Читатель, естественно, может, задастся вопросом: откуда у директора трамвайного депо, зарплата которого отнюдь не очень то и большая, находятся такие средства, чтобы, без особого ущерба для его здоровья и семейного бюджета, стать альтруистом и заниматься благодетельностью в таких масштабах? Да он и сам, толком еще во всем не разобрался.
Однажды ему позвонили на работу, молодой женский голос, справившись о здоровье уважаемого Бейзера, предложил ему встретиться, и ни с кем-либо, а именно, с обладателем этого загадочного голоса. Поначалу Карим Сабирович подумал, что это очередной розыгрыш его многочисленных знакомых и любовниц, но дело оказалось много серьезнее, нежели предполагал директор депо.
После вялого отнекивания, он все же на встречу согласился. На сквере, куда директор пришел в назначенное время, его дожидалась миловидная женщина, медленно, но верно подходившая к бальзаковскому возрасту. Та, при встрече, без обиняков предложила ему зайти в какое-либо кафе, где они смогли бы спокойно, не привлекая внимания любопытных глаз, поговорить кое о чем. Тогда Карим Сабирович, неизменяя своей привычке, разговаривать с хорошенькими женщинами в ресторане, сделал ей встречное предложение – отобедать в ресторане.
- Не нужно никакого ресторана, - протестовала женщина, - разговор серьезный, а лишних глаз и ушей мне не надо. Они уселись за столик летнего кафе, заказали две порции пломбира, бутылку лимонада и две булочки.
- Одни влиятельные люди, имен которых, естественно, называть не буду, предлагают вам сотрудничество, - начала говорить незнакомка. - Они вас знают как честного и порядочного человека. А от вас им требуется только честность и порядочность. Вознаграждения за эти качества будут вполне приличными, даже очень приличными.
- А что я должен буду в дальнейшем делать, с помощью своих, как вы изволили выразиться, честностью и порядочностью? Что надо такое сотворить, чтобы иметь, согласно ваших же слов, приличное вознаграждение? – спросил, в недоумении, Бейзер.
- Во всяком случае, таскать кирпичи вам не поручат, и воду возить тоже, - съехидничала мадам, - но прежде, чем ввести вас в курс дела, я должна понять – согласны вы на сотрудничество или нет.
- Как я могу согласиться на сотрудничество, не имея ни малейшего понятия о роде моей дальнейшей деятельности, в качестве честного и порядочного болвана. Согласитесь – это попахивает, по меньшей мере, кретинизмом?
- Вы абсолютно правы, но я тоже не имею полномочий открыть суть предложений, не получив от вас принципиального согласия на сотрудничество.
- Хорошо, в принципе я согласен, но только никакого криминала я не приемлю.
- Я знаю, меня предупредили. Поэтому уверяю вас, что никакого криминала в вашей будущей деятельности нет. Те поручения, что вам доверят выполнять, не носят криминального характера, они, скорее из области фантастики.
- За фантастику сейчас много не дают, - попытался было шутить Бейзер. Но более чем серьезный взгляд собеседницы, остановил его, - согласитесь - странно все это. Я все еще думаю, что стал жертвой хорошо продуманного, и еще лучше исполненного розыгрыша. Простите меня, но мне нужно немного подумать и взвесить.
- Да, конечно, подумайте – у нас с вами весь вечер впереди, я лично никуда не тороплюсь.
- Я тоже свободен сегодня. Тогда, может быть, сходим в кино?
- Можно и в кино, можно и вино, - в рифму соглашалась женщина, - но только после решения нашего вопроса.
- Ну, раз нет никакого криминала, давайте перейдем к конкретике, только еще раз говорю: никого убивать я не буду, воровать секретные государственные бумаги, тоже не буду. А в честности могу поклясться на крови.
- Никаких клятв от вас не потребуется, достаточно честного слова, что все услышанное вами, не станет со временем достоянием чьих- то ушей.
- В таком случае я даю вам свое честное слово, - сказал Карим Сабирович, и сказал не просто так, а с некоторой волнующей душу торжественностью.
- Итак, связь будет односторонняя, - понизив голос до шепота, продолжила незнакомка, - вам будут звонить от моего имени и сообщать, что вам надлежит делать. Да, кстати говоря, меня зовут Изабелла Викторовна, по понятным причинам это не настоящее имя. Настоящее вам знать не нужно, так как мы видимся в последний раз.
- Как в последний раз? – с непритворным сожалением спросил Бейзер, - а как же вино и кино? Я подумал, что мы продолжим сегодня наше знакомство, ведь вы так очаровательны.
- Ну, ну, Карим Сабирович, вам ли вздыхать по дамам? - у вас, по моим сведениям, достаточно объектов для вашего мужского энтузиазма.
- Ну, все-то вы знаете, милая дама, - с легким бахвальством в голосе, мурлыкал Бейзер, - ну, прямо как в старомодных пикантных романах, где прекрасная незнакомка все знает о своем собеседнике. Нужно не знать, а испытать весь трепет и всю ласку, рожденную в сердце страстного мужчины, - продолжал кокетничать Бейзер.
- Может быть, по истечении некоторого времени, нам с вами и представится возможность продолжить начатую вами лирическую тему, но сейчас на это время вышло. Слушайте меня внимательно. И она с долготерпением, столь несвойственным женщинам, стала излагать непонятливому Бейзеру инструкцию, где в мелочах было описано все то, чем ему необходимо будет заняться после этой встречи. Наконец все точки над «i» были поставлены. Убедившись, что Карим Сабирович понял все, женщина встала из-за стола и, не прощаясь, ушла.
Вернувшись после таинственной встречи, домой, директор депо, еще некоторое время не мог успокоиться, мысленно возвращаясь к разговору с милой Изабеллой Викторовной. Сказать, что его мучили всякие там сомнения – это значит, ничего не сказать. Он пребывал в трансе:
- Куда я влез, и зачем мне это все надо? Но, если посмотреть на это с другой стороны – риск минимальный, можно сказать – нулевой, а деньги, по моим меркам – огромные. Да, и что сейчас об этом думать – дело сделано. Надо работать и не думать ни о чем плохом. Тем людям нет никакого резона подставлять меня. Наоборот, если верить той бабе, они будут даже охранять и меня, и мою семью. Так, что успокойся, дорогой Каримчик, иди на кухню, и пока жены нет на кухне, выпей-ка ты водки и иди и ложись спать. Есть и другой вариант - можно дождаться, пока гестапо, в лице жены само не уляжется, и не заснет, а потом уже спокойно принять водки. Трезвый, пока еще, разум директора более склонялся ко второму варианту выпивки.
Через две недели, как и оговорено с переговорщиком в образе милой женщины, ему на работу позвонили. Представились знакомыми Изабеллы Викторовны и просили в семь часов вечера быть дома – должен был подойти некий Соломон и передать посылку. Ровно в семь часов в дверь Бейзера постучались. Не позвонили как обычно, а постучались. Открыв дверь, Карим Сабирович увидел стоящего на пороге грязно одетого, чем-то пахнущего, здорового небритого верзилу. Не произнося ни слова, тот протянул ему большой брезентовый рюкзак, и тут же сбежал по лестнице вниз. С этим рюкзаком Бейзер прошел к себе в кабинет. Закрывшись на ключ, он высыпал содержимое рюкзака на пол. На ковре, покрывавшем пол кабинета, оказалась куча денег в банковских упаковках. Карим Сабирович пересчитал их, затем аккуратно сложил пачки в ящик стола и закрыл этот ящик на ключ. Ключ он спрятал под ковром.
На следующий день он, сказавшись больным, пошел к жене в поликлинику, и та открыла ему бюллетень на целую неделю. Затем Карим Сабирович позвонил на работу и, передав через секретаршу, все необходимые распоряжения для подчиненных, вышел из дома. Поймав такси, он направился за город. Остановилась машина в небольшом поселке, примыкавшем к черте города. Там Бейзер, расплатившись за такси, направился в центр поселка.
- Здравствуйте, вы случайно не подскажете мне, кто у вас в поселке продает дом? – спросил он у первой повстречавшейся ему женщины. Та. Смущенно опустив глаза, та ответила на приветствие незнакомого мужчины и посоветовала ему обратиться по этому вопросу в местную милицию, или поспрашивать у людей – завсегдатаев ближайшей чайханы.
- Для полного счастья мне не хватает только местной милиции, - подумал директор, и направился в чайхану.
- Ассаляму алекум, - приветствовал посетителей чайханы Бейзер, - да прибудет с вами милость Аллаха. Те с любопытством, присущим ранним любителям чаепития, уставились на незнакомца.
- Ваалейкуму ассалям, - хором ответили на приветствие завсегдатаи.
- Мархамат, проходите, устраивайтесь удобнее, будьте как дома, предлагал чайханщик. - Какими судьбами, уважаемый, оказались у нас, каким благословенным ветром занесло к нам столь почтенного человека?
- Мне, пожалуйста, зеленый чай, одну лепешку и немного парварды, если можно.
- Можно, можно, конечно можно, - засуетился, замешкавшийся было чайханщик. После того как Бейзер напился чая, съел как положено пол лепешки, он жестом подозвал к себе чайханщика, и наклонившись к нему, заговорническим тоном спросил?
- А скажите, уважаемый, не продает ли кто свой дом в вашем поселке, я хотел бы приобрести его для приезжающего из-за границы моего брата. У него там закончилась командировка, и он просил меня подыскать ему дом, но не в городе, а где-то рядом. Сказал это Бейзер в полголоса, но чуткий до новостей слух присутствующих впитал произнесенную незнакомцем информацию, как впитывает сухая губка маленькую лужицу, все до последней капли.
А слово «заграница» произвело в чайхане эффект разорвавшейся бомбы: завсегдатаи вместе с чайханщиком повставали со своих мест и вытянулись во фрунт – как так? - в нашем поселке будет жить человек, который побывал за границей. Значит он там пил кока-колу, смотрел порнографические фильмы, посещал стриптиз, играл в рулетку, да мало ли, что он мог делать в этой самой загранице. Наверняка, он видел Софи Лорен и ручкался с Фернанделем и даже с самим Ален Делоном. Вот это да! Такая перспектива не укладывалась в головах присутствующих. Они все собрались возле Карима Сабировича, и наперебой стали давать советы у кого непременно нужно купить дом.
- Вам надо посмотреть дом нашего аксакала Мамашарифака. Не дом, а дворец: шестнадцать комнат, огромный двор, через который протекает даже не арык, а целая река, яблоневый сад, шестнадцать баранов, одна корова и две собаки – казахские овчарки, потомок одной из них в собачьих боях часто выходит победителем. Ах, если бы незнакомец знал, какие у него внучки – все как на подбор красавицы, все трудолюбивые, и все как одна, в настоящий момент, незамужние.
А может быть незнакомцу более подойдет дом нашего Турсунбайаки – он правда несколько меньше, ранее предложенного дома, зато во дворе имеется хаус, а над хаусом деревянный айван, на котором может уместиться сто человек, чтобы в прохладе вкусить плова и выпить чаю. Да и внучки его не уступят в красоте внучкам уважаемого Мамашарифаки, и тоже пока – все незамужние. Еще в течение часа, Карим Сабирович терпеливо прослушивал всевозможные варианты покупки дома для родного брата. Советы непременно содержали перечисления: количества комнат, наличия во дворах арыков и хаусов, наличие всевозможной скотины и собак, даже наличие павлинов и перепелок, не говоря уже о проживающих в этих домах незамужних молодицах. Выказывая уважение посетителям чайханы за деятельное участие в его проблеме, Бейзер, безучастно слушал их советы и наставления, но когда публика в запале полемики, захотела присоединить к чайханскому действу еще и женщин, то Карим, поняв, что ему не выбраться отсюда до вечера, встал и громко произнес:
- Мой дорогой брат, живущий сейчас заграницей, желал бы приобрести в вашем поселке один небольшой уютный домик без баранов и козлов, с двумя деревьями – одно дерево хурма, другое айва. Еще, чтобы в одной из комнат непременно был сандал, для ублажения экзотикой гостей из Мадагаскара и Мозамбика, а так же с островов Карибского бассейна. И если, такого дома, отвечающего всем требованиям моего любимого брата у вас не нашлось, то к моему великому сожалению, я вынужден покинуть вашу гостеприимную чайхану и ваш лучезарный поселок. А вам всем большой рахмат и мои наилучшие пожелания, всех вам благ. С этими словами, не переставая кланяться, он вышел на улицу и, не задерживаясь на ней, быстрым шагом двинул в сторону трассы, соединявшей город с этим поселком.
- Хватит с меня моей дурости. Хорошо, что не побили, за то, что не купил дом у Мамашарифаки. Возьму газету и там найду необходимый для дела дом, - решил Карим Сабирович. И правильно решил: через несколько дней в тенистом поселке, не там, где он пил в чайхане чай и слушал советы доброжелателей, а совсем другом, им был приобретен, без всякой помпы и советов, небольшой, но аккуратный домишко. Во вновь приобретенном доме, сразу же после его покупки и оформления всех необходимых документов, начались переделочные работы. После небольшой переделки части строения, Бейзер рассчитывался с рабочими, и нанимал других – того требовала инструкция полученная им от Изабеллы Викторовны. Двор приобретенного дома был большим и неухоженным, и это обстоятельство вполне устраивало Бейзера. Глинобитное ограждение вокруг двора снесли вновь замененные строители, и на его месте был воздвигнут капитальный высокий кирпичный забор. Такого забора в поселке не было ни у кого.
- Мой брат с детства страдает манией преследования, и не может жить в доме, где нет забора, или если забор низкий – оправдывался Карим перед соседями и другими сельчанами, удивленными возведенным им эпохальным защитным строением.
- У нас в поселке воров никогда не было, зачем эта китайская стена? – удивлялся народ, но узнав о душевной немощи брата, такого уважаемого человека, как Карим Сабирович, который к этому времени успел сделать для будущих односельчан два хороших плова, сочувственно повертев пальцем у виска, прекратил задавать нелепые вопросы.
После того как основные строительные работы были завершены, Бейзер вместе со своим родственником – Исмаилом Амвросьевичем, ночью стараясь не шуметь, рыли глубокую яму. Землю из ямы выбрасывали во двор и рассыпали ее равномерным слоем по территории двора. Неустанная работа двух старателей продолжалась до самой осени. Результатами трудов родственников явилась глубокая, обложенная кирпичом и отштукатуренная, напоминавшая древний зиндан, яма. Дно ямы они заделали бетонной смесью из песка и цемента высшей марки.
Из ямы в сторону севера, трудолюбивой парой, был выкопан тоннель, правда, не в рост человека, но если встать на четвереньки, то по нему можно было довольно таки комфортно доползти до его конца. В конце тоннеля была образованна ниша, где человек, рискнувший туда добраться, мог встать во весь рост, и даже без особых трудов открыть замурованный в стене сейф. Если, конечно же, у него был ключ от него. Все подземное сооружение строилось по законам и правилам проходческой науки - штольня имела все необходимые распорки и крепления, дабы человек в самый ответственный момент доставания или вкладывания денежных средств в подземный банк, не был раздавлен земляной массой как простой таракан под ногой пьяного повара, или сердитой хозяйки кухни.
Как уже отмечалось выше проходческими и строительными работами занимались всего два человека, для которых особой трудностью во всей шахтной катавасии оказался процесс затаскивания и установки сейфа на положенное ему место. Развернуться в этой крысиной норе было трудно даже одному человеку. Как был протащен и установлен сейф до сих пор остается большим секретом, даже для близких людей строительной двоицы. По всему подземному маршруту подпольных банкиров было проведена электрическая проводка с лампочками. Но о вентиляции, столь необходимой в этих условиях, речи быть не могло – она могла выдать само тайное сооружение. Поэтому злоумышленника, проникшего в подземный банк без соответствующего для подводного плавания оборудования, ждала неминуемая смерть от отсутствия кислорода. Он задохнулся бы там как мышь под стеклянной банкой.
Все было готово к приему денежных купюр. И те начали незамедлительно поступать, так, что вскоре в сейфе не оказалось места. Он был забит до отказа.
Карим Сабирович, как ему было предписано инструкциями от Изабеллы Викторовны, сначала работал один, но столкнувшись с реалиями жизни, понял, что ему одному эту лямку не потянуть. Тогда он привлек к своему творчеству, в качестве помощника, Гяльпотамсарухзаде. Правда, не раскрывая перед ним всю свою страшную тайну. Отдавая должное Исмаилу Амвросьевичу, можно было констатировать, что он ничего не спрашивал у Бейзера. Он просто выполнял то, что говорил ему его родственник и благодетель. Труды Исмаила Амвросьевича оплачивались Бейзером с великой щедростью. Исмаил был, как и обещал ему Карим Сабирович, оформлен смотрителем трамвайных линий в депо, значит, находился на, вполне легальном положении. И в глазах фискальных органов пребывал чистым, ничем не запятнанным бывшим зэком.
Не жизнь, а малина: осматривать трамвайные линии он не ходил, так как до конца не понимал, что в них надо осматривать. Жена его тоже вскоре пристроилась в поликлинике медицинской сестрой, в той самой поликлинике, где работала сестра ее мужа. Еще во время строительных работ на вновь приобретенном Бейзером доме, они договорились съездить в колонию на свидание с Хвичо и Лариком, передать им денег и продуктов. Во время посещения друзей Исмаила Амвросьевича, Бейзер попросил того подождать его на скамейке возле дизельной, где работал Саид, а сам пошел разыскивать Старика. Он нашел его в каптерке – тот сидел на лавке и попивал чаек. Поговорив с ним минут десять, он вернулся к Гяльпотамсарухзаде. И они на служебной машине директора трамвайного депо поехали домой. Через день Бейзеру позвонил неизвестный и спросил, что ответил Старик, вернее какое он произнес слово – «да» или «нет». На что директор ответил:
- Старик сказал «нет». На другом конце провода тут же положили трубку. Что такое «да» и что такое «нет» Бейзер не знал, и откровенно говоря, знать не хотел. Он сделал свое дело, выполнил порученное ему задание, совесть его чиста, а все остальное его не касалось и, слава Богу.
Хранение денег в подземном сейфе, передача их необходимым людям оказались делом довольно таки хлопотным и физически трудным. Особенно в части доставания их из хранилища. Не менее хлопотно было, и доставлять до сейфа наполненный купюрами рюкзак. Поэтому эти операции он проводил совместно с Исмаилом Амвросьевичем. Но однажды случилось так, что срочно нужно было взять из хранилища определенную сумму и доставить ее в назначенное хозяевами денег, место. Гяльпотамсарухзаде рядом не оказалось – он был отправлен директором по каким-то делам. Бейзеру пришлось без страховки идти в подвал за деньгами. Он слез в яму с рюкзаком, благополучно дополз с ним до цели, наполнил его купюрами, крепко перевязал горловину и на четвереньках, задом наперед, таща за собой рюкзак, двинулся в обратный путь.
Сначала все шло довольно таки хорошо. Но вот на середине пути рюкзак, видимо зацепившись лямками за крепления стоек тоннеля, застрял. Никакими усилиями Бейзер не мог сдвинуть его ни в ту, ни в другую сторону. Поднатужившись, директор депо попытался было протолкнуть рюкзак вперед, что бы освободить его от пут, и продолжить свой тоннельный путь на волю, на воздух. Не тут - то было. Тогда Карим Сабирович решил действовать иначе – он уперся ногами, а вернее стопами ног в стойки поддерживающие перекрытие тоннеля, и при очередном усилии протолкнуть застрявший рюкзак вперед. Но тут стопа правой ноги предательски провалилась в промежуток между стойкой и стеной тоннеля. Нога провалилась по самую щиколотку, и в более свободном пространстве за стойкой выпрямилась, и теперь не давала возможности хранителю сокровищ, вытащить ее назад. Бейзер оказался в капкане – он не мог протолкнуть рюкзак и тот подпирал его спереди, сзади застряла нога. Он несколько раз попытался было вывернуться, разворачивая свое тело вокруг собственной оси, но резкая боль в ноге всякий раз останавливала это безумное решение. То же самое произошло и при попытке силой выдернуть застрявшую ногу. Положение оказалось безвыходным. Ко всем прелестям его положения, начала сказываться нехватка кислорода, усугубляемая выпуском ветров из организма страдальца. С каждой секундой страх все сильнее и сильнее сжимал разум и сердце несчастного Бейзера.
- Подохну здесь в этой проклятой мышеловке, да еще в такой неблагопристойной позе, - мелькнула скорбная мысль, - нельзя было идти без Исмаила. Где он сейчас?
Из повествования выше читатель, знает, что директор был любимцем Фортуны. Не отказала ему в милости она и сейчас. Спасительный голос Гяльпотамсарухзаде прозвучал с небес:
- Карим Сабирович, ты еще здесь? Тогда я не буду тебе мешать, а съезжу пока на часик другой в депо – там осталось доделать кое-какие дела. Потом, если тебе я нужен, приеду сюда, хорошо?
- Стой, - в отчаянии заорал Бейзер, - спускайся вниз, помоги мне.
- Хорошо, через часик приеду, - отвечал сверху, ничего не разобравший в оре шефа, Исмаил. Чувствуя, что последняя надежда на спасение может сейчас раствориться в суете мира, обезумевший от страха Карим Сабирович, насколько позволяло его положение, набрал в легкие воздуху и, завизжал как недорезанная свинья. Отошедший было от ямы Исмаил Амвросьевич остановился, пораженный непонятным визгливым шумом, раздававшийся оттуда.
- Что-то там не так, - подумал смотритель трамвайных линий, - Карим Сабирович никогда не издавал таких пронзительных звуков, и вообще, почему его так долго нет? Надо бы нырнуть в яму.
Исмаил быстренько спустился по лестнице вниз. Открывшаяся взору смотрителя картина, сначала несколько развеселила его, но вникнув в суть положения, он понял, что дело пахнет керосином и здесь далеко не до смеха. Неразумная веселость вмомент сошла с лица Исмаила.
- В чем дело, Карим Сабирович, что произошло? – банально вопрошал родственник. Тот, придя в себя от радости, что Исмаил вернулся, вкратце описал сложившуюся ситуацию:
- Нога застряла, помоги вытащить ее. Правая, видишь?
- Сей момент, дорогой Каримчик, чуток потерпи - и, встав на четвереньки тот бодро начал разворачивать ступню родственника. Но столкнувшись с проблемой вплотную, его бодрость в момент растаяла, так как вытолкнуть застрявшую стопу с первой попытки не получилось. Исмаил изменил тактику и стал выворачивать стопу и одновременно проталкивать ее вперед. Для этого он уперся лбом в директорскую в задницу, которая от натуги ее владельца, звонкими хлопками выпускала хранившийся в кишечнике метан. Задыхаясь от тщетных трудов и газа, Исмаил Амвросьевич взмолился:
- Не тужься, Карим Сабирович, что ты такое съел? Глаза режет, дышать не возможно. Потерпи немного и не перди мне в морду, а то сдохну сейчас я, и тебе помочь не смогу. Потерпи, дорогой. После немалых мытарств, нога все же была возвращена хозяину. Исмаил схватился за обе ноги полуживого Бейзера и вытащил того на свет Божий. Отдышавшись на бетонном дне ямы, родственники, оставив на время рюкзак в тоннеле, поползли наверх. Некоторое время, удобно расположившись в мягких креслах, они упивались свободой, но пережитое в тоннеле возвращало их грешных на землю. Освобожденный из плена, Карим Сабирович, не выдерживая мук воспоминаний тоннельного приключения, наплевав на свою язву, вытащил из холодильника непочатую бутылку водки, а с нею колбасу и салаты, и пригласил своего избавителя к столику.
- Вот видишь, Исмаилжан, как все устроено на земле – В прошлом я как умел, помогал тебе, а сейчас ты мне жизнь спас. Благодарю тебя, дорогой, и очень рад, что в тебе я не ошибся.
- Всем нам надо благодарить Всевышнего. Ведь я вначале тебя не понял, и хотел было уйти, но Его всерешающая рука тормознула меня, и я вернулся к яме. Любит тебя Творец, Карим Сабирович, надо бы по такому случаю барана зарезать. Как ты смотришь на такое предложение?
- Вай, Исмаил, как я могу смотреть на свое спасение? Очень даже положительно, давай к пятнице все приготовим для жертвоприношения: барана зарежем, шашлыки приготовим, самсу сделаем, все по полной программе выполним. Вот ты этим и займись вплотную – инициатива наказуема, - пытался шутить Бейзер.
- От такого наказания грех отказываться, но как там, на работе на меня посмотрят, скажут - опять загулял. Пьянствует, скажут.
- Что без тебя рельсы украдут что ли? Ты не забывай, дорогой Исмаил, кто там начальник. Я скажу диспетчеру, что отправил тебя на очень важное задание. Понял, спаситель? Готовься к жертвоприношению спокойно, а я обо всем на работе подсуечусь. А сейчас давай по рюмашке вмажем, и хорошенько закусим. А потом еще раз вмажем, и поговорим о футболе. С таким распорядком сегодняшнего дня ты согласен? А если согласен, то поднимем рюмки за тебя, мой дорогой Исмаильчик. Они опустошили рюмки, потом перешли на бокалы. После того как на полу стали кататься три пустые бутылки водки, родственники легли спать и спали они сладко и безмятежно.
Во времена безмятежного сна наших героев, в колонии усиленного режима, где достойно отбывали срока наказаний Ларик, Бюльбюлеридзе, Ильяс и Висеров, происходили интересные события – в зону стали поступать военнослужащие из Афганистана, где наши парни, выполняя свой интернациональный долг, складывали на алтарь победы свои ни в чем неповинные головы. То ли набедокурив на полях сражений, то ли своровав военное имущество в тылу, солдаты, сержанты, старшины стали пополнять ряды осужденных в колонии, где выпускались бомбы и сидели знакомые читателю люди. Приходили в зону вояки не сказать, что дружною толпой, совсем нет. Но поступление их было довольно таки стабильным.
Вначале приходили солдаты, потом пошли сержанты и старшины, а за тем уже стал поступать и офицерский состав: лейтенанты, капитаны, за ними потом пришли два майора. После майоров в зону доставили двух подполковников. Один из них, имея детский срок в четыре года, постоянно писал жалобы в различные судебные инстанции, которые после пересмотра его дела, считали своим патриотическим долгом добавлять к сроку его наказания по два года.
Так после первой жалобы у него срок возрос с четырех лет до шести годков отсидки. После второго пересмотра дела подполковника, срок его наказания вырос до восьми лет. Он на время, по совету друзей офицеров, несколько унял свой эпистолярный зуд. Но со временем, душа незаслуженно обиженного офицера, после некоторого затишья, вновь взбунтовалась, и он снова взялся за шариковую ручку, и накатал жалобу в самую высокую судебную инстанцию.
Служители Фемиды, не смотря на различия в рангах, оставались верны традиции по отношению к ершистому подполковнику, и ничтоже сумнявшись, подняли планку его наказания до круглой цифры – десять.
После этого, или скорее всего, из-за этого, слегка чокнутый офицер окончательно успокоился и, записавшись в актив колонии, возглавил там певческую группу, торжественно называемую хором. Во главе с подполковником хор разучил песню советского композитора, где имелись такие слова:
« спой нам песню перепелка, перепелочка. Раз иголка, два иголка – будет елочка». Вот с этой песней на заочном смотре колонийских хоров, он вместе с другими солистами хора, занял почетное второе место. За что подполковник был поощрен администрацией колонии дополнительным свиданием с женой, которая к нему не приехала, так как была с ним в разводе. Когда в зону доставили первого полковника, у нашего Ильяса в сердце зародилась надежда – увидеть в своей жизни, живого, пусть и осужденного, но все же генерала.
- Неужели и генерала посадят, неужели увидим его вживую? – с этими словами он носился по промзоне от одного знакомого к другому.
- А тебе какого генерала увидеть здесь охота – генерал-майора, генерал-лейтенанта, или тебе генерала армии подавай, а Ильясик? – дружески обняв того за плечи, допытывался любопытный Митрич.
- Да я, Митрич, на самого захудалого согласен, лишь бы генерал был. Неужели не дождусь, неужели на колонку раньше уйду, чем сюда генерала притащат, - сокрушался Ильяс.
- Да будет тебе генерал, только не расстраивайся – война не скоро закончится, - старался успокоить возбужденного Ильяса шахтер.
- Попомни мои слова, Точкин его в ОГМ возьмет, под твое начало поставит. И будешь ты генералом командовать.
- Если такое произойдет, - чуть не плача от счастья заговорил Ильяс, - то поверь мне, старина – в долгу не останусь, век за тебя молиться буду. Ох, только бы успеть, хотя бы немного, покомандовать генералом. Такое счастье в жизни человека бывает только один раз. А уж после такого события, можно спокойно и умиреть – ведь жизнь прожита не зря. А ведь ты прав, старик - Михаил Аркадьевич, дай Бог ему здоровья, укатает хозяина, чтобы тот генерала к нам для исправления прислал. Вот тогда и поработаем, ура!
В хорошем настроении Ильяс помчался в кабинет главного механика. Тот сидел за столом и рассматривал какие-то чертежи.
- О, как хорошо, что ты пришел, Ильясик, здесь чертежи из технического отдела пришли, для монтажа двухсот пятидесяти тонного пресса. Во втором цехе устанавливать будем. Давай, садись рядом – рассмотрим, разберемся.
- Михаил Аркадьевич, дорогой ты наш шеф, - присаживаясь за стол начальника, - заворковал Ильяс, - здесь вот такое дело, конечно же, и с чертежами разберемся, и фундаменты выкопаем. Разметки на себя лично возьму, так что все будет в полном ажуре. И за заливку фундамента отвечу. Сказал – сделал, я слов не ветер не бросаю. У меня к тебе, дорогой ты наш, одно дельце имеется, и безотлагательное дельце. Уважь, Михаил Аркадьевич, не откажи в просьбе.
- Опять копченую колбасу тащить, что ли? Так ты же ту, которую я тебе недавно занес, не слопал еще. Куда тебе столько? – перебил дифирамбы зэка главный механик.
- Да причем здесь копченая колбаса, шеф? Сдалась она тебе. Колбаса на своем месте, сейчас разговор не о колбасе и вообще не пище. Речь идет о духовном деле, не материальном. Дело в том, что со дня на день в зону придет этап. И, по всей видимости, если верить слухам, этим самым этапом придет в зону генерал. Какой генерал неизвестно, и это, в конечном счете, не столь важно. А важно вот, что: необходимо любыми средствами доставить этого генерала на работу в ОГМ. Ты уж поднатужься, Михаил Аркадьевич, уговори хозяина, чтобы того генерала под мое начало поставить, так сказать для профилактического воспитания, для привлечения его к слесарным наукам. Хорошо?
Как заметил читатель, обращение зэка к начальнику было на «ты». Метаморфоза в отношениях главного механиком с Ильясом произошла совсем недавно, и вот по какой причине: как-то между ними завязался спор. И он возник в присутствии большого скопления народа, и касался этот спор науки и искусства. Выиграл его, естественно, Ильяс. А на кону стояло: со стороны Ильяса - обещание выполнить все монтажные работы связанные с установкой двухсот пятидесяти тонного пресса, в независимости от продолжительности всего процесса установки, а со стороны механика – разрешение Ильясу обращаться к нему на «ты». Оговорены были и щекотливые моменты: обращаться на «ты» он мог только наедине, или в присутствии свидетелей спора. В остальных случаях обращение было в пределах зоновской субординации.
- А, если генерал не поступит, тогда, что? – вопрошал механик, - чай за ним охота между зонами начнется – всякому начальнику колонии приятно будет, если у него на нарах генерал париться. Тогда нашему хозяину поднапрячься придется. Но у него козырный туз в руках – военное производство. А вот откуда у тебя такая уверенность в то, что генерала посадят, все-таки величина большая. Его просто так, голыми руками не возьмешь. Тут очень постараться надо.
- В тридцать седьмом маршалов стреляли как уток, и ничего. Советская власть – мощная власть, ей все подвластно. Гитлера и того в своем же логове придушили. А ведь он в свое время всю Европу на колени поставил, весь мир под себя подмять захотел. Но наш народ, во главе с советской властью, ему хребтину, то и переломил. А ты говоришь советской власти генерала взять слабо. Ошибаешься, Михаил Аркадьевич, глубоко ошибаешься. И рассуждения твои на счет силы советской власти попахивают пессимизмом и пораженчеством. А ты ведь главный механик такого мощного завода. Вот весь твой пример зэкам.
- Ты, что это, Ильяс, никак меня под политическую статью подвести хочешь, а? Ты говори, но не заговаривайся – я в силе советской власти не сомневаюсь и верю ей. Поэтому, если прибудет в нашу зону генерал, то обещаю тебе, что он будет работать в ОГМе, под твоим началом. Договорились. Только уж ты со своей стороны с прессами не подведи. Давайте с Камилем все нюансы обмозгуйте – все у вас есть, жратвы навалом. Сверловчане вам за помощь в их деле, цельный рюкзак хавки вам притащили. Я все знаю – сам помогал им через проходную мешки тащить. Так, что вперед к свободе, но с чистой совестью.
Действительно, за то, что Камиль с Ильясом помогли представителям свердловской области, вернее представителям военного завода, расположенном на территории этой области, решить одну техническую проблему в изготовлении приспособления для измерения физических параметров изготовляемых бомб, те в знак благодарности занесли в зону рюкзак наполненный продуктами и сигаретами. Так, что зависимость от услуг главного механика в доставках с воли жратвы и курева на время отпала. Зэки ликовали.
Обещанный Митричем генерал этапом не пришел, и Ильясу пришлось довольствоваться одним, но довольно толковым полковником, служившим ранее заместителем начальника дивизии по вооружению.
Должность у полковника была довольно хорошая – все танковые аккумуляторы дивизии были в его распоряжении. Регулярно прибывающих в дивизию для проведения всевозможных проверок, начальствующих генералов и офицеров необходимо было встречать, как и подобает на войне – с водкой, хорошей мясной закусью и прочими изысками мирной жизни.
Начальник дивизии, чья военная карьера напрямую зависела от прибывающих к нему генералов, а настроение генералов напрямую зависело от обилия выпивки и закуски, частенько приглашал подчиненного ему офицера, заместителя по вооружению, и как бы вскользь намекал тому, что неплохо было бы подготовиться к очередному нашествию проверяющих. И сделать это надо так, как это всегда делалось на Руси – богато и сытно.
Начальник – есть начальник, и никуда от него не денешься. Правда заработной платы, включая и офицерские надбавки, и прочие довольства не хватили бы даже на слабое похмелье проверяющих вояк. Приходилось продавать танковые аккумуляторы потенциальному противнику, и на вырученные от продаж деньги устраивать высоко ранговые сабантуи.
Производство танковых и не только танковых аккумуляторов в стране было поставлено на широкую ногу. Но и эта широта ноги не могла полностью удовлетворить всевозрастающих потребностей проверяющих дивизии и армии. Нагрузка на заместителей начальников по вооружению росло ежемесячно. Предел есть всему – приехали военные оперативники разных мастей и рангов. Началась чистка рядов. Результатами тотальных проверок, стали военные трибуналы, которые, не скупясь, начали отмерять срока наказаний для доблестных представителей вооруженных сил Родины. Полковник, направленный хозяином, по просьбе Михаила Аркадьевича, для исправления в ОГМ, был одним из многих аккумуляторных жертв.
Андрей Серафимович, так звали долгожданного полковника, оказался человеком средних лет, с безупречной армейской выправкой и дружелюбным взглядом. Ильясу он сразу понравился – его готовность выполнить любое задание, незадавая лишних вопросов, подкупала того настолько, что он просто перестал их полковнику давать. Выдавая задания другим зэкам, Ильясу приходилось часами разжевывать элементарные положения и правила производства работ. А этот – есть! И все тут. За это Ильяс отнесся к бывшему вояке с большой симпатией, Мало того – он окружил Андрея Серафимовича заботой и вниманием. На первых парах, согласно зэковской солидарности, он подкармливал полковника, объяснял тому зоновское законы и правила, расшифровывал сленг, вообщем как мог, помогал.
Висеров отнесся к военному зэку с полнейшим равнодушием – ему было достаточно той оравы, которую он за время отбывания своего наказания, поставил на путь истинный, включая, естественно, в то число и благословенного Ильяса.
- Этим офицером пусть Ильяс занимается – решил для себя Камиль, с меня хватит, пора на покой. И как всегда оказался прав – вовремя уйти, вовремя передать эстафету другому лидеру, не есть ли это житейская мудрость?
Страшное слово «война». Неважно кем и под каким предлогом она начинается, неважно какими мотивами руководствуются вожди воюющих сторон. А важно то, что на войне человек убивает человека, лишая того дара жизни, которым он не имеет права распоряжаться. Ибо распоряжаться жизнью человека может только тот, кто ее дал, то есть Бог.
Получив в руки оружие и приказ убивать, индивидуум вроде бы освобождается от ответственности за совершаемое им убийство, но вместе с тем он нарушает заповедь данную человечеству Создателем – «не убий», а значит идет против воли Бога. А закончится все это противостояние между заповедью, данную Богом и приказами командиров - разбирательством на страшном Суде, где прокурором, адвокатом и судоисполнителем выступит сам Творец.
Начало войны в Афганистане было положено советским руководством – им и отвечать перед Создателем. Подготовка к ней усиленно велась за несколько месяцев до вторжения войск на территорию соседней страны. У южных границ Союза наряду с кадровыми войсками, распологалось множество, так называемых кадрированных частей. К этим частям были приписаны солдаты и офицеры запаса, которые в мирной жизни работали по разным специальностям, имели разный возраст и социальный статус.
Если скомплектовать эту часть из приписанных к ней солдат и офицеров, то она будет напоминать не боеспособную военную единицу, а разношерстную орду, только в отличие от древней орды, крайне недисциплинированную, абсолютно неумелую и неподготовленную к проведению мало-мальски похожих на войну действий. Вот из такого контингента формировались войска на южных рубежах нашей отчизны.
Николай Евгеньевич Крендель, закончивший в свое время столичный институт, а вместе с ним и военную кафедру при этом же институте, спокойно работал на строительстве и монтаже гражданских объектов, имел, как и все порядочные люди, семью и детей. В один прекрасный день его по повестке из военного комиссариата вызвали туда и велели готовиться к отправке в военную часть, куда он имел счастье быть приписанным. Крендель подумал, что вызывают его на очередные офицерские сборы, на которых, как было не раз, будет возможность отдохнуть от трудов монтажных, попить с друзьями водки, поиграть в преферанс и так далее. Офицерские сборы в кадрированных частях были для офицеров запаса своего рода дополнительным отпуском от житейской рутины, работы и любимых, но уж больно докучливых жен. Прибыв в часть, они вставали на довольствие, по часу в день прослушивали скучные лекции, остальной досуг посвящали пьянству, игре в преферанс, походам в баню и кино. В таком санаторно-курортном режиме пробегали все два месяца службы в войсках.
На сей раз у Кренделя дела складывались иначе – прибыв в часть, он вместе с группой таких же, как и он офицеров запаса, был тут же отправлен кадровыми командирами на вокзал. Там их ожидала еще более крупная группировка ничего не понимающих солдат и офицеров. Вся эта людская масса была скучена на перроне, мимо которого проезжали составы с военной техникой. Затем через несколько часов ожидания к перрону подкатил состав наполненный людьми. В него запихали всю перронную массу, и он куда-то тронулся. Ровно сутки их возили по дороге, не разрешая на коротких остановках выходить из вагонов. Затем измученных вконец, воинов выгрузили на какой-то станции. Там их разделили по непонятным признакам на небольшие группы, и одну из них, куда и попал Крендель, погрузили обратно в этот же эшелон. Вскоре эшелон взял курс в диаметрально противоположном направлении, именно туда, откуда он только что пришел. На какой-то станции людей опять выгрузили и, рассадив по грузовым машинам, повезли в неизвестном направлении. Вскоре все попали в военный городок, затерявшийся в бескрайней пустыне. Там офицеров и солдат переодели в военную форму и дали горячую пищу.
Затем вновь прибывшее пополнение распределили по подразделениям. Николая Евгеньевича, имевшего звание старший лейтенант, назначили командиром батареи, а та в свою очередь в составе артиллерийского полка, была придана мотострелковой дивизии. В непосредственном подчинении вновь испеченного командира батареи оказались: повар, штукатуры, работник банка, два чабана и один врач гинеколог, а так же несколько бездельников без определенных занятий и специальностей.
Повар вместе с работником банка и гинекологом были определены Кренделем в наводчики гаубиц, как самые толковые ребята, умеющие хоть как-то различать цифры на прицелах орудий. Чабанов, с детства привязанных к земле, и умеющих хорошо ориентироваться на местности, правда, абсолютных профанов в работе с картами, и не говорящих по-русски, он отправил в разведывательную группу присовокупив к ним штукатура в качестве переводчика его команд и распоряжений разведчикам.
Бравая команда, получив задание и запасшись сухим пайком, моментально исчезла в неизвестном направлении, позабыв захватить с собой рацию для поддержания связи с командирами. Забыли они ее, и правильно сделали. Как позже выяснилось - от этой рации толку было мало – батареи, которые по идее разработчиков этой рации должны были питать ее, давно сели и исполнять свои функции не могли. Замены этим батареям не было и, судя по всему, в скором времени она не ожидалась. Надо признать: находчивости членам разведывательной группы можно было бы позавидовать - они вместо неработающей рации прихватили с собой единственную палатку, которая по штату и по характеру военных специальности разведчикам вовсе не полагалась. Хочешь выжить – крутись, и будь нахальным.
На следующий день, напуганная известием о начале боевых действий, масса необстрелянных цивильных людей, трясущаяся то холода и страха, стала свидетелем прощания боевых кадровых офицеров друг с другом. Дело в том, что одного из них назначили командиром ГПЗ – головной походной заставы, и по идее он должен был первым принять бой с противником, коварно ждавшим его в засаде на вражеской территории.
- Вася, друг, прощай, не поминай лихом. Если меня убьют в кровавом бою, не оставляй мою невесту, мою дорогую Катерину. С этим леденящим душу воплем командир ГПЗ поочередно бросался то к одному, то к другому из своих товарищей. Они обнимались, целовались и плакали на плечах друг друга.
- Не оставлю, клянусь тебе Сергей, - отвечали боевые товарищи, и утирали с глаз наворачивающую скупую слезу, - воюй спокойно, бей до последнего проклятых врагов отчизны.
После продолжительного слезного прощанья, обреченный и оплаканный командир головной заставы прежде чем сесть в бронетранспортер, еще несколько минут, стоя на подножке боевой машины, махал рукой. Затем, наконец, он скрылся за броней техники. И его войско, окутав провожавших офицеров клубами горячего черного дыма, двинулось в сторону предполагаемого противника.
Крендель и его команда, окаменев от ужаса, безмолвно наблюдали за душераздирающей сценой прощания, и еще долго не могли прийти в себя и сдвинуться с места после всего увиденного ими. Прочувствовав состояние подчиненных, Кренделю ничего не оставалось делать, как взбодрить их словами:
- Ничего, ребята - мы им покажем, мы разобьем их гнилые головы, и отомстим врагам за нашу поруганную честь. Против каких конкретно людей были направлены эти слова, Крендель и сам не знал. Он кричал эти бравые слова, сам стоя на дрожащих от страха ногах. В это время, покрывая облаком пыли все окружающее пространство, к сборищу окаменевших от страха людей, лихо подкатила машина. Из нее вышли два неприлично толстых офицера, один в чине полковника, другой – майора. И, перекрикивая друг друга, стали подавать войску команды – одну бестолковее другой. Офицеры рангом пониже кое-как построили людей в шеренги. Толстущий майор, взяв в руки мегафон и криво поднеся его ко рту, истерическим голосом стал зачитывать по бумажке лозунги:
- За утерю оружия – расстрел на месте, за оставление поля боя без приказа командира – пятнадцать лет колонии, за неподчинение командиру – расстрел, за невыполнение приказа командира…
Читал он долго и нудно. Все прочитанное свелось к одному – за все огрехи в служении Родине люди карались от десяти лет до расстрела. Когда майор закончил свою одухотворенную речь, и настроение бойцов поднялось до максимального уровня, речевую инициативу перехватил полковник – он по рации связался с тыловыми службами и, перекрывая мегафонный ужас майора, заорал в телефонную трубку:
- А я вам повторяю, что мне необходимы четыре грузовика, не два, а четыре – два для хозяйственных нужд, а два для вывоза трупов с полей битв.
Для поднятия боевого духа войск кадровыми офицерами в этот день было сделано практически все. Короче говоря, через несколько месяцев такой службы началось разложение команды. Уже потом, по истечении времени, когда были сьедены все червивые пищевые запасы и выпиты все имевшиеся спиртные напитки, эту практически морально и физически разложившуюся дивизию расформировали, ее заменила кадровая дивизия из Сибири.
После расформирования дивизии многие люди, в том числе и Крендель вернулись по домам. Те кто не вернулись до сих пор спят на койках душелечебных заведений. Возвратишись домой, служивые еще долго рассказывали о своих злоключениях. Они вспоминали и прогорклую кашу с маленькими червями, и о том страхе, когда впервые взяли в руки оружие, и прослушали от офицеров, какая кара их ожидает, если они утеряют его, и об автомобилях предназначенных вывозить трупы с полей битв, и о невероятно толстых офицерах, и о пронизывающем до костей холоде, и обо многом другом, объединяющим словом которого является слово война. Война – противнейшая штука, приносящая только смерть, страх, отчаяние, и не сулящая человечеству ничего светлого и хорошего.
Крендель до сих пор не может забыть ту военную карьеру в должности командира батареи и частенько рассказывает о ней своим друзьям, в число коих посчастливилось попасть и автору этих строк.
Что же происходило в зоне усиленного режима во время афганской авантюры?
Бравый капитан по имени Тахир, прошедший горнило боевых действий в Афганистане, затем целый год, проведший в тюрьме, в ожидании приведения по отношению к нему смертного приговора, замененного в последствии на пятнадцать лет отсидки в колонии, поведал такую историю.
Как-то раз во время боя в плен были захвачены несколько человек с оружием в руках. Переводчика в полку не было – его убило осколком артиллерийского снаряда, и полковник, командир боевой части, ничего не понял из объяснений пленных. Он приказал подчиненному, капитану Тахиру вывести тех пленных из штабной палатки и ничтоже сумнявшись, расстрелять. Полковника понять было можно – шел бой, и охранять бородатых пленных было некому, а держать рядом потенциальных врагов, не имело смысла. Капитан – человек подчиненный, он тоже, недолго думая, вывел бедолаг на простор горных отрогов и дал команду солдатам палить по врагам. Пленных расстреляли. Потом выяснилось, что эти расстрелянные люди вовсе не враги, а совсем наоборот - они пришли на помощь обороняющимся советским войскам. На следствии полковник отказался от того, что именно он дал капитану приказ о расстреле ни в чем неповинных людей. Он так и сказал:
- Никакого приказа о расстреле я не давал. Капитан взял эту ответственность на себя, а я даже не знал, что кого-то взяли в плен. Свидетелей этому приказу полковника не было, а солдаты показали, что з о расстрлять пленных им велел капитан. Вот его то и отдали под суд, и трибунал приговорил капитана за массовое убийство к расстрелу. Затем состоялись несколько пересмотров этой путаницы, и окончательным вердиктом осталось наказание в пятнадцать лет колонии усиленного режима. Поэтому в зону шли и шли этапы с военными чинами, осужденными за разные провинности. Откровенно говоря, они не очень то и огорчались таким поворотом в их судьбах – сколько продлиться война никто не знал, останешься в живых в этой мясорубке, тоже никто не знал, а здесь в зоне кормят, тепло и пули не свистят над головами. Один осужденный, бывший капитан работая в зоне нарядчиком, частенько говорил, что о лучшей профессии, чем нарядчик и не мечтал, и что готов сидеть здесь хоть всю оставшуюся жизнь, или, по крайней мере, до конца войны, которой как он считал, конца не будет.
Митрич, познакомившись с этим капитанов, сблизился с ним, узнав от того, что его отец всю свою жизнь проработал в шахте на Донбассе. Можно было частенько видеть, как нарядчик и бригадир монтажников подолгу беседуют на проходческие темы.
Но мы, пожалуй, оставим в покое и Митрича и нарядчика, с их шахтерскими воспоминаниями. А вернемся ка мы к Кариму Сабировичу и его родственнику – Исмаилу Амвросьевичу.
Те, после продолжительного сна, последовавшего следом за обильной выпивкой по случаю освобождения Бейзера из подземного плена, умылись, и плотно позавтракав, вытащили из ямы злополучный рюкзак с деньгами. Затем родственники двинули с ним в трамвайное депо.
Как только они с рюкзаком вошли в приемную, секретарь машинистка, моложавая женщина с накрашенными волосами, подойдя в Бейзеру, заговорнически прошептала:
- Товарищ директор, уж в который раз звонят, и не представляясь, настойчиво требуют вас к телефону. Я им отвечаю, что вы на важном совещании, и когда будете у себя, не знаю, а они все равно:
- Где Бейзер, нам срочно нужен Бейзер, найдите Бейзера, - просто хамы какие-то.
- Это, дорогуша, не хамы, а очень даже хорошие люди. Просто я несколько задержался, вот они и беспокоятся. Ты им, надеюсь, не грубила?
- Что вы, я и чтобы грубила, обижаете, товарищ директор. Ведь у вас столько лет, верой и правдой. Она хотела было уже пустить слезу, но вспомнила, что только недавно перед приходом начальника помазала ресницы новой жгучей тушью и сразу же, отменила неразумное решение.
- Ну да ладно, все правильно сделала. Приготовь нам чаю, сладкого и с лимоном. Шеф проследовал к себе в кабинет, следом за ним с рюкзаком в руках продефилировал смотритель путей.
- Фу, достали. Задержаться нельзя, - усаживаясь в кресло, ворчал Бейзер, - если бы ты, Исмаил, знал какая ответственность лежит на мне – умер бы сразу. Доверие оказано великое, и мы ради него будем жить и работать. Я здесь останусь ждать звонка, а ты, дорогой, сходи пока в столовую, перекуси чего-либо, и мне потом одну булочку с кефиром принеси, пожалуйста.
Только смотри будь крайне осторожен - котлеты там не кушай – из чего их повора хреновы делают - не известно. А то я раз, по дурости своей съел две котлетки из этой столовой и, спасибо жене и ее главврачу – вовремя промыли мой и без того больной желудок, можно сказать спасли меня от неминуемой смерти. Да, и рыбу тоже не бери – тухлая она у них.
- Так, что же там кушать то можно, в таком случае? – удивлялся Исмаил Амвросьевич.
- Ничего там нельзя кушать, Исмаильчик дорогой, ничего. Вот только кефир, и то если он не разливной, а в бутылках. И можно еще булочки, если их привезли туда, а не они сами выпекали. А все остальное - мясные, рыбные и макаронные изделия у них опасны не только для здоровья, но и даже для самой жизни человека, и не только человека. Мне старожилы депо как-то рассказывали, что однажды одной собаке дали остатки их обеда, и та после этого околела, подохла без звука. Поэтому их обеды пусть сами и жрут, повара хреновы. Исмаил вышел из кабинета директора.
- После такого напутствия и кушать расхотелось, возьму, пожалуй, пару булочек и бутылку кефира, - решил трамвайный смотритель по пути в смертельно опасную столовую.
- Интересно, а как же другие посетители злосчастной этой столовой выживают? Или им уже и терять нечего, или они привыкли, за долгое время питания в ней, этот яд принимать? Где-то было написано, что если в небольших дозах принимать какую-либо отраву, то постепенно к ней можно привыкнуть. Организм человека видимо вырабатывает антитела к этому яду, и принятие потом того яда даже в больших дозах уже не может довести человека до летального исхода. Наверное, именно такое постепенное привыкание к столовой пище и происходило у людей на протяжении многих лет. А Безер без этого постепенного привыкания, сразу решил принять смертельную дозу. Вот поэтому его и стошнило, и он чуть было не лишился жизни. Все необходимо делать умеренно и постепенно решил про себя Исмаил Амвросьевич, подходя к роковой столовой.
Кефир там оказался недельной давности, а булочек и вовсе не было, даже собственной выпечки.
- Не рентабельно нам булочки выпекать, - ответила Исмаилу кассирша, на его не совсем тактичный вопрос. Вы бы котлеты или рыбу лучше взяли, мясные котлеты очень вкусные, делая упор на слове «мясные», настойчиво подталкивала к самоубийству Исмаила толстая кассирша, - и макароны с подливой вкуснючие. Так выбивать вам чек или как?
- Спасибо, я сыт, просто хотелось кефирчику попить и булочками вашими полакомиться. Не повезло – оправдывался перед толстухой Исмаил и не вступая в дальнейшую полемику, дал оттуда деру. В гастрономе за углом он взял две бутылки свежей ряженки, четыре сдобные булочки и вернулся с ними в кабинет директора депо.
- А ты был прав, Каримжан, я в столовой издали посмотрел на поварские лица – страшные лица, ничего в них человеческого не было. Особенно у шефа ихнего – садист, жестокий и беспощадный.
На самом деле шеф-повар был человеком незлым, и даже очень добрым. Каждый раз, возвращаясь с работы домой, он угощал дворовых ребятишек то конфетами, то мороженным. И дома и в быту оставался вполне приличным человеком, могущим в любой момент прийти на помощь.