– …Вот так оно все и идет у меня, – собеседник Андрея отхлебнул пива и зажмурился от удовольствия. – Ну а у тебя то как дела, чувак? Расскажи хоть что-нибудь, столько не виделись, а ты все молчишь.
– А... – махнул рукой Андрей. – Что тут рассказывать. Живу помаленьку, не жалуюсь.
– Ну как вообще с работой, бабками? Я помню, ты после Университета хотел художником стать.
– Я им и стал. Рисую теперь обложки, упаковки всякие.
– Упаковки? Какие, например?
– Да какие скажут. Таблетки от поноса, средство против тараканов. Или вчера вот закончил дизайн коробки из-под молока для местного молокозавода. Круто, да?
– Да-а уж... – неопределенно протянул собеседник Андрея. – Ну а платят хоть как?
– На хлеб с маслом хватает и на вискарь с красной икрой тоже — иногда.
– А семья как? Не женился еще? – хохотнул собеседник.
– Да нет, ты же должен помнить, я не фанат всего этого.
– Ну с тех пор несколько лет прошло, мало ли.
– Нет, – отрезал рукой Андрей. – Брак — определенно не для меня. Связывать себя... Нафига. И детей я терпеть не могу.
– Зря ты так. У меня дочке 4 года, а она уже столько слов знает, тараторит — не остановишь. По вечером они с женой читают книжки по слогам. Вообще, вся в меня и характером, и внешностью пошла. Папина дочка. Это так здорово, когда твой маленький человек рядом… Ты когда-нибудь сам поймешь, когда своего ребенка возьмешь на руки.
– Может и пойму, не спорю. Как дочку зовут?
– Лиза. Вот, я тебе фото сейчас покажу, – сказал собеседник Андрея и извлек из бумажника карточку.
– Милая... Ну что, давай напоследок за здоровье твоего семейства, а то я на ночную электричку опоздаю.
– Да не вопрос! – и мужчины звякнули бокалами с янтарной жидкостью.



Не вполне уверенной походкой Андрей брел по платформе. До отправления электропоезда оставалось еще минут пять, так что можно было не бежать со всех ног, рискуя навернуться на обледеневших ступеньках. Холодный порывистый ветер кидал в лицо крупные хлопья снега; кажется, начиналась метель.

Андрей остановился перед дверьми своего вагона и закурил, сонно поглядывая на снежных мух, проносящихся в свете вокзального фонаря. А затем выставил вперед ладонь и попытался схватить одну из них, но почему-то добыча выскользнула из кулака в последний момент. Андрей криво усмехнулся, бросил окурок на землю, придавил его ботинком и зашел в вагон.
Там он выбрал себе место около окна, подальше от других пассажиров, благо их в такой час оказалось совсем немного. Лавка неприятно холодила, а от оконного шва подмораживало левый бок, но проснувшаяся печурка скоро должна была исправить положение. Андрей расправил высокий жесткий воротник куртки и втянул в нее свое тело, насколько это было возможно. Вспомнились воробьи. Или голуби. Как они зимой сидят гроздьями на проводах, нахохлившиеся и все такие из себя важные. «Ост…жно, двери з….ваются, след..щ.. ст..ция ….вая», – неразборчиво пробубнил машинист, и двери с шипением захлопнулись.

Первые несколько минут Андрей наблюдал за огоньками в окне, но вскоре глаза его начали слипаться, а голова клониться на грудь. От печки по всему телу вместе с алкоголем разливалось вселенское блаженство; бушующая где-то за стеклом пурга дополняла чувство хоть и временного, но уюта. Несколько раз Андрей находил в себе силы открыть глаза и осмотреть окрестности на предмет подозрительных личностей, с которыми так не хочется остаться один на один в пустом ночном вагоне. Однако из соседей здесь была только компания футбольных фанатов, галдящих то ли по поводу победы, то ли поражения своей команды, и влюбленная парочка. Всем им не было до него никакого дела. Неспешно проследовал патруль транспортной милиции. Почувствовав себя, наконец, в полной безопасности, Андрей поставил звонок мобильника на 01:25 и с чистой совестью отдал свое сознание волнам тепла.

Откуда-то издалека доносился ровный металлический гул, как будто били в огромный колокол или гонг. На его фоне текла болтовня фанатов; она становилась все тише, тише, пока не превратилась во вкрадчивый шепот, а шепот слился с гулом и стал вязкой черной жижей сна без сновидений.

«Станция конечная, просьба освободить вагоны», – отчеканил синтетический женский голос. На несколько мгновений фраза застряла где-то в глубине сознания, а затем неприятная догадка кольнула где-то в районе сердца. Андрей распахнул глаза и с диким видом стал озираться вокруг.

Он находился один, в абсолютно пустом и промерзшем вагоне. Пейзаж за окном был совершенно незнаком. «Сколько ж я ехал, что пропустил свою остановку?» – подумал Андрей. Странно, но часы показывали только без двух минут час. «Твою мать, значит, поезд спьяну перепутал», – выругался он и поднялся с места.

Метель прекратилась. Мелкий снежок беззвучно спускался на платформу в зеленоватом свете ламп, придававшем станции легкий налет нереальности. Андрей быстрым шагом направился к голове электропоезда, надеясь расспросить машинистов. Однако в темной кабине, уткнувшейся в путевой тупик, никого не оказалось. Обернувшись, он сообразил, что свет горит только в его вагоне. Двери остальных были захлопнуты.

Андрей стал растерянно нарезать круги, пытаясь понять, куда его занесло. Как назло нигде не было видно щита или вывески с названием станции. Незнакомое окружение сбивало с толку. И ни единой души, только хруст снега в тишине зимней ночи. А холод уже начал забираться под куртку и ломить кисти рук. «Зайти что ли внутрь, вдруг открыто…», – подумал он и спустился по ступенькам с платформы, обходя двухэтажное старое здание вокзала.

Во внутреннем дворике на пьедестале стояла статуя то ли ласточки, то ли стрижа размером с кошку. Склонив голову, каменная птица замерла, наполовину присыпанная снегом, а перед ней лежала горстка зерен, явно принесенных кем-то недавно. Что-то с этой статуей было не так, но в темноте невозможно было хорошо рассмотреть ее. При взгляде на птицу накатывала тошнота и стучало в висках, причем боль передавалась глазным яблокам, как будто изнутри по ним постукивали маленькими молоточками.

Андрей несколько раз глубоко вдохнул морозный воздух и приложил к вискам снег. Стало легче.

Он подошел ко входу и осторожно дернул за ручку. К его удивлению, оказалось не заперто. Значит, внутри точно кто-то был, у кого можно узнать название станции и расписание поездов. Да и согреться опять же. Правда книзу металлическую дверь приморозило льдом; пришлось долго ее дергать, пока удалось отворить достаточно широко. Потянуло сладковатой затхлостью, какая бывает обычно в подвалах. Андрей протиснулся внутрь.

В зале для пассажиров царил полумрак, слегка разбавленный зеленоватым светом фонарей с улицы. Густая пыльная взвесь придавала пространству объем и плотность, превращая его в кисель. Андрей едва дунул, и воздух сразу пришел в движение, заклубился, как будто кто-то стал выбивать старый ковер. Тишина. Каждый шаг гулко отражался от мраморного пола и стен и звенел в ушах, медленно затухая.

Наискосок от входа он увидел кассу с опущенными шторками. Рядом с ней на стене висела запылившаяся доска с расписанием. Оно оказалось пустым, там не был указан ни один поезд. «Дурдом какой-то!» – раздраженно проговорил Андрей.
– А ты, парень, кто, прости, такой?
От неожиданности Андрей дернулся всем телом и обернулся. Перед ним стоял низенький старичок лет 70-ти, с густой, но короткой бородкой.
– Ну, чего уставился, словно привидение увидел. Кто такой, говорю?
– Да я, собственно… пассажир. Сел не в ту электричку, по дороге уснул и вот заехал сюда. Как эта станция называется?
– Конечная.
– Ну, это я понял, что конечная. А называется то как?
– Так и называется – Ко-неч-ная, – проговорил старичок по слогам. – Ну, ты, парень, дал. К нам попасть – это умудриться надо, Поезда сюда редко ходят, да-а.
– Насколько редко? Сегодня ночью обратный еще будет на «Горицыно»?
– Сегодня ночью? Это ты загнул, парень. Раньше, чем рассвет наступит, можешь не ждать. На часы глядел? – и старичок указал на большой круглый циферблат, висевший над входом. Стрелки показывали 01:30.
– Эх, сейчас бы уже дома был… Голодный как черт, а с другой стороны, спать хочется, – зевнул Андрей. – Да, а вы сами кто? Меня Андрей зовут, – протянул он свою руку. Стариковская ладонь оказалась вялой и влажной. «Будто вляпался», – проскочила мысль.
– Петр Никифорович, приятно познакомиться. Я тут навроде сторожа работаю и живу. За ворьем слежу… Хотя кому тут чего надо – одни стены, да раскладушка моя, да печка.
– Что-то непохоже, что тут топят, – засомневался Андрей, – Да и воздух как в склепе.
– Это я за дровами с утра к себе домой ушел, к вечеру нахолодило. Ничего, сейчас затоплю свою буржуйку, устрою кипяток. Ты чай буишь?
– Да нет, то есть… да. Буду. Замерз я.
– Ну тогда пошли ко мне в каморку. Заодно и отогреешься, пока чайник закипит, – с этими словами Петр Никифорович поднял вязанку дров, лежавшую у его ног, и зашагал по лестнице на второй этаж. Андрей пожал плечами и направился следом.



– Петр Никифорович, мы с вами раньше нигде не встречались? – спросил Андрей, прихлебывая чай. – Лицо ваше очень знакомое. Смутно припоминаю, но не могу ухватить.
– Не-е, вряд ли. Я всю жизнь в соседней деревне прожил, где ж ты меня видеть мог.
– Странно. У меня отличная память на лица, да и вообще зрительная память. Я ведь художник. Ну или… неважно. Вы чай сладили?
– Ты же сам три ложки положил, Андрюша.
– Разве? А чай совсем не сладкий. Как вода. Хотя это я уже придираюсь, вы извините. Такой характер. В каждой мелочи найду повод для раздражения, если настроение паршивое.
Старичок только сочувственно покачал головой. Свеча придавала его лицу желтоватый, болезненный оттенок. Кожа тонкая, как бумага. Дотронься и прорвешь.
– Я вам даже в чем-то завидую. Всегда хотелось вот так уехать куда-нибудь в глушь, в свой собственный дом и жить там одному, писать картины, изредка выбираясь в люди.
– Ты правда думаешь, что одиночество тебе поможет?
– Почему нет. Порой мне кажется, что было бы неплохо отдохнуть от всего. Может, тогда придет вдохновение. Сложно творить, просыпаясь в 7 утра и возвращаясь поздно вечером. Все что мне нужно – немного покоя. Чему вы улыбаетесь, я что-то смешное сказал?
– Да нет, Андрюша, что ты. Просто в моем возрасте покоя хоть лопатой греби, а ты, стало быть, молодой и сам от жизни бежишь.
– Ни от кого я не бегу, – резко бросил Андрей и поднялся со стула. – Просто устал от постоянной работы и хочу отдохнуть. Спасибо за чай, Петр Никифорович. Если не возражаете, я пойду в зале ожидания посплю до утра. Во сколько будет утренняя электричка?
– Часов в 8, наверное, ходит, я точно не помню. Как раз солнце встанет. Ты, милый, не дури, ложись на моей кушетке, а я на топчане как-нибудь устроюсь. В зале до костей промерзнешь, там страшный колотун.
– Спасибо, от кушетки я не откажусь.
Андрей достал свой мобильный и поставил будильник на 07:30, с запасом. Потом вспомнил:
– Где на станции туалет?
– Он не работает. Во дворе будка стоит – уж извини, с удобствами тут не ахти. Иди по тропинке от дверей и потом направо. На вот фонарик, а то еще провалишься в темноте в дырку.
– Угу…



После духоты вокзала воздух снаружи показался глотком новой жизни. Снег все так же неспешно падал, вовсе и не думая прекращаться. Андрей включил фонарь и побрел по заметенной дорожке, освещая себе путь. Блуждающий луч бегал по сторонам и тут выхватил из темноты статую птицы.

Желая все-таки рассмотреть ее, Андрей подошел поближе и вдруг замер в недоумении. Неизвестный скульптор зачем-то лишил свое творение глаз, оставив маленькой головке только беспомощный клюв. Точно культя с отрубленными пальцами тянулся он к зернам, неспособный их ухватить. Андрей простоял минуту, другую, а затем по щекам у него покатились крупные слезы – сами по себе, безо всякой причины, – которые он тут же начал со злостью стирать перчаткой.

Через сугробы Андрей заспешил к тропинке, а затем к будке туалета, пытаясь сглотнуть застрявший в горле сухой комок. Открыл дверцу, и тут живот прорезала острая боль. Он успел наклониться над дырой, и тут его вырвало. Вернее, желудок попытался вытолкнуть наружу свое содержимое, но не смог, потому что был абсолютно пуст. «Я же только что пил чай», – успел сообразить он, прежде чем вывалился наружу в сугроб, сотрясаемый спазмами.
Петр Никифорович уже храпел, к тому времени как Андрей вернулся и без сил завалился на кушетку. Он еще долго переворачивался с боку на бок, пока, наконец, не провалился в тяжелый сон.



В комнатке с единственным окном все еще царила темнота, когда Андрей с трудом поднял тяжелые веки. Мышцы налились свинцом, а тело провалилось в кушетку словно в могилу; голова похмельно гудела. В первые мгновения его охватил страх, но постепенно события предыдущего вечера заполнили сознания. Он еще несколько минут провалялся, пытаясь снова задремать, но сон больше не шел. Тогда Андрей решил до подхода электрички побродить по вокзалу, благо ждать оставалось уже недолго. Старик куда-то ушел, его топчан пустовал.
Деревянные половицы угрожающе заскрипели под ногами. Андрей облокотился на перила и с этой точки стал рассматривать едва освещенный зал станции. В центре его на первом этаже в несколько рядов располагались жесткие складные кресла из фанеры, покрытой давно облупившимся лаком. По обеим сторонам от них наверх вели две лестницы. Судя по всему, вокзал знавал гораздо лучшие времена, принимая по нескольку сотен пассажиров за раз. Об этом говорила и вывеска «Кафе» на втором этаже в другом конце зала. Андрею захотелось туда зайти.

Большая комната за окованной сталью дверью выглядела так, словно там уже лет десять не ступала нога человека. Толстый слой пыли, смешанный со штукатуркой, покрыл все от пола до массивной люстры на потолке. Стены покрылись сетью трещин, в которых застыл лед, и всюду на них были видны следы грибка и плесени. Из-за наглухо заколоченных оконных рам свет в комнату практически не попадал, пробиваясь лишь в виде нескольких пыльных лучей.
Андрей переводил фонарь со стен на столики, со столиков на прилавок, с прилавка на картину в массивной раме, но все сливалось в одну выцветшую грязную массу. Он осторожно, словно боясь кого-то здесь потревожить, сделал несколько шагов к центру комнаты. На одном из столиков под паутиной пыли виднелась тарелка с чем-то темным. При ближайшем рассмотрении это «что-то» оказалось недоеденным куском мяса, теперь больше походившим на древнюю окаменелость. Также на месте оказались вилка, нож, пустая винная бутылка и бокал. «Кто-то не окончил свой обед, да так все и бросили на годы?» – подумал Андрей.
Неожиданно из глубины комнаты у него за спиной разнесся звон битого стекла. От испуга Андрей дернулся и выронил из рук фонарик, который закатился под стол. Он бросился поднимать, со всего размаху налетел лбом на столешницу и, потеряв равновесие, завалился на бок, но тут же вскочил на четвереньки и таки дотянулся до спасительного прибора. Конус света в панике заметался по всем углам, но так ничего подозрительного и не зацепил. В комнате ничего не поменялось - она оставалась все такой же безжизненной, как и минуту назад. И нигде не было видно осколков.

…поезд до станции…
…зачем тебе эта Москва…
…отправляется…
…Ир, а пошли сегодня…
…время прибытия…
…я же сказала купить апельсиновый…
…просим пассажиров…
…твой проект - говно…
…покинуть…
…я не подаю нищим…
…вагоны…

Шепот разных голосов навалился со всех сторон – разом и поочередно, смешиваясь в один настойчивый хор, разрывающий мозг на мелкие кусочки.

…извини…
…красное вино полезно для здоровья…
…зачем ты это делаешь?!…
…так здорово, когда твой маленький человек рядом…
…убей его…
…амитриптилин – 3 раза в день, ни в коем случае не смешивать с алкоголем…
…мне нравятся небритые мужчины…

Андрей заорал.



Кровь. Пульсирующая кровяная пленка. А на ней светлые узоры, пятна. Пленка шевелится. Стучит. Тепло и сыро. Уютно. Спать…



Много красного и яркого – это веки. Андрей приоткрыл один глаз и тут же зажмурил от резкого яркого света. Ему показалось, что он распластан на операционном столе. Только непонятно в какой позе, другие части тела не подавали никаких сигналов. Он вспомнил фильм, в котором солдату Первой Мировой взрывом снаряда оторвало все конечности, и он лежал парализованный в палате, не в силах даже пошевелиться.

Андрея охватила паника. Все его существо билось внутри в безмолвном крике, он пытался позвать на помощь, однако и губы не слушались его. Перестало хватать воздуха. Хотелось, очень сильно хотелось вздохнуть полной грудью, но легких больше не существовало, как будто кто-то вырезал все что ниже шеи. Удушье сдавило мозг обручем, сознание забилось в агонии… И тут прорвался первый хрип, а вместе с ним воздух. Андрей судорожно вздохнул и откашлялся, как утопленник, которого только что откачали. Что это было – кошмар, или он правда потерял контроль над своим телом как при каталепсии?

Тут Андрей сообразил, что все еще лежит на грязном полу кафе, а в лицо ему светит уроненный фонарь. С большим трудом ему удалось подняться на ноги и шаркающей походкой доковылять до дверей. Теперь он вспомнил, наконец, про свой поезд и вытащил из кармана мобильный, чтобы узнать время. Тот не работал, разрядился. Тогда Андрей спустился на первый этаж, откуда были видны настенные часы. Сейчас они показывали 9:27. – «Тогда какого черта за окном все та же темнота?! Или уже наступил вечер, но не мог же я…», – в этот момент на лоб ему сверху упало что-то мокрое. Обычная вода. Она капала отовсюду, сочилась по грязным потемневшим стенам и утекала в щели между досками пола. Весь просторный зал разбух и заполнился запахом древесной гнили.

Андрей попятился к выходу на улицу. Но там его ждал еще больший сюрприз: сугробы исчезли без следа, моросил осенний дождь – тот самый, который он так любил, – но сейчас этот дождь хлестко бил по лицу. Ноги сами понесли прочь – прочь от этого вокзала, пусть в темноту и сырость, только бы не возвращаться назад.

Так он довольно долго бежал по размокшей земле, спотыкаясь, вставая, весь перепачкавшийся в грязи, пока не выскочил на шоссе. Ни одного огонька от фар по обе стороны пути, только липкая тьма вокруг. Андрей наугад выбрал направление и пошел.
Прошло часа три, а может шесть или десять, он потерял счет времени. На дороге не встречались ни автомобили, ни случайные пешеходы, ни даже дорожные знаки. Только идеально прямая разделительная полоса уходила вдаль. Он уже не думал ни о чем, а только брел точно по ней, все медленнее переставляя ноги.

Затем потух фонарь. Наступило абсолютное Ничто в кромешной тьме. Андрей лег и закрыл глаза – ничего не поменялось. Он попытался сосчитать овец, но не смог вспомнить, как выглядят овцы. Его собственное тело потеряло объем и массу, хотя руки и ноги по-прежнему могли двигаться. Сознание окунулось в невесомость – и растворилось…



Андрей снова лежал в кушетке. Но на этот раз в голове была удивительная ясность и легкость. Он поочередно перебирал события своей жизни, встречу с Ирой, 3 года с ней, ребенка, но дальше вставала глухая стена, за которой ничего не было. Что было с тех пор? Сколько времени прошло?

Потом он спокойно поднялся и пошел на первый этаж. Запах плесени и гнили исчез, но вместе с ними исчезли и все другие запахи вокзала. За окном больше не было ни снега, ни дождя, только ровно струился все тот же зеленоватый свет. Но сейчас он казался абсолютно нормальным, реальным.

Оглядевшись по сторонам, Андрей заметил буквы WC слева от лестницы.
В туалете висело широкое зеркало, все заляпанное грязью и паутиной. Он оторвал рукав рубашки и начал усердно протирать, пока не увидел отражение. На него смотрел старик, тот самый. Андрей покачал головой, и старик покачал головой. Андрей поднял руку – старик тоже.

Тогда Андрей размахнулся и изо всей силы ударил в зеркало кулаком. Раздался звон стекла, посыпались осколки. Он поднял один из них и медленно провел острым краем от запястья вдоль левой руки. Один раз, второй, третий. Показались тоненькие полоски крови, которые тут же свернулись и засохли.

Старик в осколке криво улыбался.