Искажение

Взгляд из окна.
Пролог.

"Если долго всматриваться в бездну –
бездна начнет всматриваться в тебя".
Ф.Ницше

Тихо-тихо, на самой грани слышимости, будто бы где-то совсем далеко, лязгнул замок входной двери, потянуло легким сквознячком и уличной холодной дождевой сыростью из приоткрытой форточки. И будто подтверждая, что ни лязг замка, ни сквозняк не померещились, гулко, на всю квартиру ударила о металлическую притолоку закрываемая дверь. И вслед за гулким ударом, чуть слышно лязгнул замок.
По старому, рассохшемуся и затертому паркету застучали острые каблучки, и на пороге кухни возникла Анька: в короткой кожанке поверх какой-то бесформенной сероватой футболки, в очень короткой юбчонке, на любимых своих высоченных каблучищах. Короткие черные волосы на голове девушки были чуть влажными и топорщились в разные стороны, как иголки испуганного ёжика.
С натуженным вздохом Анька приподняла принесенный с собой большой пластиковый пакет и, облегченно выдохнув, поставила, почти бросила, его на трехногий стул возле широкого стола, застеленного неизменной, казалось, присохшей к нему намертво клеенкой. За столом, натуральной статуей, со стаканом в поднятой руке и совершенно пьяными глазами, застыл мужчина лет сорока, длинноволосый, с многочисленными серебряными нитями в густых черных волосах, в одежде застрявший где-то между домом и улицей: спортивные брюки были явно предназначены для домашнего обихода, как и старая тельняшка, а вот наброшенная на плечи куртка-косуха и остроносые ботинки на каблуках, украшенные многочисленными заклепками и цепочками, выглядывающие из-под стола, никак в домашний уют не вписывались.
– Всё водку жрешь, Дракон? – привычно спросила Анька, начиная извлекать из принесенного пакета и расставлять на столе консервные банки, сверток буженины в промасленной бумаге, упаковку сливочного масла, бумажный пакетик с какими-то овощами.
Тот, кого назвали Драконом, будто ожил от такого поименования, продолжил движение руки со стаканом ко рту, резко вылил в себя содержимое и, после секундной задержки дыхания, оттолкнув от себя стакан, прихватил банку с маринованными огурчиками и отхлебнул рассол. Утробно крякнув после глотка, Дракон чуть пафосно утешил Аньку:
– Унылая! Пора… как же я могу без тебя пить водку? это спирт… А для тебя там еще коньяк остался… – и он сделал широкий жест в сторону холодильника, при этом чудом удержавшись на своем стуле, так его повело от выпитого.
– Может, ты еще и пиво на утро заготовил? – подозрительно спросила Анька, усаживаясь, наконец-то, за стол и доставая из кармана свои сигареты.
– И пиво там есть, – согласно кивнул Дракон, – я же не зверь какой, что б тебя без пива с утра оставлять, да и не пью я его, пиво это… возраст, понимаешь, не тот…
Не объясняя девушке, в чем же заключается мистическая связь между его возрастом и отказом от потребления пива, Дракон восстановил равновесие, нашарил на столе зажигалку и галантно дал прикурить Аньке, потом и сам закурил, достав из яркой желтой коробки, лежавшей на углу стола, папиросу с длинным мундштуком и удивительно ароматным табаком.
– Ну, и чего ждешь? – спросила Анька, выдохнув клуб дыма. – Наливай, что ли…
– Дай хоть докурю… – начал было говорить Дракон, но тут же пьяно махнул рукой и, передвинув в угол рта мундштук папиросы, полез в холодильник, выставляя оттуда на стол объемистую, побольше пол-литра, бутылку коньяка, целый лимон и завернутый в пищевую пленку кусок сыра.
Своими действиями Дракон не дал спокойно покурить и Аньке, той пришлось, отложив сигарету в пепельницу, вставать за ножом и разделочной доской, усердно нарезать и лимон, сыр, и только что принесенную в дом буженину, доставать себе такой же, как у собутыльника, хрустальный стакан.
Все это время Дракон преспокойно, даже с каким-то сладким выражением лица, жевал клюкву, насыпанную в большую суповую миску. Но, увидев, как Анька самостоятельно наполняет свой стакан коньяком, по меньшей мере, на три четверти, спохватился, кинул остатки папиросы в пепельницу и набулькал себе из большой, полуторалитровой пластиковой бутылки полстакана спирта.
– Вздрогнули! – сказал он, звонко чокаясь хрусталем…
Холодный коньяк скользнул в горло обжигающим и вкусным комом, ощищая рот от сигаретного дыма, оставив на нёбе послевкусие, и растекся по всему телу, снимая дневную усталость, промозглость осеннего вечера, разгоняя кровь, поднимая испорченное настроение, наполняя неожиданно возникшим желанием…
… – Ну, вы, соседи, хоть бы дверь закрывали, когда начинаете, – проговорил, заходя на кухню, высокий молодой парень по имени Володька, живущий в квартире напротив и изредка присоединяющийся к застолью Аньки и Дракона.
– А ты бы посмотрел, да и вышел тихонько, как интеллигентный человек, – откликнулась на его замечание Анька.
Она подняла голову на звук шагов и теперь рассматривала соседа маслянистым взглядом своих пронзительно-хмельных серых глаз, полным похоти и получаемого удовольствия. Володька, поймав ее взгляд, даже закряхтел от накатившего желания и бесстыдного поведения Аньки. Она сидела на коленях своего мужчины, спиной к нему, распахнутая курточка едва держалась на ее плечах, футболка задралась под горлышко, юбчонка тоже ничего уже не прикрывала… и, вдобавок, на столе, между суповой тарелкой с клюквой и блюдом с сыром, лимоном и остатками буженины лежали скомканные беленькие трусики…
– Да я бы и вышел, – отозвался Володька, нервно наблюдая, как меланхолично движутся по маленьким, крепким грудкам Аньки пальцы Дракона, – если б мне Лешка не пообещал кой-чего… а мне сейчас как раз и надо…
– А то и присоединился бы к нам, – продолжила свою речь Анька, не обращая внимания на слова Володьки, – хотя, нет… ты же еще совсем трезвый…
Она внимательно поглядела в глаза парня, и тот невольно съежился, стараясь занять как можно меньше места у дверей в кухню. Его уже не первый раз, то в шутку, то всерьез, приглашали составить компанию в интимных развлечениях, но ни трезвым, ни пьяным Володька на групповуху не соглашался. «Блюдет невинность», – со смехом говорила Анька.
Не прерываясь и даже не попытавшись выглянуть из-за спины Аньки, Лешка-Дракон буркнул:
– Там, в комнате, зайди и возьми, серебристый такой диск, только на обратном пути мне покажи, а то опять перепутаешь…
Высказавшись, Дракон опустил одну руку с груди на бедро девушки и, с легким вздохом, продолжил ласкать её тело. Володька как-то очень шустро, стараясь не оглядываться, скрылся на несколько минут в темной комнате.
– Интересно, что он там найдет? без света-то? – меланхолично поинтересовалась Анька.
– Надо будет очень, то и под землей найдет, – недовольный тем, что его отвлекли, буркнул Дракон.
Почему-то случайное присутствие Володьки во время их интимных игр сбивало Дракону настроение, может быть, из-за категорического отказа последнего присоединиться, или его прямо-таки патологической стыдливости, заставляющей Володьку отворачиваться или даже закрывать глаза при виде полу, а порой и полностью, обнаженной, чужой женщины.
– И что ты ему понаобещал такого срочного, что полчаса подождать не может? – продолжила Анька.
– Какие полчаса? – возмутился Дракон. – Мы же еще даже и не начинали…
– Тогда давай и прервемся на пять минут, пока Володька не уйдет… – предложила Анька, ловко выскальзывая из рук своего мужчины. – И выпьем еще заодно, а то в горле пересохло всё...
… Вернувшийся из комнаты Володька застал на кухне уже совсем другую картину. Запах разгоряченных тел и похоти уже забивался ароматами коньяка, лимона и дополнительно нарезанной буженины, Дракон располагался за столом на привычном месте, напротив входа, поближе к холодильнику и с удовольствием курил свою ароматную папироску, Анька, приведя в относительный порядок одежду на себе, сидела полубоком к дверям, допивая из хрустального стаканчика коньяк. И только беленькие, миниатюрные трусики, по-прежнему лежащие на столе среди тарелок, напоминали о том, что происходило здесь всего-то десяток минут назад.
Володька, как щит, выставил перед собой серебристый маленький диск, вопросительно глядя на Лешку-Дракона, но тот, увлеченный папиросой и клюквой одновременно, упорно не замечал соседа до тех пор, пока Анька не предложила:
– Вовка, сядь за стол, выпей и закуси, а то, как буржуин какой, только по делам и шастаешь к нам…
– Да мне некогда, ждут меня, – попробовал отказаться Володька, но к пожеланию Аньки подключился и Дракон, поднажавший морально на соседа и буквально заставивший Володю и присесть, и выпить полстакана коньяка, и зажевать бужениной.
– А иначе ничего про диск не скажу, – пригрозил он, хитро улыбаясь.
Пока Дракон довольно нудно, как он умел только в пьяном виде, подробно и часто повторяясь, рассказывал Володьке, как пользоваться программками, записанными на диске, Анька, со скуки, уставилась в окно, пытаясь хоть что-то разглядеть в осенних дождливых сумерках, слегка подкрашенных неестественно сиреневым, зыбким светом уличных фонарей. Было там, на улице, нечто, привлекающее внимание, какое-то странное движение…
Анька поднялась со стула, привычным жестом, не задумываясь, одернула юбчонку и прошла к окну, мимоходом проведя рукой по плечу Володьки. Но тот, увлеченный рассказом Дракона, не отреагировал на прикосновение. «Ну и ладно, – лениво подумала Анька, – что мне – как в обязанность – Вовку подначивать…». Она оперлась руками на подоконник и, вытянув шею, прижалась лбом к холодному стеклу.
Там, на улице, в маленьком уютном дворике соседнего дома происходило что-то странное. Двор был оцеплен доброй сотней высоких, широкоплечих солдат в мешковатой форме серо-зеленого цвета, теряющейся в сумерках, если бы не яркое освещение от фар пары бронетранспортеров и полудесятка больших автобусов, сгрудившихся справа, со стороны выезда на проспект.
Из трех подъездов высокого, в девять этажей, дома группы солдат, экипированных все в туже серо-зеленую форму, выгоняли кое-как одетых жителей, и тут же, на маленькой площадке у подъезда, сортировали их, отводя самых молодых, на взгляд Аньки, в сторону автобусов, оставляя возле подъездов тех, кто постарше, или тех, кто самостоятельно передвигался с трудом. Этих тычками прикладов и стволов непонятного для девушки оружия отгоняли к стене и заставляли стоять смирно, ну, то есть, без криков и попыток уйти. При нарушении означенного порядка солдаты действовали жестоко, просто сбивая с ног нарушителя ловкими, отработанными ударами прикладов. Так продолжалось довольно долго, и Анька хотела уже, развернувшись к беседующим собутыльникам, привлечь их внимание к происходящему, как вдруг все солдаты по команде отступили от подъездов, оставив там, под ярким светом, выстроенных возле стен инвалидов, пьяненьких и обкурившихся, да еще с десяток просто пожилых людей.
И раздались выстрелы… солдаты стояли спиной к окну, из которого Анька подсматривала за их действиями, и не видно было огня, вылетающего из стволов их штурмгеверов, но хлесткие, будто тарахтение швейной машинки звуки не оставляли сомнений… и кровь… которой окрасились тела стоящих у стен людей… и изломанные жесты пытающихся прикрыться от смерти руками, и раскрытые в безумном последнем крике рты… кто-то из загоняемой к автобусам молодежи вдруг оттолкнул конвоиров, рванулся обратно, к подъездам… и упал от удара в спину маленькой пули… и Анька увидела, как сама бредет к дверям автобуса, жадно поглощающим людей – маленькая, худенькая, в коротенькой юбчонке и кожаной куртке на голое тело, на любимых своих высоченных шпильках, взъерошенная… опустившая голову, уткнувшаяся взглядом во влажный асфальт, что бы не видеть ничего вокруг… или это был доппельгангер…
Завороженная чудовищным зрелищем чужой смерти Анька никак не могла оторвать голову от стекла, наблюдая, как медленно прошлись между упавшими телами пятеро солдат с тяжелыми пистолетами, делающие контрольные выстрелы в голову каждому из расстрелянных…
Потом, когда автобусы с загнанной внутрь молодежью начали один за другим уезжать со двора, и яркий свет фар постепенно начал ослабевать, солдаты из оцепления принялись деловито стаскивать трупы в середину дворика и складывать их друг на друга, штабелями… и на зловещий штабель из мертвецов кто-то серо-зеленый полил щедро из одной, потом из второй канистры что-то тягучее… и отойдя на почтительное расстояние каратель снял с пояса и бросил на штабель что-то, от чего резко, сразу заполыхали все тела ярко-оранжевым, дымным пламенем… и в нос ударил тошнотворный запах горячего мяса…
Анька отшатнулась от стекла. За окном стояла непроглядная, пустая тьма без единой искорки света. А позади, на кухне, вместо «экономического» освещения от маленькой люстры под потолком горел синеватым светом поставленный на стол диодный блеклый фонарик. Володька куда-то исчез, а Дракон сидел на прежнем месте, положив на столешницу сухие, обтянутые мертвой бледной кожей руки.
За столом сидел мертвец, давным-давно высохшая мумия, бывшая когда-то Лешкой-Драконом, и иссохшиеся, ломкие волосы, выпадая, устилали стол перед ней. Высохшая кожа обтянула кости лица, и казалось, что мумия улыбается кривой, непонятной улыбкой.
«Сколько же он просидел здесь…» – подумала Анька, не понимая, как мог настолько высохнуть, мумифицироваться труп в обычной городской квартире, в дождливую, сырую осень… Хотя, стоп, какую осень? ни за какую осень-зиму-лето так не иссохнет человеческое тело.
Анька потрясла головой, отгоняя сумбур в мыслях, совершенно не понимая, что же случилось здесь, на кухне, пока она смотрела в окно за расстрелом у соседнего дома. Анька осмотрела себя: все те же шпильки каблуков, узенькая и короткая юбочка, бесформенная футболка под кожанкой… а вот и трусики лежат на самом краю стола, снятые еще до того, как к ним зашел Володька… она протянула руку, и белесый невесомый комочек распался в пыль от первого же к нему прикосновения…
Анька осторожно, зачем-то пробуя ногой пол, шагнула к своему месту, перед которым так и стоял хрустальный, помутневший от времени стакан с буро-красным налетом на дне, это было всё, что осталось от налитого туда когда-то коньяка. А вот возле ухмыляющейся мумии Дракона, в полуторалитровой бутылке все еще плескались остатки спирта… Стараясь не облокачиваться на столешницу, Анька зачем-то потрогала окаменевшие остатки буженины и сыра, сморщенные, высохшие дольки лимона…
И ужас одиночества вдруг навалился на нее. Аньке показалось, что в этой мертвой квартире, в беспросветной темноте за стеклом, в тишине, в которой слышно падение опускающихся на пол пылинок, она осталась одна на всей Земле…
И кто-то в ее голове читал жуткие, пророческие, страшные слова: «И ни птица, ни ива слезы не прольет, Если сгинет с Земли человеческий род. И весна… и Весна встретит новый рассвет, Не заметив, что нас уже нет». И слова падали, падали, падали, как ритмичные капли из подтекающего крана, вбивая свой сокровенный смысл прямо в маковку…
Уже забыв про страх провалиться сквозь рассохшийся, трухлявый пол, успев только подхватить со стола диодный фонарик и лихорадочно подсвечивая им, Анька выскочила из кухни, рванувшись к входной двери, в доли секунды преодолев пяток метров. И остановилась только в подъезде, прислонившись спиной к холодному, стальному полотну двери, изо всех сил зажмурив глаза, будто это могло спасти ее от увиденного в квартире кошмара…
В нос ударил резкий, до сих пор не выветрившийся запах краски. Подъезд всего-то третий день, как косметически отремонтировали. Анька осторожно отрыла один глаз, потом второй. Лестничную клетку заливал яркий, привычный свет, показавшийся таким родным и до боли знакомым после тусклого диодного фонарика. «Ах, да, фонарик-то надо выключить, пригодится еще», – успела подумать Анька, заметив ведущие через площадку влажные следы: кто-то промочил ноги в осенней слякоти и теперь срочно добирался домой, шагая через две ступеньки.
С верхней площадки, брезгливо огибая мокрые следы, неторопливо спускался огромный черный кот с хитро прищуренными желтыми глазами. Остановившись на паре ступенек выше лестничной клетки, на которой переводила дыхание до смерти испуганная девушка, кот потянулся всем телом и присел, изящно обернув вокруг себя длинный хвост с белесой отметинкой на самом кончике.
«Ничего не курила, не нюхала, не колола, – потрясенно подумала Анька, разглядывая застывшего неподвижно, как изваяние, кота. – С простых сигарет и коньяка так не глючит…»
Кот зевнул, блеснув белоснежными клыками и розовым язычком, и в этот момент заскрежетал замок, и распахнулась дверь напротив. На пороге стоял Володя, подозрительно щурясь на Аньку, распластавшуюся на дверном полотне и готовую без сил сползти на холодный кафельный пол подъезда. И этот человеческий, живой, настоящий взгляд вернул Аньку к жизни.
Звонко цокнув каблуками, она переступила с ноги на ногу и спросила Володьку:
– Чего так вылупился? меня без трусов никогда не видел?
Шокированный Володька про отсутствие на Аньке нижнего белья и не подозревал, но немного пооткрывав и позакрывав рот, как рыба, выброшенная на берег, все-таки выдавил из себя:
– А ты чего на лестнице-то? с Лехой поцапалась?..
– Да то ли кто-то в дверь позвонил, то ли показалось, – махнула рукой Анька, – вышла вот посмотреть, да на него отвлеклась…
Она показала на кота, который, казалось, внимательно прислушивался к людскому разговору.
– Понятно, – кивнул головой Володька, – а Лешка-то дома?
Простой вопрос неожиданно поставил Аньку в тупик. А что, если Володька захочет прямо сейчас зайти по-приятельски к соседям, поздороваться с Драконом? или даже выпить рюмку-другую? а может, Дракон чего обещал Володьке? «Точно, обещал, – услужливо подсказала Аньке память. – Диск с какой-то мутотой, так все тогда и было…». И как теперь ответить? Ведь за дверью твориться такое…
– Чего, пьяный что ли? – по-своему понял молчание девушки Володька.
– Ага, – сглотнув слюну, коротким кивком подтвердила версию Анька.
– Понятно, – вздохнул Володька, – значит, в состоянии нестояния, а лежания… жаль, а то он мне кое-что обещал, хотел вот зайти, забрать, тогда уж лучше потом…
– Потом, оно, конечно, лучше, – со вздохом облегчения подтвердила Анька.
Хлопнула дверь Володькиной квартиры, и девушка опять осталась одна на лестничной клетке. Впрочем, не одна, кот продолжал сидеть на ступеньке.
Анька присела на корточки, собираясь с духом, что бы вернуться в совсем недавно такую уютную квартирку, и со вздохом спросила кота:
– Ты-то хоть что-нибудь понимаешь?
Неожиданно оживившийся кот бодро соскочил на пару ступенек ниже и наглыми глазищам уставился прямо под юбочку Аньки, туда, где отсутствовали трусики.
– Хам, – неожиданно для самой себя отреагировала Анька, – тебе что – кошек не хватает? чего уставился?
Кот ничего не ответил, только поднял голову, выразительно поглядев девушке в глаза.
«Совсем плохо, – грустно констатировала Анька, – с котами разговаривать начала… Чем, интересно, это кончится? и как с этим бороться?»
Анька поднялась на ноги и нерешительно приоткрыла дверь. Внутри было темно, и, казалось, свет с лестничной клетки останавливался, поглощался на пороге квартиры непонятной черной стеной. Чуть подсветив себе диодным фонариком, Анька попробовала разглядеть хоть что-нибудь в такой близкой, полшага, и далекой до дрожи в коленках прихожей. Но ничего увидеть не смогла, оглянулась кот уже поднялся на все четыре лапы, спросила у него взглядом: «Ну, что – идти?», и кот понимающе, отрывисто, совсем, как человек, кивнул ей своей черной головой.
Прикрыв глаза и глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, Анька решительно переступила порог и в ту же секунду услышала, как за ней прихлопнулась с металлическим лязгом входная дверь, отсекая свет, запахи краски, сырость осенней погоды и всю её прежнюю жизнь.