Памяти Григория Александровича Ткаченко (1947-2000)

Вы знаете, редко с кем судьба сводит два раза, да еще настолько.

Первый раз это было, когда я чуть не сел, лет на восемь. Это - отдельная история, в одной из миниатюр я ее как-нибудь обязательно расскажу. Здесь достаточно упомянуть, что спас меня тогда – следователь сказал, он не знает, как бы там все пошло на суде, но в КПЗ я бы «заехал» точно – от «Бутырки» офицер спецназа ГУИН МВД, храбрейший и довольно известный в Москве человек Виктор Логинов, огромный эрзя по прозвищу «Зима», впоследствии начальник охраны «Национального пенсионного банка». Когда-то он работал на Петровке, 38 и знал, как и в каких случаях спасать людей. Также он занимался освобождением заложников, как-нибудь потом. Скажу только, что когда сейчас где-нибудь слышу песню «Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом…», всегда вспоминаю ВиктОра.

Пережив тот шок, я решил кардинально поменять жизнь. Это – в первый раз. Сейчас, по-моему, второй. Я созвонился с другом детства и одним из моих учителей Алексеем Сканави, да-да, тот знаменитый учебник по математике написал его дед; Леша жил на Сретенском бульваре, дом 1, и пошел в гости. Эта старинная, по-настоящему интеллигентная семья и дом тоже потом сыграют в моей жизни важную роль.

Леша ждал меня у рояля, и я начал петь. Он играл Гершвина, я пел – «Эх, святоши, что за отношение, танцы тоже есть души спасение, с ними можно вмиг пройти, в мгновение все ворота рая…», и кончалось это припевом –«Лестницу в рай к звездам строю я, каждый день ступенька вверх, вверх!». Символично, да?

Пою я, кстати, ужасно, но та песня почему-то у меня всегда получалась.

Потом пили чай. Китайский, конечно же – Алексей прекрасно владел не только теорией музыки, но и этим сложным языком. Как допили, девушка на фарфоровой чашке на просвет стала из одетой в кимоно совсем без оного, в этот момент страстно захотелось её потрогать – форма, которую мы видим и форма, которой мы касаемся ведь разные вещи – эту восточную женскую благодать - он, как всегда иронично-серьезно смотря на меня поверх своих очков, поинтересовался насколько серьезно мое намерение. Я сказал, что пора, наконец, самому попробовать «Вкус Дхармы». Дхарма – это буддийское учение, а Алексей увлекался не только даосским тайцзи, но и религией Дзэн.

Тогда он набрал какой-то номер и кому-то позвонил. Оказалось, преподавательнице, у которой он тогда учился на курсах китайского. Судьба?

Ей оказалась Маргарита Геннадьевна Фролова, одна из авторов самого хорошего на сегодняшний день учебника для изучающих китайский язык и супруга самого «ровесника безвременья» одного из последних настоящих русских китаистов Григория Александровича Ткаченко.

Маргарита Геннадьевна «согласилась встретиться», и через пару дней я сидел окруженный одной из самых лучших в Москве библиотек иероглифических книг в ее квартире на Садовом, напротив Пресни и в начале улицы Воровского, в том самом магазине, где впервые открылся знаменитый «РИбок».

Я начал «входить в ворота». Как водится, с порядка написания черт иероглифов – сначала пишется вертикальная черта, потом горизонтальная и так далее, и тонов, дело в том, что в китайском их от трех до девяти - нисходящий, это как у нас, когда ругаются, восходящий, это как в крике: «Ты куда пошел, млин, куда прёсси?!», верхний - это тоненько -тоненько и нижний, соответственно, - басом, перешли к упражнениям на грамматику.(1)

Вместе со мной на частные уроки ходила еще какая-то девочка, робкая и худая, которой язык этот давался еще хуже, не знаю «проскочила» она, или нет. И вот я впервые увидел «ГА».

Было это вечером, мы пытались закончить всю эту нашу безнадежность, и я готовился ехать домой – маниакально исписывать голландские почтовые открытки, которые тогда мой будущий отчим владелец фирмы по продаже электрооборудования господин Фрэнк Шулькес регулярно присылал тогда свое моей невесте - моей маме, то есть.

«ГА» вошел в дверь, заглянул в комнату, и как-то очень серьезно на меня посмотрел. Я не испугался. Тогда я отжимался на льду на кулаках, тренировался у Игоря Анникова и не боялся никого, то есть, мне так казалось.

В тот раз мы только поздоровались, и все. Я «не испугался», а «ГА» «ничего не сказал».

Примерно через месяц после этого «закладывания кармических семян» я очень быстро решил вернуться в «московский поток», и, рассчитавшись за предыдущие уроки, поступил служить менеджером по продвижению продукта в отдел маркетинга известного транснационального монстра по имени DHL, визитки у меня есть до сих пор. Это, конечно, был «Духless», но в Брюссель мы ездили, как в дом родной. Отжиг был. Я вам доложу, то ещё. Держись, моя крошка.

Случайностей, как писал Михал Афанасьич, не бывает и почему-то не возвращенный Маргарите Геннадьевне незаменимый для поколений всех китаистов учебник Задоенко и Хуан Шуин грозным черным напоминанием потом все время стоял у меня на полке рядом с английской книгой «Техника секса». Больше я тогда интересовался второй книгой, нежели первой, если честно – ведущие менеджеры фирмы после испекций все группой ехали в «Night Flight» на Тверской, потом расслаблялись мартини, и по прямой – в Шереметьево, а я брал у «новогиреевских» ребят какой-нибудь крутой мерин или бэху и развозил девочек по домам, из чувств джентльменских, иногда, конечно, оставаясь на чашечку кофе.

При этом был один такой случай – посадив крутой иностранный менеджмент в машину сэйлс-департмента и помахав рукой, я на новом стосороковом-купе – представляете, что это была за машина, в 94-м?! – гаишники бросали всё и бежали навстречу, как будто я, как минимум посол из какой-нибудь такой далёкой и близкой страны – вместе с Леной. Лена была из Узбекистана, и, вообще-то, Лейла. Талия сантиметров сорок в обхвате, ступни ног выгнуты, как монгольский лук, бёдра можно рисовать лет десять – всё равно не получится. Как она поехала со мной – если честно, серьёзно – думаю, что всё же – машина. Спасибо тебе, Вован, если читаешь эти строки, что тогда дал порулить. Вот, садимся, иссиня-чёрное каре ослепительно красивой, тоненькой и прозрачной, как исфаганский леденец, узбечки медленно подрагивает в такт «ровной московской дороге», серёжки с настоящими брюликами тоже. Я вцепился в руль по двум основаниям – не дай Б-г, стукну, тогда работу придётся бросить с срочно уйти с ребятами в «движение» - щютка! – и боюсь сглазить – мы едем к ней домой. Вы понимаете? Серебристая помада, синие замшевые перчатки до локтя и она где-то-там-в-Орехово-снимает-с-подругой-квартиру. За себя не боюсь, людей вижу хорошо, машину не отнимут и сзади никто по балде не стукнет. Или спереди. «Шняги» не будет.
Любовь, господа. Ради этого стоит жить.

Уже светает, я почти не торможу, «не такой уж он и красный, этот красный-красный свет», и через двадцать минут мы почти там. Поднимаемся, всё время молчим. Квартира в добротном немецком доме пятидесятых, на предпоследнем этаже. Лейла молча открывает дверь – всё-таки восточная женщина, наша бы всю дорогу «конкретно общалась». Потом она – честное слово – приседает на корточки и начинает расшнуровывать мне ботинки. Клянусь. Был бы это мой мерин, я бы тогда ей его, ара, подарил. Мне неловко и трудно. Трудно сами понимаете, почему. Я отстраняю её, как могу и быстро иду в спальню. Подруге мы позвонили заранее, чтобы она сразу ехала стрип-бар на Проспект Мира «Белый Медведь» и там потанцевала часа два, всяко-разно. А мы потом приедем, «подтянемся». Мы садимся на кровать, и я двумя руками беру Лейлу за талию, обнимаю – это слово не подходит – мои руки почти смыкаются – какая-то змеиная грация, она начинает снимать серёжки. Это всё – абсолютно без денег, хотите верьте, хотите, нет. И в этот момент раздается, как взрыв фугаса в тишине, автомобильный гудок. Снизу.

«По-вашему Лена» губами мне даёт знак молчать, но я всё же хитро, как снайпер, смотрю в щель – «зырю» - закрыв выезд моему мерину, и, кстати, очень грамотно и профессионально, стоит большой чёрный джип, даже не джип, а «джиппендиль», такой американский «Субурбан», как в кино про мафию, как «Шевроле-Тахо», только в два раза длиннее. Из него выходят три человека, ростом примерно метр девяносто, и бодро направляются в наш подъезд. Как в родной.

Москва, девяностые. Вообще-то я не «неправ». И если что, можно «качнуть», да. Плюс «перебить» выяснение взаимоотношений на завтра, когда приедет хозяин машины и где они скажут. Но есть одно «но» - ребята в «тяжах», и, армянской чуйкой чувствую – я вообще сенситивный – что «заряженные». То есть, с оружием. Куртки какие-то у них хорошие, блестящие, такие дорогие, но тяжёлые.

Может, «смотрящие» какие, может, «воры». А что, запросто. Тогда, если «убьют на базаре», даже особо разговаривать не будут, это точняк. А первый вопрос будет – «Ты как тут оказался?» А ответить – «В ты с какой целью интересуешься?» не получится, не тот расклад. Может, это их дом. А женщине веры нет. А они-то поднимаются, так не спеша,точно, как в свой дом. Может получиться «кикос». То есть, аллес. А Лейла тут знает что говорит – «Беги скорей, это не люди, это звери.» И всё. Я не боюсь – я хожу в ЦСКА на школу бокса. Надо, ара, бежать. Большая, ара, может выйти непонятка. Выручает чувство юмора – я целую Лену в лоб, придимаюсь к ней щекой, чтобы хотя бы запах этот ташкентский вдохнуть, и в носках от «Hugo Boss», хороших таких, чёрных, шерстяных, плотных, с туфлями «Pachotti» в руках – чёрный бархат, серебряные пряжки – как допингированный негритянский спринтер взлетаю наверх, на последний. Быстро и бесшумно. И всё. Сижу там, скрестив ноги по-турецки, смотрю вниз. Что поразило – они, кстати, говорят по русски, огромные такие трое и лица, весьма далёкие от коммерции, и, я был прав, все лет на десять старше меня, наверх даже не посмотрели. У нас в Новогиреево любой знает – поднимаешься по лестнице, на лифте лучше не надо – всегда смотри на один-два пролёта вверх. Ка-бы-чего. А эти – даже не посмотрели. Почему, не знаю до сих пор. Может, двухголовые, а может, вообще наоборот – терять нечего, всё по барабану, большому такому, взрослому. А посмотрели бы – увидели меня, точно. Но я отмазку приготовил, какую, не скажу. А то вы научитесь, и плакал мой копирайт пятигорский. В общем, все вошли. То есть, киллеров питерские пацаны не боятся, киллеров они в Москве видали на одном месте, и девушки у них сильные. И сами они – тоже.

Я жду. Вдруг её «будуть бить». Тогда, хотя это и не по правилам, я спущусь и позвоню в дверь. Поскольку я – гуманист, и мой отец самого Далай-Ламу видел в «Рэдиссоне», и Его Святейшество даже ему подписал проспект об освобождении Тибета. Вот не знаю, как сейчас, а тогда точно бы позвонил. И чего-нибудь бы пришлось говорить. Но – тишина. (Я думаю, Лена притворилась спящей – это единственное объяснение.) А мерин-то мой запер. Вариант, как говорил Сёма Железноводский, земля ему будет пухом, такой: ловить тачку, ехать домой или внагляк – спуститься, начать сигналить, пусть кто-нибудь выйдет, а потом сказать – «Уважаемый, отгони машину, спешу!» Но тут такие могут быть последствия – не выйдут, что-нибудь скажут и тогда, смертельно устав, надо будет точно уже подниматься в квартиру, просить, чтобы «объяснились», иди выйдут и не один, и чего-нибудь спросят. Причём, машина может им понравится. А кто они такие – неизвестно, и дальше может быть тоже серьёзный «кикос», но другой. А машина – не моя. И ооочень дорогая, ооочень. И я – не наглый по натуре, и Лейлу «палить» нельзя. Мало ли что. Бросать машину нельзя тоже. Во, есть ещё один – позвонить в отделение милиции, сказать, что в той квартире бандиты. Шучу. В общем, что я сделал, я снял сигнализацию, открыл дверь, протиснулся, как ниндзя в кабину, поставил на вторую передачу и бамперов «джиппендиль» их резко и по-взрослому сдвинул назад на полкорпуса. Родстер это могёт. У них там всё зазвенело, конечно, но чуть-чуть, а я как втопил, дом этот остался через десять минут только в сознании-сокровищнице кармической, называется «алайя-виджняна». Это высшее восьмое сознание, из которого в нужный момент пред нами и проецируюися все наши жизненные сюжеты, абсолютно все. Может, когда ещё всплывёт?...

Позже он меня туда и приведет, к истокам сознания. Я имею в виду учебник и волшебный китайский язык.

(1) В связи с этими тонами, например, словосочетание «ма» может означать: а) «маму», б) коноплю душистую, в Пятигорске ее называют проще и яснее – «план», как покуришь, пойдешь «столбы считать», в) «лошадь» и г) «ругать». Прямого разделения в китайском на существительные и глаголы нет. Китайский язык – «тема-рематический», сначала вводится данное – «Он знал,…», а потом идет рема «- она больше не будет его женой». И дополнение без перерыва может быть подлежащим с следующем предложении – «- будет хорошей подругой». Жена, то есть, видимо, теперь уже бывшая.


© Copyright: Грант Грантов, 2009