Мне не хотелось с тобой спорить из-за всякой ерунды, и мы заказали 3-х звездочный отель в районе Плас Пегаль. Париж всегда был для меня местом бесконечного хождения по улицам, так не все ли равно в какой кровати вырубаться на 5-7 часов сна. Тебе хотелось пожить рядом с Монмартром, посидеть в его кафешках, посмотреть на праправнуков знаменитых художников. У тебя на этот счет была очень четкая теория, но об этом в другой раз.
Тот ноябрь был холодным и дождливым. В отличие от тебя, готовой к любым непогодам в своем оранжево-желтом плаще смертника и гармонирующими с ним резиновыми ботиками, я был одет проще и намокал. Мы заходили все равно куда поесть супа и выпить по стаканчику граппы. От меня шел пар. Настроение улучшалось, но суше не становилось. На третий день я заболел. Ты сказала тем утром, что у нас нет особо много времени на болезни, поэтому ты никуда сегодня не пойдешь одна, а будешь меня лечить старинными приемами. Мне было действительно жарко и казалось, что я слышу не твой голос, а чей-то другой, из телевизора. Помню, что дрема уносила меня в странное место, где одна половина моего тела пылала, а другая стыла и лихорадила.
Я очнулся от касания и запаха. Пахло куриным бульоном. Твои соски шелковыми ленточками бороздили мое лицо. Я хотел было что-то сказать, но ты властно закрыла мне рот своей ладошкой с запахом лука и сказала, что у меня сегодня режим молчания и подчинения. Несмотря на дневное время окна были зашторены, а настольная лампа, накрытая красным свитером, давала театральный эффект курительной комнаты.
В конце концов я открыл глаза и увидел тебя над собой. Обе лямки моей серой майки были ловко спущены. Ты говорила мне, что все хорошее чаще всего сбывается вместе: мы попали в Париж, дышали его воздухом, а теперь еще у меня настоящий жар. Именной такой, который возбуждает и не дает остановиться....
Ты вытянулась на боку рядом со мной, одной рукой подперев свою гаргонистую голову, а другой –прокладывала тропку от моего подбородка через грудь, живот и ниже. Достигнув южного полюса, ты зажмурила свои селеные кошачьи, сделала губами как знаменитость с фотографии, сжала в кулачке и сказала : «Бинго, за лучшее исполнение горячечного больного премия Голубой Вагон присуждается..."
Потом ты держала меня за уши как чугунок с горячей картохой и методично прикладыала к себе как желанный веничек в предвкушении долгожданной парки. Я едва успевал вдыхать между касаниями.
- хочу тебя пламенного всюду.
Мне вовсе не хотелось двигаться: сразу за кожей на лбу у меня было сплошное алое марево. Но тебе хотелось, и ты протиснула свое тело между мной и простынями и лежала теперь довольная подо мной. Золотая прядка перечиркнула по-хулигански твой глаз а губы вспоминали....
я ожидала перерыва на обед с момента, как одевала белый халат в начале смены. После одиннадцати мне становилось так неспокойно, а вдруг ты проспишь или соседка попросит подвезти ее в магазин, или мотоцикл не заведется или. Такие мысли не отрывали меня от работы – я все делала как на автопилоте четко и без сомнений. В полдень я выглядывала в окно и видела тебя в незастегнутой куртке с шлемом-корзинкой и нашим ланчем внутри. Я незаметно для других делала последние приготовление, снимала трусы, и неслась холодными коридорами на черный ход. Там, на нашем подоконнике мы встречались каждый день, как после долгих лет расстований. Подоконник был накрыт большим листом бумаги со смешными картинками и странными словами. Каждый день – новый. На скатерти – листе лежала еда: хлебные соломки, кусочек копченой белой рубы, помидор и шоколадня надкусанная вафля. Я отгрызала соломки и запрыгивала задом на широкий подоконник. Ты становился ко мне лицом совсем вплотную и растегивал нижние пуговицы халата. Я переставала жевать и дышать и впускала тебя. Мы целовались и говорили про вечер. Вчерашний и сегодняшний. Иногда ты сразу тянулся за едой и проникал в мою зону всхлипований и вздохов. Я боялась и хотела этого одновременно. Иногда кто-то проходил мимо нас, и я ненасытно шептала ....ах какая вкусная рыба, ну дай же мне еще кусочек... кто-то смотрел на наш натюрморт и шел себе дальше. Однажды на нас наткнулась моя сотрудница и спросила, можно ли и ей поесть на нашем подоконнике. Ты сказал, что я не просто здесь закусываю, но и получаю полуденную терапию, которая не может быть делимой и запретил ей оставаться. Она подчинилась и ушла.
Так мы стояли – переминались, кормили друг друга с руки и нахваливали пищу довольно необычным образом. Иногда случалась, что я держала тебя за волосы как в молитве. Мы всегда приходили к единодушной резолюции с насмешливым эхом.
Однажды, сразу после резолюции, ты сказал, что принес мне обновку, помнишь ? Я очень обрадовалась, потому что была сама не своя от твоих подарочков.
Ты достал тогда яркий пластмассовый покетик. На нем было написано по-немецки, что это менструационный непроливающийся тампон для собак весом до 60 кг, надежен и удобен резиночками и липучками. Мне было безумна смешна твоя забота – мы его тогда еле приладили...
От твоего рассказа болезнь немного отступила от меня, но наступило бесконечное желание быть с тобой и в тебе. Сию же минуту...
Я держал тебя за тонкую талию сзади и быстро двигался горячим и тесным твоим лабиринтом, а ты меня дразнила: догони – не гони.
Вдруг меня осенило и я остановился.
Ты нетерпеливо поводила плечами и задом : «ну что опять, больной?».
Я понял, что могу не успеть и побежал дальше. Ты ждала меня в самом конце с распахнутыми руками и открытом от радости встречи ртом, наполненным звуком как от сирен. Но не полицейских машин, а морских, достоирических....
Мы лежали на спине и смотрели узор потека на потолке. Такого не увидешь в гостинице подороже.
- что с тобой было – почему ты остановился?
- я понял, почему такая позиция называется «Колокол»
- почему?-
- потому что машонка бьет по заду, как язык колокола и несет радостную весть....