Я был почти у его офиса, когда затренькал мобильник. Мелодию из «Бригады» не менял, и не буду. Я снял. Его номер.

- Геннадьич? – зазвучал голос. – Как сам? Не отрываю?
- Да нет, - сказал я. – Хорошо. А чё?
- Слушай, - засмеялся он. – Ты сегодня как, сегодня - свободен?

Как будто я сейчас часто занят. У меня бабок-то только на лапшу. Китайскую.

Он помолчал, и мягко добавил потом:

- Тогда заедь ко мне в офис, деньги забери. Я приготовил.

Какие деньги, подумал я. И у него, и у меня, какие?

- Какие, - я сказал. - Какие деньги?

- Ну те, что должен. Тебе.

Он был должен мне много. Долго, дружески, и - безнадежно. Хотя, с другой стороны, за руку меня тогда никто не тянул. Хотел за пару дней из ста тысяч долларов сделать сто пятьдесят. Так сказать, профинансировал сделку. Или вернее, п р о ф и н а н с и р о в а л с я.

- Ну какие?! – продолжал хохотать он. Однако, весёлый. Это хорошо. Звезды получить можно. Главное - духом не упасть. – Те сто тысяч.

Потом снова помолчал. На этот раз уже серьёзно. И как-то грустно.

- Я там еще от себя доложил "проценты", за десять лет. В общем, сто пятьдесят. У Ксюхи, в целлофановом пакете. Она знает, зайди, забери всё.

Ксюха – это его секретарь.

Стройная, молодая, красивая грудь. Как-то раз на кухне в офисе показала мне свое фото – в Анапе, по голому торсу. На мой немой вопрос ответила «Да, люблю обнаженную натуру!», с гордостью. Давно ее знаю. Она, наверное, и дома ходит голышом, как пантера. Но - имеет право. И полное. За её грудь, тысячу золотых монет.

- У нас там с поляками выгорело одно дело, - он опять помолчал, словно неохотно объясняя. И то верно, что я ему что-ли, прокурор. Москва - это не то место, где надо говорить правду. Да и не говорят. – Наконец. В общем, заедь.

Дел его я сейчас не знал. Говорить что-либо было не нужно. Да и что сказать? Пока деньги не увижу, считай, их нет.

- Ладно, - ответил я. - Понял. Иду. Спасибо, братэлло.

Теперь пришел мой черед ш у т и т ь.

- А я в двух шагах от твоего офиса, Володь. Делать нечего, у меня "затык" - не пишется ничего, вот, с утра шатаюсь. Ни строки. Фразы твёрдые, корявые. Да и алчные такие, всё в угоду читателям. В последнее время я не Хэмингуэй. И даже не Маринина.

Я усмехнулся в трубку. И очень искренне.

- Сначала к вьетнамцам пообедал заскочил, бульончику похлебать, потом – во Дворец Культуры ЗИЛа, веришь, нет, там выставка фотографии, к столетию автомобилизма в Росии, теперь – к тебе, все равно на Автозаводской. Думаю, если тебя нет, посижу, чая попью. С Ксюхой. А вечером, может, вместе в «Bells» или к кому из художников рванём. Возьмём на грудь для понижения, так сказать, уровня о с о з н а в а н и я действительности. Депресантом "Smirnoff".

Он внимательно выслушал, взял паузу. И правильно. Сегодня, видимо, всё серьёзно. "Взрослые пацаны".

- Хороший депрессант. Ну давай тогда, лети ко мне, мухой, Ксюха сейчас на месте. Меня не жди, я сегодня занят вечером. Встреча у меня, с важными людьми, долго ждал. И как деньги возьмёшь, никаких казино. Мигом - домой. Я через пару дней позвоню. Тогда и гульнём.

- Ладно, - сказал я. – Спасибо тогда. Ну чё, "поляна" с меня. Конечно накрою. Где хочешь.

- Ну, давай, Геннадьич, пока! - он засмеялся опять. - Привет жене. Расход!

И повесил трубку. Отбой один.

Двор был хороший – зеленый-зеленый, кусты так аккуратно подстрижены, шаром покати, новые ласковые скамейки, блестящие качели лаковые, недавно покрашенные чугунные решетки, ярко-желтый песок. И небо сегодня, наконец, голубое. Это он озеленял, по-шефски. Он ещё тогда в мэрии конкурс выиграл, но его задвинули, там всё для своих. В общем, хорошо сделало, добротно, по-бюргерски - настоящий стандарт. И погода, как в Сочи. А подъезд - рядом совсем, пройдешь двор - налево, два шага. Звезды тут сегодня вечером над головой тоже, наверное, будут ясные-ясные. Почти как в горах. Хороший район. И день хороший. Тонкий-тонкий. А Вован...Много воды с той поры утекло, много. И я был неправ, и он сам. И сейчас не 93-й. Дело прошлое и больнОе, чего уж там. Хотя, конечно, сейчас все бы сделали всё по-другому, все. И денег я бы не дал, ни за что. Даже под стволом. Ладно. Хотя боль в этом все равно есть, и, наверное, навсегда. Это жизнь. Кто знает, удалось бы тогда т о, жил бы я сейчас в Америке, в Калифорнии, сценарии для Голливуда писал. За большие деньги. Как Стивен Кинг какой. А, может, и хорошо, что нет. Как знать. Может, наоборот, где-нибудь лежал. И даже не где-нибудь, а в Москве. Вместе со своими двумя миллионами долларов. Нагрубил бы кому, и не извинился. Иль вообще, что-нибудь у ч у д и л. И завалили бы меня, и уже не за деньги, а за "отношения". Долго бы разбираться не стали. И те, и те. И всё - карма, братан. Она как горный орёл - тени не видно, когда летит, а как упадет, никуда не денешься. Точно - будет. И точно - в нужное время. При совпадении всех условий. Как спичка, дым и коробок. Может, и хорошо.

Снова зазвонил телефон. Это была она.

- Алло, здравствуй, Грант, - как коренная москвичка быстро начала Ксения. С места в карьер. Интересно, она мужчинам своим наверное, так же и говорит, без окольных. Хочу, мол, тебя, и всё. И буду - твоей. И никуда не денешься. Молодец. Зажигает. – Владимир Юрьевич тебе тут деньги оставил, в пакете, с запиской, попросил сегодня забрать, как можно быстрее, я вот...

- Знаю, Ксюш, - перебил я. Она так может двадцать минут. – Я почти у подъезда, мы только что говорили, минуту. Буду сейчас. Уже вошёл, иду к лифту.

- Грант Геннадьевич, он умер, - вдруг неожиданно странно резко и сухо сказала она. И, что ей совсем не свойственно, даже осуждающе как-то. Теперь она уже совсем не тараторила. - Вчера, от сердечного приступа. Во сне. Послезавтра похороны.

Я посмотрел на панель телефона. Звонок входящим отмечен не был. Он вообще не был отмечен н и к а к. Как будто мне сегодня никто не звонил.


© Copyright: Грант Грантов, 2009