгордился. Но Маринка быстро охладила его пыл
— Разве это задачи! — небрежно заметила она. — Ты посмотри, какие мы решаем. Из нормальных задачников, где повышенной сложности задачи, − которые давали в разных вузах на экзаменах. И в МГУ, и в физтехе.
Дима посмотрел. И устыдился. Да, из них он бы не решил ни одной. Неужели он такой тупой?
— Потому что здесь нужно знать теорию и за прошлый год, и за позапрошлый, — терпеливо объясняла Маринка. — И школьных учебников недостаточно, в них самые азы. Я вот купила в книжном "Репетитор по физике" в двух томах. Издательства “Феникс”. Там так все разжевано — ежу понятно. Бери и решай. А по математике у меня есть задачник Сканави. Это такая прелесть! А по химии советую учебник Егорова. Ну, все — хватит болтать, учи дальше. Я потом проверю.
И на Диму в школе посыпались пятерки, как из рога изобилия. Учителя не переставали удивляться его успехам и вовсю расхваливали в преподавательской. Для Натальи Николаевны их слова звучали, как сладкая музыка. Она уже мечтала о том времени, когда ее сын поступит в институт и женится на Мариночке. Лучшей невестки ей и не надо. Мила, скромна, умна — все при ней. И семья хорошая. Ах, не сглазить бы!
В школе у Маринки тоже дела шли блестяще. Похоже. к концу полугодия она приходила со всеми пятерками − как и Гена с Леной. Лена несколько раз пыталась с ней заговорить, но Маринка, ссылаясь на занятость, убегала.
— Может, она обиделась на меня за что-нибудь? — недоуменно спрашивала Лена Гену. — Так, вроде, не за что. Ты не знаешь, что с ней?
— Я же тебе говорю: она влюблена, — терпеливо объяснял он. — Вся в процессе. Каждый день со своим Димочкой уроки делает. И, наверно, не только уроки. Никого вокруг не видит и не слышит. Не бери в голову — ничего она не обиделась. Просто, ей не до тебя. Хочешь новость скажу — ты упадешь!
— Скажи.
— Шурка с Шурочкой после Нового года у нас уже учиться не будут. В вечернюю переходят.
— Да ты что! А почему?
— Догадайся.
— Нет, правда? Что... уже ждут?
— А то! Моя работа! Фирма веников не вяжет. Шурка меня крестным пригласил быть. Во как!
— А их родители что?
— Ты знаешь — ничего. Нормально восприняли. Шурка работать в фирме у отца будет. У того дела пошли в гору — иномарку недавно купил. Обещал им сначала гостинку, а там, говорит, посмотрим. Как жить будете.
— А их зарегистрируют? Им же еще нет восемнадцати.
— Справку из поликлиники покажут и зарегистрируют. Без проблем.
— Знаешь, я им завидую. Любят друг друга и уже ребеночка ждут. Счастливые!
— Кто тебе мешает? Давай.
— Ох, Гена! Ты в своем репертуаре. Не говори глупости, а то я рассержусь. А наши знают?
— Понятия не имею. Может, кто и знает. Какое это уже имеет значение? Скоро школу закончим, а там — у каждого своя дорога.
— Знаешь, я все Лизоньку вспоминаю. Сейчас ее малышу было бы три годика.
— Да. Он тоже умер, ты слышала? Ее парень.
— Да, слышала. Как все это ужасно! У меня до сих пор какое-то чувство вины перед ними. Будто я могла что-то сделать для них и не сделала. Будто смотрят они на меня... оттуда... и осуждают.
— Лена, да ты что! Ты-то причем? Что ты могла для них сделать?
— Ну... может, надо было заступиться. Сказать, чтобы перестали над ними издеваться. Но не смотреть молча, как они... падают в пропасть.
— Да ты вспомни, сколько тебе тогда было лет! Седьмой класс! Ничего бы ты не сделала, и нечего себя казнить.
Лен, согласись, все-таки это я Шурку с Шурочкой свел. Теперь благодаря мне новый человек на Земле появится.
— Да, молодец.
— Можно, я тебя за это поцелую?
— Нет. Нельзя.
— Ну, что ж. Нет — так нет. На нет и суда нет.
И понурившись, он поплелся к себе. А Лена прислонилась лбом к холодному стеклу и стала глядеть в пустой двор. В воздухе кружились редкие снежинки. Падая на землю, они уже не таяли, и асфальт во дворе кое-где побелел. Небо было низким и беспросветно серым. И хотя было еще только четыре часа дня, оно темнело на глазах.
— Счастье, — грустно думала девушка. — Где ты? Какое ты, мое счастье? Почему не приходишь ко мне? И есть ли ты вообще?
В дверь позвонили. Это пришел Юра, Ольгин лицеист. Ему удалось-таки уговорить директора и педагогов. Юру не отчислили, и он стал буквально землю рыть, чтобы догнать одноклассников. На уроках сидел за первым столом и являл собой пример усердия и послушания. Ольга попросила дочку помочь мальчику, и теперь он чуть ли не каждый день приходил к ним домой позаниматься. Леночка терпеливо разъясняла ему основы математики, начиная с самых азов. И ее усилия в сочетании с его усердием стали приносить плоды — в журнале появились первые тройки. Причем не только по математике, но и по остальным предметам.
— Ты не очень-то радуйся, — охлаждала его Лена. — Тройка не оценка. С тройкой по математике ты ни в какой серьезный вуз не поступишь. Давай, занимайся дальше и побольше − чтобы к концу года четверки пошли. Есть же у тебя сила воли?
— Даже две! — заверял он. — Лена, вот увидишь, в одиннадцатом у меня троек вообще не будет. Может, тебе в магазин сбегать или бутылки сдать? Там во дворе пищит этот... который бутылки собирает. А ты потом мне поможешь домашнее задание сделать.
— Не надо в магазин. И бутылок у нас нет. Садись, занимайся. Ты не голодный? А то на пустой желудок заниматься бесполезно.
— Не, спасибо, я ел. Я же из дому.
Юра открыл тетрадь и погрузился в решение задачи. Он старался сидеть тихо, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не отвлекать Лену. Если вначале ему приходилось чуть ли каждую минуту обращаться к ней с вопросами, то теперь он это делал все реже и реже. Она была погружена в свой компьютер, а он в свои уроки, и никто никому не мешал.
Посидев около часа, Юра встал.
— Лена, у меня все ответы сошлись. Можно я буду приходить к тебе, когда не получается? А если сам решу, то не буду?
— Конечно, Юра. Позвони, что не придешь, чтобы я не ждала.
— Да у нас телефона нету.
— Тогда ладно. Приходи, когда надо. Я после уроков всегда дома.
А Маринка в это время грызла ручку, мучаясь над Диминым заказом. Заказные стихи у нее обычно получались плохо. Фразы были какими-то плоскими — не образы, а штампы. Стихи рождались неживыми, они не трогали ее душу, хотя заказчикам обычно нравились. Но ведь это был заказ Димы, значит, надо было постараться. Тем более, что песня конкурсная. А ему так хотелось победить.
Юноша объясняется девушке в любви. В первый раз. Он ни в чем не уверен. Потому что, когда он уверен, то... уже можно и не волноваться. Можно даже и не объясняться. Сразу приступать к делу. Тогда и писать не о чем. Нет, он ни в чем не уверен, и потому в его словах и боль, и страх, и преклонение − перед ее красотой. Да, она знает, какой будет эта песня. Все заслушаются. И он победит на этом конкурсе, обязательно победит.
Вдохновение, наконец, нахлынуло на нее, и она принялась быстро писать. Мысли опережали руку, поэтому она стала записывать только обрывки слов — потом разберется. Строки свободно рождались в мозгу. Она писала, наслаждаясь созданными ею образами, рифмами, самими словами, которые предстояло озвучить ее любимому.
Позвонил Дима:
— Мариночка, ты что делаешь?
— Пишу тебе стихи. Объяснение в любви.
— Ну и как? Ты там побольше — люблю, люблю, люблю! Слово такое красивое! Ласковое.
— Нет, Дима, этого слова здесь вообще нет. Но объяснение пропитано любовью и страхом потерять любимую. Тебе понравится. И жюри, думаю, тоже.
— Можно, я приду, посмотрю?
— Приходи, я уже заканчиваю. Сейчас начисто перепишу, а то тут такие каракули. Когда напечатаешь на принтере, один экземпляр — мне. Хорошо?
— Да хоть десять! Ну, я бегу.
Стихотворение привело его в бурный восторг. Он даже запрыгал на месте. И сейчас же унесся к себе домой подбирать к нему музыку.
Даже не поцеловал, как следует, — грустно отметила Маринка, — только чмокнул в щеку и все. А я так старалась! Неужели он ко мне стал остывать?
Действительно, после того случая... понятно, какого... они стали реже целоваться и не так страстно. Ведь инициатива всегда исходила от Димы. Она и представить себе не могла, что можно первой его обнять и тем более поцеловать. А он стал... каким-то... не таким, как прежде. Сделают они вместе уроки, погуляют, поцелует он ее на прощание — и все.
Нет, он относился к ней по-прежнему хорошо. Но что-то в этом отношении стало иным. Более спокойным, что ли. А она? Она любила его все сильнее и сильнее. И он, конечно, это чувствовал. Но больше никаких попыток не предпринимал. А она не решалась дать ему понять, что уже − не против. В ее душе чувство любви созрело до такой степени, что ее постоянно тянуло к нему. Усилием воли она удерживалась, чтобы не прикоснуться к его руке, не прильнуть к груди. И когда он обнимал ее, замирала от счастья. Но это случалось все реже и реже.
Дима и сам чувствовал, что в его отношении к Марине что-то надломилось. Его любовь к ней как будто побывала в зените и, не засияв во всю мощь, стала клониться к закату. Но у него и в мыслях не было порвать с ней. В его планах они заканчивали школу, поступали вместе в институт. Потом? Потом видно будет.
И никто из них даже не догадывался, даже представить себе не мог, как круто обойдется с ними судьба.