Стояла поздняя осень. Деревья торопились сбросить последние листья, чудом удержавшиеся до первых заморозков. В больнице было тепло и уютно. Коридор сверкал первозданной чистотой, какая бывает только в больницах, а легкий, чуть уловимый, типично больничный запах, создавал атмосферу покоя.
В саду, прилегающем к зданию, гуляли ходячие больные. Среди друзей и родственников, одетых кто во что, их выделяли голубые халаты и пижамы. И если бы не эти халаты и пижамы, то можно было бы подумать, что это городской парк, какие можно увидеть почти в любом городе. Картину дополняли разноцветно выкрашенные скамьи и несколько клумб с цветами. Санаторий, да и только.
Мужчина среднего возраста, может, даже несколько выше среднего, судя по походке, крепкий и уверенный в себе торопливо пересек парк и вошел в здание больницы. На нем были добротное, но немного помятое пальто серого цвета, велюровая шляпа, удивительно совпадающая по цвету с пальто, новые модные черные туфли, на которых лежал легкий налет пыли, как будто он проделал неблизкий путь и не имел времени или возможности привести себя в порядок. Он шагал так быстро, что не удалось разглядеть его лицо. Последнее, что мы успели заметить, это большая кожаная сумка, висевшая на плече.
Несмотря на то, что людей в парке было довольно много, взгляд выделил именно этого человека. Очевидно потому, что время для посещений больных подходило к концу, и больше никто не приходил. Но нет. От мужчины исходило что-то такое, что привлекло к нему внимание. И мы последовали за ним.
Пройдя по коридору до кабинета с табличкой «Главный врач», он постучал. Услыхав: «Войдите», открыл дверь и, входя, снял шляпу.
- Здравствуйте. Мне нужен главный врач. Я Демфри, Жорж Демфри.
- Здравствуйте господин Демфри. Я главный врач. Мы Вас очень ждем. Садитесь, пожалуйста. Чай, кофе?
- Спасибо. Я получил Ваше приглашение и немедленно вылетел, и с аэропорта прямо к вам.
- Ну что ж, перейдем прямо к делу. Видите ли, состояние Вашей жены резко ухудшилось и стало критическим. Если бы Вы приехали завтра утром, я думаю, было бы поздно. Вы могли бы ее уже не застать. Мне очень горько это говорить, но я должен сказать, чтобы Вы знали правду.
- Как же так! Я... я надеялся, что через неделю, от силы две, смогу забрать жену домой. – Мужчина немного помолчал, собираясь с мыслями. Он был явно растерян. Нижняя его губа стала дрожать, а шляпа в руках превратилась во что-то бесформенное. Наконец, он немного справился с собой, лицо его изменилось, в глазах появилась надежда.
– Доктор, а может быть, Вы ошиблись? Это же моя жена, как же так? Она... она же еще молодая и такая красивая. Ну, скажите, пожалуйста, что Вы ошиблись, и она будет жить. Я Вас умоляю!
- Как бы я хотел, чтобы мой диагноз и прогноз были ошибкой.
- Доктор, ну может быть хоть что-то можно сделать?
Главный врач ничего не ответил, только покачал головой - он привык ко всяким очень трудным ситуациям.
- И сколько, сколько ей, - Жорж попытался подобрать подходящее слово, не нашел и закончил фразу, - жить?
- Сегодня вечером она умрет. Сделать ничего нельзя, медицина бессильна. Давайте, я проведу Вас в палату.
- Да-да, не будем терять времени.
Они поднялись, вышли из кабинета и до входа в палату не проронили ни слова. Каждый ушел в себя, хотя думали они, вероятно, об одном и том же. Главный врач открыл дверь и первым вошел в палату.
После залитого солнцем коридора полумрак комнаты, где окна были задернуты плотными шторами, показался глубоким мраком. Войдя, Жорж на секунду глаза закрыл, чтобы они скорее к нему привыкли.
В палате стояли две кровати. На одной лежала женщина. Вторая была пустой и застеленной белым выглаженным бельем. Комната поражала обилием разных медицинских приборов, часть из которых была подключена к женщине. На большом электронном пульте мигали сигнальные лампочки, выписывались разноцветные линии. Завершали обстановку прикроватные тумбочки и горшок с цветами. Но, ни приборов, ничего другого Жорж не видел. Его взгляд был устремлен на женщину. Он тихонько приблизился к ней и опустился на колени. Весь мир исчез - осталась только она.
Женщина была бледна, очень бледна. Казалось, в ней нет ни кровинки. Начинающие седеть густые волосы сохраняли прежнюю красоту. Глаза ее были закрыты. Женщина то ли спала, то ли была без сознания.
Жорж коснулся ее руки, погладил, затем очень осторожно взял маленькую и такую беззащитную женскую ручку в свою. Очень странно, но вскоре щеки женщины порозовели, словно жизненная сила мужчины стала передаваться женщине.
Кто-то пододвинул к нему стул, взял за плечи и усадил. Жорж даже не поблагодарил, он просто этого не заметил. Не отрывая взгляда от лица той, кто более двадцати лет была его женой, продолжая держать ее руку в своей, он начал молиться.
Он стал просить Бога не забирать его Ирэн. Медленно подбирая слова, вслух он Ему рассказывал всю историю жизни и любви. Он говорил, а перед глазами проплывали прекрасные мгновенья прошедшей жизни. Казалось, Бог сам помогает ему в этой молитве с такой ясностью и подробностью все вспоминалось.
Знакомство. Оно отличалось от всех предыдущих знакомств. Не было ни оценивающих взглядов, ни привычных избитых фраз, язык вообще перестал слушаться и как бы одеревенел. Что-то сразу приковало его к ней, парализовало не только язык, но и ум. Такое ощущение от первых минут их знакомства было и осталось на всю жизнь. А затем наступила свобода, легкость, теперь он уже не мог остановиться и говорил, говорил, нес всякую чепуху, а она смеялась, и этот смех заполнял голову, сердце, душу и побуждал его дальше нести чепуху.
Перед глазами возникла новая картина – их первый поцелуй. Говорят, что первый поцелуй, как и первая любовь запоминаются на всю жизнь. Наверное, это так, если он все хорошо помнит.
Был тихий вечер, он провожал ее домой. Подошел момент расставания, а ему этого так не хотелось. Никогда прежде он не обнимал и не целовал девушек. И он не знал, как это делается. Волнение распирало его грудь, он смотрел в ее чудесные глаза, чувствовал запах ее кожи, у него слегка кружилась голова.
И вдруг он обнял ее и нежно поцеловал. И испугался. Что он наделал! Разве мог он к ней прикоснуться! Но горячая волна, волна радости прошла по всему его телу, заставила задрожать, перехватила дыхание.
А она... Она стояла рядом и чуть смущенно улыбалась. Она хотела и не ожидала от него такой смелости. Но то была не смелость, собственно, потом он не мог, как, ни вспоминал, объяснить себе, что же это было. Просто это был его первый поцелуй.
Домой он не шел – летел, весь в объятьях этого короткого, робкого и такого волнующего поцелуя. Вот так, наверное, образуются миры – представлялось ему. Таким и остался в памяти этот первый поцелуй.
И вот уже рядом с ними их очаровательные дети.
Наступила ночь. Те часы, что главный врач отвел Ирэн, истекли. А Жоржу, сидевшему неподвижно, они показались мгновением. Не отпуская ее руки, держа ее, чтобы она его не оставила, была с ним, Жорж продолжал свой разговор с Богом и своей Ирэн. Утром главный врач заглянул в палату, увидел Жоржа в той же позе, в какой его покинул, усадив на стул. Приборы показывали, что женщина жива. А Ирэн поменяли капельницы, записали пульс, давление, температуру, уровень кислорода в крови, что-то еще, понятное только врачам и медсестрам. Жорж не шевелился. Он продолжал сидеть рядом и держать в своей руке ее руку.
Ему принесли завтрак, но он не прикоснулся к нему. Ведь в своих руках он держал ее жизнь, их души слились и поддерживали друг друга. И он продолжал вспоминать.
Как они были счастливы! И вдруг эта болезнь. Она как смерч ворвалась в их дом и разметала все вокруг. Все произошло так быстро и так несправедливо, что они не успели опомниться.
- Господи! За что?! Нет, я не отдам её Тебе!
Настало новое утро. Совершая обход, главный врач подошел к Жоржу, мягко обнял его за плечи и предложил немного отдохнуть, сказав, что посидит с Ирэн вместо него. Но Жорж отказался. Теперь он точно знал: пока он с ней, пока её руку он держит в своей, Ирэн будет жить. Она будет с ним.
На четвертое утро медсестра, зашедшая в палату, увидела, что приборы выписывают прямую линию. А руки Жоржа и Ирэн были соединены. Медсестра прикоснулась к Жоржу. Рука его была холодной...