Хрущевка. Пятиэтажка на улице Пономарёва. Мы живём на пятом – квартира справа, а слева, напротив – тоже семья.
Она – высокая, сухая женщина, с несчастным лицом, в глазах озлобленность. Интересно, какая она была в молодости.
Мне представляется стройная девушка, с лицом, что называется «никаким», знаете, встречаются такие лица, которые даже если стараешься – запомнить невозможно. Но есть в ней, в этой девушке, пока еще, та особая свежесть – прелесть весны и самого раннего лета, когда даже невзрачный цветок кажется прекрасным.
Она застенчиво тиха, но точно знает, что ей нужно. А нужен ей этот красивый парень, её одноклассник. Он – любимец. Родители, друзья, учителя и, конечно, девушки, всем по сердцу его обаяние и тактичность. Умен, бесспорно, ему прочат счастливое будущее, удачную карьеру. Он и сам уверен: всё на свете этом и на том для него придумано.
Знает он и то, что одноклассница Люда влюблена в него, что, естественно, не мешает ему спать спокойно, ведь не одна она, в конце концов, интересуется им. А Люда всегда рядом. Люда – тень, её как будто не замечаешь, есть, мол, и Бог с ней, у каждого она есть. Но попробуй, лиши человека тени, он будет удивлен, затоскует, пожалуй.
И не знаю, как уж сложилось всё дальше, только годы летели, школа распрощалась с моими героями кружащимся выпускным балом. Для него дальше, наверное, институт. А Люде – техникум или училище. Он опять впереди неё, она – всё та же тень.
Они, в общем-то, поженились (теперь неизвестно, зачем и почему). Образовалась молодая семья, уже тогда летевшая к своему концу. Общежитие. Дочь - болезненная девочка. В конце концов, появилась и квартира в этой самой хрущевке.
Любил Анатолий свою жену, нет ли, не знаю. Может, и любил – по своему. Или привык он двигаться по наименьшему сопротивлению?
Только вот её любовь и все надежды, связанные с ним, разбились в пух и прах. Ничего он не добился, не полюбил, изменял ей часто и беззлобно. Зарабатывал мало, во времена смутные «попал под сокращение» и запил.
Выпьет, почувствует себя снова молодым, красивым, обворожительным. Этакий пушистый, милый котик…
А дочь растет. Высокая, худая, словно её вовсе не кормили, девочка, похожая на мать. Тихая, застенчивая, с трудом учится.
И Люда теперь не та, что была. Вечная нехватка денег, муж – никчёмный пьяница, по-прежнему обращающий на неё внимания не больше, чем на свою тень. Без денег, без красоты, без любви, без отдушины, яростно ненавидит она всю свою незадавшуюся жизнь. Винит мужа за это, и пилит, пилит. Пилит, впрочем, за всё, что вокруг. За старые ржавые трубы в ванной, за потасовки в очередях во времена «талонов», за подорожание проезда в городском транспорте и заоблачную квартплату, за всё, всё, всё...
«Зачем женился ты, никчемушник, ребенка завел?!» словно и не она преследовала его.
Он не работает, таскает деньги у жены. Она санитарка, уборщица, крутится, как может. Свекровь ненавидит её, мол «всю жизнь сыну поломала». Сын же по-прежнему - талант и умница, красавец, несчастный с женой - змеёй подколодной.
Ранняя осень, Анатолий пьян опять. Лежит на земле, у подъезда, чему-то улыбается сквозь дрему. Бабушки-соседки засуетились: «Анатолий вставай, иди домой. Не лето ведь, земля уже прохладная. Люда-а! Спускайся!»
Люда громыхнула оконной рамой. Задумчиво так, бесстрастно поглядела вниз. «Да чёрт с ним! Хоть бы сдох, что ли. Сил моих нету». Закрыла окно.
Дождь пошёл. Соседки поговорили тихонько и разошлись.
А я все еще сижу на подоконнике. Жду тебя. Высматриваю твою худенькую фигуру. Хоть издалека полюбоваться тобой. Смотреть с тоской, ловить каждый нервный шаг стремительной походки. И заплакать снова. Опять и опять. Это моя казнь каждый день. Мой эшафот. Но чтобы слезы высохли до твоего прихода в нашу съемную квартиру. Ты не должен видеть эти слезы. Ты поцелуешь наше маленькое солнышко, он так радуется твоему приходу.
И опять будет война. Бессмысленная, затяжная, рвущая последние струны. И никто не отступит, не подумает сдаться. Это война без надежды на завершение...
Но пока я просто жду.
Смотрю вниз, на Анатолия. Он лежит, раскинув руки, будто уже умер. Ловит дождь. Улыбается кошачьей своей улыбкой. То ли весело ему, что концертик маленький устроил (артист!). А может и совсем другое: не слышит ничего, мечтает о чём-то в своём маленьком мирке, или вспоминает что-то приятное, в каком-то прошлом.
Люда ни разу уже не выглянула. Ей действительно более не интересно, что будет с её, некогда обожаемым, мужем.
Всё. Нет любви, страсти все, как лампочки, перегорели.
А что же осталось? Неужели ничего?
Чувства проходят, меняются при стечении обстоятельств, под властью неумолимого времени… Но хоть что-то, чувство какое-то человеческое остается? Может, любовь какая Вселенская – любовь человека к человеку от Бога, а не к особи с определённым половым признаком.
Вот только основа эта и останется, если есть… Нет, должна же быть, что же ещё есть, если не это?
А как там Анатолий?
Не выдержали все-таки старушки сердобольные, мужиков позвали. Смотрю, поднимают его, наверх затаскивают. Замок щелкнул – Люда дверь открыла. «Ах ты, сволочь такая!» Закрылась дверь, мужики вниз затопали. И всё ещё слышно: «Сдохнешь ведь, хоронить-то тебя на что, скотину». Стихло.
Пожалуй, всё.
Я думаю о тебе. Да, знаю, не любишь. Не надо. Но прошу тебя – подари хоть немного тепла человеческого, ласки, пусть даже скудной. За то, что я любила тебя, за то, что ты когда-то любил. За то, что с тобой была, терпела, сносила невзгоды, тебя жалела, хлеб с тобой черствый ела, захлёбывалась слезами. Ребёнка твоего родила и воспитываю. Гордилась тобой, защищала тебя от нападок людей чужих, верила в тебя. Боль твою всю знаю и впитала навечно. За то, что от сердца своего навсегда отрезала половину и тебе преподнесла. Не надо. Не выкидывай. Это мясо дорого стоит…
А ты сказал: «Квантовая механика – непредсказуемый процесс, конец которого неизвестен…»