1.
- Могу ли я убить? - спросила она, после долгого молчания, - да, могу, - продолжая смотреть в белую стену перед собой, ответила девушка.
Она сидела, обняв сбитые в кровь коленки, и слегка раскачивалась – то влево, то вправо. – Могу ли? - повторил глухой голос, - Знаешь, у каждого человека есть грань, которую, перейдя невозможно вернуться. Это как у земли два полюса: южный и северный, так и всего живого, только внутри это, понимаешь? Мы все одинаковые… - она повернула голову и посмотрела мне в глаза, - Каждый может, и вы можете доктор.
Я пожал плечами, и отвел взгляд, уж больно глубоко она смотрела внутрь меня. Чужая душа потемки, и луч света может выявить что-то уродливое и страшное.
Я этого не хотел. Не хотел, чтобы она знала мои тайны. Даже одну.
За окном смеркалось. Синее небо, чистое, словно только что вымытое, упиралось в окно с облупившейся белой краской. Молодой месяц шел ровно по середине необъятного пространства, притягивал взгляд.
Она отвернулась, и снова смотрела в стену. Все это напоминало мне знакомый сюжет нашумевшего фильма «Звонок». Девочка из колодца мстит отцу, матери, людям. Она не спит, и процесс мщения бесконечен. В фильме хеппи-енд, но в жизни все по-другому.
За окном – лес. Темный, непроглядный. Наверно там много грибов, может быть. Не знаю. Я туда не ходил. Я всмотрелся вглубь черноты леса, напрягая зрение изо всех сил. И тут же пожалел, заболели глаза.
Это здание тщательно охранялось. Нет, это не белый дом, ни психбольница, и ни тюрьма. Это просто дом серо-лилового цвета. Дом в пять этажей. Он стоял на окраине города, до ближайшей станции метро Дыбенко, добрых десять километров. Географически здание находилось в черте города Санкт – Петербурга, но точного адреса никто не знал. Ни номер дома, ни улицы. Сохранился лишь полу стертый след от строительного адреса на боку дома небрежно оставленный темно – коричневой краской.
Я подошел к девушке, сел на край кровати, и почувствовал, как подо мной прогнулась сетка. Только хотел открыть рот, чтобы сказать что-то хорошее, как она повернула голову, посмотрела прямо в глаза, и спросила:
- Ты меня любишь?
Когда-то у нее были длинные волосы. Скорее всего, истинный цвет похож на светло-русый. Но теперь, множество оттенков сливались в кащтаново-рыжий. Сейчас у нее короткая стрижка, под мальчика. Волосы на макушке топорщились, и она похожа на подростка.
Я растерялся. Такое было впервые в моей врачебной практике. Наверно, выражение моего лица было настолько глупым, что она наклонила голову на бок, и притворно улыбнулась.
- Перестань хлопать ресницами так удивленно! - с безликим радушием проговорила она. – Я спрашиваю, ты меня любишь?
- Что за вопрос? Это очередная хитроумная уловка? Что опять придумала? - осторожно начал я.
- Вот видишь… А спроси женщину, любит ли она? Отвечает сразу и смотрит в глаза… А вы, опускаете их, и врете. Или как ты, не знаешь что ответить, и тут же задаешь вопрос.
- Интересная теория…
- Я смотрела в глаза зверю. А ты смотрел? Нет, иначе знал бы ответ. Знаешь, говорят, любовь есть, любовь от Бога. Чушь. Ее нет, а если есть, то не от Бога. Вначале лед, потом таешь А заканчивается - или снова лед, или превращаешься в камень. Я – камень. Ну, что так уставился? У меня лицо в зубной пасте?
- Нет, что ты! - промямлил я, рассматривая белую стену напротив ее кровати.
- Бред. Знаю, что думаешь. Знаю, зачем ты здесь. Я не опасная… веришь?
- Это решат наверху… - вставая с кровати, произнес я.
- Наверху?! Что ты знаешь, что там «наверху»? Ты ничерта не знаешь. А я знаю…
- Вот и хорошо, тебе пора спать, - зевая, и подходя к тяжелой двери с надписью «выход», сказал я.
- Доктор? - позвала она.
- Что? - почти дотронувшись до ручки двери, обернулся я.
- Ты когда – нибудь любил?
- Да – с грустью ответило сознанье. Бросил взгляд в темное окно, на свое отражение: стекло отпечатало только мой белый халат – ни рук, ни ног, ни головы, только халат, будто меня не существовало вовсе. Я тогда подумал про вампиров. Они не отражаются в зеркалах, а я в окнах.
- А еще любить будете? – наконец расцепляя руки с колен, и укладываясь на бок, натягивая одеяло, спросила она.
- Нет.
- Почему? Хотя, стойте, вы тоже теперь камень. Камень, как и я. Угадала?
- Возможно. Поздно уже, тебе отдыхать пора. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - ответила она, и тяжелая железная дверь открылась, издавая писклявый звук, пропуская полоску света.
Дверь закрылась. Темнота.

2.
У меня нет прошлого.
Осознание себя как значимость чего-то важного и нужного пришло лет в тридцать. А так учеба, родители, попытки выплыть в реку Жизнь, раздумья и поиски второго себя в женском обличии. Прошло какое-то время, отрезок, прежде чем я научился не считать, сколько мне лет, сколько лет браку моего лучшего друга, его сыну. Я научился ездить в метро один. В вагонах много народу, разных мастей. Могут встретиться дама и шестерка, король, валет. Но никогда масть не соберется от шестерки до туза. Тузы вообще не посещают подземку. Разные масти, разные люди. Но я езжу в одиночестве. Изредка из колоды выпадет что-то интересное.
Теперь я живу в этом пятиэтажном доме. Правда, на первом этаже, и тут всегда холодно. Живу около четырех лет, как получил эту работу. Иногда я думаю, расскажи мне об этом кто-то, подумал, что такое возможно только заграницей. Эти штабы ФСБ и ЦРУ. Эти спецзадания, шифры и «игры разума», «бойцовские клубы»…
У меня мало друзей, нет подружки. Родители далеко, и пишут раз в полгода, так что если отвечу – для них праздник. Говорю, я занятой человек. Жить в большом городе сложно, он ломает людей, остаются сильнейшие. Кому хочется признаваться в собственной слабости? Вот и я не захотел.
Я доктор. Тут все доктора. Доценты и профессора, а толку? Вот поступила неделю назад девушка. Странная, но красивая. С ней трудно общаться как с пациенткой. Она это знает. Она много чего знает. Мало спит, мало говорит, но много думает.
На слуху много всего, про некую шестую расу. Люди вырождаются, изменяются. Цивилизация берет ступень вверх. Так вот критерием шестой расы изменения в ДНК. У нее ДНК и вправду странная. Она не похожа.
Ее держат дольше всех. Держат вторую неделю. Обычно переоформляют человека, пишут новые данные, закладывают новые мозги, в прямом смысле, и выпускают, всю жизнь пасся потом. Тренинги, курсы, опыты… Я как все дал расписку о неразглашении.
Когда ее нашли, голова была в крови. Волосы так запутались, что пришлось подстричь коротко. Ее нашли на кресте. Кто –то решил поиграть во Второе Пришествие. Говорит, видела глаза зверя. Какого? Неужели того, кого с тремя шестерками сравнивают?
Сходу может назвать, что кто думает. Считает не хуже калькулятора. Кровь у нее розовая, а не красная.
Я не занимаюсь фантастикой. Я описываю чувства людей. Я пытаюсь узнать изнутри эти чувства.
Солнце через четверть часа поднимется над горизонтом. Окрасит в золотистый цвет сначала подоконник моего окна, потом стекло, потом доберется до форточки. Я застелю покрывалом кровать, приготовлю кофе без сахара, съем вчерашний бутерброд, и выйду на работу. Для этого надо пройти в другой подъезд и подняться на четвертый этаж.


3.
В детстве я мечтал быть космонавтом.
Позже, в подростковом возрасте хотел стать кем-то вроде воспитателя. Нравились дети, вернее присматривать за ними. Некая нежность, не свойственная мне от роду, протиснулась в мою жизнь. Но строгое воспитание отца, он был военным, быстро выбило из меня дурацкую сентиментальность.
Образование психотерапевта получил по настоянию родителей. Я особо не сопротивлялся. Где-то лет в двадцать пять мне пришлось, наконец, определиться в жизни, проведя глубокий анализ своих мечтаний и желаний. На самом деле жутко напился, и спросил совета у того, кто в тот момент оказался рядом. Им был бармен. Он наливал очередную рюмку водки, когда я пришел к выводу, что из двух зол выбирают меньшее. Так как мечтал о работе с долей риска, творческую и где-то таинственную, то с готовностью согласился на предложение поработать доктором в одной лечебнице. От меня требовалось встретиться с сыном бармена, и обговорить детали.
Он – почти старик. Глаза, буравящие мою внутреннюю суть молоды. Темные волосы остались полукругом его прямоугольной головы. Макушка лысая. Отлично выглаженная белая рубашка, и милая, способствующая к расположению улыбка. Голос тихий, немного грудной. Этот голос я распознаю среди тысячи других.
После трех часов разговора, я подписал бумагу, вверху которой виднелась надпись «Договор», но графы где вписывались сумма и дата окончания моих услуг остались пустыми. Только через время понял, что я заложник.
Проснувшись рано утром, знаешь, в каком состоянии я был. Этого и следовало ожидать, ведь ни для кого, ни секрет, что это происходит именно утром, - жуткое похмелье. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Шторы на окне задернуты. Некий сумрак наполнял мою комнату, будто табачный дым элитных сигар.
Я открыл глаза, и не помню, сколько времени смотрел в потолок. Здесь он удивительно белый. Заставив себя оторвать ватную, пустую голову от подушки, посмотрел на часы. В этот день я просто жил. Как все. Пользуясь деньгами, что присылал мне отец. Так что предложение работы, оказалось кстати.

4.
Я вошел в комнату, заполненную ярким светом. Пустое окно без штор привычно отобразило мой смазанный силуэт. На кровати, поджав ноги, сидела Она. Девушка бросила на меня долгий, пристальный минутный взгляд. Испуганный. Посмотрела в глаза, а потом опять сжала колени, уткнулась лицом между ними.
- Привет, - подходя к ней, сказал я.
Она молчала, и никакого движения. Она только сильнее обхватила колени так, что кончики пальцев на руках побелели от напряжения.
Когда девушку привели в порядок: вымыли тело, остригли волосы, обрезали ногти, одели, мы ее переместили сюда. Брали анализы, проводили тесты. Из родственников не удалось найти кого-либо, и мы не очень уж утруждали себя розысками. Пытались узнать имя, но она молчала. На первых порах думали, девушка упряма; потом боится, позже – забыла вследствие психологической травмы. От такого, что с ней сотворили, психика не только сойдет с рельс, но и опрокинется в кювет. Так что пока из нее не сделали новую личность, с новым именем, воспоминаниями и умениями, ей дано имя Она. Глупое имя, и по мне это не имя вовсе. Но с начальством не спорят. Мое дело вести наблюдение, выявить скрытые способности, и подготовить ее к тому, что выйдя отсюда Она будет другим человеком.
Я подошел к окну: виден темный лес. Почему-то подходя к стеклу, словно впервые открываю для себя, что здание находится в окружении высоких елей и сосен. И мало кто знает, что тут творится, что тут живут люди. Люди, готовящиеся войти в жизнь, некая прелюдия к жизни. И эти люди заложники этого темного леса, в котором мне не удастся побывать. К счастью я не стремлюсь туда, разве только узнать, есть ли там грибы?
- У тебя что–то болит? - спросил я, наблюдая как Она пытается собрать волю в кулак.
- Нет, - разворачиваясь ко мне, ответила девушка. Она посмотрела на меня, и будто стал ею. Я принял это за галлюцинацию.
Перед зеркалом сиди девушка, в руке держит бокал шампанского. В глазах стоят слезы, но усилием воли Она сдерживает их. Три половинки трюмо отражают ее, и делят на три части, немного искажая оригинал. Форточка открыта, полумрак. Свет от лампы тусклый. В темноте дымчатого воздуха, часть отражения не видна. Она смотрит на свое отражение глаз в зеркале. Смотрит в свои расширенные зрачки. Видит себя, но немного другую.
- Доктор! Осторожно! – крикнул охранник, вбегая в комнату.
Я пришел в себя, с удивлением наблюдая, как моя нога собралась сделать шаг в лес, в раскрытое окно. Свежий весенний воздух теребил мои коротко подстриженные волосы. Неуклюже вцепившись в раму, развернулся, и попал в руки охранника.
- Придите в себя! - крикнул он, и влепил мне хорошую пощечину.
- Спасибо, - спустившись на пол, поблагодарил его, - Вы спасли мне жизнь.
- Осторожно, кто знает, кто Она, и на что способна. Не думайте, что это просто симпатичная девчонка. Это симпатичное на вид существо!
- Бросьте, это просто девушка. Девушка с переломанной жизнью, и больной психикой. Но у кого она здоровая? У тебя? И прекрати читать фантастику на работе, это плохо влияет на тебя! – ответил я, направляясь к девушке. – Если хочешь убить, сделай это, только не таким способом. – строго выговорил я ей.
- Вы сами этого хотели, - спокойно ответила она.
- Чушь, - перебил я, - Соберись, тебе нужно готовится к новой жизни. Я приду завтра, и мы разберемся, что сегодня произошло.
В тот день я пришел с работы рано, и лег в кровать. За окном только наступал вечер. Мне хотелось бежать из этого здания в лес, в город, на край света.
Мне хотелось бежать отсюда каждый месяц.
Но так прошел третий и четвертый год работы. Работы, от которой меня выворачивало. Работы, от которой больше не получал удовольствие. Работы, в которой я не видел смысла.


5

За огнем стояла зима. Последний месяц лютый февраль. Деревья, на которые мои взгляд натыкался казались бесчисленными. Они стояли всегда такие невозмутимые, равнодушные. Они мне нравились. Да, пожалуй предпочел быть деревом . Прошло время, и я научился не видеть и не чувствовать боль. Она оказалась права, я превратился в камень. Я стал неотесанным булыжником, и так было легче.
Когда я поднимался к своей Она, то, беседуя, часто смотрел в лес. Но после, того странного случая моей якобы попытки самоубийства, на всякий случай не смотрел ей в глаза, и не подходил ближе метра к окну. Хотя бы раз за три года обнаружил хоть намек на жизнь в нем. Должны ведь жить в нем звери, зайцы, например. Но снег каждой зимой оставался девственно чистым, обманывая мои ожидания.
Вскоре Она дали имя – Валентина. Поддельное фото, поддельные справки, поддельный паспорт с новой датой рождения. Теперь ей 25 вместо 29. Новая квартира, машина. Новая жизнь и новая личность.
Комната с белой стеной исчезла из памяти девушки. Исчезло все, что было в прелюдии к жизни. Началась сама жизнь. Жизнь заново, жизнь с нуля.
Зимой Валентину выпустили. Выпустили из одной банки, и впустили в другую, с более просторным павильоном.
Мы считали, что даем жизнь начать сначала. Снова построить мир, тот который хочешь. Ведь многие говорят: «Эх, если б все начать сначала!». Мы даем возможность. Благо финансирование позволяет проводить и доводить начатое дело.
Деньги, которые тут получаю, не делают меня счастливым. Мне не на кого тратить. Шлю отцу, которому исполнилось семьдесят.
Я стоял у окна все той же комнаты, и смотрел на снег за окном. Он падал, кружил, и ложился на подоконник с той стороны.
Всходило солнце, и часть комнаты в которой жила новая пациентка окрашивалась в оранжево – красный цвет. Постепенно завоевывая сантиметром за сантиметром, ослепляя комнату, наполнялась звуком.
Снег таял, пошли дожди. Весь апрель обещают холодный. Накинув плащ, решил обойти всю территорию комплекса, название которому не могу дать.
Мои ноги шли прямо и прямо. Где-то начинала зеленеть трава. Я осмотрелся – лужи и грязь с одной стороны, с другой – лес. В другую сторону я не ходил, понимая, что там может быть как и свобода, так и заточенье.
Я прошагал еще с пол километра, как меня окликнули. Обернувшись, с удивлением обнаружил военного. Слух не отметил его приближение, и я вздрогнул, когда он поравнялся со мной. Он замедлил шаг, и спокойно сказал - Стой! Дальше нельзя! – Охранник разговаривал со мной, будто я его близкий друг, хранивший тайну.
Я послушался, и развернулся, не сказав ни слова, побрел к своей квартире. Хотелось, есть и спать. Хотелось вынуть себя наружу, чтоб выбросить мусор. Знаете, это как у пылесоса раньше были мешки для мусора. Мой отец совсем недавно перестал их вставлять в пылесос. Только из меня не вынули этот мусор.
Я выпил чай и заснул. Во сне управлял самолетом. Понятия не имею что это значит.


6

Прошло около года, прежде чем однажды, зайдя в палату к новому пациенту я увидел ее. Валентина. Она. Сомнений нет. Меня передернуло, и охранник по ту сторону комнаты за невидимым стеклом записал это на камеру.
Девушка, конечно, меня не помнила. Я растерялся, обнаружив ее в том же состоянии, что год назад. Тогда, в первое посещение.
На этот раз за окном – лето. Деревья зелены, цветы пахучи, лес оброс кроной.
Все утро было ветрено. Облака серые и низкие с желтым отблеском скрывавшегося солнца играли в «летучих голландцев». Обычному глазу заметно быстрое движение теней от них на земле.
В три по полудни природа кинулась в другую крайность. Ветер стих. Ушла бесконечная суета. Возникло ощущение, что город накрыли стеклянной банкой для соленья. Звуки почти неощутимы, и тишина. Для большого города аномальное событие. Нет, движение не остановилось. Время продолжало бежать по кругу, и люди жили и дышали, как и прежде.
Она сжала мне руку, и посмотрела в глаза. «Неужели помнит?» - пробежала мысль, и я отшатнулся в строну, освободив свою ладонь, ставшую мокрой. Она (имя Валентина вряд ли будет возвращено) говорила усталым голосом и как-то обреченно. Мне стало жаль ее. Это было против правил.
Ближе к вечеру узнал, что Она в операционной. Операция по удалению опухили в мозгу. Длительность определялась сложностью, я все понимал. Что-то вызвало к ней определенные чувства, то ли сестра, то ли племянница. Я запомнил ее.
Она вообще исключение. Ведь шанс на новую жизнь дается раз. Втрое, и последующие воплощения нового человека в старую жизнь терпели фиаско. И вверху долго обсуждался этот вопрос, решение отрицательное. Шанс на жизнь, как и на исправление ошибки дается только единожды.
Нет, мы не целители нетрадиционной медицины, не колдуны, не маги. Мы врачи. Врачи – энтузиасты. Нет, не сумасшедшие.
Она пришла в себя на третий день. Ее взгляд посмотрел в окно – дождь. Не знаю откуда знаю, но Она любит дождь. Я подошел к ней и осторожно взял за руку. Ее потресканвшиеся, и пересохшие от наркоза губы, прошептали:
- Не стоит меня спасать. Не надо.
Я отшутился и улыбнулся. Она оставалась серьезной.
Аппарат подающий кислород медленно то поднимался, то опускался.
Я отключил. Несколько судорожных вздохов. Несколько судорог. И тишина.
Послышался топот ног. Двое или трое спешили сюда.
Я не могу быть Богом - подумал я, выходя из палаты. И эта прелюдия к жизни больше не моя история. Она чья то другая.


Эпилог

- Могу ли я убить? - спросил он, после долгого молчания, - да, могу, - продолжая смотреть в белую стену перед собой, ответил голос.
Человек сидел и слегка раскачивался – то влево, то вправо. – Могу ли? - повторил глухой голос, - Знаешь, у каждого человека есть грань, которую, перейдя невозможно вернуться. Это как у земли два полюса: южный и северный, так и всего живого, только внутри это, понимаешь? Мы все одинаковые… - он повернул голову и посмотрел мне в глаза, - Каждый может, и вы можете доктор.