Слушайте, о, братья мои, агуланы! Я, Черенгой, Молчаливый Соловей, Преподобный шаман Бикмураза, потомок великого Лисура. 77 лет и зим, 77 вёсен и осеней жил-хранил я Историю нашу от мрака забвенья. И вам за мной жить-хранить. Слушайте ж, мой рассказ!
…Вначале не было ничего. Ни земли, ни воды, ни неба, ни звезд, одна черная вечная бесконечная Тьма.
Нашим временем не исчислить той Тьмы: век для нее - миг, вечность - час. Тьмы вечностей стояла в Мире Великая Ночь, и ни разу ничто не родилось, не вспыхнуло. Лишь безмолвие. Пустота. Лишь до самого края Вселенной - Тьма… Тьма…Тьма….
Так понимал Бог Богов Таламбуки чистоту Свою. В чистоте без конца и без края растворялся Он, всеблаженствуя.
Но однажды не стало Таламбуки чистоты. Соринка угодила Ему в нос. С омерзеньем чихнул Он и ... разлетелся в пыль.
И постиг Таламбуки: «Слишком долго упивался Я чистотой. А меж тем в прах одежды Мои обветшали, кожа истлела Моя, кость покрошилась. Один дух бесплотный остался. Что Я - теперь? Просто пыль».
Пыль, много-много пыли заволокло Тьму. Век от века пыль падала в пустоту, но не на что ей было упасть, ибо нечего ещё не было. И стала пыль падать на саму себя.
Пылинки падали друг на друга и становились песчинками. Песчинки падали друг на друга и становились камнями. Камни падали друг на друга и становились горами. Горы падали друг на друга и становились Землями. Земли падали друг на друга и становились звездами.
И вот мириады звезд сроились и упали друг на друга. Так зажглось Солнце. И за край Вселенной согнало Тьму.
И родило Солнце дочерей-близнецов: Луну и Землю. И была Земля, в точь сестра её Луна, пустыней пустынной - не живут животные, не цветут цветы, не растут растенья.
Таламбуки сказал: - Дождь! - и сверкнули молнии. И грянули громы. И хлынул дождь и шел он сто тысяч лет.
Так появилась вода. Сначала лужи, пруды. Затем реки, озера, моря. Моря слились, единым океаном Землю сокрыли.
Кончился дождь. Тишина воцарилась над океаном. Тишина звёзд в ночи, тишина солнечных дней.
Землю сплошь наполняла вода, только вершины гор выступали наружу. И до самого дна стояла вода недвижима, мертва. Не плавали в ней киты с рыбами, не качались медузы с тиною. Даже волны не ходили по той воде. Лишь бурлят со дна черные пузыри; всплывают и лопаются в дым. Это в подземном горниле день и ночь работает Таламбуки. День и ночь кует Он первых существ. По горящей безОбразной лаве бьет Своим молотом.
Раз ударит молотом по лаве - выползет червь-слепыш: ни глаз, ни ушей - одна пасть с хвостом. Вылез, зарылся в песок, и словно нет его.
Два ударит - вылезет черепаха. Выкопала червя, съела, в панцирь к себе схоронилась. Так неделю камнем лежит, пока не проснется от голода
Три ударит - выплывет рыба-сверло; завертелась, пробуравила черепаху сверлом, присосалась – один панцирь пустой отшвырнула.
Много раз ударял Таламбуки молотом, а всё выходят: гады морские, твари насекомые, нежити ползучи - одна страшнее другой. Грызутся, поедают друг-дружку; глазки хищные - так и стреляют по сторонам: где б кого съесть, да самому съеденным не остаться.
И ужаснулся Таламбуки творенью рук Своих. И зарекся не творить больше жизнь. И выбросил Он молот в самое пекло Земли. И опечаленный сел на дно, глядя на зря сотворенных существ.
А молот меж тем раскалился в подземном горниле, в самом пекле Земли, вынесло его вулканом на гору Кахарсунгу. Пал на вершину, но не остыл молот - столько было в нём жизни, до того был горяч он.
Вот подходит к раскаленному молоту Таламбуки, светом теплым прельщенный. Разложил на нём костер, пускай ещё боле нагреется молот, переполнится жизни. И бросает Таламбуки в костер воспылавший - траву, ветки, глину, камни.
- Дууух! - вдохнул Он жизни в огонь. Ярче вспыхнуло пламя, и сгорают: ветки - в жилы, трава - в волосы, глина - в мясо, камни - в кости. Таламбуки залил костер водой, она, в кровь превратившись, вскипела. Погас костер. На пепелище, свернувшись в клубок, человечек лежит. Крепко спит он и снится ему бесконечная Тьма. Толкнул его Таламбуки, человечек проснулся. Встал на четвереньки, за рыбой нырнул. С виду живой, полон сил, но лютый он, дикий какой-то, духа в нём мало. Весь он еще – зрение твари, пресмыкание гада.
И тогда поймал его Таламбуки, посадил себе на ладонь, набрал воздуха во всю грудь и как дунет:
- Дууууууух! - горы от выдоха Его отлетают, океан расходится, человечек на месте стоит, жизни набирается. Вихрь бьет по лицу, комкает кожу, трясёт человечка. И вспыхнул его тлеющий дух, аж кончики пламя из глаз засияли. И осознал себя человек.
-Гряди, человек! - возгласил Таламбуки, - Превеликим огнем ты пылаешь, ибо много жизни вдохнул Я в тебя! Испаряется вода, жарится плоть, сгорает дерево, железо плавится, камень рассыпается - ничему не устоять пред огнем, что раздул Я в тебе. И одолеешь всех существ - и ходячих и летучих и плавучих! И стихии покоришь! И власти всемирной достигнешь! Гори без страха! Но помни: во всякий миг огонь твоей жизни способен погаснуть, ибо ты - ничто, просто пыль! Без дыхания Моего ты истлеешь! И кровь твоя превратится обратно в воду! Кости - в камень! Мясо - в глину! Жилы - в ветки! Волосы - в траву! А свет-разум твой погаснет обратно во Тьму! И ничего от тебя не останется, только Тьма, черная вечная бесконечная Тьма! Она была прежде, Она пребудет потом, и лишь Она существует на самом деле!

Велик первый человек. Охотой, глубиной дум, поющей молитвой восславляет Творца своего.
Раз увидел человека Арсан-Дуилай. Проклятый, не могущ Арсан-Дуилай созидать, лишь разрушить. Позавидовал он Таламбуки и возомнил превзойти Его, сотворить создание красотой и совершенством превыше человека.
Вдавил Арсан-Дуилай в землю руку свою, глубокую яму отпечатала ладонь. И посеял он в яму побольше травы, да поменьше веток; побольше глины, да поменьше камня; огня вовсе не дал, лишь испражнил нечистоты свои и наполнилась яма. Капнул туда он семя своё и принялся ждать.
В полнолуние десять ростков взошли, десять пальцев. Вот две руки, голова показались. Туловище, ноги. И вышло из-под земли животное страшной красоты. Восхитился Арсан-Дуилай творенью рук своих.
-О! Всех тварей Земли ты прекрасней. Я, Арсан-Дуилай, во славу вечного имени своего создал тебя из грязей нечистот. Сотворил тебя, дабы возымела ты власть над сущими существами. Да не устоят пред твоей красотой!
Возгордилось животное, распрямилось, на задние лапы встало, пошло. Так возникла она, женщина. И была женщина красоты неземной, силы немерянной: ударом ноги валит носорога, ногтями броню рассекает, тушу свежует, грызёт еще теплую с кровью.
-Ешь побольше, набирайся силы. Я сделал тебя на зло Ему. Ему не посоперничать со мной, истинным богом, созидателем жизни…. Вон пасется Его тварь - че-ло-век! Иди и убей его, женщина!...
Велик был первый человек. Но прошло время, и заскучал он среди диких зверей, среди диких стихий. Одинок он, в целом свете нет подобных ему.
И вдруг видит он женщину. Идет она к человеку, не отличимая от него, но прекрасней стократ. Идет к нему, но глаза кипят гневом. Подходит, и как накинется хищным зверем.
И постиг человек, что женщина – враг.
День и ночь бились и бились они, не замечая времени, ничего не видя вокруг. Вспыхивает и сразу гаснет солнце. Встают и низвергаются горы. Вянут и зацветают леса. Шевелятся растения. Мелькают животные и вдруг падают замертво, оголившись в скелет, опускаться в землю.
Но всё бьются и бьются женщина и человек, и не может никто победить. И вот оба устали, остановились, и кругом застыл мир без движения. И коварная, как все женщины, зашептала, зашипела змея:
-Устал ты, че-ло-век, я устала. Поспим, отдохнем до утра, а там заново биться начнем.
Сама первой легла, уснула притворно. Глядя на нее и человек повалился, уснул.
Ночью, пока он спал, женщина на четвереньках ходила вокруг него, целое поле следов натоптала, поле ладоней ее и ступней, и каждую вскормила женщина камнем, глиной, травой, оросила рекой нечистот. В каждый след капнула семя своё.
Убоялась женщина не успеть - раньше проснется мужчина. И едва к рассвету взошли первые пальцы, стала за руки выдергивать из земли плоды свои, таких же, как она, женщин, дщерей своих. Взошла рать прекрасная дщерей, неотличимых от матери их, первоженщины.
Уснул человек с женщиной, проснулся окруженный тысячью копий ее. И где она среди них?
-На колени пади и взмолись, че-ло-век! - велят они хором,- Взмолись Господу нашему, Арслан-дуилаю! Взмолись или….
-Лишь Таламбуки - Господь!
Вместе накинулись женщины на человека. Ногтями, зубами вцепились, проткнули кожу, мышцы ему. Хруст раздался - сломились женские зубы и ногти о молот, коий Таламбуки в человека вложил.
Храбро схватился человек - один с ратью женщин. Бился, одну за другой втаптывал обратно их в грязь! Давил женщин. Вот осталась одна, самая первая, мать. Пуще всех она билась.
Человек вдавил ее по колена в глинистую почву. По пояс. По грудь. По шею вдавил, из земли торчит голова. Наступил ногой на темя; прекрасное лицо опускалась во грязь, воплем нежным о пощаде молилось: - Ты победил, победил, че-ло-век! Отныне я не враг тебе, я - раб тебе, повелитель!
Человек за волосы вытащил её из почвы, под ноги швырнул, и выдернул с корнем её гизельдере с четырьмя яйцами - теперь никогда не сумеет враг воссоздать себя и тем не станет бессмертен, человеку подобно. Яйца её оземь разбил, гизельдере мышам бросил, вечно голодным. И в слезах враг наблюдал, как мыши пожирают его гизельдере. И с тех пор боится женщина мыши.
И когда от гизельдерэ не осталось и мокрого места, провозгласил человек:
-Больше, раб, тебе не родиться! А остаток жалкой жизни твоей оставляю себе!
-О, благодарю тебя, повелитель! – и, клянясь рабом быть до смерти, лобызала женщина стопу человека, с завистью подглядывая на его гизельдере, на четыре яйца его.
Недаром пошел враг на рабство, ибо коварнее был, как все женщины.
Ночью уснул человек, подкрался враг и откусил у него пару яиц. Возопил человек, разбуженный болью.
Недалеко успел бежать враг. Настигнул его человек, вознес над ним каменный меч, на что враг лишь смеялся: - Теперь ты не убьешь меня, че-ло-век! Меня убивши – убиешь яйца, что уже во чреве моем, ибо я проглотила их. Отныне не смочь тебе зачать в одиночку. Без меня не воспроизвесть себе подобных!
И с тех пор вынужден человек из своих яиц осеменять яйца свои во чреве врага, иначе не родится опять человеку. Так стала женщина вынашивать его яйца и плодить род людской...