Путешествие вопреки разуму.



Безумству храбрых
поём мы песню – М.Горький.

Безумству храбрых -
смирительную рубашку! – С.Филиппов.





Я выполз из балка, глубоко вдохнул морозный воздух и глянул в небо. Небо было огнисто-переливчато, и в его чёрно-бархатном безмолвии всё оставалось, как и прежде, из века в век, из миллионолетия в миллионолетие.
Персей спешил на помощь своей любимой Андромеде, Рыбы кувыркались в космическом безштормовом море, Лебедь гордо парил в направлении, одному ему известном, игнорируя всё и вся, Орёл хищно высматривал добычу, косясь на Альдебаран, багряный глаз Тельца. Всё было размерено и постоянно. Всё было обычно…
Да, всё обычно, грустно подумалось вдруг мне, всё обычно! Даже то, что мы опять, с упорством неандертальцев, атакующих голыми руками пещерного медведя, пытаемся лезть наперекор здравому смыслу! Правда, у дикарей был стимул и стимул важнейший – еда! Тут уж не было выбора, а здравый смысл заключался лишь в одном: либо они едят, либо – их! А у нас, при кажущемся обилии здравого смысла, отложенного в гены за десятки тысяч лет эволюции, выбор был… Хотя, нет, не было выбора, как ни парадоксально! Зато у нас был наш шеф, и именно он и определял и широту допустимого выбора, да и само понятие здравого смысла!
Что может быть хуже той ситуации, когда тебя лишают инициативы, упорно доказывая, что ты ни хрена не понимаешь, находясь на пике событий, тобою же и созданных!? Да, я так думал неоднократно, пока не понял одну важную вещь: пусть всё будет так, как решает руководство, тогда и за все непредсказуемые неприятности отвечать тоже будет оно! Ну, в смысле, так должно быть… в идеале…




1.


Макс неторопливо затягивал концы верёвок брезента, закрывающего прицеп тырчика. Всё у него получалось ловко и умело, и главное, он не дёргался в нетерпении, спеша всё сделать побыстрее, как это обычно бывает со мной. Зато и переделывать ему ничего не приходится, опять же в отличие от меня.
Леха, возбуждённый предстоящим нам сумасшествием, – а иначе назвать то действо, что мы собирались совершить, я не мог! – нервно курил одну сигарету за другой, разбавляя ночной морозный воздух северных широт химически ядовитыми ингредиентами мнимого наслаждения.
Мишка изредка высовывал свой нос в двери балка, словно проверяя, не свалили ли мы не попрощавшись. И было очень странно, что он, прирождённый курильщик, для которого десять минут без дымящейся игрушки казались вечностью, ни разу не закурил.
«Что-то здесь не то,- неприятно ёрзая, зашевелилась мыслишка в моей затуманенной головушке,- или Мишель что-то предчувствует, или он при смерти!»
Но мысль эта очень быстро меня покинула, уступив место заботам о предстоящем путешествии.
-- Лёха, ты всё положил, что мы наметили?
-- Да всё, всё,- с трудом продавил тот сквозь зубы, словно они соприкоснулись с вечной мерзлотой.
-- Да всё мы положили, я сам проверял,- успокоил меня Макс,- даже лыжи и палатки впихнули.
Если Макс сказал, значит, всё так и есть, он практически никогда ничего не забывает.
-- Ну что, едем?- терпение Лёхи было явно на пределе.
-- Ты так торопишься навстречу подвигам?- попробовал я угадать Лёхины думки.
-- Нет, он торопится навстречу своему концу!- усмехнулся Макс, но Лёха, явно не вслушавшись в слова, брякнул:
-- Конец всегда со мной!
-- Кто б сомневался,- легко согласился я,- главное, чтоб он не стал нам в дороге общим!
Макс запустил двигатель крохотной машинки, на которой нам предстояло проползти сто сорок вёрст по не самому заселённому участку земной поверхности, и я отчётливо вспомнил, как вчера вечером, узнав об этом нашем намерении, недоумённо качали головами газовики, а некоторые просто покручивали натруженными пальцами возле прихваченных морозным инеем висков. Будь на их месте я, реакция моя была бы более резкая и негодующе-недоумённая. Но, увы, я был на месте своём, и это место меня в данный момент не очень радовало!
Наконец-то, услышав рокот мотора, из балка выползли и наши коллеги, заспанные и непрестанно зевающие. Прощание было кратким и пресным, и во мне даже шевельнулся червячок обиды: вот ведь, едем на верную погибель, а им хоть бы хны! Но нет, я, конечно же, был несправедлив к ребятам! А что им нужно было делать? Разрыдаться горько и запричитать, поливая грязноватый снег чистыми слезами? Вот уж глупость!!
Свет двух не ярких фар пробуравил тьму, тырчик рыкнул, и, разок чихнув, рванул в неизведанность!


2.


О, любители романтики, приключений и стрессов, выжимающих из могучих органов литры адреналина! Где же вы?! Почему не поспешаете сюда, в безумство бескрайних просторов, в чистоту воздуха, снегов, и помыслов! Где же ещё можно так полно насладиться красотой природы, изыском пиковых ситуаций и хлебнуть изрядную порцию разочарований!?
Да-да, именно их, родимых!
Ты уже настроен на рывок, на спринт – душа горит и члены напряжены! Вот ужо приедем и как врежем, пока погода позволяет, пока настрой не иссяк. Но… приезжаем и нечем врезать. Не готова техника, не запасены материалы, да и вообще никто не ждал, что на головы свалятся толпы жаждающих подвигов трудовых! Неужто и в Датском королевстве было всё так же не ладно!?
А из офиса недоумевающе поторапливают:
-- Да что вы там медлите? Вы всё ещё не в поле?! А вы знаете, в какие суммищи нам обходится каждый день простоя?!! Да езжайте хоть как, хоть на чём, лишь бы двигаться!!! Вездеход не совсем готов? Да ладно, что вы, дети?! Ну, сломается, ну, посидите в тундре денёк-другой, приедет кто-нибудь, выручит!
Конечно, кто-нибудь обязательно выручит, в тундре – не в городе стольном, всё делается по уму и по душе! Тем и живы ещё люди здесь, хоть и в бедности, да зато в разумности!
О, как же всё это напоминает времена не столь отдалённые, когда слащавые, бодрые рапорты так и хлестали елеем по заскорузлым от чёрствого равнодушия к людям душам! Не к тому ли и мы стремимся, сами того не замечая?! И ставим во главу угла не рациональность и деловитость, а всё ту же показуху и страстное желание первым отчеканить:
-- Всё готово! Всё в полном порядке!! Никаких проблем нет и не предвидится!!!


3.

Тырчик бодро тарахтел всеми своими двумя цилиндрами, уминая резиновыми гусеницами и без того плотный, укатанный снег. Мы мчали со скоростью около семнадцати километров в час, и это была скорость отличная. Двигаясь так, мы смогли бы добраться до места назначения часов за восемь. Теоретически. А вот практически дело обстояло более скверно.
Дело в том, что первые двадцать километров нам были знакомы до боли душевной и муки телесной, так как мы их прошли не один раз и по снегу морозному, и по слякоти оттепельной. Да за этот отрезок я и не переживал, а вот о последующем пути старался пока даже и не думать.

В свете фар проплывали фантастические переплетения карликового березняка и вездесущего, ненавистного ивняка. Но сейчас, припорошенные густейшей и чистейшей бахромой изморози, они были великолепны, сказочны, и создавалось реальное ощущение, что это белые кораллы, а мы сами отважные дайверы, изучающие и наслаждающиеся придонной флорой какого-нибудь моря, и явно не Карского!
Иногда, снежное покрывало тундры разрывалось и расплёскивалось в стороны белыми облачками. Это заспанные, захваченные врасплох куропатки, проламывая замороженные кусты, рвали когти от странного, рычащего зверя, источающего непонятный и неприятный запах.
А вот полярная сова явно чихать хотела на нашу езду. Она была слишком мудра и деловита, чтобы обращать внимание на такую мелочь. Всё её внимание занимала охота. Вот, резко и бесшумно сорвавшись с вешки, стоящей возле угловой точки, она, словно белый дельтаплан спланировала в снежную тьму и пропала из видимости.
-- Мышку заметила,- мудро продедуктировал очевидность Лёха.
-- Или лемминга,- не менее мудро добавил Макс.
Я же не стал проявлять мудрость свою, тем более что её во мне почти не осталось, ведь конец обкатанного пути был близок, а что последует дальше, можно было лишь предполагать.
Я бросил взгляд на часы: стрелки подползали к шести. А до рассвета ещё часа три, и это было совсем не хорошо, ведь при свете дня даже на незнакомой местности у нас был шанс, но в темноте…
-- Вот зараза,- процедил сквозь зубы Макс и закурил свою любимую мальборину.
-- Где зараза?- оживился Лёха и закрутил головой, явно отыскивая оную.
-- Да ни где, а кто,- выпустил струю дыма в щель приоткрытой двери тырчикмен.
-- И кто же?- мне тоже стало интересно.
-- Саня!
-- В каком смысле?- не понял я Макса.
-- В прямом. Сломал спинку сиденья – спина начинает ныть.
-- Да, это ты точно его определил,- согласно кивнул я, потому что и моя спина чувствовала себя явно не прекрасно, а ведь мы ещё не проехали и седьмую часть пути.
Если вы мне не верите, и думаете, что я лишь пытаюсь выбить из ваших глаз влагу сопереживания, то попробуйте, сидя на табурете, поставленном… в кузове грузовика, проехать по полному бездорожью хотя бы часика два-три. Уверяю, что больше никогда вам не захочется ни первого, ни второго, то есть, ни сидеть на табуретках, ни ездить на грузовиках!
Вы, конечно же, поспешно решили, что пресловутый Саня – самое злостное существо на свете, занимающееся поломкой спинок сидений тырчиков и прочими гнусными деяниями?! Нет, уверяю, это не так! Саня – радостный и добрый человек, и если он что-то и сломал, то сделал это лишь от малоопытности работы в нашей фирме. Да и то, ведь он рассчитывал отработать месяцок-полтора, да и махнуть домой, в объятия любимой! Но не тут-то было! Когда ж такое случалось, чтобы всё выходило гладко и продуманно!? Да разве кто-то из нас имеет хоть моральное право уезжать на побывку, не размотав себя на полную катушку! Впрочем, лично я в этом ничего плохого не вижу. Работать нужно на износ, тогда и отдых будет сладок и сказочен! Если, конечно, будет, но это уже другая философия!..
Наш след, отчётливо видимый и почти осязаемый, сделал большую петлю – мы дотащили трассу только до этого места. Дальше следов не было.
-- Ну, что будем делать?- задал я вопрос, на тысячу процентов риторический, но ответ последовал мгновенно:
-- Чайку хлебнём.
Раз речь пошла о чае, то это либо Мишка, либо Макс. Но, поскольку Мишки рядом не должно было быть (если только он, ужаснувшись горечью разлуки, тайно не бежал за нами следом), то предложение исходило от вездеходчика.
Лёха оживился:
-- Чай – это хорошо!
-- А хороший чай – ещё лучше!- спародировал Макс Балбеса.
-- А к чаю да кусок сальца!- облизнулся я, хотя есть не хотелось абсолютно.



4.


-- Эх, «Гармин» ты наш родной, покажи путь-дорожку кратчайшую, да не заведи в болотину или пучину озёрную!
С такими словами я достал из кармана навигатор, с этого момента становящийся для нас и компасом, и Богом, и надеждой!
Ещё издревле люди учились ходить, куда им нужно. А нужно им было много куда, и прямо, и направо, и, конечно же, налево. Но не так-то это просто, выбрать истинное направление! Правда, при походах в левую сторону как-то обходились без излишней навигации, довольствуясь лишь обострёнными чувствами различных органов и некоторых частей тела. И, хотя эти органы зачастую подводили, заставляя отдуваться те некоторые части тела, но, в общем, всё обстояло неплохо.
Для остальных же направлений умные люди придумывали всякие всякости, типа компаса или природных примет. Время текло и дотекло до того, что ушлые американцы застолбили свою методу. И получилась она проста и надёжна, а главное, прибыльна, поскольку многие страны хотели повторить изобретение, но что-то пока не выходило.
Но хрен с ней, с монополией, это дела государственные, а для нас изобретение спутниковых навигаторов стало истинным чудом! Ну как бы мы, трое необразованных чудиков, смогли проползти половину Ямальской тундры, и попасть именно туда, где нас ожидали!? Хотя, насчёт ожидания я явно преувеличил – вряд ли кто очень жаждал нашего появления в посёлке Байдарацкий!
Ещё прошлой весной мы провели детальные испытания «Гарминов», и они нас не подвели почти ни разу.

…Погода стояла красивая, но отвратительная – небо голубело сквозь густую снежную пелерину, с режущим уши скрежетом переметаемую по просторам ледяной тундры. Подпрыгнув метров на десять, мы бы невольно залюбовались чистейшим воздухом и ослепительным солнцем, неудержимо влекущим природу к весеннему буйству. Но не было среди нас ни бубок, ни брумелей, да и прыгать хотелось как-то не очень.
Снега переметало мощно, начисто убивая всякую видимость, без которой наша работа имела такой же смысл, как производство хлебобулочных изделий без муки и дрожжей. И всё-таки работать было нужно!
Каждое утро мы седлали своих скакунов, в роли которых выступали снегоходы, и они, понукаемые задорными шумахерами, увлекали нас к месту работ. Вот тут-то навигаторы и становились для нас указателями истины и проводниками здравого смысла, потому что на жёстком снегу весенней тундры следы не смог бы оставить даже тяжёлый танк. И только чёрненькая стрелочка чудо прибора всегда выводила нас к работе или же обратно, к дому! Да, почти всегда…
Саня дёрнул стартер «Бурана», и тот мощно взрыкнул, отравив стерильный воздух порцией бензиново-масляной копоти. Мишка повторил тот же трюк, но его лошадка завелась лишь с третьего раза. Я приторочил прибор к задней части снегохода и занял место позади Сани:
-- Ну, погнали!
«Буран» резко взял с места, и снежная колючая пыль радостно вонзилась мне в незакрытые части лица. По глазам словно стеганула холодная плётка, и я невольно уткнулся в санину спину.
Но прятаться мне было нельзя, ведь в правой, вытянутой вперёд руке я держал наш навигатор, причём так, чтобы его постоянно видел Саня. А ещё для нашего чудо прибора я придумал одну оригинальную функцию: он был вместо зеркала обратного вида. Чтобы не выворачивать шею, постоянно проверяя, едет ли ещё Мишка за нами следом или уже давно потерялся, я разворачивал «Гармин» так, чтобы его стеклянная поверхность отражала то, что происходило сзади. Конечно, это было не полноценное зеркало, но второй «Буран» я видел сносно, да и крепость шеи мне сохранять удавалось.
В этот раз мы гнали напрямик, потому что видимость была практически нулевой. Всё началось очень удачно. Переехав Большую Лядхэйяху, наши снегоходы вырвались на ровное место и развили скорость, до селе невиданную – километров сорок в час! Но это едва нас и не угробило! В самый последний момент Саня заметил, что снежная дорога резко клюнула вниз, и успел скинуть газ, но всё-таки нас снесло с крутого склона и мы на секунду почувствовали себя в невесомости. Но свободный полёт мгновенно закончился резким толчком, и ударная волна неприятно и болезненно пробежала от наших отсиженных задниц до глупых мозжечков.
Мотор заглох, а мы завалились набок, избежав всё-таки каких-либо последствий. Мишка же оказался умнее и осторожнее. Увидев, что впередиидущий экипаж скрылся из поля зрения, он не стал опрометчиво гнать за нами, а потихоньку подъехал к перелому, слез со снегохода и заглянул вниз.
-- Эй, вы там живы?- прокричал он, и, хотя до нас было всего метров двадцать, но из-за гула пурги я его еле расслышал.
-- Живы, живы, - пробубнил Саня, выплёвывая набившийся в рот снег,- иди к нам, помоги перевернуть наш агрегат.
Мишка быстро скатился, и мы без усилий поставили «Буран» на гусеницы.
-- Здорово!- выдохнул я, улыбаясь под маской.
-- Чего тут здорового?- не понял Мишель.- Могли бы и шеи свернуть!
-- Так не свернули же! Вот и здорово!
-- Ничего, ещё всё впереди!- успокоил меня Саня.
Дальше мы ехали уже более осторожно. То и дело приходилось пересекать ручьи и озерца, и некоторые из них темнели промоинами.
Последнее озеро оказалось таким широченным, что мы не сразу и поняли, что это именно озеро. Проехав пару минут по идеальной равнине, мы внезапно разглядели перед собою открытую воду, и тут только до нас дошёл весь сюрприз дикой природы! Саня взял резко влево и добавил газу, а я услышал слабый треск под гусянкой, который тут же в моих ушах многократно усилился, когда я понял его природу! Это трещал лёд! Но вариантов уже не было, нужно гнать вперёд, пусть даже лёд и начнёт ломаться!
Я попытался было испугаться, но тут же вспомнил про Мишку. Вывернув шею, я с удовлетворением отметил, что хитрый вологодский комяк забрал ещё левее, чем ехали мы, и гнал так же быстро.
А озеро явно кончалось, и его высокий берег неудержимо надвигался на нас.
«Как же мы выскочим?»- начал я обдумывать сложившуюся ситуацию, но это оказалось излишним. Саня взял ещё левее и тут я увидел, что он направляется к единственному пологому месту. И уже через десять секунд мы вылетели на берег.
-- Вот это да!- закричал Мишка, подрулив к нам, молча и утомлённо сидящим в оцепенении.- Я уже думал, всё, каюк и мне, и вам!
-- Да ерунда,- небрежно отмахнулся Саня, к которому уже возвратилось его обычное миролюбивое настроение.
-- Ни фига себе ерунда!- Мишка нервно чиркал зажигалкой, но дрожащие руки жили своей жизнью, и им сейчас было явно не до курева!- Да подо мной лёд трещал так, что я чуть не обмочился! Если бы я остановился, то утоп бы в секунду!
-- Так не остановился же!
-- Да у меня руку судорогой свело, я, если бы и захотел, не смог бы газ сбросить!
Мишке наконец удалось прикурить, и он затянулся с таким наслаждением, словно это был не наркотический дым, а первый глоток воздуха при появлении на свет!
А я посмотрел на дисплей навигатора, и увиденное там меня явно озадачило. Это заметил Саня:
-- Что там такого страшного увидел, начальник?
-- Да не страшное, а странное. Что-то мы больно долго едем. По пикетажу уже получается меньше, чем по прямой, а так быть не может.
-- Врёт твой приборчик!- незамедлительно сделал вывод Мишка.
Я только пожал плечами, совершенно не понимая данной ситуации:
-- Не знаю. Проедем ещё километра три, а потом будем что-то решать.
Три километра остались позади, и балки наши давным-давно уже должны были показаться, чему способствовала и погода: ветер заметно стих, и воздух очистился, открыв горизонт километров на восемь. Но, увы, не было их, родимых, невзрачных домиков!
-- Что-то мы близко к горам оказались,- указал на уральские пики Саня.
И правда, горы были явно ближе, чем должны бы. Но «Гармин» с этим был не согласен. По его данным нам до балков было ещё километра три, причём, явно не в ту сторону, куда нам указывала логика!
-- Убирай, на фиг, эту штуковину, едем туда!- указал Саня направление.
И мы поехали. Я не стал спорить с опытным вездеходчиком, прокочевавшим в тундре не один год, и это оказалось правильным. Уже через полчаса мы увидели свой дом – три тёмных, тесно прижавшихся друг к другу балка, собранных из подручного хлама. Три тоненькие струйки дыма игриво извивались, показывая, что нас там ждут!
Я так и не понял, что же приключилось с нашим навигатором. Ни до, ни после этого ни разу он нас не подводил. Может, сам Всевышний, скуки ради, решил поиграть с нами? Что ж, тогда, как говорится, Бог ему судья!


5.


Я включил навигатор и положил его на торпеду тырчика:
-- Вперёд!
Макс чему-то ухмыльнулся и крутанул ручку газа.
Да, темп езды сразу изменился и, конечно же, в худшую сторону. Цифры пятнадцать-семнадцать сменились на менее впечатлительные восемь-десять, но, как потом выяснится, это ещё было хорошо!
Снег, подтаявший за длительную оттепель, прихватило морозом, и мы вынуждены были передвигаться по крепкой и отвратительно неровной поверхности. Отсутствие спинки сиденья стало гораздо заметнее, и Макс не преминул снова вспомнить Саню:
-- Вот ведь зараза! Сам-то сидит в тёплом балочке, да хлебает чаёк с шоколадкой!
Лёха что-то вспомнил и тоже оживился:
-- И дяденька с ним! Валяется, небось, на шконке, да дымит в своё удовольствие!
-- Точно,- подтвердил я,- лежит он вдоль кроватки и наслаждается жизнью! Или всё же поперёк?
Все мы весело заржали, вспомнив нечто любопытное.

… Дело в том, что летом мы не работали, но балки оставались в тундре, и Мишка вызвался их охранять. Проторчал он один почти два месяца, и, когда мы приехали работать, нас встретило немного одичавшее существо, отвык- шее от деликатесов и докуривавшее последние чинарики, предусмотрительно запасённые в сытые деньки.
Да, Мишке явно не пошло на пользу долгое сидение в тёплой компании с самим собой! Мы это поняли отчётливо и мгновенно, и для такого вывода не потребовалось никаких изысканных тестов.
-- Мишель,- обратился я в первый же день нашего приезда к старожилу прилядхэйяхенской тундры,- нужно нам сделать одну вещь. Возьми самые длинные рейки и распили их пополам.
Мишка задумался на миг и криво ухмыльнулся:
-- Интересно, и как же я их распилю?!
-- Да обыкновенно,- в недоумении пожал я плечами,- возьми ножовку, да и шваркни их.
-- Ножовкой?!- почему-то изумился Мишка.
Я притормозил слегка, пытаясь проанализировать, всё ли говорю верно, но, не найдя клинических отклонений в своём мышлении, подтвердил:
-- Ножовкой, а чем же ещё!?
Мишка нервно закурил и выпалил:
-- Да как я их ножовкой распилю!??- И в его словах и интонации прозвучало отчаяние.
-- Тогда заведи пилу и перережь их цепью!- встрял Юрка, так же как и я не въезжавший в остроту проблемы.
-- Пилой?!- Мишка даже взвизгнул.- Да вы что, совсем чеканулись?! Как же их резать ПИЛОЙ!!??
Мне ужасно захотелось выйти из балка, взять пару реек и треснуть ими Мишеля по его слишком непонятливой тыкве! Но, вместо этого, я глубоко вдохнул воздух, потом медленно его выпустил сквозь трепетавшие от раздражения ноздри и тихо произнёс:
-- Возьми пачку реек, положи их на что-нибудь и перепили!
Правда, последнее слово мне не удалось сказать спокойно, и я его почти прокричал.
Мишка бросил недокуренную сигарету прямо на пол и в отчаянии взревел:
-- Да как же я их буду перепиливать вдоль?! Ты что, совсем идиот!?
И вот тут я просто онемел, а глаза Юрика, круглые от рождения, приняли форму неправильных треугольников.
-- Почему вдоль?- прошептал всё же я, с невероятным трудом преодолев шоковую немоту.
-- А как?- так же шёпотом ответил Мишка, и я увидел по его вытягивающемуся лицу, что до него всё-таки начало что-то доходить.
-- Обыкновенно, поперёк.
-- По-пе-рёк...
Лицо Мишеля расцвело, словно он узнал, что за его героизм при охране балков шеф распорядился выплачивать ему пожизненно десятую часть прибыли фирмы.
-- Да, дяденька, пора тебе на покой,- резюмировал Юра, а я добавил:
-- Причём, незамедлительно! Твои главные органы изрядно атрофировались и привыкли к жизни одиночной.
-- Да в порядке мои органы,- насупился Мишка, явно услышав в моих словах намёк на физиологию.
-- Нет, я не о тех органах, о коих тебе померещилось, а о самых главных – о твоих мозгах! Пора тебе их малость подремонтировать!
-- Ничего, дяденька, и тебя вылечат!- не упустил возможности съехидничать Юрка.
А Мишка, услышав слова об отдыхе, оживился и с надеждой в голосе, но всё же оттенённой лёгкой ноткой недоверия, вопросил:
-- Так мне что, правда, можно домой ехать?
-- Конечно,- благосклонно кивнул я,- хоть нынче отчаливай!
-- А… на чём?- повертел тот самолично стриженой под полный ноль головой, словно ожидая, что я ему предоставлю на выбор либо ковёр-самолёт, либо болотники-скороходники.
-- Вот уж это я не в курсе. Ты же тут старожил, наверное, лучше меня знаешь расписание… здешнего транспорта.
-- Да нет здесь никакого транспорта!
-- А олени?- подал идею Юрка.- Запряги тройку – и вперёд, дядя!
-- Ещё вертушки иногда пролетают,- на полном серьёзе вставил Андрюха. Он когда и шутил, сохранял выражение физиономии близким к трауру.- Помаши им чем-нибудь, авось, шлёпнутся.
-- Лучше всего помахать базукой,- съязвил Азат, и я посмотрел на него с удивлением: не его, азатово, это дело – шутить.
Мишка быстро осознал, что надежда, едва заглянувшая в его уставший от двухмесячного одиночества организм, равнодушно показывает ему свою корму:
-- И как же быть?
-- Работать и не думать о ерунде,- заржал Саня-вездеходчик.
-- Действительно, ну сам подумай, есть ли логика в твоих словах?- мне захотелось немного подразнить Мишку.
-- Какая ещё логика?!- оскалился тот.- Я тут больше двух месяцев проторчал – заработал я отдых или нет?!
-- Сначала давай выясним, что такое работа и что такое отдых?
-- Да что тут выяснять? Работа – это работа, а отдых – это отдых!- Мишка попытался прикурить сигарету, но от волнения руки его запрыгали, словно лежали на рычагах нашего старого-старого гэта, и огонёк из жёлтенького «Крикета» не торопился выплеснуться наружу.
-- А дедушка Ленин говорил, что отдых – это когда одна работа сменяет другую!- вывалил Юра немерянные знания.
-- Точно!- поддержал Андрюха.- Сначала ты тяжко работал сторожем, а теперь будешь с лёгкостью кувалдой штыри в мерзлоту заколачивать, то есть, отдыхать!
-- Сам так отдыхай!
-- Зря ты злишься, Мишель, сам сейчас осознаешь!- И я попытался раскинуть карты по-своему:
-- Вот что ты делаешь дома?
-- Да что угодно!
-- А именно? Какое занятие самое твоё любимое?
-- Сам знаешь, чего спрашиваешь?! Охота да рыбалка.
-- Вот!- воткнул я указательный палец в воздух, но немного не рассчитал и едва не сломал ноготь о низенький потолок балка.- Вот оно! Рыбалка и охота – это твой отдых, радость души и тела! Так же?
-- Ну, так,- осторожно подтвердил Мишка, явно чуя, что окончание моего размышления не приведёт его в восторг.
-- А если это так, то и получается, что ты здесь всё это время отдыхал, ведь занимался-то лишь охотой да рыбалкой!
-- Точно!- поддержал меня Юрка.- Смотрите, как он наотдыхался – рожа круглая да гладкая, едва в двери пролазит!
Мишка молчал.
Я понял, что шутки уже не могут добраться до цели, ввиду того, что цель закоксована усталостью. Но смог предложить лишь один вариант:
-- Ты, конечно, можешь сидеть в балке целыми днями, но вряд ли это будет весело. Пока мы не израсходуем всё железо, не придёт второй гэт, а без него тебе отсюда не выбраться. Хотя, если тебя не пугают полтораста вёрст тундры, можешь дёрнуть и пешкарём! Но более выгодно для всех будет твоё участие в работе, ведь без такого профи, как ты, мы проковыряемся намного дольше!
Последние слова я постарался сказать как можно более естественно, и это полностью оправдалось.
-- Конечно же, я не буду сидеть в балке, как Петя-придурок, и ждать подарков! Но если кто-то будет работать медленно, то пусть пеняет на свою бабушку!- и Мишка пристально посмотрел на Юрку.
-- При чём тут бабушка?- не понял тот.- Я нормально работаю!..

Мы ещё бы посмеялись, вспоминая мишкины деяния, но дорога стала до того тряской, что отпали всякие желания, кроме одного: поскорее бы приехать хоть куда-нибудь!
А небо едва посветлело, но и это уже добавляло бодрости и энергии.
Постепенно органы привыкали к тряской езде, а Лёха вообще устроил себе на вещах неплохое лежбище и похрапывал, изредка улыбаясь во сне. Наверное, для него дорога уже закончилась, и он сидел в светлой и просторной столовке на Байдаре, опорожняя один за другим огромные стаканы с компотом!
Но до этого вожделенного места оставалось ещё сто пятнадцать километров, о чём ненастойчиво сообщал наш милый «Гармин», добавляя и то, что прибудем мы в пункт назначения через одиннадцать часов. Эх, а приключения ведь ещё и не начинались!


6.

Как ни упрямилась ночь, как ни пыталась спрятать красоты тундры, но ей это было явно не под силу. Небо светлело на глазах, вливая в наши организмы бодрость и энергичную надежду на удачное выполнение безрассудной затеи.
Но, увы, с рассветом скорость движения нашего вездеходика не возросла, а наоборот, явно замедлилась. И причина тому была проста. Мы мчались… о, Господи! какое там мчались, мы ползли со скоростью беременной черепахи, находящейся к тому же в последней стадии артрита! И всему виной было количество снега. Его после оттепели осталось так мало, что верхушки кочек оставались на свободе, но цепко скованные морозом. Поэтому мы ехали практически по камням.
Единственным утешением нам становились озерца, попадавшиеся на пути довольно часто. Вообще, тундра – это озёрный край. Куда там Финляндии с её тысячью водоёмами! Здесь их десятки тысяч, а может, и того больше. Один раз я, просто так, ради любопытства, стоя на точке, забитой на возвышенном месте, решил посчитать озерца, видимые мне. И их оказалось более тридцати! Да если не верите мне, то возьмите карту Ямала и всмотритесь в неё. Да, да, эти брызги шампанского и есть озёра, озерца и озерищи вечной мерзлоты!
Так вот, озёра были скованы хоть и не совсем ещё прочным льдом, но всё же по краю их ехать было вполне возможно. И поэтому, даже если водоём был немного в стороне, мы всё же старались промчать по его гладкой поверхности. Вот это была езда! Это уже вливало в нас столько энергии и оптимизма, что остаток дороги казался лёгким пустячком!
-- А что если нам не тащиться сбоку, по краю, а прогнать прямо по центру?- подумал я вслух, и Макс вопросительно скосил на меня глаз.
-- Нет, конечно, я не уверен, что лёд выдержит, но на Морды-Яхе мы же не провалились, а она – река!
Макс, ничего не ответив, резко вывернул руль, и тырчик рванул наперерез километрового озера. Дух захватило от осознания последствий. Да, конечно, наш вездеходик плавать умеет, но вот вскарабкиваться на лёд его создатели не додумались обучить!
Но… ничего не случилось, лёд выдержал! Зато как лихо мы проскочили этот километр!
-- Интересно, тут рыба есть?- проснулся Лёха.
-- Нырни, посмотри. Остановить?- спокойно и серьёзно предложил Макс.
-- Тебе неинтересно, потому что ты не представляешь, какая тут рыбалка! А мы-то половили в сентябре!
И Лёха закатил глаза, вспоминая недавние события.

… Да, рыбалка в этих краях настолько шикарная, что рассказывать о ней не имеет смысла – это нужно испытать!
Первым в это чудо нырнул Мишель. Когда в июне сошёл лёд с реки, он сразу же начал попытки обнаружения уловистых мест. Но рыбы не было. Не было вообще! Не один десяток километров прошагал упрямый комяк, но выловил только безнадёгу и усталость.
Охота была более продуктивной. Зайцы в этих местах не ходили поодиночке то ли из-за трусости своей, то ли из-за повышенной общительности. А иногда они передвигались по тундре толпами, да нет, не передвигались, а переливались девятыми и десятыми валами, сметая по пути всех, кто нервно распахивал свои рты, наслаждаясь необычным зрелищем! Но Мишель был не из тех, кто долго думает, да и удивить его не так-то просто, поэтому мясо ушастых скакунов у него не переводилось. Но мясо мясом, а душа так требовала рыбки! И чудо случилось!
Однажды, возвращаясь с неудачной охоты в скверном настроении, наш друг остановился на отдых на высоком речном берегу. Покуривая неторопливо, он наслаждался чудным видом бурной реки, и вдруг что-то кольнуло его зрение!
-- Да это же рыба!- подскочил он, высмотрев на перекате тёмные быстрые тени.- Хариус!!!
Не прошло и часа, как первый красавец с пышным спинным плавником пытался вырваться из мишкиных рук. Но он имел на это гораздо меньше шансов, чем Садам Хусейн, находясь в лапах дядюшки Сэма!
И рыба пошла! Мишка ловил целыми днями. Все ёмкости были заполнены солёной хариусятиной, на всех верёвках висели завяленные тушки. И уже сам Мишель понимал, что всё, хватит, но сил не было остановиться! Каждую неделю он выбрасывал протухшую рыбу, заменяя её свежевыловленной, и всё повторялось!..
Когда мы приехали, Мишка всё же поостыл. Он снисходительно наблюдал за нами, чумевшими и балдевшими от выловленных хариусов.
Но вскоре Мишка уехал на заслуженный отдых, а наша рыбалка продолжилась.
Трасса шла вдоль уральских отрогов, и вот мы подошли к самой последней горе Урала – Константинову Камню, где нам и предстояло заночевать. У самого подножия горы распластались два озера. Они были узкими, сильно вытянутыми. Создавалось впечатление, что это когда-то было озеро одно, но какой-то псих перегородил его дамбой метров сорока шириной. На этом перешейке мы и устроились. Ребята тут же надули лодку и стали разматывать сети. Делать всё приходилось бегом, так как тьма быстро сгущалась. Лодка ещё не отгребла от берега и на пятнадцать метров, как я услышал призывные крики.
-- Ну, что там случилось?- подошёл я к кромке воды.
-- Рыбу вытащи!- махая руками, закричал Лёха.
-- Какую рыбу? Вы же ещё сети не поставили!
-- Глаза разуй!
Я разул глаза, но, кроме Лёхи и Серёги, копошащихся в лодке, ничего не обнаружил.
-- Да в воду смотри, в воду, около берега!
И только тут я понял, о чём глаголил Лёха. В сети, возле самого берега, где и воды-то было сантиметров двадцать, в сетке запуталось два небольших хариуса. Да, озерцо попалось нам знатное! Таких пелядей мы ещё не вытряхивали из полярных закромов!..

… А солнышко уже взобралось на невысокую небесную горку, радостно подмигивая нам и само радуясь, что всё идёт так хорошо!



7.


Очередное озеро легонько постанывало, пропуская над собой невежливых путешественников, но нам было наплевать на его отношение к этому! И зря!
Лёд как-то вдруг просел, будто растворился, и наша боевая машина, резко остановилась, неуклюже клюнув носом, словно пыталась заглянуть под воду и проверить для Лёхи богатство рыбных запасов.
Ледовое полотно озера подпрыгнуло почти до уровня нижних частей тех наших мест, которыми мы придумали эти прогулки по льду. Реакция оказалась у всех различная. Макс почти никак не прореагировал, лишь сильнее сжал пальцами руль, да на его губы выползла ехидная улыбка. Лёха дремал, и его реакции я не увидел, потому что уже вылезал на лёд – мне почему-то казалось, что нужно как можно скорее размотать лебёдку и за что-нибудь зачикирить её. Но вылезти было совсем не просто. Лёд около тырчика ломался от малейшего нажима, показывая, насколько он тонок был. Всё же мне удалось залезть сначала на капот вездеходика, а потом с него прыгнуть как можно дальше. Лёд выдержал, и только теперь я стал соображать, что до лебёдки вряд ли дотянусь.
Я попытался было приблизиться к самому краю разлома, но услышал почти весёлый голос Макса:
-- Серёга, не лезь, лучше снимай нас!
Решив, что Макс абсолютно прав, я полез за фотиком. Да и то, ведь наша машинка, как и прицеп её, непотопляема, и нам нужно лишь расцепить поезд и поочерёдно вытащить его на лёд.
Но это действие, казавшееся таким простым и быстрым в теории, на практике получилось несколько иным.
Расцепка прошла успешно – это организовал проснувшийся Лёха, зело удивлённый тому, что мы больше не едем, а плаваем, как… нечто лёгкое и бесполезное. А потом Господь Бог решил, что слишком уж будет неинтересно для нас так вот просто взять, да и выбраться из ледовой западёнки. Что мы потом сможем вспомнить и чем сумеем возгордиться?!
До берега мы не доехали всего метров двадцать, но и этого оказалось достаточно для проявления смекалки. Тырчик натужно тарахтел, отравляя стерильность тундры отработкой дерьмового бензина, и гусеницы его бешено вертелись, разбрызгивая воду, наполненную ледяной крошкой. Но никак не мог наш снего-болотоходный товарищ взобраться на лёд! Резина гусениц была идеальна для снежной поверхности, но вот лёд она даже не царапала, ей нечем было зацепить за край его! Да к тому же, передок вездехода был тяжелее его кормы и, вместо того чтобы лезть вверх, пытался нырнуть под лёд.
Первым это осознал Макс. Он перестал газовать, включил заднюю передачу и наш тырчик, зло рыкнув, мгновенно превратился в ледокол! Задняя, более высокая часть гусениц, безо всяких усилий ломала тонкий лёд, и тырчик стал заметно продвигаться к берегу, оставляя за собой широкий проход.
На берегу Макс развернул машину и поплыл за прицепом, который, ввиду его сверхперегрузки, начинал потихоньку затопляться. А там находились все наши вещи и инструменты!
На берегу не догадались размотать лебёдку, поэтому пришлось Лёхе проявлять полное презрение к ледяной воде и не сильному, но пронизывающему ветерку. Он по капоту осторожно перелез на нос тырчика и распустил трос. Но это было четверть дела! Дышло телеги оказалось глубоко в воде, и достать его можно было только одним путём – залезть в пучину озёрную по плечо и там нашаривать искомое!
Меня даже передёрнуло, когда я наблюдал, как парень шарил руками под водой, ища дышло, и затем, подняв его, пытался зацепить крюком троса. Я видел, что Лёху колотит от холода, но помочь ничем не мог.
Зато потом, когда всё барахло оказалось на берегу, Лёха гордо повернулся к объективу фотика и хрипло выкрикнул:
-- Мы сделали это!
Больше ехать по озёрам мы не рискнули, решив, что нам и так повезло. А ведь могло быть гораздо хуже, как это случилось полтора года назад на Возее.

… Был в разгаре июнь, но для севера это ни о чём не говорит. Все тундровые болота ещё не скинули ледяные доспехи, хотя местами солнышко их основательно протёрло.
Мы уже не первый день благополучно гоняли на тырчике по этим льдам, поэтому чувство опаски притупилось, да и разве оно может быть у людей абсолютно безалаберных, ведь другие вряд ли пойдут работать в нашу фирму, где задания большей частью требуют полного отречения и от здравого смысла, и от расчётливой осторожности!
Итак, мы возвращались с работы, уставшие, но довольные, что сделали сегодня немало. До машины оставалось километра три, и Серёга, наш тырчикмен, гнал вездеход как мог быстро – всем хотелось высших благ: тепла и еды.
Болото было шириной метров восемьсот, и его мы преодолели уже три раза, поэтому ни о каких сюрпризах не думалось.
В тырчике нас было шестеро, и это сыграло свою роковую роль, когда лёд, без единого писка, промявшись, пропустил нас в гнилое и пахучее болотное лоно. Будь нас трое или двое, мы бы – я надеюсь! – оставались спокойны вплоть до полного утопления. Но, когда кораблик переполнен, бывает, приходит паника!
Корма тырчика резко ушла вниз, и через борт полилась вода. Сидевший у самого края Мишка, быстро вылез наружу, сделал шаг вперёд и тут же нырнул с головой. Вполне возможно, что он и вынырнул бы, но молодой, полный сил Максим не допустил этого. Едва Мишкина голова показалась из воды, как он тоже выскочил из тырчика, но, не найдя иной точки опоры, наступил на эту удобную шарикообразную поверхность. Мишка, даже не успев хлебнуть воздуха, снова отправился на дно болотное. Но он оказался очень упрямым и снова вынырнул. Глаза его давно перелезли лоб и оказались рядом с затылком. На этот раз Палыч, тоже вылезающий из вездехода, пожалел маленького купальщика и, схватив его за ворот, вытянул из воды. Тут на подмогу подоспел и застыдившийся Максим и выдернул Мишеля на лёд.
Я это успел рассмотреть подробно, потому что в это время висел впереди, уцепившись руками за крышу тырчика. Ноги мои почти по пуп были в воде, потому что я слишком резко выскочил с переднего места, и мгновенно провалился. Если бы руки машинально не схватили первое, что попалось, то я бы вместе с Мишкой всё наблюдал из-под воды.
Один Серёга не тронулся с места. Он до упора выворачивал ручку газа, чтобы передок тырчика не съехал в воду – тогда бы мы все утопли очень быстро. Гусеницы были с металлическими зацепами, что нам и поспособствовало. Они упорно скребли лёд, не позволяя машине скатиться назад, правда, и влезть на ледяную поверхность тоже не могли. Но всё это уже было неважно. Выбравшись на твёрдое, мы быстренько размотали лебёдку и чуть поднатужась, освободили нашего дружка из полона.
С тех пор Мишка больше всего на свете боится ездить на тырчике по льдам рек и озёр, если они тоньше двух метров. Я думаю, что только в Антарктиде, где льды километровые, он сможет немного успокоиться!..



8.


-- Может, пожуём чего-нибудь?- подал голос Лёха, который уже весь извертелся на своём ложе. Места явно не хватало, и парню приходилось постоянно поджимать ноги. Хотя эта поза и является максимально приближённой к положению эмбриона в утробе матери и считается, что она удобнее всего, но наш «эмбрион», похоже, уже совсем от неё ошалел.
Макс без лишних вопросов тут же остановил тырчик и заглушил двигатель:
-- Заодно и заправимся.
Леха уже доставал термос и пакет с едой, загадочно улыбаясь, словно он был дальним родственником Моны Лизы. Но, увы, ничего загадочного в его пакете не отыскалось – хлеб, сало да пресловутые паштеты, которые наш шеф впихивает нам в таком количестве, словно в них содержится гормон роста ответственности за работу! Правда, мне они нравятся. А вот сам процесс закупки провизии перед отправкой в поле можно было бы и подкорректировать!

… Всё обычно начинается прозаично:
-- Так, кто со мной в магазин? Нужно колбаски в дорогу купить!
И мы едем в магазин за колбаской. Но почему-то выбирается не обычная мясная лавка или рынок, на котором всё так вкусно и свежо, а громадный центр типа «Метро».
-- Там у нас скидки,- поясняет шеф таким тоном, будто не мы, а нам там ещё приплатят, если мы осчастливим торгашей своим посещением.
На входе мы берём каждый по огромной телеге, а когда я тонко намекаю, что для колбаски за глаза и одной, наш предводитель отмахивается:
-- Тебе что, тяжело тележку катить? Старый совсем?
Намёк на возраст меня не сильно трогает, но всё же и не ласкает душу. Да и спорить с шефом бесполезно.
И начинается процесс закупки колбаски! Мы проезжаем между стеллажами, и с каждым метром наши тележки становятся всё более тяжёлыми и, вследствие этого, менее управляемыми.
-- Вот это вам что, не нужно будет?!- то и дело доносится бодрый баритон шефа, и в проволочное чрево каталки шлёпается очередное, не колбасное, изделие.
-- А это? А это? А вот без этого разве можно прожить? Серёга! Посмотри, какое чудо! Я же этим в детстве питался! Помнишь?!
Я согласно киваю, хотя и не помню, или, может, я в детстве своём питался абсолютно неправильно?
Через четверть часа кто-то из нас уже топает за очередной партией тележек, потому что первые три завалены с горкой, хотя до колбаски дело ещё не дошло.
-- Серёга, вот смотри, паштет! Его нужно брать много – в нём столько калорий! Бери этот, этот и этот!
-- А вот этот мы ещё не пробовали,- скромно указываю я на маленькие баночки по цене триста рэ за штуку.
Но шеф лишь мельком оглядывает баночки и гордо ступает дальше, не удостаивая меня ответом. Я понимаю, что цена не есть главное, и наверняка в этих дорогущих баночках калорий нет вовсе!
А процесс затоваривания продолжается. Но теперь я стараюсь его регулировать. Так как спорить о том, что нам необходимее, бесполезно, тактику я избираю щадящую. И дело происходит так. Наш главнокомандующий идёт первым, постоянно бросая в наши корзины продукты и сопровождая это пояснениями об острой их необходимости, а я же, согласно кивая, дожидаюсь момента, когда он отвернётся, чтобы извлечь из тележек то, что нам явно лишне. И все довольны!
Но вот наконец-то и наша любимая колбаска, как завершающая стадия зачатия ребёнка – мы так же счастливы и изнемождены! Кавалькада из десятка тележек направляется к кассе, и у милой девушки, ловко управляющейся со своим аппаратом, отвисает нижняя губка, а в глазах зажигается огонёк ненависти и первой стадии сумасшествия.
После часа каторжной работы все продукты оценены и упакованы в коробки, которые попутно были прихвачены нашим предводителем во всех мыслимых и немыслимых местах магазина, и не всегда с разрешения его работников. Девушка-кассир немедленно закрывает свою кассу и мчится в кассу аэропорта, чтобы поскорее свалить от этого ужаса куда-нибудь в глухой уголок, типа Мальдив, и навсегда забыть сегодняшний день!
А мы же начинаем передвигаться к машине мелкими перебежками, как пехотинцы на войне, потому что сразу везти все тележки не можем, а оставлять их без присмотра нельзя – это вам не какая-то дыра типа Котласа, а почти стольный град, культурный центр, здесь всё гораздо серьёзнее – не рекомендуется щёлкать челюстями!..

… После недолгого обеда мы катим дальше.
Рельеф, доселе равнинный, украшенный лишь вмятинами озёр да оскалами речных долин, начинает постепенно бугриться. Попадаются уже холмики высотой метров по двадцать-тридцать, но с вершинами округлыми и достаточно ровными.
-- Да, это не Уральские пики!- возглашаю я.
-- Где ты на Урале пики видел?- морщится Макс.- Вот на Байкале, в Саянах…
-- Конечно,- соглашаюсь я,- Урал – это не великие горы, но всё-таки горы?
-- Да горы! Горы!- горячится Лёха.- У нас, в Урдоме, и камней-то больших нет!
Макс только кривится в улыбке, а я вспоминаю, как три месяца назад мы всё-таки заползли на одну из вершинок Урала…

… Ну как же так, жить у подножия гор и не взобраться на вершину!? Да это то же самое что лечь с женой в первый раз в постель и всю ночь только лишь ею любоваться!
И вот, выбрав свободный день, мы рванули в недалёкое путешествие. Горы были как на ладошке, но, сколько бы мы ни ехали, не приближались ни на метр. Я понимал, что это всего-лишь оптический обман, но душа досадливо скрипела в унисон старым, потасканным гусеницам гэта.
На горизонте показалось белое пятнышко, источающее дымок.
-- Чукчи!- проорал Саня.
Я его из-за рёва двигателя едва разобрал, хотя и сам понял, что это чум, в котором живут ненцы. Но мы, неумные чайники, всех, у кого глаза поуже наших и одежды иного покроя называем почему-то чукчами.
Чум был почти на пути нашего следования, и мы естественно свернули к нему.
-- Если не заехать в гости, они обидятся!- пояснил Саня таким тоном, словно и правда местные жители лет двадцать нетерпеливо ожидали нашего приезда!
Их было человек двенадцать и самому старшему едва ли стукнуло сорок. Но он был такой один. Остальные выглядели просто детьми. Хотя и дети тоже имелись, и они тут же получили пару шоколадок, с которыми наши орлы никогда не расстаются – ох, этот вечный, непреодолимый голод!
-- А вы геологи?- смущённо пряча личико, осведомилась миловидная неночка.- Что вы ищете?
-- Да мы уже ничего не ищем, мы всё уже нашли,- ответил я.- Да и не геологи мы.
-- А кто же?
-- Мы,- я запнулся, не зная, как лучше сформулировать нашу специальность,- в общем, скоро здесь дорога пройдёт, и мы её выносим.
-- Выносите?- тонкие брови девушки красиво изогнулись, и она посмотрела на наш вездеход, словно ища ту самую дорогу.- Как это?
Я понял, что термины наши здесь неуместны, но брякнул ещё лучше:
-- Да нет, мы только трассу разбиваем.
Тут уж не только девушка, но и все остальные насторожились, а некоторые отступили на шаг назад.
-- Мы колышки в землю забиваем, и по этому месту будут строить дорогу!- наконец нашёл я нужные слова, и все заулыбались.
-- А куда вы теперь едете?- девушка была на редкость любопытна.
-- В горы мы едем!- выпалил Юрик, зачарованно глазевший на нашу вопросительницу – она ему явно приглянулась.
-- А что вы там делать будете?
Мишка глубоко затянулся и выдохнул с силой дым:
-- Золото искать!
Самый старший на это лишь покачал головой:
-- Нет золота!
-- Совсем?
-- Совсем, да.
-- А вдруг, да найдём?
Ненец равнодушно пожал плечами, но ничего не сказал.
-- Нет, золота нам не нужно, у нас его и так девать некуда,- засмеялся Саня.- А вот оленинки бы мы поели. Кстати, завтра мы едем в Воркуту, может, вам что-то нужно?
-- Да, нужно,- оживился самый высокий парень, одетый щеголеватее других, и я сразу понял, что именно он здесь главный.- Мы знаем, где вы живёте. Мы сегодня туда кочевать будем.
-- Хорошо, заходите, скажите, что вам нужно,- кивнул я,- а нам пора ехать.
-- Ну, а что вы будете в горах делать?- никак не унималась девчоночка.
Я пожал плечами:
-- Да ничего, просто посмотрим. Красиво ведь!
Но, увы, этот довод людям коренным и истинно природным показался абсолютно непонятным, и они лишь переглянулись между собой, явно сомневаясь в нашей нормальности.

Мы всё же взобрались на стену одного из ущелий, и там, на её вершине, нежно спелёнутой тончайшей облачной пелериной, гордо стояли, вдыхая свежий ветер и пьянея, словно нам покорилась самая недоступная вершина Гималаев!
-- Ну вот и достиг «Геомастер» заоблачных вершин!- воскликнул я, и в этих словах была чистая правда!

А вечером, когда солнце со скрипом протискивалось за шершавый край земли, наш лагерь подвергся нашествию. Сотни оленей, ни на секунду не отрывая морд от ягельного изобилия, задумчиво брели сквозь нас. Я не сразу сообразил, что это прикочевали наши сегодняшние знакомые. А они уже были у порога.
Саня приготовил угощения для гостей, а девушка протянула мне список товаров, необходимых им. Я стал читать, и меня поразило не обилие продуктов, а то, что всё было написано красиво и грамотно.
-- Юрик, смотри и завидуй! Вот видишь, как нужно писать!
-- Я нормально пишу,- отмахнулся тот.
-- Конечно, нормально, только ни черта не понять,- заржал Саня, ставя на стол закипевший чайник.
Но Юрик не испытывал ни угрызений совести из-за своей неграмотности, ни малейшего желания учиться правильнописанию. Он смотрел на неночку, смуглые щёчки которой украшал нежный румянец!..


9.


Очередной ручеёк нас вымотал изрядно. Вернее, это была речка, очень неширокая, но с берегами высокими и крутыми. Вниз мы скатились бодро, с залихватскими песнями, но очень скоро песни сменились на стоны.
После недавних оттепелей лёд схватился плохо, и тырчик провалился почти мгновенно. Опять повторились действия по отцеплению телеги. Но в данном случае не всё было так же просто. Тырчик никак не мог влезть на крутизну откоса, как ни пыхтел от натуги. Пришлось мне карабкаться наверх, разматывая трос лебёдки, цеплять за кусты карликовой берёзки, а потом ещё своим хилым весом пытаться удержать этот трос. Но всё получилось, и вот уже наша чудо машина взобралась наверх. Теперь трос был брошен вниз, где ожидавший его Лёха зацепил им телегу. Мотор взревел, лебёдка зажужжала, и тележка медленно, но неотвратимо поползла наверх.
Совершив сей маленький подвиг, мы радостно и довольно поглядели друг на друга. Нам казалось, что мы, испытав всё самое трудное, теперь-то без труда доберёмся до Байдары. Эх, наивняки! Знать бы нам, что таких подвигов, да и в гораздо более сложном варианте, нам предстоит ещё не один десяток!
В небе чуть слышно загудело, и мы начали вглядываться в яркую синеву небесной бездны.
-- Вертушка идёт!- голосом опытного полярника констатировал Лёха.- Вон она!
-- Догадливый ты!- ухмыльнулся Макс.
-- На Байдару!- присмотревшись, добавил я.
Лёха мечтательно зажмурился:
-- Эх, тормознул бы он да взял нас с собой! Через час на месте были бы!
-- Счас, только площадку поудобнее подыщет!- сплюнул в снег Макс и закурил свою мальборину.
-- Лёха, а чегой-то ты таким смелым стал?- внезапно вспомнил я лёхину панику перед первым вылетом из Воркуты.- Вы же с Мишелем чуть грузовой отсек не испачкали!
-- Да ладно трепать!- обиделся парень.- Подумаешь, испугались, так что в этом такого? Все боятся в первый раз! Можно подумать, что тебе всё по фигу!
-- Ты не поверишь, но мне и правда, по фигу! Не зря же меня твой любимый дяденька безбашенным называет!
Леха ничего не ответил, а мне вспомнилось, как мы совершали перелёт на Байдару…

… Рейс, конечно же, был левый! А какой же идиот согласится легально везти с большим перегрузом не только топиков с их барахлом, но и вездеход с изрядным запасом горючки!? Да за один только бензин нас бы с удовольствием расстреляли вертолётные чиновники! Хотя, нет, смертная казнь, кажется, запрещена!
Мы долго ехали в машинах, объезжая Воркуту, и наконец прибыли в какое-то глухое местечко. Там была сооружена неплохая вертолётная площадка, возле которой гордо торчал гнилой насквозь балок с шикарной надписью «Дом культуры».
Не прошло и пары часов, как вертушка, выскочив непонятно откуда, нарисовалась у нас над головами. Сделав один круг, и этим показав свою серьёзность, лётчики плюхнулись на бетон взлётки.
-- Мужики, давай бегом!- заорал, едва открыв дверь вертушки, тучный мужчина.
Одет он был явно не как вертолётчик, которых я немало повидал в Югре. Там они все были в форме, белых рубашках и галстучках! А эти… да нет, одёжка была приличная, но не лётчицкая.
Мы быстро загнали тырчик внутрь винтокрылой машины и принялись загружать вещи с такой скоростью, что нам бы позавидовал любой домушник, вычищающий вещички из квартиры зажиточного клиента!
Когда всё было загружено, выяснилось, что мест для нас самих нет, и нам предстоит путешествовать, расположившись на своих вещичках. Но разве это неприятность для тех, кто прошёл не только огонь и воду, но так же и великое грязовецкое сидение, и монументальную назийскую перестройку!?
Мы с Максом устроились впереди, на сиденье тырчика, а вот Лёху и Мишеля пришлось загрузить сзади, и они расположились прямо на коробках и ящиках.
Вертолётчики ещё не запустили двигатель, а корпус машины уже завибрировал. И это был Мишель. Он ещё на земле попрощался со всеми друзьями и знакомыми, отзвонившись им, как он говорил, в последний раз, но вот со мной прощаться не стал, наивно надеясь, что там, куда мы попадём, когда грохнемся, мы обязательно встретимся! Нет, Мишель, ты меня на этом свете достал, так дай я хоть на том пообщаюсь с другими!
Мишке в его мандраже активно помогал Лёха, который тоже не очень надеялся на благополучное приземление.
По Максу нельзя было сказать, как он относится ко всему происходящему – на его лице прочно сидело выражение спокойствия и уверенности, а вот что было в душе, знал только он.
Мотор ревел, винты бешено перемалывали воркутинский воздух, в котором уже давно не было всем известной, хоть и ненавистной угольной пыли, а машина никак не могла оторваться от земли. Потом мы стали пятиться, и я не сразу понял, для чего это. Но прояснение пришло скоро – это делалось, чтобы обеспечить разбег. И вот только тут до меня дошло, что загрузились мы не просто под завязку, а даже чуток больше!
Но с разбегу нашим комяцким асам всё же удалость преодолеть притяженье земное, и вот уже в иллюминатор я вижу и кривые чёрточки дорог, и тёмную ленту реки Воркуты. Поехали!
Тундра сверху куда прозаичнее и невзрачнее, чем изнутри, но всё же есть на что посмотреть! Снег не везде ещё укутал землю, и она казалась замаскированной сеткой, под которыми прячут танки и прочую лабуду, но сетка эта была в очень крупную крапинку!
Буквально через пятнадцать минут под нами проявился Хальмер-Ю. На вездеходе до него мы добирались в среднем часа четыре, и наша теперешняя скорость меня впечатлила.
Местность узнать было сложно, хоть она и была вся нами изъезжена на вездеходах, да и пройдена пешкодралом. Мне только удалось опознать Кару – речку, условно разрывающую единый материк Евразии на две неравноценные половинки.
Примерно через час вертушка, чуть изменив тембр звучания мотора, стала вдруг поворачивать влево, а потом, сделала круг, и я понял, что мы идём на посадку. Неужели уже прилетели? Но ведь мы ещё не пересекли губу!
Мы плюхнулись на какую-то заброшенную площадку, рядом с которой находились несколько полуразвалившихся балков. И я решил, что лётчики ошиблись и хотят высадить нас на этом берегу моря, где нет никого и ничего! И, когда тучный командир вылез из кабины, я сразу же выпалил:
-- Нам не на эту сторону, а на другую.
-- Я знаю, знаю,- бросил он и, открыв дверь наружу, добавил,- маленький перекур.
Успокоившись, я тоже выбрался на улицу, и меня тут же пронзил резкий холодный ветер, дувший с моря, которое я увидел совсем рядом.
А из нутра вертушки уже вылезали наши неустрашимые орлы, на ходу вытаскивая из карманов трепетавшими ручонками курительные приспособления.
-- Ну как, Мишель, жив ещё?- подмигнул я комяку.
-- А хрен его знает,- улыбнулся тот, но улыбкой не милой и не тёплой.
А вертолётчики тем временем занялись делом, до сих пор мною так и не понятым. Вначале, что было вполне естественно, они дружно помочились на колесо, изрядно промявшееся от перегруза, а потом, взяв в руки отвёртку, один из них принялся что-то подкручивать в хвосте своей птицы. Едва я раскрыл рот, чтобы поинтересоваться сим действом, как тучный провозгласил:
-- Всё, мужики, залезаем и летим дальше! Быстренько, быстренько!
«Интересно!- подумал я,- а если бы они не подкрутили винтики?»
Но додумывать возможные последствия недокрута было некогда.
Мишка, едва успевший прикурить сигарету, чуть не подавился ею, пробубнив какие-то нежные слова, мною не расслышанные, и безнадёжно вздохнув, полез в чрево непернатой птички. Вид у него был такой, словно его насильно отдавали замуж!
Лёха выглядел значительно лучше и бодрее – в нём уже пропали страхи, уступив место здоровому любопытству и природной весёлости.
Ещё в Воркуте мы посмеивались над тем, что какую-то там губу, пусть даже и Байдарацкую, называют морем! Но зря! Это и правда было море! Со всеми его атрибутами. Да ещё мы попали пусть и не в шторм, но в ветер довольно упругий. Нашу птичку болтало очень заметно, и тащились мы на высоте небольшой, что позволяло видеть тёмные волны, оскалившиеся пенными клыками. Не дай Бог туда угодить!
Навигация ещё не закрылась, и нашему взору представали корабли и катера, истинные размеры которых терялись на расстоянии.
Наконец, минут через тридцать-сорок, показался противоположный берег губы, и вот уже под нами замелькали строения посёлка и многочисленная техника, упрямо грызущая вечную мерзлоту. Где-то там нас встречают Саня с Олегом, вымотанные основательно Ямалом – Краем Земли, как его называют мудрые и бесстрашные ненцы!...



10.


Солнце неторопливо переползло полуденную вершину и теперь нагло слепило нас, ведь мы ехали точно на юг. Но нам уже начинало немного везти. Вначале с огромным трудом мы преодолели немыслимое переплетение какой-то речушки, глубокое русло которой пришлось форсировать три раза подряд. А потом случилось давно ожидаемое: мы нашли трассу газа. Это, конечно, была не дорога, но вдоль неё виднелись давние следы вездеходов наших предшественников – топов и буров.
Теперь продвижение наше походило на езду, и иногда стрелка навигатора переползала за цифру пятнадцать! Временами попадались довольно ровные участки, на которых приятно покачивало, а веки, наливаясь приятной тяжестью, прикрывали уставшие от белизны снега и беспощадного солнечного сияния глаза…

… Гэт, утробно урча и скрипя гусеницами по прибрежной гальке, как тяжёлый бронтозавр подполз к самой кромке воды. Остановился и, с рёвом выбросив через огромное отверстие последнюю порцию сизого чада, заглох.
В ушах тотчас тонко зазвенело и появилось нестерпимое желание выдернуть из них клочья ваты. Но ничего там конечно же не было, просто наши старые гусеничные бродяги не снабжены глушителями, и за это приходится расплачиваться барабанными перепонками.
Мы быстро повыскакивали из машины и рассыпались вдоль Нярмы. Река эта была чуть меньше Кары, но такая же бурная и чистая. А ещё мы надеялись, что она и рыбная тоже.
-- Ого! Да тут рыбы навалом!- радостно заорал Серёга, разглядев многочисленные всплёски, и полез в гэт за спиннингом.
Уже через пять минут он и Юрик, забредя по колено в воду, со свистом рассекали воздух блёснами.
Юрику не повезло сразу же – он зацепил блесну за камень, и пришлось её отрывать. Настроение самого молодого топика резко упало, и я, подметив это, решил ободрить парня:
-- Эй, Юрок, давай-ка еду готовить, а то скоро стемнеет. Доставай плитку и макароны, а я принесу воды.
А на речке тем временем случилось первое чудо – Серёга вытащил тёмного, мощно извивающегося хариуса:
-- Вот он, красавчик!
Лёха, всё ещё ковырявшийся со своей удой, завистливо скосил глаз на вездеходчика и принялся энергичнее прилаживать блесну.
Прошло полчаса. У нас с Юркой почти всё уже было готово, а у рыбаков дела обстояли не очень. К пойманному Серёгой хариусу добавился ещё один, выловленный Лёхой, и это было всё.
-- Хорош вам упражняться, идите макароны есть!- позвал я и, не дожидаясь ответа, навалил себе приличную порцию.
Но и рыбакам такая бесплодная рыбалка явно прискучила, и вскоре они уже чавкали в унисон нам.
-- А что будем с уткой делать?- поинтересовался я во время чаепития.
Никто не ответил, лишь Серёга пожал плечами, словно поёжился.
А вопрос был важный.
Дело в том, что нынче утром нашему вездеходчику, а по совместительству и заядлому охотнику, удалось подстрелить утку. Но получилось не очень удачно, и бедная птичка осталась жива, правда, потеряв способность летать. Был бы с нами Мишель, жизнь птицы окончилась бы стремительным отвинчиванием её головки. Но его не было, поэтому и не нашлось того изверга, который привёл бы приговор в исполнение.
И так вот мы катали с собой в гэте полуживую утку, не решаясь добить её и слопать или же отпустить восвояси. А она с укором глядела на нас, не понимая истинных замыслов придурковатых охотников.
Серёга допил свой чай, взял утку в руки и стал вылезать из гэта:
-- Посажу её на камушки – пусть сама решает, что ей делать!
-- Здорово!- «похвалил» я его поступок.- Сначала изуродовал несчастную птичку, а теперь разрешаешь ей делать абсолютно всё!
Серега не ответил и вылез наружу…
Утром, выползая на свет божий после ужасающей ночёвки и разминая тело после лёжки на дощатом ложе, я нашу утку нигде не обнаружил, зато в десяти метрах от гэта стояло какое-то грязно-серое чудище с серьёзными глазами и недобрыми намерениями!
-- Эй, смотрите, кто к нам пришёл,- тихонько, боясь спугнуть зверя, позвал я ребят.
Но, как потом оказалось, зверь этот сам кого угодно мог спугнуть!
-- Песец!- радостно воскликнул Серёга.
-- Песец?- не очень поверил я, вспоминая тех белых пушистых зверьков, которые зимой проживали рядом с нашим лагерем и питались тушёнкой и печеньем.- А что ж он такой… непесистый!?
-- Так не зима, вот он и не белый. Но скоро уже приоденется!
-- Нужно его покормить, он наверняка голодный,- предложил Лёха и бросил песцу кусок колбасы.
Тот жадно схватил лакомство, подумал секунду и принялся закапывать его в песок.
-- Хрена с два он голодный!- резюмировал Юрик.
Леха бросил ещё кусок, и процедура прятанья пищи повторилась.
-- Да он нашу утку сожрал, вот и сыт!- озарился догадкой Серёга.
-- Ну и молодец!- похвалил я.- Мы бы всё равно ни на что не решились, и померла бы птичка от тоски.
А Лёха тем временем спустился с гэта и начал осторожно приближаться к песцу, явно с целью познакомиться поближе. И тот оказался не против. Он мелкими и частыми шажками подбежал к Лёхе, остановился на мгновение, а потом, легко подпрыгнув, цапнул парня за локоть.
Лёха оторопел от такой наглости, а потом завопил во всю мощь не до конца прокуренной глотки:
-- Ах ты, урод! Скотина!! Гадина!!! Да я тебе счас хвост узлом завяжу и в задницу его запихаю!
Но песец был не так прост! Вместо того чтобы отбежать подальше от разъярённого топика, он наоборот, пошёл в атаку. Лёха, явно не ожидавший такого поворота событий, сначала принял всё за игру, но, осознав серьёзность и злобность мелкого хищника, бросился наутёк:
-- Мама!- раздался его тонкий, звенящий глас и заметался меж близкими невысокими уральскими вершинами…

-- Мама!- снова, но уже очень тихо послышалось совсем рядом.
Я открыл глаза и увидел перед собой крутой и глубокий обрыв, в который явно хотел спикировать Макс.
-- Стой!- схватился я за сиденье.
-- Стою.- Невозмутимо ответил Макс.- Прямо попробуем или объедем?
-- Мама!- опять донёсся сзади лёхин шёпот.
-- Слышишь ведь, что Лёха говорит: объедем!- перевёл я.



11.


Гусеницы тырчика монотонно, но уверенно наматывали метры пути, сплетая их в километры, шершавыми анакондами растягивающиеся по бугристой тундре.
-- Что-то тут с дичью непонятки какие-то,- проворчал Макс.
-- Какие непонятки?- оживился Лёха.
Дело в том, что он себя считал знатоком в охоте. Не одного сохатого сбраконьерил он со своим папаней! Не один пуд мясца умял крепкими зубами!
-- Да такие. Нет тут ни хрена! Чуток куропаток, да пара зайцев, вот и всё богатство!
-- А что им жрать-то здесь?- спросил я, пытаясь вспомнить, кто из представителей фауны нам попадался ещё.
-- А олени!?- подскочил Лёха.- Оленей ведь здесь навалом!
-- Какая же это дичь?- ухмыльнулся Макс.- Это практически домашняя животина.
Да, всё верно, бедна и скудна ямальская землица! Но что тут удивительного, ведь в таких условиях кому жить захочется!?
-- Эх, вот у нас раздолье!- блаженно улыбаясь, вспомнил родные места Лёха.- Лоси, зайцы, тетерева. А медведей сколько! Батя каждый год их добывает.
-- Да они ж все заразные,- скривился я,- можно такую гадость подцепить, что всю жизнь промаешься в ожидании смертушки!
-- Ну я же не подцепил!- только отмахнулся Лёха.- А поел мяска вдоволь. А желчь у мишек вообще целебная, стоит до хренища!
-- Ну, насчёт твоего здоровья я не уверен,- с сомнением бросил я.- Судя по тому, как ты по ночам зубками поскрипываешь, что-то тебя достаёт! Уж не медвежатинка ли боком выпирает?!
-- Ладно, задолбали уже меня этим!- обозлился Лёха.- Буду спать на улице, чтобы не тревожить ваши нежные ушки!
Он обиженно отвернулся и закурил сигарету. А в моей памяти ожили картины прошлогодней летней работы…

… Вновь мы на Возее, на забойном пункте. Во мне ещё свежи воспоминания о том, как нежно меня будил Полковник ударами кувалды по балку после весёлого и могучего праздника Очередной Бани!
Но теперь мы живём в настоящем рубленом домике, насмерть пропитанном запахом несвежих оленеводов. К тому же на дворе июль, и термометр в тени тихо сходит с ума на цифре сорок. А мы не сходим, мы уже давно сошли, и единственное желание каждого – утопиться в прохладных водах какого-нибудь северного моря.
Рядом с домиками расположено озеро, но нам категорически запрещено в нём купаться, ибо там – по словам мудрых оленеводов! – находится что-то страшное и нечистое! Что это конкретно, никто не говорит, только дико закатывают глаза и жутко взвывают. Но мне очень интересно и я постоянно пытаю комендантшу посёлка.
И однажды она сдаётся:
-- Здесь так глубоко, что дна не достать!- тихо шепчет она, озираясь по сторонам, словно боится, что её подслушают агенты Моссада или ФСБ.
-- Понятно,- киваю я, ожидая дальнейшего раскрытия тайны. Но пауза затягивается, и комендантша явно не спешит продолжать.
-- Глубоко, понятно, а что из этого следует?
Тётка смотрит на меня с сожалением:
-- Ничего. Здесь трактор утонул!
Она произносит это так, будто такой железный довод меня убедит безоговорочно. Но я, вероятно, в её глазах являюсь полнейшим полудурком, потому что выдаю:
-- Ну и что?
-- Как что?! Трактор!!
-- И что, большой?- я начинаю соображать, что тётка шутит.
-- Огромный! Гусеничный!!
-- Да понял я. Но почему купаться-то нельзя?!
Комендантша внезапно начинает хохотать:
-- Какой ты глупый! Так там трактор – как же ты купаться будешь?!
Смех её мгновенно заканчивается и переходит в хриплое зловещее покашливание:
-- Тут ещё никто не купался!
Она уходит, а я долго стою, пытаясь понять, идиот я или всё же во мне крохи разума остались. После некоторых колебаний решение выплёскивается из меня:
-- Да пошли все к чертям!
Я иду к озерцу, раздеваюсь и прыгаю в воду, не позволив себе задуматься даже на мгновение. Вода обжигает расплавленное зноем тело, и сразу приходит блаженство. Я проплываю метров десять и опускаю ноги, пытаясь нащупать дно. Но никакого дна и в помине нет, а вот по ногам словно ледяной ветер пробегает.
-- Ого! Как водица студёна!- вскрикиваю я, плыву назад и быстро выбираюсь на берег.
Прихожу в домик, где сидят вяленые от жары топики, и сообщаю им радостную весть:
-- В озере водичка – просто отпад!
Палыч подозрительно смотрит на меня:
-- Ты что, искупался?
-- Ага. Давайте тоже – это полный улёт!
-- Так там нельзя купаться,- добавляет Палыч номер два,- говорили же!
-- Да хрен с ними, с разговорами! Там, видите ли, трактор утоп. Так что с того?
-- Нет,- Палыч ёжится,- туда и с забойного всякая гадость стекает. Я не буду купаться. Лучше пойду в баню, водой обольюсь.
-- Палыч,- смотрю я на него укоризненно,- а водичка, которой ты обливаешься, откуда?
-- Из озера.
-- Так не проще ли искупаться?
-- Нет. Нельзя там купаться!- упрямится тот и идёт в баню.
А я падаю на свою шконку и взвываю:
-- Господи! Ну почему вокруг одни придурки!!
-- Я не придурок!- вскакивает Максим и выбегает на улицу.
Через десять минут он, мокрый и довольный возвращается в дом:
-- Хорошо!
Увы, мы с ним так и оказались единственными людьми, презревшими проклятие древнего озера. Но это было не единственное, что мы должны были презреть!
С наступлением лета из своих лёжек повылезали голодные медведи и толпами повалили к нам. Нет, они не были так общительны и их не интересовали геодезические работы! Всё было гораздо прозаичнее. Недалеко от нас находилась свалка отходов мясопроизводства, которая в связи с резким потеплением начала активно загнивать. А что для мишки косолапого может быть вкуснее тухлятинки!? Ничего!
И медведи два раза в день – утром и вечером – нисколько не обращая внимания на нас, топали на приятную кормёжку.
Мы поначалу обрадовались, ведь среди нас был Мишель, а у него его верная берданка. Вот теперь ужо мы отъедимся медвежатинкой и пошьём себе шубы и унты! Но Мишка почему-то радоваться не стал, а наоборот, слегка погрустнел:
-- Я что, похож на мудака – лезть на медведя с ружьём!?
О, ещё больше обрадовались мы, значит, на медведя надо лезть с рогатиной, как издревле делали настоящие добытчики!
-- Ну, вы совсем чайники!- ещё больше погрустнел Мишель.- Какая, на хрен, рогатина! Да я и с пулемётом на него не пойду!
Эге, подумали мы, так наш дружище охотник-то не того!
В общем, не удалось нам попробовать медвежатинки! Хотя, один шанс и появился. Правда, это уже было без Мишеля.
Собрались мы с двумя Палычами сходить на реку, проверить сети.
Отошли мы уже с километр, и настроение было так же великолепно, как и погода. Солнышко весёлым колобком катилось по ярко-синей скатерти небес, улыбаясь во все щёки. Встречный ветерок ласково и бережно овевал наши обгоревшие рожи, словно прося прощения за неосторожное светило.
-- Вот тебе и раз!- вдруг тормознулся Палыч номер два и протянул вперёд руку с вытянутым указательным пальцем.- Вон он!
Мы с Палычем устремили взоры в направление указателя и спросили разом:
-- Кто он?
-- Да медведь! Вон, на горочке!
Точно, зрение нашего спутника не подвело. На невысокой горочке, плотно поросшей белым бархатом ягеля, ковырялся тёмно-бурый хозяин леса. До него было метров триста, не больше, поэтому он казался симпатичным и игрушечным.
-- Всё,- решительно остановился Палыч,- идём обратно!
-- Как обратно?- опешил я.- А рыба?
-- Да ну её на фиг! Я не хочу быть съеденным сегодня!
-- Я тоже,- поддержал его тёзка по отчеству, разворачиваясь на месте чётко, как отличник роты почётного караула.
-- Да вы что,- не поверил я в этот демарш,- он же один, а нас трое!
-- Да хоть семеро!- отрезал Палыч.
-- У нас же сабля есть!- привёл я последний аргумент, на что получил ответ достойный:
-- Вот бери её и – вперёд, а мы – назад!
И Палычи дружно и гордо пошагали к дому.
А я задержался на миг, пытаясь хоть как-то выразить свой протест, но ничего не придумал, кроме того, чтобы заорать:
-- Ми-и-и-шка! Эге-е-е-й!!
Медведь поднял от земли морду и начал крутить ею, всматриваясь и принюхиваясь. Но ничего опасного для себя не обнаружил!



12.


Солнце растеклось по горизонту, раскрасив его яркими золотистыми полосками, и правая от нас часть небосвода заполыхала, словно где-то там, за краешком земли тысячи ненецких шаманов разожгли ритуальные кострищи.
Но уже через час дрова у шаманов закончились, и лишь слабое свечение напоминало о былом буйстве красок. Зато в небе проявились жемчужинки дальних миров, строя нам разноцветные глазки.
Но среди всё более разгоравшихся звёздных огоньков я приметил несколько светлячков иных. Они светили ровно, как планеты, но были явно иного происхождения. Внезапно я понял, что это:
-- Мужики! А ведь это Байдара светит!
-- Где? Где?- вклинился между нас с Максом Лёха.
-- Да вон там, смотри!
-- Точно!- заулыбался парень.- Значит, скоро уже приедем!
-- Ага, скоро,- проворчал Макс.- Ты посмотри на «Гармин»!
А прибор наш и верно, не мог порадовать своими данными. На дисплее светилась неласковая циферка пятьдесят!
-- Обалдеть, какая чистота воздуха!- восхитился я.- Полста километров, а видны прожекторы!
-- Что тут удивительного?- оживился Макс.- Если Саня оленеводов за километр разглядел!
И мы заулыбались, вспомнив первый день работы на Байдаре…

… На Байдарацкой всё было поставлено серьёзно!
Едва вертушка плюхнулась на бетон площадки – а она именно плюхнулась, словно исчерпала все свои возможности и силы! – и мы, со слегка отбитыми от жёсткого приземления задами, выбрались наружу, к нам подоспела охрана:
-- Оружие, взрывчатка, водка?
Я отрицательно покачал головой:
-- Нет. Тушёнка, сгущёнка, бичи!
Охранник не понял:
-- Какие бичи?
-- Разные. Съедобные и интеллигентные.
В этот момент из вертушки вылезали Лёха с Мишелем.
-- Эти?- Указал на них охранник, и я понял, что у него с чувством юмора всё в порядке.
-- Ага. Они.
-- Так есть что-то запрещённое?- повторил вопрос страж закона.
-- Нет, всё чисто.
-- Как? И даже ни бутылки водки? А как же друзьям проставляться будете?- усомнился он с видимым огорчением, из чего явно вытекла личная заинтересованность.
Водка у нас, конечно же, была, правда, в мизерных количествах, но отдавать даже часть её неизвестно кому было бы полым идиотизмом.
-- Нету ничего!- развёл я руками, навесив на рожу честное благородство.
-- Всё равно, я должен проверить. Откройте любую коробку, на ваш выбор!
-- Нет уж, открывайте сами, а то потом скажете, что я вам подсунул заведомо не то!- прищурил я глаз в полной уверенности, что никто не найдёт нашу контрабанду.
Конечно, ничего не обнаружилось противозаконного, и вскоре мы уже располагались в тёплом и просторном балке.
-- Вот это да!- постоянно восхищался Мишель, раскладывая своё барахлишко.- Так шикарно мы ещё не живали!
Он был прав. После наших самодельных балков, напоминающих собою шизо зоны строгого режима, эти коробочки тянули звезды на четыре!
-- Да, тут ещё тёплые туалеты с проточной водой, баня, столовая…- небрежно перечислял Саня, следя за производимым эффектом слов.
И эффект был!!
Да, это стоило отметить!
Но, увы, пьющих среди нас – заядлых бродяг! – практически не было. Поэтому с трудом была осушена одна бутылка. Эх, как измельчали топы!..
На следующий день мы поехали на трассу.
-- Давай, Саня, показывай её, родимую. Ты тут старожил, всё знаешь,- залезая в заднюю часть тырчика, предложил я.
И мы поехали. Правда, лишь до того места, куда дошёл старожил со своим верным рабочим Олегом.
-- А дальше трассы нет!- И Саня улыбнулся.
-- Как это нет?- улыбнулся и я.
-- Нет. Я её не нашёл.
-- Ну, если не нашёл, это ещё не значит, что её нет! Сейчас отыщем. Куда поворот с этой точки?
-- Вон туда,- ткнул Саня рукой на север.- Я ездил туда, но ничего не нашёл. А может такое быть, что трассу вообще не делали?
-- Кто знает?- пожал я плечами и предложил.- Делаем так. Отцепляем телегу и оставляем её и рабочих здесь, а мы втроём поедем искать следующую точку.
И Саня повёз нас по своим следам.
Мы долго петляли и почему-то всё время забирали влево, хотя, как мне помнилось, трасса должна была идти почти прямо.
-- Да нет, здесь левый поворот,- убеждал меня старожил, и мы забирали ещё в сторону.
На пригорке стояли несколько нарт. Это ненцы оставляют часть своего имущества, чтобы не таскать с собою лишний груз. Потом, весною, они сюда вернутся, и всё будет в целости, ведь в тундре воров не бывает.
Около нарт торчали вешки. К ним мы и пошли. Да, это была трасса, но совсем не наша.
-- Саня, ты куда нас привёз?
-- Не знаю. Я же говорю, что трассы нет!
Мы ещё потоптались возле вешек и нарт, пока наш проводник не проронил историческую фразу:
-- Ладно, поехали отсюда, а то на нас уже оленеводы косятся!
Брови Макса удивлённо взлетели вверх:
-- Какие оленеводы?
-- Да вон, на горочке стоят!
Мы устремили свои взоры в указанном направлении и… забились в припадке смеха.
-- Что вы ржёте?- недоумевал Саня, удивлённо вглядываясь то на меня, то на Макса.
А мы давились смехом, изредка выплёвывая из себя:
-- Оленеводы! Косятся они! Ух, чукчи зоркие!..
Наконец, смех иссяк, и Макс вытер слёзы:
-- Саня! Это не оленеводы!
-- А кто же?
-- Это – наши орлы, пляшущие от мороза возле прицепа!
Глаза Сани округлились в искреннем удивлении:
-- То-то я думаю, откуда здесь оленеводам взяться!..
Трассу мы всё же отыскали. Правда, пришлось поплутать изрядно, преодолев несколько ручьёв. А это оказалось делом нелёгким. Я очень сожалел, что с нами нет представителей фирмы, изготовляющей это чудо – тырчики! Они бы получили огромное наслаждение и испытали бы справедливую гордость за своё детище, наблюдая, как этот маленький трудяга ныряет в крутейшие разломы и вскарабкивается по почти отвесным откосам! Как бы мы работали без этого малыша, даже и не представить!

13.



А стрелки часов уже весело и непринуждённо переползли за цифру шесть. Им было по барабану всё происходящее. И то, что ещё ехать километров тридцать пять, и то, что нас властно обняла полная тьма, разбавленная лишь сумасшедшим блеском звёзд да ярким свечением молодого лунного серпика.
Свет фар тырчика то подскакивал вплотную к капоту, натыкаясь на резкий подъём, то почти исчезал, размываясь в очередном провале рельефа.
Усталость давно переросла в полное отупение и отрешение. Спина перестала ныть и просто одеревенела. Бедный Лёха совсем обалдел в своём лежании, и даже частые вливания никотинового допинга не радовали и не бодрили.
Макс внешне выглядел спокойно, но наверняка и он был в таком же состоянии. Ничто не могло нас обрадовать, только окончание этого бесконечного пути. А он, казалось, будет вечен, как сама Вселенная, строго и критически взирающая на нас!
Но всё меняется, всё проходит! На дисплее навигатора цифры подползли к нулю. Нет, это был не конец пути, но это была та точка, до которой мы дошли с Байдары!
-- Мужики! Всё, мы на нашей трассе! Теперь-то, по накатанной дорожке…
Но Макс не дал мне закончить радостную тираду:
-- Не торопись, Серёга! Кто знает, что ещё может случиться!
-- В каком смысле?
-- Да вообще. Мало ли что…
-- Ладно, не напрягай.- Мне не очень понравились интонации в голосе вездеходчика.- Теперь доползём, даже если полуось крякнет!
-- Да не это главное.
-- А что же?
-- Была ведь оттепель. Нам ещё пять речек форсировать. Ты же сам видел, в каком они состоянии!
Это правда. Мы переехали уже десятка два ручьёв и речек. Но это я так легко сказал: переехали! Каждая переправа отнимала кучу сил. Любой, даже самый узенький и махонький ручеёк, имел берега высоченные и крутейшие. И, если вниз мы скатывались практически без приключений, то выкарабкивание на противоположный берег почти всегда было делом виртуозным и очень трудоёмким. Да ещё оттепель постаралась вовсю. Лёд речек был переломан и перемешан, имея к тому же разную насыщенность. В одном месте он был толст и надёжен, но рядом можно было довольно легко провалиться, что и случалось с нами периодически.
Но всё-таки впереди были знакомые места, и это впрыскивало в нас оптимизм. Главное, чтобы техника не подвела, как это было совсем недавно и практически в этом же месте!..

… Мы закончили трассу на Байдаре и, довольные собою, возвращались в лагерь, твёрдо зная, что сегодня отдохнём, а завтра доделаем перемычки. Потом за пару дней отрисуем выноски и сдадим трассу заказчику. А потом придёт вертушка и нежно перенесёт нас на Бованенково.
Я набрал номер Олега, и радиоволны, отрикошетив от далёкого спутника, полетели к Воркуте.
-- О, Серёга, хорошо, что позвонил! Завтра будет борт! Готовьтесь!
-- Как борт? Да мы же не всё доделали! И ничего не сдавали ещё!
-- Потом будем сдавать. Нужно срочно перелетать, на Бованенково ждут трассу!
И всё! Радость лопнула, как мечта о мировом коммунизме! Значит, вместо того, чтобы отдыхать, придётся полночи упаковывать вещи.
Полученные новости постирали улыбки с лиц героев-трассовиков, вбрызнув в головы не очень радостные мыслишки.
Повисло тоскливое и гнетущее молчание, которое, впрочем, очень скоро прервалось резким металлическим хрустом, и наш верный тырчик, дёрнувшись влево, встал.
Макс выполз наружу и, пнув колесо ногой, удручённо констатировал:
-- Полуось накрылась.
Да, это всё случилось закономерно. Ведь не бывает так, чтобы одна гадость не притянула другую – это закон всемирного притяжения, открытый Ньютоном, а с ним не поспоришь!
А между тем, смеркалось. И ветер, до сих пор лишь слегка заигрывающий, отбросил эти забавы прочь, и задул добросовестно, со всею своей прохладной свежестью…
Ремонт был закончен лишь через шесть часов. Время – десять, а нам ещё ехать больше двух часов. И я опять взываю к Олегу:
-- Мы сломались и приедем на базу после полуночи. Отменяй вертушку.
-- Хорошо, я сейчас договорюсь,- отвечает Олег, и мы вновь настраиваемся на мажорный лад.
Ах, как это было опрометчиво!
Около часу ночи, промокшие, промёрзшие и уставшие, как рабы в каменоломнях римской империи, мы вваливаемся в тёплый и уютный балок. Я звоню Олегу, чтобы сообщить эту радостную весть, но в мои уши ехидно вливается:
-- Вертушка завтра в десять!..
Разве интересно описывать то, как мы, практически не поспав, собирали свои манатки, радостно перекидываясь непереводимыми междометиями и глаголами? Или то, как мы торчали больше часа на пронизывающем ветру, ожидая эту долбанную вертоптицу, втайне желая, чтобы она где-нибудь шмякнулась, но так, чтобы никто не пострадал!? Или то, как бегом загружали в дюралевое её чрево своё имущество, потому что лётчики торопились так, словно их настигал локальный конец света?! Нет, об этом и говорить нечего, да и читать нет нужды. Потому что всё самое интересное случилось в конце перелёта!
Вертолёт затрясся и, накренившись, быстро стал снижаться. Я посмотрел в окошко, но не увидел под собою обещанных Саней многочисленных строений. А машина уже присела, и лётчики один за другим вылезли наружу. Но винты ещё вращались мощно, поэтому нам выходить было нельзя – так, по крайней мере, происходило всегда.
Всегда, но только не сегодня!
Саня, Макс и я сидели впереди, в тырчике, и нам из-за кучи наваленных вещей плохо было видно, что делается сзади. Мы скорее почувствовали, что происходит что-то неординарное. Я раздвинул коробки и увидел, что задние, грузовые двери вертолёта распахнуты, и на улицу поочерёдно вылетают наши вещички.
-- Что там такое?- обернулся я к коллегам, но они уже всё поняли и устремились к выходу.
Я поспешил за ними и успел увидеть, как Саня, мчавшийся первым, посеменил прямо на задний винт вертушки, бешено вращавшийся в полутора метрах над снегом. Но, увы, стоящий рядом с винтом вертолётчик, не позволил провести эксперимент по проверке прочности Саниной башки и, схватив его за ворот, направил в нужном направлении, а именно, на выгрузку нашего скарба.
Всё происходило так быстро, что я опомнился лишь в тот момент, когда винтокрылое чудище уже жужжало надо мной, поспешно сматываясь восвояси! И тут я осознал всё:
-- Вот это да! Вот это здорово! Мужики, а ведь мы приехали!
Если посмотреть со стороны, то это покажется забавным: прямо в мокром снегу, посреди тундры навалена гора коробок, рюкзаков и прочей дребедени, а вокруг неё в дикарском танце приплясывают какие-то чокнутые личности, оглашая окружающую местность криками, далёким от радости и довольства!!!
Всё оказалось примитивно просто: вертолётчики, опасаясь, что их отымеют за левый рейс, выкинули нас там, куда смогла допустить их наглость. Но жаль, что они такие скромные, ведь нам до места назначения ещё оставалось почти тридцать километров!
О том, как мы добирались до базы и чего это всем стоило, можно написать отдельную повесть, но это будет драма, полная слёз и душещипательных подробностей. А разве это кому-нибудь интересно?!



14.


В темноте я не узнавал тех мест, которые прошагал пешком. Но это было не главное. За две недели произошли некоторые изменения, и они были, конечно, против нас.
Нам стали попадаться ручьи, которых явно тогда не было! Нет, конечно, они были, но как лихо мы их пересекали, практически не замечая! Но пресловутая оттепель и здесь изрядно напакостила!
Каждый ручеёк превратился в противотырчиковый ров! И это не шутка! Представьте себе русло, шириной метра два, но с почти отвесными берегами, и глубиной не меньше метра. Кажется, ерунда, но не всё так просто. Попав в ручей, наш чудо агрегат, конечно, не тонет, но и выбраться на другой берег тоже не в силах. Гусеницы скребут ледяную кромку, мотор надрывается, но толку – шиш! И приходится либо искать место поуже, – а в глубокой темноте это ой как нереально, – либо нырять в поток, а потом кому-то прыгать на берег, разматывать лебёдку и искать, за что её зацепить.
А сил уже нет, во всех органах ступор и полное отторжение любых движений, в башке тяжёлое непонимание и полное неприятие действительности!
А ручьи идут один за другим, будто их кто-то недавно выкопал, прознав, что трое придурков отправятся на поиски приключений!
Сколько уходит на это времени, уже неинтересно, но я помню то место, после которого ручьёв уже не будет. Но будут пять речек, и что они из себя представляют сейчас – одному дьяволу известно!
И тут я вспоминаю об одной навязчивой идее нашего шефа. Он почему-то больше всего на свете мечтает, чтобы мы пожили зимой в тундре в палатках! Это его так странно заводит, что во мне зреет уверенность, что это мечта его самого! Это именно он хочет провести несколько недель в лёгонькой палаточке на сорокаградусном морозе да при крепком ветерке! А чтобы хорошенько подготовиться к этому экстриму, он и хочет обкатать сие удовольствие на ком-нибудь, то есть, на нас. Я почти всё понимаю, кроме одного: ну понятно, меня-то ему не жалко, я своё, как он говорит, уже отжил, а вот молодёжь-то при чём?! Их-то за какие прегрешения на смертушку лютую да бесславную?!
Я вспоминаю про эту затею и озвучиваю её:
-- Может, генератор запустим да палатку поставим, а по свету дальше двинем?
Но в ответ на меня устремляются такие злобно-негодующие взгляды, что ответ становится ясен, как пень, как выражается Серёга Федосов, хотя я не понимаю связи ясности и останков дерева!
-- Да я лучше ещё сутки буду по сто метров в час ползти, чем в эту морозилку полезу!- скрежещет зубами Макс не хуже Лёхи. А сам Лёха добавляет с хрипотцой в голосе:
-- Не полезу я в палатку, даже если там всё кремом шоколадным намажут!
А вот это уже самый серьёзный аргумент, ведь шоколадный крем для Лёхи то же самое, что никотин для господина Барищука – это смысл и основа их жизней!
-- Тогда помчали дальше. Насколько я помню, осталось два ручейка.
Я оказался прав. Ручейка было два. И, без каких-либо усилий проскочив первый, мы окрепли духом и поверили в удачу. Но удача ещё была не близко!
Последний ручеёк Макс решил проскочить на скорости. Тырчик нырнул передком в быстрый поток, немного побуксовал, но всё же смог зацепиться за кромку берега. Макс ещё поддал газу, и мы как-то резко выскочили на твердь.
-- Вот так!- небрежно бросил тырчикмен, но его слова почти утонули в лёхином крике:
-- Стой! Стой! Прицеп потеряли!
Леха, распахнув задний полог тырчика, уже пытался вылезти наружу. Макс остановился, и мы все поплелись на выручку своего добра.
Ветер совсем рассвирепел или просто мы изрядно вымотались, но всё тело моё мгновенно пронзило тысячами ледяных иголок. Даже руки в меховых рукавицах похолодели, словно пришёл последний миг моей жизни.
Видимость была почти нулевая, и Макс залез обратно в тырчик, чтобы, развернув его, мы могли полнее насладиться картиной катастрофы.
Но при свете фар в первое мгновение ничего страшного не обнаружилось. Дышло прицепа вырвало из гнезда крепления, и оно утопло в воде. Сам же прицеп в основном находился на противоположном берегу. Он свесил передок к воде, а зад лихо задрал кверху, словно раздумывая, а не утопиться ли ему от такой скверной житухи?
Леха осторожно наступил на кромку льда и мгновенно провалился ниже своей ватерлинии, той, где женщинам по пояс бывает. Мгновенно в мерзкий свист ветра вклинился приятный тенорок парня, в данный момент, правда, похожий на дискант. Слов было не разобрать, но смысл заключался в благодарности природе Ямала в целом и конкретно этому ручейку, а так же руководству нашей фирмы, но почему-то не всему, а в моём лице.
Покричав, Лёха почувствовал холод не только снаружи, но и изнутри, поэтому быстро перешёл к делу. Так как ему уже терять было нечего, то он перебрался на другой берег, а я перекинул ему трос лебёдки. Через пару секунд сцепка свершилась, и я махнул Максу рукой:
-- Тяни помалу по Ямалу!
Трос натянулся, дышло чуть дёрнулось, но телега не стронулась с места. А вот тырчик стал медленно подползать к ручью.
-- Стой!- крикнул я.- Так не пойдёт.
Но Макс уже и сам понял, что дышло прочно уткнулось в дно ручья. Он ослабил трос, и Лёха полез руками в воду, чтобы отцепить крюк. Как ни странно, но теперь он это проделал в полном молчании – или вода немного потеплела, или его чувства уже полностью атрофировались!
Тырчик переправился на другой берег, и мы стали прилаживать трос к телеге. Но у той сзади не было ничего, за что можно было бы зацепиться.
Первым пришло самое простое решение. Брезент, закрывающий ценный груз, был туго спелёнут верёвками, за которые мы и завели крюк. Лебёдка зажужжала, и верёвка… легко порвалась!
Это уже становилось интереснее.
-- А если за колесо?- предложил Лёха.
-- Оторвём,- отрицательно покачал головой Макс.
В конце концов, мы просто опоясали тросом всю телегу, и в таком состоянии она подалась. Дышло смачно чавкнуло, выползая из мягкого дна. Слава создателю, всё было цело и почти невредимо. Теперь Макс снова переехал ручей, и тырчик перетащил телегу, пятясь назад.
Леха залез внутрь, закурил сигарету и простучал зубами:
-- Как же я завидую дяденьке! Вот ведь зараза, сидит себе в тепле, пьёт чай да смеётся надо мной, идиотом!
-- Ничего, Лёха, тебе это зачтётся!- протянул я ему конфетку.
-- Ага, на том свете,- добавил «конфетку» свою Макс.
Леха оскалил зубы, спародировав нежную улыбку, и вдруг задумался:
-- А что, правда, мы же такое дело провернули! Нам ведь премию должны дать!
-- Вполне возможно,- кивнул я, но так неуверенно, что Макс желчно рассмеялся:
-- Дадут! Обязательно! Ты, Лёха, мечтай, чтобы зарплату дали, а уж об остальном…
Он не договорил, лишь махнул рукой и полез в карман за сигаретами.
-- Нужно вначале доехать до Байдары, потом долететь до Воркуты,- я и себе закинул бонпаришку в рот,- а потом и гадать будем!



15.


Огоньки Байдары весело перемигивались, суля окончание надоевшего до осточертения пути и долгожданный отдых в тепле. Они казались такими близкими, что хотелось протянуть руку и ощутить теплое излучение прожекторов. Но до посёлка ещё было пять километров. Конечно, по сравнению с тем, что мы уже одолели, это было сущей ерундой, но как же медленно менялись десятки метров на дисплее навигатора!
Леха уже не валялся в вялом анабиозе позади тырчика, а втиснулся меж нас с Максом, напряжённо всматриваясь вперёд, словно боясь пропустить сладкий момент въезда на территорию Байдары.
Усталость куда-то запропастилась, и в организмы наши влился поток энергии – теперь нам казалось, что мы можем запросто проехать ещё столько же. И Макс словно прочитал мои мысли:
-- А давай махнём до Хралова?
-- Уж лучше через губу и прямо к Палычу в объятия!- расширил я его предложение.
-- Да у нас же бензина не хватит!- всерьёз испугался Лёха.
-- А мы на лыжах!- подмигнул я ему, но это парня не устроило:
-- На фиг, на фиг, на лыжах сами шуршите!
-- Не боись, Алексей, без нашего тырчика мы никуда!- заверил Лёху Макс и добавил газку.
И наш боевой агрегат натужно заурчал, перемалывая своими поистасканными гусеницами последние метры пути.
А впереди ещё было многое. И удивление жителей Байдары, приходивших, как на экскурсию, посмотреть на троих безумцев, пересёкших половину Ямала на такой неказистой технике.
Было и почти двухнедельное сидение в ожидании вылета на Большую землю, когда от безделья тупеешь настолько, что и правда хочется хоть пешком идти в любом направлении, чтобы только не быть здесь! Когда каждый день проходит в тесном балке, и видишь только то, как твои коллеги сходят с ума, пытаясь лезть на стены, и из всех развлечений только походы в столовку, где меню так же постоянно, как сама вечная мерзлота!
Была и попытка втиснуть в транзитную вертушку хотя бы одного из нас. И она бесславно закончилась, хоть нам и пытались внушить из центра, что за деньги можно исполнить все прихоти. Нет, не все и не везде!
Было… Да много ещё было всего, но это уже не так интересно и не так существенно…

И вот пришёл тот день и час, когда мы стоим в ожидании отлёта. Вот-вот прилетит борт, и души наши трепещут в предвкушении исполнения самого главного желания!
Ожидание затягивается, – какие-то задержки с вылетом, – но это уже не важно, главное, сегодня мы улетим! Ещё накануне я интересовался, какие могут быть помехи для отлёта? Но мне ответили очень конкретно:
-- Кто летит? Воркутинские? Да это полные беспредельщики! Они и в бурю полетят, и ночью, и, даже если вокруг будут сновать американские «Миражи», сбивающие всё, что шевелится! Это не салехардцы, для которых лёгкий ветерок уже страшное ЧП!
И мы успокоились, хотя каждый нормальный человек после таких слов не подошёл бы к воркутинской вертушке даже под страхом вторичной женитьбы! Но в том-то и дело, что мы люди абсолютно ненормальные, чем я пока и горжусь!
Мы вылетали с базы московских строителей, и на их балках гордо красовались надписи «Спартак – чемпион!». И я на всякий случай предупредил пацанов:
-- Вы только не вздумайте тут что-нибудь про «Зенит» ляпнуть, а то мы улетим, конечно, но вот я не уверен, что именно туда, куда нам нужно, и вряд ли тем способом, на который рассчитываем!
Опоздав на четыре часа, борт всё же прибыл, и мы загрузились в него. Сидячих мест на всех не хватило, и мне, поскольку я грузился последним, пришлось устроиться на чемоданчике, в котором покоился тахеометр. Но это даже оказалось здорово, потому что все сидели друг к другу лицом, а я мог крутить своё сиденье как мне хотелось. Я подвинулся ближе к иллюминатору и развернулся так, чтобы мне было хорошо видно и всё происходящее внутри, а также и прелести пейзажа, проплывающие под нами.
Едва мы зависли над морем, как все пассажиры резко замолчали и глубоко о чём-то задумались. Салон вертолёта сразу стал напоминать зал библиотеки, в котором происходил форум философов!
Но мне было гораздо интереснее наблюдать то, что было внизу. Губа почти вся замёрзла, и я невольно прикидывал, а смогли бы мы переехать её на тырчике? Когда я почти утвердился в возможности этого, одна за другой пошли промоины, скоро перешедшие в чистую открытую воду, на которой не было даже отдельных льдин. И так продолжалось практически до самого западного берега. Нет, эту губу так просто не переплюнешь!
Мы летели над тундрой, и я пристально всматривался, наивно рассчитывая увидеть балки Палыча, но видимость была не идеальной, да к тому же, начинало темнеть.
В этот раз мы летели ближе к горам, и их белые вершины, заарканившие последние лучи солнца, казались хрустальными и хрупкими! Где-то там та неказистая горочка, на которую мы взбирались осенью…

Над Воркутой стояла полная тьма, хоть времени ещё было половина третьего, и огоньки города переливались под нами, радостно заманивая в гости. Ну конечно, разве можно отказаться от такого приглашения!?
Посадка прошла удачно, и это сразу сказалось на настроении пассажиров. Мгновенно выбросив из своих голов философские заморочки, они громко заголосили, подмигивая друг другу и похлопывая по плечам. С лиц смыло маски напряжения и серьёзности. Снова все остались живы!
А мне почему-то было жаль покидать вертолёт. Так хотелось, чтобы он всё дальше уносил меня на запад, перемалывая своими мощными винтами тьму, пространство и время, и как сказочный ковёр-самолёт переместил меня сразу к дому, где так давно меня ждут, проливая горячие чистые слёзки!..