- Глюк, - и её ответ бул`тыхнулся в мою электронную кормушку, - наконец-то, с заветной наживкой из фотографий. 

From: Her, To: Him, Sent: Friday, 07 October, 2005 13:44 Subject: Re: Reната. 

     Я уезжаю ... в Солнечную Калифорнию ...
     Вы имеете отношение к литературе ? Вы журналист ? Мне нравится Ваш слог ... Филипп ... ))) 
     " Я поела бы с рук любимого мужчины.. ",- как Вы предложили мне, - очень образно Вы всегда описываете, чего бы то ни было... Всегда представляю, и всегда во мне эмоции согласно предложенному образу.

     Потому что я наивная ? Потому что глупая ?
Потому что я ищу любовь ... неземную ...
Мне грустно сегодня... . И я боюсь лететь через океан ...

     Я выгляжу на 40 лет, Вы говорили ... . От этого мне тоже грустно ...
А почему Вы всегда только ночью отвечаете ?
И зачем я Вам пишу ?
И мне хочется, чтобы Вы сказали, что мне совсем не 40 ...


From: Her, To: Him, Sent: Saturday, 08 October, 2005 16:16, Subject: Re: Reната.

     Красиво очень ...
Спасибо ...
     Вы умело жонглируете моим душевным состоянием ... ))
спасибо ... спасибо ... спасибо ...
     Я работаю сегодня ... . Закрываю все материальные и моральные долги перед людьми, которым я нужна ... нужна здесь ...
     И ещё очень хочу успеть в храм ... " Нечаянной радости " ... недалеко от моего дома ... 

     Проезжая мимо Новодевичьего и Ваганьковского кладбищ сегодня днём, я припомнила, как любила в детстве неспешно разглядывать памятники и "говорить" с их обладателями ... . Моя бабушка всегда водила меня на свадьбы и на похороны незнакомых людей ... . Почему ? Не знаю. Но по сей день с уважением отношусь к этим событиям в людском бытии ...

     Конечно, я ничего не поняла из событий 20-летней давности, о которых шла речь в рассказе-письме ... . Конечно ... но как же красиво и завораживающе ... .
     Как чувственно ...
Люблю всё красивое ... . Людей, слова, еду ...
Немного расстроилась, увидев, что Вы были чуть ранее в чате ...
     Тянет. Правы Вы ...


* * *


     Всего этого я прочёл позже, а сейчас ... 

     Я открыл твоё сообщение на компьютере и, ещё не читая тексту, со сладостным ожиданием затаившегося развратника первым-наперво развернул обе твоих фотографии, приложенных к посланию. 
     Боже мой, ... как ты хороша. 

     От первой фотографии у меня, ещё не впитавшего впечатления, - вместо области сердца хлопком возник вакуум - этакая дыра, окружённая со всех сторон, по-прежнему, живым дышащим телом.
     Через миг сознание включилось и служиво наябедничало, что сердце моё с прилегающими к нему мясом и костями напрочь вырвано прошлым, впрочем, оказавшимся не тушинской шпаной, умыкнувшей бы мою сердечную плоть с концами, - нет, взамен память застучала ювелирным молоточком по моим мозгам: " ... Дын-дын, ... дын-дын, ... дын-дын ", - мерно позванивая на стыках и извилинах моих нейронных рельсов.
     Тем не менее обмен оставался грабительским - не иначе, как моё былое соседствовало со штурмбаннфюрером " SS " в Дахау, - по-отечески убеждавшим заключённых в том, что тонна колодезной воды равноценно заменяет двести граммов сливочного масла. 
     Однако, ни узникам, ни мне, - со звонко пульсирующей памятью, выбирать не приходилось. 

     Мгновения спустя набат заныл во мне, глядящем на твоё фото, мелодичней : "Мы ... дын-дын ... с тобой ... дын-дын ", - дзинькал молоточек под темечком :
"А мы уже были с тобою вместе ".
Дын-дын.

     Переживания оборвались в долю секунды, - вглядевшись в фотографию, я осознал причину потрясения: да, да, мы были с тобой вместе тогда, - ранней весной 1985-го.
Ты - помнишь ?
     Хотя ... тебе самой ни-ког-да не въехать в то, о чём я сейчас, - тебе, виртуальной красавице с присланных фотографий, ни разу не коснувшейся меня губами.


* * *

     - Был ли я прав, - тогда, в сквозняковой заснеженой стольной Софии ? 

 ... Я нёс тебя на руках в отеле по длинным лестницам с высоковатыми ступеньками старой Европы.
     Я отбил тебя у наряда полиции с "Калашниковыми" в руках, когда к нам с тобой, сидящим в ночи на склизком от снежной мороси бордюре уже сдавал задним ходом полицейский воронок с загодя открытыми дверцами будки под погрузку тебя внутрь.
     Я по-идиотски заревел что-то парой английских слов, известных мне ещё по бандитской средней школе, затряс зарубежным паспортом, что я, дескать, есть - Russian citizen, и что, в случае-чего, ядерная бомба лежит у меня вон там - в гостинице, в чемодане под кроватью. При этом, рыгая свежим ещё странноватым сочетанием "Мартеля" и "Мартини", я держал тебя за куртку с противоположной стороны от полицейских, с которыми, - за право обладания тобою, мы вытянули твою элегантную французскую одёжку в бельевую верёвку, а внутри неё - ты, - пьяная вдрободан после закрытого ночного клуба, гремела как заледеневшие колом трусы бабки Степаниды, болтающиеся в морозной Сибири на ветру. Своей бесчувственностью другого образа ты во мне почему-то тогда не вызывала. 

     Полицейские заговорили между собой громко, резко и непонятно. Один из них взглянул на меня, - и его взгляд жив во мне прямо сейчас :
задержавшись глазами на моём лице бесконечные секунды, он выудил неведомую мне информацию.
     Напряжённость неожиданно спала, ... и они вдруг отпустили тебя, в приказном порядке дав мне понять, что - я гарантирую в кратчайший срок объединение двух замкнутых пространств, - тебя и номера в отеле. 

     Воронок в обломе ещё клацал голодными дверцами, а я уже нёс тебя, - бесчувственную, заблёванную девчонку-леди на руках впервые в наших с тобой отношениях. Сначала - несколько сот метров до отеля. Потом - по этой бесконечной лестнице. В городе отключили электричество, и посему в отеле оказалось темно. Никто нас не задержал. 

     Какой средневековый гад строил эту гостиницу !  Потолки в номерах высились под шесть-семь метров, и переть тебя, тошнотворную милягу, на амфитеатр получилось эдак этажа четыре русской хрущобы. 
     Тогда у меня тоже, как сейчас перед монитором - ... сердце, - только с тобой, чугунной пушинкой на руках - мальца подсдулось севшим мячиком. В темноте наощупь я отыскал твой номер, выскреб ключи из твоих курточных сусеков. А затем: замок-дверь-кровать - ты лежишь на ней; дверь-замок. Снова ты. В номере темнота. ... У нас ещё не случилось близости, я собрался уйти, - а ты стала задыхаться, хватая воздух так, как будто после затяжного вертикального погружения вынеслась из лазурной глубины вверх на поверхность - дышать, дышать лёгкими, желудком, веками, мозгом ...

     У тебя оказался приступ астмы или какой-то там ещё весенней аллергии. А далее: твоя зажигалка заместо фонаря - лайковая сумочка - таблетки - стакан с водой - вновь ты, прихлёбывающая со стакану. 

     Тебя нельзя было бросить в том состоянии, - я лёг на дальней узенькой кровати у двери. Сознание отключилось. И тут же вспыхнуло: промозглый утренний свет за длинной высокой под потолок амбразурой готического окна. И ты, в холоднючем номере впрыгнувшая ко мне под одеяло, в пижамке, уже чистенькая и опрятная, - как сейчас на фотографии, - с чуть пушистыми от шампуня волосами, очень красивая с тем же лицом и с тем же выражением ожидания: " А что было вчера? Какая я была ? Было ли что-нибудь в ночном клубе, затрагивающим мою весенне-подснежниковую репутацию" ? 

     Я не знал, что я тебя сразу же изнасиловал : нечего было косить под подснежник, - пижамкины штанишки снимались неподатливо, ты лопотала что-то очень-очень быстро и меленько на своём не понятном мне языке, враз отшурша целофановой шелухой всю свою переводческую ипостась четырёх языков да восьми лет университета. 

 ... Потом - тишина. Огромные под небо потолки в малюсеньком колодезном номере, на дне которого распластаны мы.

     Через полчаса - твои членораздельные рассуждения о том, что в Европе мужчины всегда сначала спрашивают женщин и должны сперва заручиться согласием. А я думал, что ты сама в байковой пижамке в этой моей солдатской койке и есть согласие.

     А потом вспыхнуло Солнце. Оно светило нам с тобой через оставшиеся дни, - даже ночью, сквозь города: Велико Тырново, Плевен, мятежный Пловдив, где ты в средневековом замке поодаль от города пела мне песенку на любимом французском о капризной светской даме, отказавшей всем многочисленным вежливым кавалерам, пока не пришёл последний, свинья-свиньёй, и не трахнул её грубо и бесповоротно, и поэтому, дескать, дамы любят свиней. Я не понимал тогда, во время твоей песенки, не понимаю сейчас, какое отношение ко мне имели, имеют твои тогдашние сопроводительные взгляды между куплетами, точно как у подмосковных доярок в частушках: " Сосны, ели, ... а мы - Э-ма-ну-ели ...". 

     Солнце. Мы слиты, неразлучны. Мой отъезд приближается. У тебя лёгкие, никому кроме меня не заметные истерики - склонность к частому смеху, беспричинное молчание ... 
     Ночной японский клуб только для иностранцев. Махонькие софийские кафе. В одной руке чашечка эспрессо, в другой - твоя, живущая длинными холёными пальчиками. 
     Поезд. Перрон.

     Ты мечешься около нашей группы, около меня, - жертвой в руках палача перед надвигающейся погибелью, кладёшь мне в руки бумажки с адресами, ты, - с твоей-то европейской бережливостью, достаёшь из сумочки огромную растерзанную пачку крупных денежных купюр, протягиваешь мне - в далёкую дорогу, чтобы были, поясняешь - чтобы сходил в вагон-ресторан и поел горячего борща, чтобы не остался без -, устало зная, что вся нашенская социалистическая валюта давным-давном заныкана в чемоданах, набитых сказочными белыми кроссовками, заморскими джинсами и Бог весть какой ещё дрянью. 

 ... Со своими деньгами, зажатыми в полуродной ручке, ты, молоденькая, очень красивая, как сейчас на экране, остаёшься, ... уменьшающейся, ненужной враз, - удаляющейся на перроне.

     Я уехал. Я не помню дороги. 

     Наши звонки. Москва-София. Бесконечные. Наши письма - для меня они только твои. 
     Твои письма ... : - через три дня после моего "отлёта за Океан", когда я обосновался в материнском лоне Москвы внутри спасительной Кольцевой автодороги, за пределами коей простирается чуждый мир, ты, - в Софии, обратилась к мудрому женскому профессору: мы с тобой, - помнишь?, правда, не могли оторваться друг от друга и раздолбили твои нежности до кровотечения. Оно всё не прекращалось, и профессор, успокаивая тебя, сообщил после осмотра, что - ничего, мол, страшного, что идёт процесс привыкания партнёров друг к другу, и что мы с тобой можем даже не прерывать наших отношений, и главное - чтобы близость оставалась регулярной. ... Ты помнишь ?, - как звенели стёкла в смотровом кабинете от твоей истерики, - медсестру и шприц с успокоительным, и мелькающие внизу ступеньки лестницы клиники, размытые твоими слезами в акварель и стремительно убегающие из-под ног ? 

 ... Твои письма.
Среди сонма писем твои - самые дорогие, ... как выяснилось. Я не буду напоминать о той кристальной правде, которой они пронизаны.

Я уехал.
     ` Прав ли я? Прав ли `я ? Прав ?

     - Ты видишь, с годами этот вопрос так и не стёрт со стеклышка, сквозь которое окружающее воспринимает моё существо.
 
     - Эй, полицейский ! Только теперь, - перед фотографией чужой женщины, я понял, чего я тогда сотворил :
`я нарушил наши мужские гарантии, выданные моими глазами и принятые тобой. `Я не соединил два пространства, которые ты доверил.
     - Ты именно этого высмотрел тогда, - в болгарской ночи, мудрый мент с волчьим взглядом ? 

     А ты, милая, покидая пространство интерента, уезжаешь теперь. Ты уезжаешь через океан честна: ты-то не солгала своему полицейскому. 

 ... Помнишь?, - мы оба просто жили этим и ты ни слова не поведала мне тогда, в 85-ом, что жаждешь неземной любви. Любопытно, ты догадываешься сама, что она иной не бывает ?

     Неземной. Так забавно - Земля, планета маленькая, невидимая песчинка во Вселенной. 
     Что скажешь, моя милая, употребим её по полной ради наших с тобой отношений? Стянем с неё штанишки из байковой пижамки в нашем бравом сетевом стёбе? Спасибо ей за постой ... Как ты полагаешь ?

     Или - иначе ? ... Есть “Боинг”, его жёсткие крылья, ... и спасибо им за надёгу: крохотный “Боинг” над огромным Океаном Земли - разве вместе они служат не одному и тому же, ночным полицейским доверяя и тебе, и мне ? 
 ... Кстати, самое интересное, что имеет место быть и то, и другое. Это как раз та самая диалектика, моя милая, куда " тебе ни-ког-да не въехать ... ".

     Любовь - дар избранным, - да ? :

за открытый взор, не побрезговавший ею при встрече,
за неизбывные поиски,
за постоянное иссушающее ожидание, в котором твоя плоть стареет жертвенно,
за приятие суженого в образе страшном по "Цветочку Аленькому",
за кристальную честность прошлых поколений твоего тела ?

     " Затерянный в пространстве и времени "... . Правда ?, - это удел существа без отражения в близких глазах ? Или, напротив, когда двое, слитых любовью, задорно размешивают и мутное время, и пространство, звонко погромыхивая ложечками по граням забулдыжного стакана. 
     А, - кстати, я знаю - как. 

     Что с "затерявшимся" ? ... Отчаявшийся ждёт в унылой очереди на конвейер человекоперерабатывающего комбината. Сквозь Океан. 
     Там, - в "Макдональдсе", не запахнет свежим почерёвком и домашней копчёной колбаской с одесского “Привозу” или ... сдобным яблочным пирогом, - с антоновкой, из заботливых, присыпанных мукой рук. 

     Счастливо тебе долететь, милая ... Не бойся, - “Боинги” надёжные зверюги. 

 ... Фотографии, ... - Боже мой, ... как всё же ты хороша.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
* * *
 
 
4-го Августа, 2006 году.
 
 
 
 
© Copyright: Никита Людвиг, 2006
Свидетельство о публикации №2608040033