ТРИНАДЦАТОЕ НОЯБРЯ (рассказ)
«Пазик» неспешно скрипел по старой, затвердевшей степной дороге. Вокруг, насколько хватал глаз, тянулись выветренные такыры со скудной растительностью, едва покачивающейся от неуютного ветра. Природа была однообразной, воздух в салоне удушлив как и густые словно кисель мысли, от которых хотелось встряхнуться. Азамат сидел на заднем сиденьи и терпеливо смотрел в окно, оглядывая растилавшуюся степь, и не видел никаких признаков близкого жилья. «Значит ехать еще долго» - решил он и устало откинулся на спинку сиденья. А «Пазик» тем временем вскарабкался на невысокий холм, с вершины которого открывалась панорама сгрудившегося внизу городка. «Наконец – то!» - обрадовался Азамат. Мысли его вздернулись, точно на них набросили узду и вновь поскакали галопом. «Где я стану ее искать? Что я ей скажу? Примет ли она меня? Может уехать назад?» Автобус тем временем прокатился по грязной с выбоинами улице с теснившимися по краям мазанками и застыл у скособоченного каменного здания с надписью «Автовокзал». Пассажиры засуетились, потянулись за огромными китайскими сумками и стали расходиться, на ходу разминая, затекшие после долгой езды ноги. Азамат закурил сигарету, сунул руки в карманы пальто и зашагал по кривой улице. В полной сумбурных мыслей голове, так и не появился план поиска. Вечерело, тянуло предзимьем, одиночеством и отчаяньем. - Простите, а где здесь… - он споткнулся и упал, больно ударившись об бетонный бордюр. - Твою мать!.. – выругался он, распекая себя. - Под ноги надо смотреть… - раздался девичий голос. Он вскинул голову, намереваясь выпалить что-нибудь резкое, той, что сумничала и не поверил своим глазам. Перед ним стояла Шолпан. Азамат прикрыл веки и вновь раскрыл глаза, Шолпан не исчезла: - - Шолпан! - пробормотал он. - Ты и здесь меня нашел? – в наступавших сумерках было видно как она с досады зло дёрнула длинными черными бровями. На белом мраморном лице отчетливо проступили пятна гнева. - Я искал тебя, всюду искал.. мне сказали что ты уехала в какой-то брошенный город - поднимаясь на ноги шептал Азамат, боясь что либо добавить, и наконец вовсе умолк в страхе. - Что тебе надо? Ты что совсем тупой? Неужели не ясно, что у меня к тебе ничего нет и быть не может? Что ты преследуешь меня? - Шолпан, не кричи на меня пожалуйста. Разве это моя вина что ты мне нравишься? Может быть мне самому уже впору лучше умереть, чем так жить, каждую минуту сгорая от мысли, где ты, с кем? А может ты нуждаешься в моей помощи, а меня нет с тобой рядом! Что же мне делать? - Навязался на мою голову! Я что тебе мама, сопли тебе утирать? - Не надо мне сопли утирать, я не такой уж слабый каким кажусь тебе. - Ладно, пойдём ко мне, не стоять же нам здесь! – произнесла она равнодушно, несколько поостыв. Они зашагали по тратуару, два человека, два чужих друг-другу человека. Он шел на затаенном дыхании, боясь задеть ее случайно локтем, чтобы снова не разбудить в ней ярости. Улица была безлюдной, лишь далеко впереди маячила какая-то пара. Они молчали. Она еще не отошла от душившей ее злобы, Азамат размышлял над тем, с чего бы начать разговор. Каждый шаг давался ему с трудом и больно отдавался в мозгу, ухая, словно в пустом ангаре. - Зачем только мы встретились – размышлял он и тут-же спохватываясь разворачивал мысли вспять – все равно я добьюсь того, что она полюбит меня. Просто она знает, что красива и выбражает! От женихов у ней нет отбоя.. а я, кто я такой собственно для нее? Видишь, как говорит, сопли мне надо еще утирать. Вот заработаю денег на Севере, возмужаю, вернусь совсем другим и тогда... тогда сразу женюсь на ней. Никому ее не отдам, пусть хоть на куски меня режут, хоть в огонь бросают, никому! - Я здесь работаю инженером, живу в вагончике, сейчас ты его увидишь. Тротуар кончился, они очутились на окраине городка. Впереди, прямо перед ними на ржавых, залежалых рельсах стояло множество вагончиков на колёсах. К каждому такому вагончику была пристроена наспех сколоченная дощатая верандочка из грубых, неотесанных, некрашенных горбылей с деревянной лестницей. - Вот и мой Тадж-Махал! Они подошли к вагончику с зелёной, выгоревшей на солнце краской, и поднялись по шаткой, скрипучей лестнице, которая тут – же отзываясь застонала – запела на все лады. В передней комнате стоял большой старинный диван переживший не одно поколение хозяев, полочка для посуды, стол, в углу на печи вразброс грязная, немытая посуда. Азамат украдкой оглянулся. Вторую комнату украшал шифоньер с наполовину оторванной дверцей, цветной портрет Шолпан на фоне бескрайнего синего моря и двуспальняя кровать с никелированными шарами. Окна вагончика были заклеены старыми газетами. - Удивляешься? Думаешь отчего дочь богатых родителей забралась в эту дыру? Тебе этого не понять. Она грустно улыбнулась ему. Шолпан порывисто прошла к полке и достала крохотный шприц. Одним движением она задрала рукав свитера, оголяя белую руку. - Накрой ладонью вену – приказала она. Азамат был поражен. Он не знал что она наркоманка. - Да не так! Нажми сильней! Шолпан резко ввела иголку в венку и выдавила содержимое. Лицо ее порозовело, злые искорки в зрачках растворились, растаяли и она стала еще красивей чем прежде, что-то в ней проступило обычное, доступное, человеческое. - Раздевайся, сейчас я приготовлю суп, - она включила электроплитку, поставила на неё каструлю с водой, вскрыла пачку китайской лапши, выставила два больщих мутных стакана под чай и высыпала на стол конфеты. - Как ты меня нашел? – спросила Шолпан. - Твоя мама сказала что ты здесь. Она просила меня чтобы я уговорил тебя вернуться домой. - Не теперь! Не теперь! Я должна сама решить как мне жить дальше. Понять, чего я хочу в жизни! - Разве плохо тебе дома? У вас такой роскошный дом.. - Ты глупый, потому что нищий. А нищий размышляет приземленно. Азамату стало больно и обидно выслушивать хамство и он решил больше не терпеть. И все же, сдерживая себя мягко произнес: - Ты права, нищий думает о хлебе насущном. - Как видишь я свой хлеб тоже зарабатываю сама. - Но все же, хоть ты, как говорится из белой кости, а грубиянка, но вот мама твоя воспитанный человек. - Мама, да! Мама! Она переживает за меня – голос Шолпан дрогнул, видно вспомнила мать. Она принялась разливать по тарелкам жиденький суп. Азамат откусил черного хлеба и осторожно отхлебнул. Суп оказался пересоленный, очень пересоленный, но он продолжил есть. - Я ведь люблю тебя, Шолпан! – неожиданно произнес он, откладывая ложку. В воздухе повисло молчание, только было слышно жжужанье поздней мухи. И вдруг Шолпан громко разрыдалась, взрывая тишину и он растерялся настолько, что и не знал, что ему предпринять. Она плакала уронив голову на грудь и в ту минуту казалась ему такой одинокой и беззащитной, беспомощной, брошенной, а вся ее злость показной, защитной реакцией, что Азамат мог бы не задумываясь умереть за нее. В темное окно монотонно постукивал сгибающийся под ветром одинокий куст, они были всего вдвоем на целой земле и оттого в груди Азамата проснулась и затеплилась тихая надежда. - Пожалуйста перестань, не надо.. . - Ты даже не представляешь себе, я ведь храню на сотке все твои разговоры, что ты мне скидывал на почтовый ящик, глупая я, прости меня Азамат – она безутешно продолжала плакать. И он осмелел, услышав ее откровенное признание, впервые произнесенное этой гордой, неприступной красавицей, мелкий озноб заколотил его тело. - Хочешь, я возьму тебя на руки, покружу как в детстве кружил тебя отец – прошептал Азамат и перегнувшись в поясе, поднял её, невесомую, пахнущую родным запахом, и стал кружить в тесной комнатке, кружить, до тех пор пока у него самого не закружилась голова и тогда он положил ее на кровать. Он целовал её плачущую, такую любимую и дорогую, сушил губами её слёзы и целовал в шею, щёки, губы. А руки Шолпан рвали пуговицы на его рубахе, и ее гибкое, сильное тело прижалось к нему так, что у него сперло дыхание. Ничего он не видел перед собой в тот самый миг, ничего кроме крупных, прозрачных слез, в которых отражался он сам. Она сорвала с него рубашку, с себя блузку, юбку и в какой-то лихарадочной горячке забралась под жёлтое в шахматную клетку одеяло по самый подбородок, и прикрыв длинными ресницами глаза призвала: «Скорей, скорей!» Старая, видавшая виды кровать заскрежетала под тяжестью молодых, сильных, жадных до любви тел. Она улыбалась ему, и эта улыбка разжигала в нём ещё больщую страсть. Он просил чтобы она всегда улыбалась, говорил что ей идёт улыбка а не злость, прижимался к тугим, налитым грудям, еще три часа назад бывшими недостижимыми для него и гладил, гладил черные волосы, рассыпавшиеся по подушке, сводившие его с ума и понимал, что все в его жизни теперь перевернулось. Азамату казалось что он мог бы целовать ее без конца, всю свою жизнь, ни на минуту не прерываясь, любить её, наконец-то ставшую такой близкой, боялся всякого шороха, боялся что кто – то может нарушить их мир, ставшего в одночасье прекрасным и чем глубже осознавал это, тем сильнее инстинктивно прижимал её к себе, шепча длинные, бессвязные слова. Этот кто – то громко постучал в дверь. Азамат мгновенно встрепенулся. - Кто это?. Стук повторился, на этот раз ещё громче и настойчивей. - Лежи, я сама открою. Она поспешно накинула на себя домашний уютный халатик, сунула ноги в тапочки и поспешила к двери. Азамат слышал как лязгнул засов и в натопленную комнату ворвался колючий, холодный ветер, тут – же пробравшийся к его горячему телу. - Ты не одна, пусть он выйдет – услышал он требовательный мужской голос. - А ты кто такой, чтобы мне приказывать? Ты холуй моего отца и не больше того. Послышалась возня. Это Шолпан пробовала закрыть дверь, но натолкнулась на сопротивление невидимого мужчины. Азамата словно пружиной выбросило из кровати. Он нырнул в рубашку, впрыгнул в брюки и рванулся к двери. - Не ходи! Но он уже был на улице. Перед ним щеря в улыбке зубы, стояли два могучих парня. - Ты кто? – спросил один из них. - Я Азамат. А вы кто такие? Сокрушительный удар вырвал у него из под ног землю и темное небо обрушилось на его голову. Азамату показалось что все звезды с неба сорвались в тот миг со своих мест и полетели прямо в него. Его били страшным боем, а он все пытался найти точку опоры на земле, а когда нашел, то разогнулся страшный, безмолвный, готовый на смертную битву. Шолпан слетела с лестницы и запрыгнула одному из верзил на спину, вцепившись зубами ему в шею, так что тот взорал от нестерпимой боли. - Не трогайте его сволочи, не трогайте! – кричала она. И они отступили перед ее яростным натиском, сделали шаг назад и скрылись в темноте, словно растворились. Шолпан взяла Азамата за руку и повела вверх по ступенькам, ее трясло, словно она держала в руках оголенный электрический провод: - Какие же они жестокие, звери! Это мой отец их прислал, чтобы они следили за мной. Она усадила его на стул и заметалась по комнате в поисках йода, ваты, бинта. - Не надо! Я просто отмою кровь.. - Но у тебя рваная рана на лице.. – Шолпан присела у его ног, глаза ее были полны жалости и участия. - Сильно больно? - Терпимо. Давай успокоимся, мужчину шрамы украшают. - Ну я им устрою!
Было далеко за полночь. Азамат и Шолпан лежали тесно прижавшись друг к другу, сплетясь точно ветви одного дерева. За окном стояла безмолвная тишина и на душе у Азамата несмотря на пережитое было тихо и уютно. Они болтали о различных пустяках. Шолпан без умолку говорила, рассказывая о работе, о каком – то смешном парне, о своей новой подруге. Азамат молча слушал её, время от времени прикасаясь губами к её щеке. Волосы Шолпан надушенные, обволакивали его пьянящим ароматом, дразнили его своей близостью, доступностью и он измотанный переживаниями уходящего дня незаметно для себя заснул. Проснулся он от мутного света, проникавшего сквозь черные строки газет, открыл глаза и позвал Шолпан. Шолпан не было, он взглянул на часы, стрелки показывали четверть второго, на столе лежала записка «Ушла на работу, завтрак на столе. Целую. Шолпан». - Целую. Шолпан. – перечитал он вслух последние ее слова и поцеловал записку. Он потрогал рану, она запеклась и затянулась тоненькой корочкой. Азамат похлебал вчерашнего супа и снова улёгся в постель, согревшись он тут – же уснул. Разбудила его Шолпан. – Вставай, засоня! Уже вечер! Бр-р-р, на улице холодища! - Замёрзла? - Ага! - она засунула руки под одеяло и положила ему на грудь. - Шолпан, - нерешительно начал Азамат. - Да-а! – мягко, словно кошка промурлыкала Шолпан. - Тринадцатого ноября, через два дня, я должен уехать. Но она не слушала его, смеялась и пела «Мы навеки вместе теперь… - Шолпан, выслушай меня, я еду на Север, документы уже готовы. Ему показалось что воздух в комнате накалился, будто все происходило не в продуваемом дощатом вагончике, а в знойной пустыне Сахара. Они оба молчали. Он ждал, когда она заговорит, и боялся её слов. - Зачем же ты приехал? - Я не мог уехать не увидев тебя, это было важно для меня. - Ты приехал, забрался в мою постель, а теперь извещаешь о том что должен уехать.. Вон! – взорвалась Шолпан. - Вон! Расстроенный Азамат принялся одеваться, как Шолпан упала ему на грудь и стала шептать быстро, быстро: - Не уезжай, не уезжай, давай жить вместе, здесь! - Шолпан, я не могу остаться, я должен ехать. Я хочу заработать денег и вернуться к тебе достойно, иначе твои родители всю жизнь будут считать меня жалким приемышом. - Что тебе до моих родителей? Что? Тебе с ними жить или со мной? Я тебя в обиду не дам! – заявила она. - Шолпан, я мужчина и должен обеспечить себя и тебя. Шолпан нервно расхохоталась. - Обеспечить меня! Да что ты себе напридумывал, мальчишка! Отец мне в приданное отдаст два-три миллиона «зелени» и не нужно совершать никаких глупых и ненужных никому подвигов. Понимаешь? - Шолпан – умоляющим голосом произнес Азамат - Я буду звонить тебе каждый день, затем приеду в отпуск. - Звонить! Да разве в звонках дело? Шолпан обессиленно рухнула на стул. - Ну что ж, уезжай, я тебя не держу! Долгое время они сидели молча, тикали мерно безучастные часы, отчитывая минуту за минутой. Азамат нервно теребил бахрому одеяла и кусал себе губы до боли. Наконец Шолпан взявшая себя в руки, тихо произнесла: - Я хочу подышать воздухом. Азамат помог ей одеться, накинул пальто и они вышли на улицу. Кружился и медленно падал искрясь в свете редких, уличных фонарей белый, пушистый снег. Летевшие ему в глаза прошедшей ночью звезды, сегодня были притихшие, точно им было неловко за свою вчерашнюю неласковость. Справа, над полуразрушенными постройками скособоченным ковшом набухала Большая Медведица. - Азамат, видишь качели? Я хочу чтобы ты меня покачал! Они взобрались на шаткое сооружение, грозящее развалиться, и Азамат что было сил начал расскачиваться. Ветер бил в их расскасившиеся лица, и в морозном воздухе звенел её рассыпчатый смех. Прошел ещё один день! Шолпан приходила с работы, мыла посуду, готовила неизменный суп из концентратов. Азамат сидел на диване и неотрывно смотрел на нее. Он никак не мог взять в толк, как ему казалось своей бестолковой головой, ее поступок – зачем ей, дочери богатого человека, была необходима такая жизнь? Испытать себя? В большом эмаллированном тазу шипела переливаясь радужными цветами пена. Шолпан суетилась подкладывая свежие поленья в печку, которые вчера наколол Азамат, выжимая его выстиранную рубаху и всё это время рассказывала ему о каких – то ничего не значащих пустяках, словно боялась наступления тишины. Ему нравилось наблюдать за тем как она хозяйничает. Он окинул взглядом обе комнатки и отметил про себя что они стали выглядеть уютней, обрели жилой вид, с той поры как он появился здесь. И невольно промелькнула мысль: - «А почему бы мне не остаться с ней, здесь, где все так мило и приятно, где тебя любят. Зачем ему ехать куда – то в неизвестность, куда Макар телят не гонял?» Но он тут – же испуганно отогнал эту мысль и теперь старался больше не подпускать ее. Шолпан закончила стирку и устало вздохнула. Азамат шагнул к ней и нежно обвил ее руками. Так прошел еще один день, предпоследний в их жизни! Снова они лежали в постели, за окном догорал закат и на стене, над их кроватью на смешном ветхом плюшевом коврике с изображением пруда и двух лебедей затухал солнечный зайчик. Он попытался обнять её, но она отстранила его руку. - Не надо Азамат! - в её голосе звенело отчаянье, она вдруг глубоко вздохнула и запела: «А любовь у нас с тобой была недлинной, может просто не дождались мы любви!» Азамат лежал не смея шелохнуться, а Шолпан продолжала петь: - «Не грусти мой неверный мальчишка, ты ни в чём, ты во всём виноват». Остаток ночи Азамат провел в оцепенении. Проснувшись Азамат испуганно взглянул на часы, было около 9 часов, он отдернул штору, за окном стояла густая ночь, осторожно, чтобы не разбудить Шолпан он поднялся и закурил сигарету. Шолпан лежала слегка откинув голову, волосы ее мягко разбросались по подушке обвиваясь вокруг шеи, рот был мило, совсем по детски приоткрыт, она дышала ровно и тихо. Азамат бережно укрыл ее одеялом, она проснулась, некоторое время молча глядела на него, потом вдруг совсем по матерински притянула к себе и поцеловала. - Азамат, мне будет не хватать тебя всю жизнь – произнесла она пророчески. На вокзал они пришли когда до прибытия поезда оставалось пятнадцать минут. Они зашли в кассовый зал, Азамат протянул деньги пожилой кассирше: - Один билет! Они поспешили на перрон. Азамат взглянул на билет и с досады чертыхнулся. - Тринадцатое число, тринадцатый вагон, тринадцатое место! – пробежал он глазами по билету. От совпадения чисел на него повеяло холодом, он поежился. - Замерз? – спросила Шолпан. - Нет. Скрипя и лязгая подошел поезд, Шолпан торопливо обняла его. - У нас еще есть время – произнес он. - У нас уже нет времени – помотала она головой. Строгого вида проводник недовольно забурчал: - Поезд ждать не будет – и деликатно отвернулся. В это время вагон качнуло и он медленно поплыл вслед за тепловозом. - Прощай Азамат! – прошептала Шолпан. Это ее прощай, больно резануло разболевшееся сердце и боль стала вкручиваться куда-то вглубь, корежась и выгибаясь. Азамат запрыгнул на металическую ступеньку, не отрывая взгляда от Шолпан. Колеса громыхали выбивая ее последние слова: - Прощай, прощай! Шолпан стояла высокая, красивая, гордая и одинокая и он почувствовал себя самым последним предателем, бросившим свою судьбу одну, на пустом, ветренном перроне.
***
Прошел ровно год с того дня как они расстались. Было утро тринадцатого ноября, привезли на вездеходе свежую почту, желтую прессу. Золотари сели на снег перекурить, полистать сплетницу, посквернословить. - Ну нифига себе они дают, эти олигархи! – воскликнул бывший зэк Никифор. - Чего там? Знакомую букву нашел? – подковырнул его тоже бывший зэк, суровый, справедливый авторитет Клюква. - Да вот посмотри, мне бы такую свадьбу закатили, я бы тоже жанился, гы-гы-гы – заржал он. - Рылом не вышел – вновь поддел его Клюква. - Азамат, это про твою землячку.. Азамат подошел к Клюкве и взял у него из рук толстую газету. Со страницы в развевающейся свадебной фате на него глянула газетная Шолпан, держащаяся за руку молодого лысеющего мужчину. Искусный фотограф снял их на борту шикарной белоснежной яхты. Рваная рана на лице Азамата набухла и густо побагровела. Азамат вернул газету и зашагал в глубину застывшей, промороженной тайги. Из-за спины доносился голос никак неунимавшегося Никифора: - Ну нихрена себе приданое, два миллиона баксов! В тайге скрипя выстывшими стволами вековых елей крался к завершению две тысячи девятый год.
|