Девятидневная ночь.

...Было в этом нечто странное, страшное, и такое чувство иногда как волна поднималось внутри - чувство непонимания. Этот огромный камень был горяч, эти камни вокруг были никчёмные, а огромное море перед моими глазами было - было и только. Море со мной никогда не разговаривало. Оно подкатывало свои волны к моим ногам, пена шепталась с камнями, а я слушал этот шёпот, и мне казалось, что говорят обо мне. Но - не со мной. Противно воняло тиной, человеческие следы встречались то тут, то там. Пустые бутылки, объедки, мусор, - это всё, что останется после человека. Мне пять лет. Я маленький, и мне кажется, что я никогда не вырасту. Закат. Тепло. Тишина. Я слуыайный ребёнок - и я рядом со мной оживают случайные вещи. Я внимательно рассматриваю ни солнце, которое мне порядком надоело, и не камни, которых десь в изобилии, и даже не небо, и не воду, я рассматриваю маленькие трещинки на старом дереве. дерево гладкое, похожее на питона, и обязательно живое. Я глажу его по чёрной спине и что-то ему говорю. Возможно, оно мне даже отвечает...

***
Люди приходят, садяться на против меня и молчат. Либо начинаю говорить о том, что меня мало волнует. Либо начинают говорить о том, что их мало волнует. Они приходят всегда невовремя, уходят невовермя, и кажется, что если бы их не было, было бы лучше.

Люди приходят говорить, что хотели бы быть счастливыми, потом делают вид, что устали жить. Говорят глупости, мстят за свои прошлые ошибки непонятно кому, жалят словами.
Курят, стряхивая пепел в горшок с кактусом.
И никогда не говорят ничего нового.
И никогда не приходят радостными.
И никогда не смеются на твои шутки.
И никогда не верят в твоё счастье.
И никогда не меняются.
Всегда остаются серыми буднями, цитируют звёзд, как классиков, смотрят рекламу, как фильмы Феллини, курят, стряхивая пепел в мой горшок с моим любимым кактусом.
Люди появляются, как тени на песке. Как мимолётное отражение в старом зеркале.
Пьют кофе с видом профессиональных критиков.
Морщат лоб в ответ.
Играют на телефоне, вертят ключи в руках.
Смотрят на тебя в ожидании чуда.
Никогда не говорят правду.
Мне хочется быть смелым и сильным, они предлагают поездку к морю.
Мне хочется идти вперёд, они суют десятку на трамвай.
Мне хочется летать, они тычут в лицо Ньютоном, объясняясь на непонятном языке.
Мне хочется спать.

***
В 19.15 отключили свет. Я сидел под часами, считал минуты, и когда большая стрелка остановилась на цифре пятнадцать, свет пропал. Словно мне выкололи глаза, я на долю секунды ослеп.
В квартире одновременно замолкли несколько голосов. Умерла в колонках Бьёрк. Мне не договорили новостей. Холодильник перестал бурчать. Мир в отдельно взятой квартире перестал быть, мир погрузился во тьму, и тьма нарастала, образуя воронку. На дне воронки сидел я.
Мой мир уменьшился до огонька спички. Мне нельзя курить в квартире, но сейчас никого нет, и я прикуриваю. Единственный свет, кроме огонька сигареты - свечи. На моём столе горят две свечи.
В темноте я не могу ни читать, ни писать. Могу курить. Я открыл окно, что бы дым ни скапливался в моём пространстве.
Ещё могу пить. Я стою у открытого настежь окна и смотрю вперёд. Внизу – снег, люди, фонари и шум, а здесь, за моим окном – пустота. Сто тысяч пустот, таких родных и милых. Когда я лежу на диване, мне как всегда не спится, я смотрю с окно и вижу небо.
Единственный звук – это часы.
Моя жизнь никогда не была связана с часами. Моё прошлое напоминало маленький шар, в который силой были сунуты увлечения, интересы, друзья. Алкоголь.
В моём прошлом не было места ни часам, ни времени.
Теперь моя жизнь – это время. Тиканье часов совпадает с биением сердца. Очень не приятный звук. Стук часов напоминает стук каблуков. Удаляющиеся в синюю даль люди.
Время – это толпы уходящих людей.
Лица торопятся уступить места другим лицам. Новым, но не интересным. Ярким, но постным. Симпатичным, но скучным. Галерея портретов, написанных жёлтым, красным, зелёным фломастерами на трамвайной, кабинетной, стеклянной дверях.
Однажды мне во сне приснилась такая дверь. Огромная, страшная деревянная дверь. А за ней, в огромном зале два француза в жёлтых плавках играли в паровозики. На полу была построена железная дорога. И паровозик бегал по рельсам. Его не было видно, за то хорошо было слышно.
Жёлтый – мой любимый цвет.
Французский – мой любимый язык.
Я обожаю плавки.
Паровозик и железная дорога – это единственная игрушка, которую я себе оставил.

***
В темноте хорошо мечтать.
Я мечтаю сесть в шикарный авиалайнер, полететь вместе с полусотней красивых девушек в Нью-Йорк.
Что бы на моих ногах были туфли от Версаче.
Пиджак от Роберта Ковалли.
В руках – бокал с Хенеси.
На носу – очки от Валентино.
Я пьяный и смертельно больной.
Смерть, живущая в каждом из нас, однажды разорвёт нас, нас соберут и выбросят. На моё место придёт другой. А меня зароют, могулу затопчут, траву, которая вырастит, сожгут.
Когда огромный метеорит упадёт на нашу землю, и разорвёт планету на миллиард кусочков, в космосе будут плавать скелеты и гробы.
И инопланетяне будут думать, что на нашей планете жизнь давно закончилась.
Так и есть.

***
Наша жизнь – это бег на месте на фоне быстро сменяющихся картинок. Так делали в старых фильмах, когда герои ехали в автомобиле. Реальным были помещения, и кусты, и деревья. А всё, что связано с движением было нарисованным.
Реален только вид из окна, и само окно. Движение внутри и снаружи – фальшь, и больше напоминает плохой кукольный театр, чем жизнь.
Жизнь – это то, что было до могилы, потому, что реальным доказательством жизни служит холмик и крест.
А смерть – это долгое путешествие по мёртвому океану, где к каждой капельке прикрепили бирку с именами. Здесь есть бирка и с вашим именем. И вы плывёте, пытаясь найти её. Если вы её находите – это Рай. Если нет – Ад.
Я был на море один раз в своей жизни. Я видел голых отдыхающих, волосатых армян, камни. Пьяные орды, плохая музыка, дороговизна. Я видел воду, я пил плохое вино, я ходил по берегу, заваленному окурками, объедками и бутылками. Я не видел только моря. Меня так и не посетило ощущение большой воды. Я не видел море, я видел воду.
А ещё я был в морге.
К человеческой ноге привязывают номерок. Тела лежат на столах, каждый на своём месте, их синие лица спокойны, а синие руки покоятся на груди.
Когда-то мой кузен работал в морге. Он дежурил только по ночам. Однажды он и молодой врач придумали фотографировать парней и девушек, и размещать фото в Интернете. На фотографии замазывали лица и целыми пачками пускали в сетку. Но были фото, которые никому не показывали. Среди них – страшная фотография двух мальчиков – близнецов. Безумная мать отравила их и покончила с собой. Мой брат положил их рядом, и снял. Его страсть видеть смерть заставляла меня терпеть дохлых кошек и коров. Кузен мог часами смотреть на разлагающуюся плоть.
Чаще всего он повторял одну фразу: ты не имеешь ни имени, ни силы, ни воли, ни смысла.

***
Дни обязательно должны быть наполнены людьми. День не должен проходить в одиночестве. Люди есть везде, и если их нет снаружи, то они появляются внутри.
Люди, живущие внутри меня – воспоминания.
Достаточно закрыть глаза.
Мне девять лет. Мой день рождения. Мой брат втихую напился (он старше меня на 5 лет), и облевал мои подарки. Его прямо так и вырвало на коробки. Он не дополз до сортира.
Мне 13 лет. Мы на даче. Он украл мою одежду, мне пришлось идти домой в чужих шортах. Я сильно обгорел на солнце, у меня были ожоги.
Мне семнадцать лет. На выпускной вечер он обозвал меня злобным пидарасом. Я чуть не умер от стыда.

***
Двадцать третьего декабря я постригся наголо и переоделся в чёрное.
Я стал похож на изгнанного из Рая ангела.
Я упал на землю, погряз в дерьме, и у меня от грязи отвалились крылья.

***
Мне всегда было легко – я был нечётным человеком.
В школьном журнале моя фамилия стояла под цифрой 13.
Мне дарили чёрные вазы и гвоздики. Я носил чёрное, и пил, не закусывая.
Когда меня спрашивали, что со мной, я отвечал, что у меня – траур.
- По кому грустишь?
- По своей прошлой жизни. Она прошла, как листопад. Сейчас выпадет снег, и мир погрузиться в белый цвет. В странах востока белый цвет – цвет траура. Я не буду спать по ночам, буду курить, вспоминать, как мне было хорошо, когда у меня была жизнь.
- А сейчас, ты разве не живёшь?
- Я дышу. Но живу ли я? А вот ты, ты ходишь по земле, читаешь книги, слушаешь музыку, ты тоже живёшь?
- Я больше кино люблю.
- Ну, сидишь, смотришь последний фильм Гас Ван Сента, ты – живёшь?
- А кто это такой?
- Ты меня видишь?
- Да.
- Гас Ван Сент – кинорежиссёр. Он снял фильм Аптечный Ковбой, где Берроуз сыграл священника. И Мой личный штат Айдахо – Киану Ривз сыграл мужчину – проститутку.
- Впервые слышу.
И собеседник уходил. И больше за вечер мы с ним не разговаривали.

***
Мне исполнилось семнадцать лет.
Мой день рождения совпал с днём смерти Хантера Ди Томпсона. Мои родители его уважали, читали мне перед сном его Ангелов Ада. Он плакали. Я подошёл к ним и спросил:
- Я должен принимать наркотики, пить, курить и писать странные книги?
- Не обязательно, - ответили они, но ты должен всегда отличаться от прочих людей. Хотя бы своим внешним видом, если у тебя нет настроения - отличаться интеллектом.
- Хорошо, - сказал я и вернулся в свою комнату.
Я знаю человека, которому в этот же день исполнилось двадцать.

***
Мы познакомились с Оскаром в приемной комиссии. Я сдавал документы в ближайший к нашему дому университет. На первый попавшийся факультет. Я просто ткнул пальцем в список и угодил на искусствоведение. Я сидел перед столом, два человека заполняли бумаги, по очереди задавали глупые вопросы. Когда мне всучили экзаменационный лист, я сухо попрощался с ними, обозвав про себя швалью, и вышел в коридор. Мне на встречу шёл парень в тёмных очках. Он остановился и попросил у меня закурить. Я протянул ему пачку. Мы вышли на улицу. Он предложил пойти в парк, на людях курить не удобно. Мы сели под липами. Он молчал. Я молчал.
- Они думают, что всё можно, хотя, на самом деле просто сломали ворота.
- И потеряли ключ, - невпопад выпалил я.
- Повесив стражу, они рванули в пропасть.
- Дно усеяно стеклом, залито кровью.
- Все видели дно, но никто не хотел умирать первым.
- У них не было крыльев, они беспомощно болтали руками.
- Я видел, как люди умирают.
- Я видел синие тела некогда живых людей.
- Хантер Томпсон бессмертен.
- Он никогда не умрёт.
Оскар – наркоман. Оскар – садист и извращенец. Оскар пишет стихи. Оскар рисует карандашом. Оскар предложил мне поехать к нему.

***
Оскар слушал меня. Он поднялся с постели, надел джинсы, и спросил, хочу ли я ещё пива. Я ответил, что хочу. Он надел рубашку и вышел в магазин. Я пересел с постели на кресло. Закурил сигарету. На стене висел неприлично огромный постер Греты Гарбо. Я смотрел в её чёрно-белые глаза. На столе стояла ваза, в вазе – несколько засохших цветов. А рядом лежит конвертик с запиской.
- Это от поклонника.
- Ты пользуешься популярностью.
- Я пользуюсь людьми. Если ты ничего не хочешь, надень штаны.
Мы выпили пива. Он так и не снял очки.
- Позвони мне.
- Нет.


***
Я пытаюсь уснуть. Я закрываю глаза, считаю овец, но вместо овец перед глазами прыгают трупы. Я сажусь. Я открываю окно настежь. Я делаю вид, что мне нравится моя жизнь.
Я делаю вид, что моя любовь и я – это одно и тоже.
Я стремлюсь к гармони.
Я знаю, джинсы и туфли – это дурной тон.
Оскар носит плавки.
Оскар говорит по-французски, как Бог.
Я набираю его номер.

***
Тот же парк, та же лавочка.
Он нервничает.
- Ты не будешь против, если я тебя познакомлю с девушкой?
- С кем?
- Её зовут Ева, она красивая.
- Зачем меня с ней знакомить?
- Она немного странная. Но не глупая.
- Она красивая?
- Нет. Но она тоже – неживая.
Мы сидели в конце дорожки. По дорожке шла девушка. Она подошла к нам. поздоровалась. Присела. Сделал несколько глотков пива. Спросила, давно ли мы тут сидим. Её зовут Ева.

***
Она ходит по комнате. Оскара нет, мы в квартире Оскара. Она читает стихи собственного сочинения. Я не слышал начала, середина прошла мимо меня, середина осталась незамеченной. Конец: я храню несколько секретов. Самый секретный из них – я не люблю тебя. Но мы никогда об этом не заговорим. Ты умер. Я в Париже.
Она положила свою руку на моё плечо. Она прижалась ко мне. Она откровенно сказала, что хочет со мной переспать.
Я курю в постели. Она – рядом.
Оскар садится на свой стул. Не отрываясь, выпивает пива из бутылки. Бутылка пуста. Пол заставлен бутылками. Оскар смотрит, как я курю. Он наклоняется ко мне, вытаскивает сигарету из моего рта и докуривает за меня. За окном – лето. Я вспоминаю. Сейчас – зима.
Оскар докуривает.
- Я видел Его!
- Кого?
- Представь себе, что ты – не человек. Ты дух, и все вокруг духи. Есть духи добрые – ангелы, а есть духи злые – бесы. Мы бесы, и весь город – бесов. Я видел Ангела. Настоящего.
- С крыльями?
- Да.
- С нимбом над головой?
- Да.
- Мальчик?
- Да. Я его увидел, и понял, что Суд, который никогда не случится, всё же случится.
- Почему он никогда не случится?
- Потому, что судить надо живые души. А мы – внутри мертвы.
Ева смотрела на нас.
- Его зовут Адамом. Странное совпадение.

***
Фен – шуй - вода и ветер.
Вода и камень – суть человека. Камень – рамки, вода – суть. Каменная чаша, наполненная водой – человек. Если вода чистая, то и человек – чистый. А если вода черна, как тьма – то и человек – чёрен. И никто не заботится о собственной чаше, за то каждый норовит плюнуть в чашу чужую. И никто не смотрит в свою чашу, но у каждого перед глазами чаша чужая.
Оскар лежит на полу. Он только что улетел. Его тело вызывает отвращение, его слова – змеи, а мысли – яд. Он молчит. Ева и я следим, как Оскар уходит. Если он умрёт, мы станем одинокими. Если нет – мы будем тенями.

***
Мы идём по дороге. Лето. Я сдал первый экзамен. Оскар предлагает устроить оргию. Я держу Еву за руку. Оскар идёт рядом. Когда мы молчим, слышно, как стонет ветер.
Мы никогда не были детьми, говорит Оскар. Когда мы родились, нас начали учить быть взрослыми. Когда мы плакали, нам говорили, что мы как дети. Когда мы веселились, нам говорили, что мы – как дети. У меня не было детства, говорит Оскар. Я молчу.
- Можно пойти в кофе.
- Сейчас жарко, Ева!
- Тогда на пляж.
Мы спускаемся к противной воде. Народу много, сплошные тела. Я не раздеваюсь. Оскар бежит в воду. Ева смотри ему вслед.
- Он стал таким счастливым, благодаря тебе.
- Я с ним даже не целовался.

***
Адам не курит. Не пьёт. Не слушает рок, не читает Томпсона. Адам слушает классику, читает Толстого. Он не пьёт, у него нет девушки. Оскар назвал его Ангелом. Я назвал его ботаником. Ева – психом. Для нас троих – Адам – пришелец. Для Адама – весь мир – пришелец. Адам был всегда, только миры менялись и люди меняли лица, оставляя свою гнилую суть. Адам ест, мы пьём.
- Я рад, что вы меня пригласили.
- У тебя есть девушка?
- Мне не всегда бывает комфортно в незнакомых компаниях, но сейчас я чувствую себя так спокойно.
- У тебя был секс с девушкой?
- Мне иногда бывает одиноко, особенно в толпе.
- У тебя были парни?
- Когда я просыпаюсь по утрам, я стараюсь быть счастливым.
- А садомазохизм?
- А если мне что-то не нравится, я закрываю глаза. И всё проходит.
- Проституция?
- Мне нравится купаться.
- Фетишизм?
- А ещё я люблю гулять по лесу.
- Наркотики?
- Снег люблю.
- Ты не пьёшь?!
- Я никогда не был заграницей. Я считаю, что в России много красивых мест.
Разговор в кафе. Мы сидим ромбом, Адам напротив меня, я не испытываю к нему ненависти. Даже любопытства нет. Одно сочувствие. Одно сожаление.
Домой мы едем в разных трамваях. Я - в грязном, уродливом жуке, ползущем по куче дерьма. Он – в волшебной колеснице. Он сидит рядом. Я – у окна. Мы едем к нему.

***
Он живёт в удивительном мире. Он никогда не видел ни одного порнографического фильма, он никогда не видел дряни и гадости. Иллюзорность бытия – его диагноз.
- Я не знаю, зачем ты со мной поехал.
- Мне не хочется домой.
- А мне всегда хочется домой. Мне дома спокойней.
- У меня в доме скучно и серо.
- А мне дома радостней.
Он наливает мне чай, он ставит передо мной тарелку с печеньем. Он предлагает мне ужин.
- А ты, какую музыку слушаешь?
- Страшную.
- А мне нравится Моцарт.
- А мне нравится Сальери.

***
После трагедии люди говорят, что жизнь продолжается, жизнь идёт дальше. Чёрта в два. Жизнь начинает прихрамывать на две ноги, она сутулится, она пугливо озирается по сторонам. Она надевает серое пальто, она пьёт денатурат по углам. Каждое событие меняет жизнь, перед следующим шагом она останавливается и слушает тишину. И никогда больше не будет прежней.
- Адам, а в твоей жизни были драмы?
- Мне оказала девушка.
- И всё?
- Да. Я предложил ей встречаться, я подарил ей цветы, я обещал ей свободу, а она отказалась. Я чуть не умер от расстройства.
- Меня сейчас стошнит.
- Но потом мне повезло. Моя соседка, она, правда, немного странная, она плохо говорит и слышит. Но она помогла мне пережить утрату.
- То есть ты, находясь в крайнем состоянии, предложил грубый секс полубольной девушке, и она согласилась. Потому, что в её состоянии на большее рассчитывать не приходится? Ты совратил инвалида?
- Ты не понял. Она сама мне предложила. Я отказывался. Но потом подумал о сострадании, о даре быть соучастником чужой жизни и согласился.
- О сострадании? Какое тупое слово.
- Оно мне помогает жить в наше сложное время. Когда я подаю нищему, я помогаю Господу.
У меня нижняя челюсть отвалилась.
- Ты помогаешь кому?
- Ему! Он нуждается моей помощи, и в помощи каждого из нас. Если мы не будем помогать Ему, Он один не справится. И сострадание – отличный способ помощи.
- Ты сектант?
- Я православный.
- Где ты нахватался этой ереси? Помогая нищему, ты приближаешь его смерть от плохой водки и отравленных продуктов.
- Но, не помогая, я приближаю его смерть от голода.
- Уж лучше умереть со светлым телом, не отягощенным ядом общепита.
- Я знаю, что мне нужно помогать людям.
- Помогай им, ничего не делая. Проходя мимо, ты уже делаешь богоугодное дело.
- Так могут рассуждать только сектанты.
- А я и не скрываю, что моя религия – это свобода. Неограниченная догмами и правилами свобода, до которой нужно дойти и идти нужно годами.
- Я не верю, что грехами можно обрести свободу.
- А чем ещё её обретать?
Адам замолчал.
- Ты слишком искушён в делах грязи, что бы понять меня.
- А, сострадая, не лицемеришь ли ты перед лицом Господа? От чистого ли ты сердца кидаешь денежку в шапку? И чисты ли твои помыслы?
- Я не сомневаюсь в своей вере.
- А я сомневаюсь в твоей вере.
- Я не хочу быть фанатиком.
- Иезуит – твоё имя.
Адам снова замолчал.
- Антихрист, лжепророк, дьявол. Кто ты?
- Я – человек, видевший смерть чаще, чем ты видел жизнь.

***
Однажды мой кузен привёл меня в морг. Он дежурил один. Он подвёл меня к столу, и откинул простыню. Я увидел девушку – наркоманку. Её только привезли, её ещё не вскрыли. Она была невероятно красивой, как мраморная статуя.
- Только смерть делает людей прекрасными. Но один пластический хирург не сделает того, что делает секунда, когда душа покидает тело.
- А она точно неживая?
- Да, она умерла.
- А можно её потрогать?
- Можно.
Я прикоснулся к её ноге. Твёрдая холодная плоть.
- Как ощущения?
- Ни как. Она такая непривычная.
- К смерти привыкнуть нельзя. Понять – можно.

***
Ева пригласила меня на свой день рождения. Конечно, будет странно, если маленький мальчик придёт ко мне на праздник. Но мне было бы приятно, – сказала она. Я согласился.
Гостей было немного. Человек пять. Они сидели, как деревья в лесу, - безмятежные и отмороженные. Среди этих скучных тел, был один человек с холодными глазами. Мы сидели рядом за столом. Он подливал мне в стакан сок и говорил, что не может равнодушно следить за растлением современной молодёжи. И ему есть что мне сказать. Посереди вечера появился Оскар, и гости переместились к нему. А я и молодой человек остались сидеть рядом. Он посмотрел на меня и предложил покурить. Мы вышли на балкон. Он протянул мне сигарету, спичку, предложил сесть на единственный стул. Сам встал рядом.
Мы курили.
Неслышно открылась дверь. Я задумался, и не сразу заметил Еву. Она обняла его за плечи. И в этой душещипательной сцене столько фальши, что хочется взять молоток и разбить картинку в дребезги. Я потушил окурок и хлопнул дверью. Оскар кого-то охмурял в углу, гремела музыка. Приторность и отрава, голая пошлость, в общем, ничего нового.

***
Ко мне подошёл Оскар.
- Ты пользуешься популярностью.
- Кто он?
- Я не знаю, как его зовут, но все называют его Отмороженный Профессор Антропологии. Или просто Труп.
- Труп?
- Он немного притормаживает на поворотах.
- Чего он от меня хочет?
- Не знаю.
- Мне домой пора.
- Прощай.

***
В жизни нет будущего. Нет настоящего, нет прошлого. Начинается болью, продолжается страданием, заканчивается страхом. Свет в конце туннеля – это приближающийся поезд. Любовь – к палачу. Надежда – что смерть будет лёгкой. Вера - что меня не убьют.
Когда солнце поднимается из-за крыши, когда становится холодно и ясно, когда утренняя свежесть давит, хочется все окна замазать чёрной краской и никогда не видеть свет.

***
Адам пьёт молочный коктейль через трубочку. За его спиной сидят двое детей. Я отлично вижу, как они толкаются, едят бисквит руками.
- У меня была девушка, говорит Адам, - она хорошо играла на домбре. Мы с ней целовались. Ей нравился Шопен.
- У меня никогда не было девушки, я ненавижу Шопена, и меня раздражают дети за твоей спиной.
- Она спала как маленький ребёнок. У неё розовеют щёчки.
- Сейчас вон тот оболтус схлопочет по почкам.
- Она так звонко смеялась. Она так вкусно готовила, она замечательно пела.
- А сейчас они уронят тарелку. Грёбанные дети, никто не хочет заниматься их воспитанием, за то требования к детям всегда выше, чем к взрослым.
- Она рисовала карандашом. У неё несколько альбомов графических рисунков.
- Мне не нравятся дети. Они мерзкие, грубые, наглые, хитрые и жестоко беспомощные. Они ведут себя вызывающе, требуют внимание и сил. Результат – скупая открытка на Рождество.
- У тебя была девушка?
- Что?
- У тебя была девушка?
- Какая девушка?
- Ну, любая.
- Никогда.
- Почему?
- От них много шума.
- А мне нравится быть нужным.
- А мне нравится быть свободным.
- У меня обязательно будут дети.
- Мне пора.
- Куда ты?
- На другую планету.
- На Марс?
- На Плутон.

***
Платон курит дольше, чем я. Когда я выбрасываю окурок, он еле докуривает до половины. А потом ещё просит остаться с ним, потому, что ему, якобы, страшно находится на такой высоте в одиночестве. И я остаюсь с ним. Как почетный караул при саркофаге с видным трупом.
- Меня пригласили в сериал.
- В какой?
- По роману какого-то Тендрякова.
- А кто это?
- Не знаю. Мне сунули сценарий и сказали, что меня берут.
- Когда начинаются съемки?
- В декабре.
- Боишься?
- Наплевать. Главное – я талант.
- Главное – ты живой.

***
Я сижу на полу. Тьма сковывает движения, хочется бежать. Кто-то стонет за стенкой. Это ветер.
На полу сидит Ева. Она смотрит в одну точку и курит.
На полу сидит Оскар. Он держит над левой рукой бритву.
На полу сидит Платон. Он потерял линзу.
На полу сидит мёртвый город. Он перестал существовать в тот момент, когда задумался над своим существованием.
На полу сидит Бог и пытается вспомнить, зачем он создал человека.
На полу сидит Смерть. Она слишком устала от работы, что бы продолжать работать.
На полу сидит Адам. Он играет в машинки вместе со своим маленьким соседом.

***
Я в пространстве, окружённое другим пространством. Другое пространство окружено ещё одним пространством. А всё вместе окружено космосом. И каждый несёт на себе отпечаток своего Космоса. И все мы – одиноки, потому, что Космос один. И все мы – дети Космоса, и никто из нас не доживёт до конца света, потому, что конец света уже наступил.
Когда мой кузен работал в морге, он приводил меня и фотографировал вместе с живыми. У него была идея – создать фотоальбом с фотографиями живых на фоне мёртвых. Он пытался показать, что мёртвый человек – всегда хороший, потому, что больше не способен совершать зло. Я ложился рядом с мёртвыми старухами, пьяницами, ВИЧ - инфицированными, рядом с детьми, отравленными своими родителями. И мне не было страшно, только любопытно. И иногда брал их руку и крепко сжимал. Мне было почти тринадцать лет. После таких игрищ я ходил по улицам и удивлением замечал, что мёртвых людей в морге больше, чем живых на улице…

***
Бесконечный монолог. Я играю в склеп. Я принимаю ванну при свечах. Я лежу и смотрю на свои ноги. В полумраке предметы обретают свою истинную суть. Только на границе можно понять, что есть что. На грани вещи становятся настоящими. Люди на грани обнажаются. И вместо человека появляются нервы, слабость, гниль и черствость. Человек пропадает. Мы все в той или иной степени – на грани. И шаги, которые мы делаем в последний раз – это не символы, не знаки, не проявление духовности и прочее. Последние шаги – это движение на эшафот. Нет души, нет своего тела, есть только движение. Оно последнее. И отмена приговора – это не спасание. Это казнь жизнью.

***
Оправдание придумали гении. Что бы объяснить толпе, в чём прелесть их поступков, пришлось каждому встречному пояснять, что он имел в виду. И каждый поступок, жест, взгляд требует пояснения, потому, что остальные не поймут, и что ещё хуже – не примут. Это придумала чернь – ставить гения в тупик. Поэтому гений, как спасение от пустоты, давно выродился. Сейчас гений – кто угодно. Потому, что мы перестали видеть себя в зеркале. За то видим смерть в глазах других.

***
Маленький мальчик идёт по лесу. Темно. Каждое дерево – демон. Каждый звук - стон. Каждый час – вечность. Мальчик идёт по дороге. Он точно знает, куда идёт. Он не торопится. Он идёт медленно, каждый шаг его – ветерок. Маленький мальчик в пижаме, он сжимает плюшевого зайца, огромного, как детство. Небо пустое, как кувшин. Мальчик тихо шлёпает по сухой земле. Он молчит, как пепел. Он смотрит, как совесть. Маленький мальчик идёт по лесу в сторону тьмы. Маленький мальчик – это я. Мне шесть лет. У меня светлая чёлка, светлая пижама, светлая душа. В самой гуще леса я останавливаюсь перед огромной ивой. А за ивой – лесное озеро, большое и тёмное, с лунной дорожкой посередине. Оно не заросло, оно – чистое, как слёзы. Озеро, состоящее из слёз. Я сажусь на берегу. Я сажаю зайца на колени и шепчу ему в огромное голубое ухо: - Не бойся. Здесь не страшно. И мне не было страшно одному в тёмном лесу вдалеке от людей. Мне было радостно. И сверху на меня смотрели слёзы. Они берегли меня, как я берёг зайца. Я больше беспокоился о нём, чем о себе. Застывшая картинка – мальчик с зайцем на берегу лесного озера.
Больше никогда в своей земной жизни я не был так спокоен, как в ту ночь.
Больше никогда в своей жизни я не чувствовал себя в безопасности, кроме той ночи.
Находясь в толпе, я закрываю глаза и вижу демонов.

***
Я закрываю глаза и вижу страшные картины войны.
Окровавленный заяц на брусчатке.
Голова, торчащая из развалин дома.
Отрубленная рука.
Дорога, вымощенная человеческими телами.
Пепел.
Навеки застывшие глаза ребёнка.
Бесконечный ужас детского убийства.
Повешенные на деревьях.
Голод.
Страх быть убитый своими сильнее, чем страх врага.
Странное чувство свободы, умытой кровью.
Покаяние на могилах.
Благодарность, что оставили в живых.
Толпы обречённых быть живыми.
Улыбки мёртвых.
Огонь.
Дым.
Улыбающийся Януш Корчак, убитый в Треблинке вместе со своими воспитанниками.
Самые маленькие не могли быстро идти, их несли взрослые дети.

Когда люди кричат о нацизме, нужно вспоминать не силу и свободу, ни равенство и господство, а глаза детей, идущих вместе с взрослыми во тьму смерти.

***
Я иду по снежной улице. У меня нет настроения, я не быть сильным и умным. Я просто иду в состоянии сна. Движение - ради движение. Цели нет, я иду в любую сторону. Нет смысла торопиться. Перед поворотом я резко оборачиваюсь. Оскар.
- Привет, пропавший. Давно я тебя не видел.
- Привет, рыжее чудовище, как хорошо, что мы давно не виделись.
- Где ты, моя язвочка?
- Я живу дома, у меня всё хорошо.
- Знаешь, у меня пару дней назад свет вырубили и до сих пор не включили.
- Оскар, у меня та же проблема.
- Что делать?
- Ждать. Жаловаться. Требовать. Стремиться к лучшему. Повеситься.
- У меня дома стоит удивительно приятная на вкус бутылка свежей водки.
- А у меня в кармане завалялись новенькие сто рублей, которые требуют быть потраченными не просто так.
Первое – удивительное тепло. Второе – свечи.
Оскар наливает в рюмки, я режу закуску.
- Почему у тебя так тепло?
- Я не открываю окна.
- А у меня свечей не так много.
- Я люблю свет.
- Никогда бы не подумал.
- А ещё мне нравится Бетховен.
- А мне нравится Грета Гарбо.
- А я люблю спаржу.
- У меня от рыбы бывают добрые мысли.
- Когда я счастлив, я готов на подвиги.
- У меня не бывает плохого настроения.
- Я знаю, что в будущем у меня будут жена и дети.
- Надо же, ещё не выпили, а только бреда полилось.
- Точно.

***
- Ты спишь?
- Я забыл закрыть балконное окно. У меня вся картошка будет снегу.
- Я такую метель никогда не слышал.
- Оскар, почему ты до сих пор не женат?
- Я хочу умереть.
- Холостым?
- Нет. Прямо сейчас.
- Встань на подоконник и спрыгни.
- Нет, я хочу умереть духовно.
- То есть?
- Мне надоело мыслить не как все. Я хочу быть быдлом.
- Я хочу спать.
- Мне всего двадцать. Я устал страдать.
- Я устал тебя слушать.
- Мой мир такой непрочный, такой хрупкий.
- Реви!
- У меня не хватает сил жить.
- Больше эмоций!
- Я выделяюсь на фоне ярких пятен чёрными одеждами. Я хочу быть пятном.
- Экспрессии, экспрессии добавь!
- Мне надоело смотреть в мир через чёрные очки. Мне нужно больше света.
- А теперь попробуй пустить слезу.
- Заткнись, труп!
- Что?!
- Неужели ты думаешь, что твоя страсть ко всему мёртвому способствует жизни?
- Мне плевать на жизнь. Она задумывалась, как нагромождение бессмысленных событий, случайных людей и слов. Всё!
- Но это не значит, что нужно убивать эмоции. Или смеяться над ними.
- Или сидеть тут, строить из себя жертву и плакаться.
- Да ты никогда никого не любил, как ты можешь жить?
- Когда нечего сказать, начинают попрекать.
- Я не хочу с тобой разговаривать.
- Я не пойду на твои похороны.

***
- Привет.
- Я рад тебя видеть, где твой ритуально – траурный наряд?
- Я теперь наряжаюсь только в светлое.
- А как же смерть?
- Она меня ещё не посещала.
- А как же Оскар?
- Он не смог мне объяснить, почему носить чёрное – значит, быть мёртвым.
- За то смог доказать, что быть позитивным – лучше?
- Да, наверное.
- Странное, но я никак не могу привыкнуть к твоему виду. Ты какой-то неестественный.
- Смерть сама по себе – выдуманное. Только свет и радость. Кстати, свет в квартире мне так и не дали.
- Оскару дали.
- Ева. А можно, я тебя кое о чём спрошу?
- Можно.
- Белые волосы мне больше идут, чем чёрные.
- Конечно, ты даже помолодел.
- Я рад.
- Я тоже рада.

***
Адам пьёт мартини. Мы сидим в странном баре.
- Зачем ты изменил причёску?
- Светлые волосы подчёркивают моё стремление к позитиву.
- А одежда?
- По той же причине.
- А мне нравился твой чёрный сюртук.
- Я повесил его в шкаф.
- А мне нравились твои чёрные мысли.
- Я заменил их фруктовым коктейлем.
- Я проколол себе ухо.
- Зачем?
- Я тебе поверил.
- Ты поверил, что смерть в этой жизни – важнее жизни?
- Да.
- Ты поверил, что никогда и никто не будет счастлив, если будет живым?
- Да.
- Ты ненормальный.
- А ты предатель. Ты изменил своим идеям ради цветной тряпочки.
- Я стремлюсь к свету.
- Что бы достичь света, нужно идти тьме.
- Я прошёл тьму.
- Но достиг ли ты света?
- Безусловно.
- Если свет – это яркая одежда, светлые волосы и дешёвый эпатаж, тогда это – не свет. Это следующий уровень тьмы. Тьма, вырождающаяся во тьму.
- Тогда света нет?
- Есть бесконечное движение тел, создающее движение жизни. Остановка одного тела ничего не меняет. Остановка всех тел приводит к смерти. Даже короткий отдых на обочине долгого пути – есть смерть. Мысль, не имеющая реализации – мертва. Человек идущий – жив. Человек сидящий – мёртв.
- Ты говоришь, как я когда-то говорил.
- Если ты не хочешь быть собой, тобой буду я.

***
Холодный ветер, он пронизывает насквозь, как острая игла. Я стою на ветру. На горе. На вершине жизни. Один, как крест, один, как солнце. И ничего не понимаю. Земля треснула, из разлома потекла нефть. Она ярко-зелёная. Над ней горит белое пламя. По земле стелется голубой дым. Идёт бой мягкими подушками. Плюшевые мишки наступают на город пряничных человечков. И игрушечные крики нарисованными ртами. И маленькие руки, дерущиеся вафельными сабельками. Только из разорванных ран течёт красная настоящая кровь. Хотя она сильно похожа на малиновый сироп.

***
Ночь, сплошная ночь. Я открываю глаза. Никого нет. Рядом со мной никогда никого нет. На кухне сидит Адам и курит в открытое окно.
- Ты куришь?
- Да.
- Я не видел тебя больше месяца, но мне кажется, я не видел тебя больше года.
- Люди меняются, как времена года.
- Сейчас зима.
- У меня сейчас – осень. Постоянная осень. Я хотел приготовить кофе, но у тебя нет электричества.
- Трогательно. Спасибо за заботу.
- Не говори, как девочка – попсовочка.
- Не так уж и сильно я изменился.
Адам отвернулся. У него такой красивый профиль.

***
В темноте ко мне подошли два парня. Я не сразу их заметил. Они остановились рядом с моим столиком и спросили разрешение присесть.
- Мы – два слегонца фиолетовых эльфа.
- Я – дух, что вечно отрицает.
Эльфы пошушукались.
- Мы пришли к тебе с предложением, дух. Ты должен помочь нам.
- Чем же?
- Открой нам тайну.
- Какую?
- В чём смысл бытия?
Я высыпал на стол несколько таблеток.
- В них заключены отгадки на все загадки.
- А не кажется ли тебе странным предлагать двум малознакомым людям наркотики.
- Эльфы, очнитесь. У нас – свобода.
- Дух со светлыми волосами, а не хочешь ли ты проехаться с нами?
- В обитель вечного света и постоянного добра?
- С удовольствием.

***
Они смотрят на меня. Я вижу, как они на меня смотрят. Они лежат с открытыми глазами, они не моргают. Кузен требует, что бы я поцеловал вон ту девушку. Она перерезала себе вены. Я наклоняюсь, стараясь скрыть отвращение. Я нецелую её. Я испугался. Мне кажется, она дышит.
- Мне кажется, она дышит.
- Не моли чепухи. Она сдохла, здесь все, кроме нас – сдохли.
- Мне противно.
- А мёртвые – все противные. Но мёртвые лучше живых.
- Хватит меня мучить, - кричу я и убегаю. Бегу по подвальным коридорам, как по лабиринту, и мне кажется, что за мной гонится не мой кузен, а злое чудовище. Я выбегаю на улицу и бегу по дороге.

***
Эльфы привезли меня на окраину города.
- Тебе здесь нравится, дух?
- Здесь так непривычно тихо.
- Мы здесь живём. Мы просим тебя зайти в наш дом, отведать наши блюда.
- Хорошо, эльфы, я приму ваше предложение.
Крутая лестница ведёт под облака, на третий этаж. Эльфы освещают мне путь. Я иду, как маленький король большого государства.
Я вхожу зал.
Эльфы включают музыку и начинают танцевать. Я пью белое вино из кубка и смотрю на диковинный танец.
Я выхожу на балкон покурить. Эльфы не заметили, как я ушёл.
Из радио донеслись странные звуки. Я прибавил громкость.
Молодой человек стоит на краю и собирается прыгать.
Я пролетаю мимо эльфов, мимо остановок, мимо машин и домов, мимо всего!
Я долетаю до края.
Адам стоит и смотрит на меня.
- Я испугался! Я думал, ты собираешься умереть.
- Ты этого ждёшь?
- Нет, мне не хочется идти на твои похороны.
- Ты слышал, какой-то юноша стоит на парапете высотки и собирается спрыгнуть.
- Я думал, это ты.
- Я думал, что это ты.
- Мы с тобой никогда не умрём.
- По крайней мере, не на парапете.

***
- Слушай, а что стало с твоим братом?
- А, он с ума сошёл.

***
Я стою над пропастью. Дует ветер. Люди плачут.
- Что с ним случилось?
- Он сгорел.
- Я сожалею.
Гроб удивительно маленький. В нём – останки Платона. Он снимался в фильме. В сцене с горящим домом – сгорел. Если бы снимали сцену с водой, он бы утонул. А в сцене со скалой – обязательно бы сорвался.

***
Гудки телефона, как в плохом фильме. Я и трубка. Шнур незаметно обвивает мою руку. Шнур – змей, я - дерево, трубка – яблоко. Адам не отвечает. В полной темноте работает телефон. Но никто не звонит. Никто не рвётся. Оскар не отвечает. Ева не отвечает. Я слышу далёкий голос Платона. Он невнятно шепчет, и шепот раздражает. Его имя было ярлыком, его Пир был панихидой. Его глаза были знаком беды. Печальный рыцарь огня и смерти, сгоревший по вине живого человека, последний из призраков. Моё тело, моя душа. Мой разум, холодный, как сталь. Моя глотка, орущая, что ничего в этом мире не проходит просто так и всё связано. Но меня никто не слышит. Люди поглощены своими телами, им нет дела до меня. И я ору, и мой голос проносится по пустыне, не сумев найти точку отражения. Эха нет, мой голос пропадает в пустыне.

***
- Привет.
- Извини, мы слишком занялись собой, что бы обращать на тебя внимание.
- Эльфы, что вы здесь делаете?
- Мы ищем.
- Дух, ты должен помочь нам.
- Извините, не получится.
- Эльфы тебя понимают.
- Эльфы прощают тебя.
Эльфы уходят.

***
Одиночество придумали толпы. Находясь в гуще событий, ты находишься на дне воронки. Движение вокруг тебя, но не в тебе и не с тобой. И все в толпе – одиноки, и все толпы – одиноки, и космос одинок. И никто не знает способ обрести себя, и никому не нужны слова. Мы – сами, мы – одни. И слова, которые говорят над нашими могилами, говорящие говорят себе. Повторение слов, повторение судеб. Начало – толчок, финал – удар. Самое главное скажут в конце, самое интересное – в конце. В конце все умрут. Всё сравняется.

***
Оскар принёс мешок с песком.
- Пустыня является совершенным местом, созданным для уничтожения человеческой мысли. Солнце заставляет жаждать, песок заставляет обрести твёрдую почву. В подвешенном состоянии живут летучие мыши. Человек в подвешенном состоянии - беспомощен.
- Куда я дену этот песок?
- Не знаю.
- Зачем мне песок?
- Ты должен иметь представление о границе человеческого состояние. До пустыни – человек здоров и жизнерадостен. После пустыни – он слаб и сумасшедший. Во время перехода – он ищет.
- Ты несёшь чепуху.
- Я принёс песок. Песок – символ твоей нормальности. Ты ещё не в пустыне, ты на грани.
- Весь мир – на грани.
- Твоя грань – самая острая.

***
Адам.
- Почему ты красишь ресницы?
- Есть люди в искусстве, есть люди вне искусства. А есть люди над искусством. Люди, пережившие острые формы творчества, и принявшие облик камней. Равнодушные до слов и мыслей, нервно курящие в туалете, полубоги, видевшие закаты над Везувием, видевшие Стену Плача.
- Ты красишь ресницы салатовой тушью.
- Вульгарно?
- Глупо.
- Адам, я заблудился в пустыне.
- Ты уходишь из тьмы. Только кроме тьмы ничего нет. Тьма одна, она повсюду. И кто борется с ней – неизбежно проигрывает. Нельзя победить смерть, если ты хочешь умереть. Нельзя утонуть в реке, когда ты создан сгореть.
- Платон сгорел.
- Иди дальше. Проходи мимо, не оборачиваясь!
- И сели мы в лодку, и принесла лодка нас в открытое море, и море было белым, а мы были мертвы, но никто не заметил, что все мертвы, за то все заметили, что море – белое.

***
Электричество придумали трусы. Квартирные черти, прячущиеся под диваном и за шкафом, донимали людей своим молчанием. Человек тряс свечой в приступе страха. Когда придумали электричество, черти пропали. Дома потеряли изюминку. Мир заполнился светом, фальшивым, как грим. Ненастоящий свет пытался спрятать настоящую тьму, и выдуманная безопасность – вот смысл жизни их. А я, живущий во тьме, ничего не боюсь. Кроме света.
Солнце всходит. Синий воздух, он кристаллизируется на глазах. Холод. Я открываю окно. По ногам тянется знакомый, почти родной холод. Я мог бы спастись алкоголем, наркотиками, сексом, книжкой, пистолетом. Но я не в опасности. В опасности мир, который я выстраивал, как домик из карт. Мир хрупок, а руки сильные. И всё построено на насилии, на страхе. Всё построено на убийстве.

***
Раскольников – это настоящее. Ни Верховенский, ни Мышкин, ни Иван Карамазов, ни брат его Алексей, ни брат его Дмитрий. А Раскольников – это мы.
Тварь я дрожащая, или право имею?

***
Тварь. Все – твари, ползущие, мычащие, нервные, дикие. Боимся, бегаем, прячемся, курим в подъезде. Умираем в подвалах.

***
Адам, он курит над рюмкой водки. Я пытаюсь быть весёлым, умным. Он слабо реагирует. Тяжело смотрит. Не улыбается. И ждёт, ждёт.
- Знаешь, почему Иуда Христа продал?
- Адам, не знаю.
- Иуда верил в идеалы более сильные и правильные, чем Христос. И когда Христос стал сдавать, иуда продал его за деньги. За маленькие деньги. Иуде было всё равно, он разочаровался в Учителе. Учитель стал идолом, кумиром, Спасителем, но перестал быть человеком. Иуда любил Христа – человека, а не Христа – Мессию. Иуда повесился. Поэтому самоубийство считается грехом. Разочаровываться в жизни запрещено!
- Господи, откуда у тебя эти бредовые идеи?
- Когда ты был Ангелом Смерти, ты был собой. Изменив себе, ты стал чужим для остальных. Кому ты нужен в своих глупых жёлтых рубашках?
- А что, разве - никому?
- Теперь – нет.
- У меня отключили свет, до сих пор не включили. Я видел тьму, и понял, что свет – лучше.
- Оправдание глупца, оправдываются только слабые кретины. Ты был нормальным. А теперь ты – никто! И хватит говорить про свет. Он ровным счётом ничего не даёт. Кроме откровенной лжи. При свете все – одиноки. При свете все – пусты. Их видно насквозь, а значит, в них ничего нет.
- Я полюбил жизнь.
- Не ври. Ты привязался к живым, что бы показать свою человечность. Только, влившись в общий поток, кем ты стал?
- Кем же?
- Каплей! Ты перестал быть человеком, ты стал каплей.
- Меня выпьют?
- Не ухмыляйся! Тебя вылью в ведро, тобой вымоют пол. Всё. Конец печален, как всегда.
- Я не хочу с тобой говорить.
- Твой брат, он был гением. Снимая тебя с мёртвыми, он пытался заставить тебя полюбить жизнь. Понял? Полюби жизнь! Полюби! Она – твоя, а смерти – её много, она и так есть! А жизни – нет, её нужно заработать, её нужно выиграть.
- Мне не о чем с тобой разговаривать. Прощай.

***
Адам остался. В полутьме бара, под завывания Агаты Кристи, он сидел за столиком и в пепельнице тлел окурок. Немой памятник, каменный идол посреди маскарада, живой труп, стрела, застывшая в полёте. Эстет, вкусивший яблоко с запретного древа. Яблоко отравляло его изнутри. Печальный демон.
Адам расплатился, вышел на холодный воздух. Остановился под козырьком. И исчез. Метель замела его следы.

***
Ева перелистовала огромный альбом с репродукциями Босха. Она уже несколько часов пыталась найти одну картину. На странице 25 она наткнулась на большую картину. Рядом с Престолом стоял Адам в белом одеянии, в руках - окровавленный меч. Ей показалась, что это – Адам. Видение длилось недолго. Она зевнула. Видение пропало.

***
Оскар курил на балконе. В левой руке он сжимал охотничью винтовку. Было светло и тихо. Оскар бросил окурок и прицелился. Выстрелы загремели один за другим. Первой упала женщина на остановке. Потом молодой человек в сером пальто, потом девушка с футляром для скрипки. Вороны с шумом разлетелись.
У Оскара горело лица, а в глазах пылал огонь. Оскару почудился запах серы.

***
Отмороженный профессор Антропологии бежал на трамвай. Впервые за несколько месяцев он решил выйти на свет. Не смотря на день, трамвай был пуст. Профессор занял свободное место и уставился в окно. За окном дрались два парня. Профессор зевнул и закрыл глаза. Ему снилось детство, дача на берегу реки и пятна вишни на рубашке. Самое счастливое время, когда он был свободным, маленьким и добрым.

***
Фиолетовые эльфы танцевали посреди комнаты в недостроенном доме. Музыка звучала в их головах. Они двигались, как тростник на ветру: плавно и свободно. И восторженные глаза беспризорника восхищённо следили за ними.

***
Они все – черви. Голодные черви, пожирающие планету, как мёртвую плоть. Глотая её, переваривая её, они готовятся к порождению себе подобных червей. Я бреду по улице по колено в снеге. Мимо идут черви. У них нет мозга, есть голод, и голод заменил им ум и чувства. Черви идут и едят, спят, пьют чай по утрам, едят, трахаются, как животные, едят. Они доживают свою жизнь. Они не рождаются, они появляются, как новые персонажи, из авторского воображения, и уходят, как поезда в метро. Уходят во тьму. Я снял рубашку. Снял белую футболку. Подошёл к окну. За моими плечами расправились два чёрных крыла, чёрные, как смола. Я распахнул окно и сделал шаг…

***
Свет – ловушка. В неё заманивают маленьких детей, и заставляют быть счастливыми. А когда дети сталкиваются с тьмой, они видят истинный свет вещей, и начинают обличать взрослых во лжи. И так – веками, тысячелетиями.

***
Мальчик со светлой чёлкой лежит на снегу. Крылья сломаны, они трепещут на ветру.
В гостиной зажигается свет.

***
Маленький мальчик, сидящий у лесного озера, заворожено смотрит на луну.
Утро никогда не наступит.

***
Они все – черви. Голодные черви, пожирающие планету, как мёртвую плоть. Глотая её, переваривая её, они готовятся к порождению себе подобных червей. Я бреду по улице по колено в снеге. Мимо идут черви. У них нет мозга, есть голод, и голод заменил им ум и чувства. Черви идут и едят, спят, пьют чай по утрам, едят, трахаются, как животные, едят. Они доживают свою жизнь. Они не рождаются, они появляются, как новые персонажи, из авторского воображения, и уходят, как поезда в метро. Уходят во тьму. Я снял рубашку. Снял белую футболку. Подошёл к окну. За моими плечами расправились два чёрных крыла, чёрные, как смола. Я распахнул окно и сделал шаг…

***
Свет – ловушка. В неё заманивают маленьких детей, и заставляют быть счастливыми. А когда дети сталкиваются с тьмой, они видят истинный свет вещей, и начинают обличать взрослых во лжи. И так – веками, тысячелетиями.

***
Мальчик со светлой чёлкой лежит на снегу. Крылья сломаны, они трепещут на ветру.
В гостиной зажигается свет.

***
Маленький мальчик, сидящий у лесного озера, заворожено смотрит на луну.
Утро никогда не наступит.

Конец