Он нравился всем.
Печальные карие, почти черные глаза, аккуратный нос, красиво очерченные, безумно соблазнительные губы. На них хотелось смотреть и дотрагиваться до них кончиками пальцев. Посадка головы, линия шеи и плеч напоминали греческие статуи. Он не был писаным красавцем, но когда неторопливо шел своей мягкой кошачьей походкой, взгляд невольно задерживался на нем.

В училище он появлялся редко и только тогда, когда хотел, или это было нужно. Пожалуй, именно эта загадочность привлекала в нем больше всего. Чем он занимался в то время, которое мы проводили на занятиях, никто не знал, и даже не догадывался. Другие пацаны были простыми и неинтересными, обо всех их увлечениях, даже таких экзотических, как пошив себе пиджаков, мы знали. Об остальном незатейливом времяпровождении можно было понять по красным глазам наутро и бодрому запаху перегара.

Когда внезапно посередине урока он шел вдоль стеклянной стены аудитории, у меня сладко сжималось сердце, и холодело внутри. Моментально пробегал шепоток: «Вадим пришел». Все девчонки, делая вид, что что-то делают, украдкой исподлобья следили за его передвижениями. Я, как и каждая в нашей группе, наверное, думала, что именно мне он уделяет особое внимание. И, наверное, мне лишь казалось, что, проходя между рядами столов и приветственно кивая, он, поравнявшись со мной, скукожившейся от волнения, говорил: «Привет, Рита». Это приветствие прыгало у меня в голове в течение всего оставшегося дня.

На переменах, если ко всеобщему удивлению и радости, он вдруг оставался с нами, девчонки преувеличенно громко хохотали, кидая в его сторону восторженные взгляды. Даже крючконосая Галка преображалась и становилась почти красивой, с надеждой блестя прозрачными зелеными глазами.

Кроме загадочности, у него был еще один магнит – талант. Все мы мнили себя людьми не без способностей, по меньшей мере, но знали, что он рисует лучше всех нас. И делал он это легко и непринужденно, как само собой разумеющееся.

Никогда не могла вспомнить, каким способом я выудила у него три фотографии. Мне казалось, будто все, на что я была способна в его присутствии, - это сдавленно дышать и пожирать его, по возможности, скрытным взглядом. Но факт остается фактом – фотографии были только у меня, и никто больше, я думаю, не добился таких высот в сближении с Вадимом.

Весной в конце первого года обучения прошел слух, что его забрали в армию. Все приуныли. Сгусток эротических фантазий нашей группы исчез, и заменить его было некем.

Но однажды в конце дня он появился, как всегда неожиданно. Прошелся между нами, затихшими от удивления, перебросился парой слов с пацанами, и опять ушел своей пружинистой походкой футболиста. Печаль моя не стала сильнее, я уже мысленно с ним простилась.

Когда закончились занятия, я увидела его на выходе из училища. Он подошел ко мне и сказал: «Я жду тебя».
Поверить в то, что это реально и возможно, я не могла, поэтому шла с ним по аллейке до остановки трамвая, пребывая в состоянии такого пронзительного счастья, что даже не слышала, о чем он говорит.

А он рассказывал, что действительно идет служить, поэтому вынужден оставить училище, и что пришел он проститься со мной. Не знаю, испытывал ли он ко мне какие-нибудь чувства, но, когда я вспоминаю этого мальчика, бегущего по залитому солнцем асфальту, а потом машущего мне рукой с подножки трамвая, я думаю, что такая чистая и невысказанная любовь может быть только в юности, и это так хорошо, что она была.

Иногда, когда на душе становится особенно серо и уныло, я вспоминаю его внимательные шоколадные глаза, волнистую челку, погладить которую было пределом мечтаний, и, кажется, что для этого и придумана жизнь – получить в подарок тонкое, как золотая ниточка, чувство, и всегда точно знать, что любовь все-таки есть.