Обмен

Елин поднялся на третий этаж и огляделся. На площадку выходили три квартирных двери. Налево – 51 квартира, направо – 53, нужная. Нажал на кнопку. За дверью завере¬щал звонок, но её не открывали. Позвонил ещё раз, подольше.
–Что они там заснули? Договорились же в десять, – Елин опять нажал на кнопку звонка.
Позавчера по телефону он договорился о встрече, чтобы посмотреть квартиру. Жил он с сыном, невесткой и двумя внуками в четырёхкомнатной квартире, которую дали ему на произ¬водстве. Жена умерла семь лет назад. Сын давно уговаривал его разменяться. И вот теперь ему надо было посмотреть одну из предлагаемых квартир.
Громко щелкнул замок, но в двери напротив.
–Кто такой, чо трезвонишь? – в проёме двери Елин увидел полнеющую женщину невысокого роста. На кончике носа круглого лица – узкие очки, а суровый взгляд поверх очков буквально свер¬лил. Женщина, как на таран, пошла на него. Подойдя вплотную, она поставила ведро, прислонила швабру и повторила вопрос:
–Ну и чево? – Елин даже опешил от такого недружелюбия.
–Простите, пожалуйста, мне бы хозяйку этой квартиры. Мне бы посмотреть.
–Кого смотреть? Катьку штоль? А чево её смотреть.
–Да не хозяйку – квартиру её. Мы меняться собираемся».
«Нету её, – угрюмо буркнула женщина, – на даче она, с ночевкой, вчера ещё уехала, мо¬жет нынче и приедет. А мне велела цветы полить, да полы вымыть.
Она достала ключ и стала открывать дверь.
–Вот и хорошо, значит можно посмотреть квартиру?
–А документы есть? Покажь – уже миролюбивее спросила она.
Внимательно рассматривая поданный Елиным паспорт, женщина снова спросила:
–Ну и чево? – а посмотрев в паспорт, добавила, – Максим Петрович.
–Поскольку вы знаете, как меня зовут – может быть, себя назовёте?
–Ещё чево. И на кой чёрт тебе это надо? – но, немного подумав и посмотрев поверх очков на Елина, добавила, – ну, Зинаида я. А квартиру чо смотреть? Обыкновенная квартира. Чистая. Катерина завсегда за ней смотрит. В квартиру пускать – не велено. Никого.
–Да я так, только взгляну с порога. Вообще–то мы с ней созвонились встретиться в де¬сять, а сейчас уже одиннадцатый.
–Вот и жди здесь, – и не смотря на то, что Елин направился за нею, она как–то быстро юркнула в дверь и закрыла её перед самым его носом.
–Вот гром–баба, ну что ты с ней поделаешь? – Он подошёл к окну на площадке, соображая, что же дальше делать. Может и зря этот об¬мен затеял. Но сын уверял, что этот вариант очень хороший. За окном было видно, как маленькие деревца раскачивает поднявшийся ветер, небо заво¬локло серой тучей, а где–то вдалеке погромыхивал гром.
Громко щёлкнул замок в двери пятьдесят третьей квартиры.
–Максим… Петрович, ладно, заходи, на кухне посидишь, пока я полы протру. Глядишь, там и Катерина приедет. А чой–то приспичило тебе меняться квартирой?
–Да, я живу с сыном и внуками в большой квартире. Шумно очень, покоя нет. Годов мне много. А хочется пожить в тишине.
–Ин–те–ресно. Сколько ж тебе лет? А вообще–то все вы мужики нытики, хоть пожилые, хоть молодые. Чего тебе не живётся? И семья, и внуки. Чай, жил бы да радовался.
–А вы что же, Зинаида, одна живёте? Почему?
–Да был один прохвост. Ох, и намучилась я с ним. Терпела, пока дочь растила. Она те¬перь замужем за военным. За границей живут. А я вот тут квартирую, в соседях. Катерине помогаю. Тоже одна живёт. Сватались тут к ней двое мужиков, да что толку. Пьяницы, непу¬тёвые. Сразу видать: прохвосты. Все вы мужики – такие.
–Да, видать туго пришлось бабе, раз она такая стала, стервозная, – думал Елин, разгляды¬вая из кухни уголок комнаты. Он слышал, как Зинаида шумела шваброй за перего¬родкой, как стучала, переставляя ведро. Наконец, она вышла из–за перегородки, и, заметив, что за ней наблюдают, недовольно проговорила:
–Ну, всё посмотрел? Теперь пошли отсюда, – она вылила воду из ведра в унитаз ванной комнаты, закрыла её, подхватила ведро, швабру и скомандовала:
–Пошли штоль. Видать, Катерина не приедет сегодня, там заночует. Вишь, на улице что делается? Гроза наверно будет.
–И вы меня в такую грозу выпроваживаете?
Ты – мужик. Ты не должен бояться никакой грозы. Давай, давай двигай, – она тихо¬нечко подтолкнула Елина под локоть, закрыла замок и пошла к своей квартире.
Ругая про себя эту чёртову бабу, Елин стал спускаться по лестнице на выход. Едва толкнул входную дверь в подъезде, как она с шумом растворилась под напором ветра. Крупные капли дождя забарабанили о козырёк над крыльцом.
–Да, это надолго. Что же я так и буду стоять здесь до вечера? – Елин огляделся по сторонам, подумал и, приняв решение, спокойно стал подниматься по лестнице. Подойдя к 51 квартире, он нажал кнопку звонка.
… Оставив Максима Петровича на лестнице и закрыв за собой дверь, Зинаида, по обыкновению, уже пожалела, что выгнала мужика в такую непогодь.
–Ну и чо, ну и пусть. Не сахарный, не растает. Небось, вон какой ладный. И чего ему не живётся с внуками. Одним словом – не мужик, а интеллигентный хлюпик. Прохвост.
Это слово в оценке мужчин было у неё самое ходовое. Объяснение тому – в её семейной жизни. Жила она в большом городе в общежитии. Кольку своего она не искала. Её познакомили подружки с весёлым разудалым прапорщиком. Вышла за него. А когда мужа перевели в маленький гарнизон на границе – поехала с ним. Эти гарнизоны они меняли очень часто. Как ни странно, военная жизнь здорово их изменила. Она всем сердцем потянулась к мужу, стараясь во всём угодить. Но он твёрдой рукой разделил их жизнь: дома – ты есть главный командир, я – подчиняюсь. Во всём остальном – моё слово последнее. С годами, а после рождения дочки особенно, последнее слово всё чаще оказывалось её. Сильный характер и привычка командовать сделали её совершенно несносной в семейной жизни. Вот тогда–то, не умея спорить и отстаивать своё мнение, он и начал понемногу выпивать. После ранения вышел в отставку. Работая в котельной, и вовсе спился. Пять лет – как помер.
Зинаида присела на стул в кухне. Необъяснимая тревога заставила её посмотреть в окно. А там сильно потемнело. Чёрная туча низко повисла над домом. Капля громко стукнула о жестянку подоконника. Потом – другая, третья. И вот уже дождь забарабанил вовсю.
–Господи! Ведь простудится мужик. Чай, не молодой, – и её сердце переполнилось жалостью к этому мужчине. От неожиданного звонка в дверь она чуть не подпрыгнула.
–Вернулся, вернулся, – губы раздвинулись в улыбке. Уверенно открыла дверь.
–Простите, Зинаида. Там дождь начался. Сильный. И, видать, надолго.
–Максим… Петрович. Пожалуйста, проходите. В комнату, вот сюда. А я сейчас чай сделаю. В–а–м… Тебе, какой: чёрный или с… вареньем?
–Какой есть. На ваше усмотренье. Лучше… с вареньем.
Зинаида внимательно посмотрела на почему–то смутившегося Елина и ушла на кухню.
Присев на диван, Елин осмотрелся. В комнате из мебели были: диван, в углу – одно¬спальная кровать с целой горой разноцветных подушек. В другом углу – тумбочка с телеви¬зором. Почти всю противоположную от окна стену занимал высокий трёхстворчатый шкаф. На самом верху его что–то лежало, завёрнутое в полупрозрачный полиэтиленовый пакет. Форма предмета, его очертания Елину чего–то напомнили.
–Господи! – неужели? – он быстро поднялся с дивана и взял пакет в руки.
–Вот она! Милая, – и руки торопливо начали развязывать красную тесёмку завязки.
Просунув руку в пакет, он осторожно вытащил … мандолину. Да, этот музыкальный инструмент Елину очень даже знаком. От волнения ему стало жарко.
В детстве ему приходилось слышать, как мать пела частушки, играя на балалайке. Когда его призвали в армию, он не играл ни на одном инструменте, но умел напевать песни. Его тут же назначили запевалой взвода. В Красном уголке части была балалайка, правда, без струн и какой–то яйцеобразной формы инструмент. Но струны на нём были. Нашёлся солдат, самоучка–музыкант, настроил мандолину, так назывался этот инструмент и показал, как на нём играют. Вот тогда–то звуки мандолины так тронули его душу, что он поклялся себе, во что бы то ни стало, научится на ней играть. Он говорил своим друзьям:
–Вы только послушайте! Пос-лу-шай-те! Как она звучит! Ведь, выговаривает чисто человеческим голосом. Поёт – за душу берёт.
Очень часто в личное время он сидел в Красном уголке и наигрывал разные мелодии по, невесть откуда, появившемуся самоучителю игры на мандолине. За долгих три года службы Елин одолел азы нотной грамоты и, больше по слуху, достиг в игре больших успехов. Он даже замахнулся выучить «Полонез Огинского» и играл, хотя и с ошибками. Именно игрой на мандолине он добился от сослуживцев большего уважения. А много позже в санатории на отдыхе в коридоре спального корпуса вечером минут сорок играл случайным зрителям народные и современные песни. Он обнаружил за собой такую особенность. Если он знал мелодию и умел напеть, он тут же мог играть её на мандолине.
–Вот она! Милая. Как долго я тебя не держал в руках, – он ласково гладил корпус рукой.
Потом проводя по струнам медиатором, Елин с наслаждением прислушивался к звукам. Сначала они были глухие и хриплые, но по мере настройки они менялись, становились звонче и слаженней. Пальцы сами прижимали нужные лады. Покручивая колки на грифе, Елин обо всём забыл и ничего не видел. У него в руках любимый инструмент, и вот уже давно подзабытая трогающая душу, мелодия тихонько полилась по комнате. Взволнованный воспоминанием давно ушедшего времени, он неожиданно для себя запел:
–У московских студентов горячая кровь. Ля–ля–ля, ля–ля–ля, ля, неподкупные лица!
Пропев полтора куплета песни (обычно знал только по одному), он уже выводил:
–А мне мама, а мне мама целоваться не велит, – потом – Огней так много золотых на улицах Саратова. Потом – Вот кто–то с горочки спустился. Наверно милый мой идёт.
Елин закрыл глаза. Время для него примчалось из далёкого далёка и остановилось. Мандолина будто сама по–человечески пела про его молодость.
… –С вареньем, с вареньем, – повторяла Зинаида, входя на кухню. Она быстро включила газ, поставила чайник, достала банку с вареньем, присела за стол и задумалась. Что за мужик такой сидит у неё, и, главное: как вообще она пустила его в квартиру. Невольно пришло на ум сравнение с мужем. Оно было не в пользу мужа. Впервые она растерялась. Не знала, как поступить: попросить его уйти сейчас или после чая. Но … чай–то она уже предложила.
Неожиданно из комнаты донеслись звуки настраиваемой мандолины. Последний раз она звучала, когда на ней играл внук. Но сейчас.… После небольшой паузы полилась чистая и звонкая мелодия. Каждая нотка звучала чётко. Зинаиде казалось, что звуки песни проникают прямо в её сердце. Прозвучало вступление песни, и она услышала тихий мужской голос:
–У московских студентов горячая кровь… – Потом ещё песня. Потом ещё. Голос завораживал, звал за собой, и Зинаида не выдержала. Тем более, чайник уже вскипел. Поставив на поднос чайник и чашки, она медленно вошла в комнату. Елин, посмотрел на неё, и чуть–чуть громче пропел:
–У моря, у синего моря! – потом замолчал и аккуратно положил инструмент на стол.
–Что же вы, играйте, пойте. Как это… здорово у … тебя получается, – Зинаида старательно наливала чай в чашки. – Учились играть? Долго?
–Да так, самоучкой. Когда в армии служил.
Полилась спокойная беседа. Елин выпил уже четвёртую чашку. Так ему было здесь хорошо, тепло. Не хотелось никуда уходить. Но… Он встал из–за стола и направился к вешалке в прихожей. Зинаида пошла за ним. Взяв Елина за руку, она тихо проговорила:
–Максим Петрович! Максим! И зачем тебе… этот… обмен? А?
Несколько секунд они, молча, смотрели друг на друга. Каждый думал о своём. Потом Елин взялся за ручку двери.
–Максим, – шальная мысль вдруг пришла ей в голову, – возьми мандолину, у меня всё равно играть некому, – она протянула ему инструмент, – будешь внуков веселить.
–Нет, я не могу взять такой дорогой подарок. До свиданья, – и он шагнул за дверь.
Долго сидела Зинаида на кухне, глядя на пустые чашки, сердце что–то покалывало.
… Прошла неделя. Зинаиде нужно было сходить на рынок за свежей зеленью во второй половине дня: как раз в это время привозят её с дач. Идти на рынок надо было по длинному подземному переходу под железной дорогой. Не любила Зинаида это место. Шаги идущих людей были гулкими и очень громкими. Люди, стоящие у стен и просящие подаяние, всегда вызывали у неё острую жалость. А такие, кто торговал каким–либо товаром, были неестественно энергичны. Не редко Зинаиде приходилось видеть и слышать, как играют и поют в переходе доморощенные артисты. Среди них были не только пожилые и инвалиды, но и молодые, даже хорошо одетые. Новое веяние нынешнего времени.
Когда она осторожно шагнула с последней ступеньки, впереди у выхода послышалась знакомая мелодия. Кто–то играл на мандолине. Зинаида, как могла, заспешила. Сердце учащённо стучало. Она уже представила: это он, Максим. И каково было её разочарование, когда она вместо Максима увидела какого–то высокого и худого старика. Отойдя немного в сторонку, остановилась и, закрыв глаза, слушала. А мандолина, казалось, пела только ей:
–У моря, у синего моря.
…Через час нагружённая двумя авоськами Зинаида медленно поднималась по лестнице на третий этаж своего дома. Опустив глаза вниз и тяжело дыша, она ступила на площадку. На секунду остановилась, повернулась к двери своей квартиры и подняла глаза.
–Здравствуйте, Зинаида! Это вам, – смущаясь, Максим Петрович протягивал ей букетик полевых цветов.