Глава XXIX


Когда о правителе говорят, что он добр, государство в опасности.

Наполеон Бонапарт.



Не встречая более сопротивления, авангард Бонапарта быстро продвигался по шоссе и 7 апреля вступил в Леобен. Здесь в расположение французов явились начальник штаба эрцгерцога Карла генерал-лейтенант Бельгардт и генерал-майор Мервельдт и заявили о своем желании иметь беседу с французским главнокомандующим. Беседа, состоявшаяся в тот же день в Леобене, завершилась заключением пятидневного перемирия. Австрийский император в лице парламентеров выразил готовность предпринять все необходимые шаги для скорейшего открытия официальных мирных переговоров с Французской республикой. В качестве доказательства искренности миролюбивых намерений австрийцы уступали Бонапарту без боя те позиции, на которых он и сам собирался остановиться: город Грац вместе с крепостью и перевал Земмеринг. По случаю заключения перемирия в штабе Бонапарта был дан обед, за которым Бертье, общаясь со своим австрийским коллегой, без обиняков поделился сведениями о последних перемещениях корпуса Жубера и дивизии Бернадотта. Начальник штаба эрцгерцога подзадоривал его, демонстрируя удивление и осторожный скепсис. В тот же вечер Бельгардт вернулся в штаб эрцгерцога, Мервельд отбыл в Вену, а курьер Бонапарта ускакал в Париж с известием о заключении перемирия. Разговорчивость Бертье за столом была продиктована желанием Бонапарта поставить австрийцев в известность о том, что авангарды Жубера и Бернадотта стоят в одном переходе от Леобена: это должно было послужить дополнительной гарантией того, что перемирие не станет просто уловкой со стороны австрийцев с целью выиграть время для подтягивания войск с берегов Рейна. Австрийцы приняли информацию к сведению, и это имело роковые последствия для Венецианской республики. 9 апреля Бонапарт узнал из донесения Жубера о поднятом у него в тылу Лаудоном восстании тирольских горцев и об имевших место нападениях на французских солдат на территории Венецианской республики. Бонапарт ожидал этих известий и знал, что австрийцы не упустят случая использовать пять дней перемирия для того, чтобы максимально дестабилизировать обстановку у него в тылу. Он тут же отправил своего адъютанта Жюно в Венецию с предельно жестким предупреждением в адрес венецианского сената и поручением французскому посланнику в Венеции противодействовать австрийской пропаганде и удержать сенат от необдуманных действий, если ситуация того потребует. В продолжение пятидневного перемирия дивизия Массена заняла Брук у подножья Земмеринга и выставила аванпосты в предгорьях, дивизия Серюрье вошла в Грац и занялась обустройством городской цитадели, Жубер стоял в Шпиттале, прикрывая левый фланг армии, и был занят этапированием пленных в тыл. Бонапарт со своей штаб-квартирой обосновался в Леобене во дворце епископа. Сюда и явились в 9 утра 13 апреля представляющий императора Франца I граф Мервельдт ( он пользовался особым доверием и покровительством австрийского премьер-министра Тугута ) и маркиз Галло, неаполитанский посол в Вене, пользовавшийся доверием императрицы, чье мнение также играло не последнюю роль в государственных делах. Мервельдт представил полномочия для обсуждения и подписания предварительных условий мира. У Бонапарта таких полномочий не оказалось, но их никто и не спрашивал, поскольку Бонапарт согласился продлить перемирие только до 20 апреля. Когда из Турина в Леобен прибудет генерал Кларк с полномочиями представлять Директорию, предварительные условия мира будут уже обсуждены, согласованы с императором Францем и подписаны с французской стороны Бонапартом. Обсуждение основных и секретных условий заняло у договаривающихся сторон три дня. Мервельдт начал с того, что в качестве первого пункта предложил констатировать признание австрийским императором Французской республики. Бонапарт возразил, заявив, что Французская республика в подобном признании не нуждается, поскольку отрицать ее существование на карте мира может только слепой. Далее Мервельдт заявил, что император готов поступиться Бельгией и гарантировать Франции границу по Рейну, но взамен желает получить возмещение в Италии. Бонапарт в качестве такового предложил разделить венецианские владения на материке. Дальше переговоры продвигались быстро, требования Бонапарта выглядели более чем умеренными, и когда проект предварительных условий был 16 апреля положен на стол императору, при австрийском дворе не могли скрыть приятного удивления. 17 апреля согласованные в Вене условия были доставлены в Леобен. На следующее утро в пригороде Леобена, в замке Эггенвальд, объявленном секретарями сторон нейтральной территорией, предварительные условия мира были подписаны. Австрия сохраняла свои владения в Италии к востоку от реки Ольо и получала сверх того все материковые владения Венеции, расположенные к востоку от Ольо, включая Мантую. Взамен она отказывалась от Бельгии, гарантировала Франции границу по Рейну, признавала зависимую от Франции Цизальпинскую республику, в состав которой, помимо Ломбардии, включались Бергамо, Кремона и Модена, а также соглашалась на уступку папских легатств Феррара, Болонья и Романья Венеции в качестве компенсации за все, что у Венеции этим же договором отнималось. Предложение Бонапарта разделить Венецианскую республику не было дипломатическим экспромтом, сделанным под влиянием минуты. Делая Венскому кабинету это заманчивое предложение, Бонапарт имел в виду не просто достичь скорейшего заключения сепаратного мира, но и заложить мину под самый фундамент антифранцузской коалиции, так как согласие Австрии поступиться принципами ради реальных геополитических выгод должно было отрезвляюще подействовать и на Англию, и на Россию, а заодно и дать повод к зависти и взаимному недоверию в лагере великих европейских держав. Приманка подействовала безотказно. В Вене условия, предложенные Бонапартом, нашли настолько благоприятными, что сочли нужным сделать попытку как-то отблагодарить французского главнокомандующего. На основании собственноручного письма императора австрийский уполномоченный предложил Бонапарту по заключении мира получить в наследственное владение княжество в Германии с 250 000 подданных «в качестве обеспечения от неблагодарности республиканцев», на что Бонапарт, усмехнувшись, ответил, что не желает ни величия, ни богатства, если они даются не французским народом.
В тот же день 18 апреля, спустя 8 часов после подписания Бонапартом предварительного мирного договора, в семистах километрах к северо-западу от Леобена ровесник Бонапарта, 28-летний генерал Гош, незадолго перед тем по протекции Барраса назначенный командующим 80-тысячной Самбро-Маасской армией, двинул войска через Рейн по мостам в Нойвиде и Дюссельдорфе, атаковал фельдмаршала Края и отбросил его армию к Майну, взяв несколько тысяч пленных. Узнав об этом, генерал Дезе, замещавший во главе Рейнской армии Моро, безуспешно хлопотавшего в Париже о выделении ему денег на закупку понтонного парка, сумел навести мост через Рейн севернее Страсбурга и 20 апреля захватил плацдарм на правом берегу. Утром 21 апреля плацдарм был атакован 20-тысячным корпусом генерала Старая. Моро, успевший вернуться из Парижа, отбился, захватив после жаркого боя 20 из 27 орудий противника и его обоз, в котором среди прочего оказалась повозка с архивом австрийской штаб-квартиры. Внимание офицера, разбиравшего трофейный архив, привлекла бумага, которую он счел необходимым немедленно передать генералу Дезе, а тот, в свою очередь, передал её Моро. Ознакомившись с бумагой, Моро лично принял участие в дальнейшем разборе архива и некоторые документы, особенно его заинтересовавшие, оставил при себе, никому о них не сообщив.
Генерал Старай отступил, оставив без боя укрепленный лагерь на берегу Рейна, на осаду которого в прошлогоднюю кампанию было потрачено столько времени и сил. О подписании мирного договора Гош и Моро узнали 22 апреля: первый подходил уже к Франкфурту-на-Майне, когда парламентер из штаба Края вручил ему депешу от Бертье; второго в горах Шварцвальда догнал курьер Итальянской армии. Так, едва начавшись, завершилась весенняя кампания 1797г. на Рейне. Бонапарт, узнавший о наступлении Гоша и Моро 25 апреля, был удивлен и раздражен: в письме, полученном им в Клагенфурте 31 марта, его недвусмысленно уведомляли о том, что Итальянской армии не следует рассчитывать на поддержку армий, стоящих на Рейне. Почему Директория его дезинформировала? Бонапарт списал это недоразумение на вялость и бездарность общего руководства войной, давно переставшие его удивлять, и более не возвращался к этому вопросу. О генерале Гоше, вскоре умершем при загадочных обстоятельствах, он отзывался с симпатией как о талантливом и отважном военачальнике. Простое сопоставление дат, расстояний и фактов заставляет предположить, что приказ о наступлении Гошу был отдан из Парижа сразу же вслед за получением там известия о заключенном Бонапартом 7 апреля перемирии, но вряд ли этот приказ был официальной директивой: не могли члены Директории оперативно, единодушно и решительно отреагировать столь неочевидным образом на официальное сообщение о заключении перемирия. В сочетании с затягиванием открытия весенней кампании на Рейне, безусловно имевшим место до 7 апреля, а в отношении армии Моро – продолжавшимся и после 16 апреля ( приказ Гошу был отправлен из Парижа не позднее этой даты, а волокита с понтонным парком продолжалась), все слишком недвусмысленно указывает на интригу Барраса, имевшую несколько связанных друг с другом целей: сначала максимально затруднить задачу армии Бонапарта, предоставив ей опасную привилегию наступать на Вену в одиночку, одновременно с этим заставить эрцгерцога Карла ослабить австрийскую группировку на Рейне, и наконец сорвать начавшиеся в Леобене переговоры, чтобы дать возможность молодому и рвущемуся в бой Гошу проявить себя, разгромив ослабленного противника и как минимум разделить с Бонапартом славу победителя Австрии. Как мастер интриги Поль Баррас не имел себе равных среди членов Директории, в большинстве людей недалеких ( за исключением Лазара Карно, которому интриговать не позволяли прямодушие и перегруженность работой ). С начала 1797 года экономический кризис Французской республики, лишь временно приглушенный итальянскими миллионами Бонапарта, усугубился нарастанием кризиса политического, и Баррасу как никогда нужна была сильная рука в армии, на которую он мог бы при случае опереться. Годом раньше он поставил на Бонапарта, сделав его из отставного опального генерала командующим армией и одновременно познакомив с Жозефиной Богарнэ, которая должна была, став женой Бонапарта, помочь Баррасу какое-то время управлять этим честолюбивым и талантливым генералом, доказавшим свою способность к решительным и эффективным действиям при подавлении восстания в Париже. С тех пор прошел год с небольшим, ситуация во Франции осложнилась, а у Барраса не было больше иллюзий в отношении лояльности Бонапарта по отношению к нему лично, для этого Бонапарт стал слишком силен и самодостаточен, зато у Барраса появились как минимум две причины опасаться Бонапарта. Первая заключалась в том, что Бонапарт был в курсе многих его неблаговидных поступков и наверняка располагал к этому времени документами, свидетельствующими о мздоимстве и казнокрадстве самого Барраса и его агентов, присылавшихся в качестве комиссаров в Итальянскую армию для сбора контрибуций, вторая же была связана с возможной в будущем поддержкой Бонапартом Лазара Карно, с которым Баррас оказался в разных лагерях внутри расколовшейся Директории. Что касается Жозефины, то она к этому времени нашла в муже достаточно надежную гарантию собственного высокого общественного положения и финансового благополучия, чтобы рисковать всем этим, участвуя в политических интригах за его спиной. Все это должно было заставить Барраса озаботиться поисками противовеса Бонапарту. Так, по-видимому, и состоялось апрельское наступление генерала Гоша. В то же время Баррас был достаточно умен, осторожен и скрытен, при малейшей опасности он отступал, прятал концы в воду и ждал следующего удобного момента, а уж нажить себе врага в лице Бонапарта наверняка не входило в его намерения.
Так или иначе, Франция после пяти лет войны нуждалась в мире и приветствовала его, хотя далеко не все в правительстве были в восторге от проявленной Бонапартом умеренности, а члены Директории Ларевельер-Лепо и Ребель и вовсе роптали, ибо уже видели в мечтах устранение Австрийской империи с политической карты мира, как будто и не было ни бездарно проигранной кампании 1796 года в Германии, ни унизительного отказа Австрии принять зимой еще более умеренные условия перемирия, выдвинутые самой Директорией. Прагматизм и нежелание спорить с популярным и победоносным военачальником на этот раз возобладали. Вскоре Бонапарт получил письмо из Парижа, в котором Директория полностью одобряла подписанные им предварительные условия мира. В этой же депеше Бонапарту предписывалось впредь воздержаться от какого бы то ни было вмешательства в дела Венецианской республики.