- Понимаешь, - сказал Даник, затянувшись сигаретой, он присел на корточки и коричневый больничный халат теперь казался на нём одеждой аксакала, - я всегда могу сказать, кто против меня играет. У них у всех – ники, но мне абсолютно ясно. Чётко. Корейцы сразу убивают. Они – как кочевники. Доскачут до какой-нибудь шашки и – «махнут». У них особенно никакой стратегии при игре в го – нет. Скачи, бей. Китайцы – не такие. Они строят замки, ловушки, и стараются их охранять. Отхватывают территорию. Только внутрь туда шашкой сунься – всё. А надо. Иначе, как ты их изнутри взорвёшь. А японцы, вот, играют стратегически. Как будто пишут роман, повесть. У них есть вступление, основная часть, финал. Ну типа как мы сочинение писали «Как я провёл лето». Сначала всякая ерунда типа «Лето – очень важная пора в жизни школьника. Мы учимся девять месяцев и только летом можем заняться тем, чем хотим. Потом – «тема». Как я, собственно, провёл лето. Кто, что, где, как, когда, почему. Классические шесть вопросов. Плюс – желательно иллюстрацию, историю. Для наглядности. И вот они каким-нибудь «золотым петухом, стоящим на одной ноге» окружат угол с твоими шашками, и всё, пипец – снимут, етить его в дыню. Наглядней нет. Было густо – стало пусто. А потом заключение. Выходящее из основного – «…И поэтому лето лучше всего проводить в Юрмале, на побережье. Только на море можно по-настоящему отдохнуть.» Это значит, ты больше не сможешь сделать ни одного хода. Самоубийственно класть шашку нельзя, по правилам, а больше – некуда. И всё. Да ещё и ругаются на сайте – сходишь недостаточно профессионально, пишут: «Тебе сколько лет?»

- Ругаются все, - сказал Джамал. – У нас в бригаде старший был, вообще без мата не разговаривал. Десять лет крытой тюрьмы – «локалка», передвижения запрещены.Там вообще серьёзный народ. Что ни слово – вежливость сплошная. А он матерился так, что у ангела Джабраила точно заворачивались уши, - Джамал сплюнул. – В трубочку. А знаешь, за что сел?

Децил наконец перестал разглядывать ноги медсестёр. Вот это его заинтересовало по-настоящему.

- И за что? – даже с некоторым вызовом спросил он. Вообще-то, он парень мирный, ему забить косяк и смеяться: «ха-ха-ха», в смысле, «покатило, покатило», и всё. И видал он в гробу все «движения», и славянские, и пиковые. А тут, видать, и правда – «заинтересовался».

- А он, - сказал Джамал, отбирая у Даника бычок, мол, покурил, и хватит, китайский шахматист, в нарды надо играть, а не в «го» самураев, ибо настоящий самурай есть дервиш, врага не боящийся и в танце с двумя кривыми мечами остающийся под дождём сухим. Лучше – медными. – Ехал на мотоцикле по Москве на какую-то свою «точку», его какой-то урод на нерастаможенном «мерине» резко обогнал, справа, подрезал, и показал средний палец. Он тогда его обогнал, остановил, достал свой «ТТ», разрядил в водителя и дождался приезда ментов. И отсидел, на особом – в СИЗО каких-то двух хохлов попутно сделал инвалидами – от звонка до звонка. А потом вышел, и занялся, конкретно, «делами». Нормальный был, правильный. Но матерился так, что его и на стрелках-то слушать было нельзя. Он потом, соответственно, ездить на них и перестал. Так, сидел в машине, пока мы там «договаривались».

Джамал отдал Данику обратно уже почти догоревший бычок.

- Это те не в шахматы играть. Тут сразу, без дебюта. Смертельная рокировка, мать их.

- А, - сказал Децил. – И чё с ним теперь? Небось, в Думе?

- Не, - сказал Джамал. – В Израиле он где-то. Два завода по производству ритуальной одежды, сюртуки, пояса там, шапки. Израиль уже давно поделили десять семей, никого не пускают никуда, в этот пирог, а его – пустили. Говорят, хорошо живёт, - Джамал усмехнулся. – И н и к о м у не платит.

- Да, эт точно, - сказал Даник. – Израиль есть маленькая деревня международного значения. Хоть ты сефард, хоть ты - ашкенази.

- Лучше всего, ребят, интеллектуальную прозу писать, - сказал Дед. – Он только чио вернулся с перевязки, ему было больно, но, крепкий внутри, виду он не подавал. Говорили, он прошёл в е с ь Афган. Майор там. Что-ли, или подполковник. – Сейчас все её пишут. Можно тысяч двести долларов получить, если в обойму попадёшь.

- Да, - сказал Джамал, - и не надо бить беременных женщин ногой в живот. Пиши себе и пиши.

- Не, - сказал Децил, - это легко. Вон, я когда в Вёшенской был на исправработах, знаешь, что мне там селяне сказали. «Тихий Дон» из нас любой может написать, а ты попробуй – попаши. Погнись в поле. Вот это – да. А так, что? Из нас – любой. Сел и написал, там, за месяц. Не, главное – уметь работать. В милицию почему идут? И в КГБ? Или там, в «журналисты»? Работать не хочет никто?

- Не, - сказал Даник. У него вдруг откуда-то появилась в руках новая пачка «Lucky Strike». Он это умел. Еврей всё-таки. – Главное, это буддизм. Вырабатывать в себе сострадание ко всем живым существам, трёх миров. Тренировать ум. Ум-то в мозгу не находится. Ибо Бодхисаттва обнаруживает во всём живом и неживом соответствующую себе истину, потому и сострадателен, понимаете? Вариант такой.

- Да, - серьёзно сказал Джамал, - Бодхисаттва вступает в Первый круг. Благослови его святой Хизир.

Дед ничего не ответил. Он вообще думал о чём-то своём. Наверное, вспоминал Кандагар. Говорят, у него там была восточная жена, не помню, как звали. Погибли все, после русской бомбёжки. Он тогда вообще во всё верить перестал. Стрелял только. И чаще всего – попадал. А части их и на бумаге даже не было, только позывной. По документам, они все служили в Ашхабаде. Поэтому и наград – никаких, только удостоверение выдали, «Воина-интернационалиста». Киллеры они были, не за что их было награждать. Всех мели, и чужих, и своих. У старшего Джамала с Дедом так просто бы точно не прошло. Это точно.

- Эй, гангстеры! – крикнула медсестра. – Вы в палату пойдёте или нет. Про-це-ду-ры!

Джамал нехотя, по-«отрицаловски» нарочито лениво, встал и медленно, беззвучно пошёл по коридору. Его пробитая забинтованная большая голова так же нехотя сидела на бритой шее. «Но озлобленное сердце никогда не заблудится, эту голову с шеи свернуть нелегко…» - почему-то подумалось мне. За минуту перед входом его обогнал худой, как спичка Даник, у которого уже и так от процедур остались одни глаза. Золотой магендовид, ритмично покачиваясь, бил его по впалым ключицам. Как бы не находя палаты и держась за стену, как в тёмном лабиринте, по правой стороне, чтоб устать, но непременно всё-таки выйти, в бОльших на два размера тапочках, шаркая ногами, плёлся Децил. Судя по его виду было заметно, что он совсем даже и не против уколов, только в н у т р и в е н н о и другим лекарством. А можно и в шею, даже.

Медсестра Катя посмотрела на меня и Деда.

- И не гангстеры тоже. Вы лечиться будете или нет, вашу мать? Это, между прочим, Склиф всё-таки. Быстро!

Она была немного сумасшедшей, наша Катя. Мы это знали. Как, впрочем, и все в России.



© Copyright: Грант Грантов, 2009