- Ну, парень, - кто-то легонько ткнул Герберта в правый бок,- теперь твоя очередь. Интересно, чем мы обязаны твоему присутствию здесь,- в его тоне послышались саркастические нотки, хотя вполне возможно, что Герберту показалось.
Это был Грегг. Герберт не знал лично ни его, ни остальных членов экипажа. Лишь перед вылетом они, по традиции пожав друг другу руки, назвали имена. И Герберт, не особо жаждавший новых знакомств, нарочно отделившись от остальной команды, засел в самом дальнем углу и, вроде бы даже немного вздремнул, глядя на, проносившуюся вихрями, звёздную пыль, через маленький, заляпанный тысячами пальцев иллюминатор. Он смотрел, чуть прикрыв глаза, и положив подбородок на колени, а мысли лились сами собой, ни за что не цепляясь, медленно перетекая из одной темы в другую, словно кадры в замедленной съёмке. Но вдруг его сознание пронзило яркое, острое, как молния воспоминание, от неожиданности которого Герберт невольно вздрогнул. Земля... Двадцать семь лет, прожитые на зелёной планете эхом отдались в сердце. Теперь Герберт был за десятки миллионов миль отсюда, в шумном, пропахшим бензином, безумном, разноцветном, как мозаика городе. Эти огромные, в сотни этажей небоскрёбы, дороги, жалобно скрипящие под тоннами железа, небеса, затянутые километрами проводов... И всюду люди, люди, люди. Миллиарды обезьяноподобных млекопитающих, снующих туда-сюда, с серыми лицами спешащих по будням на работу, а по выходным пьющих пиво в парках. Каждый день собирающие и разбирающие машины, ведущие бесконечную борьбу самими собой, и себе подобными... Миллиарды тоненьких, переплетающихся между собой, то и дело обрывающихся и возникающих вновь, ниточек. Свадьбы, похороны, дни рождения, чьи-то маленькие трагедии и радости... Вся жизнь, множество ручейков, сливающихся в единый поток, ведущий в одну, маленькую, едва заметную на чёрном полотне точечку... О, несчастная, грязная, перенаселённая, задыхающаяся от людей и событий планета. Но всё же, такая родная, такая нестерпимо любимая и... далёкая... неизбежно, неотвратимо далёкая Земля.
Герберт с грустью вздохнул, прогнав наваждение. Бывшее для него приятным состояние между сном и явью, обратилось мучительным чувством усталости. Теперь чтобы не дать себе заснуть, Герберт неестественно широко раскрыл глаза и вновь уставился в круглое окошко. Ему никак не давали покоя отпечатки на стекле. Что же такое, спрашивал он себя, заставляло людей прилипать к этому живому экрану, хвататься за него холодными, побелевшими от напряжения пальцами и щуриться до боли в глазах, вглядываясь в пустоту? Разыгравшаяся фантазия рисовала множество удивительных событий, которые могли бы происходить или что, вполне возможно, уже когда-то происходили по ту сторону. Герберт представлял себе комету, летящую прямо на корабль, гигантский взрыв, чья ударная волна, преодолев немыслимое расстояние, достигла поля зрения команды, и даже, летящий навстречу Синий Шар, над чьей загадкой вот уже больше двадцати лет бьются все учёные Эстера. По лицу пробежала горькая усмешка. Герберту, ни с того ни с сего, вспомнилось, как он, будучи ещё изголодавшимся по приключениям мальчишкой, начитавшимся разных сказок и манимым светом далёких звёзд, мечтал: «Буду летать по всей галактике. С одной планеты на другую! Стану первооткрывателем, найду десятки, нет, сотни новых миров!». А мама, ласково взъерошив маленькому Герберту волосы, отвечала с улыбкой: «Ты станешь писателем. Великим писателем». Она была не права. Какая же ирония,- печально подумал он,- какая злая ирония. Прав оказался я...
* * *
- Эй, парень, - снова толчок, но уже гораздо ощутимее,- как там те...
-Герберт.
-Да, Герберт, я к тебе обращаюсь. Что, спрашиваю, тебя сюда привело? Вряд ли только неразделённая любовь к космосу, - Грегг ухмыльнулся, - что – то не очень ты похож на любителя увеселительных прогулок по «мёртвым зонам» – вяло потянувшись, он запрокинул голову и выпустил из глубин лёгких очередную порцию тяжёлого, жёлтого дыма. Клубы медленно, лениво поплыли, заполоняя всё вокруг, будто стараясь вытеснить кислород, оседая на некогда блестящих, отполированных титановых стенах, на бледно мерцающих неоновых лампах, и на всё том же многострадальном иллюминаторе, за который сегодня так отчаянно цеплялось сознание Герберта,- ну так что? Выговорись, поверь, тебе станет гораздо легче. Мне стало... А вам? - Грегг неторопливо обвёл присутствующих взглядом и, выдержав паузу, продолжил,- Сомневаюсь, что мы ещё когда-либо встретимся. Вряд ли даже в следующей жизни, если таковая нам предназначена. Может быть, экипажу «313» и вовсе не суждено вернуться с этой прогулки. Как думаешь, а? Может быть, это наш...- он наклонился к Герберту так, что, тот мог расслышать, как бешено, неистово колотится, словно готовясь выпрыгнуть из груди, сердце Грегга, - ТВОЙ последний шанс исповедоваться, выплюнуть из себя эту гадость, эту болезнь, гниль, снедающую тебя днём и ночью, не дающую сомкнуть глаз, не позволяющую спокойно дышать... Я знаю, Герберт, знаю... Повидал я на своём веку таких вот молчаливых, хмурых ребят. Только потом они, всё равно ломаются, рано или поздно... Иногда полезно и поплакать, и пожалеть себя, в этом нет ничего зазорного, тем более, что такой шанс вряд ли представится вновь. Ах, мужчины не плачут? – он рассмеялся, обнажив мелкие острые зубы, - Да, ты прав, абсолютно, совершенно прав. Мужчины не плачут. Мужчины рыдают.
* * *
Произнеся свою последнюю фразу, Грегг замолчал и отвернулся. Остальные, не скрывая своего интереса, граничащего с хищным, ненасытным любопытством, наблюдали за Гербертом. И тут что-то внезапно переменилось. Что-то переломилось внутри Герберта. Что-то очень тонкое, натянутое, будто струна, лопнуло, взорвав тишину оглушительным хлопком. Он встал, слегка покачиваясь, прошёлся по коридору, разминая затёкшее, болезненно ноющее тело. Вернулся в кабину. Сел. Провёл ладонью по трёхдневной щетине и, глубоко вздохнув, словно хотел пропустить через свои лёгкие весь воздух, раскрыл, пересохшие, пергаментные от десятков часов молчания губы...
* * *
Ракета, с утробным шумом прорывая вакуум, начала поворачивать, идя на посадку.
Последнее слово, сорвавшиеся с уст Герберта, на секунду повисло в воздухе, а потом умчалось в далёкий космос, унося с собой, оживлённые рассказом, картины прошлого. Кто-то из парней, кажется Том, нарочито шумно кашлянул и опустил голову, делая вид, что с интересом разглядывает полосы на полу. Герберт обвёл уставшим взглядом команду, но не найдя отклика, вновь положил голову на колени и уставился в окно.
* * *
Раз. Два. Три. Маленький металлический шарик, неведомо откуда здесь взявшийся, перекатывался из кабины в кабину, считая пороги. Раз, два, три... – Где-то я уже это слышал...
* * *
- Лили... Как ты прекрасна сегодня... – Она прильнула к нему всем своим телом так, словно пыталась преодолеть барьер из плоти, мешающий двум душам воссоединиться. Раз – два – три. Чётко, не сбиваясь с ритма, вальсирующие измеряли шагами зал, неотрывно глядя друг на друга.
- О, Герберт, - вторила она с придыханием, дрожащим от возбуждения голосом. В кобальтовых глазах заплясали опасные, озорные огоньки... Герберт улыбнулся в предвкушении ночи, которая, как он прочитал во взгляде возлюбленной, обещала быть долгой. Но что, чёрт возьми, в этом плохого?! Они молоды, красивы и, без сомнения, безумно влюблены друг в друга.
- О, Лили...
Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Раз...
* * *
- Герберт... – лицо её было белее снега, а руки непривычно холодны.
- Лили, ты сегодня так поздно... Что случилось? Я звонил тебе сотню раз, но ты не брала трубку.
- Герберт, я... – она отвернулась, не в силах сдержать слёзы, градом катившиеся из глаз и оставляющие мокрые, предательски блестящие в полумраке дорожки, - была сегодня у врача...
Герберт медленно поднялся с дивана, с трудом преодолевая, внезапно нахлынувшее головокружение:
- И что же... – он потянулся к ней, пытаясь обнять.
- Нет! Не подходи ко мне! – закричала она неестественно хриплым, низким голосом и в ужасе отшатнулась от мужа, - Не прикасайся! Ты же знаешь, Герберт... – Он поймал и сжал в объятиях маленькую, хрупкую фигурку. Лили, перестав сопротивляться, обмякла. Герберт гладил её по голове, говорил какие – то бессвязные и совершенно бессмысленные фразы, пытаясь успокоить девушку. Он чувствовал, как она сотрясается в беззвучных рыданиях, и как мокрая от слёз рубашка, прилипает к телу.
«Ты же знаешь, Герберт... Не подходи... ты же знаешь...»
Да, Герберт знал... но не мог понять.
* * *
- Лили! Лили! Нет, Лили! Не подпускай их к себе, Лили! – Герберт, что есть силы, вырывался, извиваясь в клетке, держащих его стальных рук врачей. Шестеро мрачных людей, с каменными лицами тащили его, насилу выталкивая из кабинета. Хриплый, будто больше не принадлежавший Герберту голос, срывался на крик, - Лили! Лили!
Белый коридор. Двери, двери, двери. Он уже не шёл, и, обессилев, повис, словно тряпичная кукла. Исподлобья глядя на любимую, Герберт продолжал шептать, всё тише и тише:
- Лили... Лили...
Исхудалая, ставшая призраком девушка в белом, странно - неприятно напоминающем саван, халате, таяла, становясь всё меньше и дальше...
- Но Герберт! Герберт, - эхом, словно причитая, вторил ему слабый голосок, - Ты же знаешь...
Да, Герберт знал... но не мог понять.
* * *
Герберт не понимал и отказывался верить до самой последней секунды. Даже тогда, когда в очередной раз, не пустив его в палату, врач вышел, и, отведя Герберта в сторону, сообщил ему то, что в коне концов должно было неминуемо случиться. Даже тогда, когда видел цинковый гроб, опускающийся на дно ямы, залитой бетоном... и даже тогда, когда всех остальных, оставшихся на Земле начали в обязательном порядке эвакуировать на Эстер. Он не мог и не хотел верить в это, сжимая в руке свидетельство о смерти, где чёрному по белому, сухим печатным почерком был выведен диагноз: чума. Он знал... Всё знал. Всегда знал. С самой первой минуты, когда Лили, со слезами на глазах умоляла его не приближаться к ней. Да не только Герберт... многие знали, но закрывали глаза на это. Пока количество смертей от эпидемии не перевалило за сотню тысяч, но к тому времени было уже поздно. И вот тогда люди начали бежать... Бежали на Эстер, на Ю – З... куда угодно, лишь бы подальше от этого ада. Ходили слухи, что после эвакуации некоторые, так и не привыкнув к чужому солнцу, к чужой земле, возвращались на свой страх и риск обратно. Говорят, у тех немногих даже выработался иммунитет, что позволяло им жить ещё долгие годы. Но то были уже не люди... подобно зверям, сбиваясь в стаи, они скитались в поисках пищи по мёртвым городам.
То было страшное, время, к которому, избалованные хорошей, лёгкой жизнью, люди совершенно не были готовы... Великий, всемогущий человек, воссоздавший себе подобного из стали и возомнивший себя богом, оказался совершенно маленьким и беззащитным перед невидимым, неосязаемым оружием.
Но кто же в это верил тогда? Нет, никто... Тем более Герберт. Ведь ещё пару месяцев назад всё было отлично. «Они молоды, красивы и, без сомнения, безумно влюблены друг в друга»... Он знал, предчувствовал, что наступит момент, но не сейчас, не теперь, когда всё только-только наладилось.
Раз. Два. Три...
Танцуйте же! Танцуйте! Ах, какой же, всё-таки, быстрый этот вальс!
Раз – два – три. Раз...
- Где-то я уже это слышал...
* * *
Весь оставшийся путь они проделали, не сказав друг другу ни слова. А когда ракета, с трудом приземлившись на каменистую, испещренную впадинами и оврагами почву, затихла, они так же, в полном молчании встали, и, облачившись в защитную форму, вышли на поверхность.
Песчаный, без единого признака жизни, горизонт, чуть дрожал, расплываясь в глазах. Дул сильный ветер, порывами поднимая тонны песка в небо, чтобы с новой силой обрушить его на незваных гостей.
Немного постояв, в задумчивости глядя на безжизненный пейзаж, команда разбрелась, каждый по своим делам. Кто–то занимался изучением ландшафта, кто–то измерял давление, кто–то же отправился обследовать территорию, для дальнейшего составления карты.
- Эй, Герберт, ты чего?! – вскрикнул Том, видя, как Герберт неторопливо, с опаской снимает шлем. Не ловкими, замедленными в слабом притяжении движениями, Том попытался помешать ему.
- А воздух то... воздух есть! – Герберт глубоко, с удовольствием вздохнул, и на его лице, возможно, впервые за многие годы, расцвела блаженная улыбка.
- Какой...? Нет здесь ничего! Нет! Надевай обратно, кому говорю? – кричал Том. Его голос, приглушенный, будто сквозь толщу воды, просачивался в мозг Герберта, предупреждая об опасности.
- Есть, - он рассмеялся, - да ты сам попробуй!
Герберт, чувствуя невообразимую радость, вдруг объявшую всё его существо, побежал вперёд.
- А какие здесь горы! А леса! И трава... травушка – то... зелёная-зелёная, как на Земле! Нет, вы только посмотрите! Все, сюда, сюда!
Он будто бы летел, кружась и прыгая, гладя, видимую лишь им одним траву, вдыхая, лишь им одним ощущаемый воздух... И не сыскать во всей Вселенной человека счастливее, чем был в тот момент Герберт.
Сквозь смех, краем уха, он услышал
- Герберт... Герберт... – но подумал, что показалось, - Герберт! Герберт! – уже настойчивее и сильнее. Его, определённо, звали. Но кто? Он нехотя остановился и обернулся. Перед ним, простирая навстречу руки, стояла Лили:
- Боже мой, Герберт, мы ждали тебя столько лет, - на нежном, шёлковом лице, будто и не тронутом болезнью, сияла лучезарная улыбка, полная доброты и нежности.
Герберт, не веря своим глазам, приблизился, желая дотронуться до Лили, убедиться в том, что она не иллюзия, не призрак, сотни раз до этого являющийся ему во снах.
- Мы?
-Да, - она залилась смехом, - разве ты не знаешь? А ну-ка, Тэдди, малыш, хватит стесняться, иди, познакомься с папой. Я же тебе рассказывала о нём, помнишь?
Из–за спины Лили, робко опустив глаза, вышел белокурый, ангелу подобный ребёнок. У Герберта аж дыхание перехватило при мысли, что это эфирное существо может быть его собственный сын. Его кровинушка, плоть от плоти...
- Твой? - заворожено глядя, спросил он.
- Наш. - Лили обняла мужа. – Твой и мой.
Живая, настоящая. – С трепетом подумал Герберт, боясь произнести слово, боясь тем самым разбить хрупкую, как ему сначала показалось, иллюзию.
- Пойдём домой, - она приникла своими губами к его, сводя на нет все опасения Герберта, - нас ждёт отличный ужин... и ещё кое-что, - она лукаво улыбнулась, - специально для тебя. – Пойдём, - повторила Лили, - Боже, Герберт, как же давно мы тебя ждали.
И вот они, все, троя, взявшись за руки, пошли к дому, смеясь и радуясь, что встретились вновь. Теперь уже навсегда.
* * *
- Да как ты мог его отпустить?!
- Нет, ну а что я мог сделать?
- Позвал, хотя бы нас. Общими усилиями, мы бы его вытащили... А, - Грегг, чувствуя собственное бессилие, с досадой махнул рукой, - чего уж тут говорить. Не он первый, не он последний...
- Овраг, ничего так, метров десять, не меньше, - присвистнул Сэм. – Небось, сразу шею то себе свернул...
- Зато, не мучался, как Гарри, помнишь? - Том кивнул Греггу.
- Помнить то помню... Да, тяжко ему тогда пришлось. А всё равно, вот жалко мне парня. До слёз жалко. Чёрт его дёрнул этот шлем проклятый снимать...
- Сам не знаю, - начал оправдываться Том, - я ему ещё кричу, мол, ты что, надень обратно, а он будто и не слышал, всё бежал, кричал бред какой-то, «Все сюда! Все сюда! Горы! Леса!», да и навернулся...
- Слышал я это уже, слышал раз двадцать за сегодня! – раздражённо отмахнулся Грегг, - всё, пошли отсюда. Ничего здесь нет. Ровным счётом ничего. Мерзейшее место... Как, впрочем, и все, куда нас посылают в последнее время, - чуть слышно добавил он.
- Так и запишем... – Сэм, с хищным удовольствием коллекционера, достал наполовину исписанную мелкими буковками, затёртую тетрадь, - на Б-13 жизни не обнаружено...
- Дома запишешь! – зло рявкнул Грегг, и, развернувшись, стремительно направился в сторону корабля.
Эпилог.
Вот так, снова ни с чем, уже в который раз, они умчались на Эстер, оставив после себя лишь маленькую вмятину на земле, да нерадивого астронавта, непонятно отчего сбросившегося в карьер... А, всё ж таки, жалко парня... ох, как жалко... Но, как бы то ни было, на Б-13 жизни не обнаружено. Правильно? Правильно. Ну, значит так и запишем.