Герои остаются


Глава 1. Огонь

Иногда, где-то внутри тебя, рядом с непрерывно бьющимся сердцем, появляется искорка, она не разгорается, обращаясь в бурное пламя, она и не затухает, оставляя вечно напоминающий о себе уголек, она постоянно горит, и когда ты её чувствуешь – ты удовлетворен. Жизнь течет равномерно, как молодой ручеёк резвящейся на равнине, в которой порой и случается, падают соринки, но разве это для него помеха? Чувствуя эту искру, думается, что так будет всегда. Что это самое постоянное, из всего постоянного. Но ведь искру так легко погасить, а сердце, что бьётся рядом с ним просто-напросто вырвать.

I

Все жарче и жарче в этот день становился воздух, хотя солнце даже и не думало показываться из-за мрачной пелены туч. Все сильнее и сильнее становился ветер, что бил земную плоть этим же жаром. Земля раскалилась, и словно угли лежали на ней теперь камни, и мерцали на черной глади, словно звезды на ночном небе. Не было слышно криков, не было слышно стонов, лишь гулкий шум капель… Это плавленый кирпич капал в лужи раскаленного металла.
Все те, кто когда-то мог летать, начиная с бабочек, и заканчивая самолетами, огненным дождем подали на землю. «Как красиво» - возможно сказал бы молодой, полный романтики художник, плавно водя кистью по стоящему перед ним мольберту, если бы не испарился, прежде чем успел, что-либо увидеть. Горели люди, горели дома, горели даже воздух и вода. Мир родился из огня и мир возвращается в огонь… Сбывались предсказания Тёмного философа.
Но было так не везде… Только в этом небольшом поселке. Ровную границу очертил огонь, ровную, полностью черную гладь оставил он после себя на месте небольшого города. Словно вуаль скопились черные тучи над погибшим местом, и словно пытаясь кому-то помочь, лили они бесполезные слезы, но все уже мертвы. Всё уже мертво.

II

Амофарис открыл глаза. Жар коснулся его тела, но отпрянул в страхе, не ожидал он встретить нечто чужеродное. Непохожее ни на что существо...
Существо настолько сильное, что не горит в огне. Существо настолько холодное, что может заморозить огонь. Существо настолько горячее, что может сжечь огонь. И настолько жестокое, что может убить огонь.
И отдалившись на безопасное расстояние от Амофариса, спросил огнь Змея: «Кто ты?» И отвечал ему тот «Уже никто». «Почему» - вновь полюбопытствовал огонь. «Потому что, ты только, что обратил в пар того, чей сущностью я был». Приутих огонь, потупив раскаленные языки, развевающиеся на ветру, и уставился на выжженную собой же землю. «Я не хотел этого делать… Пришло время. Ведь нельзя постоянно стоять на одном месте. Нужно идти дальше… Я уничтожил одну жизнь, что бы дать место другой».
- Я не злюсь на тебя…
- Но что ты будешь делать дальше. Ты же всего лишь чьё-то естество, сущность, выражающаяся в эмоциях и чувствах.
- Да, ты прав огонь. Поэтому ты и не смог меня сжечь, ибо чувства не горят в огне. Даже ненависть, чем я и являюсь. Я должен вернуться в то сердце, из которого и начался мой путь, что стало моим прародителем. Прародителем сверхсущества. В той душе мне место, лишь она способна удержать меня. И лишь я способен спасти от разлома её.
- Так, где та душа? Где, то сердце, в которое ты хочешь вернуться?
- Оно погибло. И что бы воссоединиться с ним, мне тоже нужно умереть. Убей меня мой дорогой огонь, и я не буду больше отвлекать тебя от твоего важного дела.
- Но я же не могу тебя убить, чувство не может сгореть.
- Если чувство само этого хочет, то может. Давай! Убей меня друг, и помни обо мне, ведь мы скоро встретимся, поверь… - Огонь охватил змея в свои жгучие объятия, и фигура змея растворялась в языках пламени.


III

Вновь, армия инквизиторов атаковала ещё живого некроманта. Тот прорывался сквозь строй белых ряс, пытаясь спасти Эльну, которую схватили святоши. Меч плясал в руке мага смерти, отбивая тонкие сабли и ломая их.
Фесс поставил очередной блок, парируя удар инквизитора, отвел в сторону его саблю и резким движением распорол тому шею. Легкий выпад и разворот, сопровождаемый ударом, и ещё два тела падают у ног некроманта. Фесс видит, что Эльну начинают уводить, и бежит за ней, рубя на право и налево, но один незадачливый инквизитор наносит удар снизу, вспарывая магу смерти живот, и тот падает на колени, изо рта показывается капля крови и тонкой струйкой стекает по подбородку.
Пространство вновь дрогнуло, и опять армия инквизиторов атаковала ещё живого некроманта. Тот прорывался сквозь строй белых ряс, пытаясь…
Убить! Убить как можно больше врагов. Какое-то странное чувство… такое близкое… такое знакомое, без которого, кажется, раньше он не мог прожить и секунды, и про которое он абсолютно позабыл, вернулось к нему. Ненависть и злость, сила и отвага разливались по венам. Кровь змея вновь впитывало сердце Феса.
Свист сабель – только это слышали уши. Окровавленные тела инквизиторов, лишь их видели глаза. Смерть – лишь её желало сознанье некроманта. Святоши, словно куклы, разлетались в разные стороны. Только вот куклы можно собрать, расставить, как обычно и если что, починить, то людей уже не вернешь. Навсегда останутся они тлеть в мире-тюрьме созданной Магом Смерти для самого себя.
Армия инквизиторов пала. Пал каждый воин, порубленный или рассеченный острым мечем некроманта.
- Все мертвы? - прошипел Амофарис.
- Думаю да - ответил Фесс.
- Уходим?
- А что мы здесь забыли?
Плоть мира пошатнулась. Беззвучно. Словно мираж мир созданный некромантом исчез у него же на глазах.

IV

И вновь он стоял на давно покинутой им земле, и опять вдыхал тот воздух, вкус которого совсем уже забыл. Огонь плясал неподалеку и помахал языками пламени. И окликнул его Амофарис: «Я снова здесь! Как обещал!». И громко зашипел, и ветер подхватил зов змея и понес куда-то вдаль.
Там далеко в огромном замке, окруженный степью на холме, в одной из залов восседал вампир. И шипение коснулось его слуха. Обернувшись Арадес сказал: «Рад слышать тебя друг».

Глава 2. Амофарис

- Ты сидишь здесь уже несколько дней. Не ешь ты, не пьешь…

- Я пишу…

- Что же ты пишешь друг мой?

- Книгу…

- А что в ней?

- Боль там, кровь там, смерть там – гниль там. Главное – она искренняя, от души моей истекает эта гниль. Но не отогнать мне её хочется, а выпить, что бы снова она выходила из меня порывами ненависти и злости - злодеяниями, что счастье принесут мне – мимолетное наслаждение, что обратятся в гниль, которую потом снова выпью я. – Немного помедлив, Фесс вновь произнес. - А знаешь ли ты, чему мы верим всегда? Даже если это «что-то» врет, мы все равно находим этому оправдание, и убеждаем себя в ЕГО правоте.

- Чему мы верим всегда?

- Да!

- А чему мы верим?

- Себе

- Не все… каждый по разному, многие не смеют себе верить…

- Верят, верят, и я тоже верю… И когда говорю я себе, даже если не как есть, то все равно станет это так, ибо верю я себе и внушаю правоту свою, и становится даже если не наяву так, то в подсознании так как говорю я себе.
Вот сказал я себе: "Сердце мое боль мне приносит. Совсем плохо мне. Так запру ка я его на кладбище, пусть окутают его корнями своими могилы, пусть тянут из него чувства и эмоции. Да буду я тогда свободен от их тяжести. И стало мне тогда и в правду легче, и видел я сердце своё во снах на кладбище черными жгутами окутанное, но вернуть то его нельзя уже...
И все эти утраченные чувства в страсть перерастают - в животные желания, ты не чувствуешь любовь и счастья, даже горе. И ты бросаешься в крайность, что бы почувствовать крайность полноты все чувств, что потерял. Любовь ты заменяешь сексом – диким, страстным, но для тебя, что после для партнера только боль. Смех сменяется убийством, заполняя душу злобой, что порождает Амофариса внутри тебя.

- Амофарис - зло?

- Не ограничивай, и не давай разграничений… - бред! Зло внутри кого-то, и противовес тому толпа, что порождает зло еще мощнее, больше предыдущего. Да! Это моя сущность, и имя дал я ей. Ему, как змею. Амофарис. И как не знал я совладать с ним…

- Контроль?

- Три способа нашел я: Убить! Смерить, не давая поводов для беспокойства, или же дать все что он попросит. Последний из трех способов ужасен. Метод рабства. Метод безумия, равносильно тому, что бы кормить огонь дровами, что бы тот не злился.

Глава 3. Смерть и её дочь.


Возвышенный человек, видя возвышенное, становится свободным, уверенным, широким, спокойным, радостным, но совершенно прекрасное потрясает его своим видом и сшибает с ног: перед ним он отрицает самого себя.
Ф. Ницше «Афоризмы»

I

И шагал он медленно. И смотрел он впереди себя. Не задавал вопросов Змей, и не отвечал на них, хоть и знал все ответы.
Не смотрел назад, ибо слышал там ужасающие завывания смерчей прошлого, что настигнуть его пытались и отомстить ему, за деяния змеиные. Предательство жизни, поклонение Смерти, ибо жертвы подавал он ей - сотни святошей, тысячи Зверей павшие от руки Амофариса, от руки в которой даже не было меча.
Не смотрел направо он, ведь чует чешуёй своей, тепло изливающееся оттуда. И знает Амофарис, что это Огонь идет рядом с ним. Идет и пожирает. Языками своими жгучими обволакивает жертв, словно удав, и поедает потом – измажется весь как ребенок, да только не в каше, а в крови, да грязи, но доволен он, хоть и все еще голоден – ненасытное пламя.
Не смотрит Змей и налево. Ведь чует носом своим страх ничтожных людей, что бегут от монстра, чья чешуя отражает безумное пламя, кое пожирает все рядом со Змеем идущим, туда, куда взгляд падет желтых глаз.
А глаза Змея, желтым цветом залитые, болью пропиты, суровым, невидящим взглядом окидывали дорогу. Но не видел Змей дороги, не слушал Змей речи Огня. И не плакали глаза Амофариса о нищих духом, питающимися страхом людьми, что бежали, забывая близких и друзей. Не плакали глаза его, по тем безмолвным, что люд считает мудрецами, но, увы… им просто нечего сказать. Не злился Змей на тех, кто опорочил, чью-то веру в ни во что.
Прощает Змей тех, кто берет. Прощает он тех берущих, которые узрели смысл в своем ремесле. Что забыли честь, мораль. Забыли о счастье, о горе. Они помнят лишь блеск глаз своих алчных, что видят в зеркале по утрам. Берущие любят лишь свои руки большие, даже себя и то они ненавидят, но за слоем глины из нытья и лицемерья, забыли свое лицо эти бедные существа. И видят в себе то, что видеть желают. И любят маску свою из дерьма, вранья и капли сожаленья. Сожаленья о том, что забыли, как быть счастливым.
Наказанье Змея падет на тех, кто лживо льстит Амофарису. Карает их Змей. Отдает жертвы Смерти. Любит Смерть Змей. Любит находиться он рядом с ней, ведь чувствует свое превосходство. Чувствует Смерть, что Змей сильнее, не может забрать его, и забыть тоже. И крутится она все вокруг, ходит за ним повсюду. Любит Смерть Змея. Желает она его. То в глаза ему заглянет, то заденет невзначай черным бархатом своей вуали. И проведет древком косы по телу Змея, нежно… Любит Смерть Змея. Ревнует Смерть Змея. Боится Змея оставить, крутится вокруг него, забирая тех, кто рядом, тех, кто близок. Отвечает Амофарис ей взаимностью. Платит своей даме кровавую дань.
Идет Амофарис по дороге, по правую руку его друг идет - Огонь и веселится, резвится испачканный весь в крови да грязи.
Под левую руку Смерть он ведет, но не чувствует тепла тела любимой, лишь пустоту и любовь леденящую кровь.
А сзади Вихри прошлого бушуют, что бьют Амофариса в спину. Что доставляют боль Змею.





II

Шаг за шагом, все ближе к цели не смотрящих глаз. Идет Змей, а рядом с ним Смерть. Они лучшие. Неуязвимость, беспощадность, сила, гениальность. Идут рядом Змей и Смерть, но если присмотреться, можно заметить проныру любовь, что между ними забилась, и жмуриться от солнечных лучей весело улыбаясь. Змей и Смерть, они лучшие на этой земле. Они будут вечно на этой земле, наверное, это и есть счастье. Они есть друг у друга. И будут друг у друга вечно. Их не тронет время. Их не заденут пули. Идут Змей и Смерть, и держат за руки малютку любовь. А вокруг пляшет Огонь, радуясь счастью друга своего – Амофариса.

III

Шаг за шагом, все ближе к цели не смотрящих глаз. Идет Змей, а рядом с ним Смерть. И тащит Змей за собой бездыханное тело, что след оставляет кровавый. Тащит Змей за рыжие волосы малютку любовь, но нет на лице у неё больше улыбки, и не пляшут солнца лучи на веснушках. Истекают кровью любовь. Да пусть истекает. Какая любовь между Змеем и Смертью. Не могут они друг без друга. Но и вместе быть им не суждено. Его Смерть возжелала, но себе взять не может. А он рядом идет и держит под руку даму свою, заботиться, кормит. Но не может обнять Змей её. Согреть. Зато защищает Амофарис свою возлюбленную. Защищает Змей Смерть. От безумия её. Держит он Смерть под руку, выносит он взгляды её суровые. Захочет Смерть погулять, вдоволь насладиться. Наестся, не дает Амофарис. Огонь другу своему помогает, ест он беспрерывно. Убивает беспрерывно. Чего и желает Змея невеста.
Вон там! Идут самые несчастные. Буйный огонь. Он еще такой молодой. Он хочет трогать то, что вокруг, играть с этим. Но все до чего он дотронется, погибает, исчезает. А рядом с огнем Змей идет, под руку держит любимую свою. Под руку ведет он Смерть. Они лучше всех на этом свете. Они здесь навсегда. Каждую секунду они желают друга, но не чувствуют друг друга. Они не смогут забыть друг друга, они не могут уйти друг от друга. Ведь они так нужны друг другу, но полноценной любви у них быть не может.
Тащит Змей за собой тело бездыханное. Крови нет. Тащит Змей любовь, которая состарилась и умерла. Маленькая рыжеволосая девочка, так хотела помочь Змею, она так хотела помочь Смерти. Она держала их за руки. Они любили друг друга, они были рядом, но не могли быть вместе. И все силы девочка отдала. И ссохлось тело её и лицо, покрылось морщинами, и умерла любовь от старости.
Но Смерть и Змей скорбят о дочери своей – любви, ведь они породили её. Они ей жизнь дали. Не мог Амофарис оставить валяться на дороге дочь свою, что бы плоть её жрали гиены, вороны выклевывали глаза, а стервятники обгладывали кости.
И тащит Змей дочь свою любовь за рыжие волосы, и кровь вся уже вытекла из мест, где стерлась кожа. И в горьком трауре рядом со Амофарисом Смерть идет. Дочь её – любовь, в сердце Смерти осталась.