ТРАКТОР

Когда трактор поле пашет –
Весело на душе!
Когда чарку нам подносят –
Весело на душе!
Е. Летов

Человек самой, что ни на есть добрейшей души и умелый работник Иван Канареечкин, известный на весь совхоз, ни сколько своим трудолюбием, сколько своей необычайной способностью работать на тракторе в совершенно пьяном виде, в очередной раз напился «вдрызг» во время починки своего железного коня вместе с автомехаником Маратом Лепниным.
Горючее, которым сутра заправили трактор, оказалось сверх всякой разумной меры разбавленным, от чего трактор, не успев толком завестись, начинал обиженно чихать и фыркать и, в конце концов, глох. Пришлось сливать содержимое бака и чистить карбюратор, чем заниматься в холодном гараже на трезвую голову, по разумению Ивана и Марата, было выше всяких человеческих сил. Когда карбюратор был очищен и установлен на место, Марат Лепнин отправился играть в домино с другими механиками, а Иван, почесав затылок и выругавшись, решил пойти греться в кочегарку. Кочегарка в совхозе Первомайский маленькая и отапливает лишь коровник и небольшое покосившееся от времени одноэтажное здание администрации совхоза.
- Как там твой трактор… Живой? – интересуется плотная и круглолицая женщина истопник.
- Трактор, трактор!.. Это одна срамота, а не трактор!
- Им уже сто лет в обед тракторам этим, а ведь ездят благодаря вам ещё кое-как, пашут хоть потихонечку, - попытается поддержать добрым словом угрюмого Ивана женщина истопник.
- Куда они денутся, пока мы живы! Сами живы, стало быть, и им подохнуть не дадим, нам без них нельзя! – заключает Иван
- Это верно, Вань… А ты чего это, уже поддатый что ли? – пристально всматривается в Ивана женщина истопник.
- Да ну тебя, Петровна, ты тоже черт знает, что такое, как ляпнешь!.. Устал как собака, а ты: поддатый какой-то! – пытается отвести от себя небеспочвенные подозрения Иван.
В кочегарку входит ещё один истопник – невысокий, но крепко сбитый дед Леонидыч, который работает здесь, как думают некоторые, всю свою сознательную жизнь, а то и с самого своего появления на этот свет.
- Петровна! – позвал Леонидыч. – Поддон вынать или рано ещё?
- Да можно уже и вынать, - отзывается Петровна, продолжая следить за Иваном Канареечкиным.
Леонидыч большими железными щипцами вынул поддон, не отцепляя щипцов, волоком оттащил его подальше от топки и, ловко перевернув, высыпал в кучу тлеющие угли, после чего вернул поддон на штатное место. Петровна, а чуть позже и подключившийся Леонидыч взялись закидывать в топку очередную партию топлива, а Иван, пододвинув деревянную скамейку поближе к месту, где Леонидыч только что опорожнил поддон, принялся разглядывать высыпанные тлеющие угли.
Угли шипели и тихонько, чуть слышно, потрескивали, пускали тоненькие струйки дыма, некоторые даже немного подпрыгивали. Иван с умиротворением крепко захмелевшего человека зачарованно наблюдал за ними. Казалось, что угли о чём-то разговаривают между собой, а Иван, дыша на них самогонным перегаром, грел озябшие руки и вдруг решил закурить. Воткнув между зубов сигарету и приметив уголёк, остывший с одной стороны, но ещё переливающийся огоньком с другой, он аккуратно взял его двумя пальцами и осторожно поднеся к рту с сигаретой прикурил. В момент, когда зажглась сигарета, уголёк тоже задымился и вспыхнул во весь свой рост и обжог Ивану пальцы.
- Ух, ты, чёрт чудной! – сердится Иван и роняет уголёк.
- Пшшш! – ехидно отзывается уголёк и прожигает Ивану на ватных штанах дырку.
Иван резко вскакивает, опрокидывая скамейку, бьёт себя ладонью по колену и скачет вокруг кучи углей. Перестав скакать, находит глазами лежащий на полу зловредный уголёк и с мстительным удовлетворением наступает на него носком кирзового рабочего ботинка украшенного прилипшими к шнуркам репьями. Уголёк захрустел под подошвой ботинка, испустил еле заметную струйку дыма и превратился в кучку чёрного порошка.
- Вот тебе, зззараза! – сквозь зубы шипит Иван, по драконьи выдыхая через нос табачный дым, - Будешь знать, как мне штаны и пальцы прожигать!
Успокоившись, Иван огляделся, Петровны и Леонидыча в кочегарке уже не было. Он опять сел на скамейку и вдруг почувствовал резкую боль в том месте, где согласно анатомии находится печень. Сидеть на скамейке Ивану сразу же наскучило, и он, прислонив руку к заболевшему месту, вышел из кочегарки на улицу где, носом к носу столкнулся с председателем.
- Чего там, прихватило что ли? – озаботился председатель.
- Да, что-то вступило ни с того ни с сего, - кряхтит в ответ Иван.
- С питьём тебе, значит, давно уже пора завязывать, и болеть тогда не будет! – журит Ивана председатель.
- Какое невыполнимое требование! – уже мысленно возмущается Иван. – Даже не требование, а самый настоящий ультиматум!
- Смотри, Иван. Завтра сутра ты на тракторе с Полянским и с Лепниным едете к железнодорожному мосту, под которым ручей, - продолжал председатель.
- Так это что же? Втроём на одном тракторе мы не доедем!
- Полянский с Маратом на машине доедут по дороге, а ты через поле прямо на тракторе бузуй и к мосту.
- Чего мы там делать-то будем втроём?
- Вот слушай! Там, под железнодорожным мостом, железный мостик через ручей своротило набекрень, так что теперь по нему не проехать, то есть ваша задача поставить его обратно, как было. Ты на тракторе, а Полянский с Лепниным там чего поддержать, трос подцепить, ну там сами разберётесь.
- Разберёмся! А кто же это мостик своротил?
- Небось, «металлисты» в пункт приёма металлолома уволочь хотели, или какой ни будь, дачник своим джипом спьяну протаранил. Это же ведь раньше, помню, люди на дачу работать ездили на электричках да на велосипедах, а теперь гляди что делается?
- Теперь – теперь в основном только что бы пить да всякими паскудствами заниматься на дачи и ездят! – продолжает мысль председателя Иван.
- Вот именно! Так что смотри, Иван, завтра там не напейтесь мне! – грозит председатель, ни на грамм не сомневаясь, что всё равно напьются, но порученное дело исполнят как надо.
Боль в области печени, меж тем, стала терпимой, а к вечеру почти стихла, но ночью, повернись Иван в кровати на правый бок, как его пронзала невыносимая резь.
Утром следующего дня, Иван, совсем забыв про больную печень, катил на тракторе сквозь заснеженное поле с музыкой, воспроизводимой MP3 магнитолой, и с мыслью о том, как бы поскорее опохмелиться. Музыку толком было не возможно разобрать из-за тракторного тарахтенья, тем не менее, создавался определённый звуковой фон, который Иван называл позитивно-музыкальным, и этот фон предвещал впереди много веселья. Иван Канареечкин не ошибся, потому как, приехав на условленное место, обнаружил Полянского и Марата, с нетерпением ожидавших его появления и явно чего-то замышлявших, хотя замысел их был уже известен Ивану наперёд, потому как мало отличался от его собственного. Иван заглушил трактор, от чего музыка стала отчётливо слышна в радиусе, примерно с километр, и принялся выгребать из карманов деньги, предполагаемые скинуть в «общак» на опохмелку. На троих получилась сумма, располагая которой можно было позволить пятилитровую бутыль пива. За пивом в город решили отправить Полянского, так как старенькая, но резвая и ухоженная «копейка» принадлежала именно ему. Полянский, уже было, собрался ехать, как не понятно чему вдруг удивившийся Марат указательным жестом простёр длань в сторону железнодорожной насыпи и произнёс:
- Ты глянь ко чего, мужики!
- Ух! От куда здесь такие в восемь утра! – дивится увиденному Иван.
По железнодорожной насыпи ковыляли две женщины в коротких полушубках и юбках, а на ногах их были надеты длинные, выше колена, сапоги. Обе женщины выглядели крайне уставшими, и состояние их можно было охарактеризовать не иначе как полупьяным. Они медленно брели по насыпи, потом останавливались, присаживались на рельсу, закуривали, а покурив, вставали и продолжали свой нелёгкий в таком состоянии путь дальше.
Полянский сел в «копейку», в шутку прозванную Lamborghini и тихонько тронулся. Поравнявшись с двумя женщинами, уже успевшими рассмотреть его Lamborghini с высокой насыпи и усердно размахивающими руками и что-то кричащими, остановился. Женщины, довольно быстро и ловко спустились с насыпи и запрыгнули в машину Полянского, а тот, что бы показаться эдаким хватом в обществе дам, лихо сорвался с места и вскоре исчез из виду по направлению в город.
- Чего это вы в такую рань по насыпи разгуливаете? – задает дамам несколько провокационный вопрос Полянский.
- Да, у козла одного на даче вчера отдыхали, - ни сколько не смутившись, чавкая жвачкой, отвечала одна из попутчиц, - а он нахрюкался так, что мы его утром добудиться не смогли, поэтому и пришлось пешком по шпалам!
- Подождали бы – пока проснётся.
- Хрен его знает, когда он теперь проснётся. Козлина тупорылая!
- Там туша одна на полтора центнера, ещё спросонья чего не то подумает, убьет ведь одним щелчком! – добавила вторая дама.
- Понятно! – выдохнул Полянский и остановился около первого попавшегося уже открывшегося в столь ранний час магазина.
- Спасибо что подвёз! – покидая машину, поблагодарили дамы, а одна из них протянула ему сторублёвку.
- Это уже лишнее, с женщин денег не беру! – протестует Полянский.
- Да ладно тебе, для хорошего мужика ни чего не жалко! – настаивает та же дама и оставляет купюру на освободившемся сидении.
Женщины, пошатываясь, отправились по своим делам, а Полянский по своим, прихватив с собой неожиданную сторублёвку, отправился в магазин. В винном отделе магазина, Полянский встретил своего давнего приятеля, с которым уже было толком и не вспомнить, когда и при каких обстоятельствах познакомился, скорее всего, знакомство это состоялось тоже спьяну, потому как приятель этот был тоже большим охотником до выпивки. То что, приятеля в магазин с утра пораньше принесло то же самое обстоятельство, вызванное похмельем, Полянский ни сколько не сомневался, да и внешность приятеля не говорила, а прямо таки вопила об этом. Одно только лицо, напоминавшее утро китайского пчеловода, засунувшего сдуру голову в улей, чего только стоило.
Приятель очень обрадовался встрече с Полянским, а узнав о цели посещения магазина, предложил похмелиться у него дома, на что получил решительный отказ, аргументированный положением «я за рулём» и «меня там ещё двое ждут». Однако Полянский разрешил проблему, предложив приятелю поехать вместе с ним, на что тот непременно согласился и выразил свой восторг тем, что приобрел ещё один пятилитровый жбан пива, а на сто рублей, любезно оставленные дамами Полянский купил несколько пакетиков жареного арахиса и селёдку.
Когда Полянский с товарищем вернулись на место дислокации трактористов, то оказалось, что металлический мостик через ручей стоял так, как ему и подобало. Марат и Иван, справившись с задачей вдвоём, теперь неуклюже пританцовывали возле трактора под музыку. Полянский познакомил их со своим товарищем, а потом все четверо занялись пивом. Пили без стаканов, прямо из пятилитровой бутыли, как мишка Вини Пух вкушает пчелиный мёд прямо из кадки, задрав кверху своё плюшевое рыло. Товарищ Полянского сразу же вызвал уважение и интерес у Марата с Иваном, и когда опустела первая бутыль пива, Иван даже, в знак дружбы, решил научить нового знакомого езде на тракторе. В тот момент, когда ученик уже вполне сносно ездил по полю, появившаяся на просёлочной дороге Audi, отклонившись от накатанного маршрута, ткнулась в сторону и зарылась в подтаявший снег. Из Audi вылез сверх меры упитанный молодой человек и направился к веселящейся посреди поля компании. Ещё находясь на довольно почтенном, расстоянии он закричал:
- Мужики! Это там ваш трактор ездит?
- Ну а чей же ещё. Чего застрял что ли? – отвечает Полянский, а его товарищ, видимо поняв, в чём дело, уже подъехал к месту происшествия и вылез из трактора.
- Помогите вытащить… а? Сегодня прямо с утра не день, а чёрти знамо что делается! – жалуется толстый водитель Audi.
- Не вопрос… сейчас достанем, - говорит Иван и запрыгивает в трактор, а Марат прилаживает трос.
Машину вытащили быстро, а водитель авто, вырванного из цепких объятий подтаявшего снега рассыпаясь благодарностями начал шарить по карманам, надеясь отыскать бумажник с целью подкрепить словесную признательность денежным вознаграждениям. Однако бумажника ему отыскать не удалось ни в карманах, ни в машине, правда, в бардачке нашлось примерно с десяток мятых сторублёвых банкнот, две из которых были пожалованы трактористам.
- Вот овцы драные! – немного подумав с нотками отчаяния в голосе произносит водитель Audi. Вот ведь бабы пошли!
- Чего ещё за бабы? – удивляется Марат.
- Да вчера двух кобыл к себе на дачу привёз, ну и там туда сюда, выпили, там, то да сё, сегодня просыпаюсь, а их уже нет. Я поначалу подумал, что и хрен на них, а теперь, видишь чего оказывается, они у меня бумажник спёрли. Марцифелки недоделанные!
- Ну и ну, - как бы выражая сочувствие, качает головой Полянский.
Когда Audi исчезла из вида, то решено было оставить второй жбан пива на завтра, а на две сотни купить пару портвейнов с закуски, но приятель Полянского вместе с Иваном запротестовали против такого предложения, и было решено взять вместо пары портвейнов литр водки.
Водку пили уже не в поле, а в кочегарке совхоза, и даже налили истопнику Леонидычу, уже было собравшемуся пойти домой, но по такому случаю решившему задержаться на работе и поставить на стол бутылку самогона. Банкет закончился к одиннадцати вечера. Машину Полянского загнали в один гараж с тракторами и оставили её там, дабы не пришло в голову её хозяину, сесть за руль и в пьяном виде сегодня поехать домой. Марат и Иван живут в посёлке рядом с совхозом, а Полянский с товарищем были вынуждены отправиться в город пешком по шпалам, как две дамы, повстречавшиеся на железнодорожной насыпи утром. Путь по той насыпи раза в два короче пути, который требовалось преодолеть по дороге, и все местные это прекрасно знают, да и Полянскому это было далеко не впервой. Вероятность быть сбитым поездом была не очень велика, если ты конечно в состоянии идти, потому как машинисты поездов, прекрасно знавшие этот участок железной дороги, как оживлённую тропу, приближаясь к нему, уже заранее бешено гудят своими гудками. Собственно и по шпалам ни кто не ходит, наверху насыпи, на полутораметровом расстоянии от рельсов протоптана довольно опрятная дорожка, на которой в любое время суток можно повстречать праздно шатающегося, зачастую даже пьяного пешехода или трезвого велосипедиста, иногда какого ни будь дедушку с мешком или бабушку с тачкой.
Утром нового трудового дня Иван и Марат ни как не могли приступить к работе, по той причине, что все их мысли были заняты автомобилем задерживающегося Полянского. «Копейка» была цела и невредима, однако то, что лежало в её багажнике (это непочатая пятилитровая бутыль пива) не выходило у них из головы, и так ходили бы Марат и Иван кругами вокруг машины, пробовали бы открывать багажник, сплёвывали бы себе под ноги с досады, но неожиданно на пороге гаража появился Полянский. Полянскому обрадовались как избавителю. Пили до самого вечера втроём: Марат, Полянский и Иван, который опять ночью страдал от боли в печени, и теперь совсем забывший о своём недуге. На следующее утро Иван обнаружил, что глаза его сделались жёлтыми, а боль в правом боку стала совершенно невыносимой, потому, вместо работы он оказался на больничной койке.
После недельного лежания в больнице, Иван понял, что дела его обстоят совсем плохо. О таком положении дел свидетельствовало и его самочувствие, и как лимон жёлтая кожа, и безнадёжные вздохи лечащего врача. Иван частенько стал впадать в забытье и слышать разные голоса, один из которых ему был уже знаком.
- Ну что, выпить-то, небось, хочется тебе, Ваня? – спросил приятный и вместе с тем подчёркнуто лукавый голос и тут же злорадно рассмеялся.
- Тьфу ты! – дёрнулось в мыслях у Ивана.
Голос этот Ивану был знаком уже давно. Он частенько нашёптывал ему в левое ушко, что ни будь эдакое: Выпей, Ваня – веселее, да и сподручнее будет! Если по немного, то и каждый день можно, да и лишнего можно раз другой себе позволить! Как же не выпить-то, Ваня, коли тебе предлагают? Выпей, Ваня, выпей, не томи душу, один раз ведь живёшь! Сегодня нельзя не выпить!
Теперь только и стало понятно Ивану, кому принадлежит этот голос, ему сделалось не по себе, он захотел вскочить с койки и о чём-то очень страшном предупредить Марата с Полянским, да и ещё много кого – однако не смог.
Уже к вечеру, жена и заплаканная дочка Ивана получили в больнице справку, где причиной смерти значился цирроз печени, а в совхозе по этому поводу были устроены поминки, только спиртного там не было. Поминали только киселём да блинами, а на могилу Ивану ставили вместо водки стакан молока с ломтиком ржаного хлеба, того самого, что рождался на поле, которое Иван пахал своим трактором при жизни.
Трактор, теперь лишившись своего хозяина, стоит в углу гаража и всё время ждёт когда придёт Иван, заботливо осмотрит его, сменит отработанное масло на свежее, покопается внутри двигателя, протрёт фары и окна, потом залезет в кабину, заведёт его и поедет в поле. Включит на всю катушку музыку и, подпевая в такт, начнёт свою работу. В такие моменты трактор и Иван делались единым и целым, чувствовали и понимали друг друга наперёд любого манёвра. Теперь же остался он совсем один и погрузился в небывалую тоску. Другие трактористы пробовали работать на нём, но трактор ни кого кроме Ивана не признавал, и заводиться отказывался напрочь, потому вскоре и начали снимать с него запчасти для починки других тракторов. Первым делом сняли МР3 магнитолу, потом кто-то выкрутил свечи зажигания, сняли ременную передачу, даже лампочки из фар, и те повыкручивали, одним словом поснимали всё, что только можно было снять. Так и стоит трактор пригорюнившись в самом дальнем углу гаража на спущенных колёсах и всё ждёт Ивана. Ведь когда Иван придёт, то обязательно поставит всё на место, непременно всё починит, и он будет даже лучше, чем новенький! Но ни кто чинить его уже не брался, а вместо того кто-то вытащил удобную сидёлку из кабины, закопченная гарью выхлопная труба накренилась в бок, краска местами потрескалась и отлетела, и корпус в тех местах начал покрываться ржавчиной. Казалось, что трактор тоже мёртв, только фары без лампочек угрюмо и тоскливо смотрели в каменную стену и сделались толи оттого, что их уже давно ни кто не протирает, толи ещё по какой причине не прозрачными, а жёлтыми, точно такими же, какими были глаза у Ивана в больнице перед самой смертью.