Глава СLXXXVI


Короткий осенний день подходил к концу. По раскисшей от дождей грунтовой дороге, разбитой колёсами сотен машин и повозок, медленно двигалась на северо-восток со стороны Белгорода большая колонна всадников. Вокруг простиралась бескрайняя степь, горизонт терялся в пелене моросящего дождя, и промокшие насквозь бурки делали дремлющих в сёдлах всадников похожими на больших нахохлившихся птиц. Впереди двигался дозор, за ним, верхом на Победителе, низкорослом донском жеребце рыжей масти, ехал командир 2-го кавалерийского корпуса генерал Белов. Далее следовали адъютанты, офицеры штаба, бойцы комендантского эскадрона. Время от времени колонна обгоняла пехоту, которой приходилось гораздо тяжелее. Люди тонули в грязи по щиколотку, то и дело проваливались по колено в невидимые колдобины.
Быстро темнело. Скрылся из глаз головной дозор. Скрылись из глаз движущиеся сзади всадники. Стало так темно, как бывает только промозглой осенней ночью в степи. Повеяло зимним холодом, он пробрал до костей промокших насквозь всадников, помогая людям и лошадям бороться со сном. Уже вторую ночь колонна проводила на марше; во время коротких привалов едва успевали накормить и напоить лошадей.
В разгар боёв за Харьков корпус Белова получил приказ атаковать со стороны Белгорода Богодухов и перерезать в тылу противника коммуникацию Ахтырка – Харьков. Прорвав линию аванпостов 6-й немецкой армии, корпус вышел в район Богодухова и окружил город, но выбить из него немцев не смог. В отличие от Гудериана, фон Рейхенау был осторожен, действовал основательно и в строгом соответствии с пехотными Уставами, не оставляя у себя в тылу узлов коммуникаций, не прикрытых сильными гарнизонами с артиллерией и миномётами. Понесший потери в нескольких неудачных попытках штурма корпус Белова принуждён был отступить и вернуться в Белгород. Здесь генерал Белов получил новую боевую задачу: прикрывать в арьергардных боях на широком фронте отступление армий Юго-Западного фронта.
От «операций на широком фронте» вскоре пришлось отказаться. В районе Корочи, у развилки дорог на Старый Оскол и Новый Оскол, возникла гигантская пробка. Генерал Белов не знал, в штабе ли фронта так бестолково составили график движения колонн, осенняя ли погода внесла в график свои коррективы и привела к полному беспорядку на дороге – скорее всего наложились одна на другую обе причины, - но возле Корочи остановились, полностью израсходовав бензин, более тысячи грузовиков, намертво парализовав на много километров движение по дороге Белгород – Воронеж. Между тем противник уже подходил к Белгороду, и лишь несколько дней пути по раскисшей дороге отделяло авангард 6-й немецкой армии, в котором, к счастью, не было танков, от злополучной пробки. Генералу Белову пришлось стянуть сюда весь свой корпус и под его прикрытием самому заняться решением транспортной проблемы, которую в немецких мотодивизиях решали обычно специальные транспортные батальоны.
Вскоре генерал понял, в чём заключалась главная трудность: горючее на тыловых складах имелось в достаточном количестве, однако бензовозов не хватало, большую часть их тыловики поспешили отвести в глубокий тыл, а те, что ещё остались, не могли пробиться к остановившимся грузовикам по забитой дороге. Первой мыслью генерала было обратиться за помощью к фронтовой авиации. Оказалось, однако, что посадочных площадок поблизости не было, сесть на размякший от дождей чернозём прямо в поле самолёты не могли, а все грузовые парашюты пропали в Киевском котле, и новых ещё не завезли. Проведённый по просьбе Белова эксперимент – попытка сбросить бочки с бензином в грязь с небольшой высоты – закончился неудачей: почти все бочки разбились. Осталось последнее средство: реквизировать по деревням крестьянских быков и развозить канистры с бензином на подводах. Начальник корпусной разведки загнал лошадь, занимаясь реквизицией подвод. Лошадь упала в грязь посреди дороги, придавив ногу офицеру, и больше уже не встала. Когда к упавшему всаднику подскакал Белов, тот плакал – не от боли, а от жалости к лошади, много раз с начала войны выручавшей своего седока. На следующий день подвоз бензина на подводах удалось организовать. Несколько дней корпус Белова, развернувшись фронтом на юго-запад, отражал атаки авангарда фон Рейхенау. Командующий 6-й немецкой армией, не располагая данными воздушной разведки, отсутствующими из-за плохой погоды, усмотрел в этом скрытый подвох и задержал продвижение армии на восток, к Дону, чтобы обезопасить себя от флангового удара слева.
Это и явилось причиной того удивительного затишья, которое установилось на Юго-Западном фронте во второй половине октября и впервые с начала войны позволило как следует выспаться маршалу Тимошенко и генералу Баграмяну.
Тем временем по другой разбитой дороге, на юго-восток, в сторону Чугуева, через Харьков следовал 4-й артполк гвардейских реактивных миномётов, участвовавший перед этим в арьергардных боях западнее Харькова. Реактивных снарядов, которые везли с собой, отступая, артиллеристы, должно было хватить им на один залп.
Полк отступал из-под Коломака, населённого пункта между Полтавой и Ахтыркой. 12 октября полк выдвинулся в этот район, чтобы прикрыть огнём пехоту 38-й армии. Уже прибыв на место и развернув батареи на указанных командованием фронта позициях, командир полка обнаружил, что находится на переднем крае обороны в гордом одиночестве: пехота застряла где-то в грязи и не подошла. Зато противник был совсем рядом, в стереотрубу майор Нестеренко хорошо видел, как в ближний хутор втягивается пехота немецкой танковой дивизии, чьи танки, замаскированные среди хат, не могли укрыться от глаза опытного артиллериста. Противник подтягивал силы к передовой, готовя наступление. Советские авиация и артиллерия бездействовали. Командир полка связался по телефону со штабом фронта и, доложив обстановку, попросил разрешения произвести залп, но в ответ услышал дежурное «Ждите команды».
Однако противник не ждал. Оторвавшись от стереотрубы, майор увидел в двухстах метрах от своего НП над полем подсолнухов немецкие каски. В следующую секунду заговорила немецкая артиллерия, и на позиции полка посыпались снаряды и мины. Когда огонь переместился в глубину обороны, немецкие автоматчики устремились в атаку на НП полка. Их встретили ручные гранаты и огонь двух ручных пулемётов взвода полковой разведки, прикрывавшего НП. Получив отпор, автоматчики отступили, а на позиции полка снова посыпались снаряды и мины. На этот раз налёт был более продолжительным, и майор, попытавшись связаться со штабом фронта, обнаружил обрыв связи. Он послал связистов чинить линию, но сделать это они не успели. Из подсолнухов выскочили немецкие танки и, обходя справа НП полка, устремились прямо к железнодорожной насыпи, за которой в отрытых ночью окопах были установлены пусковые установки БМ-13. Средствами противотанковой обороны полк не располагал. Уходить от танков по раскисшим от дождей дорогам для колёсной техники было делом безнадёжным. Ещё минута-другая - и командиру полка пришлось бы дать команду на подрыв установок. В это время к майору подбежал командир батареи старший лейтенант Чугуй:
-Товарищ командир! Вон в тех кустах – наши танки.
В Сибирском военном округе, где майор служил перед войной, он несколько лет подряд был чемпионом по военному пятиборью, включавшему в себя помимо прочего и бег на пять километров. Добежав за полминуты до указанных лейтенантом кустов, он обнаружил стоящие в засаде замаскированные танки Т-34. Неподалёку стоял возле штабной машины командир в танковом шлеме. Услышав призыв о помощи ракетчикам, он тут же приказал экипажам трёх танков контратаковать, а два танка предоставил майору в качестве тягачей и прикрытия для отвода полка на безопасное расстояние от передовой. Спустя ещё минуту два немецких танка Pz.IV поднялись на железнодорожную насыпь, скатились с неё с другой стороны и пошли прямо на окопы, из которых торчали рамы БМ-13. Встреченные залпом трёх орудий Т-34, танки загорелись и остановились; остальные, убедившись, что за насыпью их ждёт засада, вернулись через поле подсолнухов на хутор; за танками последовали и немецкие автоматчики.
Отведя полк на положенные семь километров от передовой, майор развернул батареи к бою и в течение нескольких дней расстрелял почти все реактивные снаряды.
17 октября полк получил приказ отступать.
Отступать под дождём по раскисшим дорогам, забитым пехотой и беженцами – занятие не из приятных при любых обстоятельствах. И всё-таки это не было уже отступлением первых недель войны, порядка в отступающих колоннах стало значительно больше, и командир полка майор Нестеренко, начавший эту войну на Западном фронте под Лидой, должен был отдать должное армейскому и фронтовому начальству: хоть чему-то война успела научить командармов и начальников штабов.
Майор Нестеренко возглавил 170-й артполк 37-й стрелковой дивизии в апреле 1939 года, сразу после окончания Военной академии имени Фрунзе. Летом того же года полк был отправлен на Халхин-Гол, где повоевать, однако, не успел; затем, уже осенью, полк был переброшен в Петрозаводск и принял боевое крещение в Финскую кампанию, за которую майор Нестеренко получил орден Красной Звезды. Кампанию 1941 года полк начал 23 июня на Западном фронте, на правом фланге 21-го стрелкового корпуса генерал-майора Борисова севернее Лиды, остановив огнём прямой наводкой авангард 18-й немецкой мотодивизии. Оказавшись в глубоком окружении, полк проделал полный опасностей и приключений путь через Беловежскую пущу и Полесье и вместе с другими частями корпуса Борисова вышел из окружения в районе Мозыря. Начальник полковой разведки старший лейтенант Голиков спас при отступлении из Белоруссии знамя полка. Однако в Гомеле полк расформировали, бойцов и сержантов направили во вновь формируемые части 21-й армии, а офицеров направили эшелоном через Москву в резерв Западного фронта. Оказавшись в Москве, прямо с Белорусского вокзала майор позвонил своему старому товарищу в ЦК партии, был им принят и сочувственно выслушан, а затем, уже с письмом из ЦК в кармане, отправился в Оперативное управление Главного штаба, взяв с собой знамя полка. Всё это время офицеры дожидались его на Белорусском вокзале. Визиты в ЦК и Генштаб не заняли много времени, вскоре майор вернулся, доложил об успехе предпринятой им энергичной рекогносцировки в штабах, и офицеры, уже спокойные за своё ближайшее будущее, заняли наконец места в эшелоне, идущем на Западный фронт, на станцию Мещерская. Добравшись до места, они доложили о прибытии в резерв фронта, соорудили шалаши под зелёными кронами берёз и с наступлением темноты заснули, ожидая в самом ближайшем будущем благоприятного решения своей участи.
Однако ожидание затянулось. День проходил за днём, а никакого нового назначения офицеры не получали. О майоре и его спутниках в Москве, по-видимому, забыли. Тягость ожидания и неопределённость личной судьбы усугублялись сводками Совинформбюро, за обсуждением которых офицеры коротали дни, обречённые на вынужденное бездействие. В один из августовских дней в шалаш майора Нестеренко заглянул старший лейтенант Голиков. Как и полагается разведчику, он первым доставлял командиру все последние новости, которыми разживался разными способами, ему одному известными.
- Товарищ командир! На Западном фронте наши применили новую секретную пушку, которая создаёт в зоне обстрела море огня и наводит ужас на противника.
Майор снисходительно усмехнулся и недоверчиво покачал головой. На этот раз «новость» не была свежей, рассказ о новом чудо-оружии, применённом под Оршей, давно передавали из уст в уста на Западном фронте, и всякий считал долгом прибавить к нему свои живописные подробности. Следом за Голиковым в шалаш заглянул незнакомый офицер связи, прибывший из штаба фронта. Он вручил майору предписание, которого безработные офицеры так давно ждали. Выйдя из шалаша, Нестеренко увидел ожидающую его штабную полуторку с водителем. Офицер связи отбыл на мотоцикле. Майора обступили офицеры, им не терпелось занять места в кузове полуторки. Однако их ждало разочарование. Увидев на конверте с предписанием гриф «Секретно», майор предложил однополчанам разойтись и прочёл документ в одиночестве. Текст приказа был лаконичен и касался одного только майора Нестеренко. Командование фронта приказывало ему срочно выехать в штаб 16-й армии генерала Лукина, только что отступившей за Днепр в районе Ярцево и Ельни, и уполномочивало отобрать и доставить в отдел кадров Западного фронта шесть лучших командиров батарей и двух командиров артдивизионов. Старшим армейским начальникам предписывалось оказывать майору максимальное содействие в скорейшем исполнении приказа.
Майору понадобилось двое суток, чтобы выполнить поручение. Вместе с отобранной группой командиров его в тот же день направили в лагеря Первого Московского артиллерийского училища имени Красина. С прибывшими офицерами 10 августа по очереди было проведено собеседование. В кабинете начальника училища полковника Бажанова заседала комиссия ЦК партии. Высокий, богатырского сложения полковник Бажанов, впоследствии маршал артиллерии, возглавлявший комиссию, задавал стандартные вопросы о послужном списке испытуемых, особенно подробно интересуясь тем, как именно того или иного офицера угораздило попасть в резерв штаба фронта. По завершении собеседования комиссия десять минут совещалась за закрытыми дверями, после чего майора Нестеренко пригласили в кабинет, где председатель зычным голосом зачитал приказ о назначении майора Нестеренко командиром 4-го гвардейского миномётного полка реактивной артиллерии резерва Верховного Главнокомандования.
«Не зря звонил в ЦК и возил письмо в Генштаб!» - промелькнуло в голове майора.