Снег шел уже третий день. Огромные сугробы, как скифские холмы, возвышались вокруг. Туманная пелена резала глаза стерильной белизной. Вековые ели, одетые в изысканные меха, своим молчанием дополняли картину покоя и тишины. Снежинки волшебным кружевом рисовали на окнах узоры невообразимой красоты. Возле русской печки, свернувшись клубком, спал кот Бакс. Кто его так назвал, остаётся до сих пор загадкой. Тем более, что всё происходящее, о чём я хочу сейчас рассказать, происходило в северных вологодских лесах.
Хозяин заимки – охотник и просто хороший человек, Матвей Матвеич, а попросту Леший, - поставил на стол чугунок с отварной картошечкой. Этот чугунок, в обрамлении тарелочек с по-настоящему русской закуской, выглядел королём среди подданных. А подданные, скажу прямо, были великолепны! Грибочки солененькие, прямо из бочки. Брусничка, алая, как бровь у косача. Домашний горячий хлеб, который издавал такой аромат, что мозги съезжали напрочь. Выловленная из Северной Двины стерлядка выглядела так, что хотелось просто съесть её глазами. А в довершении всего – огромный, старый деревянный жбан с медовухой.
Разговор обещал быть долгим и богатым на рассказы. А Леший – рассказчик отменный. Тем более, он преподносил всё в такой первозданной форме, что я понял, как рождались самобытные былины и сказки, основанные на народных наблюдениях и рассказах. Наша трапеза затянулась. Но меня это нисколько не напрягало. Рассказ Матвеича того стоил.
- Когда-то в этих местах обретала волчья стая. И славилась она своей жестокостью. Но! – Матвеич затянулся своим ядреным самосадом и продолжал, - жестокость была рациональной. Стая не убивала просто так.
И что самое интересное, никто в округе не мог противостоять их уму и хитрости. В стае было семь матёрых красавцев. А руководил ватагой старый, опытный, весь в шрамах, седой волк. Поговаривают, что, когда в трудное время было туго с дичью, волки помогали загонять добычу для охотников. И всегда рядом с вожаком была его подруга – молодая, сильная, мудрая волчица.
И вот однажды над лесом прозвучал грустный протяжный волчий вой. Ровно неделю лилась эта прощальная, тоскливая песня. Старики говорили, что Вожак оплакивал свою погибшую подругу. Его так и нашли в дальнем урочище рядом с преданной, верной подругой. Он так и умер, не признав никого, и непокорённый никем, кроме любви, которая стрелой амура пробила его каменное сердце. Его голова покоилась на её плече. А в глазах застыла тоска и глубокая-глубокая скорбь.
Вот так-то, паря! – подняв свой прокуренный указательный палец многозначительно сказал Леший. – Наматывай на ус!
А на ус было что наматывать. Время незаметно шло к вечеру. Уставшее за день солнце медленно катилось за горизонт. Снег переливался всеми цветами радуги в лучах заходящего солнца. Сумерки, как посланники госпожи ночи, опускались на засыпающий лес. Мы вышли на крыльцо резиденции Матвеича подышать вечерним морозным воздухом. Я еще был под впечатлением опуса, как вдруг тишину разорвал волчий протяжный, тоскливый вой. Я вопросительно посмотрел на Матвеича.
- Может и не врут-то старики а, Игоряша? – то ли утверждал, то ли спрашивал у меня Леший.
Неожиданно задул северный ветер. Начиналась метель. А я всё смотрел и смотрел вдаль, думая о том, что недавно услышал из уст старого лесника.