СЕРЫЙ
Мой Грей достиг того возраста, когда ему уже требовалась подруга жизни. Но он был волк, самый настоящий серый волк, подобранный мною щенком в результате какой-то, их, волчьей катастрофы. Я принёс его домой и до сего дня, (худо ли, бедно), мы делили с ним наше холостяцкое существование в обоюдном стремлении бегства от одиночества… Но пришло время – его время… В этот день, в это раннее февральское утро, ближе к концу месяца, я вышел с ним из дома и двинулся в сторону чернеющей полоски леса, что от города километрах в семи. Шли не спеша, но чем дальше уходили от городка и чем ближе становился лес, тем сильнее было моё волнение, и как бы чувствуя и понимая происходящее, Грей всё чаще оглядывался на меня, словно спрашивал: «Ты со мною?»… Я, отцепив поводок, снял ошейник. Идти еще предстояло вполне прилично, но зачем эта «упряжь» в преддверии свободы… Светало. Над лесом, предвосхищая восход солнца, словно добрый знак, сияла Венера, но, оспаривая звёздный блеск, два изумрудно-изумлённых глаза Грея, уже горели Свободой! Мы давно оставили дорогу и шли по заледеневшему насту февральского снега, а навстречу нам из-за леса двигалась громада Солнца и отблеск его света, двумя малиновыми точками, как со дна, сиял в изумрудных глазах Грея кошмаром его дикой, звериной, волчьей природы. – Иди, – говорю я и легонько шлёпаю его… – Ты меня отпускаешь? – Грей смотрит на меня, – Ты, человек, который возвращается к одиночеству, и которому так плохо в эти минуты – ты отпускаешь меня? – Да, – Я смотрю на лес, потом в глаза Грея. Дома, по ночам, они светились как две свечи, только свет был загадочно-изумрудно-зелен и теперь я должен был «погасить» их для себя. – Они не погаснут, я зажгу в твоём доме четыре, вот увидишь… Мы ещё мгновение глядели в глаза друг другу, но расстояние между нами уже нельзя было измерить: оно за несколько минут обрело своё древнее обличие и, наконец, стало необратимым с его последним прыжком среди зарослей орешника… Шли дни за днями, но с тех пор, как я расстался с Греем, мне часто снилось это февральское утро, лес, изумрудный взгляд моего зверя, огромный шар Солнца и освящённая им, Святая Свобода дикой волчьей природы. Разбудил меня телефонный звонок. На другом конце вселенной мягкий мужской голос произнёс: «Я выполнил своё обещание, и вы получите свои свечи»… – Вы что, спятили, – я бросил трубку, – тоже мне, шутники… Я отправился в туалет, а оттуда зашлёпал босыми ногами на кухню. Налив в стакан воды, принялся утолять жажду, вызванную громадой солнечного сновидения. В дверь позвонили. Я вздрогнул, медленно поставил стакан на стол и так же медленно двинулся в прихожею – был третий час ночи. В такое время гостей не ждут и телеграммы не носят, разве что срочные, о смерти… – Кто там, – спросил я, как можно равнодушнее – сон, как рукой сняло… – Я обещал вам подарить свечи, я выполнил обещание, – ответил мужской голос из-за двери, очень похожий на голос в трубке. Мне было уже не до шуток. – Да вы не волнуйтесь, Сергей Николаевич: поздний час – не для всех поздний, он поздний, когда обещанное утрачено или о нём забыли. Я помню, потому и не поздний в столь поздний час, – и добавил, – извините за «каламбур». – Что ж, учитывая вашу вежливость, настойчивость и осведомлённость я, пожалуй, приму ваш дар. Я открыл. На пороге стояли мужчина и женщина. Оба были молоды, высокого роста, в элегантных серых пальто, видимо сшитых на заказ по последнему «писку». Я же стоял в трусах, босой, с всклокоченными волосами и переминался с ноги на ногу – с лестничной площадки, опрокинув тепло жилища, вместе с загадочными гостями, свежим потоком воздуха мартовской ночи, врывалась Весна. – П… П… Простите, – выдавил я, первое, что пришло мне в голову. – Ничего, ничего, Сергей Николаевич, я только передам вам вот это. Он протянул мне руку, держа четыре свечи. Кисть руки, затянутая в черную лайковую перчатку, была на удивление широка и, по-видимому, очень сильна. Я взял. Молодая женщина смотрела на меня с нескрываемым любопытством. Её глаза не светились и не горели, а фосфоресцировали, взрываясь зелёным огнём, при каждом лёгком движении её головы или тела. Окончательно смутившись, я что-то пробормотал насчет своего «одеяния», но, перебив меня и заулыбавшись, мужчина, обняв свою спутницу, сказал: «Что вы, что вы, какие пустяки. Вы вот по своей воле разделись ложась спать, а вот мы Божьей волею одеты, правда Бланка? Ещё раз, простите за столь поздний визит и… прощайте». Они очень легко и бесшумно сбежали по ступеням. Хлопнула дверь подъезда и только тут я опомнился. Кинулся в комнату, к окну и в сиянии полной Луны увидел, как две серые тени огромными скачками уносились в ночь навстречу Весне и задувавшему с полей и от леса, Ветру Вечных Перемен нашего, такого жестокого, такого сказочно-прекрасного, Мира. – Грей! – закричал я, – Грей, Грей!.. Точно услышав, тени на мгновение замерли и в темноте блеснули и погасли четыре зелёных огня, и я поднял четыре свечи, и покачал ими над головой, и видел, как в ответ они вспыхнули зелёным пламенем и воск, капая на подоконник, застывал и потухал зелёными звёздами в свете наступающего утра.
|