Произошла эта несчастная случайность в замечательный солнечный и чрезвычайно ясный день. Один из тех, что случаются в конце января, когда всё кругом утопает в невинно белых сугробах, а мороз настолько силён, что с непривычки, как только выйдешь на улицу из дому аж дыхание спирает и забавно пощипывает нос, и чем дольше находишься на таком морозе, на бровях, усах, ресницах, на волосах и на меховых воротниках курток и пальто начинает седеть иней. Случайность, которую мы будем здесь рассматривать, произошла с один хорошим, даже удачливым молодым человеком двадцати восьми лет от роду. Звали молодого человека Аркадий. Фамилию его употреблять мы здесь не будем, поскольку она, в своём роде, достаточно распространена, да и вовсе не к чему, и читателю не о чём не скажет.
Аркадий занимался фотографией и по профессии был фотографом. Точнее было бы сказать – фотографом-художником. Аркадий любил, чтоб его называли именно так. Молодой человек часто устраивал выставки во многих галереях Минска. Работы его были просты, но несказанно глубоки. Он фотографировал пейзажи. «Что может захватывать дух человека более чем природа? – говорил он на всякой своей выставке. – Природа каждый день показывает нам неисчислимые чудеса свои, будь то солнечный весенний день, или же пасмурный осенний. Только художник – человек тонкой души, - заметит неповторимость, непревзойдённость каждого мига природы и сумеет изобразить его так, чтоб даже простой человек сумел разглядеть эту необычность на полотне художника или фотографии фотографа» Аркадий не переставал восхищаться всем многообразием природы, ежесекундно менявшимся и порой прямо на его глазах. Он старался запечатлеть всё, что замечал и потому никогда не выходил на улицу без своего фотоаппарата.
Характером Аркадий был хорош. Не гордый, и уж тем более не тщеславный человек, безгранично обожавший то, что делал, и что приносило ему доход. Аркадий был той редкой человеческой породы, почтительный, спокойный, всегда знающий своё место и никогда стремящийся покорить или удивить кого-либо; не завистливый, ибо завить не может принести ничего доброго, а скорее даже, наоборот, доставить одни только страдания; не был Аркадий заносчивым, а был уважителен ко всем, и с особенным ропотом относился к зрителям, посещавшим его фотовыставки (люди это были простые, и от простоты своей чрезвычайно полюбившие простые работы молодого фотохудожника) и почитавшим его творчество. Аркадий всегда помнил, откуда он вышел. А вышел он, собственно, из грязи. Село его родное так и называлось «Грязевка», что на юге -ской области Республики Беларусь.
Допустим ещё одно уточнение в том, что это за день был такой, когда случайность возымела необходимость произойти. День этот шел ровно перед тем днём, на который была назначена свадьба нашего решительно положительного героя с его возлюбленной – весьма капризной юной особой.
- Кешечка! Ну Кешечка! – говорила невеста таким писклявым, тонюсеньким своим голоском. – Может, ты не поедешь, а? Ну зачем тебе сегодня ехать? Завтра наша свадьба, нужно ещё многое приготовить. Ну Кеша!
- Ксюша, я не могу не поехать сегодня. – Терпеливо, даже улыбаясь, отвечал Аркадий, стараясь оторвать от себя прильнувшее тельце невесты. - На улице прекрасная погода! Такого света я не видел уже давно. И потом, ты прекрасно знаешь, что у меня готовиться выставка. Дата уже назначена, но материала не хватает. Ты же сама всё знаешь, но позволяешь себе говорить несколько даже возмутительные вещи.
- Ну Кеша! Пожалуйста! Последние приготовления! – Девушка отпустила Аркадия, позволив ему встать с кровати и, наконец, закончить свой утренний туалет. Она осталась сидеть на постели, обиженно надувая губки, но всё ещё смотря на жениха «собачьими» умоляющими глазами.
- Всё уже почти готово. Я тут не нужен. Вы с мамой всё сумеете сами закончить. К тому же, я скоро вернусь. Это ненадолго.
Аркадий чмокнул возлюбленную в лоб и поспешил покинуть квартиру. Ехать нужно было далеко и долго. Поезд, рассекая стойкий морозный воздух, мчал Аркадия на север страны к Браславским озёрам: туда, где зимой в лесной чаще редко встретишь праздно прогуливающегося любителя отдыха на природе, где снег, совершенно не тронутый, мягким одеялом покрывает землю, пышным убранством лежит на ветках елей и сосен, где озёра закрывает толстым слоем лёд, на котором, пробурив лунки, стоя или сидя, «под градусом» или без, ловят рыбу большие охотники зимней рыбалки.
В дороге Аркадий периодически дремал, а когда же он бодрствовал, то обязательно спешил взять фотоаппарат в руки и из-под тяжка фотографировать пассажиров, ехавших с ним в одном вагоне.
В час дня по полудню Аркадий, наконец, покинул поезд. Не доезжая до конечной станции, он вышел на совершенно маленькой остановочке, с небольшой деревенькой, расположившейся по обе стороны от железной дороги не далее чем на один километр. По заснеженным улочкам, Аркадий быстро пересёк деревню и вышел в огромное поле, далеко где-то на горизонте очерченное зубчатой полоской елового леса. Он направился туда.
Аркадий бодро вышагивал по хрустящему под сапогами снегу, улыбался слепящему его солнцу и игристому в лучах дневного светила снегу. Не спадающий мороз пощипывал мужчине ноздри и румянил щеки. Он всё норовил залезть фотографу под куртку, под шарф и под перчатки. Но Аркадия не проведёшь! С утра он предусмотрительно надел теплую хлопковую майку, затем полушерстяной гольф, шерстяной жилет, поверх которого последовал также шерстяной свитер, обмотал шею шерстяным, связанным ему матерью, шарфом; под дутые, утеплённые штаны, не забыл надеть подштанники, а перед тем, как надеть мощные сапоги с овечьей шерстью внутри, надел шерстяные носки, тоже связанные ему заботливыми мамиными руками. Во всей этой экипировке, после получаса ходьбы, Аркадию даже стало жарко. И это приятно радовало его.
Поле завершилось, и страстный фотограф вступил в лес. Тишина царила среди спящих, умиротворённых зимним сном деревьев. Аркадий, отчего-то улыбающийся всей этой прелести, делал кадр за кадром, один удачнее другого. Мужчина углублялся в лесную чащу, словно ожидая встретить в её середине, в её таинственных недрах картину, прекраснее, чем можно ожидать и вообще вообразить.
И природа вознаградила Аркадия за его храбрость, трудолюбие и терпение. Деревья расступились перед ним, и его глазам предстал удивительный пейзаж. В первую секунду у фотографа даже сладко защемило сердце от восхищения такою красотой.
Небольших размеров полянка стремительно поднималась вверх по крутому склону холма, на макушке которого густо, словно, теснясь друг к дружке, чтобы согреться, росли сосны и несколько ёлок. Их игольчатые ветви, кокетливо держащие на себе снежные платочки, ярко выделялись на фоне сочно-синего безоблачного неба. Такие же милые деревья спускались вниз и обрамляли полянку почти строгим овалом, смыкаясь буквально у ног Аркадия. Полянка была не ровная, вся в снежных холмиках. То тут, то там из под снега торчали небольшие кустики, по-шпионски выглядывающие из своих зимних укрытий, проверить, не наступила ли весна? А прямо посреди поляны росла невысокая, с человеческий рост, молодая елочка. Она, словно молодая девушка, пышущая свежею красотой, да ещё и в пышном, дорогом наряде, была в центре внимания зрелых и стареющих, так сильно напоминающих гостей собравшихся на званом семейном ужине, деревьев. Молодая ёлочка, казалось, гордо и игриво, поглядывала на своих родителей, всем своим видом говоря, вот, поглядите, что выросло из вашего семени, из вашей любви и ласки, из вашей заботы и старательности.
У подножия холма Аркадий заметил какое-то движение. Только теперь он увидел, что у подножия холма в некотором углублении, снежное покрывало вдруг прерывается, открывая вход в лисью нору.
Лиса, в прекрасной темно-рыжей шубке, с белым воротничком выбежала из своего домика, видимо, чтобы подышать свежим воздухом. Вдруг увидев в таком глухом месте человека, она замерла и пристально разглядывала Аркадий, ожидая его действий.
Фотограф долго не решался пошевелиться, но затем, от чувств, улыбнулся дикому животному. Лиса продолжала оставаться неподвижной. Аркадий решил заговорить с животным. Не понятно, почему он решил, что животное, услышав человеческий голос, решит, что опасности нет. Но мужчина стал решительно убеждать лису, что он её не тронет, что желает ей доброго здравия, что забрёл сюда случайно, из любопытства, да подивиться на красоту природную, и вообще он скоро уйдёт, совершенно не тронув ни её, лису, ни нору. Неизвестно так же, что было на уме у плутовки, но она, мало-помалу, стала приближаться к фотографу, однако не прямо вперед, а как-то боком, прижимая свой пушистый хвост к земле. Аркадий очень обрадовался скорому контакту, просёк манеру лисы, и тоже стал приближать к ней, двигаясь боком.
Расстояние между фотографом и лисой сокращалось. Животное нетерпеливо облизывалось, пристально всматриваясь своими желтыми глазами в улыбающиеся, излучающие добро глаза мужчины. Аркадий поднёс фотоаппарат к лицу. Продолжая медленно переступать, он установил необходимые настройки в камере, и собрался было уже сфотографировать, как вдруг нога его провалилась в какое-то углубление в снегу и её всю от голени до бедра пронзила невыносимая боль. Аркадий вскрикнул и упал на снег. Лиса, тоже испуганно тявкнув, пустилась прочь, быстро перебирая своими лапками, так что пушистый снег разлетался в разные стороны.
Аркадий, недоумевая, пытался вытащить ногу из ямы, но что-то крепко её держало там, глубоко под снегом. Животным это ни как не могло оказаться, и от этого осознания страх мужчины усиливался. Аркадий лихорадочно выгребал руками снег из ямы, желая докопаться до истины, да и до своей ноги тоже. Боль в ноге не прекращалась, и даже, напротив, усиливалась, стоило ему пошевелить этой ногой или хотя бы только пальцами. Необъяснимая паника атаковала всегда рационально мыслящего Аркадия. Он испытывал ужас от неизвестной угрозы, приносящей ему столько боли.
Наконец удалость выгрести снег из ямы. Глазам Аркадия предстала его нога плотно сжатая в огромной охотничьей ловушке. Острые зубья, длинной около пяти сантиметров, треугольной формы с основанием в три с лишним сантиметра и толщенной примерно пять миллиметров, вонзались в ступню и голень мужчины, с совершенной легкостью прорвав кожу сапог и ткань брюк. На чёрной одежде почти были не различимы тонкие струйки крови, сочащейся из плоти, рассеченной безжалостной ловушки. Зато на белом снегу, где нигде, кровь, стекшая с ботинка, полыхала яркими, алыми пятнами.
Увиденное повергло Аркадия в ещё больший ужас, и он закричал, что есть мочи, огромными от страха глазами смотря на свою раненую ногу в плену беспощадной ловушки.
- Что делать? Что делать? Что делать? – Спрашивал мужчина себя. – Помогите! Кто-нибудь! – напрягая голосовые связки, кричал фотограф. – Помогите!
Ответом ему была мертвая тишина лесной глуши. Деревья по-прежнему безмолвно и абсолютно без движения стояли под лучами солнца.
- Не может же быть, чтоб тут никого не было! – Говорил Аркадий себе. Он старался говорить вслух, чтобы слыша свой голос, хоть немного успокоиться. – Наверняка тут полно ходит лесников, охотников. Кто-то же из них оставил здесь эту ловушку.
Аркадий начинал хныкать. Он чувствовал, как слёзы страха подбираются к его глазам.
- Помогите! – Снова закричал он. – Помогите! Слышите меня? Кто-нибудь! Я ранен! Помогите! Помогите!!!
Слёзы текли по щекам, плечи мужчины вздрагивали от беззвучных рыданий.
- Как же так! Я ведь не могу, вот так… здесь… один… молодым… Помогите!!! Пожалуйста!!!
Наплакавшись вдоволь и изрядно посадив голос, так что тот стал скрипучим, Аркадий стал приходить в себя. Утерев слезы, он внимательно оглядел ногу и ловушку, накрепко вцепившуюся в конечность. От ловушки отходила крупная цепь, стремительно скрывавшаяся под снегом в направлении деревьев. Аркадий потянулся к ней и, крепко взяв в руки, что есть мочи, потянул на себя. Цепь не поддалась. Более того, понять, где она заканчивается, также не удалось. Аркадий повторил попытки, но безрезультатно.
- Ладно. Можно попробовать открыть ловушку. Но, кажется, не зная, как она работает, сделать это не возможно.
Аркадий взялся за дуги ловушки и, прикусив губу, постарался разжать «челюсть» железного зверя. Мужчина пробовал ещё и ещё, но делал только хуже. Ловушка ему не поддавалась. От механического воздействия она сжималась сильнее, погружаясь глубже в мышцы и кости ноги. Боль становилась невыносимой, Аркадий начинал тихо постанывать и скулить.
- Спокойно! Нужно сохранять спокойствие. Спокойно! Кто-нибудь тебя обязательно найдёт! – Старался убедить себя фотограф. – Кто-нибудь… когда-нибудь… может, правда, уже поздно будет… но найдёт же… наверно… Помогите! – Закричал Аркадий в новом приступе паники. – Кто-нибудь слышит меня? Я ранен! Помогите!
Рыдания и крики о помощи результатов не принесли. Аркадий начинал замерзать. Кровь не останавливаясь, вытекала из ран. Снег под раненной ногой был уже весь багровый. Аркадий чувствовал, что начинает слабеть.
- Что ж это я! – Словно опомнившись, воскликнул фотограф.
Он снял шарф и крепко перевязал ногу чуть выше колена.
- Авось, поможет…
Подумав ещё немного, мужчина собрал несколько горстей снега и постарался облепить им раны, надеясь, что кровь хоть немного остановиться. Однако и это ему мало помогло. Причина тут кроется в здоровье Аркадия. Ещё в детстве у него была обнаружена плохая сворачиваемость крови. Кровь было трудно остановить, даже если он порежется бритвой или случайно полоснёт по пальцу кухонным ножом. А тут раны глубокие, да и не одна, а по всей ноге.
Силы оставляли Аркадия. Он снял рюкзак и достал термос со сладким кофе, несколько бутербродов и большую шоколадку. Отправляясь на фотосъёмку природы, он всегда запасался таким скромным провиантом. Первым делом он сгрыз чуть ли не весь шоколад, желая восстановить силы. Потом он с жадностью припал губами к чашке с горячим кофе. Процесс пищеварения начался, и телу на некоторое время стало тепло.
Звать на помощь Аркадий перестал вовсе. Он, наконец, понял, что это практически бессмысленно. Тишина стояла густой стеной, не пропуская ни единого звука «извне», из того мир, который был снаружи леса.
Прошло около двух часов времени. Солнце всё ниже клонилось к горизонту. Аркадий, развлечения ради, фотографировал всё, что было вокруг в мельчайших подробностях. Ему становилось холодно. Ног он уже почти не чувствовал: так сильно они замерзли. Кровь всё ещё сочилась из ран, но даже она не могла противостоять сильному морозу, а потому стала потихоньку сворачиваться. Начинался процесс регенерации тканей.
Но были и приятные моменты в положении Аркадия. Из-за холода он почти не ощущал боли в ноге, а потому решился на отважный поступок. Проследив направление цепи, мужчина, собрав всю волю в кулак, пополз к другому её концу, преследуя неясную, но манящую цель. Раненная нога влачилась за ним, принося мучительное чувство боли. Но Аркадий полз по подбородок в снегу. Передвигаться было тяжело, а потому, от приложения усилий, тело начало согреваться.
- Терпи! Терпи, мой друг! Может, повезёт…
Цепь закончилась внезапно, на границе полянки и обступающего её леса, возле невысокой сосны. Металлический штифт длинною, вероятно, более двадцати сантиметров, был глубоко загнан в замерзшую землю. Достать его оттуда не представлялось никакой возможности.
- Чёрт… Что же мне везёт так, а? – Спрашивал себя Аркадий, обессилено упавший на снег. – Точно как утопленнику… Говорила тебе Ксюшка, не ездить никуда сегодня. Сейчас был бы в полном порядке… Так нет же! Фотограф чертов! Дался тебе этот зимний пейзаж! Упрямец!
Аркадий снова заплакал от жалости к себе. Он представлял перед глазами свою невесту, которая завтра должна была бы уже стать его женой. Мужчина с восторженной любовью вспоминал Ксюшин упрямый, вздёрнутый кверху носик, веснушки почти по всему её лицу и телу, её капризные и такие эмоциональные глаза, широко раскрывающиеся, когда она удивлялась чему-то или разглядывала что-то новенькое и оригинальное.
- Моя Ксюшенька! Золотце моё! Прости, что завтра не явлюсь на нашу свадьбу. – Говорил Аркадий. – Но она обязательно состоится! Может, чуть позже… Да! Чуть позже! – Аркадий вдруг ощутил прилив бодрости, силу убеждённости. – Что это ты разнюнился, а? Расхныкался! Твоя любимая девушка волнуется за тебя, и завтра будет волноваться. Но ты обязательно придёшь к ней! Понял!
Аркадий разъярённо принялся руками раскапывать землю, чтобы достать штифт. Но у него ничего не выходило. Пальцы быстро уставали, а земля совершенно не поддавалась, настолько она была промёрзшая.
- Греби! Не сдавайся! – Говорил себе Аркадий, понимая, что ничего у него не выйдет. – Чёрт бы тебя взял! – Разочарованно вскрикнул мужчина, прекращая тщетные попытки вытащить штифт из земли.
Он устал ещё больше. Кровь всё ещё сочилась из некоторых особенно глубоких ран. Голова сильно кружилась. Перед глазами мелькали темные пятна.
- Что, вот так всё и закончится? Здесь? Не в теплой постели и без кучи детей и внуков вокруг?.. Молодым?
Аркадий, еле двигая отяжелевшими руками, достал из рюкзака остатки своего провианта. Он доел шоколад и сделал пару глотков кофе. Бодрость, пусть и не в прежних объёмах вернулась к нему. У него ещё оставался один бутерброд, который мужчина ел медленно, отламывая по кусочку, с особым наслаждением.
- Может, конечно, кто-нибудь меня и найдёт!? Ловушка же чья-то, значит, хозяин, рано или поздно пойдёт за добычей и найдёт… тело он найдёт, окоченевшее! Ну хоть Ксюшка потом узнает, что я не по свой воле сбежал с нашей с ней свадьбы. Ох, Ксюшенька… как же мне хочется сейчас оказаться рядом с тобой, в центре твоей глупой и очень для тебя важной свадебной суеты… Я был бы даже рад сейчас оказаться рядом с твоей мамой!!!
Солнце уже совсем село. Сумерки стали сгущаться. Среди деревьев показался острый ледяной месяц.
- Стареющий… Умирающий… - сказал Аркадий, рассматривая небесное тело. – Это я умирающий. А он! Он через дней пять снова возродится! А мне уж… не суждено. Жизнь – несправедливая штука. Я и особо знаменитым никогда не был, не блистал богатством, да и таланта у меня особо нет – так просто, чувство вкуса и тонкое чутьё настроения людей, чтобы в нужный момент показать им именно то, что им надо. А умираю вот, всё равно молодым… Даже моложе чем Пушкин. А он успел таки написать гениальные вещи… Жаль, что-то ничего припомнить не могу… «…То как зверь она завоет То заплачет как дитя… Выпьем, няня, где же кружка, Сердцу будет веселей…» Хорошее стихотворение! Даже глубокомысленное…
- Грустно… - размышлял далее Аркадий. – Грустно умирать… А там я ещё не сдавался…
Мужчина посмотрел на то место, где его ногу захватил в плен капкан. Он ещё некоторое время присматривался в том направлении, пока не сумел различить какое-то движение в сумерках. Движение прекратилось на некоторое время, и на Аркадия устремилась пара блестящих глаз.
- А! Старый знакомый! – Аркадий даже улыбнулся, так рад был он видеть хоть кого-то в свои, быть может, последние часы. – Приятно! Приятно видеть вас здесь в такой… м-м… миг.
Лиса медленно, даже излишне спокойно, подошла к Аркадию. Она понюхала его одежду, понюхала его руку, протянутую ей с остатками бутерброда, подошла к кровоточащей ноге и обнюхала и её. Затем животное вернулось к хлебным крошкам, смазанных маслом и небольшому кусочку колбасы. С жадностью, с давно разыгравшимся аппетитом лиса съела предложенное угощение, и даже вылизала руку. Аркадий погладил животное по нежной, пушистой шерстке.
- Дружок! Ну? Как ты? – Спрашивал он у внимательных, чрезвычайно умных глаз животного. – Что нового?
Лиса молчала. Даже она знала, что жить мужчине оставалась не долго. Лиса подошла к нему ещё ближе и, поставив мягкие лапки Аркадию на грудь, приблизила свою мордочку к его лицу. Она обнюхала его и лизнула несколько раз в губы.
- О! Мы только знакомы, а вы уже так… Вы очень непосредственны. Но мне бы хотелось бы всё же сохранить верность моей возлюбленной. Уж простите такую маленькую прихоть умирающему.
Лиса, словно понимая все слова, и даже понимая, что они произносятся в полу бредовом состоянии, понимающе ткнулась носом мужчине в подбородок и спрыгнула с его груди на снег. Животное отчего-то снова подошло к раненой ноге Аркадия. Скуля и даже потявкивая, лиса обнюхивала ногу и местами даже пыталась лизнуть раны, желая хоть как-то помочь уже ставшему ей другом человеку. Затем животное, взгромоздившись чуть выше ранения, улеглось на ноге и устремило свой терпеливый, соболезнующий взгляд в полу прикрытые глаза Аркадия.
- Спасибо вам за такое понимание! Жаль только, что преданность ваша и сострадание не помогут мне. Всё безвозвратно…
- Ууууу, – произнесла лиса жалостным визгом.
- Не стоит! Не отчаивайтесь, друг мой. Такова моя судьба… Зато, может, смерть моя прославит меня на весь мир. И мои фотографии будут продаваться за огромные деньги. Моя Ксюшка будет их подписывать, гордо всем заявляя, что она, хоть и не состоявшаяся жена, но от этого не меньше ощущает себя вдовой. А потом деньги пожертвовали бы в какой-нибудь детский фонд… Обо мне будут говорить по телевиденью, писать в газетах, а спустя может пару лет, кто-то совсем чокнутый напишет книгу о моей жизни и о моём творчестве…
- Ууууу, - словно, укоризненно, взвизгнула лиса.
- Что? О! Вы думаете, что мы, люди, так тщеславны, что даже перед лицом смерти воображаем черт знает что? Да так оно и есть… - Аркадий посмотрел в ждущие глаза лисы. – Знаешь, приятель, оно может и к лучшему, что я попался в эту ловушку… - Аркадий помолчал. Ему уже было трудно даже языком ворочать. Он подождал, пока силы ещё немного поднакопятся и продолжил. – Ведь точно так же мог туда угодить и ты, а? Если только ты не знал, что она находится на том месте?!
- Уууу, - ответила Лиса.
- Не знал. Так, выходит, я тебе жизнь спас!? М-да…
Аркадий прикрыл на секунду глаза. Когда он их открыл, всё вокруг несколько переменилось. Месяц уже светил прямо над полянкой, а вокруг него небольшими собраниями кучковались звезды, холодно и отрешённо наблюдая за всем происходящим. Лиса лежала на груди Аркадия, согревая собой медленно постукивающее сердце. Как только Аркадий открыл глаза, лиса с готовностью лизнула его подбородок, радуясь, вероятно, что он ещё жив.
- Что ж я, заснул? Ай-яй-яй… О чем же я говорил? – Аркадий растерянно смотрел на животное. – О жизни! Да! Я спас тебе жизнь, а ты в ответ на это благосклонно согласился побыть со мной до последней минуты. Спасибо! Ты настоящий друг!
Аркадий кое-как поднял околевшую руку и погладил лису.
- Оно может и правильно. Люди такие алчные, грязные, пропитанные похотью и жестокосердием, да и плодятся без остановки… Нечего нам, таким мерзким тварям, делать на этом прекрасном, чистом, невинном добром свете, не зачем нам его осквернять своей подлостью. Пусть лучше будут жить такие добросердечные и преданные зверьки, как вы – лесные друзья. Оно и к лучшему, оно и верно… оно… правильно…
В лесу стояла прежняя густая тишина, гуще даже, чем лесная чаща. Только изредка морозный игривый ветерок играл со спящими сосновыми и еловыми ветками. Месяц, по-прежнему мудро молчаливый, катился по небосводу, ведя за собой звезды. Природа спала мерным, зимним сном. Всё спокойно, тихо, совершенно, как и всегда.
И только раздавался вокруг тихий, беспокойный вой одинокого лисенка, оплакивавшего остановившееся сердце. А где-то в нескольких сотнях километров дуэт ему составляла девушка, истерически рыдавшая в ночи.