Который раз она бежала. Изо всех своих сил, подпрыгивала выше уличных проводов, рекламных щитов, ярких вывесок через всю улицу «С праздником, дорогие горожане!». Какой был праздник, город, и что представляли из себя горожане, – она не знала. На улицах, как и всегда, было тихо и пустынно. За исключением тех гулких шагов-прыжков неизвестного преследователя, что раздавались за спиной все ближе и ближе.
С ней так было всегда. Каждую ночь, проваливаясь в лапы сна, она начинала свой бешенный бег, иногда он превращался в полет: широкие жесткие кожаные крылья за спиной, леденящий душу ветер и погоня. Мама частенько ей говорила: «За тобой просто гонится совесть». По детству такие шутки проходили, но позже сны начали превращаться в сплошное сумасшествие, из которого она выходила только к середине рабочего дня.
Вот новый город, серые обветшавшие дома, гулкие шаги за спиной. Сегодня бежать гораздо легче, на ногах кроссовки, за спиной меч. Прыгаю выше крыш, мой преследователь не отстает. Резким прыжком ухожу влево: ветхий деревянный домик, доски чердака пропускают лучи света. Притаилась в углу, по доскам пляшет солнечный зайчик, от тела идет такой жар, кажется, что воздух вокруг плавится. Вот он появляется, наконец-то разгляжу его как следует: солидный представительный мужчина в сером легком костюме, низенький и до-противного круглый, заметно лысеющий и масляный, как только что испеченный блин. Странно, думаю я, совершил такой марш-бросок, никакой отдышки, ни капли пота на лысеющем черепе; идет медленно навстречу хозяину дома, сгорбленному высохшему старику. Из разговора слышу обрывки фраз, по которым понимаю - «блин» просит хозяина продать доски, что лежат мертвым грузом на чердаке. Старик по-детски радуется, видно немалую сумму предложил солидный джентльмен, хозяин суетится, ищет лестницу, а «блин» стреляет своими масляными, цепкими глазками по чердаку. Все. Нашел. Сверлит меня глазами так, что каждую клеточку выпекает дотла, я словно окаменела, не дышу, и он вида не подает, ведет разговор с хозяином дома, спрашивает, что за дерево, долго ли лежит. Понимаю, что если не начну двигаться – пропала, и «блин» все отлично понял: продвигается ко мне вглубь чердака с хищной улыбкой на лице, такое впечатление, что вместо зубов тонкие как нить иглы. Знаю, что сейчас он заговорит, но слышу не слова, а противный, забирающийся даже под кожу писк.
Резко ударяю в стену, еще и еще раз, деревянная стена крепка как камень. «Блин» не торопится, ползет как кошка, будто бы уверен в своей победе. Откуда силы – не знаю, вскочила, оттолкнулась от досок, спины солидного джентльмена, лестницы и, слава Богу, земли. Мой бешеный бег-полет продолжается, все вокруг как в калейдоскопе, если его вращать очень-очень быстро: улица, асфальт, дома, деревья, подъезды, небо, мелькают витрины, парки, афиши… Но как бы я не бежала, он всегда на полшага позади меня, чувствую это даже кончиками растрепавшихся волос.
Я у парадного входа старого трехэтажного дома, огромная резная дубовая дверь, знаю, что за ней – спасение. Открываю с большим усилием: просторная комната, полумрак, тихо-тихо, только слышно как сердце из груди вылетает, меня встречают, кто – не знаю, но чувствую, что свои. «Если еще раз, - говорит, женщина лет сорока, с седой прядью в черных как смоль волосах, - ты будешь в их мире больше восьми часов, мы просто тебя не дождемся».
Я просыпаюсь, ноги гудят так, что мой сон – сплошная реальность. Думаю: у нас на чердаке тоже есть доски, думаю и знаю, что однажды он прейдет, круглый и лысеющий, или стройный и молодой, в сером строгом костюме, или поношенном старом тряпье, утром или в сумерках, улыбнется своей хищной улыбкой, и спросит: «Вы не продаете доски?». Вот тогда начнется мой бег, не во сне – наяву.