УКРАИНОСТРАНЦЫ



Немного несерьёзный роман о путешествиях, рок-музыке, наших соотечественниках за рубежом, всякой ерунде и, как ни банально и «по-детски», − о дружбе. Названия некоторых населённых пунктов, почти всех фирм, магазинов и забегаловок, а также большинство фамилий изменены – чтобы не травмировать их обладателей.





Автор: Stranded



В сотрудничестве с:
Tia-Tianka
Blizzard Lizzard
Free Bird





Sail away sweet sister,
Sail across the sea,
Maybe you’ll find somebody,
Who loves you half as much as me.

Брайан Мэй. «Сестрёнке, которой у меня никогда не было»







Глава 1. Вместе



Небольшая тёмно-синяя «Дачия» шуршала шинами по шоссе где-то между Винницей и Уманью, не торопясь и стараясь как можно меньше цеплять колёсами наплывы и трещины на асфальте – так как термин «шоссе» был здесь лишь добрым пожеланием. А «не торопясь» - значило стабильно держать 105 километров в час, даже если ни с того ни с сего возникал участок дороги отремонтированной. На 105 гаисты вряд ли остановят за превышение; пусть в Украине их и величают теперь не «ГАИ», а «ДПС», но худее они от этого не стали, и честнее тоже. Впрочем, Лёша любил такую спокойную езду, он всегда говорил, что надо иметь «запас реакции» на случай, если что-то пойдёт не так, и когда его напарник вечно упрашивал ехать быстрее, быстрее, быстрее, он лишь повторял нарочито занудным голосом «Мой предел – сто пять!» Но сейчас напарника рядом не было – в отпуск его брать не надо − и потому можно было спокойно подправлять себе руль и «медитировать» (то есть, следовать потоку своих мыслей): для досады повода нет никакого. Даже наоборот – когда рядышком сидит молодая жёнушка, а на заднем сиденье их две подружки, то вздыхать приходится, лишь когда кто-нибудь начинает проситься в кустики, и надо останавливаться.

Они уже возвращались в Донецк: побывали на фестивале этнической музыки «Шешоры» где-то под Немировым, в деревне Воробеевка. Однако не страсть к народным кобзарям влекла их туда (они, напротив, такую музыку, мягко говоря, недолюбливали), а просто они все обожали колесить на машине – просто так, для удовольствия. Намечают на карте какую-нибудь цель – и в машину, приедут, побудут часик и едут обратно, желательно по другой дороге, а дома на здоровенной карте Украины зарисовывают пройденный путь. Донецкая область вся была оттого испещрена красной паутиной, и метастазы тянулись в Луганск, Запорожье, Крым, Киев, Умань... А теперь вот можно закрасить и дорогу почти что до Винницы; причём, ради исключения, на «Шешорах» они пробыли несколько дней: всё же путь не самый близкий. Вообще-то, им очень хотелось ещё куда-нибудь поехать, скажем, в Карпаты на водопад Шипот, где всегда в это время собираются неформалы и неформалки – да отпуск у Лёши был не резиновый и уже закачивался.

Рванули они на «Шешоры» буквально через день после свадьбы Лёши и Танечки. Хоть родители и уговаривали их взять какую-нибудь путёвку и отправиться вдвоём на море, в Ялту, − но те были непоседами ещё теми, такой стандартный «отдых» был совсем не по им, и потому они поехали, во-первых, в Большое Никуда (то бишь, Воробеевку), а во вторых − не вдвоём, а вместе с Настей и Сашей, некогда подругами одной Тани, но уже долгое время и Тани, и Лёши вместе. Жили там в двуспальной палатке, сперва вчетвером, потом Настя и Саша перебрались в машину – уж очень было тесно. Поэтому Лёша не мог винить девчат, что сейчас они дружно сопели, угревшись на летнем солнце – несколько малосонных ночей в машине, хоть и на свежем воздухе, не могли, в конце концов, не уморить непривычные организмы. И уморить не только их – Лёша вдруг явственно вспомнил детский плач, разносившийся по поляне сквозь туман мглистого сегодняшнего утра: «Не хочу спать в палатке-е-е! Хочу в домике-е-е!» Впрочем, остальное было здорово: ошеломляюще живописная природа, интересные личности системы «хиппи», концерты, состоявшие отнюдь не из творчества бабок-самогонщиц, и − запах, сладкий запах нежной смолы, текущей со свежеструганных сосновых досок, из которых были сколочены туалеты...

Танечка задремала тоже – всё же «Алан Парсонс Проджект» не для развесёлых танцулек. Лёша поглядывал то на неё, то на задний ряд в зеркале. «Спят, − подумал он. − Вот так всю дорогу сегодня: то бесятся, то спят, то снова бесятся...» Его вдруг охватило тёплое чувство ответственности за всех этих непринуждённых девчушек, которых он − подумать только − когда-то не знал совсем, а теперь вот Танечка − его жена, а таких друзей, как Настя и Саша он не променяет ни на что и ни на кого… Ответственности за девушек, которые были лет на шесть его моложе, но с которыми он был совсем на равных, и не только чувствовал себя на двадцать один год (ровно столько было каждой девушке), но даже и выглядел на столько же. Он не раз уже озадаченно замечал, что многие, на вид уже пожившие изрядно члены общества оказывались его сверстниками, или даже моложе, и считал, что это заслуга именно их – Танечки, Насти и Саши…

Он с очень многими девчатами был знаком до того, как встретил своих теперешних спутниц, но таких девушек, которые, как и он, слушали бы и ценили классический старый рок, встречал очень редко. Причём эту музыку обожали все трое, а даже одной Танечки хватало для того, чтобы, например, Лёшин приятель, рокер со стажем немалым, с безграничным удивлением спрашивал, где же это он нашёл такую девушку, которая знает и любит группу «Фруупп» (была такая в середине семидесятых), цапнула и не хотела отдавать Лёше обратно пластинку «Гуннар Грапс и «Магнетик Бэнд»» и носила футболку с обложками альбомов «Кинг Кримзон»?..

…Альбом кончился, и Лёша потянулся, чтобы переставить музыку. Тут на заднем сиденье зашевелились.

− Где мы сейчас? − зевая, потянулась Саша.

− Сычивку проехали, − ответил Лёша.

Саше это ни о чём не говорило, потому она просто стала поудобнее устраиваться на сиденье. От её возни проснулась Настя.

− Саша, перестань толкаться!

− Просыпайся, соня, Сычивку уже проехали!

− А где это? − не поняла спросонья Настя.

− А кто его знает! Лёш, где это?

− Где-то в Украине, − отозвался тот.

Громкий разговор разбудил и Танечку. Сладко потянувшись, она ласково посмотрела на мужа.

− Где мы сейчас?

− Сычивку проехали, − в один голос почти что пропели все трое.

Танечка зажмурилась от неожиданности, но тут же ответила:

− Как проехали? А я хотела там на сарай посмотреть.

− Сарай? − Лёша удивлённо взглянул на жёнушку.

− Ну да, дровяной сарай. В том году горел. Там ещё Ковбасиха всю свою самогонку хранила, не доглядела. Полыхало и пахло так, что со всех окрестных деревень люди сбежались. С вёдрами и бутылями.

− Э-э-э… сама придумала?

− Конечно сама, − Танечка хитро улыбнулась муженьку и потянулась за дисками. − Что поставить?

− Мне всё равно. Что-нибудь подушевнее.

− «Грэнд Фанк»? − предложила Танечка.

− Да, давай «Грэнд Фанк», второй альбом, − тут же отозвалась сзади Саша.

− Настя? − глянул в зеркало Лёша.

− Ничего, нормально, − согласилась Настя. По правде, она предпочитала южноамериканский рок северному и западному и любила блюзы, но − большинство есть большинство.

Пока Танечка доставала диск, на дороге показался голосующий мальчуган.

− Пленных не брать? Или взять-таки? − засомневался Лёша.

− Я бы взяла, − произнесла Настя. − Маленький ещё, чего ему пешком ходить.

− Ну ладно, уговорила. Тогда подвиньтесь, − Лёша сбавил скорость и остановился перед замурзанным мальчиком.

Девочки подвинулись, и местный житель забрался на заднее сиденье.

− Дякую вам! До сэла, будь ласка.

− А далэко сэло? − поинтересовался Лёша.

− Та ни, алэ воно довгэ, а моя хата аж там.

− Ну ничого, довэзэмо, − Лёша в который уж раз подумал про себя, что с этим своим немецким языком и работой с немцами он уже с трудом подбирает слова по-украински. Так и тянет на немецком предложение построить.

Когда тронулись, Танечка запустила «Грэнд Фанк». Они почти никогда не слушали музыку громко, оставляя простор для разговора, не перекрикивая; вот и теперь, после минутного молчания, они принялись обсуждать первую песню альбома, «Я поймал на лету». Саша обратила внимание слушателей на смачную партию баса, Настя похвалила непринуждённый вокал, Лёша, как гитарист, высказал удовольствие по поводу пережаренного лампового перегруза от хамбакера, Танечка же указала, что такой песней можно смело начинать любой концерт. Все вместе сошлись во мнении, что «от такого хардового саунда сносит крышу» и вообще тепло на душе.

Когда кончалось довольно продолжительное и гипнотическое соло, машина подъехала к деревне, и мальчик попросил выпустить его. Лёша остановился; хлопец быстренько вылез из машины.

− О, а разве ему не надо до конца деревни? − удивилась Танечка.

− Солнышко, он сейчас наверняка очень даже рад, что вообще выбрался отсюда, − глянул на неё Лёша и тронулся с места. − Это надо было видеть − а я видел, в зеркало, − он в ужасе вжался в угол и дико озирался вокруг, словно попал на какой-то шабаш сатанистов. Думаю, наш «Грэнд Фанк» он ещё долго будет помнить…

Альбом кончился, когда проехали Умань и наконец-то свернули на довольно-таки приличную и по европейским меркам дорогу – трассу Киев-Одесса. Направлялись они сейчас на юг, в город N – там у Лёши была тётя, у которой они планировали поесть, привести себя в порядок после такого кемпинга (в холодный душ на поляне ходили лишь Лёша и Саша – остальные не осмеливались и довольствовались подогретой на солнце водой в баклажках) и переночевать. Однако только Лёша знал, что «поесть» в городе N означало пировать за большим столом, за которым каждодневно собиралась ещё бoльшая семья, а «привести себя в порядок» − в обязательном порядке пойти в сауну, организованную дядей, причём на территории воинской части. Но он решил приберечь такой сюрприз, как семейная трапезная традиция и посещение сего мужского монастыря, на потом – и приберёг, за что девочки были ему и его тёте с дядей потом очень благодарны, причём в хорошем смысле этого слова. По дороге на «Шешоры» в город N они не заезжали, ночевали в Днепропетровске, где Лёша и напарник снимали квартирку: работали они то в Киеве, то в Днепре, «вправляя мозги» полунемецким электровозам. Лёша улыбнулся, вспомнив, как девочки орудовали втроём на кухне. Они ж между собой всё хи-хи-хи, да ха-ха-ха, а не успел он оглянуться, как ужинный стол уже стоял посреди кухоньки и был накрыт, а после ужина довольно обильная посуда со сказочной скоростью исчезла со стола и с не менее сказочной скоростью была вымыта и поставлена сушиться. «Если б я был султан…» − мечтательно подумал он про себя…

− Что поставить? − после финального аккорда снова спросила Танечка.

− Может, Сама-Знаешь-Кого? − молвил Лёша. − Усатого.

− Что за «Усатый»? − не поняла Саша.

− Фрэнк Заппа, − пояснил Лёша. − Просто я как-то сдуру рассказал Танечке несколько сальных сплетен о его оргиях и перевёл несколько текстов песен, после чего она возненавидела даже это имя. Потому приходится называть его так.

− О, давай Заппу, хоть послушаю, кто это, а то всё руки не доходят, − снова оживилась Саша. − Настя?

− Давай Заппу, − Настя тоже заинтересовалась сим товарищем.

Танечка вздохнула и полезла за диском.

− Солнышко, только можно альбом негрузливый? − спросила она Лёшу.

− Я и сам хотел предложить «Шейк» семьдесят девятого года, для затравки, − молвил тот. − Вообще, у него большинство альбомов − серьёзная и очень тяжёлая для восприятия музыка, то фри-джаз, то эклектика, то эксперименты со звуком… В общем, чтобы издавать то, что хочется, ему иногда приходилось выдавать то, что хорошо продаётся. Это как раз один из тех альбомов «на продажу».

Пока Танечка вставляла диск, Саша спросила:

− А почему Сам-Знаешь-Кто «Усатый»? Есть какой-нибудь ещё Сам-Знаешь-Кто?

− Да, есть ещё «Полосатый» − Элис Купер, − сказал Лёша. − Просто я Танечке все уши этим именем так прожужжал, что её уже подташнивать начинало. Да, солнышко? − обратился он к жене.

Та кивнула, выбирая альбом. Наконец она закончила нажимать на кнопки и откинулась на сиденье.

Сперва и вправду зазвучал вроде бы какой-то унылый поп, но потихоньку раскочегарилось, и уже через шесть-семь минут Настя с Сашей от души хохотали от музыкальных и не совсем приколов, комментируемых Лёшей. Даже Танечка то и дело улыбалась, когда ни с того ни с сего менялся стиль, когда запевали голосом Боба Дилана и фальшиво играли на губной гармонике, когда кто-нибудь внезапно орал «Уан, ту, фри, фор» − и ничего не происходило, когда некто подпевал нарочито женскими голосами; да всего и не перечислишь. Саша и Настя отлично знали английский и хохотали, вслушиваясь в щекотливые тексты, Танечка английский знала чуть хуже, но всё равно цокала языком и качала головой, а Лёша приговаривал: «Так, по Дилану прошлись – теперь хэви, а сейчас вот над рэгги поиздеваемся». Потом он объявил: «А теперь − панк!», и некто не своим голосом заголосил какой-то дурацкий текст о том, что он так смазлив, так смазлив, прерванный парой раз псевдодетскими частушками и издевательским басом Уже-И-Вы-Знаете-Кого. «Панк» закончился дикой какофонией.

− Кто же это так орёт? − хихикала Саша.

− Это у них Терри Боззио так вопит. − сказал Лёша. − Не слыхали про такого?

− Нет, − призналась Саша.

− Ну, он у них был барабанщиком, и по совместительству певцом. Иногда. Потому что как барабанщик он до сих пор в десятке лучших драммеров мира.

− Ух ты, − Саше стало интересно.

− Ну да, Заппа плохих у себя не держал. А заодно ему для шоу нужны были не просто музыканты, а неординарные музыканты, которых он заставлял на сцене вытворять чёрте-что. Скажем, когда «Грэнд Фанк» распался, он предложил их барабанщику Брюеру выступать с ним, а тот представил себе, что его ждёт – и отказался.

Саша припомнила, как на концертах Брюер стучал соло на ударных своей головой, и подивилась этому отказу, попутно дав себе слово найти видео концертов Заппы, посмотреть, что ж они там такого вытворяли. Да и самого Заппу можно бы перелопатить…

− В общем, Сама-Знаешь-Кто взял Боззио − и вывел его в люди. Как вывел и Стива Вая, и Адриана Белью, и ещё многих других. Царствие ему небесное, горемыке!..

…Машина катила всё дальше, а музыка всё звучала и звучала. Подметив про себя, что последние полтора часа они слушали американцев, Лёша вдруг вспомнил:

− Настя, у меня с этой свадьбой всё из головы вылетело, так и не интересовался. Скажи, как там у тебя с поездкой в Америку?

− Ох, ну, надежда есть, − вздохнула Настя. − Сам знаешь, бэбиситтеры там нужны, неделю назад вот снова разговаривала с той семьёй, те говорят, что не против, что я им подхожу по всем статьям, но нужны права.

− Ну, машину ты водишь, сам тебя учил, помнишь? − улыбнулся Лёша.

Не только Настя − все они помнили тот единственный урок в лесу, когда при трогании машину дёрнуло, а Настя перепутала педали и от страха выпустила руль. Сидевший рядом Лёша чудом вывернул от дерева, выкрутил ключ зажигания и затормозил машину ручником. Воспоминание это уже несколько поблекло, потому все засмеялись.

− Так что, получается, и ты скоро уедешь от нас? − обернулась Танечка. − Вот так вот: Саша в Швейцарию на учёбу, ты в Америку с детками возиться, а мы с Лёшей здесь остаёмся одни?

Настя погрустнела:

− Да, вас будет очень не хватать… Ну ничего, я постараюсь приезжать. Саша вот приезжает, да Саш?

− Но ведь Лозанна ближе Нью-Йорка, и каникул у тебя там не будет, − заметила Саша. − Ну ничего, будем чатиться, скайпить, как-нибудь да переживём! Хорошо, что у тебя всё получается, я верю в тебя, Настя. Что тебе делать на «Текстильщике»?

«Текстильщиком» назывался спальный район Донецка, где выросли Настя и Танечка. Удалённый от центра и оттого называемый Лёшей «чёрной дырой» (попав туда к Таниным родным, у них с Таней получалось выбираться оттуда только на следующий день), Текстильщик славился большим количеством, скажем так, суровых и видавших жизнь (вот только какую жизнь?) граждан, общение с которыми особого удовольствия не вызывало. Оттого Настя жаждала поскорее вырваться оттуда хоть куда-нибудь, пусть даже и в Америку.

− И всё-таки, когда мы снова соберёмся вот так, как сейчас? − задумчиво проговорил Лёша.

− Соберёмся, обязательно соберёмся! − воскликнула Танечка. − Не надо думать о плохом.

− Ты права, постараюсь не думать, − согласился Лёша. − Но всё равно обидно…

Тёмно-синяя «Дачия», уже начинавшая донельзя раскаливаться на солнце, наконец-то проехала мимо надписи «Город N» на белом поле. Путь до Донецка ещё был долог, но это их совсем не печалило. Скорее наоборот: они были вместе. Пока ещё вместе.







Глава 2. Танечка.



Танечка проснулась, когда утро только ещё брезжило за окном. Потянувшись, она глянула на часы. Будильник показывал ей, что можно ещё подремать полчасика, но спать ей больше не хотелось – она была жаворонком по жизни, и вообще ложилась в последнее время довольно рано, так как сильно уставала на работе. На её счастье, теперь уже она могла ложиться рано, потому что в кафе, расположенном по ту сторону дороги и гордо именуемом «Загулькой», в связи с осенним похолоданием наконец-то перестали выносить колонки на улицу. С апреля и до октября, каждый день с шести и до пол-двенадцатого гремел оглушительный шум, который выдавали за музыку: песнопения под караоке группы (как называли её они с Лёшей) «Свиномат и Антигейша» − так называемых певцов, лишённых какого-либо профессионализма, скудный репертуар которых они с Лёшей давно уже знали наизусть. Сейчас они, слава Судьбе, перебрались в крытое строение, и ежедневная пытка прекратилась, но зато наступило другое испытание: уехал Лёша.

Он и раньше уезжал надолго, потому что вся его работа заключалась в постоянных командировках. Первые полтора года супружеской жизни они были вместе в общей сложности месяца два, так как он приезжал домой только на выходные, и то раз в две недели. Танечка и сама то и дело ездила к нему в Киев и Днепропетровск, но ей то сперва надо было окончить учёбу, то потом она искала работу, причём как раз тогда, когда выдумали этот кризис, «крызу», как говорят в Украине. Нашла она её только этой весной, и теперь не могла так просто эту работу бросить и уехать вместе с Лёшей в Германию. Он сам (впрочем, скрепя сердце) предложил ей пока что побыть в Донецке, наработать стаж на будущее, а там посмотреть, как дело обернётся. Тем более, что несмотря на всех тараканов, присущей частной фирме «Ставок и гай», в которую она устроилась, работать ландшафтным дизайнером ей очень даже нравилось.

Но теперь было другое дело. Отправленный из-за «крызы» в почти что неоплачиваемый отпуск, Лёша вернулся наконец в Донецк, и последние полгода были для Танечки самым счастливым временем в жизни, даже несмотря на «Загульку». Муженёк встречал её с работы, они вместе готовили еду, после ужина ходили гулять, читали вслух, смотрели фильмы на ноутбуке (телевизора они не покупали просто за ненадобностью) или собирали паззлы. Жили они на сбережения, накопленные Лёшей за время работы (Танечкину мизерную зарплату в расчёт можно было не принимать), иногда им помогали продуктами родители; она не пилила мужа, что тот не ищет сломя голову работу и занимается всякой ерундой, потому что понимала: за три года разъездов ему так хотелось просто спокойно побыть дома, чтобы его никто не трогал. Тем более, что он был на хорошем счету у немцев, с которыми работал ранее, и те в конце концов помогли ему найти место на локомотивном заводе в Мюнхене, куда он после долгих бумажных волокит наконец и уехал, по меньшей мере на год.

И наступила пустота. Танечка и не понимала раньше, как привыкла она к Лёше за эти полгода. Теперь она приходила в обезлюдевшую квартиру, где её никто не встречал и не потягивал ей в пороге спинку, уставшую от сидения за компьютером, никто не ласкал кошечку, никто не массировал ей голову, сама себе она готовила, и после потребления пищи ей уже даже не хотелось смотреть какой-нибудь фильм – она просто ложилась спать, выжатая после рабочего дня. По выходным она ездила к родителям на Текстильщик, где быстро уставала от царившего там дурдома, устраиваемого её старшей сестрой и семилетним племянником, и старалась поскорее вернуться оттуда домой. Иногда бывало наоборот − приезжали к ней, и тогда Танечке приходилось смотреть в оба, чтобы родители не подложили ей чего-нибудь в холодильник.

Впрочем, немного помогала йога, она очень любила, как она говорила «ёжиться», и чувствовала после того себя немного ожившей.

Они часто говорили с Лёшей через Интернет, но это всё было не то. Гораздо реже она общалась с Настей, а с Сашей так вообще никогда: та была перегружена учёбой, и у неё просто физически не было времени. Но Саша хоть изредка, но приезжала в Донецк, они оттягивались тогда на полгода вперёд, а вот Настя только один раз прилетела в том году из Америки − и всё, больше они не виделись. Потому одиночество, камнем давящее Таню, было зачастую просто невыносимым. И она старалась заглушить его работой.

Поначалу, когда она только пришла на эту фирму, на неё все сотрудники смотрели искоса, дескать, хочет нас подсидеть. Тем более, что она горячо хваталась за любую работу, за что её даже поддразнивали: «Песчаный карьер – Я, погрузка угля − Я, уборка конюшен − Я». Но в конце концов к ней привыкли и в свой коллектив приняли. А недавно даже зарплату повысили...

…Танечка встала с постели и принялась за обычные свои утренние хлопоты. Шурша зубной щёткой, она вдруг вспомнила, что сегодня предстоит выезд на объект к Ахмеду Ренатову, и усмехнулась, вспомнив переполох в их офисе, когда узнали, кто делает им заказ. «И почему они все становятся такими лизоблюдами, когда заходит речь о богатых буратинах? − подумала она. − Ну Ахмед, ну Ренатов, ну денег награбил больше других, так что, ради этого теперь считать его божеством каким-то?» Целую неделю трусились все, от шефини до водителя, каждый день проводились бесконечные совещания, на которых давали однообразные установки: смотрите, упаси господи, не сделайте и не скажите что-нибудь не так! Танечка подумала, что, пожалуй, сегодняшнюю ночь во всей фирме спокойно спала только она одна.

После завтрака время у неё ещё оставалось, потому она достала витражные краски и принялась расписывать стекло кухонного шкафа. Она любила рисовать, любила обустраивать их с Лёшей гнёздышко, и хотя тот часто ворчал, что ему достаточно белых стен, стола с табуреткой и тюфяка на полу, было видно, что и ему нравится Танечкин домашний весёленький креатив. Впрочем, в свою кладовку-мастерскую он в качестве люстры демонстративно привинтил шахтный фонарь: мол, моя территория, что хочу, то и делаю.

Наконец, она собралась и поехала на работу. Уже в дверях их учреждения она услышала перебранку шефини с менеджерихой, мимо неё пробежал водитель с красными, не выспавшимися глазами, даже девушка-продавщица в фирменном магазине была бледнее, чем обычно. Танечка прошла в офис.

− Таня! Хорошо, что не опоздала! − увидела её шефиня. − Выезжаем через десять минут, собирайся скорее!

Ей собираться было недолго. В очередной раз подосадовав про себя, что её называют Таней – она терпеть не могла, когда её так величали, она достала из стола папку со своими наработками в карандаше, скинула на флэшку с компьютера то же, но в электронном виде, и вышла на улицу, где забралась в «Лэнд Круизер», за рулём которого уже сидел их водитель. Увидев её, он лишь кивнул, не отпустив на этот раз обычных своих сальных шуточек, которые Танечка, впрочем, очень недолюбливала.

Постепенно джип набился причастными к священнодействию разбивания садов и ландшафтов, и вскоре тронулись в путь, при этом два раза остановившись − кто-то вспоминал, что что-то забыл, и бегом возвращался в офис, преследуемый проклятиями шефа и шефини.

Наконец джип выехал на бульвар Шахтостроителей и с бешеной скоростью заревел в направлении Ботанического сада. Был час пик, пробки то и тело объезжались по тротуару; Танечка вспомнила возмущённые рассказы Лёши, как его в Киеве уже много раз чуть не давили такие вот шишки, и ей стало стыдно за своих коллег, что они и тут, в Донецке, устраивают Киев. По дороге все молчали, только подъехав к одним из ворот Ботанического сада, где Ренатов облюбовал место для своей резиденции, шефиня повернулась и ещё раз повторила, что всё должно быть идеально.

Привратник проверил документы, придирчиво осмотрел их машину, куда-то долго звонил, наконец, открыл изящно кованые ворота и пропустил их. Проехали они метров двадцать, их завернули на парковку перед следующими воротами; всех, кроме водителя, попросили выйти и пройти в одноэтажное здание у ворот, где разделили по половым признакам и направили обе группы в разные двери. Женскую группку из трёх человек там встретили какие-то две дуэньи, которые, как только захлопнулась дверь, велели им раздеться донага для осмотра. Танечка вспыхнула от такого нахальства и таких порядочков и хотела было развернуться и уйти, но поймала на себе умоляющий взгляд шефини и решила не подводить её. Трясясь от бешенства и унижения, она разделась и дала себя осмотреть, такой же процедуре подверглись и шефиня с Танечкиной непосредственной начальницей. Затем их просветили рентгеном и сказали, что они могут одеваться и проходить вот сюда.

Пройдя «вот сюда», они вышли на двор, где мужчины с автоматами и очень серьёзными лицами препроводили их в микроавтобус; с другой двери мужчины с не менее серьёзными физиономиями провели в этот же микроавтобус их сотрудников мужского пола. Везли их минут десять под лесной сенью ярко горящих осенней листвой редких деревьев, бывших когда-то справедливой гордостью Донецкого Государственного Ботанического сада, а теперь принадлежащих одному-единственному человеку. Затем автобус остановился у особняка, большого, явно дорогущего и, как язвительно подумала Танечка, отличавшегося исключительной безвкусицей пряничных домиков.

Они все вышли и пошли под конвоем внутрь особняка, где их разместили в шикарном и таком же безвкусном конференц-зале, где попросили посидеть и подождать. Ждать, впрочем, пришлось недолго: через несколько минут двери распахнулись и в зал лёгкой походкой вошёл его величество Ахмед Ренатов.

− Здравствуйте, сразу хочу извиниться за все эти меры предосторожности, − мило улыбался он, − видите ли, мировой терроризм не дремлет, и приходится принимать меры. Я знаю, − замахал он руками, − вы люди честные, но порядок есть порядок. Ведь даже президента могут подменить, помните, как в 2006-м об этом говорили, ах-ха-ха-ха?

Танечка что-то такое припоминала: она как-то проходила в Киеве мимо стационарного палаточного городка на Майдане, увешанном плакатами о том, что президента Украины «злые силы» подменили ещё на этапе выборов: оттого он с порченой кожей, оттого он и творит, что хочет, вернее, что хочет не он, а тузы, управляющие этой марионеткой. Они с Лёшей ещё хорошо посмеялись тогда по этому поводу. К чему это олигарх вдруг припомнил?

− Времени у меня немного, − продолжал Ренатов, − поэтому сразу к делу. Как вы знаете, я хочу обновить свой парк, потому что старый мне примелькался, да и кусты уже так разрослись, что смотреть на них невозможно. Мне хотелось бы начать с нуля. Сразу скажу, что я не к вам первым обращаюсь, несколько фирм я уже просил о таком содействии, но ни одна не подошла. Планы территории мой секретарь вам посылал, и сейчас я хотел бы увидеть, что мне предложите вы.

− Таня, давай флэшку! − зашептала шефиня.

Танечка полезла в сумку. «Мда, я так и думала. Я-мне-мой, я-мне-мой, я-мне-мой», − вспомнила она вдруг песню «Битлз», доставая флэшку и передавая её шефине. − «Какие мы скромные!»

На необъятном экране конференц-зала стали один за другим появляться различные планировки парка, то в том стиле, то в другом, то в третьем. Танечкиных наработок здесь была половина, и на каждой из них Ренатов то и дело вытягивал лицо. Наконец демонстрация закончилась, и заказчик повернулся к разработчикам.

− Такого я ещё не видел. И как это называется? − вопросил он.

− Парк, − отозвалась Танечка.

− Парк? Вот эти выкрутасы, по вашему, называются парком? − нахмурился он. − Все эти кривые тропинки, все эти непонятно как торчащие кусты, этот ручей, который телепается из стороны в сторону, называются парком?

Все присутствующие, кроме Танечки, вздрогнули. Та покраснела, но ответила:

− Да, это называется парком. Парком в пейзажном стиле. Поймите, что скучно ходить по прямолинейным дорожкам, смотреть на однообразно постриженные деревья, что такой парк не сразу надоест, как ваш старый. Вы просто не знаете, какой должен быть парк! Лучший парк – это мать-природа, а не линейка ать-два!

Ренатов стоял с открытым ртом. Распахнули рты и телохранители – так резко никто ещё не осмеливался отвечать их боссу. А на серых лицах шефа и шефини было написано, что если им и суждено ещё вернуться в свой офис, то первое, что они сделают – начнут распечатывать приказ об увольнении Татьяны Ливандовской по статье… ну, статью найдут какую-нибудь.

Танечка сама немного испугалась своей смелости, но сегодняшнее унижение придало ей злости, и она твёрдо глядела в глаза пока что одному из самых влиятельных людей Украины.

Вдруг Ренатов засмеялся. Он хохотал всё громче и громче, весь трясся, хватался руками за живот, лицо его покраснело. Наконец он более-менее успокоился, и сказал:

− Да-а-а, вот так-так. Вот это правильно, вот ЭТО правильно! Вы что ж думаете, почему до вас никакая фирма заказа не получила? Да потому что они все ничего толком не предлагали, а всё время спрашивали, что бы я такого хотел, что бы мне понравилось. А откуда я знаю, что бы мне понравилось? Что, у меня время есть придумывать, что бы мне нравилось? А то, что они мне предлагали, они даже не имели смелости защищать. Молодец! Покажите-ка ещё раз ваши планы, по правде, таких парков я ещё ни у кого не видел…

Весь наличествующий состав «Ставка и гая» сидел, выкатив глаза: никто не мог поверить тому, что только что услышал. Наконец шефиня очнулась и снова принялась перелистывать планы на стене, задерживаясь на Танечкиных, а та описывала, что хорошего, и что плохого в той или другой концепции. Ренатов на этот раз с видом знатока кивал головой, задавал, как ему казалось, умные вопросы, то и дело просил вернуть предыдущий рисунок. Наконец он утвердил один из планов, встал и пожал руку Танечке и шефам.

− Хороший парк! Я уверен, что вы качественно и в срок разобьёте его для меня. Можете приступать к разметке прямо сейчас, потом вам будут выделена вся необходимая техника для сноса старого парка. А мне нужно откланяться. Дела! − мило улыбнулся он, развернулся и вышел.

Один из телохранителей сказал сотрудникам, что аудиенция окончена, и теперь их проводят в парк, где они будут работать. В дверях Танечка пропустила шефиню. Та повернулась и посмотрела на неё:

− Ну, Таня… − шефиня набрала в лёгкие воздуха, но не найдя слов, с шумом выпустила его обратно в атмосферу, махнула рукой и вышла из конференц-зала.

На дворе стояла золотая октябрьская осень, солнышко пригревало почти как летом, и Танечка смогла легко выбросить из головы эту «защиту». Парк располагался недалеко от усадьбы Ренатова и занимал немногим меньше гектара. Когда-то на этом месте волновалось на ветру пушистое море ковыля, давно занесённого в Красную Книгу и сберегавшегося ранее как зеница ока, ну а теперь здесь раскинулось нехитрое сплетение прямых как стрела дорожек между рядами бирючины и строгих елей. Тане было достаточно одного взгляда, чтобы понять, отчего Ренатов хочет себе новый парк: лично ей он уже надоел.

Работы предстояло очень много, и не на один день. Потому они сразу приступили к осмотру территории, после чего, обсудив с Танечкой, её непосредственной начальницей и флористом особенности ландшафта и фронт работ, шеф и шефиня отправились в офис заниматься бюрократией.

Остальные разобрали измерительные инструменты и принялись за работу. Так как разбивка дело хлопотное, то к ней подключили и флориста. Втроём они ходили по всему парку, вымеряли пятикилограммовой рулеткой расстояния, нивелировали высоты, отмечали результаты обмеров на карте и в блокноте. Флорист, как мужчина, таскал тяжеленный теодолит, начальница рулетку и планшет, ну а Танечке досталась трёхметровая линейка, с которой она то и дело маячила по всей территории, держа её вертикально, пока её начальница устанавливала теодолит и записывала данные.

Обеда, конечно, не было. Часам к четырём Танечка уже еле держалась на ногах, а они не измерили ещё и трети территории…

…Она стояла у бирючины, облокотившись на свою линейку, и усталыми глазами смотрела на своих сотрудников, хлопочущих у теодолита вдали. Что-то явно у них не получалось, до неё долетали их недовольные голоса, но слов разобрать было невозможно. Тане это порядком надоело, она уже положила линейку на землю и хотела пойти спросить, что там у них такое происходит, как вдруг до неё донёсся звук голосов по ту сторону кустарника, и она отчётливо разобрала слово «Нью-Йорк». Ей отчего-то стало интересно – Настя жила теперь не так далеко от Нью-Йорка; подумав, что начальница и флорист никуда не денутся, она подошла к бирючине и из-за густо сплетённых веток она увидела, как мимо кустарника, приближаясь к ней, медленно идут Ренатов и какой-то очень красивый молодой человек с мускулистым торсом, одетый в высшей степени утончённо, изысканно и со вкусом – а Танечка во вкусах разбиралась. Дельцы смотрели друг на друга и, кажется, Таню не видели. Они подошли ближе, теперь она могла разобрать разговор.

−…Вот что я хочу сказать тебе, Красава, − говорил Ренатов, − ты, конечно, молодец и умнейший человек, и приносишь большую пользу отмыванием долларов, но слухи, Красава, ходят слухи…

− Хотел бы и я услышать эти слухи, мой гуру, чтобы посмеяться над ними, − отвечал тот, которого назвали «Красавой».

− Я бы тоже хотел над ними посмеяться, но эти слухи не смешны. Ты знаешь, за твои заслуги я даю тебе полную свободу и всякие виды поддержек в твоих начинаниях. Я не против, и даже за относительно твоей конторы по легализации, она приносит хорошую прибыль, но вот ходят слухи, что ты пользуешься этой конторой не только для законного оформления виз и регистраций.

− Вы имеете в виду фиктивные браки, мой гуру? − поинтересовался Красава.

Ренатов скривился.

− Нет, фиктивные браки – это пустяки и весёлая детская игра, к тому же это почти что законно. Я не про то. Слухи ходят, Красава, что ты приторговываешь девушками. Н а ш и м и девушками, − сделал ударение на слове «нашими» Ренатов. Они уже прошли мимо места, где стояла Танечка, и не заметили, как она при этих словах выпрямилась за кустами.

Красава удивлённо поднял брови.

− И кто же такое говорит?

− Люди. Есть люди, которым я, положа руку на сердце, не доверяю, но прислушаться к такого рода домыслам я обязан: ты же знаешь, что в нашем деле мелочей нет. Америка не Украина, там властвуем не мы.

Красава засмеялся.

− Ну, наши девушки – самые красивые девушки в мире и пользуются заслуженным спросом, мой гуру, но я этим делом никогда не занимался и не занимаюсь. − Он остановился прямым, честным взглядом смотрел на Ренатова.

Тот испытывающее поглядел на него, затем сказал:

− Хочу тебе верить. Учти, если случайно окажется, что эти слухи верны, то голова полетит и у тебя, и у твоей семьи. Потому что наши, украинские, девушки – это святое. Ты меня хорошо понял?

Красава кивнул.

− Вот и хорошо, − кивнул Ренатов, и они снова зашагали дальше. − Кстати, ты когда женишься? Всё-таки возраст уже, могут перестать тебя уважать.

− Не нашёл ещё свою единственную, − усмехаясь, отвечал тот.

− Не понимаю я тебя, Красава. Вон сколько женщин по тебе сохнет, а ты хоть бы любовницу завёл, что ли. Всё бизнесуешь да бизнесуешь…

Теперь они отошли далеко, и больше со своего места Танечка ничего разобрать не могла. Но и того, что она слышала, хватило ей для того, чтобы растерянно сесть на землю. Танечка всегда близко к сердцу воспринимала чужую беду, воспринимала её как свою собственную. Она живо представила себе девушек, обманутых таким вот красавчиком, потом отчего-то ей в голову полезла Настя, у которой, как она знала, сейчас были проблемы с её просроченной визой, но она одёрнула себя, велев себе не надумывать плохого. На её счастье, тут её окликнули сотрудники, что отвлекло её от печальных мыслей; она подняла линейку, поставила её вертикально и стала следить за манипуляциями начальницы.

Они ещё около двух часов бродили по территории парка, потом договорились о работе на следующий день; так как Ренатов должен был быть в отъезде, то им обещали упрощённую процедуру прохода на объект. Про тот разговор она никому не рассказала: мало ли, ещё обвинят в подслушивании, да и вообще неправильно поймут. Потом, по дороге домой, она постепенно перестала думать о нём, и когда вечером ложилась спать, в душе её копошился лишь неприятный осадок от знакомства с сильными мира сего и их выбрыками.







Глава 3. Саша.



Саша торопливо натягивала водолазку, опаздывая на занятия в этот свихнувшийся по всем параметрам университет в Лозанне, где изучала этот не менее свихнувшийся гостиничный бизнес. Казалось бы, что там такого: ключи дал, деньги забрал, комнату потом убрал. Ан нет, накрутили такого, что и в страшном сне не приснится. Саше не раз приходило в голову, что все эти экономические специальности учат отнимать… пардон, зарабатывать деньги своим личным примером. Дескать, смотрите: мы вам рассказываем то, что вы и без нас хорошо знаете, только делаем умный и целенаправленный вид да приделываем непонятные, трудновыговы… трудновы… труд-но-вы-го-ва-ри-ва-е-мы-е термины – а денежку-то вы нам отдаёте, и денежку немалую!

Накануне она до четырёх утра просидела над дурацкой курсовой, потом кое-как перекемарила до половины седьмого: то не могла уснуть от назойливо лезущих в голову авизо да порядков расчёта зарплаты белл-боев с учётом среднестатистических чаевых, то просыпалась от плывущих перед глазами параграфов и иероглифов − недавно приезжали на встречу студенты из Китая; чтобы сделать им приятное, Саше поручали нарисовать приветственный транспарант на китайском языке, и она три битых дня выискивала в словаре подходящие крестики-нолики и, как при царе Горохе, вырисовывала транспарант белой краской по кумачу. Потом китайцы дружно хохотали: оказалось, она не прорисовала две или три палочки, и вместо «Приветствуем вас, дорогие гости из Китая!» получилось «Погрызываем ваши дорогие кости из Китая!» Саша ещё тогда в сердцах припомнила им «плоскость пассажира» − так был подписан самолёт на одних детских кубиках производства Китайской Народной Республики.

В шесть часов под окно подъехал мусоровоз и стал выгружать в себя содержимое контейнера для стекла; что-то у них там, очевидно, заклинило, так как контейнер опустошали бесконечно долго. А как только мусоровоз отъехал, тут же откуда-то приехала скорая, и, надо предполагать, тот мусоровоз загородил ей дорогу, ибо сирена не утихала и не замолкала минут десять. Короче − достойное начало достойного учебного дня в пятницу осенью.

Кое-как поднявшись, приняв душ и позавтракав, она устроилась за ноутбуком и снова принялась мучить «Ворд» невообразимыми заданиями, доводя себя и редактор формул до бешенства. Наконец, вроде бы закончив и глянув на часы, студентка побледнела…

…Тихо ругаясь, Саша натянула удобные сапожки (по местным гористым мостовым на шпильках могли ходить только истинные эквилибристки − если эти эквилибристки к тому же на шпильках повёрнуты, ибо здравомыслящая девушка по европейскому городу скорее пойдёт вообще босиком, чем на каблуках), схватила сумку и вылетела из дома в дождь. Чудом запрыгнув в закрывающиеся двери автобуса, она увидела, что от бега и тряски сумка совсем расстегнулась, и угол ноутбука невозмутимо свисает внизу, угрожая грохнуться и похоронить в своих кремниево-текстолитовых останках всю Сашину работу за последние полгода. Ну что за день! Саша употребляла крепкие ругательства, лишь когда ситуация не могла быть описана другими словами, но что-то в последнее время стало возникать слишком много таких ситуаций! Хорошо, что окружающие пассажиры говорят по-французски, и не совсем поняли лексического значения двусложного существительного с известной математической постоянной в корне этого самого существительного…

…Придерживая ноутбук рукой и задыхаясь, Саша вбежала в аудиторию.

− Ты где пропадаешь? − увидев её, по-английски закричал Энди: они вместе делали этот курсовой, и с утра им была назначена консультация.

− Твою работу делала! − тоже по-английски огрызнулась Саша.

Последовало скоротечное выяснение отношений, потом, дуясь друг на друга, они принялись разбираться в наспех составленных Сашей во мраке предыдущей ночи формулах. Энди находил ошибку одну за другой, ругал свою компаньонку, а та, ошалевшая от бессонной ночи, шипела, что раз он такой умный, то пусть сам эти формулы и выводит, и набивает, а она посмотрит и позлорадствует.

Весь день прошёл на нервах: то оказалось, что компьютер, который Саша на ночь оставила моделировать ковариантные посещения, завис, и теперь придётся всё переделывать, то вдруг объявили, что зачёт по винам состоится на неделю раньше, то есть, на следующей неделе, как раз, когда должен был состояться концерт Джона Лорда (преподавателю, видите ли, срочно понадобилось выступать на симпозиуме в Сарагосе; «бормотологи проклятые, знаю их выступления!» − со злостью подумала Саша), потом она едва высидела три нуднейшие пары. После обеда они с Энди снова уселись за проект, воспалённый мозг её отказывался принимать в себя бесконечные цифры, а дэскоровый зуд, доносившийся из Эндиных наушников, буравил её уши насквозь; потом ей пришлось долго ковырять какую-то не менее бесконечную таблицу в «Экселе»... В общем, то, что сегодня в Монтрё, в небольшом клубе, состоится концерт «Магмы», она вспомнила, уже когда вышла из университета на открытый воздух.

Сперва она хотела махнуть на всё рукой и пойти домой отсыпаться, тем более, что она от этой группы не в самом диком восторге, но потом подумала, что вот она поспит, а «Магма» больше не приедет – мало ли что случается с музыкантами. Вон Настя в Нью-Йорке поход на «Линирд Скинирд» отложила – а клавишник взял и умер, и теперь она его не увидит никогда. Потому она решила: будь, что будет. В гробу высплюсь.

Домой она всё же зашла – оставить ноутбук и хоть чуть-чуть перекусить. Потому на поезд припоздала и отправилась на следующем, зверски убив время на скамеечке под навесом платформы и злясь на себя, на университет, на моросящий дождь и на Главное Управление Швейцарского Бундесбана.

Оказалось однако, что концерт ещё и не думал начинаться, хоть и прошло полтора часа после задекларированного начала. Саша, впрочем, по этому поводу не сильно удивлялась – такие задержки концертов были в порядке вещей во все времена и во всех странах, включая, как ни парадоксально, и Швейцарию. Она просто взяла себе пива, прошла поближе к сцене и принялась грустно размышлять о том, что, кажется, нигде в мире ей не получается чувствовать себя «дома», а не «как дома» − что в Украине с тамошними маразматическими порядками и хамством, что здесь, где несмотря на хорошее знание французского в придачу к английскому, так остро ощущаешь недостаток общения… Вот я, думала она, пришла в гордом одиночестве на концерт, а ведь ходить на концерт без друзей всё равно, что пить одному. Далеко друзья, очень далеко, и интернетное видео всего лишь суррогат. Хорошо хоть Лёша перебрался поближе, в Мюнхен, пусть и без Танечки пока что: обязательно съезжу к нему в гости, когда чуть-чуть разгребусь с учёбой...

Пиво было допито, Саша сходила взять ещё один стакан и вернулась к сцене. После напряжённого дня слабоалкогольный напиток возымел своё действие, и Саша наконец-то почувствовала уносящее в мечтательную даль расслабление, в то время как группа вышла на сцену и начала играть свою музыку.

В обычном своём состоянии Саша вряд ли бы была вдохновлена такими созвучиями, которые эти музыканты извлекали из своих инструментов и глоток, но теперь в ней как будто на время раскололась какая-то защитная стена, и Саша полилась в брешь в этой стене, словно став рекой и в то же время сама плывя по её течению. Мимо неё проносились какие-то смутные тени, красный прожектор казался ей раскалённой звездой, а глицериновый дым – звёздной туманностью, и она всё дальше уносилась по течению куда-то вдаль, где – она знала – были врата в другую вселенную, и там она наконец будет дома…

…Даже когда концерт был окончен, и музыканты, в последний раз поклонившись, удалились, Саша всё стояла, облокотившись на парапет и, покачиваясь, невидящими глазами смотрела вглубь сцены. Только когда задержавшихся посетителей стали деликатно, при помощи натянутой поперёк клуба красно-белой ленты, выпроваживать из клуба, и по её плечу похлопал рукой служащий, Саша пришла в себя. Огляделась, вспоминая, где она, потом посмотрела на часы. До последнего поезда до Лозанны оставалось девять минут тридцать пять секунд.

− Блин! − взвизгнула Саша и бросилась бежать.

Перескакивая через три ступеньки, она выскочила на улицу. Дождь, кажись, и не думал за всё это время прекращаться, лишь усилился. До чего же мерзко на улице! А до вокзала ого-ого сколько чесать. Она ругнулась и припустила во все лопатки по вымокшей улице…

…Задыхаясь, она всё бежала и бежала, почти ничего не видя из-под уже намокших волос. Сейчас будет переулок, по нему можно будет срезать.

ШВАРК!

От удара затылком о мокрую мостовую у Саши в глазах вспыхнули и тут же погасли ярчайшие искры. Свет померк. Она поскользнулась, сворачивая в переулок, и теперь лежала на спине, стоная и не в силах пошевелиться. Очень быстро по голове растеклась одуряющая боль, её замутило, а дождь всё хлестал и хлестал, не прекращаясь ни на секунду.

− Хэлло? С вами всё в порядке? − услышала вдруг она мужской голос, обращавшийся к ней по-английски.

В глазах у Саши уже чуть прояснилось, и она разглядела над собой ладно сложенного, уже пожилого человека, кажется, американца – после производственной практики, когда она работала портье, она почти безошибочно могла определять гражданство любого человека.

− Не знаю, − простонала она по-английски.

− Вы так летели, так летели, меня чуть с ног не сбили, а потом как грохнулись! Это было просто жутко. Давайте я помогу вам встать!

Он взял Сашину руку, перекинул её через свою шею и осторожно приподнял девушку. От перемены позы её затошнило, и она вырвала.

− Оу, оу, аккуратнее! − чуть посторонился американец. Он подождал, пока Саша немного придёт в себя, потом спросил: − Вы сможете идти?

− Кажется, не смогу, − простонала та.

− Ну ничего, ничего. Пройдёт. Думаю, вам сейчас лучше просто спокойно полежать. Знаете, я живу тут рядом, так осмелюсь предложить вам зайти ко мне, прийти в себя, погреться, выпить чашечку чая. Дождь и вправду нехороший.

Саша была сейчас в таком состоянии, что ей было всё равно куда отправляться, лишь бы прилечь. Да и поезд уже ушёл. Поэтому она молча кивнула вежливому американцу, и тот бережно повёл её дальше по улице.

− Меня зовут Терри, я из США. − представился он. − А вас как зовут?

− Саша, − сказала она. Когда-то она недолюбливала своё имя, так как Саш на просторах СНГ миллион, но здесь, в Швейцарии, оказалось ещё больше Алексов, поэтому она теперь представлялась именно так. − Я из Украины.

− Из Украины? − изумился тот. − Вау! Я, признаться, раньше думал, что это где-то рядом с Угандой, но после той вашей оранжевой революции у нас многие узнали о такой стране.

− Да уж, узнали, − Саше было сейчас не до политических споров.

Терри тоже не стал продолжать эту тему, так как они как раз дошли до его дома.

Они зашли в подъезд и осторожно поднялись на второй этаж. Терри, одной рукой поддерживая девушку, другой достал ключи.

− Квартира моя здесь, в Монтрё, не ахти, я сюда прихожу лишь поспать после работы, − извиняющимся тоном сообщил он, открывая дверь. − Живу-то я возле Лос-Анджелеса, у меня там дом, но работать часто приходится летать сюда. Потому пришлось приобрести квартиру.

Саше стало интересно, чем он таким занимается, но очередной приступ головной боли выбросил из головы все мысли. Скорей бы всё это кончилось!

Терри включил свет, провёл её в комнату и помог ей лечь на диван, а сам, сказав, что растворит для неё немного аспирина, ушёл на кухню. В горизонтальном положении в голове у Саши немного прояснилось, и она стала осматривать комнату. В ней царил беспорядок, но беспорядок не холостяка, а женатого человека, которого отправили в длительную командировку, который привык к порядку в доме, но не привык убирать сам. На полу то тут, то там виднелись хлопья пыли, пылью был покрыт и экран телевизора, зато пластинки на полках стояли в полном порядке, и музыкальный центр был ещё тот. Очевидно, музыку этот Терри тоже любит, подумала Саша. Блин, ну что так голова раскалывается!

Послышались шаги – вернулся Терри со стаканом ещё пузырящейся жидкости. Девушка, зажмурившись, выпила его до дна и вздохнула. Кажется, стало легчать.

− Хотите, я заварю чай? − предложил хозяин этой холостяцкой квартиры.

Саша кивнула и посмотрела на него. Стоп. Ничего себе! Она поморгала, не веря своим глазам. Ну да, это он, только постаревший, да ещё в одежде она его сперва даже и не узнала…

− Вы… э… вы Терри Боззио? − наконец решилась спросить она.

У того раскрылся рот.

− Да, я Терри Боззио, а… собственно… вы меня узнаёте?

− Конечно! Вы же барабанили у Фрэнка Заппы! У меня есть дивиди с вашим выступлением, когда вы ещё в одних трусах за ударной установкой сидели и такое выделывали! Супер, вы мне так понравились, я даже практически в вас влюбилась!

Барабанщик Фрэнка Заппы стоял с отвисшей челюстью. Затем прыснул и весело расхохотался.

− Да-а-а, было времечко, незабываемое. Чего нас Фрэнки только делать не заставлял! Ты думаешь, Белью по своей воле в женском платье щеголял на сцене? Как бы не так! Но он очень уважал Фрэнки, и не мог отказать ему, и я тоже. Впрочем, между нами, в том клубе была такая жара, что все завидовали моему наряду. Да мне и самому было весело, в самом деле весело! Однако же, Саша, я так удивлён, что такая молодая девушка, как вы, узнала меня, что вы увлекаетесь нашей музыкой и смотрите наши концерты! Я уже думал, что не осталось молодёжи, которая интересуется направлением Фрэнки. Сами понимаете, не для неподготовленного уха он писал музыку.

− Ну, как видите, мы ещё есть, − Саше уже полегчало, боль вся скукожилась где-то в затылке, и при желании на неё можно было не обращать внимания. − Один мой друг, скажем, наизусть знает большинство альбомов Заппы. Всего на шесть лет меня старше. Так что и он, и я, и мои подруги слушаем-с, и не только Заппу, но и вообще весь классический рок.

− Чёрт побери, кто бы мог подумать! − покачал головой Терри. − Значит, жизнь прожита не зря! Да, я же обещал вам чай. Сейчас, сейчас, − он снова пошёл на кухню.

От аспирина и от такого неожиданного знакомства она уже чувствовала себя настолько хорошо, что смогла присесть на диване и ощупать голову. Шишка сзади была на ползатылка, и хорошо, что волосы смягчили удар. Лёша как-то хвалился, что у него на затылке кость инков; Саша подумала, что от такого падения, какое пережила она, эта кость обязательно вмялась бы этому хвастунишке в его мозг. Потом подумала о Боззио, поймала себя на мысли, что представляла его себе иначе, чем он оказался в жизни: представляла более сумасшедшим, более импульсивным, более разудалым. А он оказался вежливым интеллигентом, не лишённым сострадания и благородства… Всё-таки верно говорят, что в жизни артист часто антипод самому себе на сцене: выплеснув на выступлении какую-то часть себя, после выступления остаётся другая часть – и артист живёт этой частью, пока восстанавливается первая.

Из кухни потянуло ароматом мяты, и вскоре показался Терри с подносом. Он удивился и обрадовался, что Саша уже не лежит, а сидит, и поставил поднос на столик у дивана. Саша взяла чашку и отхлебнула – мятный чай был очень вкусным.

− Так вот и живём, − обвёл руками помещение Терри. − Днём и вечером репетиции, сессии звукозаписи, постоянно приходится задерживаться, приползаешь домой никакой – не первой всё-таки молодости, падаешь на кровать, и на следующий день повторяется то же самое. Подумать только, Америка такая страна, а в ней не могут сделать таких качественных студий, как здесь, в Монтрё. Вот и приходится выкручиваться.

− Да-да: «Мы все приехали в Монтрё…» − пропела дип-пёпловский «Дым над водой» Саша.

− Не говорите. Кстати, Фрэнк очень не любил эту песню, и терпеть не мог вспоминать о том концерте, когда клуб сгорел. Это ж надо было додуматься до такого, запускать фейерверк в закрытом помещении! Хорошо, никто не пострадал. А вообще, Ян, Гиллан то бишь, недавно признавался мне, что самой большой ошибкой своей жизни считает написание этого хита. Вы представляете себе, каково ему почти сорок лет подряд на каждом концерте выводить «Ды-ы-ым над водо-о-ою-у-у»?

− Да уж, представляю, − Саша скривилась, словно вместо апельсина по ошибке отправила в рот пол-лимона. − А народ-то всё требует и требует, и «Дитя во времени» требует, вон как у нас в Донецке скандировали ему: «Спой «Ди-тя во вре-ме-ни»!» Причём по-русски скандировали.

Терри засмеялся и стал рассказывать историю про то, каким образом зрители упрашивали их играть композицию «Титьки и пиво», потом стал травить другие анекдоты из своей богатой гастролями жизни. Чай придал Саше новые силы, и она с жаром расспрашивала старого музыканта о всём, что только могла вспомнить, и тот с удовольствием рассказывал ей, явно испытывая радость от общения с такой интересующейся девушкой. Как и говорил Лёша, сплетни о оргиях Заппы были лишь сплетнями: и он сам, и его коллеги работали как волы, и на возлияния физически не оставалось сил, даже если кто-то и захотел бы их себе позволить.

Терри спросил Сашу про этих самых её друзей, она рассказала ему про Танечку, Настю и Лёшу, как они вместе были счастливы и почти не замечали этого, а теперь вот разбросаны по всему свету. Он заметно огорчился, слушая эту историю, и сказал, что разлука сейчас удел большинства, что он тоже почти не видит свою супругу, выразил надежду, что они соберутся все вместе в самое ближайшее время и искренне пожелал при случае свести знакомство и с ними.

Когда был выпит третий по счёту чай, на часах было уже пол-второго ночи. Потому, несмотря на стимулятор, усталость всё-таки стала снова одолевать Сашу, да и у Терри после трудового дня уже слипались глаза. Он первым предложил постелить ей в другой комнате, и она с радостью согласилась. Заснула она моментально.

Наутро (если можно считать утром половину двенадцатого) Саша проснулась наконец-то выспавшейся за столько-то дней. Голова, слава Судьбе, не болела, немного пекла лишь шишка на затылке. Одевшись, она вышла в зал; Терри ещё не ушёл – запись начиналась лишь в два. Он сказал, что уже завтракал, но составит Саше компанию и посидит рядом.

− Вы не представляете, как я рад нашему знакомству! − говорил он ей, пока та жарила себе омлет: готовить свой омлет она не доверяла никому. − Даже уже начинаю жалеть, что через неделю домой. Надо бы познакомить вас с моей женой, она очень интересная леди, и думаю, вам было бы о чём поговорить. Слушайте, может вы приедете к нам в гости, а? Приглашение можно сделать, сейчас это просто.

− Хм-м-м… − Саша задумалась. Идея эта ей понравилась – и у Терри можно было бы погостить, и с Настей, может, получилось бы увидеться. − С удовольствием, Терри, − она улыбнулась ему. Тут она вспомнила про Лёшу с Танечкой. − Терри, а что, если не только мне, но и моим друзьям приглашения сделать? Думаю, вам было бы интересно и с ними познакомиться. Настя уже там, Лёша и Танечка, думаю, тоже не прочь будут слетать. Как вам такое предложение?

Терри задумался, но по его лицу было видно, что ему эта идея таки тоже нравится. Наконец он сказал, что с удовольствием примет в гости всех их, и они договорились, что он оформит приглашения как раз под Рождество, когда у неё будут каникулы, что Саша, Лёша и Танечка прилетят в Нью-Йорк, заберут там Настю и все вместе отправятся в Лос-Анджелес, где Терри с женой их и будут ожидать.

Пока они решали что да как, омлета не стало. Пришлось распахнуть настежь все окна, чтобы выветрить едкий запах выгоревшего белка и успокаивать соседей, что никакого пожара нет.

Потом Терри проводил Сашу до вокзала. На прощание он поцеловал ей руку и ещё раз пригласил в гости; Саша предложила и ему сделать ответный визит, но тот сказал, что работы у него ещё − конь не валялся, и вряд ли получится на этой последней неделе куда-нибудь выбраться.

Только когда Саша уже входила в вагон, Терри вдруг заметил, что после вчерашнего её куртка сзади всё ещё измазана разводами грязи. Но хоть ситуация и требовала употребить нецензурное выражение, Саша, снимая куртку, лишь весело засмеялась.







Глава 4. Лёша



Лёша дёрнул за цепь, свисающую с потолка и открывающую ворота, и выкатил велосипед из подвальной парковки дома, в котором уже месяца полтора снимал квартиру. На улице стоял погожий день позднего ноября, было свежо, но для него это особым затруднением не представлялось, да и в Германии на велосипеде спокойно можно ездить в любое время года – климат здесь мягкий, хоть и сырой. Осмотревшись на всякий случай, нет ли на дороге безумных летунов на «радлах», как велосипеды называют в Баварии, он тронулся с места и, переключая передачи и набирая скорость, поехал на работу.

Ехать до неё, вместе со светофорами (у немецких светофоров на более-менее больших перекрёстках красный свет горит обычно больше минуты, в то время как зелёный − секунд пять-десять) было полчаса; если бы в тот день была непогода, и Лёша ехал бы общественным транспортом с пересадками, дорога заняла бы у него минут на десять больше, и при этом надо было постоянно подстраиваться под расписание, иначе пришлось бы сидеть и двадцать минут ждать следующей электрички.

Хорошо велосипедисту в Германии, думал Лёша, пролетая мимо стайки лебедей у Нимфенбургского замка: почти везде велодорожки, проложены маршруты по самым живописным местам страны, да и люди понимают прелесть езды на «радле» и при возможности оставляют свою машину дома (или у дома, если есть где запарковать) и едут своим ходом. Не то что в Украине, где большинство вечно крутят баранку (либо мечтают её крутить), торчат в пробках, дышат смрадом, изматывают нервную систему, давятся в метро, но − всё равно никто и не думает пересесть на двухколёсный механизм, потому что, во первых, никаких условий у нас ещё нет, и неизвестно, появятся ли, а во-вторых, и «в-главных» − у нас это, видите ли «несолидно» и «не престижно». Когда-то, работая в Киеве, Лёша заикнулся было о целесообразности приобретения казённых велосипедов для поездок между локомотивным депо и главной конторой, но на него тогда посмотрели как на сумасшедшего и пообещали похлопотать о машине. Машину Лёша, конечно, так и не получил, но совершенно не переживал по этому поводу: добираться пешком у него всё равно почти всегда выходило быстрее, чем когда его подвозило на автомобиле начальство.

Лёша вспомнил про своего тогда непосредственного начальника, хотя импульсивного и обладавшего красноречивой фамилией «Бессердечный» (Саша и Настя когда-то всегда просили Лёшу передавать привет «тому самому Бессердечному»), но человека, с которым смело можно было идти в любую разведку, хотя они порою и схлёстывались по мелочам. Начальник его, главный по электровозному проекту, давал Алексею почти что полную свободу действий и инициативы в отношении пусконаладок и сервисного обслуживания, и Лёша с удовольствием пользовался этой свободой. Он чувствовал себя тогда настоящим хозяином небольшого флота электровозов, к изготовлению которых он сам непосредственно давеча прикладывал руку, почти всегда знал, где какой локомотив и что с ним, у каждого помнил их «подвиги», сам или вместе с напарником их ремонтировал или, когда надо было, по просьбе немцев переделывал. Ему нравилась эта работа, нравилась своей разнообразностью, хотя эта разнообразность часто и не оставляла места для личной жизни: то надо было отправляться на пусконаладку («кузько-заплатку», как говорила любящая придумывать новые слова Танечка; Саша, правда, ей тогда возражала, утверждая, что Лёша на самом деле занимается «пустонакладкой») в Днепропетровск, то ехать в ночь с каким-нибудь «провинившимся» электровозом, то в деловой переписке дружески переругиваться с немцами, то переводить техническую документацию, не говоря уже о ремонтах и сотрудничестве с депо. Иногда немцы сами приезжали на испытания, и тогда работы велись на износ, с раннего утра до поздней ночи, но в крайнем случае Бессердечный, да и напарник, могли Лёшу подменить. В общем, даже киевская жизнь и высасывающий все соки киевский транспорт не сильно портили ему радости от работы, тем более, что то и дело он ездил в Донецк, к жёнушке, а иногда и она приезжала к нему сама.

Но теперь он работал в Мюнхене, и работа заключалась в одной-единственной пусконаладке, пусконаладке и ещё раз пусконаладке. Времени на себя у него было очень мало: как и Танечку его всего занимала работа. То в одну, то в другую смену Лёша со своим теперешним напарником Дитером, который ему годился в отцы, но не совсем так же себя вёл, выполняли одни и те же проверки и отыскивали ошибки, за полтора месяца через их руки прошло уже пять или шесть (уже сбился со счёта) электровозов, и, кажется, номенклатура их изменяться не собиралась. Лёша ехал в Мюнхен с твёрдым желанием работать − он даже не взял с собой гитару − и он работал за центы (по сравнению с другими работниками), работал как одержимый, доказывая всем, что он не просто так занимает эту должность, вместо того, чтобы отдать её какому-нибудь гражданину Германии. Он не жаловался, надолго задерживался на работе и молча сносил раздражение Дитера, когда чего-то недопонимал из того, что немец, отвернувшись куда-то в сторону, произносил на баварском диалекте, часто вносил предложения, и если тот соглашался с ними, то тут же делал вид, что это было предложение Дитера: мол, ты начальник – я дурак. Хорошо ещё, что по сравнению с другими испытателями Лёшин напарник знал много и не утаивал своих знаний. Но, смотря на то, что они делали, задавая вопросы по концепции нового для него локомотива и часто получая ответы в стиле «не-знаю-так-надо», Лёша всё время вспоминал, с какой, в отличие от здешней испытательной станции, доскональностью приходилось знать электровоз и его характер в Украине, и понимал, что здесь всё слишком узко для него, что ещё месяц-другой, и он освоит все требуемые тонкости, а потом либо начнёт тупеть, либо пойдёт вразнос.

Но думать о будущем он пока не хотел. Подъезжая к заводу, он с радостью думал не о работе, а о том, что сегодня должна приехать сдавшая все свои экзамены Саша, а сегодня как раз пятница, короткий день, и после шести вечера он поедет на вокзал её встречать.

Переодевшись в рабочую одежду и отметив время прихода, Лёша поднялся на второй этаж, где мимо нескольких кабинетов начальства прошёл в комнату отдыха пусконаладчиков. Там уже собрался народ с обеих смен (у него как раз была неделя смены второй), он поприветствовал всех, подошёл к Виктору, бывшему своему напарнику из Украины, работавшему теперь с утра. Поговорив о том и о сём, Лёша глянул на стол – там, как обычно, лежала чья-то необъятная газета «Бильд»; с небольшой фотографии на первой странице, как обычно, улыбалась некая девушка топлесс.

− Ничего, − кивнул головой Лёша. Он терпеть не мог порнуху, но обожал ню-арт и хорошо относился к таким вот фотографиям.

− А ты видел, какие они в жизни страшные? − Виктор перелистал страницы и ткнул пальцем в статью с двумя десятками маленьких фотографий, половина − обнажённые девушки, половина − девушки одетые. Статья называлась: «Найди, кто есть кто из Бильдергёлз за последние десять дней!»

− Ну, девушки как девушки, − пожал плечами Лёша.

− Так страшные же! − воскликнул Виктор. − Глянь!

− Витя, − серьёзно посмотрел на него Лёша. − Я ж тебе уже говорил. Некрасивых девушек не бывает. Бывает, что просто мужчина не в состоянии разглядеть их красоты.

− Ага, а сам таких себе не заводишь в подружки! − урезонил его Виктор.

Лёша вспомнил, как разбегались у Виктора глаза, когда они с девчонками останавливались на квартире в Днепропетровске по пути на «Шешоры», и довольно улыбнулся. Потом снова посерьёзнел, но на этот раз нарочито.

− Ну, если она интересная и умная, то завожу, и ещё как завожу! Тем более, в темноте всё равно не видно, − сказал он.

В мужской компании Лёша часто цинично гусарил, так как среди сотрудников ему надо было поддерживать этакий «толстошкурый» авторитет – чтобы больше уважали. И он поддерживал его, да так поддерживал, что собеседники зачастую ошарашено хохотали, кривились и приговаривали: «Лучше бы ты, Лёха, матерился!» (впрочем, тот не матерился только по-русски − зато отводил душу матерщиной сразу на нескольких европейских языках). При этом, как ни могло показаться странным, уважение действительно возрастало. Но, повторимся, Лёха вёл так себя только в мужской компании – с девушками он всегда был самим собой, мол, вот он я, а вы принимайте меня таким, какой есть, или же не принимайте вовсе.

− А вообще какие новости? − поинтересовался у Виктора Лёша.

− Да вот, ноутбук купил. Пытаюсь вот старый добрый «ХР» поставить – ни в какую. Виста не даёт, а в «Биосе» не знаю, где ковыряться. Есть седьмой Виндоуз предустановленный, так он активации требует.

− Ну ничего. Саша вот привезёт лицензионный – попробуем-с!

− Саша? − удивился Виктор.

− Ну да. Сегодня вот встречаю. Зайдёшь в гости?

− Не знаю, как получится… А ты не говорил, что она приезжает.

− Ну, так ты не спрашивал, − парировал Лёша.

− А чем вы будете заниматься? − поинтересовался Виктор.

− На концерт пойдём. И вообще по городу побродим.

− А ещё чем? − подмигнул Виктор.

− Витя. Саша мне как сестра, − очень серьёзно ответил ему Лёша. − И Настя, кстати, тоже. Так что руки у тебя развязаны, но смотри: как брат, я не исключаю вендетты…

В общей комнате никто не торопился. В первые дни Лёша несколько удивлялся, что первые полчаса рабочего времени все спокойно сидят на кухне, пьют кофе, читают газеты и чешут языками – не то, как было на заводе в Днепропетровске, где люди не успевают прийти, как тут же на них набрасываются «быстрей-быстрей, давай-давай!» Все говорят: немцы по определению пунктуальны, точны, любят порядок, работают «от и до» и всегда следуют инструкции, но сведения эти, осмелимся сказать, устаревшие. Лёша ещё раньше наблюдал по Германии там, где приходилось работать: немцы приходят не точно ко времени (впрочем, чаще всего – раньше), очень часто задерживаются на работе, в инструментах поддерживается строгий беспорядок, а инструкции никто не соблюдает до конца просто потому, что в инструкциях этих то и дело зубоскалит бред сивой кобылы. То же относится и к «агрессивности» этого народа; в своё время Лёша долго и безрезультатно убеждал одну женщину, девочкой пережившую Войну, что «дранг нах Остен» давным-давно исчерпался: ещё тогда немцы посмотрели на себя со стороны и ужаснулись тому, что они делали. С тех пор в Германии выросло уже три поколения, в общем-то, счастливо живущих людей, войны не знавших, и, главное, не желающих её знать; естественно, если не брать во внимание отдельных личностей. Ну что ж поделаешь: дураки были всегда и везде.

Лёша не винил ту женщину в таком отношении к немцам. Война нанесла нашим народам такую травму, что только недавно в детских садах перестали дразнить друг друга «немцами». Сам он тоже в своё прошёл через такое мироощущение, но уже давно избавился от него. Он уже долгое время любил Германию, немецкий народ, обожал изучать его культурное наследие, игрывал ранее с немецкой молодёжью в рок-группе, считал немецкий хард- и прог-рок начала 70-х сильнейшими в мире, да и сам в какой-то степени перенял немецкий образ мышления. И не возражал, когда в депо и на заводе их с напарником за глаза и в глаза называли «немцами», однако же, когда один сотрудник однажды назвал их фашистами, Лёша грубо обругал его и сказал ему, чтобы тот подбирал слова − здесь фашистов нет…

…Наконец, допив кофе, Дитер встал.

− Ишак… э-э-э… итак, − проговорил он свой любимый каламбур, − идём?

Лёша зачастую называл его про себя «Дитер Болен», а однажды услышал, как и сотрудники перешучивались с ним, называя его именем этого плодовитого производителя шлягеров, и не удержался от искушения спросить по-немецки, не болен ли Дитер, тут же объяснив игру перевода, чем вызвал общий смех. Дитер, однако, не обиделся – он сам любил игру слов и часто выдавал какие-нибудь прибаутки наподобие «Э-э-эссенцы прэ-эступныкы, тырят пэ-э-эпэльныцы, умныкы» (намекая на выговор жителей Эссена), или «Я голодный, я озяб – в Бухенвальд хочу назад» (здесь намекая на свою родину – он родился недалеко от места, где раньше был этот концлагерь).

− Что у нас сегодня? − спросил Лёша. − Защита локомотива?

− И откуда ты всё знаешь? − съехидничал Дитер.

− Кто лезет на крышу – вопрос, конечно, риторический? − на всякий случай спросил Лёша.

− Ну а ты как думаешь? − хмыкнул тот.

Их электровоз, чёрный «BR 189», известный также как «Дисполок» («Диплодок» по-Танечкиному), стоял на испытательной станции рядом с локомотивами для Бельгии и Австралии с ещё поднятым предыдущей сменой одним из четырёх токоприёмников. Предстояла проверка защиты: для подготовки надо было залезть на крышу, открутить там решётку и пропустить в открывшуюся щель довольно-таки толстый кабель, закрепив его до того на токоведущей шине. Лёша без лишних слов облачился в хитросплетение ремней и карабинов – во-первых, предписание, во-вторых, он и сам боялся высоты и в страховке нуждался. Предписанием было и установить заземление на контактную шину, прежде чем ставить лестницу; это было святое дело, он сам уже однажды спас в Днепропетровске одного рабочего: тот хотел сунуться в преобразователь, но Лёша тогда остановил его и сходил за заземлением. Потеряли десять минут, зато полыхнувшая тогда искра, пожалуй, могла бы сравниться по величине и яркости с теми, которые видела Саша, падая на мостовую: всё-таки высоковольтные конденсаторы − штука опасная. Здесь же, на испыталке, эти конденсаторы показались бы батарейками от карманного фонарика по сравнению с двадцатимегаваттным источником питания напряжением до тридцати киловольт. Пожалуй, после такого шараха в пепел не превратилась бы только защитная обувь, потому Лёша навесил шестиметровую штангу, даже не вспоминая о том, что здесь работают личности, тайком следящие за наличием этой штанги при проверке защиты и втихомолку докладывающие наверх в случае её отсутствия, как про это Лёше рассказал один из пусконаладчиков, тоже выходец из Украины. Да, стукачество – серьёзный недостаток некоторых немцев…

Вместе с Дитером они принесли и установили лестницу. Потом Лёша зашёл в электровоз взять инструменты; проходя по внутреннему коридору, он наклонился ещё раз посмотреть уровень трансформаторного масла, который со вчерашнего дня ни с того ни с сего, каким-то волшебным образом вдруг повысился; в этот момент у него из кармана вывалился ключ-четырёхгранник и с прощальным дребезжанием канул куда-то в подпольную утробу электровоза. Лёша с трудом сдержался, чтобы не заорать: уже второй раз он навсегда лишился инструмента, так как по какой-то непостижимому полёту конструкторской мысли по обе стороны прохода тянулись щели, попав в которые, любой предмет тут же катился в глухой желоб под настилом и кабельным коробом, и, чтобы достать его, теоретически надо было разбирать весь локомотив.

− Что там, Алекс? − подошёл Дитер. В отличие от Саши, Лёша представлялся немцам как «Алекс», чтобы им было легче запомнить: они-то и «Алексей» с трудом выговаривали.

− Ключ-четырёхгранник, − сквозь зубы проговорил Лёша. − Что за шайзконструкцион!

− Ну ничего, − постарался успокоить его Дитер.− У всех здесь их столько уже туда попадало, что если бы изъять все те инструменты, то можно было бы открывать лавку по их продаже.

Лёшу это мало утешило, взяв что надо и бурча немецкие ругательства вперемешку с английскими и вкраплениями венгерских, он полез на крышу. Там он пристегнулся карабином к шине и принялся раскручивать пресловутую решётку, один за другим складывая болты в пакет.

Когда он уже раскручивал последний болт, в стоящем рядом жёлтом, «бельгийском» электровозе включили главный выключатель, в нём загудели вентиляторы, и вдруг раздался оглушительный «бах», от которого Лёша дёрнулся и, если бы не страховка, слетел бы с крыши.

Наступила тишина, потом зазвучали возбуждённые голоса, кто-то куда-то побежал, кто-то нёс огнетушитель – явно там что-то случилось серьёзное. Лёша восстановил равновесие, дрожащими пальцами докрутил болт, отцепил карабин, осторожно спустился по лестнице и пошёл глянуть, что ж там такое произошло.

Внутри «бельгийского» электровоза было больше места, чем в Лёшином «Дисполоке», но теперь почти всё пустое место было занято сотрудниками; один из них четырехгранником открывал дверцу шкафа преобразователя. Из-за дверцы струился дымок, когда её наконец сняли, пыхнул клуб дыма и пахнуло едкой мерзостью.

− «ИГБТ» взорвался, − застонал тот, кто открывал шкаф.

Лёша присвистнул. Силовые «ИГБТ»-транзисторы (на немецкий манер) размером с видеокассету были одними из главных компонентов всего электровоза, каждый из них стоил как небольшой автомобиль. Одного из них больше нет. И ладно просто сгорел бы, чего не бывает, да и запчасти есть, но взять и взорваться! Лёша подобрался поближе, вглядываясь в шкаф. Ну конечно: липкая серая силиконовая масса, охладитель модуля, разбрызгалась по всему преобразователю вместе с чёрными зёрнами − матовыми остатками корпуса транзистора, покрыв грязным слоем всю электронную и неэлектронную начинку и развороченные токоведущие шины. Неслабо бахнуло, однако…

Все вокруг тараторили, спорили, ругались − Лёша не понимал и половины. Кто-то, вроде, говорил, что чья-то защита не сработала, кто-то доказывал, что это «ИГБТ» бракованный подсунули, кто-то ещё кого-то поминал – в общем, искали виновных. «И здесь тоже так, − грустно думал Лёша, − несомненно, сам человек так устроен, что для него в первую очередь главное – найти виновного и отвести вину от себя, а устранять последствия уже потом». Потом он вспомнил свою Танечку, вспомнил, что она никогда никого ни в чём не обвиняет, и поправил себя: «подавляющее большинство» людей так устроено! Или, подумал он, быть может, Танечка не совсем человек?

В общем, ему там делать пока было нечего, потому, разобравшись для себя в причине взрыва, он вернулся на свой электровоз, спустил кабель и, ожидая Дитера (тот и так то и дело всё время пропадает куда-то, а тут ещё такой инцидент, как можно пропустить такое?), достал телефон, набил Танечке СМС-ку о какой-то чепухе, через минуту получил ответ и улыбнулся. Телефон, конечно, обуза, но всё-таки иногда и приятно так вот просто обменяться мыслями с любимым человеком. Лёша и вправду скучал по своей жене, часто думал о ней, знал, что такой девушки, как она, нет больше нигде, и оттого то и дело дивился, как же это они сподобились найти друг друга? Естественно, все те разговоры в мужской компании оставались лишь разговорами – кроме Танечки, ему не нужен был никто.

Потом он набил СМС-ку Саше, та ответила, что она уже сидит в поезде, в таком-то вагоне с такой-то стороны и скоро отправление. Лёша тут же написал ей, что обязательно её встретит именно у такого-то вагона и именно с той стороны, в тот момент позабыв о том, что в Цюрихе ей ещё надо будет делать пересадку. Затем подумал о Насте, ещё раз перебрал в памяти их переписку, вспоминая, не проговорился ли он про их с Сашей и Танечкой тайный замысел приехать к ней в гости – нет, вроде бы партизанил как следует. Он вспомнил, как по интернет-видео сообщил женушке о Сашином предложении ехать в Америку, и как она обрадовалась такому путешествию. Он тогда хотел было предупредить, что в их бюджете брешь будет пробита ощутимая, но увидев, как горят её счастливые глазята, воздержался − чтобы не испортить настроение своей девочке.

После чего принялся читать руководство по «пустонакладке», уверенный, впрочем, что всё равно что-нибудь придётся делать не так.







Глава 5. Лёша и Саша



Так получилось, что Лёша чуть не опоздал к поезду. У Дитера часто так случалось, что он целый день ходил руки в брюки, а под вечер вдруг ему срочно требовалось разводить бурную деятельность. Так было и в тот день, и если обычно Лёша ничего против этого по большому счёту не имел (он и сам всегда старался довести работу до конца) то сегодня он еле сдерживался, чтобы не сказать: «Может, хватит?» Он, конечно, говорил Дитеру о приезде своей «фройндин», тот в свою очередь желал ему оттянуться как следует, но к концу рабочего дня, кажется, позабыл, что сегодня Лёше надо уходить вовремя. Наконец, когда в цехе уже почти никого не было, Дитер вспомнил всё:

− Что ж ты не напомнил раньше? − удивился он.

− Работа, − развёл руками Лёша.

− Давай, беги! − отпустил его Дитер.

Но бежать уже было поздно, и он, оставив велосипед на заводе, пошёл на электричку, «эс-бан», как называют её немцы, чтобы ехать прямо на вокзал.

К счастью, эс-бан доехал до вокзала без приключений, и когда Лёша вышел на нужную платформу, поезд из Цюриха только заходил в необъятный зёв тупикового мюнхенского вокзала. Лёша поспешил к тому месту, где должен был быть Сашин вагон, и остановился, ожидая. Наконец, поезд стал, двери подошедшего вагона открылись, и из него начали выходить люди. За старушкой с двумя палочками-костылями последовала большая горластая компания с лыжами, рюкзаками и карематами, потом вышла семья каких-то итальянцев и, наконец, девица с ризеншнауцером. Саши не было. Лёша посмотрел на другой конец вагона, но и там не было её знакомой стройной фигурки. Достав телефон, он набрал её номер, ему залопотали что-то по-французски, по контексту он догадался, что «абонент не может принять ваш звонок». Чертыхнувшись, Лёша стал оглядываться, прошёл немного вперёд, вернулся, в голову стали лезть всякие нехорошие мысли. Он отчего-то вспомнил историю про мужика, который как-то ехал из Киева в Донецк. Перед отъездом его друзья накачали спиртными напитками до беспамятства, в вагоне погрузили его на верхнюю полку и позвонили в Донецк, чтобы там встречали «бревно». Донецкие друзья, однако, бревна в купе не обнаружили и сильно переволновались; впрочем, немного позже выяснилось, что бревно в пути потихоньку пришло в себя, познакомилось с ехавшей в том же купе женщиной и, не доезжая до Донецка, вместе с ней сошло в Красноармейске.

Но ведь Саша не бревно! Куда она делась? Лёша решил пройтись назад; миновав несколько вагонов, он, наконец, увидел её уже на выходе из перрона: она стояла с рюкзаком и беспокойно оглядывалась по сторонам. Лавируя между лыжниками, он подлетел к ней.

− Саша, фуф! Ты где была?

− Как где? Вот в этом вагоне! − Саша облегчённо указала на первый по ходу движения вагон. − Привет, кстати!

− Ой, извини, привет! − Лёша забрал у Саши рюкзак. − У тебя телефон сел?

− Да, я хотела написать, что не в том поезде тебе вагон назвала, а телефон, как назло, вырубился.

− Ну, в общем, это уже неважно. Пойдём?

Формальным поводом приезда Саши в Мюнхен был концерт группы «Йес», она долго ждала возможности посмотреть на этих ветеранов и послушать, что они из себя представляют сейчас, а также − осмотр этой столицы Баварии в качестве туристки. Но на самом деле ей и Лёше просто хотелось увидеть друг друга, развеяться после изматывающей работы и учёбы, которая ещё хуже работы, выбросить из головы всю повседневную чушь и просто подурачиться, как в старые добрые времена.

Сперва они поехали к Лёше домой. По дороге Саша рассказывала, как она добиралась, как в Инсбруке чуть не отстала от поезда – выскакивала фотографировать потрясающую панораму, как уже в Германии к ней приставал какой-то немец, который чего-то от неё хотел, а чего – она так и не поняла.

− Всё никак не могу немецкий нормально выучить! − с досадой жаловалась она.

− Ничего, у меня французский тоже не пошёл, − с гордостью, не меньшей, чем досада Саши, признавался ей Лёша. − Только «Мсье, же не манж па сис жюр».

− Ну вот, тебе хорошо, с такой фразой ты во Франции с голоду не помрёшь. А вот мне что в Германии делать?

− Как что? Приезжать ко мне в гости, − отвечал тот. − И вообще не прибедняйся, у тебя целый семестр немецкого был, «данке щён» сказать сможешь.

− Ты думаешь, что-то в голове после всего осталось? − хмыкнула Саша. − Ладно, лучше расскажи, как там Танечка!

− Ну как, − вздохнул Лёша, − привет тебе передаёт. Говорит, нет времени: вовсю разбивает парк Ренатову.

− А, это который раньше мясо на базаре продавал?

− Он самый, − подтвердил Лёша…

Наконец, они добрались до Лёшиной квартиры – надо было оставить вещи и поужинать перед концертом. Саша передала ему приглашения Терри Боззио для него и Танечки, пожелав, чтобы в посольстве у кого-нибудь челюсть да отвисла, когда этот кто-то увидел, кто именно их приглашает, впрочем, особых надежд ни она, ни он не тешили. По обоюдному согласию был поставлен «Красный» альбом группы «Кинг Кримзон»; пока Лёша чистил картошку и жарил её (кухня располагалась непосредственно в комнате, потому они друг друга не только слышали, но и видели), Саша между разговором осматривала апартаменты, отметив чистоту в помещении: Лёша явно готовился к её визиту.

− А что то за камень? − показала она на минерал терракотового цвета на этажерке в углу комнаты.

− О, когда-то могучая доисторическая река нанесла много красного песка в своё русло, тот в конце концов слежался и затвердел. Тысячи веков этот песчаник лежал глубоко под землёй, пока несколько десятков лет назад не был извлечён из недр нашего с тобой Донецка. Теперь он здесь и наполняет эту комнату энергетикой родного края, − Лёша и сам посмеивался и тому, что говорил, и своей сентиментальности.

− Да ты прям поэт. Так всё-таки, откуда этот камень?

− Бить не будешь? Крутить пальцем у виска не будешь? Тогда скажу. Он с того самого террикона.

Саша закричала «о Боже!» и схватилась за голову. Этим летом Танечка и Лёша, «эти Ливандовские», как иногда говорили Саша и Настя, повели её в так называемую «санзону»: недалеко от их дома почти что в географическом центре Донецка раскинулся пустырь-балка на месте бывшей шахты, сорок лет как канувшей в небытие. По словам очевидцев, тогда на том месте царил настоящий Мордор: тут и там дымились и излучали едкое зловоние кучи породы и мусора, отстойники наполняли окрестности тошнотворным смрадом, а протекавший по балке ручей Бахмутка скорее напоминал сточную канаву, чем гидрографический объект. Но потом шахту закрыли и разобрали, балку кое-где засадили акацией – и природа взяла своё. Выросла трава, вернулись животные, и санитарная зона понемногу превратилась в живописный уголок дикой природы посредине города; на основании её прихотливого ландшафта Танечка даже когда-то делала свой дипломный проект – разбивала парк, правда, только на бумаге.

О прежнем безобразии напоминали разве что кое-где торчащие полуразрушенные бетонные глыбы да живописный террикон, именуемый «Ложей Сфинкса». Когда лет пятьдесят назад с него, как полагается, снимали верхушку, выяснилось, что внутри него порода спеклась и не поддавалась ни бульдозеру, ни отбойному молотку. Так и остался террикон стоять с конической горкой между деревьев на террасе и большущим коржом сверху этой горки, издалека и правда очень похожим на сфинкса; со временем, правда, «сфинкс» от дождей и мороза разрушился, но часть коржа и название всё равно осталось. Его довольно часто посещают отдыхающие, Лёша рассказывал друзьям, что даже как-то видел издалека на корже обнажённую девушку – она спокойно стояла себе и купалась под лучами летнего солнца; Танечка же предполагала, что та девушка просто кому-то позировала.

Именно на этот террикон Ливандовские хитростью и заманили Сашу. Наверх-то они поднялись, и Саша в самом деле нашла достойным внимания открывшийся глазам пейзаж города с лесопосадкой, прудом у подножья террикона, жилмассивы вдали… Но когда пришло время спускаться, то Саша запаниковала: её кроссовки не были приспособлены для спуска по осыпающемуся склону, даже по «пологой стороне». Её вели под руки, то и дело кто-нибудь из них поскальзывался, провоцируя пескопад; наконец, порядочно вымазавшись в пыли, они спустились на землю, и Саша заявила, что больше с ними не пойдёт никуда и никогда. Впрочем, вскоре она остыла, но только после того, как немного отмылась дома у Ливандовских…

…Через какое-то время ужин был готов и съеден, и молодёжь поехала в филармонию. Для Саши каждый концерт ещё был событием, она немного волновалась, хотя и не показывала своё волнение. Лёша в своё время посетил столько выступлений, что в конце концов пресытился, и шёл на «Йес», по большому счёту, «для галочки», однако присутствие Саши поднимало у него настроение, и они вместе получили большое удовольствие от сложной, перекрученной музыки, виртуозной гитары Стива Хау, ломового баса Криса Сквайра и неземной, феерической атмосферы шоу.

− Сашик, спасибо тебе большое, что вытащила старого дурака из дома! − сказал ей Лёша, когда они уже вышли из филармонии.

− Вот видишь, а говорил, что сыт по горло, − упрекнула его Саша.

− Саш, ну это ж другое дело. Сидишь себе спокойно, расслабляешься, музыку слушаешь…

− Рано тебе ещё расслабляться, пенсионер. Смотри, летом на «Оззфест» поедем!

− Тебе стал нравиться металл? − удивлённо поднял брови Лёша.

− Нет, просто есть такое слово: «надо!» − глаза Саши горели ведьминским огнём.

− Посмотрим, − вздохнул Лёша. − А вообще, хорошо, что мы все ещё застали старичков. Ведь ещё несколько лет, и они перестанут выступать совсем от старости… а потом и помирать начнут… Как Стив Хау сегодня – господи, какой он уже дряхлый! Саш, мне казалось, что это последний концерт в его жизни…

− Да, но и играл он так, словно это последний концерт в его жизни, − воскликнула Саша. − Видел, как он в конце разошёлся? Даже подпрыгивал.

− А техника! Я был раньше твёрдо уверен, что «Хлопoк» играется в две гитары, а он, оказывается, играет его один! − Лёша грустно вздохнул. − Блин, неужели его через несколько лет уже не будет?

− Да ну тебя, не будет! − оборвала его Саша. − Но если честно, Лёш, это тоже одна из причин, почему я хожу на их концерты. Чтобы отдать им дань уважения, пока они ещё есть на этом свете.

− Я тоже, Саш! Помнишь, я рассказывал про Артура Брауна, как он был счастлив, что его хоть кто-то ещё помнит, когда я и ещё несколько человек брали у него автографы? Мне кажется, им это очень важно – знать, что их творчество не канет в Лету, что их знает и ценит не только их поколение, но и молодёжь тоже.

− Да, Терри Боззио мне почти то же самое говорил…

…Уже было пол-второго ночи, когда эс-баном и дежурным трамваем они наконец добрались домой. Пока Лёша чистил зубы, Саша от нечего делать включила телевизор и стала переключать каналы. Она знала, что иногда по немецким каналам передают интереснейшие старые концерты и музыкальные передачи, но только в это время – глухой ночью. Сегодня, видимо, ничего не передавали, но зато при очередном нажимании кнопки на Сашу с экрана вывалились трясущиеся телеса с номерами телефонов и похотливыми возгласами.

− Что, и у вас тоже такое? − позвала она Лёшу.

Тот выглянул из ванны – санузел, в отличие от кухни, был от комнаты отделён.

− О-о-о, што мы шмотрим, − с щёткой в зубах, пропел он. − Для тех, кто не может зашнуть?

− Ливандовский, ты пошляк! − отвернулась от него Саша.

− Ну, не обижайся, я же в шутку. Да, здесь услуги рода «закольцованной ленты» тоже практикуются, а я, признаться, не знал, что и у вас в Швейцарии такое есть. Вообще, у некоторых моих знакомых Германия ассоциируется в первую очередь с жёстким порно: «я-а, я-а, фик михь, я-а!» И это при том, что для таких съёмок задействуют далеко не только немок, чаще всего − девушек именно наших.

− Я знаю, − вздохнула Саша. Реклама по телевизору кончилась, и пошёл ролик, где неубедительно ласкали друг друга две девушки, причём одна явно была на грани обморока – и отнюдь не благодаря экстазу.

− А теперь, Сашик, попробуй представить себе, что одна из них – твоя дочь…

− Да ну тебя! − резко оборвала его Саша и переключила на следующий канал…

Лёша выделил Саше всю свою двуспальную кровать, себе же постелил где-то между «спальней» и «столовой», на ковровой дорожке, на которой как-то больше недели ночевал его напарник − когда они только приехали в Мюнхен. Тогда он быстро нашёл себе квартиру, а потом приютил Виктора, которому жильё то искать было лень, то он всё время перебирал варианты, так что Лёша всё время подшучивал над ним, мол, «лучше я поживу у Лёхи в прихожей на коврике, чем…» и т.д. В конце концов Виктор таки нашёл себе апартаменты, причём получше и поудобнее Лёшиных, но заплатил за это недельным неудобством и просквозил на этом коврике себе спину. Теперь же для Лёши наступила расплата за свой острый язык; расплату эту он, впрочем, стоически выдержал обе ночи, что Саша у него гостила.

Пожалуй, оттого он и встал раньше её, хотя и сам любил поспать подольше на выходных, и когда Саша проснулась, макароны были уже почти готовы. После, как говорит Танечка, мыльно-рыльных процедур и завтрака они принялись разбирать Лёшины новые пластинки. Несмотря на напряжённый рабочий график, Лёша находил время шнырять по пластиночным магазинам в поисках редкостей, интересностей и просто «маст-хэвов», увлечение это длилось у него не первый год, и было собрано уже более тысячи виниловых дисков самых различных музыкальных направлений. Диски покупались Лёшей в Германии и различными способами переправлялись домой. Ему удалось пристрастить к пластинкам и Танечку, да так пристрастить, что не раз ему приходилось выслушивать её упрёки: зачем тот предлагает её поставить компакт-диск, когда «у нас же это есть на виниле». Саша пластинки не собирала, но тоже любила рассматривать эти большие цветастые конверты, вживую ощущать виниловый вес музыки в своих руках, и она всегда привозила Ливандовским из Швейцарии что-нибудь вкусненькое. Один раз она попробовала послать несколько пластинок им по почте, но какому-то почтальону, по-видимому, они тоже пришлись по душе и до адресатов не дошли. Такая уж у нас почта: нет бы ей радоваться каждому заказу в наше время, когда СМС-ки заменили телеграммы, а электронные письма − бумажные…

Наконец, собравшись с мыслями и просто собравшись, они вышли в город. Витя отписался Лёше, что наконец-то расшевелил свой ноутбук, и в гости к ним, скорей всего, не зайдёт («Вендетты испугался?» − предположила Саша), так что руки были развязаны теперь у них. Целый день они, не торопясь, бродили по Мюнхену, иногда заходя в какое-нибудь кафе погреться; Лёша захватил видеокамеру и документировал происходящее. Сперва они осматривали Старый Город, правда, осматривали не только они – толпы туристов были труднопроходимые, а они оба терпеть не могли скоплений народа и потому почти бегом прошли от Карлсплатц через Мариенплатц и ратушу до Изарских ворот. Потом они спустились к речке Изар и зашли в Дойчес Музеум – у Лёши был абонемент в этот необъятный музей науки и техники, и он мог бесплатно проводить туда вместе с собой ещё одного человека. Саше, впрочем, там быстро надоело, и они отправились дальше – на Олимпийские Угодья, где поднялись на высокий холм и полюбовались открывшейся панорамой спорткомплекса, стеклянные крыши которого словно висели на кольях и были растянуты тросами.

− А ведь мы с тобой на терриконе, − вдруг сказал Лёша.

− Как на терриконе? − удивилась Саша, оглядываясь вокруг на аккуратно подстриженную травку, симпатичные заросли кустарника и мощёные плиткой дорожки холма.

− Ну да. После войны сюда свозили весь строительный мусор, оставшийся после бомбардировок, и сваливали в кучу. Мюнхен был разрушен настолько, что битого кирпича образовалась целая гора. А потом эту гору засыпали землёй, облагородили, и вокруг разбили парк.

− Хм, − подивилась Саша.

− Но это ещё ничего, − продолжал Лёша. − Вот в Магдебурге точно таким же образом засыпали землёй и превратили в парк огромную городскую свалку. Засыпали, а потом пробурили в этой куче скважины, вставили туда трубы и теперь газом от разложения мусора снабжают небольшую электростанцию.

− Вот сволочи, − одобрительно покачала головой Саша. − А помнишь, у нас, на выезде из Курахово? «Задраить люки» и прочее?

− Да помню, − скривился и рассмеялся одновременно Лёша. Мусорник тот даже зимой не давал забыть о своём присутствии, и в машине на время проезда мимо него всегда приходилось закрывать подачу воздуха в салон. − Но знаешь, в окрестностях того же Магдебурга есть такая свалка, что от неё за километр разит! Куда там тому Курахово.

− Зато у них хоть в одном месте мусор сложен, − возразила Саша. −А у нас чуть попадается какой-нибудь симпатичный природный уголок, так его сразу всякой дрянью заваливают…

Так они допоздна ходили по городу, Лёша то и дело рассказывал какие-нибудь занятные истории, Саше, в свою очередь, было интересно глянуть на резиденцию баварских королей, на Английский Сад, на Терезийские Луга, где осенью проходит праздник пива Октоберфест, наконец, на лавочку, на которой Лёша давным-давно ночевал после концерта группы «Блэк Саббат», в сквере на месте бывшего городского кладбища.

В десять часов вечера они были в районе Зендлингерских Ворот, немного уставшие, но всё ещё в приподнятом настроении. Лёша как раз говорил ей, что не так давно на месте вон той транспортной развязки был большой овощной базар, как вдруг Саша обратила внимание на флаг семи цветов радуги, висящий над каким-то магазином.

− Ух ты, магазин для геев! − развеселилась она.

− Да уж, тут целый райончик такой, − поведал ей Лёша. − Видишь, вон ещё флаги болтаются!

У Саши было сегодня игривое настроение, потому она предолжила:

− Лёш, а давай в какой-нибудь гей-клуб зайдём! Никогда не бывала!

− Фу! Саша! Да ну тебя вообще! − резко запротестовал Лёша.

− Та давай, не ломайся! − смеясь, стала уговаривать его Саша. − Один раз ведь живём! Когда ещё попадём сюда? Ну своди меня, ну пожалуйста!

Лёша заколебался.

− Так тебя ж не пустят! − возражал он.

− Чего не пустят?

− Ты же девушка!

− Притворюсь мальчиком.

− Ты совершенно не похожа мальчика.

− Ливандовский, ты же сам изрекал «в темноте всё равно не видно»!

− А длинные волосы?

− А у самого какие были? − припомнила ему Саша. Когда-то Лёша носил огромную гриву, почти до пояса, но волосы были чрезмерно густые, плохо расчёсывались, а однажды из-за них Лёшу чуть не засосало в охлаждающую башню электровоза, после чего он крепко задумался и – подстригся. Теперь у него было лишь немного лишних косм на затылке и ушах; но Саше этого было мало, того расстрига она ему не простила и при всяком удобном случае поминала ему его преступление.

− Ну ладно, уговорила. Только стой… м-м-м, что ж такое с тобой сделать? О, у тебя помада с собой?

− Да, − Саша, догадываясь зачем, достала её из сумочки.

− Давай! − Лёша взял у неё палочку и при свете фонаря принялся хорошенько намазывать ей губы, отчего они через полминуты приобрели довольно вульгарный вид. Затем он попросил румяна, тени для глаз, и вскоре Саша, до того носившая на своём симпатичном личике лишь лёгкий макияж, крикливо преобразилась.

− Ну вот, теперь ты хоть немножко похожа на мальчика, который пытается быть похожим на девочку. Будешь пассивным.

− Ливандовский! − возмутилась было Саша.

− Лапотенко! − одёрнул он её. − Это была твоя идея!

− Ладно, чёрт с тобой. Идём!

Давясь от смеха, они пошли по улице мимо радужных флагов и, наконец, зашли в заведение под многообещающим названием «Крафт Акт». Пройдя мимо бара, они подошли к двери, где стоял утончённый швейцар; взяв с них плату за вход, он посторонился и учтиво пригласил их внутрь:

− Битте зер, майне херрен!

«Херрен… мдя!» − подумала про себя Саша, спускаясь под руку с Лёшей по лестнице. Только она одна знала, каких усилий ей стоило сохранять невозмутимость на лице − ей так и хотелось расхохотаться. По Лёше же, весёлость которого испарилась при пересечении порога «Крафт Акта», она видела, что тот уже сожалеет о своём малодушии, и старалась как-то его подбодрить, но безрезультатно.

Наконец, они зашли в полутёмный зал, мало чем отличающийся, впрочем, от ресторанных залов для лиц традиционной ориентации: разве что стены были увешаны чёрно-белыми фотографиями обнажённых мужчин спортивного телосложения, да на рампе танцевал под евро-поп накаченный мачо в плавках, которому то и дело аплодировали с возбужденными криками. Они заняли свободный столик неподалёку от входа, к ним тут же подошёл симпатичный официант, Лёша, десять лет не употреблявший спиртного вообще, заказал апфельшорле (газированный яблочный сок) для себя и тёмное баварское пиво «Кошкенброй» для Саши; заказ принесли на удивление быстро.

Тем временем накаченный мачо закончил своё выступление, галантно поклонился и под одобрительные аплодисменты и крики «Цугабе!» скрылся за кулисами.

− А что, ничего, мне нравится! − шепнула Лёше Саша.

− Небось, в женских клубах женщины не танцуют! − возразил Лёша.

− Тебе мало клубов мужских? − урезонила его Саша. − А если честно, я и не припомню, чтобы где-нибудь были знаменитые лесби-клубы.

− А если бы они были, ты бы зашла в такой на огонёк? − хитро прищурился Лёша.

− Так, Ливандовский!

− Что, Лапотенко?

− Ничего!

Тем временем включили музыку, и Лёшу передёрнуло. Из всего творчества группы «Куин», которую он очень любил и почитал, он терпеть не мог одну-единственную песню – и они поставили именно её. Неизвестно, отчего композицию «Боль так близка к наслаждению» записали и вставили в альбом – может, материала не хватало, а может, по каким-то личным соображениям продюсер их сочинить такую дрянь заставил − но она в истории осталась, и теперь вот ласкала слух собравшихся здесь гомосексуалистов. Лёша всегда с отвращением относился к этому психическому отклонению и не скрывал этого, несмотря на кричащие на него со всех сторон заверения, что «здесь нет ничего такого». Потому его бесило, что Фредди Меркюри, мужика без всяких гвоздей и к тому же зороастрийского вероисповедания, записали после его смерти в голубые и теперь носятся с ним как с «флагманом нашего движения» − только потому, что он немного отличался от других людей, причём не в сторону сексуальных предпочтений. Что ж поделаешь – Лёша родился в стране, где мальчиков учили быть Мужчинами, а девочек – Женщинами, он таким вырос и считал это правильным.

Задумавшись, он не сразу заметил, как к их столику подошёл статный, мускулистый молодой человек, почти ничем не отличавшийся от настоящего – только у глаз были подведены карандашом стрелки.

− Добрый вечер, − обратился он к Лёше по-немецки с заметным акцентом. − Можно мне пригласить вашего друга на танец?

«Началось!» − подумал Лёша, но к Саше таки повернулся:

− Ты как насчёт плясок?

− А почему бы и нет? − шепнула та. − Мужчина видный, приятный, можно и потанцевать!

− Ну смотри, кто не спрятался – я не виноват.

Он повернулся к мужчине и кивнул ему. Саша, готовая в любой момент прыснуть, встала, протянула руку, тот галантно принял её и повёл к танцполу. Лёша остался за столом, уныло потягивая свой апфельшорле и наблюдая, как танцуют его подруга и этот незнакомый человече. Надо было отдать должное: танцевал тот классно, вдохновенно и со смаком вёл своего «партнёра», и улыбавшаяся Саша явно получала большое удовольствие от этих раскованных движений. Лёша смотрел на них с завистью: чего-чего, а прилично танцевать за свою жизнь он так и не научился.

Он случайно перевёл взгляд от них на столик у танцпола и осёкся: прямо на него смотрело разукрашенное чудо, причём в перьях – перья торчали у него из-под повязки на лбу. Увидев, что Лёша на него смотрит, чудо улыбнулось и постучало себя по запястью. Лёша тут же вспомнил песню «Щелчок по запястью» группы «Квин», где те упоминали про этот общепринятый среди голубых пригласительный жест и предостерегали от такого времяпрепровождения, и помотал головой, а чтобы чудо не обиделось, показал на Сашу и развёл руками: мол, я не один. Отвернувшись от танцпола, он чуть не подскочил: другое чудо уже сидело за их столиком.

− Халло! − произнесло оно по-немецки. − Простите, можно присоединиться?

− Ну, уже присоединились! − ошалело ответил Лёша. Да что ж он такой популярностью тут пользуется? Нет, конечно, он хоть и не качок, но жилист, и настоящий крафт-акт теоретически мог бы кому-нибудь устроить (его часто на работе ругают за то, что гайки закручивает так, что их потом с трудом отворачивают), вот только практикой заниматься − нет, лучше уж выпить яда.

− Меня зовут Юрген, − приветливо продолжал подсевший.

«А, пёс с тобой, поговорим!» − подумал Лёша, решив про себя разыграть-таки роль, и представился.

− По акценту я слышу, вы иностранец? − осторожно спросил Юрген.

− Да, я из Украины.

− О, зупер! И как там наши?

− Э-э-э… − Лёша долго не мог подобрать русского слова, а потом искал его немецкий эквивалент. − Зажимают.

− Да-да, он говорил, там тяжко, − Юрген ткнул пальцем в перстнях в сторону танцующей пары.

− Кто «он»? − не понял сразу Лёша.

− Серж, вот он танцует с твоим другом. − Юрген вздохнул, − Он тоже из Украины. Приедет на пару дней, и снова улетает на месяц, на два. Я любил его и до сих пор люблю. Ты не представляешь, Алекс, какая у него ранимая душа, у Сержа! Он скрывает это, но мне он не раз открывал её, эту душу. Представляешь, он даже плакал, когда рассказывал мне, каково у вас в Украине!

− И что же он рассказывал? − стало вдруг интересно Лёше.

− Он говорил, что в его кругу если узнают, что он гей, то его расстреляют, но сперва изнасилуют и что-то ещё про паяльник. Это правда?

− Вообще-то нет, впрочем, смотря в каком кругу, − ответил Лёша. − А почему ты не с ним?

Юрген снова вздохнул. «Боль близка к наслаждению», наконец-то закончилась, но, очевидно, диск менять не стали, потому что сразу зазвучала квиновская же «Друзья останутся друзьями», и Саша, как видно, снова была приглашена: теперь на медленный танец. Юрген, увидев это, чуть привстал было, но снова сел.

− Мы расстались, − поведал он. − Уже второй месяц как. Он очень ветреный, мой Серж, я тогда не смог сдержать своей ревности, он обиделся и ушёл. Но, Алекс, я не теряю надежду, что мы снова будем вместе! Впрочем, что я всё про себя да про себя. Расскажи что-нибудь о вас с другом.

− Ну, что рассказать. Его тоже зовут Алекс, мы с ним сейчас в отпуск выбрались, решили поехать в Мюнхен развеяться, ходим, снимаем друг дружку на камеру, в общем - отдыхаем…

− Скажи, ты его сильно любишь? − вдруг перебил его Юрген.

− Ну… да, а что? − на этот раз не соврал Лёша.

− Раз любишь, тогда мой тебе совет – уходите отсюда поскорее, − Юрген участливо смотрел на Лёшу.

− Почему это вдруг? − Лёша ощетинился: он очень не любил, когда его выгоняли.

− Потому что ты не представляешь, как он умеет охмурять. Вон, смотри! − Юрген показал пальцем на танцующих.

Мужичина теперь хмелем обвился вокруг Саши, ритмично раскачивался с ней из стороны в сторону, рука его шарила у неё по спине, он что-то шептал своему партнёру на ухо, отчего та заливалась смехом. Лёша покачал головой и повернулся к Юргену.

− Ну, за Алекс я не боюсь, она верная.

− Она?

− Ой, он верный, я просто не очень хорошо немецкий знаю.

Юрген всё равно хмурился, в его глазах Лёша вдруг явственно увидел злобный проблеск убийственной ревности. «Ах, вот в чём дело!» − наконец-то понял он.

− Впрочем, мы, пожалуй, последуем твоему совету и уйдём, как только они дотанцуют, − заверил он Юргена.

Тот, наконец, успокоился, кивнул головой и, сказав в оправдание, что его ждут, куда-то удалился, а Лёша вздохнул с облегчением. Вдруг ему в голову пришла идея. «Хм, а почему бы и нет? − подумал он. − Потом посмеёмся!» Он достал камеру и включил её.

По старой привычке глядя через глазок, он прицелился и нажал пуск. Немного поснимав кружащуюся пару, он перевёл объектив с танцующих на интерьер, так что в кадр попали и разноперные посетители, и снова вернулся к парочке. «Во зажимает, во зажимает! − думал он. − Кто бы ему сказал, с кем он танцует?»

Внезапно он отдёрнулся от камеры и посмотрел обоими глазами. Серж остановился, словно наткнулся на преграду, а улыбка Саши моментально исчезла. Она с силой оттолкнула своего партнёра, хлопок пощёчины заглушил даже голосину Фредди Меркюри.

У Леши бывало иногда, что его тело само начинало принимать защитные меры ещё до того, как опасность доходила до сознания; так было, когда он подростком в первый и последний раз попробовал девяностошестипроцентный «Ройаль» - до него дошло, что надо запить, когда ноги его пробежали уже половину расстояния до крана на кухне; так было, когда одноклассница-хулиганка брызнула в мужскую раздевалку «Черёмушкой», и он первым выскочил оттуда, пока остальные смеялись и ещё не поняли, что произошло; так было, когда он как-то бессознательно выдернул Танечку с дороги какого-то психа-велосипедиста, внезапно налетевшего из-за какой-то толпы людей. Так случилось и на этот раз: он очнулся, уже когда летел вместе с Сашей на пол, слыша за собой грохот падающего тела, треск ломающихся стульев и звон бьющегося стекла. Лёша, впрочем, сразу припомнил, как кинув камеру на стол, бросился вперёд, чтобы отвести Сашу от удара, который в исполнении этого замахнувшегося уже верзилы мог бы, пожалуй, свалить бугая, на лету сгрёб девушку и краем глаза заметил, как Серж попал кулаком в пустоту, потерял равновесие, по инерции спотыкнулся о его ногу и полетел вперёд.

− ЭТО ЖЕНЩИНА!!! − заорал Серж по-русски из-под груды ломаной мебели, битой посуды, мятых грязных скатертей и рассыпавшихся цветов.

Лёша огляделся: все кругом остолбенели, тем более, что русского языка здесь никто не понимал. Но долго этот ступор продолжаться не мог, потому он вскочил, рывком поднял ошеломлённую Сашу, крикнул ей «Бежим!» и, схватив по дороге куртки, всё ещё снимавшую что-то камеру, рюкзак и сумочку, бросились по лестнице наверх, кинув по дороге швейцару какую-то купюру, когда тот попытался их остановить.

Выбежав на улицу, они припустили к станции эс-бана, одеваясь на ходу, через некоторое время за ними послышался топот дюжины ног: разобравшись, что к чему, оскорблённые мужичины погнались за ними; впереди грохотал подошвами Серж. Со стороны, наверное, это была очень забавная картина − смотреть на гонки этих наштукатуренных особей в пёстрых хламидах и военных мундирах − но Лёше и Саше было не до смеха. Саша так быстро не бежала даже в вечер знакомства с Терри Боззио, но Лёша всё равно схватил её за руку и буквально тащил за собой, сбегая по ступенькам эскалатора и мчась по переходам. В конце концов им повезло: они вскочили в стоящий на подземном перроне эс-бан, и дверь электрички закрылась перед перекошенным лицом Сержа, который заколотил было кулаками по стеклу, но, увидев, что поезд трогается, отскочил и, тяжело дыша, смотрел, как разгоняется этот мотор-вагонный состав.

Хватая ртами воздух, Саша и Лёша повалились на сиденья.

− Ну, ты этого хотела? − немного отдышавшись, спросил её Лёша.

Саша всё ещё не могла сказать ни слова. Наконец она кое-как восстановила дыхание.

− Да, Лёша, такого я от них не ожидала…

− Что ж там между вами произошло?

− Руки распустил, мерзавец! − Саша была вне себя. − Ну ладно сгрёб, ну ладно всякую пошлятину на ухо шептал, так потом вообще полез сам знаешь куда!

− А он что, по-русски шептал?

− Нет, по-французски. Я сказала, что француз, а он как давай изгаляться во французском словоблудии! Я некоторых слов даже и не слышала никогда!

− Но Саш, мне показалось – тебе нравится!

− Нравится! − фыркнула та. − Просто мне было весело, хотелось приключений и узнать, чем всё это закончится. А так обычно я разговоры такого пошиба пресекаю на корню.

− Ну, теперь мы с тобой знаем, чем это заканчивается. Еле ноги унесли, − подытожил Лёша. − Сейчас тебе бумажную салфетку найду, вытри косметику, а то люди косятся.

Он поковырялся в рюкзаке, попутно выключил, наконец, камеру, достал салфетку и протянул её Саше. Впрочем, пора уже было выходить, и косметику Саша вытирала уже на трамвайной остановке – они единодушно решили этим вечером приключений больше не искать, а ехать прямо домой.

Дома у них ещё хватило сил посмотреть отснятое за день, понемногу они успокоились, и эпизод грязных танцев вызвал у них дружный смех. Оказалось, что Лёша, бросаясь под Сержа, на стол кинул камеру так, что в один угол кадра часть событий после пощёчины всё-таки попала, и Саша, поглядев на происшедшее со стороны и, на этот раз ужаснувшись, поблагодарила его за спасение; тот махнул рукой и сказал, чтобы она не благодарила, что он сам не знает, как это у него получилось.

На следующий день Саша уехала. Они договорились, что каждый из них сам позаботится о визах и билетах до Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, Саше из Лозанны было добираться легче через Париж, чем через Мюнхен, но Лёша уговорил-таки её лететь всем вместе через Мюнхен, впрочем, уговорил он её без особого труда. Наконец, тепло обнявшись, они распрощались, подивившись, что расставание предстоит всего лишь на какой-то несчастный месяц.







Глава 6. Настя



− …Привет, Настя! − зазвучала в трубке родная речь. − Что ты сейчас делаешь?

− О, Оксана, привет! Завтрак себе готовлю, − ответила Настя, другой рукой заливая вафли сиропом . − А ты?

− А я сегодня Порфирий.

− Какой Порфирий? − не поняла Настя.

− Ну Иванов. В смысле, разгрузочный день у меня.

− А, солнцем питаешься?

− Каким солнцем? − теперь уже не поняла Оксана.

− Ну, был человек в одной телепередаче: ничего не потребляет, кроме солнечных лучей, − стала рассказывать Настя. − Он вообще, абсолютно ничего не ест – солнце и только солнце. Выходит так из своего подвальчика с утра, становится под лучи восходящего светила, и три-четыре часа стоит и заряжается, заряжается… А потом идёт в свой подвал и запивает там солнце чаем, молоком, мёдом − вот только в передаче не говорили о количестве молока и мёда, которым это солнце запивается!

На том конце провода засмеялись. Потом Оксана спросила:

− Так ты приходишь к нам сегодня?

− Нет, я сегодня скупляюсь: холодильник пустой, да и Дженнет просила…

− Скупляешься? − переспросила Оксана.

− Ну, это в Донецке так говорят. Скупляться – значит покупать различные продукты и вещи, в большом количестве и, часто, в разных местах.

− Ну тебя с твоими донбассизмами! То «скупляться», то «тормозок», то «буряк», то ещё чего-нибудь ляпнешь… − посетовала Оксана. − Как не наша, в самом деле. Ну ладно, расскажи лучше, как у тебя там с визой.

− Как с визой… − вздохнула Настя. − Ходила вот вчера по тому адресу, что нам в почтовый ящик кинули, ну, в ту фирмочку по регистрации с шефом-русским, тот был очень мил, но сказал, что просрочено уже намного, и что единственное, чем он может помочь – это фиктивным браком с каким-нибудь американцем.

− А ты?

− Оксана, ну ты же знаешь, как я отношусь к такого рода делишкам! Вот так просто связать себя, да ещё с каким-то незнакомцем?

− Так ты его никогда и не узнаешь! − начала уговаривать её Оксана.

− Ну и что? Оксана, прости, я не могу тебе в двух словах объяснить, что для меня есть замужество.

− Эх, странная. Это ж всего лишь штампик!

− А скольким этот штампик уже жизнь искалечил? − начала выходить из себя Настя.

− Ну, ладно, не будем ругаться. − отступила Оксана. − Всё же это твоя жизнь. Ну так что, так-таки никаких больше зацепок?

− Ну, он сказал, что постарается помочь мне и перезвонит, если что-нибудь надумает, − Настя повертела в руках его визитку.

− Будем надеяться, что надумает. А то первый же полицейский патруль тебя цап – и в обезьянник, а потом бай-бай домой!

− Ох, не трави душу!..

Поболтав ещё с Оксаной и договорившись на завтра, Настя повесила трубку и села завтракать – вафли уже пропитались и набухли, а блинчики давно просились прочь из микроволновки. Как-то летом обормот Лёша в письме посоветовал ей «в июле не объедаться блинчиками по-португальски», разгадав эту загадку путём перевода её на португальский язык, Настя месяц с Лёшей не разговаривала. Блинчики она брала в магазине интернациональной кухни «Фаина-Феерия» неподалёку от дома Оксаны, в не менее интернациональном многоэтажном Айви Хилле; однако с плющом этот райончик связывало лишь то, что Настю всегда несколько плющило от контактов с жившими там в изобильном количестве выходцами из постсоветского пространства. Если быть честными до конца − она общалась с Оксаной и Ко постольку-поскольку, потому что все они были для неё словно из другого мира, и особых общих интересов у них не наблюдалось; языковой аквариум и различие мировоззрений с местными жителями в конце концов привели к тому, что она сблизилась-таки с людьми, не интересными для неё – причём отнюдь не из патриотических чувств. При этом она ещё больше стала скучать по своим старым друзьям, живущим сейчас кто где придётся, и мечтала о том, чтобы они наконец-то все собрались вместе, приехали сюда и разделили бы с ней её впечатления, открывая и для себя эту интересную, сложную, необъятную Америку…

На кухонных часах было начало одиннадцатого; эти часы когда-то смастерили Ливандовские и подарили ей на Новый Год: вместо циферблата − пластинка-сингл группы «Назарет» с песней «Этот ночной полёт», такой себе намёк для неё, чтобы она почаще прилетала к ним в гости. Дженнет они тоже понравились, и она сама посоветовала Насте повесить их на кухне. Саше тогда тоже подарили похожие часы, с песней «Счастливчик» группы «ЭЛП»; правда, она как-то писала Насте, что с этой её учёбой правильнее было бы как циферблат использовать другую сторону этого сингла – «Острие ножа».

Из-за разницы во времени Настя могла общаться с родными, и друзьями только с утра, до часа дня, а ей ещё предстоял поход в супермаркет, потому она поскорее приговорила свой завтрак и уселась за ноутбук.

Вообще она любила и кушать, и звонить по интернету в небольшом саду у дома, но на дворе стояла вторая половина декабря, и даже в окрестностях Нью-Йорка с его мягким климатом на улице было мерзковато, потому приходилось сидеть дома. Поболтав с мамой и старшим братом в Донецке, она нажала было на вызов Танечки, но тут же вспомнила, что она уже неделю как не дома: после «расправы над парком Ренатова часть первая» работать по холоду стало невозможно (просто в парке замёрзла земля), и всех разогнали по отпускам. Танечка не стала упускать такой возможности и, благо виза у неё была, улетела в гости к Лёше в Мюнхен – а тот Интернета дома пока что не держал и по делам переписки ходил в Интернет-кафе.

Вообще что-то в последнее время в переписке с ними Настя стала замечать какие-то заминки, недомолвки, нестыковки в том, что писали ей Саша и Ливандовские; особенно подозрительным выглядело лицо Лёши, когда они недавно говорили по Интернету. Её это настораживало, но в глубине её души вдруг ни с того ни с сего затеплилась какая-то надежда, хотя она ещё не отдавала себе в том отчёт. Надежда выражалась в почти что всё время приподнятом настроении, с которым она готовила дом к приближающемуся Рождеству вместе с её подопечными двумя мальчишками, погодками Сэмом и Беном, пересоленными (но в меру) ужинами и в сияющем личике, на которое теперь редко не оборачивались мужчины на улице (по правде говоря, они редко не оборачивались и раньше).

После интернет-конференции Настя собралась, взяла ключ от машины и поехала «скупляться». Давно уже прошло то время, когда она приближалась к машине со стороны водителя с паническим страхом, да и коробка-автомат почти всё за неё делала, но водить она всё-таки побаивалась, даже по такому спокойному коттеджному городку, как Сауф-Орэнж (был ещё Ист-Орэнж, был и просто Орэнж, жители которого до сих пор кичились, что именно в их городке изготавливались первые серийные фонографы Эдисона; Норд-Орэнжа, правда, не было, потому что на его месте почему-то располагался Вест-Орэнж). Впрочем, Настя после первых минут езды потихоньку успокоилась: её «Форд», или как она его называла, «Фстреченный Около Развязки Дохлым», хоть и видел уже не одну американскую зиму, но ни одной русской зимы на своей трансмиссии не испытал, поэтому служил ей пока верой и правдой, и его уверенная мощь понемногу наполнила Настю безмятежностью.

Она вспоминала, как недавно впервые решилась прокатиться по хайвею. Всего два выезда ей надо было проехать, потому она ехала себе шестьдесят миль в крайнем ряду и смотрела, как её обгоняют и не обгоняют. «Словно плывёшь по реке, реке разноцветных автомобилей, − думала она, − вдали проплывают леса домов, над рекой то и дело проносятся мосты указателей, мелькают прибрежными волнами ограждения… Так умиротворённо, скорости не чувствуешь совсем, следи себе за знаками да перестраивайся, когда надо…»

Но расслабляться на дороге нельзя: сворачивая на перекрёстке, Настя немного зазевалась.

− Иха дэль дьябло!!! − заорал отскочивший из-под её правого переднего колеса мужчина.

«Чёртова кукла», − механически перевела про себя с испанского Настя, затем её охватил испуг. Она глянула в зеркало заднего вида – позади неё на одной ноге скакал некто мексиканской наружности, одной рукой он держался за ступню, другой грозил ей и ругался, правда, что именно он кричал, из-за закрытых стёкол Насте уже слышно не было. От испуга она прибавила скорость и скрылась за поворотом; через полминуты испуг этот у неё сменили чувство стыда и угрызения совести. «Господи, − думала она, − что же я наделала? А если я его искалечила? Блин, ещё и с места преступления сбежала, трусиха». Она затормозила, развернулась и поехала обратно. На перекрёстке человека уже не было, не было его видно и на примыкающих улицах.

Настя постояла, оглядываясь по сторонам, затем сделала круг и снова поехала в сторону «Пиф-Паф Марка», как назывался супермаркет, в котором она делала покупки. «А если он обратился в полицию? − в панике думала она. − Чёрт, как же я Дженнет подвела! Впрочем, доказательств у него нет, свидетелей тоже, машина не поцарапана, может, обойдётся?» Но совести её таких подачек было мало, и она терзалась всю дорогу, правда, на этот раз ведя машину уже очень внимательно.

Происшествие немного забылось, когда она с тележкой и длиннейшим списком носилась между рядами в «Пиф-Паф Марке», или тщетно, или успешно отыскивая самые различные продукты питания. «И куда оно всё девается? − думала она, не без страха взирая на всё растущую гору упаковок в тележке. − Неделю назад же только ездила, и снова столько же набирать надо! Семья из четырёх человек, а какие же все проглоты! Немудрено, что Сэм уже начинает толстеть…»

Наконец список был почти что исчёркан, и Настя направилась к кассе. Простояв какое-то время в очереди и поздоровавшись с кассиром, она со вздохом стала кидать в тележку обратно то, чем она до того минут семь нагружала воющую от натуги резиновую ленту. Счёт она даже не глянула – просто, чтобы волосы не становились дыбом. Погрузив на стоянке всё в багажник машины, она поехала в «Фаину-Феерию», купить чего-нибудь и для себя.

В «Феерии», как всегда, царил Вавилон: люди на десятках языков обсуждали между собой, как она полагала, какие продукты им купить, а какие припрятать в карман. Настя воровством никогда не занималась, да и смысла большого в том не было, потому она просто как можно быстрее прошла мимо рядов с подозрительными деликатесами для неё, но обычным кушаньем для жителей стран Центральной и Латинской Америки, − к отделу русских товаров.

Здесь были настоящие солёные огурцы и сушёная вобла, маринованные грибы и консервированные борщи, артёмовская соль и крупы, блинчики и пельмени, русская водка и жигулёвское пиво, и прочее, и прочее − всё то, чего днём с огнём не сыщешь в супермаркетах типа «Пиф-Паф Марк». Сегодня Насте нужна была гречка; перебирая пакетики различных сортов, она с улыбкой вспомнила рассказ Лёши о немецкой передаче, в которой повествовали: «Вот это растение называется «гречка», но привлекательно оно не только красивыми цветочками – её семена даже можно есть!» После чего показали кусок хлеба, намазанный сверху гречневой кашей, и немца, который, укусив этот бутерброд, замычал от удовольствия.

Вдруг ей показалось, что на неё кто-то пристально смотрит. Повернув голову, она увидела в мексиканском отделе какого-то латиноамериканца: она успела заметить, как тот дёрнул головой, отворачиваясь от неё, и погрузился в созерцание колбасок. Настя оторопела, давнишний мексиканец снова всплыл в памяти. «Следят? − запаниковала она. − Заметили, как я его придавила, и решили разобраться? Так, спокойно, здесь народа много, он не посмеет ничего сделать. А может, мне всё это только кажется, и я напрасно себе надумываю?»

Она наобум схватила один из пакетиков с гречкой и пошла к кассе, краем глаза следя за соглядатаем: тот взял какую-то колбаску-чорризос и стал что-то на ней высматривать. На Настю он больше не глядел, и та, стоя на кассе, решила наконец, что всё это ей действительно показалось. Тем более, что пока она шла до машины, хвоста, вроде бы, не было.

Домой она доехала без приключений и немного успокоилась. Выгрузив продукты, она пошла в свою комнату, переоделась и легла с ноутбуком на кровать. Так как комнатка её была маленькая, то пришлось гитару, покоившуюся до того в своём мягком чехле на постели, снова переставить к шкафу. Электрогитару «Гибсон SG», подержанную, но оттого не менее классную, она купила для своего брата, игравшего в одной очень известной в Донецке блюзовой группе; но не знала, как её переправить в Украину. Вообще, у неё была очень музыкальная семья: дядя был клавишником в донецкой группе «Домашний воск», мама − учительницей в музыкальной школе. Танечка и Лёша как-то навсегда одолжили её маме пластинку рок-оперы «Иисус Христос Суперзвезда»; с тех пор прослушивание арий Яна Гиллана, Муррея Хэда и Ивонны Эллиман прочно вошло в программу музлитературы школы, в которой даже не было компакт-проигрывателя. Сама Настя замечательно играла на фортепиано, правда, очень стеснялась своего умения и никогда не играла даже для самых лучших своих друзей.

За ноутбуком она просидела недолго: вдруг зазвучала «Свободная птичка» группы «Линирд Скинирд» − это звонил ей телефон.

− Алло, Анастасия? − услышала она приятный мужской голос, обращавшийся к ней по-русски.

− Да, это я, − тоже по-русски ответила она.

− Добрый день, это Сергей Станиславович вас беспокоит!

− О, Сергей Станиславович, здравствуйте! − Настя удивилась и обрадовалась: ей звонил шеф той самой фирмы, в которую она вчера ходила справляться о визе.

− Знаете, я вчера и сегодня занимался вашей проблемой, и, кажется, нашёл способ, как вам помочь!

− Не фиктивным браком? − Настя постаралась приструнить скакунка преждевременной радости, вдруг во весь опор запрыгавшего в её груди.

− Нет, что вы! Гораздо всё лучше! Видите ли, университет Беркли набирает сейчас студентов на свои курсы для дальнейшего поступления на какой-нибудь факультет. При этом – слышите? − иностранцам оформляют визы, независимо от того, просрочена предыдущая или нет, они просто на неё не смотрят.

− Не может быть! − Настя боялась поверить тому, что слышала. Она сама хотела этой весной пойти на какие-нибудь курсы, время свободное у ней было, а тут − столько зайцев под пулю скачет! И курсы, и, в будущем, поступление, и, главное, – виза!

− Но это так! И послушайте − я завтра так и так должен буду лететь по делам в Калифорнию, поэтому было бы очень удобно и для меня, и для вас отвезти сразу туда ваши документы. Поэтому такое вам предложение: давайте встретимся сегодня вечером в кафе «Крадунс», что в вашем Сауф-Оранже, разберёмся с документами и всё обсудим. В девять вас устроит?

− Да, да, конечно устроит! Спасибо вам большое.

− Да не за что благодарить! Вы же помните, что услуга платная?

− Ну конечно помню! − чуть обиделась Настя.

− В общем, захватите ваши документы, три фотографии, обязательно возьмите паспорт и – в девять я вас жду!

Попрощавшись, Настя нажала «сброс» и откинулась на подушку. Неужели так всё просто? Неужели у неё снова будет виза, и она сможет наконец-то слетать домой, и не будет чувствовать себя здесь на птичьих правах? А потом ещё и в Беркли поступить, если получится!

Хлопнула входная дверь, и Настя услышала голос Дженнет в прихожей:

−…Нет, к сожалению, клоунами мы вас обеспечить никак не сможем, все артисты сейчас брошены на Санта-Клаусов. Сами понимаете, Рождество!..

Хозяйка дома Дженнет работала в ивент-компании, которая организовывала различные мероприятия и праздники. Дни напролёт по телефону она беседовала с заказчиками, предлагала, соглашалась, улещивала, искала компромиссы... Работа была нервной, и после таких телефонных разговоров к Дженнет, в общем-то, доброй и отзывчивой, лучше было не подходить. Тем не менее, Настя всё равно вскочила и бросилась в прихожую, где скромно стала у двери, ожидая окончания переговоров.

−…А воздушные шарики у нас двух видов, − снимала Дженнет свои сапожки, − обычные и гелиевые. Гелиевые дороже, зато все малыши их любят… Ну, если привязать к пальчику, то не улетят… Как улетит, вы знаете, сколько надо шариков, чтобы поднять в воздух четырёхлетнего бутуза?.. Ну о’кей, пусть будут обычные... О’кей, тогда до завтра? Гуд бай!

Дженнет сбросила вызов.

− Соновабитч! − ругнулась она. − Клоунов ему подавай. Да ему самому без грима выступать можно! Хай, Анастасья, что тебе? − повернулась она к своей работнице.

− Хай, Дженнет, можно мне сегодня на вечер отпроситься, на девять часов? − Настя с трудом успокаивала своего скакунка.

− На вечер? Зачем это? − Дженнет глядела на неё, уперев руки в боки – всё же за два года жизни рядом с украинкой что-нибудь да переймёшь.

− Дженнет, мне позвонили – могут сделать визу! Сегодня надо документы сдать!

− Правда? − та тут же сменила гнев на милость. − Тогда конечно можно! Только почему так поздно?

Настя рассказала, почему, и Дженнет уже с радостью повторила, что Анастасья конечно же может пойти, а она сегодня сама уложит спать своих ненагляднёночков. И сказала Анастасье, чтобы та пошла в сад и привела в тепло деток, которых она только что привезла на машине из школы.

Настя пошла в сад. «Ненагляднёночки», или, как она называла их про себя, «малолетние кошмарики», как раз привязывали кошку за хвост к ёлочной ветке; та визжала, извивалась, но ничего не могла поделать – её лапки были связаны верёвочками. «И когда они успели?» − подумала Настя. Тут мальчишки увидали её, бросили кошку и подбежали к ней.

− Насти, Насти, Насти-Насти-Насти, − заорали они хором.

Неизвестно, кто в школе им сказал про уменьшительно-ласкательное от «Анастасия», но теперь этим эквивалентом русского слова «противное» они её доставали уже вторую неделю. В школу младший пошёл только этой осенью, Настя было вздохнула посвободнее – она теперь хоть могла поспать до пол-десятого − но, как говорится в седьмом следствии Закона Мэрфи, «всякое решение плодит новые проблемы». В своём учебном заведении они набирались такого, от чего на лоб полезли бы даже глаза учительницы общеобразовательной школы микрорайона «Азотный» города Донецк, Украина. Чего стоили одни разговоры братишек, когда Настя их купала! Не говоря уже про уже полностью сформировавшийся словарь нецензурной лексики, табакокурение (старший бросил было ещё год назад, но теперь, когда в школу пошёл и младший, за компанию зачадил вновь) и прочие вредные привычки…

С трудом угомонив их, Настя загнала Сэма и Бена в дом и вернулась туда сама, предварительно развязав бедной кошке лапки и выпустив её на улицу. Дженнет уже приготовила обед, сама приготовила, если можно считать «готовкой» вскрытие двух банок с консервированным супом и разогрев их содержимого в микроволновке.

После обеда, ознаменовавшегося выдавленным кем-то втихаря на Настин фартук кетчупом, Дженнет сослалась на дела и уехала, а мальчишки ринулись к компьютеру. Настя справедливо считала, что дрыгаться на компьютере вредно для здоровья детского (и не только) организма, и в своё время пыталась переключить мальчиков на другие игры, в частности, научив их играть в подкидного дурака. Поначалу это действительно помогло, братья позабыли про компьютер и дулись в карты дни напролёт, но потом стало известно, что они обучили этой жульнической игре одноклассников и принялись обдирать наивных детишек как липку, играя с ними на деньги. Колоду у них отобрали, а Насте сделали строгий выговор с занесением, после чего Бен и Сэм снова вернулись к монитору компьютера.

Только одно могло в конечном итоге отвлечь их от этого, да и любого другого развлечения, только одно могло сделать их шёлковыми и послушными. Настя, посмотрев на них, как жадно они оккупировали стол с мышью, клавиатурой и джойстиком, вздохнула и, закинув бельё в стирку, пошла готовить это самое «одно». Она пошла готовить на ужин борщ.

Когда она, только приехав из Украины, в первый раз сварила это национальное блюдо, Дженнет, попробовав пару ложек, сказала, что вкус, конечно, очень интересный, но ей… э-э-э… жидкое, горячее и острое есть сейчас противопоказано. Зато дети, казалось, просто сошли с ума. Они тогда три раза требовали добавки, дочиста облизали ложки и тарелки; потом Настя поймала их, когда они забрались в холодильник выловить из кастрюли пару картофелин. Очевидно, домашняя еда из натуральных продуктов оказалась для детей настоящим откровением после полуфабрикатов и «Макдоналдса».

С тех пор каждый вечер, когда был сварен борщ, превращался в праздник: для мальчиков − праздник вкуса, а для Насти – праздник послушания.

Уже была брошена капуста, когда в дверях показались два веснушчатых носика: мальчики прибежали на аппетитный запах.

− Анаста-а-асья-а, налей бурщи-и-и, − затянул Бен.

− Ага! Уже Анастасья! − улыбнулась она. − А как же «Насти»?

− Нет, нет, Анастасья! − вторил Сэм. − Ну пожа-а-алуйста!

− Сэм, ну ты же знаешь, что борщу надо настояться. Пойдём пока погуляем!

− Пойдём, пойдём! − запрыгали они.

Они гуляли до самой темноты, точнее, гуляли мальчики, а Настя просто сидела на лавочке и следила, чтобы они и соседские мальчишки друг друга не поубивали. Затем они отправились по домам; после купания, символического приготовления уроков (назавтра у ребят был последний учебный день) и ужина с вернувшейся Дженнет (та борща не ела и откушала только второе, откушала, надо сказать с удовольствием – Настину гречневую кашу с ростбифом она в своё время оценила-таки по достоинству) можно было сказать, что Настя наконец-то расправилась на сегодня со своими обязанностями. Дженнет пожелала ей «ни пуха ни пьера» (эта русская фраза ей в своё время понравилась, видимо, понятным ей намёком на Дикий Запад и обычай выносить негодяев из города измазанными в дёгте и перьях), и окрылённая Настя помчалась в «Крадунс».

На улице было светло от фонарей и гирлянд: хоть до Рождества оставалось ещё четыре дня, но многие уже украсили свои дома мишурой и лампочками. «Какими все становятся верующими, когда подходит Рождество или Пасха! − почему-то подумалось Насте. − А праздник прошёл – и всё, вера уходит куда-то на второй план, и каждый что хочет, то и делает. Но попробуй только им указать на их поведение, как сразу начинается «ты что, думай о чём говоришь, конечно верую, а ты что, самая умная?» Лучше тогда уже вообще ни во что не верить. Или – вот! − лучше верить в друзей. Не в приятелей, не в хороших знакомых, а − в друзей»…

Уже подбегая к «Крадунсу», Настя вдруг остановилась: она вспомнила, что забыла дома паспорт. «Ах, растяпа! − подумала она. − Ну ничего, попробую уговорить Сергея Станиславовича, чтобы вместе с ним подъехать на его машине к Дженнет и забрать...» Успокоив себя таким образом, Настя толкнула дверь и вошла в кафе.

Так как был понедельник, то и народу в этом ирландском заведении, довольно часто посещаемом ей, было немного. Сергей Станиславович уже сидел за столиком у окна, увидев её, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. Настя не могла не признаться себе, что он ей очень нравился: статный, красивый, с развитыми мышцами, но при этом вежливый и, как она заключила по разговору, эрудит: короче, настоящий мужчина и джентльмен.

Она поздоровалась и присела за столик.

− Что вам заказать, Анастасия? − спросил Сергей Станиславович.

− Пожалуй, молочный коктейль, − ответила Настя.

Тот с улыбкой развёл руками − мол, какие проблемы?

− Одну секундочку! − извинился он, вставая.

Сергей Станиславович подошёл к барной стойке, сделал заказ, сел на табурет, дождался, пока коктейль будет готов (при этом то и дело поглядывал на Настю и подмигивал ей); когда бармен подал ему бокал и вернулся к своему бейсбольному матчу, он, вставая с табурета, случайно повернулся к Насте спиной, отчего-то немного замешкался, но тут же повернулся и с милой улыбкой направился к столику.

− Ваш коктейль, − протянул он ей заказ.

Настя поблагодарила и стала потягивать его через трубочку. «Наверное, бармен чересчур увлечён матчем, что коктейля приготовить не смог приличного, − пронеслось у неё в голове, − горьковатый какой-то…»

− Вы помедленнее пейте, − посоветовал ей Сергей Станиславович. − Можете горло застудить.

− Ничего, я привычная, − Настя говорила правду: в детстве им с братом часто покупали одно мороженое на двоих, и ей пришлось научиться уписывать холодную сладкую массу за обе щёки – иначе после этого сорванца ей почти ничего бы не досталось.

− Итак, − начал Сергей Станиславович, − по телефону про Беркли я уже вам в общих чертах рассказал, с моей стороны документы я уже подготовил, а вам теперь надо будет заполнить несколько анкет и подписать несколько бумажек. − Он достал из дипломата какие-то распечатки. − Ручку вам дать?

− Да, пожалуйста, − сказать про паспорт Настя как-то позабыла.

Она взяла ручку, бумаги и стала вписывать в чистые поля анкет то, что от неё требовали строгие вопросы. «Так, − сконцентрировалась она, − «Фамилия»: Моторыкина… «Имя»: Анастасия… «Дата рождения»: двадцать четвёртого декабря тысяча девятьсот затёртого года… блин, день рожденья скоро, а я и забыла… «Секс»… ой, что это я? «Пол!»: женский… «Семейное положение»: «многосемейная» написать, что ли? Нет, надо писать как положено – «незамужняя»… Националь… национа… да блин, что я прочитать никак не могу???»

Буквы вдруг заплясали как угорелые. Настя в ужасе уставилась на них, - буква «N» играла с буквой «а» в чехарду, а все остальные вдруг собрались вокруг буквы «i» и стали отбивать ей поклоны; сама буква «i» подбоченилась, и над ней появилась ещё одна точка: получилось «ї». Настя отшвырнула от себя лист и подняла глаза на Сергея Станиславовича: тот покрылся волосами, и над ним порхали барбариски. Он каким-то странным взглядом смотрел на неё, из его ноздри вылезал фиолетовый червячок с барабанными палочками в лапках, а рога сами по себе покачивались из стороны в сторону. До смерти перепуганная Настя попыталась вскочить, но тут в глазах у неё помутилось, и она упала на пол.

− Ничего, ничего, всё в порядке, − словно через вату услышала она голос Сергея Станиславовича, говорившего по-английски, − у неё бывает. Диабет. Она тут недалеко живёт, я отвезу её – не беспокойтесь!

Настя попыталась что-то сказать, но язык её не слушался, равно как и члены, когда она попробовала ими пошевелить. Она ничего не видела и с трудом цеплялась за реальность. Внезапно она почувствовала, как некто сильный поднял её и понёс, вскоре лицо её обдало свежестью зимнего вечера: ей стало легче бороться со скатыванием в обморок, но ни взглянуть, ни двинуться она всё равно не могла.

Через какое-то время она почувствовала, как её кладут на что-то твёрдое, вроде бы на скамейку.

− Вот она, получите-распишитесь, − сказал кому-то Сергей Станиславович.

− Да, это она… − произнёс голос, показавшийся Насте знакомым, в первую очередь из-за испанского акцента. − Хорошо работаете, мистер Грошенко!

− За ваши деньги качественно – любые услуги, мистер… ой, простите, дон Ласкиво!

− И доставка? − уточнил дон Ласкиво.

− Конечно − всё как договаривались! − заверил его Грошенко. − Вот стоит наш трак, мои люди отвезут её к вам на ранчо, прямо к Рождеству.

− А они успеют? Всё же Техас, далековато!

− О, они опытные водители, к тому же выходцы из Мексики, так что им там легко будет найти дорогу.

− Бьен, тогда я там их встречу – буду там раньше, лечу самолётом. Вот вам второй взнос, − судя по звуку, дон Ласкиво передал Грошенко бумажный свёрток. − Третий передам вашим людям уже на ранчо.

− О, благодарю вас, дон Ласкиво! Мне приятно работать с вами.

− Мне тоже. Да, где её паспорт?

− Должен быть при ней. Я не успел его у неё забрать. Признаться, я не ожидал, что она так быстро вырубится, наверное, я передозировал препарат.

− А препарат не опасен? − с какой-то тревогой спросил дон Ласкиво.

− Абсолютно. Даже привыкания нет, − заверил его Грошенко.

− Смотрите же, если будут какие-нибудь последствия… − с угрозой произнёс дон Ласкиво.

− …Тогда я к вашим услугам. Но вернёмся к документам. − Что-то зашуршало, затем Грошенко с удивлением сказал: − Хм, в сумочке нет. Наверное, где-нибудь в кармане? Сейчас её обыщу.

− Я т-те обыщу! − вдруг зарычал дон Ласкиво. − Ишь ты! Я сам.

− Как вам будет угодно…

Настя почувствовала, как её всю обшаривают чьи-то руки.

− Нет паспорта! − наконец воскликнул дон Ласкиво.

− Как нет? − удивился Грошенко.

− Нет и всё. И что теперь делать?

− Ну… пока не знаю, − протянул Грошенко. − Без её документов у вас могут быть проблемы…

− А… дьябло… − голос дона Ласкиво дрожал от досады и вожделения, − давай… без документов!

− Желание клиента – закон! − облегчённо вздохнул Грошенко. − Значит, везти?

− Везите! Встречу как следует. Но – чтобы ни волосок не упал с головы, бото а кристо!

Настя почувствовала, что её снова подхватывают на руки, и окончательно потеряла сознание…







Глава 7. Танечка, Лёша и Саша.



Весело подпевая Бобу Дилану, Танечка заканчивала варить супчик. «Здорово! − думала она, − сегодня приезжает Саша, Лёша вернётся с работы и после ужина мы все вместе летим дальше!»

Танечка очень любила путешествия, и хоть перспектива просидеть много часов кряду в кресле самолёта немного её огорчала, настроение её всё равно было приподнятое. Ещё бы – они летят в Америку, увидят там Настю (ох и будет ей сюрприз!), побывают в той самой Калифорнии, познакомятся с Терри Боззио, да и вообще посмотрят свет!

Она уже вторую неделю была в Мюнхене, и, как она его называла, парк «Ренатлэнд» уже выветрился из её сознания, во всяком случае, на время. Они с Лёшей поменялись теперь ролями: он работал, а она встречала муженька, приходившего в начале первого ночи – на той неделе у него была вторая смена, почти весь день и вечер она его не видела, зато утро было целиком в их распоряжении.

Они ходили по городу, блуждали в огромных парках, вместе выбирали пластинки. Заглядывали и в музеи: правда, в Дойчес Музеуме Танечке надоело ещё быстрее, чем Саше, зато из Пинакотеки её невозможно было вытащить даже за ушки, и Лёша, словно грустная собака на поводке, весь день покорно ходил за ней из зала в зал Пинакотеки Дер Модерне. Теперь, когда муж уезжал на работу, Танечка сразу ехала туда и проводила там не один приятный час; сегодня, правда, она не ездила: во-первых, Лёша теперь был в смену первую и должен был вернуться раньше, а во-вторых, надо было подготовиться к поездке.

Она без особого труда получила визу, Лёше, правда, пришлось немного попотеть, чтобы не ехать за визой в Украину, но в конце концов и у него тоже всё получилось. Полтора месяца он работал по субботам – тогда подоспела большая партия электровозов − зато теперь, на немецкое Рождество, когда вся Германия начисто забывает и про работу, и учёбу, всем дали отгулы, и у них теперь впереди было почти две свободных недели для этой поездки. Билеты все были куплены, в том числе и для Насти, и оставалось только брать рюкзачки («Когда такое было, с одними рюкзачками в такую даль отправляться?» − всё удивлялся муженёк; впрочем, у муженька рюкзачок получился такой, что Танечка его с трудом передвигала по комнате) и ехать в аэропорт.

В двери повернулся ключ и зашёл Лёша.

− Фуф, − стащил он бейсболку с Танечкиным рукоделием на ней (гербом Донецка), − последний день − он трудный самый. Но теперь всё.

Жёнушка подбежала к нему, и они крепко обнялись и поцеловались. При всех лишениях командировочных разлук одно неоспоримое достоинство у них есть: муж и жена не примелькаются друг другу, всегда радуются нечастым встречам, и любовь их только крепнет; во всяком случае, так было у Танечки и Лёши.

− М-м-м, вкусно пахнет! − вдохнул носом приятные запахи Лёша.

− Да, уже готов! − похвалилась Танечка. − Будешь?

− Хотелось бы – но лучше уже все вместе. Уже пора. Идём?

− Идём! – Танечка выключила печку и стала одеваться.

− Вы-ы-ыключи-и-ишь Бо-о-обика-а-а? − спросил Лёша, стоя в пороге.

− Да, пускай отдохнёт, сейчас только оденусь, − ответила Танечка.

Когда они говорили между собой при других, то окружающие речь их часто не совсем понимали, потому что, во-первых, они не знали контекста, а во-вторых, супруги уже давно общались на языке, известном только им одним − но и понимаемом ими с полуслова. В переводе на обычный язык: Лёша говорил, что хотя и голоден, но потерпит ещё часика полтора: сперва они съездят на вокзал, встретят там Сашу, вернутся с ней домой и тогда они покушают все вместе. Ещё Лёша голосом Боба Дилана просил Танечку пока что выключить этот, в общем-то, неплохой альбом мистера Боба Дилана, так как пора уходить; он сам подойти к музыкальному центру не может, потому что стоит в пороге обутый. Танечка ответила ему, что, разумеется, выключит, но сперва наденет своё бахромчатое серапе до конца; также она уведомила Лёшу, что хоть она слушала Дилана уже долгое время, однако с удовольствием послушала бы ещё…

…На этот раз Сашу встретили сразу и именно у того вагона. Все, конечно, были рады встрече, хотя Саша немного и устала в пути.

− Представляете, − рассказывала она, когда они шли на трамвайную остановку, − со мной в купе снова ехал тот самый немец, и снова что-то втолковывал!

− И как, на этот раз разобрала? − поинтересовался Лёша.

− Да, как ни странно! − улыбалась Саша. − Он хвалился, что его пузо стоит десять тысяч евро. Он, мол, недавно подсчитал примерное количество выпитого им за жизнь пива и помножил на среднюю цену − вышло около десяти тысяч.

− Наверное, тогда он тебе говорил, что его пузо стоит девять с половиной тысяч евро, − предположила Танечка, хорошо знавшая о ноябрьских похождениях Лёши и Саши. − Всё же уже целый месяц прошёл!..

…После весёлого ужина девчата убрали посуду (Лёша сидел на диване и блаженно улыбался, довольно качая головой), все оделись, взяли свои рюкзачки и, наконец, отправились в аэропорт.

Когда они вышли из эс-бана, поднялись по эскалатору и пошли по какому-то залу аэропорта, Лёша вдруг услышал, как его окликнули:

− Алексей!

Он повернул голову и увидел, что к ним быстрым шагом подходит его бывший шеф Игорь Бессердечный.

− Игорь, здорово! − обрадовался ему Лёша. − Какими судьбами?

− Вот, прилетел на денёк, − пояснил тот. − В Онланген, на совещание.

− Так Рождество же на носу, какие совещания? − удивился Лёша.

− О-о-о, с таким совещанием можно и Рождество перенести.

− Что-то наклёвывается? − насторожился Лёша.

− Ну, пока что ничего сказать не могу, − уклонился Игорь, − но, думаю, да. А ты это, домой летишь что ли?

− Да нет, в Америку.

− Ого, классно тебе! А это твои дамы? − Игорь повернулся к девушкам.

− Ой, сорри, не представил, − опомнился Лёша. − С Танечкой вы знакомы, а это Саша. Саша, это Игорь, тот самый Бессердечный, которому вы с Настей приветы передавали.

− А ты мне не передавал их приветы! − с укоризной сказал Игорь.

− Да как-то всё забыва… − Лёша снова повернулся к Саше и запнулся на полуслове. Он удивлённо поднял брови: Лёша впервые в жизни видел смущённую Сашу.

Игорь рассмеялся: свою фамилию он очень любил и козырял ею где только мог.

− Ну а вообще, какие новости? − наконец опомнился Лёша.

− Да так, недавно в семнадцатом электровозе вентилятор охлаждающей башни в щепки разлетелся. Столько мороки было, не представляешь!

− Та самая башня? − вспомнил Лёша. − Только не говори, что причиной аварии были найденные в двигателе длинные мужские волосы!

− Ах вот в чём дело! − расхохотался Игорь. Затем перестал смеяться. − Но вообще, работы много. Очень много! И кстати, Алексей, может быть, появится возможность снова тебя на работу взять. Ты как, если что?

Лёша задумался.

− Не знаю, − наконец произнёс он. − Надо подумать!

− Ну думай, Алексей, − сказал Игорь. − Ладно, я побежал, а то на поезд опоздаю! Будь здоров!

− Ты тоже!

Они обменялись рукопожатиями, и Игорь, попрощавшись с девчатами, побежал к эскалатору.

− Как редко такое случается… − задумчиво проговорил Лёша. − За весь разговор от Бессердечного ни одного мата!

− Ну это понятно, при девушках-то, − заметила Танечка.

− Солнышко, у нас на испыталке одна девушка работает. Если бы ты слышала, какие конструкции загибают немцы в её присутствии, и какие отрыжки пускают! Даже мне противно становится…

…Багажа сдавать им не надо было, после регистрации в каком-то автомате они без особых проволочек прошли «рентген» и направились к паспортному контролю. Здесь произошла маленькая заминка: таможенному сотруднику не понравилось, что Лёшина американская виза оформлена в Германии. Лёша, который на самом деле не так уж и часто пересекал государственные границы, вежливо и терпеливо стал объяснять ему ситуацию; Саша же, которая уже лет десять то и дело шныряла по самым разным странам, изо всех сил старалась помочь ему, нашёптывая ему сзади: «Лёша, скажи ему, что он бестолочь, что это вообще не проблема, что они должны разбираться за одну минуту!», правда, этим она только его отвлекала. Наконец, позвали начальника смены, тот куда-то позвонил, и Лёшу наконец пропустили. Пропустили и Танечку, затем настала очередь Саши. К ней придрались за то, что она свою визу оформляла в Швейцарии, и упорно отказывались понимать английский и французский; потому Лёша стал переводчиком и снова терпеливо объяснял немцам, что да как.

− Нигде такого не видела! − возмущалась Саша, когда ей наконец-то поставили штампик и разрешили пройти. − Только что же Лёша с такой же визой был, они что, вообще дебилы?

− Наверное, этот полицист «осси», русский язык знает. − предположил Лёша. − На «бестолочь» обиделся.

− «Осси»? − переспросила Танечка.

− Ну, с Восточной Германии, бывшего ГДР. − пояснил Лёша. − Есть ещё «весси» − те с Западной.

Они приехали с небольшим запасом времени, и теперь им предстояло изуверски убить его в зале ожидания. Пройдя мимо многочисленных «такс-фри» магазинчиков, в которых, несмотря на отсутствие НДС на товары, цены были в два-три раза выше тех же товаров с НДС в обычных супермаркетах, они дошли до своего гейта, присели на стульчики и стали уточнять план действий на завтра. Номеров в каком-нибудь нью-йоркском отеле они не заказывали, потому что вылетать в Лос-Анджелес планировали в тот же вечер; решили, что сразу с аэропорта поедут в Сауф-Орэнж, ошеломят Настю, потом она им кратко покажет какой-нибудь кусочек Нью-Йорка, а затем они все вместе поедут в аэропорт.

Лёше понадобилось отлучиться; когда он возвращался, то ещё издали увидел, как девчат со всех сторон окружили четверо каких-то очень молодых людей с полуспущенными штанами и бейсболками набекрень: они явно заигрывали к этим двум симпатичным девчонкам, которые хмуро сидели и односложно отвечали на их, очевидно, сверхостроумные вопросы. Однако, завидев приближающегося Лёшу с твёрдым лицом, модники тут же куда-то испарились.

− Что это было? − поинтересовался Лёша.

− А кто его знает? − пожала плечами Танечка. − Сидели, никого не трогали, и вдруг они. Говорят: «мы с Ма-а-сквы, а вы т'кие клёвые, да-а-вай п'зна-а-акомимся», Хорошо, что ты подошёл, а то мы бы, честное слово, полициста позвали.

− Ну, а что тут такого? − начал подначивать Лёша. − Ребята как ребята, дружбу бы свели…

− С кем, с ними? − возмутилась Саша. − Они кроме клубняка, мобильников да футбола по телеку ничего не знают, ты бы их послушал. А гонора, блин!

− Да шучу я, шучу! − рассмеялся Лёша, а сам в очередной раз подумал: как всё же ему посчастливилось в жизни с такими друзьями, как Танечка, Саша и Настя…

Гул самолёта, безразмерного «Боинга», убаюкивал; на коленях Лёши уснула сидевшая у окна Танечка, немного позже заснула Саша по ту сторону прохода. Кругом царила полутьма, Лёша сидел с закрытыми глазами, вспоминая разговор с Бессердечным и размышляя. Он никак не мог решить, что ему делать с работой дальше. Конечно, на фоне общей безработицы выглядело, скажем так, некрасиво, что вот у него такие предложения, он сейчас в Германии (этом, как считают сейчас некоторые в Украине, так сказать, «раю на Земле»), так ещё и перебирает. Ему всегда было совестно перед сотрудниками в Украине, на заводе и в депо, что у них нет другого выбора, что они вкалывали больше, чем он, а получали меньше, а уж об условиях работы и говорить не стоит. Даже инструменты им приходится изготовлять вручную из каких-то железяк. Но с другой стороны – и немецкого из них никто не знал, а язык за один день не выучишь...

Танечка заворочалась, легла на другой бочок. Лёша поправил ей одеяло и снова закрыл глаза. В одну реку нельзя войти дважды, думал он, такая деятельность уже наверняка будет не тем, чем она была раньше, да и он сам уже немного изменился. Как бы ни было тогда разнообразно и интересно, уже само возвращение к уже пройденному этапу отдавало скукой. Поэтому, несмотря на всю заманчивость предложения Игоря – вернуться, «играть на своём поле» и быть ближе к Танечке, Лёша никак не мог принять решения, тем более, что и с самой работой ещё ничего не было ясно. Наконец, гул реактивных двигателей убаюкал и его, и он тоже провалился в сон.

Проснулся он оттого, что на коленях чего-то не хватало. Зевнув и потянувшись, он увидел, что Танечка бегает туда-сюда по проходу.

− Засиделась? − улыбнулся он ей.

− Ага! − с раскрасневшимся лицом ответила Танечка, теперь подпрыгивая на месте. Она действительно за рейс отсидела и отлежала себе всё, что можно и нельзя, потому пролезла от окна мимо Лёши в проход и устроила там себе утреннюю гимнастику.

Её увидела и стюардесса, она подошла, по-английски попросила не нарушать покоя пассажиров и пройти на своё место, потому что скоро уже пойдут на посадку.

Проходя мимо Саши, Танечка её зацепила рукой. Та открыла глаза, зевнула и помотала головой.

− Ох и приснится же такое! − разминала она пальцами заспанные глаза. − Будто пошла на концерт «Ваниллы Фадж», захожу в зал, они играют «Ты всё ещё цепляешься за меня», а у микрофона знаете кто? Филипп Киркоров!

− Ого! − засмеялся Лёша. − А что, у него голос один в один! Запросто мог бы исполнить, чужие песни сдирать ему не привыкать.

− М-да, хотела бы я посмотреть на физиономии его поклонниц, если бы он затянул «ю джаст кип ми хэнгин о-о-он!» − хмыкнула Саша.

− Они бы наверняка подумали, что это новый суперхит, только-только снизошедший на какого-нибудь композитора, − заметила Танечка. − Как не так давно с той песенкой «Я устал, хочу любви» − кого не спрашивала, никто так и не знал, что это на самом деле «Длинная и одинокая дорога» группы «Шокин Блю» шестьдесят девятого года написания. Сейчас же вообще практически ничего нового не пишут!

Тут забубнили репродукторы, что «...через пятнадцать минут приземляемся в аэропорту Джон Кеннеди...».

− Который час? − Танечка посмотрела на окошко, за которым ещё было темно.

− Двенадцать дня! − удивлённо глянул на часы Лёша.

− Ливандовский, часы переведи! − засмеялась Саша. − На семь часов назад!..

Паспортный контроль прошли довольно быстро; правда, на таможне Танечка сделала настолько детски-невинное лицо, что её тут же заподозрили в контрабанде и хотели повести в комнату осмотра; к счастью, Лёша и Саша сумели доказать, что Танечка на самом деле всегда такая.

Лавируя между таксист-зазывал («Прямо как у нас!» − ожесточённо думала Саша), они добрались, наконец, до электрички. Лёша до того дня два путешествовал по Нью-Йорку и его окрестностям по картам и экрану монитора и вызвался потому быть Сусаниным до самого Сауф-Орэнжа; свою миссию он, в конечном итоге выполнил, хоть разок и перепутал направления подземки, за что Саша назвала его Ливандовским в квадрате. У всех лезли глаза на лоб от количества разношерстного народа повсюду («Даже Мюнхен в углу пивко похлёбывает!» − высказался по поводу этого интернационала Лёша), Ливандовские теперь добрым словом поминали Киев, этот (по сравнению с Нью-Йорком) тихий, провинциальный, пустынный городок, где никто никуда не торопится и все вежливо уступают друг другу дорогу…

Наконец-то самыми различными транспортами они добрались до Сауф-Орэнжа. Несмотря на обширность Нью-Йоркской агломерации и задержки в пути они умудрились-таки подбежать к дому, где жила Настина семья, в восемь, когда – как они знали − все ещё были дома.

С радостными лицами и предвкушая сюрприз, они взбежали по лестнице к двери, и Саша позвонила в звонок. Они ещё раньше условились, что именно она будет вести все переговоры с аборигенами: Танечка всегда немножко стеснялась иностранцев, а Лёша в английском был как собака: почти всё понимает, но ничего сказать не может, ибо лезут наружу немецкие слова.

Дверь им открыла женщина средних лет, от брызжущих эмоций молодёжи она в испуге чуть отступила внутрь. Изнутри пахнуло денатуратом.

− Хай! − поздоровалась сияющая Саша. − Вы, наверное, Дженнет? А Анастасья Моторыкина здесь живёт? Мы её друзья из Украины!

Лицо Дженнет дрогнуло и резко изменилось; от его вида возбуждение троицы угасло с немыслимой скоростью, они остолбенели.

− Что-то случилось? − с ужасом спросила Танечка.

Дженнет распахнула дверь.

− Заходите! − пригласила она их внутрь…







Глава 8 Снова Лёша, Танечка и Саша.



Троица молча прошла вслед за Дженнет в гостиную, она показала им на диван, а сама села в кресло.

− Настя исчезла, − со слезами на глазах наконец сказала она.

Все выдохнули с облегчением.

− То есть, она не отравилась? − высказала общую мысль Саша, стараясь теперь не обращать внимание на запах денатурата, источавшийся откуда-то сбоку. − Не умерла?

− Не знаю, − ответила Дженнет. − Позавчера она ушла на встречу с каким-то человеком, который обещал сделать ей визу и, – она всхлипнула, − не вернулась!

Молодежь сидела молча, никто не мог поверить тому, что услышал. Наконец Лёша, с трудом подбирая слова, спросил:

− Её телефон… не отвечает?

− Нет, − всхлипывала Дженнет, − боюсь, как бы не случилось самое страшное… Боже, я её так полюбила, только сейчас я поняла, как я её любила… − разрыдалась она и не могла продолжать дальше.

Танечка подошла к ней, присела и стала утешать бедную женщину. Её старания возымели успех, Дженнет несколько успокоилась, но плечи продолжали вздрагивать.

− А в полицию вы обращались? − спросила Саша.

− Да, ходила, у меня… − всхлип… − попросили паспорт Анастасьи или ксерокопию… − всхлип… − в её вещах я паспорт нигде найти не могла, а потом поняла… − всхлип… − что она должна была взять его… − всхлип… − с собой!

− А зачем им паспорт? − заморгала глазами Саша.

− Бюрократы они, вот зачем! − закричала вдруг Дженнет. − Работой не хотят заниматься! Это только в фильмах они такие вездесущие, а в жизни только и занимаются тем, что придумывают, как от работы увильнуть! Отрастили себе брюха на десять тысяч долларов каждое (троица удивлённо переглянулась – дежа вю, что ли?) и говорят: инструкция! Мол, она иностранка, розыск только по её личным документам… А что инструкция? Сами её и придумали, эту инструкцию! − Дженнет снова разрыдалась.

− А вы пробовали… − после небольшой паузы, когда Дженнет успокоилась, стал говорить Лёша, − поговорить с… тем, к кому она ходила. У вас есть его телефон?

− Да, есть визитка, с адресом и телефоном, − подтвердила Дженнет. − Я звонила ему, он сказал, что ждал Анастасью до полдесятого, не дождался и уехал домой.

Молодёжь переглянулась.

− А у вас вообще часто люди пропадают? − спросила Саша.

− Что вы, никогда раньше не было такого! − Дженнет возмущённо замахала руками. − Это же Сауф-Орэнж, а не Айви Хилл какой-нибудь! Здесь все друг друга знают, все порядочные, респектабельные граждане, здесь всегда можно ходить когда угодно и куда угодно…

− Скажите, а вы не знаете, где они должны были встречаться? − спросила Танечка.

− Кажется, Анастасья говорила про «Крадунс», − стала припоминать Дженнет.

− «Крадунс»? − переспросил Лёша, которому отчего-то на ум пришла ассоциация с похожим русским словом.

− Да, «Крадунс», − подтвердила та. − Это кафе, за две улицы отсюда. Анастасья туда иногда ходила.

− А вы? − спросила Танечка.

− Ну что вы, у меня и времени нет по кафе ходить! − ответила Дженнет.

− Нет, я не про то, − продолжила Танечка, − вы ходили в кафе, спрашивали, может кто-то её видел?

− Нет, я не ходила − помотала головой Дженнет, − я же вам говорила, что тот человек там был и её не дождался.

− Тут что-то не так, − негромко произнёс себе под нос по-русски Лёша.

− Что вы сказали? − не поняла Дженнет.

− Я сказал, что-то не так! − по-английски повторил Лёша. − Почему вы доверяете телефону?

− А почему нет? Он явно не врал, − стала защищаться Дженнет. − Я знаю, когда врут по телефону, а когда нет, я полжизни своей провела в телефонных разговорах!

Лёша встал и прошёлся по комнате. Затем повернулся к хозяйке дома.

− Дженнет, можно мы… положим свои рюкзаки… у вас и пойдём в это кафе?

Та словно немного обиделась, что ей не верят, но тут же взяла себя в руки и согласилась.

− Сегодня я должна быть весь день дома, так что можете оставить. Буду вас ждать. Надеюсь, что вы узнаете хоть что-нибудь!

…Дженнет объяснила, как добраться до кафе, и закрыла за ними дверь.

− Не нравится мне всё это, − проговорил Лёша, когда они быстро шагали по какой-то стрит к «Крадунсу».

− Неужели?.. Да нет, не может быть… − вдруг пробормотала про себя Танечка.

− Что не может быть? − удивилась Саша.

− Нет, ничего, − отмахнулась та.

В «Крадунсе» не выспавшийся бармен поднимал стулья, собираясь вымыть полы. На вопрос о том, не видел ли он здесь позавчера около девяти девушку с длинными тёмными прямыми волосами, тот пробурчал, что видел, и ещё как видел, что эта припадочная диабетичка расколотила о его чистый пол грязный бокал из-под коктейля, и хорошо, что её спутник сразу унёс это тулово подальше из его приличного заведения – чтобы не отпугивало порядочных клиентов. На вопрос, что то был за спутник, бармен ответил, что «он на мужиков не заглядывается…»

− Очень интересно, − задумчиво проговорила Саша, когда они вышли. − Надо бы тому черту позвонить, что Настю в это кафе вызывал.

− Саш, уже пробовали, − напомнил ей Лёша. − Лучше уже самим сходить, спросить с глазу на глаз.

− Ты думаешь, поможет? − усомнилась Саша.

− Во всяком случае, других зацепок пока нет, − согласилась с Лёшей Танечка. − Сходим?

− Ну давай, − с радостью дала себя уговорить Саша.

Когда они вернулись к дому Настиной семьи, Дженнет, очевидно, готовила завтрак; по её всклокоченным волосам, забрызганному фартуку и порезу на пальце было видно, что готовить она или не привыкла, или уже долгое время как отвыкла.

− Ну как? − едва открыв дверь, спросила она.

− Была она в «Крадунсе», − не стала мучить её Саша. − Бармен рассказал.

Она подробно изложила рассказ властелина бутылок, опустив, впрочем, упоминание о тулове и такой неизвестной науке болезни, как «припадочный диабет». После чего на щеках Дженнет показался слабенький румянец − пока что румянец стыда.

− Дженнет, а где та визитка, о которой ты говорила? − наконец спросила Саша.

− Вот, − та взяла кусочек картона с полки у телефона. − Знаете, я никогда не выбрасываю спам из почтового ящика сразу – может, что полезное попадётся. Вот в спаме она и была, я сама её дала Анастасье.

Тут до неё словно дошло, что она натворила, и румянец снова покинул её ланиты.

− Что ж я наделала! − снова зарыдала она. − Сама её под монастырь подвела! Боже мой, Боже мой, Боже мой!..

Танечка снова стала её утешать, а Лёша с Сашей взяли визитку и стали её рассматривать.

− «Мистер Грошенко Сергей Станиславович», − прочитал Лёша вслух, − «Генеральный директор Центра легализации, регистрации, интернациональных бракосочетаний и прочих юридических услуг «Зелёная Карта»»

− Короче, пижон, сводник и бумагомарака − перевела Саша на русский язык титул мистера Грошенко. − Так, адрес есть, время приёма – среда, воскресенье с 13:00 до 18:00. Сегодня среда, да?

− Среда, − подтвердил Лёша.

− Значит, едем! − Саша встала с дивана.

− Погоди, он всё равно с часу дня, − охладил немного её пыл Лёша. − Приедем, будем там у его конторы болтаться, замёрзнем как цуцики.

− А что ты предлагаешь? − возмутилась Саша.

− Давай пока Дженнет с завтраком поможем! Смотрю, она совсем с кухонной посудой не дружит…

Танечка, которая одним ухом слушала разговор Лёши и Саши, как раз снова смогла успокоить Дженнет и предложила хозяйке помочь с приготовлением, на что та согласилась с искренней радостью. Втроём они быстренько сварганили еду: Саша свой знаменитый омлет, Лёша стандартные макароны с сыром, а Танечка − салатик «кошачья радость», после чего вместе уселись за трапезу − все проголодались за это бесконечное утро основательно. Танечка спросила Дженнет, где её малыши, та ответила, что вчера в отсутствие Насти, которая умела хоть как-то сдерживать их хулиганские порывы, они облили гардероб Дженнет спиртом-денатуратом и уже несли с кухни спички, когда мать прибежала на запах. Поэтому в наказание она отправила их на сегодня к бабушке.

− Они сказали, что будут мстить мне, пока я их любимую Анастасью не верну, − горько рассказывала она. − А я-то думала, они её ненавидят…

После завтрака, так разительно отличавшегося по настроению от вчерашнего ужина, Танечка, Саша и Лёша привели себя в порядок, договорились с Дженнет, что дадут знать, когда что-нибудь станет известно, и попросили постеречь рюкзачки; та в свою очередь пожелала им самой удачливой удачи.

Ехать предстояло до Вест-Сайда, бывшего ранее Нью-Йоркской «Марьиной Рощей», а теперь ставшего довольно респектабельным райончиком и, с лёгкой руки господина Бернштайна, объектом паломничества сентиментальных туристов. Троице, впрочем, было не до сентиментов: даже Танечка не излучала больше своей жизнерадостности. Лёша хмуро вёз своих спутниц от станции к станции, а Саша с решительным лицом и забранными на затылке в тугой пучок волос совсем была на себя не похожа: этакая себе бизнес-леди. Леша подметил ей это, когда сам было испугался, что она где-то отстала: он, мол, оглянулся, а её нет − нет такой, к какой привык. Только тогда Саша улыбнулась на полминутки и заявила, что она разная бывает, не то, что Ливандовский – зимой и летом одним цветом.

Наконец, после долгих мытарств, они прибыли на место; какое-то время отыскивали дом, где располагалась «Зелёная карта» (Танечка всё высмеивала отсутствие названий улиц – одни номера в этом Нью-Йорке!), наконец, нашли его, и когда они подымались на лифте, на часах было уже без десяти минут час («Хуже Троещины этот Сауф-Орэнж, − снова припомнил Киев Лёша, − чёрта с два до центра доберёшься!»).

Приёмная «Зелёной карты» уже была полна народа; Саша шепнула спутникам, что они все из постсоветского пространства, Лёша согласно кивнул: кого-кого, а соотечественников отличить в Германии он мог за версту − по недобрым, в отличие от немцев, глазам.

Заняв очередь, они устроились на последнем из свободных диванчиков, у самой двери. Лёша и Саша молчали и думали о чём-то своём; Танечка, которая любила по внешности людей угадывать их прошедшее, настоящее и будущее, с интересом разглядывала присутствующих. Большинство было удручено своими проблемами, видно было, что несладко им приходится на этой, как они думали на Родине, «обетованной земле»; были, впрочем, и довольные − те, должно быть, пришли на процедуру оформления интернационального бракосочетания. На стуле под окном сидел с небритым лицом и бритой, но неделю назад, головой субъект; увидев, что Танечка на него смотрит, он набычился и промычал: «Шо?» У Танечки окончательно испортилось настроение, она отвернулась к Лёше, который, зыркнув на подоконного субъекта, решил пока что не вмешиваться.

В час дня в приёмную зашла секретарша, села за свой стол, по-русски сказала, что Сергей Станиславович будет с минуты на минуту, и принялась наводить марафет. Она не солгала: через пару минут дверь отворилась и вошёл Серж, только уже без стрелок у глаз.

− О, сколько вас сегодня! − скользнул Серж взглядом по собравшимся, не обратив внимания, впрочем, на вытянувшиеся лица троицы, сидевшей за его спиной. − Ну ничего, приму всех, не переживайте!

И Серж, легко держа в мускулистой руке объёмный портфель, проследовал в свой кабинет.

Пробормотав в сторону секретарши что-то вроде «забыла-документы-в-машине-щас-вернусь», Саша рванула к выходу; за ней по пятам – Лёша и Танечка. Не помня себя, они скатились по пожарной лестнице и выскочили на улицу.

− Это он! − наконец, с бледными лицами в один голос сказали Саша и Лёша.

− Да, это он!!! − с не менее бледным лицом подтвердила Танечка.

− Что этот Серж здесь делает??? − ни к кому не обращаясь, спросила ошеломлённая Саша.

− Так он и есть ваш Серж??? − поразилась Танечка.

Наступила оглушительная тишина – на шум машин они просто не обращали внимания. Потом до Лёши начало доходить:

− Солнышко… ты что, его тоже знаешь?

− Котик, я его знаю… − произнесла Танечка. − И лучше бы я его не знала!!!

− О-о-о… А откуда, собственно?

− Я тебе не рассказывала… − и Танечка поведала друзьям о подслушанном разговоре Ренатова и Красавы, во всех подробностях и со всеми их словесными оборотами.

Пока она излагала эти новости двухмесячной давности, они медленно шли вниз по улице, и так же медленно вниз опускались души Лёши и Саши – прямиком в пятки. Наконец, когда Танечка закончила свой рассказ, они снова остановились – у какого-то Интернет-кафе.

− Так ты считаешь, что Серж, то бишь, Красава всё-таки занимается работорговлей? − не хотела верить своим ушам Саша.

− Саша, а куда тогда исчезла Настя? − воскликнула Танечка. − Бросила всё и поехала автостопом в Сан-Франциско? Меня ещё тогда предчувствие мучило, и сегодня утром я почти уверена была, что её похитил именно он!

− Лёша, − обратилась к другу Саша, − скажи своей жене, чтобы она не наводила тень на плетень. Я не верю, что Настю могли украсть! Это же реальная современная жизнь, а не какая-нибудь «Рабыня Изаура»!

Лёша её не слушал. Облокотившись спиной о стену дома, точь-в-точь как темнокожие безработные напротив, он мучительно что-то обдумывал. Пару раз он озирался вокруг, затем снова погружался в себя, глаза его смотрели в сторону решётки канализации с буклетиком «Увлекательная экскурсия по следам Джетов и Шарков!» на ней, но ни того, ни другого глаза его не видели. Наконец, вдохнув поглубже, он повернулся к Саше.

− Саш, ты, кажется рассказывала, что выкладывала тот наш ролик в «Тытрубе?»

− Да, было дело, демонстрировала знакомым по переписке, как мы с тобой в Мюнхене погуляли.

− Не удаляла, надеюсь?

− Хотела, да забыла. Ещё болтается.

− Это хорошо. Пойдём, покажешь, где он… − Лёша оторвался от стены и пошёл ко входу в Интернет-кафе.

Заинтригованные девушки молча последовали за ним; когда они зашли, Лёша, коверкая слова, просил у темнокожего толстогубого хозяина заведения «Интернет на десять минут». Тот отвечал, что «минимум час и стоит столько-то»; Лёша, махнув рукой, согласился. Заняв машину и зайдя на сайт «Тытруба», он посмотрел на Сашу.

− Набери «Мюнхен Крафт Акт странные танцы», − подсказала она ключевые слова.

Лёша мигом набросал их в поисковой строчке, и через пять секунд на экране появился маленький квадратик видео Саши и Сергея Станиславовича с подписью «Не ходите, девки-бабы, в Крафто-Акто танцевать!»

− Ух ты, а вы мне этого не показывали! − обиделась Танечка.

− Солнышко, я тебе дома покажу… если захочешь, − Лёша копировал адрес в буфер. − Саш, хорошо у тебя здесь ник непонятный, и ссылок на тебя нет.

− Да, я привыкла шифроваться, − как бы между делом заметила Саша.

− И как ты удачно волосы забрала сегодня, − глянул он на неё. − А если бы узнал?

− Не думаю, − возразила Саша. − Штукатурки-то нет той на лице!

Лёша кивнул и вернулся к монитору. Он куда-то зашёл, и в этом «куда-то» минут семь открывал новый почтовый ящик: какую бы абракадабру он не вводил, все уже было занято. Лёша нервничал, ругался по-немецки, а когда ящик наконец удалось открыть, оказалось, что адрес в буфере куда-то испарился, и пришлось снова открывать сдуру закрытый «Тытруб» и опять отыскивать «Мюнхен Крафт Акт странные танцы». Наконец Лёша повернулся к Саше.

− Саш, где визитка?

− Вот! − она протянула ему картонку.

Тот набил с неё адрес электронной почты, нажал на «Послать» и откинулся на секунду в кресле. Затем встал и попросил хозяина заведения наменять ему мелочи. Для телефонного автомата.

− Кровосос! − когда они сразу после этого вышли из Интернет-кафе, ругнулся Лёша. − Обмен десяти долларов у него стоит доллар! Что за страна дурацкая!

− Забудь, солнышко − махнула рукой Танечка. − У нас то же самое. Ты хочешь этому Красаве позвонить?

− Да, − Лёша уже увидел телефонный автомат и почти что бежал к нему.

− И что ты ему скажешь, − еле поспевала за ним Саша.

− Мне есть, что ему рассказать, не переживай! − бросил он ей на ходу.

Они подошли к будке, втроём влезли в неё и закрыли дверь. От их разгорячённого дыхания стёкла сразу запотели − Лёша ещё набирал номер с визитки, а окна уже были непроницаемы. Он ссыпал Танечке в ладонь пригоршню монет, та кивнула: да, буду подкидывать.

Пошли гудки, затем донёсся женский голос на английском языке:

− Центр легализации «Зелёная карта», чем могу вам помочь?

− Здравствуйте, это донецкий коллега вас беспокоит, − несколько более низким голосом заговорил по-русски Лёша. − Дайте-ка вашего Сергея Станиславовича!

− А… кто его спрашивает? − тоже по-русски заколебались на том конце провода.

− Я же сказал – д о н е ц к и й коллега, − повторил Лёша. − Он знает, кто.

− Хорошо, одну минуточку, − сдалась та.

Звук был громкий, он держал трубку немного поодаль от уха, и потому девчата всё хорошо слышали. Наступила пауза, у Лёши на лбу выступил пот.

− Грошенко, − наконец отозвались там. Девушки вздохнули с облегчением.

− Здравствуй, Красава, − заговорил Лёша. − Привет тебе от нашего гуру!

− Спасибо! А кто это говорит?

− Ну, моё имя тебе ничего не скажет, да и виделись мы только один раз.

− Хм… ну ладно. Что вам угодно?

− Красава, такое дело. Наш гуру интересуется, не проказничаешь ли ты с нашими девушками?

− Хе-хе-хе, в каком смысле проказничаешь? −засмеялся Грошенко.

− В косвенном, − отозвался Лёша. − До него дошли слухи, что пропала твоя клиентка, некая Анастасия Моторыкина.

− Э… Моторыкина… Моторыкина… А, ну да, позавчера я ей оформил брак.

− Брак? − удивился Лёша. Девчата ахнули, переглянулись и с недоумением пожали плечами. − Фиктивный?

− Ну, сперва договаривались о фиктивном, а потом она познакомилась со своим псевдомужем вживую, они полюбили друг друга и поженились по-настоящему. Поженились и уехали. И никуда она не пропадала, эта ваша Моторыкина.

− А куда они уехали?

− На юг, к мужу.

− А адрес мужа скажешь? − Лоб Лёши уже блестел.

− Без обид, но адрес я могу назвать только нашему гуру лично. Поймите – это же политика конфиденциальности!

− А если я очень попрошу?

Наступила короткая пауза, после чего Красава раздражённым тоном произнёс.

− Уважаемый, я сейчас положу трубку, и никто меня в этом обвинить не сможет.

− А я Юргену расскажу о твоём некрасивом поведении, − протараторил Лёша. − Бросать трубку посреди разговора, ай-яй-яй…

Опять наступила пауза, но короче предыдущей.

− Юргену? Какому ещё Юргену?

− Твоему дружку. Который в Мюнхене, завсегдатай «Крафт Акта».

− Не знаю я никаких Юргенов! − отрезал тот.

− Зато он тебя знает, Серж. И кое-что интересное рассказывал. Паяльник какой-то, изнасилования, расстрелы… Ты же знаешь, как на зоне относятся к таким как ты, нет?

− Я ещё раз говорю, что никаких Юргенов я не знаю, − голос Сержа уже чуть дрожал.

− Допустим, − согласился Лёша. − Но кто тогда в «Крафт Акте» с мальчиками танцует? Да ещё как танцует! Видео даже есть. Проверь-ка почту!

− Бред какой-то, − проговорил Красава.

Наступила тишина, слышно было только щёлканье клавиш, затем донеслись звуки «Друзья останутся друзьями».

− Ну, танцую с девушкой, − наконец произнёс Красава.

− Девушка в таком-то окружении? − ехидно спросил Лёша.

− Ну и что, я шёл с девушкой мимо гей-клуба, нам стало интересно, мы зашли, потанцевали – что тут такого?

− Дальше, дальше смотри! − Лёша вытер ладонью лоб.

Из трубки донёсся хлопок пощёчины, грохот и крик Сержа «Это женщина!» После чего наступила тишина. Танечка со встревоженным видом закинула очередную монетку – автомат заглатывал их как пылесос.

− Ну как? − заговорил наконец Лёша. − Истинный джентльмен, а?

− Значит, это ВЫ? − понял Красава. − Ты и твоя шлюшка, да?

Все трое вздрогнули, по губам Саши можно было прочесть ругательство, которым она одарила бы этого истинного джентльмена, если бы была с ним тет-а-тет.

− Серёнька, подбирай-ка слова! − зарычал Лёша. − Ты ж видишь, что тебе совсем не поздоровится: стоит только этому видео с криком «это женщина» попасть на монитор к Ренатову, как… В общем, сам знаешь, что будет, Юрген мне рассказывал, что. Даже если скажешь, что заведомо танцевал с девушкой – махать кулаками тоже ой как некрасиво! Ренатов, в отличие от тебя, ценит женщин. И то, что лежит в Интернете − это не монтаж, у нас есть оригинал, а у Ренатова есть специалисты по видеомонтажам – они подтвердят.

− Вы не сможете ему послать видео! У него почта почти для всех закрыта!

− Не беспокойся, у нас есть доступ к Ренатову лично, уж ты не сомневайся. Ведь мы знаем твоё погонялово, правда?..

− Что вам нужно? − наконец глухим голосом спросил Красава.

− Нам, во-первых, нужен адрес, куда уехала Анастасия Моторыкина. Мы, скажем так, хотим лично поздравить её со свадьбой. Как друзья.

− А если я тебе назову адрес, какие у меня гарантии, что видео не попадёт к Ренатову? − дрожащим голосом спросил Серж.

− Только моё честное слово. А оно – поверь – честнее, чем любое твоё.

− Ну хорошо… − сдался Серж. − Записывай…

Саша достала откуда-то ручку и начала царапать на руке адрес: Техас, Округ Озона, Пендейл, ранчо «Сукуленто Пастадеро».

− Ясно… − пробормотал Лёша. − Но если её там не будет, видео будет у Ренатова.

− Она должна быть там, − плаксивым голосом заверил Серж. − Да, а что во-вторых?

− Во-вторых, ты не на словах перестанешь заниматься похищениями: как видишь, они всё равно всплывают наружу, и мы уже давно следим за тобой, − соврал Лёша. − А это не танцульки с мальчиками, твой гуру этого не спустит не только тебе. Вот и всё. Всего хорошего!

Лёша повесил трубку и медленно опустился на корточки.

− Не думал, что буду заниматься в своей жизни низкопробным шантажом, − устало произнёс он.

− Лёш, всё нормально, это же для Насти. Ты молодчина! − похвалила его Саша.

Тот скривил полуулыбку.

− Я вообще думал, что у меня ничего не получится, − признался он. − Такими всё белыми нитками было шито! Он явно неуравновешенный тип, да ещё и трус. Педераст… − прошипел он сквозь зубы.

− Что? − потрясённо посмотрела на него Танечка: она от Лёши никогда такого литературного слова ещё не слышала.

− Тань, это ещё слишком мягко, − вступилась за друга Саша. − Будь ты хоть трижды педерастом, а на женщину руку не поднимай!

− Руку? − не поняла Танечка.

− Лёш, ты что, не рассказывал? − Саша удивлённо посмотрела на Лёшу, тот помотал головой: он в своё время действительно умолчал о том, чем закончились те её пляски.

Саша сама выложила Танечке с почти всеми подробностями рассказ о танце, поведении Сержа и бегстве, добавив, что если бы не Лёша, она, наверное, до сих пор лежала бы в больнице с черепно-мозговой травмой – если бы её в эту больницу донесли живой. Потрясённая Танечка молчала.

− Мне кажется, − после наступившей тишины произнёс надтреснутым голосом Лёша, − что он просто получает садистское удовольствие от того, что продаёт девушек в рабство. Он ненавидит вас, он страстно желает сделать вам как можно больнее, унизить так, чтобы вы никогда больше не воспрянули. Он сам хочет быть женщиной, а не может – и потому отыгрывается.

− Солнышко, он же просто больной человек, − вдруг вступилась за Сержа Танечка. − У него наверняка какая-то травма в детстве была психическая, его пожалеть надо.

− А он вас жалеет? − вдруг вскочил и закричал Лёша. − Где Настя? Что она ему сделала? За что он так вас ненавидит? А? Женщина – это свет, любовь, загадка, а что он делает из вас? Подстилки! − Лёша ещё что-то хотел крикнуть, но только махнул рукой, снова сел на корточки, закрыл лицо ладонями и глубоко вдохнул.

Девчата молча смотрели на него, не зная, что сказать. Таким они его ещё не видели…

Наконец, Лёша опустил руки и поднялся с корточек.

− Так что мы теперь будем делать? − всё ещё немного дрожа, спросил он.

− Как что? Ехать в Техас! − улыбнулась Танечка.

− Да, в этот, как его… − Саша посмотрела на свою кисть. − Пендейл!







Глава 9. Снова Настя.



…Огромный карьерный экскаватор бесконечно дробил ковшами своего ротора Настину голову, под ней дрожала болотистая земля и плющ змеёй обвивался вокруг неё, старался задушить, затем её то и дело стало подбрасывать на конвейерной ленте, по которой грохотали обломки греческих статуй: обломки пылили, переворачивались, а затем слились воедино, и Посейдон кокетливо помахал перед ней малиновым трезубцем: «Это тебе не кошачья еда, и даже не дьявольский треугольник: мирного конца ты теперь не дождёшься!» Настя вскрикнула и проснулась.

Грохот не исчез, тряска тоже. Голова раскалывалась, тусклая лампочка плыла перед глазами, было жутко холодно и сыро. Она лежала в куртке под одеялом, а вокруг всё ходило ходуном. Настя пошевелила руками, затем ногами – что-то звякнуло. Она потянулась, чтобы ощупать щиколотку, и наткнулась на цепочку. Ещё не поняв, в чём дело, Настя пошла рукой по цепочке и нащупала стальное кольцо с замком, которое охватывало её икру у щиколотки. Она похолодела, вскочила было с топчана, но в голове у неё помутилось, и она снова легла. «Я что, привязана? Меня что, похитили?» − не укладывалось у неё в голове. В памяти всплыл разговор этого Грошенко (Сергеем Станиславовичем она его уже не называла) и какого-то дона Ласкиво. «Нет, это бред какой-то! − не могла поверить она. − В двадцать первом веке, в Америке! Да такого даже в низкопробных интернетных романах не встретишь! Может, это сон?» Она ущипнула себя за кисть – сразу заболело, а голова стала раскалываться ещё сильнее. Уговорив-таки себя сесть, на всякий случай ещё раз провела рукой по ноге – нет, цепочка была − и, от тряски вцепившись руками за топчан, огляделась по сторонам.

Тусклый светильник, похожий на тот, что висел у Ливандовских в мастерской-кладовке, но меньший, и бьющий сбоку маленький лучик света еле освещали небольшое пространство, в котором находилась девушка, но можно было разглядеть маленький столик у топчана, компактный биотуалет и… решётку. Настя ошарашено протёрла руками глаза: да, она была в клетке. С одной стороны решётки, там, где тужился фонарь, была стенка, видимо, фанерная, с двух примыкающих к ней сторон полоскался от ветра брезент, а с четвёртой виднелись какие-то ящики. «Я что, заперта в фуре? − поняла и ужаснулась Настя. − И меня куда-то везут? В Техас везут! − вспомнила она». Не помня себя, девушка вскочила и бросилась к решётке, но фуру качнуло, её ноги запутались в цепочке, она упала и больно треснулась головой о биотуалет. На пару минут она потеряла сознание, затем пришла в себя и еле доползла до топчана. «Сволочи, хорошо у них налажено, даже туалет поставили, − думала она, сходя с ума от колыханий фуры. − Явно я у них не первая и не последняя! Боже, ну что ж мне так плохо? Наверняка из-за того наркотика!»

Она вспомнила, как радовалась вчера (или когда это было?), что получит визу. «Дура, круглая дура! − обругала она себя. −Ну какая виза в вузе? Это же не государственные органы, никаких виз они не выдают! А я поверила. Как я только могла поверить, а?»

Она вспомнила Грошенко, вспомнила, как при первой же встрече очаровал он её, в сущности, одинокую девушку, и поняла − могла поверить, и ещё как могла. И как было не поверить ему, ему, с его честным, добрым взглядом, уверенностью, вроде бы богатым, невзирая на молодость, жизненным опытом и, казалось бы, непоколебимой надёжностью? Откуда она знала, что так всё обернётся? Какими всё-таки негодяями кишит Земля!

У Насти всё внутри кипело, но головная боль подавляла её ярость, тушила её и, наконец, победила. Девушка свернулась калачиком под тонким одеялом и, дрожа, погрузилась в полудремотные воспоминания. Отчего-то ей вспомнился Нью-Йоркский «Сентрал Парк», вспомнилось, как она любила выбираться туда по выходным, ходить по дорожкам мимо игравших на каждом углу музыкантов, садиться на травку и наблюдать за людьми, играющими в фризби, глядеть на бегунов, изматывающих себя до последней капли пота – она даже придумывала про себя названия стилей бега каждого из них: у того медвежий стиль, у того лягушачий, эта явно чемпионка устремлённая, ну а вон боссет куда-то протрусил… Она была тогда счастлива, но только здесь, в этой клетке, с этой цепочкой на ногах, Настя осознала, к а к она была тогда счастлива. Осознала − и заплакала, в первый раз за столько-то лет…

…Выплакавшись, она почувствовала некоторое облегчение. Потом вдруг вспомнила, как летом у парковой «Сцены», на которой ещё в шестидесятые игрывали самые знаменитые группы, и куда она пришла на концерт «Блэк Кроуес», к ней подошёл познакомиться некто Санчес, мужчина лет сорока, живший в Техасе и часто прилетавший в Нью-Йорк по делам. Настя тогда мило с ним побеседовала: узнав, что родной язык Санчеса испанский, она тут же постаралась перейти на этот язык, чем вызвала его неподдельный восторг; она было уже начала забывать испанский, говоря в последнее время только на английском и русском, а тут такая возможность вспомнить! Они тогда обменялись телефонами и первое время действительно часто общались, Санчес почти каждый день присылал ей цветы и то и дело названивал ей по телефону. Настя пару раз приглашала его в гости, раз даже приготовила такос (естественно, с гуакамоле), который он очень и очень нахваливал. Однако через какое-то время Насте начали надоедать эти слишком частые знаки внимания, чем-то он ей не нравился, хотя она и не знала, чем; тем более, что тот всё чаще начал делать недвусмысленные намёки, и в конце концов предложил ей выйти за него замуж. Настя ответила тогда решительным отказом, на уговоры ответила ещё более решительным отказом, отчего Санчес вспыхнул, хлопнул дверью, и больше она его никогда не видела.

И вот её везут в Техас. Может, попробовать связаться с Санчесом, может, он помог бы ей? Но его номер остался в её телефоне − а кармашек был пуст; да и фамилии его она не знала – Санчес да Санчес. Просто старший приятель, с которым она практиковалась в испанском языке.

Испанский… Сердце Насти вдруг сжалось: она вспомнила, как в прошлом году прилетала в Донецк, и они с Сашей, Танечкой и Лёшей смотрели фильм «Больше» с музыкой группы «Пинк Флойд». Фильм шёл без перевода, на английском; они все понимали английский, но некоторые эпизоды были целиком на других языках. Настя тогда переводила вслух с испанского, Саша с французского, Лёша с немецкого, а Танечка сказала, что если бы были эпизоды на украинском, то она переводила бы с него; так все вместе они и посмотрели «Больше». «Как же давно это было!» − подумала Настя и снова зарыдала.

Вдруг рёв двигателя стал понемногу затихать, чувствовалось, что двадцатитонная громадина постепенно замедляет ход, фура начала вихлять, шипя тормозами, и, наконец, стала.

Хлопнули двери с обоих сторон кабины, снаружи полуприцепа загрохотали заслонки, открыли дверь, что-то достали, пахнуло бензином – Настя поняла, что остановились заправиться. Она встала с топчана, подошла к боковой стенке (цепочка позволяла это сделать) и, щурясь от света, прильнула через решётку глазом к прорехе в брезенте (маленькая прореха была явно сделана одной из предыдущих пленниц – накладным ногтём).

Вокруг было пустое поле с лежащими кое-где на земле сухими стволами кукурузы. Вдали виднелся хайвей с еле ползущими, как казалось отсюда, транспортными средствами. Настя скосила глаз: под ней заливал в бак бензин из канистры тот самый мексиканец, который изучал чорризос в «Фаине-Феерии».

− Хосе, эта уже пуста! − вытрусил последние капли из канистры любитель колбасок.

− Сейчас несу, − тоже по-испански отозвался Хосе.

Настя увидела, как, хромая, показался с канистрой в руках тот самый мексиканец, которого она зацепила автомобилем в Сауф-Орэнже. «Надо было тебе и вторую ногу отдавить!» − с внезапной злостью вдруг подумала она.

− Дальше ты веди, − принял канистру первый. − Не могу уже, глаза слипаются.

− Хорошо, Луис, постараюсь, правда, с моей бедной ногой это сплошная пытка. Представляешь, кто меня так отделал?

− Кто? − поинтересовался Луис.

− Та самая подруга, которую мы везём! Я как раз шёл в «Пиф-Паф», а она даже на дорогу не смотрела, каналья, − сплюнул Хосе.

− А ты не рассказывал этого! − урезонил его Луис.

− Да как-то из головы вылетело. Сам знаешь, какая катавасия каждый раз перед поездкой. В дорогу приготовься, документы подделай, а патрон ещё и отчёта каждую минуту требует. А тут ещё нога. Вот я и повалился сразу спать, ты уж извини.

− Ну, так я тоже устал с этой слежкой. Хорошо ещё она особо никуда не ездила, со своими сосунками возилась. Вообще, если честно, я бы её тоже выкрал – ничего так мучача.

− Мучача… таких мучач прибивать мало! − зарычал Хосе.

− Ты потише, − осадил его Луис. − А если она нас понимает?

− Кто? Она? − Хосе пренебрежительно махнул рукой. − Да она из этой, как её, «Укранианы», она, наверное, даже не знает, что Мексика на белом свете существует!

Как Насте не было плохо, она саркастически хмыкнула.

− Надо будет сейчас посмотреть, как она там. − сказал Луис. − Патрон говорил, что много дури ей влил, а она ещё и всосала сразу всё. Как бы не окочурилась. Заодно и еды ей подкинуть.

− Я схожу, − вызвался Хосе. − И горе ей, если она очнулась.

− Но-но, только без рук! − охладил его Луис. − Помнишь, что патрон говорил?

Хосе развернулся и исчез из вида. Затем Настя, которая, как могла, закрыла прореху и снова села на топчан, услышала, как он взбирается в полуприцеп, как с шумом переставляет ящики, и, наконец, во всё большую брешь ящиков с кетчупом «Нью-Джерсийский экстравагант» хлынул дневной свет. После чего в бреши появилась ничем не примечательная фигура Хосе, тот открыл замок на решётке и вошёл в клетку.

− Ну, здравствуй, милочка, − обратился он к Насте по-английски. − Как жизнь молодая?

− Ничего, − Настя глядела на него исподлобья.

− Машину где училась водить? В Украниане? Тебе там говорили, что людей давить нельзя?

− Мне говорили, л ю д е й давить нельзя. − зло ответила Настя. − А животных – можно.

− Ах ты ж бускона! − зарычал Хосе и залепил ей пощёчину.

Настя взорвалась. С неприсущими ей силами, не помня себя, она кинулась на него, повалила на пол, царапала ему лицо, пихала коленкой куда попадётся, тот орал от испуга: видимо, не ожидал такой атаки. Под руку ей попалась цепочка; она мигом обернула её вокруг шеи Хосе и принялась его душить. Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не подоспел Луис и не всадил ей в шею шприц; теряя сознание, Настя ослабила хватку и скатилась с Хосе, успев, впрочем, до крови укусить Луиса за руку.

− Ничего себе они там в этой Украниане, вечно с ними драться приходится − услышала она голос Луиса, прежде чем провалиться в забытье…

…Всю остальную поездку Настя пробыла в наркотической вате. Два раза в сутки ей делали инъекцию, она как зомби поедала приносившуюся ей пищу и снова ложилась, тупо глядя на фонарь под потолком. Мыслей не было, её душу словно изъяли из тела и запаковали в грязный пакет из-под прокисшего молока, а тело стало просто механизмом по переработке сэндвичей с колой; впрочем, многие так существуют почти всю свою жизнь и без транквилизаторов – им достаточно телевизора.

В последний день дозы ей не давали, поэтому, когда они уже подъезжали к ранчо, Настя немного пришла в себя, но всё равно была слаба, словно после долгой болезни. Безразличным взором она смотрела через прореху на проносившиеся пастбища, высохшие речки, буераки – они уже какое-то время ехали по сельской дороге, прихотливо извивавшейся между унылыми холмами и оврагами. Здесь было теплее, чем в Нью-Джерси, и девушка даже сняла куртку. Пару раз останавливались, как поняла Настя, спросить дорогу, затем ехали дальше. Наконец фура затормозила, впереди затараторили что-то по-испански, грузовик тронулся снова, и Настя увидела, что они проезжают сквозь открытые ворота, от которых до ближайшего нагромождения камней тянулась ограда с колючей проволокой поверху. «Вот так-так, − подумала она. − Техасская пленница, чёрт побери. Кто бы мог подумать?»

Проехав минуты три, автопоезд развернулся и остановился окончательно. Опять загомонили, снова лязгнули задвижки и разобрали ящики; в клетку вошли Луис и Хосе, отомкнули «наножники» и под руки повели её на улицу.

Глаза её слезились от яркого света, ноги с трудом держали после такого вояжа, потому она дала практически пронести себя через двор в огромный двухэтажный дом с большим количеством пристроек и флигелей. В доме её проводили в какую-то гостиную и усадили на диван.

Не успела она окинуть взглядом добротно сработанный зал, как послышались шаги, раскрылись двери, и Настя тут же пришла в себя окончательно − потому что вошёл Санчес.

− Так это ты! − вскочила она в негодовании, но тут же упала на диван: хоть мозг её теперь и работал как генератор Ван дер Граафа, тело её всё ещё плохо слушалось.

− Здравствуй, Анастэйжа! − подсел к ней дон Ласкиво. Та отдёрнулась от него как от прокажённого.

− Ах ты мерзавец! Подлец! Ублюдок! − забыв, где находится, по-русски закричала она.

− Анастэйжа, тише, послушай, что я тебе скажу! − заговорил дон Ласкиво, в волнении путая английские и испанские слова. − Мне правда очень жаль, что так всё получилось, но поверь мне – я просто не мог иначе. После того, как ты мне отказала, я был просто на грани безумия, мечтал о тебе, желал тебя, и при том знал, что ты от своего слова не отступишься. А ещё я знал, что если ты не станешь моей, я на этом свете больше не жилец. Потому я и обратился с помощью к одному моему знакомому, и он мне посоветовал, что делать, и помог мне. Анастэйжа, я люблю тебя безумно, и хочу, чтобы ты стала моей женой!

− А я не хочу. − отрезала Настя. − И ты мне… ты мне просто безразличен.

Дона Ласкиво передёрнуло, лицо исказилось гримасой злобы. Однако он взял себя в руки и проникновенно продолжил:

− Анастэйжа, я не какой-нибудь дикарь. Для меня семейные узы святы и незыблемы, я не хочу насиловать тебя − я хочу жениться на тебе по всем правилам, как принято в моём роду. Анастэйжа, я владелец большого состояния, все земли от Пекоса до Ховард-Крика мои, у меня работают десятки людей – они станут подчиняться и тебе, если ты примешь моё предложение.

− Они будут подчиняться мне, а я, в свою очередь, должна буду подчиняться тебе? − уточнила Настя. − Заманчивое предложение, спасибо.

− Милая Анастэйжа, я тебя никогда не обижу! Ты будешь жить на моём ранчо как королева!

− А за пределами ранчо? − ехидно спросила Настя.

− Тебе будут созданы такие условия, что ты просто не захочешь покидать моего ранчо! Нет, н а ш е г о ранчо! − воскликнул дон Ласкиво.

− Перестань ломать комедию! − оборвала его Настя. − Сейчас даже не девятнадцатый век, чтобы похищением жену себе добывать. Да и условия не те – найдут в два счёта. Думаешь, меня сейчас не ищут?

− Кто? Полиция? − стал терять терпение дон Ласкиво. − Где они тебя будут искать? И ты что, думаешь, твоя Дженнет подала заявление? Да если даже и подала − у тебя же даже паспорта нет, а если бы и был, они бы первым делом взялись именно за тебя – из-за визы. Я всё про тебя знаю! И предлагаю тебе самый лучший вариант – выйти за меня замуж, честно и без всяких фикций. И стать донной Ласкиво – а эта фамилия многое здесь значит!

− Дон Ласкиво. − Настя смотрела ему в глаза. − С вашей подачи я хорошо изучила испанский, и прекрасно знаю, ч т о значит ваша фамилия. (Lascivo (исп.) – распутник)

Тот взбесился. Вскочив с дивана, он забегал по комнате, вернулся к Насте, постоял, тяжело дыша, затем снова забегал. Потом повернулся к девушке:

− А если не захочешь – что ж. У меня есть друзья и в Новом Орлеане. Они будут очень рады заполучить себе такую работницу, как ты, и знай – они и не таких обламывали! Там много таких, из этой вашей Укранианы.

У Насти всё внутри опустилось, в голове зазвучал мотивчик «Дома Восходящего Солнца». Она хотела как-нибудь парировать, но не нашлась, что ответить.

− Однако должен тебе сказать, я не хочу, чтобы до этого дошло, − чуть успокоился дон Ласкиво. − Потому даю тебе время подумать до послезавтрашнего утра, и я уверен − мы будем счастливы вместе. Паспорт – не такая уж и проблема, паспорт можно будет восстановить.

Он подошёл к дивану и снова сел.

− Сегодня Рождество. Родственники в Эль-Пасо пригласили меня на ужин и молебен, поэтому я должен уехать. Но послезавтра утром я вернусь, и надеюсь, что следующий рождественский ужин мы проведём все большой семьёй! А пока тебе будет предоставлена комната, приготовленная специально для тебя. Хуан Карлос, покажите комнату для будущей хозяйки ранчо! − снова поднялся дон Ласкиво. − До послезавтра, Анастэйжа!

Хуан Карлос, здоровенный детина, жестом показал Насте подниматься по лестнице на второй этаж. Та встала и, поколебавшись, пошла всё-таки нетвёрдой походкой наверх. Хуан Карлос провёл её до одной из дверей, впустил Настю внутрь, дверь за ней захлопнулась и ключ повернулся в замке.

Настя окинула взглядом роскошно убранную комнату с большой кроватью под балдахином, изящным трельяжем, диванчиком и письменным столом в стиле «барокко», телевизором и ажурной решёткой на окне, подошла к кровати и присела на её край. «Какой бред! − снова подумала она. − Даже для самого индийского из всех индийских фильмов такого сценария не придумают – побрезгуют! Это же просто невозможно в реальной жизни!» Но − кровать была настоящей, и настоящий ключ закрыл минуту назад настоящую дверь. Настя подошла к окну: решётка снаружи тоже была настоящей и толстыми настоящими шурупами прикручена к не менее настоящей каменной стене.

Настя вернулась к кровати и снова присела. «А я тоже хороша, − внезапно подумала она. − Мне бы сидеть молчать, а я героиню из себя корчила. Крутые реплики и всё такое… Но ведь он тоже молодец! Кобельеро, блин, «не хочу насиловать», «жениться по всем правилам», всё чинно-благородно… А как насчёт похищения, это тоже по всем правилам? В каком он веке вообще живёт, этот феодальный князёк?» Настя тут вспомнила, как её, Сашу, Танечку и Лёшу не раз упрекали в том, что они-де живут где-то на рубеже шестидесятых и семидесятых годов двадцатого столетия, но отмахнулась: это есмь несравнимые вещи.

Она встала, подошла к двери и заглянула в замочную скважину. Хуан Карлос со скучающим видом сидел напротив двери в кресле и ковырялся ногтём в зубах. Настя постучала в дверь изнутри, потом постучала ещё раз: тот зыркнул разок и невозмутимо продолжил свои гигиенические процедуры.

Тут её внимание привлек шум какой-то суеты во дворе; она подошла к окну и выглянула: дон Ласкиво садился в джип и отдавал какие-то последние указания своей челяди. Кто-то о чём-то его спросил, тот кивнул, и не успел его джип выехать со двора, как на улицу тут же стали выносить столы, расставлять их, стелить скатерти, затем дуэньи стали накрывать на стол; Настя поняла, что работники собираются праздновать католическое Рождество.

Наконец приготовления были закончены, и почти весь личный состав ранчо расселся по столам. Дон Ласкиво не кривил душой: людей у него было действительно много, в основном, мексиканцев (попадались и другие национальности), и гам над двором стоял оглушительный. Девушке было по большому счёту всё равно, но от нечего делать она осталась у окна наблюдать за происходящим. Были осушены первые бокалы, гам немного утих, сменившись хрустом хрящей на зубах; Настя с остервенением увидела среди пирующих и Хосе с Луисом: им, видимо, позволили остаться отдохнуть, и они явно старались возместить лишения четырёхдневного пути; осматривая других, она поняла, что все говорят о ней: в сторону её окна часто смотрели и показывали пальцем. Ей стало противно, она отошла от окна и села за письменный стол, на котором стоял поднос с фруктами.

Повернув голову, она увидела не замеченную ранее дверь. Девушка снова встала, подошла и открыла её: за ней находился довольно современный санузел с душевой кабинкой. Настя решила пока что не разыгрывать из себя героиню, на всякий случай осмотрелась, нет ли видеокамер (мало ли что от этого дона ожидать теперь можно было?) и с удовольствием приняла душ.

После водных процедур она почувствовала себя лучше, захотелось есть. «Глупо объявлять голодовку, всё равно не Кавказ!» - подумала она и принялась за фрукты. Их было много, и когда она насытилась, осталось ещё.

За окном уже продолжительное время пели. Настя не прислушивалась, но вдруг удивлённо подскочила и снова выглянула в окно: да, она не ослышалась − мексиканцы, обнявшись и раскачиваясь, распевали пьяными голосами «Из-за острова на стрежень» на испанском языке. «М-да, глобализация…» − подумала Настя. Гуляки уже раскраснелись, всем было очень весело, однако кто-то показывал пальцем на небо: там сгустились тучи и потемнело. Буквально через минуту стало накрапывать и пошёл холодный дождь. «Вольга, Вольга, мадре Вольга» оборвалась, все засуетились, стали собирать еду и столы и переносить всё это в дом; работали они споро, и через некоторое время голоса зазвучали под Настей: видимо, они решили продолжать пир в помещении.

Вскоре стемнело окончательно; чтобы хоть чем-то занять себя, Настя села на диван, поджала ноги и включила телевизор. Какой-то джентльмен с очень серьёзным лицом читал новости о витке нового, на этот раз козлиного гриппа, от которого в США уже умерло – подумайте только! − три человека, уже трое! Он говорил это таким напряжённым тоном, так напирал на слова, что могло показаться − важнее и ужаснее новости нет и не будет ещё лет десять; это при том, что месяца три назад он таким же тоном вещал о гриппе свином, а пару лет до того – о птичьем. Настя с возмущением вспомнила рассказ Саши о том, что в Донецком аэропорте всех тех, кто сходит по трапу самолёта, заставляют отирать ноги о хлорированную половую тряпку на земле, считая, что только таким образом и можно противостоять распространению мировой заразы. Она стала переключать каналы − какие-то регбисты катаются в грязи, затем – уникальное супер-пупер-мега-экстра-кул-энд-смэш-предложение, сверхвыразительные глазища какой-то «анимешки», снова «суперпредложение», «оставайтесь с нами», «тра-та-та-та-та» из автомата, опять «суперпредложение»… Понемногу Настя отключилась от реальности и погрузилась в свои мысли, не переставая, правда, при этом то и дело нажимать на кнопки пульта. Она пыталась направить свои думы в рациональное русло, придумать что-нибудь, что ей делать и как ей сбежать, но мыслям в этом русле было сейчас неинтересно, и они запрыгали себе куда придётся. Спать ей не хотелось − она по самое не могу выспалась в том наркотическом сумбуре, и она просто сидела и сидела под телевизором, следуя потоку мыслей и попутно отмечая, что речь отдыхающих на первом этаже и на улице (так как дождь уже кончился) становится всё более и более несвязной, потихоньку стихает, пьяные выкрики и пальба звучат всё реже, и наконец внизу успокоились.

Когда наступила полная тишина, Настя вздохнула с облегчением. Она до конца выключила звук у телевизора, посидела какое-то время в покое, затем решила лечь и попробовать заснуть: всё же утро вечера мудренее, да и светает уже…

Вдруг в её окно постучали. Настя повернула голову и ошарашено свалилась с дивана: на фоне сереющего неба в отблеске телеэкрана ей махала рукой и счастливо улыбалась Танечка.







Глава 10. И опять Саша, Лёша и Танечка



На оставшиеся четвертаки Саша тут же позвонила Дженнет, и сказала ей, что надежда уже есть – след нашёлся, и что они собираются лететь в Техас; та с облегчением поблагодарила Бога и сказала, что будет ждать их с нетерпением (как поняла молодёжь по шипящим звукам в трубке, приготовление обеда ей доставляло в эту минуту не меньшие трудности, чем завтрак).

Наконец, они покинули телефонную кабинку под пристальными взорами безработных афроамериканцев – те с важным видом явно обсуждали, что именно они втроём могли делать в запотевшей будке такое продолжительное время − и направились в очередное Интернет-кафе. Хозяин его, утончённый англосакс, оказался не меньшим прохвостом, чем его темнокожий коллега из соседнего квартала, и хотел снять плату с каждого по отдельности (мол, стулья занимаете), но Саша показала ему свой характер, указала на отсутствие людей в этом кафе и сказала, что они сейчас вообще уйдут, а он совсем денег не получит. Англосакс, не ожидав такого напора, немного перепугался – а, делайте, что хотите − и включил им компьютер.

После непродолжительных поисков по спутниковой карте им удалось найти этот Пендейл – деревушку из десятка домов недалеко от границы с Мексикой. Вокруг неё, по унылым, пустынным, ржавым балкам были раскиданы кое-где какие-то фермочки. Общее впечатление от местности было угнетающим.

− Арш дер вельт! − почесал затылок Лёша.

− Ты чего ругаешься? − живя с мужем, Танечка уже давно волей-неволей потихоньку впитывала в себя этот немецкий язык.

− Что? − не поняла Саша.

− Говорю, «у чёрта на рогах!» − отозвался Лёша.

− А, о куэн дю буа, так бы и сказал! − ответила Саша.

Потом они долго искали маршрут, в конце концов выяснили, что лучше всего добираться через Сан-Антонио (самолёт из Нью-Йорка летал туда по утрам через Хьюстон), там сесть на автобус, следующий в Эль-Пасо (так как на поезд они не успевали), доехать до Озоны и километров через двадцать будет поворот на Пендейл. Однако о том, как добраться до самого Пендейла, до которого оставалось ещё километров шестьдесят, Интернет молчал как партизан, равно как молчал и о существовании такого ранчо, как «Сукуленто Пастадеро».

− Ну ладно, на месте разберёмся, , − наконец сдался Лёша. − Вообще, в такое Большое Никуда мы ещё ни разу не собирались…. О! − он повернулся к Танечке: пока суд да дело, его жёнушка уже успела набросать с экрана план-схему, как туда добраться. − Здoрово, спасибо! − улыбнулся он ей.

Чтобы не терять время, Саша позвонила Терри Боззио, поговорила с ним и рассказала о неожиданном несчастье. Тот огорчился, но сказал, что отыскать Настю, конечно, нужно и они с женой подождут немного. Ещё Терри добавил, что вынужден будет дня на четыре уехать, но в канун Нового Года точно вернётся домой и приглашает их всех на новогоднюю вечеринку.

Из Интернет-кафе они тут же поехали в аэропорт, сдали все свои билеты на Лос-Анджелес и взяли на завтра до Сан-Антонио.

− Вам исключительно повезло! − зубоскалила сотрудница аэропорта с именем «Манди» на груди, − Купить билеты за день до Рождества, да ещё целых три штуки – это большая удача!

− Нет, это вашей авиакомпании повезло! − Саша прикинула в голове, сколько они потеряли на обмене. − Четыре билета, на Лос-Анджелес, перед Рождеством! К тому же в Сан-Антонио не такой уж и аншлаг, − покосилась она на экран Мандиного монитора.

Манди с сердитыми глазами заулыбалась ещё сильнее…

Потом они во второй раз добирались из аэропорта в Сауф-Орэнж. Было уже пол-шестого, и они поняли, что сегодняшним утром в метро вообще было пусто. Держась за руки, они только и делали, что плыли по течению человеческой реки, задыхаясь от недостатка кислорода и запахов трудовых будней.

Дженнет ждала их. С улыбкой и теперь уже радостным румянцем впустила их в дом, сразу расспросила, что да как; Саша не стала пока рассказывать про шантаж и объяснила, что они просто очень попросили того мистера сказать, куда именно уехала вышедшая замуж Анастасья. Дженнет, впрочем, ей совершенно не поверила, но ничего не сказала, и после слов Саши, что в Техас они летят завтра с утра, просто предложила всем вместе приготовить ужин.

«Всем вместе», конечно, значило − Танечке, Лёше и Саше. Лёша девчонок, впрочем, на время от плиты прогнал и попросил их лишь помочь ему почистить картошку, после чего порезал её пластинками, зажарил на большой сковородке на подсолнечном масле, добавил лука и подал её с томатным соком к столу. Это всегда было его любимым блюдом, и по глазам Дженнет было видно, что теперь и у неё появилось самое обожаемое в жизни яство; после ужина Лёше с помощью Саши даже пришлось рассказать и показать ей, как готовить эту «жареную картошку по-магдебургски» (просто Лёша научился готовить, когда был студентом в Магдебурге).

Дженнет предложила им остаться ночевать у неё – и молодёжь не смогла отказаться; Саше выделили детскую, Лёшу и Танечку проводили в комнату Насти. При виде расчехлённой красной электрогитары Лёша почтительно замер в дверях, а Дженнет вдруг сказала:

− Ребята, может, вы сделаете мне одну добрую услугу? Заберите, пожалуйста, с собой эту гитару! Анастасья говорила, она очень ценная, а мои мальчишки так и норовят её к рукам прибрать – это они её расчехлили и бросили. Как бы чего с ней не случилось, пока Анастасьи нет!

− А… разве некому… её отдать? − теперь уже от волнения запинался Лёша.

− Представьте себе – некому! Разве что маме, но мы часто у неё бываем – и куда её не спрячь, мои сорванцы всё равно найдут. Возьмите пожалуйста, а?

− Ну… − Лёша посмотрел на Танечку, − Возьмём?

− Давай возьмём, чего уж там! − улыбнулась та: она знала, как трепетно относится её муж к гитарам, к тому же – хорошим гитарам. − Поможем Дженнет!

Дженнет поблагодарила их и пожелала спокойной ночи, так как видела, что у супругов уже слипаются глаза: разница во времени давала о себе знать.

Проснулись они тоже рано – что Саша, что Ливандовские. Позавтракав и собравшись, они попрощались с Дженнет, которая их благословила на дорогу и на доброе дело, и отправились в аэропорт.

Ожидая посадки, Лёша не смог удержаться от соблазна и, пока Танечка беседовала с Сашей, достал гитару. Взял пару аккордов, затем пробежался соло, потом снова прошёлся аккордами по всему грифу.

− Ну как? − перегнулась через Сашу Танечка.

− Обалдеть! − не скрыл своего восторга Лёша. − Вот только пальцы заскорузли, как деревяшки какие-то. Сколько уже не играл!

− Ничего-ничего, Лёш, − подбодрила его Саша, − талант не пропьёшь!

Тот махнул рукой.

− Вообще, Саш, я думаю, сперва эта фраза звучала как «Да не пропьёшь ты свой талант!» А потом её переиначили артисты, которые пытались оправдать своё пьянство. Скольких уже алкоголь так незаметно погубил, а? И не только артистов…

Лёша играл на ней почти до самой посадки. Хоть гитара и не была подключена к усилителю, её корпус так резонировал, что на гитариста понемногу стали оборачиваться, и в конце концов кто-то подошёл и потребовал прекратить это измывательство над ушами. Саша заступилась за Лёшу, сказав, что «вы, гражданин, в музыке разбираетесь как премьер-министр в экономике, а ты, Лёша, его не слушай, у тебя уже здорово получается». Тот, впрочем, играть всё равно перестал и «Гибсон» зачехлил.

− Вообще, очень хорошая гитара! − снова признался он девушкам.

− Так ты что, теперь променяешь свой «Файербёрд» на такой вот «SG» − поинтересовалась Танечка.

− Солнышко, как ты такое могла подумать? − возмутился Лёша. − Понимаешь, другая гитара примерно как свояченица – и повеселиться с ней можно, и хорошо время провести, она даже может быть замечательным другом, но жена есть жена – по-настоящему душа всё равно лежит к ней, а не к её сестре.

− Ничего себе у тебя сравнения! − рассмеялась Саша.

− Ну а что. Гитара для меня почти что живое существо. Вон, когда Танечка впервые в гости ко мне пришла, сел играть для неё – а гитара расстроена, хотя только накануне её настраивал. Словно ревнует, честное слово!

− Кстати, котик, а почему у тебя именно «Файербёрд»? − поинтересовалась Танечка. − Я как-то всё не спрашивала.

− Ну представь себе, Солнышко, прихожу в общагу в Магдебурге после занятий, включаю телевизор и вдруг слышу такое, что ещё не слышал никогда, нечто одновременно мощное и отрешённое, завораживающее и увлекающее, короче, я услышал тот звук, который есть моя суть. Это была передача «Бит-Клуба» за шестьдесят девятый год, «Стимхаммер» играли «Луизианский Блюз», и я как чумной бросился тогда записывать это на видео. В общем, у их гитариста была гитара «Файербёрд», я сразу влюбился в этот её тягучий, сносящий крышу звук, её архаичные формы, а потом и в то чувство, которое испытываешь, играя на ней… Ну, вам это, конечно, неинтересно, − тут же поторопился сказать он.

− Блин, Лёш, вечно ты так говоришь: «неинтересно, неинтересно» − отозвалась Саша, − Как раз мне это интересно, между прочим…

До Сан-Антонио долетели без приключений. После трансатлантического перелёта четыре часа пути от Нью-Йорка до этого техасского города показались поездкой на дачу. Немного поплутали они в самом городе, отыскивая автовокзал, так как аборигены в основном говорили по-испански и английский понимали с трудом, но в конце концов успели вовремя и даже набрали еды для «тормозка» в каком-то супермаркете.

От вида поданного на платформу автобуса у них дружно вырвался возглас удивления: это было какое-то невероятное, окрашенное в разные цвета нагромождение окон и этажей, плавно перетекавших из одного в другое; особенно в восторге была Танечка, очень любившая всё необычное. Зачарованно они проникли внутрь – там, правда, оказалось всего два этажа для сидения, к тому же некоторые места были крайне неудобными, в том числе Лёшино: тому пришлось все четыреста километров пути сидеть со свёрнутой набок шеей из-за наклонённого окна. На предложение девочек поменяться местами он не согласился, чтобы не доставлять им неудобств, но сам к концу поездки просто осатанел.

Поначалу за окнами автобуса сияло солнце, но постепенно сгустились тучи и после Джанкшна пошёл мелкий дождь, который не переставал и тогда, когда они проехали Сонору. Молодёжь настороженно поглядывала в окна: уже темнело, и осадки не прекращались ни на минуту.

Наконец, мелькнул указатель на Озону, в которую автобус заезжать не стал, Саша спустилась и напомнила водителю о просьбе остановить им у поворота на Пендейл. Тот кивнул и минут через пятнадцать автобус сбавил ход, съехал с хайвея и завизжал мокрыми тормозами, останавливаясь на перекрёстке.

− Надеюсь, ребята, тут вас встретят, − пожелал им водитель на прощание, − такая глухомань, да ещё и погода! Повезло же вам, в этих местах только пару дней в году идёт такой ливень – и вы в него попали. Удачи!

− Спасибо, сэр! − дружно поблагодарили они его и вышли в дождь.

Автобус заревел и исчез в мороси. Троица огляделась: от матёрого шоссе уходила по ту сторону тонкая струйка дороги, на которую был устремлён покосившийся и колышущийся от порывов ветра указатель «Пендейл − 40 миль».

− Идём туда? − спросила Танечка.

Лёша и Саша кивнули, они все вместе перешли шоссе, где медленно пошли по дороге без особой надежды, что кто-нибудь да свернёт в эту чёрную дыру. Лёша пытался справиться с зонтом, который выворачивало на ветру; толку от него было мало, втроём под ним спрятаться было невозможно, он вручил зонт девчонкам, а сам поднял воротник, нахлобучил бейсболку и угрюмо шёл впереди, то и дело потирая занемевшую в автобусе шею. Он изнемогал от тяжеленного рюкзака со всем их тормозком, да ещё гитара в руке, изнуряла и сковывала движения. Становилось всё темнее и темнее, а на душе его всё пакостнее и пакостнее.

Когда через полчаса уже едва-едва можно было различить петляющую дорогу, они дошли до развилки.

− Куда теперь? − спросила Саша.

Лёша прикрыл глаза, вспоминая спутниковую карту.

− Направо! − наконец сказал он.

− Нет, налево, − достала Танечка свою схемку.

− Как налево? Я помню, что направо! − повернулся он к жене.

− Лёш, а я тоже помню, что налево, − поддержала Танечку Саша.

− Да гляньте, там дорога хуже! − стал доказывать им Лёша, поставив гитару на носки. − Наверняка там какой-нибудь коровник, а на Пендейл дорога должна быть укатанной.

− Лёш, ну на схемке дорога налево уходит!

Лёша цокнул языком и взмахнул руками. Гитара упала на землю.

− Таня, значит ты нарисовала неправильно, − упёр руки в боки Лёша. − Я помню, что направо! Короче, пошли туда, чего стоите? ‑ повысил он голос.

От такого тона у Танечки выступили слёзы на глазах, а Саша немного разозлилась.

− Ливандовский, не смей говорить с нами таким тоном, − угрожающе проговорила она. − Успокоился, и пошли налево. Нас большинство, между прочим.

− Ну раз вы такие умные, − не сдержался Лёша, − тогда сами и идите налево. Филь шпасс!

Он резко развернулся, пнул ногой гитару и скрылся во тьме.

Танечка разрыдалась, её плечи трусились, а мокрые волосы залепили ей лицо. Саша, сама ещё дрожа от нервного напряжения, присела вместе с ней под зонтиком на камень.

− Ну, Танечка, успокойся! − стала она утешать её.

− Зачем ты таким тоном с ним говорила? − вдруг сквозь слёзы проговорила Танечка.

− А каким тоном по-твоему с ним ещё разговаривать? Что он себе позволяет?

− Ты не должна была говорить с ним таким тоном, − упрямо повторила Танечка.

− Так, Тань, давай хоть мы не будем ссориться! − упрекнула её Саша. − Ну прости меня, прости, погорячилась… Ох, рёва-корова, ну что мне с тобой делать? А ну, глянь на меня!

Та глянула, Саша скорчила ей «мордочку сурка», Танечка сквозь слёзы чуть улыбнулась.

− Ну вот, уже лучше. Не переживай, никуда он не денется, твой муженёк! Вернётся обязательно! Вот увидишь… − пообещала ей Саша.

Они часа полтора просидели на камне недалеко от поворота; чтобы было теплее, они укрылись Сашиной курткой и посильнее прижались друг к другу. Саша рассказывала Танечке всякие смешные истории и мало-помалу вернула подругу к жизни. Когда дождь, наконец, окончился, та уже весело хохотала, представляя себе лицо Терри Боззио, когда Саша его узнала. Тучи всё ещё ходили по небу, но за ними светила луна, потому темнота не была непроглядной, и девушки друг друга различать могли.

− Смотри! − вдруг показала Саша в ту сторону, откуда они пришли.

Танечка повернула голову, высвободилась из-под куртки и бросилась вперёд: на дороге показались какие-то фары. С развевающейся на ветру бахромой её наряда она выбросила руку, и через несколько секунд перед ними остановился старенький четырёхместный пикапчик.

Танечка распахнула дверцу и ахнула от восторга: за рулём сидел пожилой индеец. Вообще, она давно уже переместила центр своих интересов с индейцев на индийцев, но ничего не забыла из своих старых увлечений, и, когда собиралась в Америку, искренне мечтала встретить кого-нибудь из коренных жителей и пообщаться с ним. Теперь она не могла поверить своим глазам – её мечта сбылась.

Индеец тоже явно не мог поверить тому, что видит − на лице его было отчётливо написано удивление. Его можно было понять: Танечка нарядилась в дорогу в индейскую одежду с мокасинами и разными атрибутами, в том числе пояском, когда-то сплетённым из бисера для неё Лёшей – пояском со всевозможными индейскими символами, от Птицы Грома до Заячьих Ушей.

Наконец, когда подошла Саша в своём самом обыкновенном джинсовом костюме, с гитарой в измызганном чехле, он пришёл в себя.

− Что делают такие девушки, как вы, одни, в ночь на христианское Рождество, в этом глухом месте, да ещё и в одежде народа навахо? − спросил он.

− Скажите, как проехать в Пендейл? − спросила Танечка.

− В Пендейл? − переспросил тот. − В Пендейл направо.

Девчата с облегчением вздохнули.

− Могу подвезти, − предложил индеец. − Залезайте!

− Спасибо! − Танечка со счастливым лицом полезла на переднее сиденье.

Саша попросила разрешения положить гитару в кузов и устроилась сзади. Пикапчик тронулся и, не спеша, поехал направо по мокрой, плохонькой дороге.

− А к кому вы в Пендейл? − спросил индеец.

− Вообще, мы не совсем в Пендейл, − пояснила Саша. − Мы ищем ранчо «Сукуленто Пастадеро».

− Что? − индеец резко повернулся к ней, но тут же взял себя в руки. − Зачем вам это ранчо?

− Видите ли, там должна быть наша подруга, − пояснила Саша. − Мы её давно не видели, решили навестить. У нас ещё есть спутник, он ушёл вперёд… э-э-э… разведать дорогу.

− Как-то странно вы её навещаете… Где ваш автомобиль?

− А у нас здесь нет автомобиля! − сказала Танечка. − Мы только вчера прилетели в Америку, попутешествовать. Мы сами из Украины.

− Юкраина? А где это?

Ему какое-то время пытались описать местоположение этой довольно-таки обширной страны, но он всё равно не совсем разобрался.

− Ладно, всё равно не пойму, в школе только три класса учился, − наконец сказал он. − И всю жизнь работал. Как же вас зовут, девочки?

Те представились.

− А меня зовут Джо. Джо Юман.

− Так вы, наверное, из народа квечан? − воскликнула Танечка.

Тот посмотрел на неё, явно удивлённый.

− Да, мои предки жили на этих землях испокон веков, − подтвердил он. − Но откуда вам, в вашей Юкраине, известно о моём народе?

− Далеко не все знают, я просто интересуюсь, − пояснила Танечка и принялась рассказывать то, что она знает о народе квечан, о народах плато Эдварда и о народах Прерий вообще. Джо то и дело поглядывал на неё, не в силах скрыть удивления, и лишь иногда отпускал свои замечания. Смотрела на неё с удивлением и Саша: во-первых, она не знала, что Танечка с т о л ь к о знает, а во-вторых, что эту её скромную подругу теперь словно прорвало, и она без умолку щебетала на английском, щебетала как на своём родном языке.

Внезапно Джо, который единственный из сидящих в машине иногда посматривал на дорогу, спросил:

− О, а это не ваш спутник впереди?

Девчата глянули и увидели метрах в двухсот от них сидящего на валуне у очередной развилки Лёшу. Тот щурился на яркий свет фар, словно колебался, затем всё же встал и поднял большой палец.

− Дорогу разведать, говорите? − молвил Джо, останавливая машину. − Далеко ж он зашёл, этот ваш спутник!

− Ну… мы поссорились, − призналась Саша и открыла заднюю дверцу.

Всё ещё мокрый до нитки Лёша ввалился в машину.

− Спасибо вам! − сказал он по-английски. Затем огляделся и обратился к Танечке по-русски: − Котя, милая, прости меня! Я был не в себе. Весь этот дождь, эта шея… В общем, я псих и мерзавец. Ты нежная и впечатлительная, ничего не стоит тебя ранить, а я так сорвался – но пожалуйста, извини меня! И прости, что бросил вас с Сашей! На самом деле я тебя очень люблю, поверь!

− Ничего! − улыбнулась ему Танечка. − Я тебя уже давно простила. Я ведь тебя тоже хорошо знаю, нервёнок ты мой, и тоже очень люблю тебя!

Лёша повернулся к Саше:

− Саш, и ты меня извини! Ты же мне как сестрёнка, а я…

− Лёш, уже проехали! − улыбнулась ему Саша. − Ты тоже меня прости. Я и не думала, что такое будет, я тоже не хотела тебя обидеть, братишка-Ливандовский!

Лёша облегчённо вздохнул. Джо, конечно, не понимал ни слова, но общую суть разговора уловил и тоже одобрительно улыбнулся. Затем он включил передачу, и пикап поехал дальше.

− А вы нам не подскажете, где это ранчо? − спросила Саша Джо.

Тот помолчал, затем медленно произнёс:

− Я вижу, вы ребята хорошие и плохих друзей себе не завели бы, потому не могу понять, как ваша подруга попала на такое ранчо, как «Сукуленто Пастадеро».

− А что с этим ранчо? − удивлённо спросила Танечка.

− Танни, это ранчо пользуется здесь очень, очень дурной славой, − молвил Джо. − Её хозяин, Санчес Ласкиво, сменил уже не одну жену. Прожив у него какое-то время, они почему-то в конце концов начинают болеть и умирают. У каждой якобы была своя болезнь, но мы, его соседи, все знаем – он просто избавляется от них, когда они ему надоедают.

Молодёжь встревожено переглянулась.

− Кроме того, нет на Плато Эдварда таких отъявленных мерзавцев, как его работники. Сколько раз мы разбирались с ними лично, что они выпасают скот на наших угодьях, сколько раз обращались к Ласкиво − и всё безрезультатно. Я не сомневаюсь – он сам даёт им указания, ему мало тех земель, которые он себе заграбастал. Потому я и спрашиваю: каким образом ваша подруга очутилась на этом ранчо?

Видя, что шила в торбе от этого проницательного индейца не утаишь, Саша вздохнула и рассказала Джо всю их историю. Тот слушал внимательно и то и дело покачивал головой. Наконец он сказал:

− Вот что, ребята, я сделаю небольшой крюк и высажу вас у поворота на ранчо Ласкиво. Там пешком недалеко. Мог бы, конечно, подвезти вас и до самых ворот, но моя жена уже меня заждалась, я должен ехать на свою ферму. Кроме того, у него там стоит охрана, а для побега нужно создавать как можно меньше шума.

− Побега? − переспросил Лёша.

− Ну да, я так понял, что вы едете вашей Анастасье побег устраивать. Нет?

Молодёжь переглянулась. В самом деле: за два дня их поисков они думали только о том, чтобы узнать, где Настя, и как до неё добраться, и как-то не подумали, что именно будут делать, когда доберутся до места. И тут Джо спрашивает их о том, что, собственно, и является единственным правильным решением. У них, почти что современных молодых людей, слово «побег» ассоциировалось разве что с чуждыми им детективными романами да криминальными сериалами, но никак не реальной жизнью, и в голове их на самом деле до сих пор не укладывалось, что Настю, их Настю похитили, заперли, может быть даже посадили в подвал. Теперь же они по-настоящему прочувствовали: да, это был действительно Дикий Запад, удельные княжества, куэн дю буа (вернее, закуток не леса, а пустыни) с нравами, скажем так, непривычными для них, жителей больших европейских городов…

− Да, − наконец, молвила Танечка. − Да, мы устраиваем ей побег.

− Ну что ж, тогда да поможет вам Маниту, − рёк Джо…

Дорога до ранчо оказалось длинной и однообразной, вокруг не было видно ни зги, только кусочек света перед пикапом чуть разгонял тьму. Автомобиль то взбирался на гору, то съезжал к каким-то ручейкам, обычно пересыхающим, но ожившим после прошедшего дождя. Саша и Лёша, угревшись, в конце концов задремали на заднем сиденье, Танечка же, напротив, испытывала небывалый душевный подъём и вовсю болтала с Джо, который степенно, как и положено истинному сыну коренных американцев, рассказывал о своей жизни, обычаях и расспрашивал о Танечкиной родине. Особенно его поразило то, что в Украине принято кормить гостей до отвала (притом очень жирной для индейца едой), да ещё потом и в дорогу что-нибудь всунуть в судочке или в мешочке. Танечка объяснила ему разницу между американской жирной едой и украинской, тот немного успокоился, но головой всё равно недоумённо покачивал.

Наконец, когда тучи рассеялись и выглянула луна, Джо развернул машину на какой-то развилке и остановился. Отсутствие тряски и его громкий голос разбудили Лёшу и Сашу.

− Приехали, юкрейнеры! Вам направо, а мне надо возвращаться. Жена ждёт. Удачи вам всем!







Глава 11. Почти что вместе.



Они от всей души поблагодарили Джо, вылезли из машины и захлопнули дверцу. Заревел мотор, и вскоре только одна луна освещала место, где стояла наша троица.

− Ну что, пойдём? − спросил Лёша. − Кстати, а где гитара?

− Блин, балда стоеросовая! − хлопнула себя по лбу Саша. − Она же в машине осталась, в кузове!

− Эх, Лапотенко, Лапотенко… − вздохнул Лёша. − И что мы теперь Моторыкиным скажем?

− Ну, скажем, что гитара их обрела свободу на бесконечных прериях Америки, − предложила Танечка.

− Ладно, будем пока считать, что гитары больше нет. Лучше Настя без гитары, чем наоборот. Пойдём? − Лёша взвалил на плечи рюкзак и оглянулся на спутниц.

Тучи уже рассеялись, их глаза понемногу привыкли к лунному свету, и они могли спокойно шагать по петляющей дороге, не опасаясь переломать себе ноги. Они негромко обсуждали, что будут делать, когда придут на место, дивились, что после такого дождя было уже почти сухо − вся влага уже впиталась в землю. Было свежо, но не холодно; то и дело кто-нибудь их них поглядывал ввысь: живя в городах, они уже давно не видели эти мириады звёзд на чистом и глубоком небе… Правда, Лёша сразу прекратил свои астрономические наблюдения после того, как с задранной головой сошёл с дороги и попал ногой в сурочью нору.

Они шли так минут сорок, затем стали различать зарево за впереди лежащим бугром, а поднявшись на него, увидели в низине залитые светом прожектора ворота, от которых отходили в обе стороны и терялись во тьме ограждения, а дальше − слабо освещённые изнутри окна какого-то дома. Над ограждениями можно было различить мотки колючей проволоки.

− Ненавижу заборы, − процедил Лёша.

− Да-а-а, концлагерь какой-то, − покачала головой Саша.

− Пойдём искать обход? − предложила Танечка.

− Думаешь, у этого фон барона будет где-нибудь дырка в заборе? − усомнилась Саша. − Впрочем, пойдём, не ломиться же в ворота, правда?

− Угу, − Лёша поправил рюкзак и свернул с дороги.

То и дело оступаясь и съезжая вниз на задней точке (Ливандовские не забыли помянуть террикон «Ложе Сфинкса», на что Саша лишь коротко, по-французски, ругнулась), они скатились по склону к ограде метрах в трехстах от ворот.

− Вроде, изоляторов нет, − осмотрел её Лёша.

− Каких изоляторов? − не поняла Танечка.

− Ну, высоковольтных, − хихикнул тот.

− Да ну тебя! − воскликнула Танечка. − Это же не Бухенвальд какой-нибудь, в конце-то концов!

− Кто знает… − пробормотала себе под нос Саша так, чтобы её никто не слышал: после замечаний Джо относительно владельца этого добропорядочного ранчо она стала волноваться за Настю совсем не на шутку. Лёша и Танечка, конечно, тоже очень беспокоились, но старались не надумывать плохого.

Они медленно и осторожно пошли вдоль ограды, стараясь не зацепить торчащие тут и там кактусы, и в конце концов нашли, что искали: подкоп под сеткой.

− Интересно, кто его сделал? − задумчиво проговорила Танечка.

− Какая разница, кто её сделал? − оборвала её Саша. − Ливандовский, пролезешь?

Лёша почесал затылок. До школы он был настолько тощ, что мог запросто просочиться в дыру размером двадцать на пятнадцать сантиметров – на птичий двор в деревне. Он и теперь был довольно худой, да и дыра была не такая маленькая, как тогда, но всё же было опасно – вдруг застрянешь? Но он всё-таки решился и, перебросив рюкзак через забор, ногами полез в выемку под забором. Дойдя до плеч, он, конечно, застрял, и девчатам стоило немалого труда вытянуть его обратно (девочки тащили за руки, а Саша ещё раз помянула Лёшины волосы: как бы они сейчас пригодились!), а потом все вместе голыми руками принялись расширять отверстие. Наконец, после третьей попытки ему удалось перебраться; за ним без всяких затруднений нырнула Саша, тоже перекинувшая ему свой рюкзак, и, когда перелезала миниатюрная Танечка, они наконец увидели тех, кто сделал этот подкоп.

Две здоровенных овчарки мчались к ним в лунном свете со стороны дома, молча и безудержно. Саша и Лёша остолбенели; псы подлетели к ним и остановились, скаля зубы и рыча.

− Таня, лезь назад! − только и проговорил Лёша.

Но та уже была внутри и… ласковыми глазами смотрела на этих зверюг.

− Хей! Привет! − заулыбалась она им. − Как поживаете? Скучно вам тут одним, да?

Танечка сделала шаг к Лёшиному рюкзаку, собаки залаяли, но не бросились.

− Ой, ой, какие мы страшные! Может, вы голодные, а? Вам кушки? Хотите колбаски? Сейчас, сейчас!

Танечка наклонилась к рюкзаку и стала в нём копошиться. Псы перестали рычать и просто смотрели на происходящее. Наконец, она достала откуда-то палочку салями, переломила её на две части.

− На! На-на-на-на-на! − позвала она их. − Куть-куть-куть!

Собаки, поколебавшись, осторожно подошли к Танечке и взяли у неё из рук угощение. Они зачавкали, хвосты их заходили из стороны в сторону.

− Не могу поверить! − молвила всё ещё остолбеневшая Саша. Лёша просто стоял с квадратными глазами и молчал.

− Ну что, будем дружить? − спросила Танечка собак. − Будем? − и осторожно погладила обоих зверюшек. Те завиляли хвостами ещё сильнее.

− Таня, осторожнее! − дёрнулся к ней Лёша.

Овчарки зарычали на него, но Танечка тут же обратилась к ним:

− Хей, это тоже наши друзья. Не надо рычать! − Пёсики успокоились, а она повернулась к Лёше: − Пожалуйста, называй меня как угодно, но только не Таня-Танюха!

Тот только крякнул.

− Ну что, рискнём идти дальше? − после третьей съеденной палочки салями предложила Саша.

− Рискнём! − согласилась Танечка.

Лёша взвалил рюкзак, и они тронулись по направлению к слабенькому свету из окон дома. Собаки радостно трусили за Танюшкой, то и дело облизывая ей руки, за что получали порцию ласки, правда, уже без мясной приправы.

− И как это к ней постоянно всякое зверьё липнет? − недоумённо бормотал себе под нос и отряхивался Лёша. − Что у нас, что здесь… Прямо Диана какая-то!

− Любви этим собакам просто здесь не хватает, вот как я думаю! − ответила ему шедшая рядом Саша (она, как могла, отряхнулась ещё раньше). − Кстати, который час?

Лёша взглянул на часы.

− Пол-четвёртого, − сообщил он.

− Как, уже? Ты точно их перевёл?

− Лапотенко, не надоедай! Перевёл, конечно, причём ещё на час назад, для Техаса.

− Да-а-а, долго нас этот индеец вёз… Слушай, а раз пол-четвёртого, чего они спать не ложатся? Чего у них окна горят?

− Откуда я знаю? − пожал плечами Лёша. − В карты играют, пуля до пятидесяти.

− Блин, опять ты со своим преферансом! − возмутилась Саша. − Не оторвёшь вас, как садитесь! Вообще совесть потеряли.

Лёша иногда игрывал со своим лучшим другом и его женой в преферанс − когда все трое умудрялись собраться в одном городе. Тогда на три-четыре часа про адекватное общение с мужем и другом Танечка, Саша и Настя могли смело позабыть: всё равно тот не мог сказать ничего внятного, кроме каких-нибудь «без трёх», «в черве голый король» или «хожу в трефу, а ты несёшь бубну – и паровоз».

− Так давай тебя научим, всё же вчетвером веселее! − предложил Лёша.

− Не хочу. Танечку вон чего не научишь?

− У неё идиосинкразия к картам. Она в детстве переиграла, с тех пор на них вообще смотреть не может. Да, Солнышко?

− Что? А, да…

Такой разговор хоть немного отвлёк Сашу от её мрачных мыслей, и она в какой-то степени вернулась в своё обычное расположение духа.

Вскоре попалась тропинка, ведущая к дому, и они наконец-то избавились от необходимости высматривать кактусы под ногами. Собачки ещё какое-то время шли за ними, затем, поняв, что еды больше не будет, отстали и побежали по своим делам. Выйдя на торный путь и приблизившись метров на двести к дому, вблизи оказавшемуся очень большим, Лёша остановился.

− Ого! − понюхал он воздух.

− Что такое? − не поняла сперва Танечка, но потом и до неё донёсся запах спиртного.

− Аж досюда разит! − Саша тоже почувствовала эти благовония. − Может, там действительно свадьбу гуляли? − Она невольно ускорила шаг.

Ворота во двор были приоткрыты, у одной из створок почивал усатый камарада. Они осторожно прошли мимо него и вышли на довольно обширную площадку – внутренний дворик этого родового замка.

Чахлый фонарь освещал какие-то бумажки, ошмётки, битое стекло, разбросанные там и сям пустые бутылки и нескольких сопящих на земле гуляк – если бы Настя часа четыре назад отвлеклась от своих мыслей и выглянула в окно, то убедилась бы воочию, что мексиканцы умеют отдыхать не хуже своих товарищей по чарке от Москвы до самых до окраин. В отсутствие хозяина его прислуга разошлась на славу, ухитрилась выпить весь запас спиртного в погребах и помимо стандартных подградусных развлечений наших сограждан устроила состязание по стрельбе из кольтов по бутылке, стоявшей на голове какого-то добровольца: он одной рукой держал мишень, а другой хватался за столб − чтобы не свалиться. Стреляли то с завязанными глазами, то промеж ног, то через сомбреро, а когда кто-то случайно по стеклотаре попал, оказалось, что в ней ещё оставалась текила. Целого и невредимого добровольца тут же отгупали за святотатство, к тому же совершённое под Рождество, заставили спеть колядку, затем приказали прокатить на себе победителя. А когда тот, пройдя к добровольцу три шага, упал, они с рёвом этого чемпиона раскачали и выбросили со двора, где снайпера потом и увидела наша пока ещё троица.

Но теперь этиловый спирт наконец смежил почти всем их ясны очи, и всё, что слышали Танечка, Саша и Лёша, кравшиеся мимо припаркованного седельного тягача с прицепом, − храп с посвистыванием.

− Да-а-а, на славу погуляли, − кривился Лёша: он запаха алкоголя не переносил физически. − Надеюсь, что они все сейчас в такой кондиции…

− Интересно, где же мы будем Настю искать? − оглядывала Танечка изрешечённые пулями постройки.

− Давайте, наверное, пока что внутрь не заходить, а посмотрим по окнам? − предложила Саша.

− Да уж, давай, там внутри наверняка ещё хуже, − передёрнуло Лёшу.

Они разделились и, осторожно заглядывая в окна, обошли двор вокруг. В большинстве горел забытый свет, но, кроме спящих вповалку мексиканцев, внутри они никого так и не увидели.

− Пойдём наружу? − после бесплодных поисков предложила Танечка. − Или, может, пока что на вторые этажи вскарабкаться, чтобы друг друга из вида не терять? Там вон карнизы везде!

− Я пас! − тут же отозвался Лёша. − Наверх не полезу. Давайте кто-то из вас посмотрит, а я подстрахую!

− Ну давай! − согласилась Танечка.

Она как кошка (хотя почему «как»?) вскарабкалась по водосточной трубе до довольно широкого карниза между первым и вторым этажом и осторожно пошла по нему; Лёша был внизу и внимательно следил за каждым её движением, а Саша осматривалась – не проснулся ли случайно какой-нибудь пьяница.

Первые два окна были темны, и ничего разглядеть там Танечка так и не смогла. В третьем горел свет, заглянув туда, она похолодела от ужаса: на кровати под одеялом кувыркались двое. Она уже подумала о худшем, но через секунду из-под покрова показалась женская нога, и у Танечки отлегло от сердца: нога была чёрной.

Четвёртое окно было зарешечено, и даже несмотря на безумие момента она залюбовалась искусной работой неизвестного кузнеца, выковавшего эту ажурную решётку − под стать экспонатам Парка Кованых Фигур у Донецкого горисполкома. Пятое окно тоже было в похожей решётке; когда Танечка заглянула туда, сердце её бешено подпрыгнуло: внутри на диванчике под телевизором сидела, поджав ноги к груди, Настя.

− Она здесь! − громким шёпотом выдохнула она своим спутникам.

Не станем описывать их облегчение и радость там, внизу, ибо и так всем всё должно быть понятно. Скажем только, что Саша и Лёша, помимо прочих проявлений осторожного восторга даже сделали то, что делали лишь в исключительных случаях – обнялись. Держась за решётку, Танечка постучала Насте в окно и от души рассмеялась, когда та с круглыми глазами скатилась с дивана на пол.

Впрочем, техасская пленница вскоре немного пришла в себя и бросилась к окну.

− Танюша! − радостно зашептала она, ещё не успев открыть фрамугу, − как ты здесь очутилась?

− Вот, заехали в гости, − счастливо светилась та, − ты ж не приезжаешь!

− ЗаехалИ? − открыла Настя рот.

− Ну да! Я, Лёшка и Сашка. Они внизу стоят.

− Привет! − помахали они Насте руками так, чтобы она их видела.

Бедная Настя только хватала ротиком воздух. Как снег на голову свалились её друзья, тьфу, не как снег, а как грибной дождик посреди палящего дня, когда она потеряла всякую надежду! Как же они её так быстро нашли? И вообще, как здорово, что они здесь!

− Настя, ты пробовала решётку, поддаётся? − голос Лёши вернул её к реальности.

− Лёш, пробовала, никак не получается! − ответила она ему. − Там шурупы очень толстые!

− А дверь внутри крепкая? − спросила Саша.

− Вроде да, к тому же она закрыта и охранник в коридоре напротив сидит, − сообщила им Настя. − А, слушайте, у него должен быть ключ! − Она скрылась на минуту, потом вернулась. − Он спит сейчас, мне в скважину видно!

− Настя, как к тебе изнутри пробраться? − Саше в голову пришла одна идея.

− Заходите в дом, в прихожей в правую дверь, будет зал, из него лестница наверх, а там направо по коридору, − скороговоркой заговорила Настя.

− Солнышко, спускайся, пойдём вместе! − позвал Танечку Лёша.

− Вы идите, я потом спущусь, − зашептала ему Танечка, − Как я Настю одну оставлю?

Лёша поколебался, потом согласно кивнул головой; положив все рюкзаки у входа, он и Саша вошли в дом.

Их тут же чуть не стошнило от букета кислых запахов закрытого помещения; зажав носы и постоянно натыкаясь на чьи-то ноги, они всё-таки сумели пройти в зал.

В нём царил полумрак, а в полумраке царил бардак. Половина столов была перевёрнута, другая половина завалена так, что и мышь не пролезла бы между объедками и так называемыми столовыми приборами – если бы какая-нибудь мышь, чтобы проникнуть в эту трапезную, сумела надеть противогаз. Свет шёл сверху, оттуда, где была лестница, и они, лавируя между грудами мусора, направились к ней. Прокрались наверх, останавливаясь каждый раз, когда скрипела какая-нибудь ступенька, затем свернули направо в освещённый коридор и увидели охранника.

Хуан Карлос храпел в кресле; рядом, со стороны Лёши и Саши, стояло штук пять пустых бутылок из-под виски и текилы. Приказ есть приказ, но праздник тоже есть праздник, потому, очевидно, его сердобольные товарищи позаботились о том, чтобы и подневольный страж не скучал в этот щедрый вечер.

Они осторожно подкрались к нему, и Саша, стараясь не вдыхать перегар и прочие запахи, исходившие изо рта Хуана Карлоса, наклонилась и аккуратно стала обшаривать его карманы. Ключи были в третьем, она стала было вытаскивать их, но тут охранник зашевелился, глаза его приоткрылись. Саша замерла.

− Из-забел-ла… − пробормотал Хуан Карлос. − Из-забе-е-елла?..

− Си, си, Изабелла, − зашептала ему Саша, − си!

− Си, си… − повторил тот. − Си си КЭТЧ! − внезапно подался он вперёд, сгрёб Сашу в объятия и бессмысленно загоготал.

Леша на миг остолбенел от ужаса, а Саша, тоже перепуганная до смерти, вдруг запела:

− Спи, моя радость, усни, на ранчо погасли огни…

Как ни странно, на Хуана Карлоса это подействовало: его пустые глаза тут же слиплись, он отпустил Сашу, рухнул в кресло и снова захрапел. Из-за двери донёсся облегчённый вздох.

Саша, вся в холодном поту, держала в руке ключ.

− Лапо… Лапотенко… − с трудом прошептал Лёша. − Ну тебя вообще!

Та нервно хихикнула, подошла к двери, дрожащей рукой вставила ключ и провернула. Дверь тут же распахнулась, оттуда вылетела Настя, белее бледной тени, и бросилась в их объятия.

− Я уже думала − всё! − в ужасе шептала она. − Саш, как это тебе в голову пришло?

− Что? − не поняла та.

− Ну, колыбельную петь?

− Колыбельную? А, да, колыбельную… − у неё округлились глаза, словно она только-только про это вспомнила.

Лёша внимательно и изумлённо смотрел на неё − получается, что и у неё такое бывает! Потом он пришёл в себя:

− Девчата, пошли!

Они показали жестами Танечке, что всё в порядке, миновали сладко почивавшего Хуана Карлоса, быстро дошли до лестницы и стали по ней спускаться. Та скрипела безудержно, но теперь они не обращали на скрип внимания. Спустившись в зал, они после относительно яркого света почти что на ощупь стали пробираться ко входу.

Вдруг Настя почувствовала, что кто-то схватил её за талию.

− Куд-да, милочка? − дохнуло на неё сзади вонючим перегаром.

Она повернула голову и различила в темноте перекошенное лицо Хосе. Не долго думая она топнула ногой в кроссовке его по ступне; тот взвыл – удар пришёлся по левой, жертве Настиной невнимательности, − отпустил Настю и прижал к себе ногу. Остальное довершил Лёша, врезав ему промеж глаз; тот опрокинулся, треснулся головой об поваленный стол и затих. Из кармана его выкатились ключи.

− Надеюсь, я его не убил, − растерянно потирал Лёша костяшки пальцев.

− Да нет, дышит, − быстро осмотрела его Саша.

− Это один из тех, кто меня вёз… − вдруг сказала им Настя. − В прицепе фуры, в клетке, с цепью на ноге, накачивал наркотиками… − На глазах её выступили слёзы.

− Настюш, он больше никого никуда не отвезёт, − стал успокаивать её Лёша. − Поверь мне. А фура… а фура может пригодиться!

Он тут же подхватил ключи Хосе и махнул девушкам, чтобы следовали за ним.

Когда они уже были в прихожей, на улице раздался отчаянный визг и тут же прервался. Пробежав по ногам заматерившихся пьянчуг, они выскочили на улицу и увидели, как пьяный Луис (а это был он) оттаскивает Танечку за какой-то угол, зажав ей ладонью рот. Очевидно, он спал в машине, проснулся от шума и увидел, как она спускается по водосточной трубе; не только Настя поняла, что он приговаривает: «Какая цыпочка-индианочка, не хуже той укранианки, ща повеселюсь!» Лёша бросился на выручку, но овчарки опередили его: они как привидения вылетели из темноты и впились в Луиса, терзая его руки, спину, шею, тот, крича, отпустил девушку и теперь безуспешно пытался совладать с этими зверюгами.

Танечка, плача, сидела на земле; бледный Лёша подбежал к ней, обнял, стал целовать, успокаивать, затем подхватил её на руки и побежал к тягачу, показывая Насте и Саше, чтобы и они бежали туда. Вокруг всё начало шевелиться: крики Танечки и Луиса разбудили это змеиное гнездо, в окна начали выглядывать заплывшие физиономии, пара человек во дворе уже сидели и хлопали красными, заспанными глазами.

Лёша распахнул приоткрытую дверь, помог Танечке забраться внутрь кабины, подхватил рюкзаки у Насти и Саши и залез сам. Осмотревшись и недолго порыскав, он вставил ключ в замок зажигания и провернул. Раздался мощный всхлип стартера и тут же заревел мотор, он включил передачу, отпустил ручник, и грузовик вылетел из двора, основательно изодрав боковую обшивку прицепа о стену и ворота въезда.

Впереди виднелся освещённый контрольно-пропускной пункт, Лёша понизил передачу и утопил газ, отчего автопоезд дёрнуло вперёд, и он помчался как бешеный. Уже было видно заспанных охранников, было видно, как их удивление перерастает в ужас.

− Ложитесь! − крикнул Лёша девчонкам. − И держитесь крепче!

Те послушно легли на пол, вцепились во всё, что можно, Лёша, впившись посиневшими пальцами в мохнатый руль, не отрываясь смотрел на приближавшиеся ворота, на разбегавшуюся во все стороны охрану, и через несколько секунд грузовик с жутким шкрахом разнёс решётчатые ворота вдребезги. Он чуть сбросил газ и обмяк.

− Ну вот вроде и всё. Выбрались! − устало сказал он девушкам.

Те поднялись с пола и снова устроились на широком диване грузовика. Лобовое стекло треснуло в нескольких местах, с потолка что-то свисало, остатки дворника печально колыхались на ветру. Они на довольно большой скорости пробирались по укатанной дороге, уже рассвело настолько, что можно было ехать без фар, которые, очевидно, разбились при ударе.

− И куда мы теперь? − спросила Саша.

− Ну как, попробуем доехать до поворота на автобан, а там будем голосовать.

− Автобан? − переспросила Настя. − То есть, хайвей?

− Ну да, хайвей, − согласился Лёша. − И кстати, Настюша, − он улыбнулся ей, − с днём рождения тебя!

− Ой Боже, я и забыла! Спасибо! − обрадовалась Настя.

− А мы помним! − наперебой заговорили Танечка и Саша, − прости, что вчера не поздравили, и… это… подарок мы тебе потом подарим!

− Подарок? А что вы сейчас для меня сделали, а? − отбивалась от них Настя. − Ну разве это не подарок?

Тут грузовик дёрнуло, потом дёрнуло ещё раз, пошёл пар и мотор заглох.

− Что за чёрт? − Лёша снова покрутил ключ, но на этот раз стартёр не сработал.

Проехав последние метры, гигант неподвижно замер посреди дороги. Лёша выбрался наружу и схватился ладонью за лоб: передок грузовика представлял собой самое печальное зрелище. Из-под развороченной решётки выглядывал вдавленный радиатор, из которого нежно струился пар, а за радиатором виднелись вмятые части вентилятора и стартера – было ясно, что в ближайшее время автопоезд сам уже никуда не уедет.

− Приехали, − забрался за рюкзаком в кабину Лёша. − Теперь точно придётся идти пешком.







Глава 12. Снова вместе



Они покинули кабину и, не оглядываясь, пошли пешком по уже пыльной, несмотря на вчерашний дождь дороге. Уже совсем рассвело. Лёша отдал свою куртку дрожащей от утренней прохлады Насте, сославшись на то, что у него климатическая установка есть: рюкзак.

− Когда холодно, то надеваю его на две лямки, − рассказывал он ей, − когда жарко – на одну лямку. А когда совсем устану, то скину его, и ещё неделю буду бегать, − перефразировал он бородатый анекдот.

Настя засмеялась, а он продолжал:

− Когда у меня ещё не было рюкзака, а была сумка, указал мне Бессердечный, какая она потёртая и старая, а я ему и говорю: «Мою сумку не тронь, на ней пыль ста дорог и следы зубов шакалов!» Мол вот, заночевал раз в степи, просыпаюсь – шакалы сумку грызут, отогнал их… Не думал, что почти так и случится, как вот мы сейчас идём, по этой пустыне. О, а вон и поворот на дорогу, где нас индеец Джо высадил, когда мы сюда ехали!..

− А там что? − вдруг посмотрела назад Саша.

Над холмами, примерно там, где они минут десять назад бросили грузовик, виднелись клубы пыли, через секунду-другую донёсся гул двигателей.

− Погоня? − побледнела Настя.

− Похоже на то, − вглядывалась Танечка.

Сами не зная зачем, они заторопились к развилке, словно именно там и было спасение. Двигатели ненадолго замолчали, затем взревели снова − очевидно, обыскали фуру и поехали дальше.

− Смотрите! − вдруг показала вправо Танечка. − Это Джо!

И действительно, выехав из-за бугра, к развилке катился его пикапчик «Форд»; теперь, в свете почти что взошедшего солнца, они наконец рассмотрели, как стар и ржав этот техасский трудяга. Они бросились навстречу пикапу, тот остановился, и из его окна выглянул улыбающийся Джо.

− Юкрейнеры, вы забыли свою гитару! − крикнул он им. − Я вам привёз.

− Гитару? − спросила Настя Лёшу.

− Да, вашу с братом гитару, Дженнет просила её повозить с собой. Потом всё расскажем! − кратко пояснил ей Лёша.

− Вижу, у вас всё получилось. Это и есть ваша Анастасья? − улыбался квечан.

Танечка подбежала к водителю.

− Джо, пожалуйста, помоги нам! За нами гонятся! − затараторила Танечка.

Тот тут же посерьёзнел и посмотрел в сторону дороги на ранчо дона Ласкиво.

− Забирайтесь! − коротко молвил он.

Молодёжь поспешила в машину; вперёд на этот раз сел Лёша. Не успели они захлопнуть дверцы, как из-за перелома дороги показались джипы – один, другой, третий… Увидев «Форд», они прибавили скорость.

Джо тронулся и поехал, не разворачиваясь, с наибольшей скоростью, с которой позволяла двигаться эта петляющая меж холмов дорога, двоюродная сестра донбасских просёлков. Девушки обернулись и смотрели назад, с беспокойством осознавая, что расстояние между ними и джипами тает с каждой секундой. Было слышно, что «Форду» приходится очень нелегко: что-то чихало внутри его двигателя, что-то подвывало, да и вообще он был просто стар и маломощен. Уже можно было различить за грязноватым стеклом передней машины озлоблённые лица сидящего за рулём Хосе с шишкой на лбу и Луиса с окровавленной физиономией рядом с ним; с заднего сиденья в окно высовывался усатый «привратник».

Вдруг раздался треск, всё заднее стекло «Форда» мгновенно помутнело, всё, кроме небольшого отверстия, от которого во все стороны пошли крупные трещины. Саша ахнула, а в передней старомодной панели хромированная когда-то накладка разлетелась в щепки. Запахло палёным волосом.

− Что там? − повернулся к девушкам Лёша. − Саша???

Та перепугано держалась за верх уха.

− Покажи! − велела ей отнять руку Танечка.

На самый кончике её уха разбухал красноватый волдырёк: очевидно пуля пролетела совсем рядом и только обожгла ей кожу. Все облегчённо вздохнули, но тут их обдало осколками, и в крыше ближе к лобовому стеклу появилась дырочка.

− Ложись на пол! − заорал Лёша девушкам и сам втянул голову в плечи.

− Мерзавцы! − зарычал Джо. − Сынок, там под сиденьем карабин, доставай его!

− Я не умею стрелять! − крикнул тот, вытаскивая оружие.

− Ах, Маниту, а водить ты хоть умеешь? − спросил Джо.

− Да!

− Тогда сейчас меняемся местами. Раз, два, три – давай!

Каким-то чудом они рокировались за долю секунды.

− Сынок, смотри, здесь не коробка-автомат! − предупредил Джо, заряжая карабин.

− Наоборот, это же отлично! − крикнул он и переключился сразу на две пониженных передачи.

«Форд», словно в него вселилась новая жизнь, с рёвом рванул вперёд, и погоня чуть отстала. Джо стрелял не переставая, но дорога петляла, и попасть ни ему, ни тем, кто гнался сзади, не получалось. Наконец сзади что-то грюкнуло, завизжали тормоза и что-то затарахтело по камням.

− Средний разбортовался! − повернувшись, крикнул Джо. − И зацепил заднего, так что оба остались там. Здесь помедленнее, сейчас будет о ч е н ь плохая дорога! − указал он на приближающийся крутой спуск.

− Вуршт! − рявкнул Лёша.

− Что такое «Вуршт»? − спросила Саша Танечку.

− Кажется, немецкое «по барабану», − ответила та. − А ещё «колбаска». АЙ!

Они с Сашей стукнулись лбами: «Форд» внезапно начал выписывать самые невообразимые траектории. Лёша кидал машину то налево, то направо, газовал, тормозил и подрабатывал сцеплением, искусно пролетая между ям и булыжников извилистого спуска к реке Пекос. Несколько раз пикап ехал на двух колёсах по самому краю дороги – где уходил вниз крутой обрыв. Лёша сосредоточенно упёрся лбом в лобовое стекло и, следя за дорогой, резко выкручивал туда-сюда руль, девушки на полу сзади от страха закрыли глаза и цеплялись друг за дружку и за всё, что хоть немного выпирало из пола; жалко только, что никто из них в эту минуту не поглядел на Джо: тогда они увидели бы редчайшее зрелище – они увидели бы перепуганного индейца.

Насколько Лёша видел боковым зрением в зеркало, преследователи первое время не отрывались, ехали по его колее, но затем они раз влетели в яму, потом наскочили на камень, потихоньку стали отставать и, почти уже в конце спуска, их развернуло и выбросило с дороги. Их джип задом скатился по обрыву и с бурными брызгами плюхнулся в Пекос.

Лёша сбавил ход и остановился у деревянного моста.

− Алкашня, − сквозь зубы проговорил он, всё ещё сжимая руль, но уже нервно подрагивая.

− Где ты научился так водить машину, сынок? − таращился на него Джо.

− В Макеевке, − тот наконец отпустил руль и откинулся на сиденье.

Танечка осторожно подняла голову.

− Уже всё? − спросила она. − Это просто какой-то кошмар был!

− Я знаю, − кивнул тот. − Девчонки живы?

− С трудом! − отозвалась Саша, её взъерошенные волосы показались над сиденьем, за ней следом вылезла всклокоченная Настя. − Я с тобой, Ливандовский, в одну машину больше никогда не сяду!

− Почему это? − улыбнулся Лёша.

− Да потому что ты − Ливандовский! − она возмущённо смотрела на него.

Лёша похлопал невинными глазами, Саша прыснула, и вся машина, включая Джо, захохотала.

− А где же преследователи? − вдруг вспомнила Настя.

− Живые. Вон они, купаются! − показал ей Джо.

Все поглядели туда и увидели, как течение уносит три головы, обладатели которых медленно гребли к берегу. Ёжась от утренней приречной прохлады, наша компания вышла из машины и стала смотреть им вслед.

− Ну теперь этому Ласкиво конец. − вдруг сказал Джо. − Это была последняя капля. Сегодня съездим в Озону, расскажете вашу историю, предоставим вещественные доказательства обстрела: видите эту пулю? − Он показал на немного сплющенный комочек никелированного свинца, застрявший в передней панели. − Пусть разбираются. А пока суд да дело, мы с соседями устроим ему очень весёлую жизнь − уж вы не сомневайтесь!

− Джо, понимаете, мы не сможем быть свидетелями! − сказала Саша. − Мы здесь на полторы недели, а у Анастасьи теперь даже паспорта нет.

− Как нет? − удивилась Настя.

− А… он разве не у Ласкиво? Со штампиком…

− Ещё чего не хватало, у Ласкиво, да ещё и со штампиком, − возмутилась Настя. − Он здесь.

− Где? − вытаращила глаза Саша.

− Вы его привезли. В чехле гитары, в кармашке на грифе.

Лёша бросился к платформе, выхватил измызганный чехол чудом не вылетевшей из машины гитары и визгнул молнией. Да, паспорт был тут, с гербом Украины, фотографией Насти, её фамилией, подписью и словами: «Іменем України Міністр закордонних справ України просить усіх, кого це може стосуватися, всіма можливими заходами полегшати поїздку пред’явника паспорта, подавати йому необхідну допомогу та захист». В паспорт были вложены Настины права.

− Ох, Настя, заставила ты нас поволноваться! − покачал головой Лёша.

− Насти? − Джо разобрал только это слово.

− Лёша, прошу, не называй меня так! − взмолилась Настя. − Слышать больше не могу этого слова из-за этих кошмариков!

− Да что ж это такое! − возмутился Лёша. − Жену Таней не называй, тебя Настей не называй… Саш, тебя хоть можно Сашей величать?

− Можно, − разрешила та. − Но только не Шурой!

Лёша закатил глаза и пробормотал что-то вроде «Итс э дэнджероус плэйс» − с каждым часом ему всё легче было переходить на английский.

− Как бы там ни было, у меня всё равно визы нет, − грустно вернулась к теме наказания злодеев Настя, − мне лучше не показываться в полиции.

Джо задумался.

− Ну что ж, съезжу сам, − наконец решил он. − А вы? Что вы собираетесь теперь делать?

− Ну, вообще нас ждут в Лос-Анджелесе, − поведала Саша, − но под Новый Год. Мы не думали, что так быстро найдём На… Анастасью, Поедем в Озону вместе?

− Зачем? − спросил Джо. − Озона скучный, серый город, лучше вам съездить в Эль-Пасо. Мы не так далеко от железной дороги, и хоть пассажирский поезд здесь давно не останавливается, у меня там есть друзья, которые с радостью вам помогут. Могу вас дотуда довезти. Вы как?

Как они? Можно было бы и не спрашивать. Саше хотелось просто как можно скорее убраться из этого дикого места хоть куда-нибудь поближе к цивилизации, равно как и Насте, досыта вкусившей гостеприимства Техасского Ордена Альфонса коллективного хозяйства «Ранчо «Сукуленто Пастадеро»». Танечка только рада была ехать ещё дальше: хоть здесь по-своему и красивые места, но ей хотелось увидеть как можно больше. Ну а Лёша зажёгся, как только услышал слово «железная дорога»: он интересовался всем, что с ней связано.

На этот раз вёл, конечно, Джо; ехал он медленно и аккуратно, и уставшая после ночных и утренних событий молодёжь очень быстро провалилась в недолгий сон, из которого квечан вывел их уже у самой железной дороги.

− Добро пожаловать в Пампвилль! − молвил он, когда они, зевая, приоткрыли глаза. Приоткрыли, глянули ими в окна – и открыли их нараспашку: зиявшие дыры окон полуразрушенных одноэтажных домов с провалившимися крышами, насквозь ржавые остовы древних автомобилей тут и там, и над всем этим – несколько дырявых водонапорных башен и печальная церковь с покрытой мхом покатой крышей, покосившимся крестом и вороньими гнёздами в том месте, где должен был быть колокол.

− Что здесь, нейтронную бомбу испытывали? − ужаснулась Саша. − Что это за деревня Центрально-Чернозёмного района?

− В этом городе люди не живут уже лет пятьдесят, − поведал им Джо. − Раньше здесь паровозы заправлялись водой, для того-то этот городок и построили − обслуживать водяные насосы, оттого он так и называется. А потом паровозы отошли в прошлое, качать воду стало не для кого, а делать здесь больше нечего − вот люди и уехали. Осталась только сторожка для дежурного по разъезду, вон она, видите? Дежурные меняются раз в сутки, сегодня должна быть очередь Чарли, моего друга. Идём?

Они высыпали из машины, натянули рюкзаки и пошли к сторожке. Настя, как «безрюкзачная», отряхнула как могла чехол и взвалила на себя гитару, несмотря на все Лёшины протесты, который ссылался на стоявшее в Настином документе «…всіма можливими заходами полегшати поїздку пред’явника паспорта...»

Чарли, темнокожий весельчак, был там, обрадовался приходу Джо и сердечно поприветствовал «юкрейнеров» в этом укромном техасском уголке. Он рассказал, что пассажирский уже минут двадцать как проследовал, но скоро должен пройти грузовой до Сьерры-Бланки, а там пересесть на что-нибудь до Эль-Пасо не составит никакого труда: поезда там шуруют почти что каждые полчаса. На вопрос Лёши, что из себя представляет поездка на грузовом составе и как они на него попадут, Чарли подмигнул и сказал, что красный свет ещё никто не отменял, и что здесь принято размещать гостей из других стран в кабине машиниста – дабы по достоинству оценили местные красоты. После этих слов глаза разгорелись не только у Лёши, но и у его равнодушных к железнодорожному транспорту подруг: они ещё никогда не ездили «на оленях».

В ожидании поезда они устроили общий завтрак; тормозка у молодёжи было много, потому на исчезновение салями никто не жаловался. Они угощали по украинскому обычаю Джо и Чарли: те присоединились к ним, конечно, немного поломавшись. А потом все так увлеклись беседой, что чуть не пропустили поезда, Чарли включил красный едва ли не в последнюю секунду.

Наконец, они вышли на бывшую станцию и стали на полуразрушенной, заросшей травой платформе под выходным светофором. Лёша всё поглядывал на него и недоумённо качал головой: такой самодеятельности на железных дорогах, какую устраивал Чарли, он ещё не встречал нигде.

Через непродолжительное время послышался гул дизеля, и в кривой показался сбавляющий скорость поезд.

− Вот это краса-а-авец!!! − Лёша стоял с распахнутыми глазами и восхищённо смотрел на него. − Неужели они ещё ездят?

− Кто? − не поняла Танечка.

− Да тепловоз же, «И-Эм-Си», И-серия! Кла-а-ас!

Поезд приблизился ближе, и девушки поняли, отчего Лёша так бурно реагирует: для него, наверное, поехать в Америку стоило просто для того, чтобы полюбоваться на этот локомотив. Его обтекаемые дутые формы, выдающийся вперёд изогнутый капот с прожектором в «носу», ветровые раскосые, словно утомлённые глаза, стёкла и огромный скотоотбойник впереди не могли не очаровать даже практичную Сашу, не говоря уже о Насте и, особенно, Танечке – те были в самом полном восторге. Он был словно надменный задавака, выпятивший челюсть и упивающийся своей мощью, он словно возвращал тех, кто его видел, во времена детройтского барокко, когда автомобили были необъятны и причудливы, когда повсюду, куда ни повернись, зубоскалили с реклам пин-ап-девицы и довольные собой деляги в бриолине, когда рисовали диснеевские мультфильмы, а в кинотеатрах показывали чёрно-белые страшилки с кукольными кинг-конгами и пауками, у которых жвала приводились в действие заметными на экране нейлоновыми нитями… Это был словно кусочек той самой американской мечты, пустой и недалёкой по своей сути, съеденной инфляцией и нефтяными кризисами и оставшейся лишь в музеях и воспоминаниях ностальгирующих личностей − но чёрт побери, увидеть такого монстра и не восхититься было бы безумно трудно!

«И-Эм-Си» окончательно засвистел тормозами и стал метров за десять от светофора. Боковое окно его открылось и оттуда высунулось усатое лицо хрестоматийного мексиканца.

− Эй, Чарли, что там такое? − спросило лицо.

− Хай, Педро! Ты когда-нибудь возил живых юкрейнеров? − крикнул ему Чарли.

− Юкрейнеров? − переспросил Педро. − Вау! Я их и мёртвых не возил. Давай-ка их сюда!

Педро в окне исчез, открылась входная дверь, и он появился там.

− Вам до Сьерры-Бланки? − крикнул он. − Залезай!

Молодёжь радостно попрощалась с Чарли и Джо, подбежала к лестнице и все по очереди начали взбираться. Вблизи тепловоз оказался несколько помятым, с облупленной краской и поблёкшей надписью «Сауферн» на боку, кое-где краснели ржавые пятна. Педро помог девушкам сверху, Лёша в свою очередь подал им рюкзаки и гитару снизу, а потом привычно взлетел по ступенькам, перебирая руками за поручни. Все четверо выглянули из дверей и ещё раз помахали руками своим новым друзьям.

− Удачи вам! − крикнул им Джо.

− Спасибо вам за всё! − кричала Танечка. − Я напишу, как только мы вернёмся!

Танечка ещё в каптёрке Чарли обменялась с Джо адресами, и они договорились переписываться − конечно же, письмами бумажными: она очень любила именно такие, к тому же Джо в жизни не видел ещё Интернета.

Зажёгся зелёный свет, загудел дизель, и поезд постепенно набрал обороты. Вскоре заброшенная платформа скрылась из вида, Лёша захлопнул дверь, и молодёжь пошла в кабину.

− Так вы из Юкрейна? − когда они все вошли внутрь, спросил их Педро, который сидел в кресле и огромной ручкой контроллера слева от себя набирал позиции. − Никогда ещё не встречал кого-нибудь оттуда. Как же вас занесло в такую глушь, а?

− Ну-у-у… э-э-э… согласитесь, ну что это за путешествия − от одной достопримечательности к другой? − молвила Саша, глаза которой, как и остальных, были прикованы к панораме перед носом тепловоза, шедшего в гору. − Их и на фотографиях можно глянуть, там они гораздо симпатичнее; а интересно посмотреть на то, чего ни в одном альманахе не встретишь!

− О-о-о, могу вам сказать, вам понравится! − причмокнул губами Педро. − Я сам обожаю эту дорогу, от Нового Орлеана до Эль-Пасо!

− А вы ведёте поезд из самого Нового Орлеана? − спросила Настя, припомнившая слова дона Ласкиво.

− Да нет, от Дель-Рио! Там локомотивы меняются.

− А вы без помощника ездите? − спросил вдруг Лёша.

− Когда-то ездили с помощниками, вот видите − для него и сиденье есть, даже два! Да вы не стесняйтесь, садитесь кто-нибудь! − предложил он.

На предложение откликнулись Танечка и Настя, Саша облокотилась за ними на спинки сидений. Лёша прижался спиной к задней стенке за машинистом и взялся рукой за колесо ручного тормоза позади себя.

− Так вот, − продолжал Педро, − ездили с помощниками, а потом сказали сократить расходы и должность помощника упразднили. Давно это было, уже и не припомню, когда. Ну ничего, справляемся, да и старый конь борозды не испортит, − он с любовью постучал по боковой стенке.

− Это же когда-то пассажирский тепловоз был? − спросил Лёша.

− О, так ты разбираешься! − удивлённо повернулся к нему Педро. − Кого ни возил, все как один – паровоз, паровоз… Да, когда-то этот дедушка возил экспрессы Сауферн-Пасифика, ну а теперь износился, ходовая часть уже не та, вот и приходится возить грузовые составы. Сорок пять лет уже старичку!

− А знаете, Педро, у нас в Донбассе электровозам-«Вильгельмам» давно за пятьдесят, так их наоборот − под пассажирские отдают, потому что не хватает.

Педро ещё раз повернулся к Лёше и сказал «Вау, дьябло!» Тут поезд наконец-то перевалил через возвышенность, и девчата издали восторженный вздох.

− Какая красота! − ахнула Танечка.

− Да, это Большой Каньон, − отозвался Педро.

− Как? − не поверила Настя. − Большой Каньон ведь в Аризоне?

− Нет, то Великий Каньон! − пояснил Педро. − А это просто Большой Каньон.

Навстречу им как раз летел какой-то экспресс. Лёша отвлёкся от созерцания величественной панорамы и сказал:

− Девчата, перейдите-ка на эту сторону!

Они повиновались, но Танечка спросила, зачем.

− Вообще-то, это правило такое. Мало ли что может лететь со встречного поезда? − сказал им Лёша. − Видите эти выбоины в стекле?..

…Они ехали полтысячи километров до Сьерры-Бланки почти что до вечера, упиваясь красотами и вставая, когда что-нибудь ехало навстречу. Их поезд почти нигде не задерживали, и он безудержно загребал своими колёсными парами километры пути, проносясь по насыпям, мостам и выемкам. Они проехали между Стеклянными и Кафедральными горами, после небольшой остановки в Альпайне, когда они пропускали вперёд уж очень резвый экспресс, они довольно долго ехали мимо величественных гор Дэвиса, над которыми возвышался суровый Ливермор… Девчата наконец-то могли рассказать друг другу о своих при- и злоключениях, они без умолку болтали и поглядывали на Лёшу: теперь, как Танечку накануне, прорвало его, и он оживлённо беседовал с Педро о железных дорогах, порядках на них, устройствах локомотивов, они делились опытом и случаями из жизни, рассказывали железнодорожные анекдоты и прочее, и прочее. Иногда Педро отвечал по радио на запросы дежурных по станциям, а потом они продолжали свою профессиональную беседу.

Наконец, они проследовали по Хот-Уэллсу, и Педро сказал, что остался всего один перегон, миль на тридцать. Девушки уже порядочно утомились к этому времени, свежесть впечатлений у них притупилась, потому они очень обрадовались, что конец пути близок, воспрянули, и стали мечтать, как скоро сядут в нормальный пассажирский вагон, как закажут себе чаю и как будут дремать до самого Эль-Пасо. Заодно, когда Хот-Уэллс остался позади, из-за его географического названия они вспомнили свою подругу Ксену Велс, которая тоже разделяла их вкусы и взгляды, но, увы, уже давно не составляла им, как раньше, компании, так как уже долгое время жила в Запорожье. Про неё ходили сплетни, что Пол Маккартни, у которого как раз были крупные неурядицы в личной жизни, во время своего приезда в Киев был очень и очень рад знакомству с ней; однако и сама Ксена, и присутствовавшие тогда в Киеве Танечка и Лёша резко и категорически отрицали сам факт этой сомнительной встречи – не было, и баста. Когда-то именно она возродила Настину веру в себя после её первого «урока» вождения – Ксена тоже была тогда в том «автомобиле смерти» (мы ещё раз настоятельно не рекомендуем ставить Игги Попа за рулём!)

− Смотрите! − вдруг указала вперёд Настя: была как раз её очередь стоять за креслами помощников, и ей было видно лучше всех.

Навстречу им катился с горы длинный состав, доверху гружённый каким-то щебнем. Он мчался с большой скоростью, полувагоны раскачивались из стороны в сторону, Танечку вдруг охватило нехорошее предчувствие. Они замолчали, стало слышно, как Лёша рассказывает Педро:

− …А ещё есть «матросы». Не знаю, как их настоящее название будет по-английски, в общем, это чёрно-белые полоски на столбах, где пересекаются контактные провода одной фазы, но разных секций. Между ними никогда, ни в коем случае нельзя останавливаться, потому что… ЛОЖИСЬ! − вдруг в третий раз за день заорал он и сам упал ничком.

Педро, как мог, пригнулся и заслонился рукой, девушки бросились на пол, по стёклам забарабанило словно из автомата; падая, Настя мельком заметила, как от щебня в полувагонах отделяются на ходу камушки и летят в них. Перед тем, как закрыть глаза, Лёша видел, как один камень со звоном пробил трехслойное стекло со стороны помощника и треснулся о шкаф за сиденьем, обдав всех песком и осколками; у него мелькнула в голове история про испытание одного немецкого электровоза, стекло которого должно было выдержать удар тушкой птицы, летящей со скоростью сто километров в час. Тогда пневматическую пушку зарядили цыплёнком из супермаркета и выстрелили, цыплёнок пробил стекло и застрял в задней стенке кабины; позже выяснилось, что тушку забыли разморозить.

Град не замолкал полминуты, стекло пробило ещё два раза, на второй раз кто-то из них охнул. Когда, наконец, встречный поезд протарахтел мимо, Лёша приоткрыл глаза, и увидел, как Педро с окровавленной рукой и головой сползает вниз по сиденью.

− Педро! − вскочил он и безуспешно попробовал удержать его.

Тот стёк на пол, глаза его было полузакрыты, из ссадины на голове хлестала кровь. Девушки в ужасе бросились к нему.

− Он жив, только без сознания! − крикнула Танечка. − Ему нужно перевязку сделать.

− Настя, там рядом с тобой должна быть аптечка! − сказал Лёша. − Глянь!

Настя с трудом раскрыла заклинившую дверцу шкафа с крестом – да, аптечка была на месте. Она вскрыла её и протянула бинт и вату Танечке, та тут же начала забинтовывать лоб Педро– недаром её мама была медсестрой. Саша держала ему голову.

А поезд всё шёл. Лёша хотел было остановить состав, но передумал: неизвестно, в каком состоянии Педро, надо его довезти до города как можно скорее. Поэтому он шлёпнулся на сиденье машиниста, схватил манипулятор радиостанции и нажал кнопку вызова.

− Сьерра-Бланка!

Через пару секунд ему отозвались.

− Поезд три тысячи одиннадцать, машинист ранен, приготовьте скорую! − сказал он.

− А кто говорит? − спросили оттуда.

− Машинист! − отрезал Лёша.

Там недоумённо хмыкнули, но ответили, что скорая будет.

Теперь надо было разобраться с управлением. Педро показывал ему, как управлять, потому Лёша нашёл, что где, довольно быстро. Однако таких старинных локомотивов, да ещё и с поездами, ему водить не доводилось, и потому состав несколько раз довольно ощутимо наподдал тепловозу сзади, пока он крутил все эти рукояти. Но в конце концов дизель загудел равномерно и уверенно, и поезд снова набрал скорость.

− Как он там? − спросил Лёша, не отрываясь от дороги, с трудом различимой за паутиной трещин на стекле.

− Ничего, дышит, − отозвалась Танечка. − Ты что, будешь вести поезд до конца?

− Похоже на то, − вытер пот Лёша.

Первый страх неумения прошёл, и теперь он ощущал душевный подъём, хотя в то же время и побаивался, как бы чего сделать не так. Подумать только, он ведёт поезд, да ещё в Америке, да ещё таким легендарным локомотивом! Да ему просто никто не поверит, когда они вернутся! Или наоборот, поверят − просто потому, что никто не знает, что такое тепловоз «И-Эм-Си», да ещё «И»-серии.

Свистнула локомотивная сигнализация, Лёша нажал на кнопку бдительности, «Прям как у нас!» − подумал он и сбросил тягу: впереди был жёлтый. Со станции сообщили, что примут на пятый путь, он ответил, что понял. Сзади застонал Педро, девчонки сильнее захлопотали: кажется, он приходит в себя. Светофор снова позеленел, Лёша разглядел стрелки за ним – получается, он входной, значит, почти приехали…

− Задай тягу, Алекс! − вдруг услышал он голос Педро и повернулся. Тот уже пришёл в сознание, но ещё сидел у стенки, окружённый Настей, Танечкой и Сашей. − Задай, а то не дотянем.

Лёша кивнул и набрал несколько позиций.

− Всё, хорош, ставь в «ноль» − подсказывал ему Педро.

Через полминуты поезд прошёл на выбеге входной светофор станции. Тележки загрохотали по стрелкам, локомотив закачало, Лёша при помощи Педро, который уже смог приподняться и стоял за ним, облокотившись на сиденье, начал притормаживать, и, наконец, поезд остановился слева от платформы, всего лишь метров на пятнадцать проскочив знак «Остановка локомотива».

− Отлично, парень! − похвалил его Педро. − А теперь прошу вас − быстрее уходите с локомотива, вон люди уже сюда бегут. И мне достанется, а вам так тем более.

− Хорошо, Педро, спасибо тебе огромное за всё! − Лёша схватил рюкзак, просочился мимо девушек, они похватали рюкзаки и гитару, побросали их другу, уже стоящему внизу по левую сторону тепловоза, и сами спустились, захлопнув за собой дверь как раз тогда, когда вход с другой стороны уже кто-то открывал.

Они нацепили рюкзаки и пошли по щебёнке вдоль поезда назад, молча и только пару раз оглянувшись. Позади они слышали удивлённо-встревоженные голоса, Педро что-то им отвечал, но что − они разобрать не могли.

Наконец, они обошли этот довольно длинный состав сзади и направились к показавшейся пассажирской станции. Уже вечерело, их обвевал тихий прохладный ветерок, и они только сейчас обратили внимание на то, что Новый Год же на носу, а на улице так тепло! Рассуждая о том, как сейчас трещит мороз в Сибири, и что в этой местности будет твориться летом, они зашли в станцию и направились к расписанию.

− Так, в Эль-Пасо… Ого, тут почти что всё в Эль-Пасо! − воскликнула Саша.

− Ну чего, не только, должны же оттуда поезда возвращаться! − возразила Настя, разглядывающая расписание рядом. − Как вам вон поезд «Эль-Пасо − Одесса»?

− Ого! − отозвался Лёша. − А «Эль-Пасо – Гонолулу» поезда нет?

− Солнышко, это не та Одесса! − напомнила ему Танечка. − Это техасская Одесса!..

Они купили билеты на поезд, с минуты на минуту прибывающий на станцию, и направились на платформу. Они о чём-то болтали и старались не обращать внимания на полицейских, которые находили несколько подозрительными их довольно помятую грязноватую одежду и мужскую куртку на Насте и потому то и дело проходили мимо них. Но, очевидно, они в конце концов разобрались, что это простые безобидные путешественники, и отстали.

Вскоре объявили, что на второй путь прибывает экспресс «Сент-Луис – Эль-Пасо», а на третий – пассажирский «Эль-Пасо – Форт Ворт». Оба поезда подъехали почти одновременно, но с разных сторон; молодёжь не угадала с расположением вагонов, и потому пришлось трусить рысцой в другой конец платформы. К счастью, народа было мало, и лавировать не приходилось.

Внезапно Настя, бежавшая впереди, остановилась как вкопанная. На неё налетел Лёша, и они вдвоём чуть не упали.

− Что случилось? − спросил Лёша и отпрянул: Настя побледнела до синевы.

− Это он… Ласкиво!

Лёша глянул вперёд: там с саквояжем и двумя сопровождающими шествовал мексиканец в плаще и с бородкой. Он, очевидно, сошёл с прибывшего из Эль-Пасо поезда и теперь направлялся к переходу.

Настя стояла как вкопанная и ненавидящим взглядом смотрела на его приближение. Тот шёл не глядя перед собой и, казалось, сейчас минует их и пойдёт себе дальше. Но тут он поднял глаза, и налёт на вкопанного повторился − теперь со стороны одного из телохранителей. Масса у него была больше, чем у Лёши, и потому Ласкиво равновесия не удержал, и они вместе с верзилой грохнулись на платформу.

− Анастэйжа! − с трудом поднялся он и отряхнулся. − Как… что… откуда ты взялась?

Та молча подошла к нему и изо всех сил отвесила пощёчину. Ласкиво с выкаченными глазами пошатнулся, замахнулся было в сторону Насти, но сдержался, тем более, что полицейские неподалёку обернулись на звук и теперь с интересом наблюдали за происходящим.

− Каналья, − прошипел он, − ты мне за это поплатишься. Сейчас ты едешь со мной на ранчо, а если будешь рыпаться, вон им скажу, чтобы документы твои проверили, − он показал на полицейских. − Скажу, что ты воровка и проститутка, а они пусть сами разбираются. Думаю, в местной тюрьме ты быстро вспомнишь «Сукуленто Пастадеро»!

− Никуда она с вами не поедет, − приблизился к ним Лёша. Телохранители надвинулись, но и Танечка с Сашей подошли ближе. − Она с нами, и попробуй только её тронуть. Вместе в КПЗ пойдём, а там уже действительно разберутся, кто кого куда увёз.

− Да, и мне плевать, что у меня там с визой, − прошипела Настя. − Отправят домой – ну что ж, поеду. Может, там жизнь похуже, зато у меня там есть друзья, а вот у тебя друзей наверняка никогда не было, одни слуги.

Ласкиво, хватая ртом воздух, затравленно шнырял злобными глазками по компании, иногда переводя их на полицейских. Подали сигнал к отправлению поезда.

− Ребята, пошли! − наконец, сказала Танечка. − А то поезд уйдёт.

− Да, пошли, − опомнилась Саша. − Ласкиво, готовься к тёплому приёму дома! Тебе понравится то, что ты увидишь.

Они развернулись, подбежали к ближайшему входу в вагон и запрыгнули туда. Двери захлопнулись, и поезд тронулся, медленно проезжая мимо взбешенного Ласкиво и его истуканами стоящих телохранителей.

Настя поставила гитару, опустилась по стенке тамбура и заплакала.

− Настюш, ну не плачь, − стали утешать её друзья. − Теперь уже точно всё, больше ты его не увидишь, всё позади!..

Но усилия их были тщетны – она рыдала, пока сама не успокоилась. Наконец, она подняла покрасневшие глаза и улыбнулась.

− Спасибо вам, милые, хорошие…

− Да ну тебя, «спасибо» говоришь! − поправил ей волосы Лёша. − Нам самим было интересно побывать в американской глубинке, правда? − глянул он на Танечку и Сашу.

Те дружно закивали.

− Да и ты на «югах» побывала – это же твоя мечта была, правда? − подмигнул он Насте.

− Ой, да ну тебя, так вот побывать! − несильно ударила она его кулачком. − Врагу не пожелаешь!..

Наконец, они встали и пошли в свой вагон. Танечка дала Насте бумажную салфетку, она вытерла слёзы и снова расцвела. Они прошли три или четыре вагона, то и дело с любопытством заглядывая в многочисленные застеклённые купе, где сидели самые разномастные пассажиры.

Когда они достигли своего вагона и уже почти дошли до своих мест, Настя, заглянув в очередное купе, остолбенела: да, этих бород ни с чем нельзя было спутать!

− Боже, это же они! − ахнула она. − Гиббонс, Хилл и Берд из Зи Зи Топ!

Она не смогла удержаться, приоткрыла дверь и заглянула туда. Молодёжь видела, как она что-то спросила, те кивнули и жестом пригласили присоединиться. Настя с горящими глазами повернулась к друзьям и умоляюще попросила у них прощения. Те кивнули, и она юркнула в купе.

− Везёт же вам на встречи! − покачал головой Лёша, когда они расположились на своих местах. − Саша Терри Боззио встретила, Танечка − живого индейца, Настя – Зи Зи Топ в полном составе… Один я как бирюк какой-то, никого не видел!

− Здрасьте, а американский машинист что, не считается? − напомнила ему Саша. − И вообще, кому Ричи Блэкмор гитару подписывал и руку пожимал, а?

− Э-э-э… да, были когда-то и мы рысаками, − крякнул Лёша, вспомнив свою давнюю встречу с бывшим гитаристом группы «Дип Пёпл»: он потом целую неделю ходил в каком-то диком экстазе, но теперь ему было стыдно вспоминать о своём тогдашнем идолопоклонничестве.

− Почему «были»? − возмутилась Танечка. − Ты что, уже на своей жизни крест поставил? Ты подожди, будут у нас детки, тогда поймёшь, что такое настоящая жизнь! – подмигнула она ему…







Глава 13. Теперь уже точно вместе



…Тёмно-синий «Форд» о т н о с и т е л ь н о медленно катил по хайвею где-то в Неваде. Было два часа дня, светило солнце, Лёша поправлял руль и поглядывал на своих спящих спутниц. «Опять сопят, мотелей им мало!» − ласково подумал он и тут же вспомнил их путешествие на «Шешоры» далёкие два с половиной года назад. Сколько же бензина было спалено с тех пор по всему миру! А их дружба только укрепилась с тех пор, несмотря на расставания…

Мелькнула табличка «Лас-Вегас – 20 миль». «Да, сбылась мечта идиота! − думал он − Проехать по шестьдесят шестой дороге, той самой «Рут сиксти сикс», с девчонками, не спеша и со смаком… А ведь сколько ещё таких радостей в мире – нет, так и жизни не хватит, все испытать!»

Они пробыли в Эль-Пасо ночь и полдня, немного прошлись по городу и помогли Насте приобрести всё необходимое – не всё же ей в Лёшиной куртке было щеголять. Позвонили Дженнет (у неё там снова «шкварчало»: по звуку она жарила картошку по-магдебургски) та услышала в трубке голос Насти, разрыдалась и сказала ей, что счастлива, что всё обошлось, и что она ждёт её с огромным нетерпением. Девушка пообещала ей, что прилетит сразу после Нового Года. Ну а так как до Нового Года оставалось ещё четыре дня, то молодёжь решила не сразу мчаться в Лос-Анджелес, а взять машину напрокат и тихонько проехать всё расстояние свом ходом – когда ещё в Америке побывают? Когда Настя предложила ребятам этот вариант, Лёша стал было убиваться, что идея взять так автомобиль не пришла им раньше: тогда бы им легче было добраться до ранчо. Но Танечка напомнила ему, что они бы тогда не встретили Джо, никто бы дорогу им не показал, и они, наверное, до сих пор бы колесили там по балкам да холмам. А потом, когда Лёша показал в центре проката свои хотя и международного образца, но украинские права, машину ему не дали (выдали на Настино удостоверение); так что в конце концов он совсем успокоился.

Они ехали не торопясь, останавливаясь перекусить в придорожных забегаловках да полюбоваться «краевидами»; ночевали они в мотелях, Лёша забирал гитару в номер и перед сном, пока Танечка была в душе, упражнялся на ней. Постепенно Настя стала всё чаще подменять его за рулём: она совсем освоилась на хайвее и теперь получала большое удовольствие от вождения. Лёша тоже радовался возможности отдохнуть, пока Настя ведёт машину, но он всё равно сидел рядом и подсказывал ей, если что-нибудь потенциально опасное появлялось в пределах видимости. Два раза вела и Танечка: проехав пару выездов, на третьем она сворачивала и передавала руль своим более опытным товарищам – она ещё не умела шумахерить. Зато Саша, не успев усесться на сиденье водителя, «втопила» под двести, и после того, как она чудом вывернула промеж трёх автопоездов, компания категорически приказала ей остановиться, и больше за руль её не пускали.

Сперва они ехали до Альбукерке, по красивейшей долине Рио-Гранде, утопающей в зелени – разительный контраст с пустынным плато, которое она прорезала. Там они немного осмотрелись и поехали на запад, по шестьдесят шестой, через Кордильеры и Водораздельный Хребет. У них не раз вырывались возгласы восторга при виде величественных рыжих гигантов, запорошенных снегом, пару раз Лёша опять поминал донецкие терриконы – на этот раз не в пользу последних. Они останавливались в Парке «Окаменелый Лес», дивились чудно раскрашенным стволам деревьев, родившихся, выросших и погибших многие миллионы лет назад, Танечка хотела тайком отломить кусочек одного дерева на память, но только поцарапала пальцы об эту окаменелость. Потом они на время съехали с шестьдесят шестой и поехали поглядеть на Гранд-Каньон; Лёша так и не решился выйти на стеклянный пол большой изогнутой трубы для зрителей, нависавшей над многометровой пропастью, и созерцал панораму подальше от края, в то время как девчонки в трубе дразнили его и весело приплясывали, показывая ему носы и языки. Затем свернули с «Рут Сиксти Сикс» ещё раз – решили проехать через Лас Вегас.

Сзади зашевелилась Настя. Она потянулась и помахала Лёше.

− Тебя подменить? − спросила она.

− Можно, − кивнул он, − а то уже шея побаливает. На следующем съезде?

− Давай! Где мы сейчас?

− Лас-Вегас проехали.

− КАК ПРОЕХАЛИ?!! − тут же проснулась вся машина.

− Да ладно, ладно, шучу! − засмеялся он. − Ещё почти двадцать миль…



…В Лос-Анджелесе они были 31-го утром, переночевав, не доезжая до мегаполиса, в каком-то пригородном мотельчике. Они довольно долго искали пункт, где нужно было сдать машину, потом на такси (Лёша всё возмущался отсутствию общественного транспорта в этом «смраднике» - после кристально-чистого горного воздуха все дышали в городе с большим трудом) наконец-то доехали до дома Терри Боззио.

Они подошли к дому, дверь им открыла женщина хипповской наружности.

− Хай! − поприветствовала она их. − Наконец-то вы приехали, мы уже вас заждались. Я Памела, жена Терри, заходите же, не стойте на морозе!

− Да разве это мороз! − Саша рассмеялась десятиградусному плюсу. − У нас в эту пору всегда свежее, скажем, минус пятнадцать!

− Ого, − с улыбкой поёжилась Памела. − Ну, вы всё равно проходите!

Они прошли в большой зал, оборудованный под студию: там стояло несколько ударных установок (с одной «бочкой», с двумя, с десятью, электронная, ещё какая-то), по углам стояли гитары, усилители и микрофоны на стойках, а на драпированных поролоном стенах висели какие-то золотые пластинки в рамочках и кассета с берушами.

− Здесь Терри работает, − пояснила Памела. − Ох и шум тогда стоит, в первое время я долго привыкнуть не могла. Во всех уголках дома слышно.

− А где он сейчас? − спросила Саша.

− В магазин пошёл, хлеб закончился. − ответила Памела. − С ума сойти, заказали целое кафе, а дома хлеба нет.

− Кафе? − удивилась Танечка.

− Да, мы с друзьями всегда собираемся на Новый Год в музыкальном кафе «Зубровейшн». Вскладчину. Но вы наши гости, так что можете угощаться на здоровье!

− И кто будет сегодня? − поинтересовался Лёша.

− Ну, музыканты, художники, просто интересные люди, − стала перечислять Памела. − Думаю, вы не заскучаете.

Хлопнула входная дверь.

− О, кажется, это Терри! − Памела повернула на звук головку на лебединой шее.

Это действительно был он. Зайдя в студию и увидев молодёжь, Терри тут же расплылся в улыбке.

− Саша! Ну наконец-то! Привет вам всем!

Он подошёл к ним, поздоровался с Лёшей за руку, чмокнул Насте и Танечке кисти, перепутал их имена и со смехом извинился.

− Пойдёмте же в гостиную! − предложил он и показал им путь.

Они прошли все вместе за Терри и расположились на диванчиках напротив большого аквариума.

− А мы уже наслышаны о ваших похождениях! − сообщил он, подмигнув Памеле.

− А-а-а… это как? − удивилась Саша.

Памела, хитро улыбаясь, протянула им утреннюю газету, развёрнутую на странице «Криминальные происшествия». Настя схватила её и принялась читать друзьям отчёркнутую карандашом статью под заголовком «Скандал! Украинская мафия в Нью-Йорке! Жало вырвано!»

− «Наш нью-йоркский корреспондент сообщил информацию из достоверных источников», − читала она, − «что позавчера был арестован некто Г., гражданин Украины, пойманный во время проведения хакерских махинаций с банковскими счетами. Умело проведённая операция по выслеживанию наконец-то нейтрализовала этого мошенника, до сих пор тайно подрывавшего экономику нашей демократической Родины… не исключено, что эпидемия козлиного гриппа – тоже его рук дело… кроме того, по предварительным данным, в результате обыска на его ноутбуке были обнаружены удалённые было файлы, на основании которых можно заключить, что он причастен к похищениям нескольких иностранок за последний год. Поводом для слежки за ним, кстати, и послужило заявление пожелавшей остаться неизвестной гражданки США о пропаже её домработницы, украинки Анастасьи М., и подозрении, падающем именно на Г. («Дженнет всё-таки дала этой полиции чертей!» − заметила Саша, на что все кивнули.) В ходе сложной оперативной проверки («Ой какой сложной!» − заохал Лёша) был найден свидетель – Дональд Д., бармен кафе «Крадунс» в Сауф-Орэнже, кафе, славящееся изумительным вкусом своих всегда свежих кушаний, душистым ароматом кофе и высоким уровнем обслуживания. «Анастасья часто заходила к нам насладиться молочным коктейлем, − рассказывает Дональд Д., − всегда такая милая, весёлая, приветливая, мы часто заговаривали с ней, и каждый раз она заново вселяла в меня радость и веру в жизнь. В тот ужасный вечер это невинное дитя подманил к себе тот подонок, казалось бы, такой респектабельный внешне, но прогнивший изнутри; не знаю, что он с ней сделал, но внезапно она вскочила из-за стола, а потом упала на пол без чувств. Я бросился к ней на помощь, но тот грубо оттолкнул меня, а когда я попытался защитить её, этот здоровяк отправил меня в нокаут – видите этот синяк под глазом? («Это точно работа Дженнет!» − оторвалась от чтения Настя.) Когда я пришёл в себя, никого в кафе уже не было…» Агент показал ему фотографию Г., и тот подтвердил, что то был именно он. Расследование продолжается, и не остаётся никаких сомнений, что Анастасья М. будет найдена в ближайшие дни».

− Невинное дитя, ты случайно не нашлась ещё? − подмигнула ей Танечка.

− Не знаю! − хихикнула Настя, потом посерьёзнела. − А вообще я в последний год на самом деле боялась себя растерять – без вас-то, поросят эдаких!

− Ну ладно, ладно, читай дальше! – поторопила её Саша.

− Так… «Когда писались эти строчки, в нашу редакцию пришло сообщение от нашего корреспондента в Техасе, что несколько дней назад в округе Озона было совершено зверское нападение на законопослушного фермера Джо Ю. со стороны его соседа, фермера Л. По официальной версии, Джо Ю. был обстрелян в своей машине, путём баллистической экспертизы было установлено, что выстрелы произведены сзади – это, а также показания пострадавшего, дают основания утверждать, что он лишь уходил от смертельной опасности, грозившей ему от перепившихся работников Л, которые просто решили развлечься после своих возлияний. Однако арест самого Л., из чьего кольта были произведены выстрелы, задержание двух граждан Мексики при буксировании ими разбитого грузовика, в прицепе которого была обнаружена замаскированная клетка, а также информация из не менее достоверных источников ставят под сомнение полноту вышеприведённой версии. Как стало известно от доверенных лиц, погоня была устроена из-за того, что Джо Ю. оказывал содействие в вызволении некоей украинки, на днях похищенной в Нью-Йорке и силой привезённой на ранчо «С.П.», которое принадлежит Л. Всякий внимательный читатель наверняка уже помножил два на два и убедился, что это наверняка та самая Анастасья М., по поводу исчезновения которой так переживает Дональд Д., бармен уютного кафе с изысканной кухней «Крадунс», расположенного в Сауф-Орэнже и открытого с раннего утра и до последнего клиента. Мы были счастливы узнать, что Анастасья скрылась, и надеемся, что она отзовётся и расскажет нашим читателям все подробности своего счастливого бегства…»

Настя опустила газету.

− Ещё чего не хватало, отзываться, − произнесла она. − Так потом извратят, что родной маме стыдно будет статью показывать. Знаю я их!

− А ты… тогось… не будешь обращаться в полицию? − удивилась Танечка.

− Зачем? − пожала плечами Настя. − Их Бог и так уже всех наказал…

− В общем, это всё правда? − поинтересовался Терри. − Погони, перестрелки и прочее?

− Ну, почти что, − подтвердила Саша. − На самом деле всё было гораздо скучнее.

И они, дополняя друг друга, поведали Терри и Памеле о своих приключениях за последнюю неделю. Те то и дело переглядывались, не знали, верить им или нет, затем засыпали своих новых друзей вопросами.

Понемногу разговор перешёл от впечатлений путешественников на музыку; как и следовало ожидать, Памела и Терри были в полном восторге от этих молодых людей, так разбирающихся в музыке их молодости. Впрочем, вскоре разница в возрасте куда-то испарилась, и через какое-то время все уже болтали как старые знакомые, подтрунивая друг над другом и дурачась. Когда Терри узнал, что Лёша играет на гитаре, то попросил сыграть что-нибудь, тот не ломался и сообразил что-то из Заппы; Терри сказал ему, что всё класс, но вот тут надо играть немного не так.

Наконец, когда уже стемнело, Памела взглянула на часы, и сказала, что пора выдвигаться.

− Алекс, не возьмёшь гитару? − вдруг спросил Терри.

− Нет… а зачем? − удивился тот.

− Ну, может пригодиться, − заговорщически понизил голос Терри…

Они спустились в гараж, где стоял семиместный минивэн.

− Терпеть не могу все эти «Хаммеры», «Лексусы» и прочие лимузины, − рассказывал им Терри. − Сплошной выпендрёж. Бензина уйма уходит, неповоротливые, толком нигде не припарковаться. А как ударную установку или гитарный стэк перевезти, или вот такую компанию, как мы сейчас – здрасьте-пожалуйста, места нет!

Они шустренько расселись по местам, дверь гаража открылась, Терри нажал на газ, и минивэн выехал на освещённую фонарями улицу. Ехали довольно долго, торчали в предновогодних пробках, раз в них чуть не влетел какой-то таксист; но в конце концов всё обошлось, и часа через два они добрались, наконец, до «Зубровейшна».

Там уже было много народа, в основном, средних и пожилых лет, с первого взгляда было видно, что здесь явно будет не великосветский приём. Ни одного смокинга, ни одной бабочки не мелькало среди этих пончо, косух и стетсонов, в динамиках играло «Под моими колёсами» Элиса Купера, за столиками виднелась пустая сцена с барабанами и усилителями. «Ах ты старый лис! − окончательно убедился Лёша, о чём именно ему говорил Терри. − Ладно, попробуем-с, когда время придёт…»

Молодёжь оглядывалась вокруг с двояким чувством. То им казалось, что они попали в атмосферу, наиболее близкую им по духу, то вдруг они начинали чувствовать себя не в своей тарелке. Они попали на вечеринку уходящего поколения, которое когда-то, в конце шестидесятых, бросило собой вызов родителям, пыталось найти какие-то новые пути самовыражения и в какой-то степени произвело тогда революцию частичного раскрепощения. Революция эта очень скоро заглохла, их индивидуальность сперва стала общепринятым стандартом, а потом просто вышла из моды, и очень многие сменили тогда бахрому на смокинг, феньки на галстуки, а спутанные хайры на прилизанные проборы, а те, кто не сменил, были перемолоты наркотиками и машиной системы. Однако сегодня здесь всё-таки собрались те, кто остался верен себе, остался наивен душой и не боялся выглядеть в глазах других людей «смешно» − и, как ни парадоксально, они снова стали вызовом обществу, потому что таких, как они, осталось не так уж и много.

Тем не менее, они уже были стары, безвозвратно стары − и оттого Танечке, Лёше, Саше и Насте вдруг стало здесь жутко, как ночью на кладбище.

Из размышлений их вывел Терри.

− Ребята, чего стоите? Берите пивко, не стесняйтесь! Давайте я вас представлю нашим, − сказал он, когда те взяли напитки, и повёл их в толпе.

Знакомые у Терри оказались такие, что молодёжь то и дело охала. Он познакомил их и с Родом Арджентом, некогда знаменитым клавишником (тот сперва с ужасом признал в Лёше одного из своих бывших музыкантов, с которым записывал альбомы «Нексус» и «Цирк», настолько Лёша был на него похож), и с Мэлом Шахтэром, басистом «Грэнд Фанка», и Джимом Ратледжем, вокалистом «Бладрока», и Грэгом Аллманом (тот сказал, что Танечка − вылитая Пеннилейн, его группи лет сорок тому назад), и Кеном Хенсли, клавишником и генеральным композитором «Юрай Хипа»… Танечка и Лёша не замедлили поблагодарить Хенсли за то, что он когда-то приезжал с концертом в Донецк, концертом, на котором они и познакомились, чем очень растрогали старикана; Настя, правда, немного возмутилась, что Танечка и Лёша её забыли: она ведь тоже там была! А когда они с Терри подошли к Дэйву Хиллу из «Слэйд», молодёжь стала благодарить того за приезд этой группы в Донецк все вместе: то был первый концерт, на который они пошли всей четвёркой.

Понемногу, особенно после разговора с балагуром Дэйвом, они растаяли, освоились и, уже не стесняясь, принялись, так сказать, «вращаться», постепенно разделившись и затерявшись в толпе; собрались они уже за своим столиком − когда начали разносить еду.

После трапезы Терри подошёл к Лёше.

− Алекс, − сказал он, − не хочешь размять пальцы?

− Пальцы? − посмотрел он на свою пятерню. − А что, можно! Я, правда давно уже не играл…

− Ну да, не играл, я слышал, как ты не играл, − засмеялся Терри. − Давай, ты на гитаре, я на ударных, а… Мэл! − крикнул он в зал. − На басу будешь?

Мэл Шахтэр важно кивнул и поднялся.

«Вот это да… − подумал Лёша. − Так просто: «на басу будешь?..» Прям как в преферанс: «Третьим будешь?»»

Девочки пожелали ему «ни рэпа, ни попсы», он расчехлил Настин «Гибсон» и пошёл на сцену.

Кто-то до него уже включил на разогрев усилитель «Орэнж» с двумя кабинетами, и тот работал в ждущем режиме, прокаливая свои лампы; кабель уже был вставлен. «Ай да Терри, во хитрюга!» − поглядел он, вставляя «джек», в сторону усаживающегося за барабаны Боззио; чуть дальше Мэл подключал свой бас к стэку размером со шкаф. Микрофон на треноге посреди сцены уже словно поджидал того, кто к нему подойдёт, чтобы тут же предательски ужалить. Лёша выкрутил ручку усилителя почти до минимума, выключил ждущий режим и взял аккорд: звук был хорош. Он переключил на перегруз – звук оказался ещё лучше. «С «Файербёрдом» бы этот «Орэнж» попробовать!» − подумал он и обратился к Терри и Мэлу:

− Что будем играть?

− А что хочешь! Я многое знаю, Мэл тоже, − отозвался Терри. − Ты наш гость, тебе и медиатор в руки!

− Терри, я вообще без медиатора играю, − признался Лёша. − В музыкальной школе как научили на классической гитаре ногтями играть, так и не переучился.

Терри и Мэл удивлённо подняли брови.

− А вот на басу – с медиатором! − продолжал он. − Иначе пальцы болят.

Мэл глянул на свои мозолистые персты и засмеялся.

− В общем, давайте пока «Дым над водою»! − предложил Лёша. − Чтобы разыграться и настроиться.

Те кивнули, и Лёша, повернув ручку громкости, взял первые ноты этого музыкального произведения. Вступил Терри, потом Мэл − как-то они угадали с громкостью, гитара барабанами не перекрывалась, только бас был немного тих, но Мэл тут же подбавил у себя громкости, и всё стало нормально. Лёша подошёл к микрофону и запел по-английски «Мы все приехали в Монтрё…», себя он не слышал, но тут в зале кто-то куда-то метнулся, и голос тут же появился.

Лёша исполнил первый куплет, затем запел второй. Он смотрел в зал: все сиднем сидели за столиками, наминали остатки еды, изредка поглядывали на сцену. Он немного похолодел: он понял, отчего у слушателей такая прохладная реакция − они ведь все американцы, и к песне английской группы наверняка относятся как к свиному рылу в калашном ряду, и пожалел о своём выборе вступительной композиции. К тому же это среди людей, рок-музыкой не очень интересующихся, «Дым над водою» идёт на ура (они просто мало что ещё знают), а здесь собрались музыканты искушённые, они её наслушались ещё тридцать пять лет назад, и Лёшино исполнение их не очень вдохновляло…

…Примерно то же самое испытывали и девушки, хмуро сидевшие за столиком. Танечка никогда не любила эту запиленную песню и потому печально взирала на муженька, видя помимо прочего, что без подкачки из зала тот потихоньку теряет кураж. То же было и с Настей: та хоть «Дип Пёпл» и уважала, но тоже в своё время его наслушалась, а то и дело смазанные Лёшей ноты только подливали масла в огонь, и ей тоже было безумно жаль проваливающегося друга. А Саша… Саша вдруг поняла, что надо делать.

− Чего сидите? − наклонившись через столик, крикнула она им. − Пошли!

− Куда? − не поняли те.

− Как куда? К сцене! − крикнула Саша.

Танечка и Настя вдруг сообразили, что она имела в виду. Глаза их разгорелись, они подскочили и бросились туда, на небольшой танцпол у сцены…

…Совсем павший духом Лёша повернулся после второго куплета к усилителю, чтобы подбавить средних, а когда вновь развернулся, то от неожиданности забыл сыграть первые ноты соло. Он остолбенел: перед сценой метался вихрь волос, мелькали руки, ноги, как змеи извивались стройные фигурки – это его подруги выбежали на поддержку горемыки-гитариста, который тут же воспрянул и врезал, наконец, как положено, соло а-ля Ричи Блэкмор, но в своей интерпретации. Его понесло, он покачнулся, наклонил гитару, крутнулся вокруг своей оси, пал на колено, до невозможности бэндил струны, прошёлся тэппингом; Мэл и Терри одобрительно поглядывали на него, а в зале наконец-то зашевелились. Окончив соло, он подскочил к микрофону и с хрипотцой в голосе пропел последний куплет.

После смачной коды ему бурно зааплодировали, а разгорячённая Саша выскочила на сцену и подбежала к микрофону:

− Только сегодня, и только для вас: неповторимая супергруппа «Шизоглаз Хмури и Рыбы Баскервилей!» − крикнула она в зал. Там одобрительно засмеялись, а Саша повернулась к гитаристу. − Лёша, врежь-ка им «Я поймал на лету» «Грэнд Фанка»!

Тот немного опешил: играть при Мэле эту композицию было всё равно, что в присутствии Пушкина декламировать «Я помню чудное мгновение», но решился и предложил её ритм-секции. Те кивнули, и на три-четыре вместе зажарили вступление.

Что тут началось в зале! Все подскочили из-за столиков, подбежали к сцене, запрыгали, затрусили поредевшими волосами, среди которых мелькала не одна скрытая до того какой-нибудь шляпой лысина. Но Лёша на них уже не обращал внимания, он сам наконец-то поймал свою струну, он снова, как давным-давно, окунулся в омут игры, он снова стал посредником сфер, а не просто держал в руках музыкальный инструмент. В те секунды, когда он временно возвращался к реальности, он дивился, что гитара играет сама, что он просто переставляет пальцы, от лёгкого движения которых за его спиной взрывается звук, он был и властелином этого звука, и одновременно его слугой. Как давно он уже не был собой, не был этим тягучим звуком, не был в этой головокружении мощи тяжёлого рока!..

Слаженно сыграв заключительные аккорды, музыканты остановились. Только тут до Лёши донесся восторженный вопль и свист нескольких десятков глоток, только теперь он увидел счастливые лица Насти, Саши и влюблённые глазята Танечки. Он наклонился к ней, обнял и поцеловал свою жёнушку, затем повернулся: за ним стоял Мэл и с уважительной улыбкой протягивал ему руку…

…Концерт продолжался и до двенадцати, и после; приглашали на сцену за клавишные и Арджента, и Хенсли, и прочих ветеранов. Выступали и девушки: Саша блестяще исполнила женскую партию композиции Фрэнка Заппы «Пыткам нет конца», а Танечка с губной гармоникой и Настя, которую друзья впервые видели за клавишными, зажгли разудалое буги-вуги, от чего одному танцору срочно пришлось оказывать медицинскую помощь: у него была аритмия, но он всё равно не смог удержатся и вскочил танцевать (пока он не упал, все с радостным изумлением глядели на него: вот что значит старая школа!).

Наконец, приятно уставшие и немного оглохшие, Терри, Памела, Настя, Саша, Лёша и Танечка распрощались с друзьями, пожелали всем ещё раз много рок-н-ролла в Новом Году и около трёх часов ночи поехали домой…





Эпилог. Расставание ненадолго



Они стояли в огромном зале регистрации Лос-Анджелесского аэропорта и никак не могли сказать, наконец, прощальные слова и пойти на уже объявленную посадку. Танечка, Лёша и Саша улетали рейсом «Лос-Анджелес − Филадельфия − Мюнхен», а Настя летела чуть позже, сразу в Нью-Йорк, и потому они расставались уже здесь (с Терри и Памелой они попрощались чуть раньше; три дня, что они у них гостили, запомнились всем прогулками по городу, джемами и уроками игры на барабанах навсегда).

− …Ой-ёй-ёй, это же целых полмира сейчас нам лететь предстоит! − ужасалась и радовалась одновременно Танечка.

− Да, бедные стюардессы, будут за тобой по всему самолёту бегать! − говорил ей Лёша, поправляя ремень на гитарном чехле: они, конечно же, увозили эту путешественницу в Донецк, Настиному брату.

− Ничего, пусть гоняются, всё равно не поймают! − смеялась Танечка.

− Ребята, спасибо вам ещё раз большущее, что вы прилетели! − в который уже раз поблагодарила их Настя. − Вы не представляете, как вас мне не хватало! И будет не хватать…

− Ничего-ничего, мы уж теперь постараемся прилетать почаще, Терри ведь нам обещал помогать! − напомнила ей Саша.

− Да и ты здесь не падай духом, − обратился к ней Лёша. − Я уверен, что ты здесь в конце концов сможешь найти свою судьбу, и безо всяких там фиктивных браков. И тогда вы вместе будете прилетать к нам… Что за чёрт?

Лёша вдруг резко полез в карман: у него заиграл телефон.

− И зачем я его сегодня включил? − чертыхался он. − О, Бессердечный! Ну ладно, возьму…

Девчата, как водится в подобных случаях, замолчали и смотрели на Лёшу.

− Привет, Игорь… Да, пока ещё в Америке… Американскую систему сигнализации на железных дорогах? Уже знаю! − хохотнул он, − А что?.. Что?.. Шутишь!.. Ах вот как… Даже так!.. Ничего себе… Э-э-э, ладно уговорили, передай, что я согласен! Кстати, а что делать с…

Лёша опустил руку с трубкой.

− Деньги кончились… − проговорил он.

− И что там Бессердечный? − поинтересовалась Танечка.

Лёша с трудом сдерживал улыбку.

− Привет вам ответный передавал. А ещё… Сказал, что немцы подписали контракт с американским «Нямтраком» на поставку десяти скоростных поездов для линии «Бостон – Нью-Йорк – Филадельфия – Вашингтон», и им нужен инженер, готовый мотаться между Германией и Америкой: две недели здесь – две недели там. Причём с заездами в Донецк: смежником по системам безопасности они выбрали наш завод «Корунд». Вот, − он всё-таки расплылся до ушей.

− Да ты что??? − поразились девчата.

− Ага… И знаешь, Настёна, если бы не ты, я бы отказался: старый уже стал для таких бесконечных вояжей. Но ведь здесь-то ты! Так что теперь будем видеться гораздо чаще. И Танечка тоже сможет прилетать, как жена командировочного, правда, Солнышко?

И Танечка, и Настя зарделись от радости. Только Саша немного расстроилась, сказав, впрочем, что у неё всё равно пока свободного времени не предвидится, ей ещё учиться и учиться; однако к Ливандовским в Германии она станет приезжать так часто, что ещё и надоест… А на каникулах пусть Настя готовится: Нью-Йорк они все вместе перевернут тогда вверх дном.

Наконец, они уговорили себя распрощаться, троица прошла через паспортный контроль, и Настя, в последний раз помахав им рукой, со счастливым лицом направилась к своему окошку регистрации – в Нью-Йорк, обратно к Дженнет и своим милым веснушчатым кошмарикам…



Мюнхен, октябрь-ноябрь 2009 г.