Г Л А В А XXII.


Генерал Каффарелли дю Фальга, руководивший осадой форта в Эль-Арише, сосредоточил на нем огонь всей имевшейся в его распоряжении артиллерии. 18 февраля три орудия, из которых осажденные вели обстрел деревни и колодцев, замолчали, подавленные настильным огнем французской батареи. Однако 600 мамлюков и 1700 албанцев, засевших в этом прочном каменном форте, имели приказ генерала Абдаллы обороняться до последней возможности, и без тяжелой осадной артиллерии французам было не обойтись. Бонапарт послал приказ генералу Доммартену, сопровождавшему артиллерийские парки, следовавшие с обозом дивизий Бона и Ланна, запрячь удвоенное количество лошадей, и 19 февраля первые два 12-фунтовых орудия прибыли в лагерь осаждающих. Установив орудия под прикрытием каменного склада, расположенного в десятке шагов от стены форта, французы открыли из них огонь прямой наводкой, и после шестичасового обстрела часть стены рухнула. Это сделало возможным штурм, однако французам предстояло столкнуться с ожесточенным сопротивлением: осажденные отвергли ультиматум, предъявленный им генералом Бертье, и во французском лагере было слышно, как они молятся, собираясь встретить смерть с оружием в руках. Бонапарт не мог позволить себе роскошь присоединить к уже понесенным при штурме деревни потерям еще как минимум 500 человек, не мог он и двигаться в Сирию, оставляя между армией и следующими за ней обозами неприятельский форт. Наконец 20 февраля под Эль-Аришем собрались все силы Сирийской армии Бонапарта. От прибывших с арьергардом курьеров Бонапарт узнал, что несколькими днями раньше на внешнем рейде Александрии появилась часть эскадры Нельсона, и город подвергся бомбардировке с моря. Убедившись в силе ответного огня береговых батарей, англичане удалились: они просто напомнили Бонапарту, что его возможности маневрировать парками тяжелой артиллерии не слишком велики, чтобы рассчитывать на скорый успех в осаде крепостей Сирии и Палестины. С прибытием к Эль-Аришу дивизий Ланна и Бона обнаружилось, что запас питьевой воды в колодцах истощается: этим обстоятельством, по-видимому, и объяснялась сравнительная малочисленность турецкого авангарда. Медлить было нельзя, и генерал Доммартен с утра начал артподготовку штурма, сосредоточив в одном месте огонь всех французских гаубиц. Когда канониры пристрелялись и несколько сот снарядов разорвалось на территории форта, переполненного осажденными, те выбросили наконец белый флаг. Гарнизон сложил оружие, выдал лошадей и верблюдов, дал клятву не принимать участия в войне и немедленно покинуть территорию Египта и Сирии, после чего был отправлен пешим порядком в сопровождении сотни верблюдов с запасом питьевой воды через пустыню в сторону Багдада. Бонапарт не мог не отдавать себе отчета в том, что добраться пешком до Багдада эти люди не смогут,- однако выбора у него не было: связывать себя пленными он не мог и удовлетворился тем, что отправил кавалерийские разъезды проводить мамлюков и албанцев до колодца в 24 километрах от Эль-Ариша, после чего предоставил их самим себе. Только триста человек, пожелавших поступить на службу к султану Кибиру, были доставлены под конвоем вместе со знаменами и трофейными пушками в Эль-Сальхию, где и были переданы в распоряжение делегации каирского дивана. Войска под руководством инженеров немедленно приступили к восстановительным работам в форте Эль-Ариша, брешь в стене была заделана, были заложены четыре люнета, из которых в дальнейшем стало возможным простреливать подступающие к стенам форта лощины.
В ночь на 22 февраля дивизия Клебера выступила из Эль-Ариша: у Ренье было много раненых, и Клебер сменил его во главе французского авангарда. Вероятно, генерал Клебер был рожден под несчастливой звездой. Во всяком случае, удача, явно сопутствовавшая французам при Эль-Арише, немедленно отвернулась от них, едва они ступили на землю древних филистимлян. Миновав лагерь Ренье, разбитый за оврагом на месте прежнего лагеря Абдаллы, Клебер прошел двенадцать километров по Сирийской дороге, идущей берегом моря. Генерал очень спешил: от Эль-Ариша до Хан-Юнуса, где после ночного бегства неделей раньше остановился Абдалла, было около 60 километров, и Клеберу, получившему поручение до подхода главных сил по возможности выбить из Хан-Юнуса Абдаллу, пришла в голову мысль сократить путь, сойдя с Сирийской дороги, и двинуться напрямую через пустыню, чтобы заночевать не у колодца Зави, как предполагалось в ставке, а возле следующей плановой стоянки – могилы святого Каруба, где местные арабы, по договоренности с Бонапартом, должны были заранее приготовить склад продовольствия и фуража. Лишь в 5 часов пополудни, когда уже давно должен был быть пройден ориентир, Клебер обнаружил, что сбился с пути, вокруг была пустыня, а питьевой воды у авангарда было в обрез: ее запасы предполагалось восполнить у колодца Зави. Возвращаться назад через пустыню под палящим солнцем у солдат уже не было сил: до наступления темноты войска отдыхали. Между тем Бонапарт выступил из Эль-Ариша вскоре после полудня с двумя сотнями конных гвардейцев и сотней верблюдов и двинулся по Сирийской дороге на Хан-Юнус. Главнокомандующий был уверен, что идет по следу дивизии Клебера, а поскольку он двигался рысью, его очень удивило отсутствие генерала на месте предполагаемой стоянки у колодца Зави. Ночевать зимой в пустыне под открытым небом – занятие не из приятных, особенно если вы проделали днем порядочный марш с полной выкладкой по нагретому солнцем песку: слишком велик бывает контраст температур. Бонапарт справедливо посчитал, что солдатами Клебера могло двигать естественное желание удвоить дневной переход, чтобы не мерзнуть на промежуточной ночной стоянке и поскорее добраться до склада с провиантом, где можно было рассчитывать на продолжительный привал у костра после сытного обеда. Оставив позади караван верблюдов, Бонапарт со свитой поспешил к могиле святого Каруба, где нашел нетронутыми засыпанные песком ямы с фуражным зерном и овощами. Не обнаружил он следов авангарда и возле колодца Рафия, которого достиг к наступлению сумерек. Было еще не совсем темно, когда, свернув с дороги и поднявшись на вершину холма, Бонапарт увидел расположенную в лощине деревню Хан-Юнус, окруженную множеством палаток. Минутой позже со стороны деревни донесся выстрел часового. Туда направился конный разъезд. Вскоре со стороны лагеря послышалась стрельба. Возвратившиеся кавалеристы сообщили Бонапарту, что стреляли в мамлюков Ибрагим-бея, седлающих коней. Для офицеров штаба, в течение девяти часов не покидавших седла, это стало неприятным сюрпризом. К счастью, арабские лошади не подвели, за час они донесли седоков до колодца Зави, где остановился на ночь караван. Здесь Бонапарт и его свита спешились: можно было с уверенностью сказать, что Ибрагим-бей не рискнет преследовать французов так далеко от собственного лагеря. Разведчики на дромадерах разъехались в разных направлениях искать пропавшую дивизию Клебера. В три часа ночи Бонапарта разбудили. Один из возвратившихся патрулей доставил в лагерь араба, который пас верблюдов неподалеку и видел, как большой французский отряд проследовал днем через пустыню. Взяв с собой араба в качестве проводника, Бонапарт в окружении гвардейцев поскакал в пустыню. Лишь под утро они наткнулись на драгун авангарда Клебера. От них узнали, что дивизия исчерпала запасы воды, солдаты взбунтовались и ломают ружья, несколько человек отказались идти дальше и были оставлены в пустыне. В десять часов утра 23 января Бонапарт прибыл в расположение мятежной дивизии. Увидев издалека серый походный сюртук главнокомандующего, солдаты устроили ему овацию. Построив дивизию, Бонапарт объявил, что колодец уже близко и что верблюды с питьевой водой движутся им навстречу, после чего пожурил солдат: «Когда становится невмоготу, лучше зарыться с головой в песок и умереть с честью, чем нарушать дисциплину и устраивать беспорядки». Двумя часами позже дивизия Клебера вышла к колодцу Зави, на перекличке в ней недосчитались пяти человек: они отстали и умерли от жажды.