О Глинище Сереже и Андрюшке поведал дед Игнат. Вообще-то об этом мифическом месте, они, как и все ключиковские мальчишки, конечно, давно знали, но не так завлекательно, как рассказал в тот теплый вечер дед Игнат, сидя на пороге своего полуразвалившегося дома и попыхивая папиросой.
-Э, ребятко, - единственный глаз его, черный с зелеными крапинками, хитро и весело поглядывал на Сережу. – Глинище – это вам не наша Утица. Утица-то что? Разве пруд? Тьфу это, а не пруд! Лужа, простая лужа. Собаки вброд переходят!
Ну, здесь дед Игнат малость приврал, и Сережа с Андрюшкой это знали, но тактично помалкивали. Утица хоть и неглубокий пруд, но на середке даже Саня Кривой не всегда доставал со дна горсть ила.
-И тиной-то всю Утицу забрало, ряской… Нет, братцы, хоть режьте, Утица – это не пруд! И Глинище – не пруд!
Брови деда Игната, похожие на растущую вокруг его дома черную полынь, мечтательно забрались на лоб. Вообще он был какой-то растительный – все в нем напоминало какое-нибудь растение, и казалось, что вместо кожи у него – кора.
-А что такое Глинище? – с почти священным трепетом спросил Сережа.
-Глинище – это море, море – окиян, - радостно закричал дед Игнат и принялся вдруг петь.- «Из-за острова крутого…» По нему даже пароходы ходют!
Недаром деда Игната в деревне за глаза называли Сказочником - он опять присочинил: ходить по Глинищу пароходы, конечно, не могли. А там … кто знает?
-Дед Игнат, а в Глинище рыба водится? – волнуясь, спросил Андрюшка о самом главном.
Дед Игнат замолчал, важно потягивая папироску. Его глаз весело заблестел.
-А то, - наконец, проговорил он. – Вот такая.
Тут он развел руки в стороны и показал … На картинке в книжке «Старик и море» старик привязывал к боку лодки рыбину, так вот рыба деда Игната была чуточку побольше. Зная обычай Сказочника, ребята мысленно разделили рыбу хотя бы на десять и вышло… И вышло – ого-го!
-Дед, а ты там рыбачил?
Андрюшка ловко прихлопнул комара, севшего ему прямо на лоб.
-Врать не буду, - с сожалением протянул Игнат. - Но знающие люди сказывали.
-А где оно, это Глинище? – спросил Сережа вроде бы безразлично, а вместе с тем внутри у него все напряглось.
Было уже совсем темно, мать, конечно, давно ждала братьев и сердилась, что придется разогревать ужин, тратить попусту газ. Дед Игнат молчал, кряжистый и сильный, что ни есть – Лесовик, и в глазу луна сидит.
-Хорошо, ребятки, я расскажу вам, только завтра.
-Ну, дед!
-Цыц! И принесите мне махорки, надоели папирусы. Уговор?
Он уставился на Сережу и, как старшему, протянул ему заскорузлую ладонь.
-Уговор, - вздохнул Сережа и пожал руку деда Игната - точно с дубом поздоровался.
Обгоняя друг друга, мальчишки помчались домой. Мать уже спала, намаявшись за день с беспокойной живностью – коровой, двумя поросятами и целым выводком цыплят.
На столе стояли две тарелки с горками гречневой каши. Сережа и Андрей сильно проголодались, уплетали кашу за обе щеки, и им казалось, что ничего в мире вкуснее не бывает. Вместе с тем они успевали делать ложками в этой каше башни и дворцы и тут же съедали их, как прожорливые великаны.
Утром мать отругала ребят за безделье и заставила стеречь цыплят от коршуна. Хохлатая взволнованная наседка больше, чем коршуна, боялась своих сторожей и, отчаянно кудахча, прятала под крыльями драгоценные желтые шарики.
-Тетя Клава, - сказал Андрей. Сережка захохотал.
Правда, до чего наседка напоминала соседку мальчиков, тетю Клаву. Точно так же, переваливаясь с ноги на ногу, тетя Клава подходила к их забору и говорила:
- Тома! (Тома – это мать Сережи и Андрюшки) А твои сорванцы, представляешь, опять обидели моего Лешку!
И к ногам ее жался соломенноволосый веснушчатый цыпленок…
Дед Игнат дождался махорки только к вечеру.
ВАСИЛИЙ ГАВРИЛЕНКО