«Маленькие трагедии»

(Актовый зал. В кулисах дежурят бригада скорой помощи и наряд милиции. В зале шум. На сцене председатель)

Кто-то из зала – «Почтенный председатель…»
Председатель (залу) – Попрошу тишины!
Кто-то в зале кому-то рядом – Слыхали? Слова не дадут вставить!
Кто-то рядом – Что ж вы хотите: «Все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше»!
Председатель – Попрошу тишины! (обращаясь к вышедшему на сцену человеку) Вам слово!
Вышедший на сцену человек - Ну что ж, господа литераторы, поговорим?.. Что значит «о чём», и что значит этот запущенный в меня помидор?! Поговорим, естественно, о литературе, а запущенный в меня помидор - это, между прочим, уже старо!.. О нет, не беспокойтесь – я не собираюсь вам читать что-либо «из своего»… И с вами я согласен - классику трепать тоже не стоит… А с вами я в принципе согласен - не каждому дано читать публично!.. Что-что?... А-ха-ха!.. Хороший вопрос – «чего ж ты выперся»!.. Что-что? А – ха-ха!.. Слыхали? – «скромность - путь к неизвестности»! Вот вам и ответ!.. Нет-нет, конечно же я с этим не согласен, как вы могли подумать!.. хотя… если подумать… А-ха-ха! (сильнее) А-ха-ха!.. Можно стакан воды?.. Полный, конечно!.. Спасибо!.. Нет-нет, не подумайте, что у меня истерика, просто пить захотелось, вот и всё!.. Ну-с, господа литераторы – о литературе!... О, я, конечно, ценю воцарившуюся вдруг тишину, состоящую, как я успел заметить, из холодно исследующих, печально понимающих, и некоторых, по-настоящему искренне сочувствующих взглядов, направленных на меня, как на сумасшедшего! Но я ещё раз повторяю – мне просто хотелось пить, и не было у меня никакой истерики, и вообще – я совершенно здоров!.. (появляется бригада скорой помощи) Не подходите ко мне!.. Руку!.. Больно!.. «Пусти, пусти мне руку! Я гибну! Всё кончено! О Донна Анна!» …А-ха-ха!
Председатель - (дождавшись увода выступающего специалистами скорой помощи) – А мы продолжим!
Кто-то в зале кому-то рядом – Каково?
Кто-то рядом – Хм!
Председатель – Попрошу тишины! (обращаясь к очередному вышедшему на сцену человеку) Вам слово!
Очередной вышедший на сцену человек – Мда, господа литераторы, мда! Ну что вам сказать, - вы сами всё видели!.. О! Опять помидор!
Председатель – Это не помидор, - это тухлое яйцо!
Очередной вышедший на сцену человек – Ах да, действительно, - на этот раз тухлое яйцо!.. Очки плохие!.. А знаете - что помидор, что яйцо, всё это действительно старо,- тому сумасшедшему надо отдать должное!.. Мда, господа литераторы, мда-с!.. Не надо больше переводить на меня продукты, я сам сойду с этой сцены! (тяжело спускается со ступенек в зал) «Ужасный век, ужасные сердца»!.. (падает со ступенек) О, чёрт, очки разбил!.. Чёртовы ступени!.. Кой чёрт «пьян»!.. А если даже и пьян, какого чёрта!.. Какое ваше дело? (появляется наряд милиции) Вы не имеете права!.. Да пустите же!.. Ай!.. Ой!..
Председатель (дождавшись увода очередного выступающего милицией) – А мы продолжим! Кто ещё желает высказаться о литературе?

(«Народ безмолвствует»)


Коля
(монолог)
«…Ах, Моцарт, Моцарт!»
А. С. Пушкин
Коля! Одно слово – Коля! Уродилось же «такое»! Угловатый, сутулый, кое-как одетый! Стоящий даже не насмешки, а какой-то усталости от вечных насмешек! Брови у Коли всегда «домиком», рот глуповато открыт, если Коля и улыбается, то улыбка у него выходит вымученной, жалкой, противоречащей действительно стоящему, хотя бы самой печальной улыбки!
Глаза у Коли…ах, если бы можно было воскликнуть – «Но глаза, и т.д.!», а так…вобщем, самые обыкновенные глаза – маленькие, цвета замутненного болота, спрятанные за набухшими синеватыми веками, - что может быть в этих глазах достойного внимания, даже не знаю! Разве что в голосе! Голос у Коли очень высокий – что-то между тенором и фальцетом. Слыша интонации этого голоса, хочется дать его обладателю рублей десять, не больше! Но Коля, кажется этого не замечает, и поет…Коля очень любит петь! Репертуар у Коли самый обыкновенный – известные песни известных людей, и в песнях Колин голос крепнет, глаза загораются, «домик» бровей приобретает романтический оттенок, угловатость и сутулость фигуры становятся «художественной изломанностью» и начинают неожиданно
выигрышно смотреться. Глядя на такие перемены в Коле, подозреваешь в нем…ах, если бы можно было воскликнуть – «Талант! Несомненный талант!», а так…вобщем, способности, то есть все те признаки, которые присущи по настоящему художественной натуре – размытой в жизни и заметной в творчестве. Но Коля еще слишком молод, и признаки творчества в нем остаются пока только признаками, а так как Коля не вундеркинд, то он отчаянно держится за все то, что уже в нем заложено, и горе тому, кто, заметив Колины задатки, попытается внести свои коррективы, будучи разумным, и чутким к проявлению творческого начала, - его постигнет разочарование и печаль, так как Коля чуждается какого-либо вмешательства и делает всегда все по своему, надеясь на свою, одному ему ведомую, звезду! Колина мечтательность крепнет, но в силу своей неопытности, он начинает повторяться; его песенный арсенал не обновляется, обаятельность в голосе становится неволнующей предсказуемостью, спадает пелена романтики, и перед искушенной публикой, вновь предстает Коля – невзрачный человек с молящим взглядом… Коля! Одно слово – Коля!! Уродилось же «такое»! Угловатый, сутулый, кое-как одетый! Стоящий даже не насмешки, а какой-то усталости от вечных насмешек! Брови у Коли...и т.д.