ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Ничтоже сумняшеся гл4ч2Цеховики

Автор:
- Да, Хвичо, и так в жизни бывает, - сочувственно соглашался Ларик, - я тебе расскажу про Керосинова, ты ведь его знаешь? Он сейчас хвосты свиньям на свинарнике крутит. Так вот этот, хитрый ворюга, червонец мотает. Он тоже был цеховиком. Дела, говорят, крутил мощно, долго менты за ним охотились.
Вот он тоже прокололся на туфте, о которой, и говорить то противно. Пошел он как-то в кабак с бабами, ну выпили они там, закусили. Этого ему показалось мало. Надо бы домой идти, а он все сидит, деликатесы уминает. Знаешь ведь нашего брата – сделал дело, заляг на дно, не рисуйся. Сорвал куш – деньгами не сори, купечество свое неразумное не показывай. Так нет, пока не хлопнут, пока червонец не воткнут, мы утихомириться не можем. Вот и ему говорят - хватит кушать креветки, хватит кальмаров лопать, тормозни икру красную глотать, куда тебе столько лезет? А он все жрет и жрет, и коньяки пьет, и вина разные, заморские, и ликер какой-то еще заказал. Ну, и надрался тогда до поросячьего визга. Как добрался до дома – не помнит. Только после этого загула живот у него разболелся – мочи нет. Ходит по дому и волком воет, жрать не может, на дальняк сходить не может. Он к врачам, те пузо его пощупали, на язык посмотрели, да и прописали какие-то таблетки: пей мол, просрешься и все будет в полном ажуре. Он таблетки те выпил и пошел к одной особе – подруге юности - Бэлле Иосифовне. Она - профессор медицины, работала тогда в центральной больнице, как раз по кишечным заболеваниям. Та даже не осмотрев его, а по каким-то, ей только известным симптомам - у него аппендицит заподозрила, говорит операцию надобно делать. А он ей талдычит:
- Ты, что Бэлка, забыла, дура, как сама, десять с лишним лет назад, с одним корейцем, аппендицит мне вырезала? Та, в свою очередь, внимательно глядя на Керосинова, спокойно ответила:
- Значит, запамятовала, ничего страшного, - и, написав на бумажке название лекарства, продолжила: - разбавишь теплой кипяченой водой, наймешь медсестру, пусть она тебе клизму поставит, другого пути к исцелению нет. Керосинов засунул, чтобы Бэлла видела, под клеенку пятьдесят рублей и, поблагодарив профессора за участие, пошел далее. Живот продолжал дико болеть. В трех аптеках, куда обратился страдалец, такого лекарства не оказалось. Тогда он сел в такси и, кляня всех врачей и аптекарей, матеря ресторан и креветки, а сними вместе и метрдотеля, который их ему советовал, поехал к своему другу детства, работающему заведующим аптекой. Тот, выслушал бедолагу, весело рассмеялся, затем, почесывая нос, долго читал профессорскую бумажку:
- Такого лекарства нет, и не будет в ближайшем десятилетии, где она выдумала такое, эта твоя Бэлка? А, дам я тебе заменитель, ничем не хуже, а может быть даже лучше того, что накатала профессор, очищает – будь здоров. Придешь домой, разбавь эту жидкость в трех литрах кипяченой воды. Ляг на бок, засунь в задницу клизму и пусть вся жидкость в тебя вольется, затем вытащи клизму и лежи себе – телевизор смотри, жди, когда лечебная смесь до желудка дойдет и все прочистит. Только терпи – ощущения не очень приятные. Все понял?
Керосинова обрадовал один момент: и профессор, и друг детства оба говорили о кипяченой воде, значит, говорили правильно.
Такси искать не пришлось, так как оно ждало его у входа аптеки – Керасинов не отпустил таксиста, заплатив ему хорошие деньги. Они быстро долетели до дома. Больной цеховик вошел в свою квартиру, недавно сделанный ремонт давал о себе знать запахами краски и нового линолеума. На стенах красовались ковры, на потолках хрустальные люстры, во всех трех комнатах импортные гарнитуры. Жил Керасинов один, но очень богато – ворюга он был не последний. Почему то в каждой комнате у него было по два торшера. Приходившие к нему в гости люди не понимали этого шика. Но и не осуждали хозяина квартиры.
– Каждый сходит с ума по-своему, - говорили они про себя. Забежав в квартиру, он быстро поставил кипятить воду. Потом разделся догола, нашел необходимую трехлитровую банку, наполнил ее горячей кипяченой водой и поставил в ванну с холодной водой, чтобы несколько остудить ее. Затем он разбавил в остуженной лекарство и зарядил этой смесью клизму. Как и научил друг детства – заведующий аптекой, он лег в зале на диван лицом к спинке, и вставил в себя клизму. Лежит Керасинов на боку и чувствует, как теплая жидкость постепенно вливается в его нутро, лежит он и не шевелится. Чувствует, что боль стала отступать. Захорошело ему – дальше некуда. Но по мере вливания в кишки жидкости, начал пухнуть живот. Боли почти нет, а пузо пухнет, не останавливается.
Наконец-то вся лекарственная смесь вылилась в него без остатка. Вынув клизму из интимного места, он с силой сжал ягодицы, и стал терпеливо ожидать результатов лечения. Вначале в животе раздались глухие с попискиванием урчания, будто три сытые кошки с маленьким котенком, после обильного приема пищи, затеяли ленивую возню. Затем эти урчания плавно перешли в скрежеты, при перекатывании гранитных валунов. Затем и эти скрежеты прекратились. Наступило тревожное затишье. Ни тебе боли, ни тебе звуков – абсолютный штиль. После затишья, в животе снова что-то заурчало. Тело начало трясти как в лихорадке вначале нежно, затем все сильнее и сильнее. Потом его затрясло так, что Керасинов, чтобы не упасть с дивана схватился обеими руками за его спинку, тряска продолжалась усиливаться. Когда сила тряски перешла от среднего шторма, до сметающего все на своем пути, урагана, он хотел было крикнуть и позвать на помощь. Но голос изменил ему.
Если, читатель когда-то, хоть раз в жизни видел фейерверк на Красной площади в столице нашей родины - Москве по случаю праздника победы над фашисткой Германией, то он, в полной мере, сможет представить то, что произошло в квартире Керасинова.
Первый залп, вырвавшийся из его задницы, выбросил на противоположную стену, украшенную великолепным ковром, мощную порцию смеси из фекалий и лечебного раствора. От этого удара, Реактивная сила выстрела, согласно законам физики, отбросила тело страдальца к стенке дивана и несколько развернула его по часовой стрелке. Удар следующей порции смеси, пришелся, аккурат, в потолок, на котором красовалась, недавно приобретенная, хозяином квартиры, импортная хрустальная люстра, особая гордость Керасинова. Следующие выстрелы были не столь мощные, как первые два, но и они сделали свое черное дело – покрыв дурно пахнущей жидкостью все остальное, а именно – столовый гарнитур и новый цветной телевизор. Сколь долго продолжался фейерверк, обессиленный Керасинов знать не мог, ибо для него время остановилось. Он также не знал, что ландшафт отремонтированной квартиры приобрел синий, с желтовато зелеными мазками, вид. Сам цеховик, по-прежнему, продолжал лежать на боку, мертвой хваткой держась за спинку дивана.
Нечеловеческая сила продолжала выворачивать его. Остатки содержимого желудка и кишок, продолжали, очередями негромких хлопков вылетать из вконец, измученного тела, выгоняя из него последний неприятный воздух. Последний хлопок воздушного пузыря, родившегося меж ягодиц Керасинова, засвидетельствовал об окончании лечения. И вскоре все стихло. Замерший на диване человек казался мертвым. Только спустя некоторое время, вслед последнего всплеска извергшегося вулкана, тело Керасинова начало подавать первые признаки жизни.
Он слегка повернулся на живот, и наконец-то выпустил из рук спинку дивана. Потом он попытался привстать со своего мокрого места. Однако ноги не слушались, и при первой же попытки их хозяина шагнуть в сторону ванной комнаты, предательски изменили ему. Тот рухнул на пол и барахтаясь в омерзительно пахнущей луже, чуть было не потерял сознание. Лежа на спине, Керасинов увидел, как с потолка, ему на лицо капает все та же жижа. Ослабшей рукой он попытался было стереть ее, но только размазал, отчего жижа завоняла еще сильней.
- Во что бы то ни стало, надо добраться до ванной, - героически рассуждала жертва лечения и, собрав всю свою волю в кулак, решительно встал на четвереньки и заковылял до ванной. Там он включил душ и заполз под него. Долго смывал он с себя результаты дружеского лечения. Затем он, попытался было выкарабкался из ванной, чтобы дойти до шкафа, который стоял в спальной комнате, но открыв дверь, тут же ее захлопнул - ворвавшийся из зала запах так сжал его глотку, что он опять чуть было не потерял сознание. Оставаться в ванной, пока не выветриться вонь, тоже было нельзя, так как процесс проветривания помещения мог затянуться на несколько дней. Перед Керасиновым встала дилемма: находясь от вони, на грани потери сознания, все же добраться до чистой одежды. А там уже переодевшись, покинуть квартиру, или мужественно встретить смерть в ванной комнате. Он решился на первое: задержав дыхание, Керасинов удачно миновав опасную зону, шустро вбежал в спальню комнату. Но и там, отголоски фейерверка давали о себе знать, правда, далеко не в той мере, как скажем, в зале или в коридоре.
Быстренько переодевшись, и вылив на себя флакон французских духов, подаренный ему одним жуликоватым продавцом магазина, куда Керасинов сдавал свой левый товар, он выскочил на улицу. Первый час на свободе он посвятил простому хождению по аллее парка, подозрительно приглядываясь к встречным прохожим, особенно к женщинам – не чуют ли они от него запах фекалий.
Сам он отличать что-либо, тем более какие-то запахи уже не мог – в нем жил лишь один запах - запах его изгаженной квартиры. Этот запах был зафиксирован его памятью на всю жизнь. Неторопливо дефилируя по аллеям парка, Керасинов вынашивал план мести профессору медицины Бэлле Иосифовне, которая подкинула идею на счет клизмы, и особенно заведующему аптекой, другу детства, всучившему ему эту проклятую синюю жидкость – заменитель лекарства.
- Квартиру будет за свой счет ремонтировать, падла такая. И надо бы еще ему такую же клизму в жопу воткнуть. Здоровая сволочь – одному мне не справиться, а привлекать для экзекуции кого-либо со стороны неудобно. Конечно же, лучше всего было бы спалить аптеку, а вместе с ней и ее заведующего. Но вместе с ним, там работает целый батальон хорошеньких девушек. А я не садист, чтобы из-за какой-то суки, другим жизнь калечить. Поэтому, Леонид Алексеевич, как звали Керасинова его подчиненные, решил аптеку не поджигать, а просто избить своего дружка до полусмерти, и за одно расколотить все его склянки. Но идею воткнуть ему клизму он все равно со счетов не сбрасывал, просто решил хорошо ее обмозговать и к исполнению этой акции подойти, не сгоряча, а все, хорошо взвесив и с холодным разумом.
- А Белке просто в морду плюну, и все на этом, - решил обиженный Леонид Алексеевич. Но, вот что с квартирой делать – ума не приложу? Кто ее убирать будет? Сам не буду – лучше повешусь. Знакомых звать – стыдоба. Придется где – то на стороне подыскивать работничков, лучше всего на вокзале, среди уборщиц найти их.
Рассказ Ларика был прерван веселыми возгласами, раздававшимися за спиной, сидящих на скамейке друзей:
- Вот они где затарились. Привет, катаржане, что планы на будущее составляете, или побег готовите? - со смехом вопрошал двоицу Висеров, - или Ларик опять тебе, старый, байки втуляет, а ты все веришь ему. Друзья оглянулись, потом привстали со скамейки, и тоже дружески приветствовали подошедших товарищей. Вскоре к компании присоединились еще три зэка Висеров, Митрич и Ильяс.
- О, целый ОГМовский взвод пришел, тыщу лет вас не видел, какими судьбами, - обнимая поочередно подошедших, радовался Хвичо. Гляди, Ларик, а Камиль то поправился, к дембелю готовиться. Когда откинешься, брат, не забывай старого грузина, ведь мы с тобой не одну пайку вместе схавали, не одну литру распили, договорились?
- Да, разве тебя забудешь, старый ты ворюга, милый ты мой Бюльбюльчик?
- Послушай Камильжан, - переходя на серьезный тон, заговорил Хвичо, - ты, брат, прими от меня искренние соболезнования по случаю кончины твоей матушки.
-Мои соболезнования тоже, прекрасная была старушка, пусть земля ей будет пухом, - присоединился к Хвичо Ларик и, подойдя к Висерову обнял того. – Я на промку выйти не могу, а ты ко мне совсем дорогу забыл, Камиль. Тебя понять можно, как твое состояние сейчас?
- Спасибо, Ларик, отпустило немного, наша зэковская участь - и такое пережить. Компания, расположившись на скамейке, успокоилась, все закурили. Митрич по своему обыкновению, скрутил толстую самокрутку, раскурив ее, с наслаждением затянулся:
Эх, братва, а чтобы нам, как-нибудь, не собраться у Ларика в клубе и не чифернуть там вволю, не погутарить, так сказать, в спокойной обстановке?
- Дело предлагает, старина, браво, - поддержал идею Митрича Бюльбюлеридзе, - чай и все остальное за мной.
- А тушенка у тебя есть? – спросил Ильяс, - а то я с промки занесу – Саид подогрел – ему с гор одну тушенку присылают, конскую.
- Конину не надо, а не то на баб потянет, давай лучше говяжью. Толпа разразилась хохотом.
- А ты, старик, обратись к Дуньке Кулаковой, она баба безотказная, сразу поможет. Или ты пинчей предпочитаешь? - шкрябничал Ильяс.
- Ты, Ильясик – дуб молодой, тебе можно и к пинчам, и Дуньку охаживать, а я уже не в том возрасте – мне баба живая нужна, понимаешь? Я уже пять лет бабу не видел, не то чтобы трахать ее. Ты вот каждую неделю, поди, разгружаешься, и то ворчишь мало, мало. Поэтому состояние и возможности каждого, бери в расчет. Вот он мне недавно предлагает, обратился уже к компании шахтер:
– На, говорит, Митрич, бинокль восьмикратный, как он эту штуку тяжелую с воли пронес непонятно. Храни, говорит его как зеницу ока. Можешь осторожно, когда, тебя мол, никто не видит, смотреть на волю и любоваться. Я его, стервеца, спрашиваю:
- На хрена мне эта штуковина, и что же я буду в нее смотреть, и чем любоваться? На солдат, что на вышках зону охраняют? Так я на них и без бинокля до тошнотиков насмотрелся.
- Нет, говорит, на солдат не хрена смотреть. А вот в ближайшее воскресенье жена моя ко мне приедет, так я ее, ради твоего удовольствия, вон к тому, гляди, холму подведу, и раком огуливать стану. Без вооруженных биноклем глаз – ни чего не увидишь. А вот если ты прислонишь, к своим светлым очам, эту хреновину, то все как на ладони видать будет. Во ты и наблюдай, говорит, за нашими движениями. Я его спрашиваю: - Понаблюдаю, а потом что?
- Ну, ты, старик даешь. Смотри, говорит, и запоминай все в мельчайших подробностях. А вот когда я вечером в зону вернусь, то мы с тобой вместе впечатлениями будем обмениваться. И все это преподносит с серьезной мордой, без ехидной улыбочки. Я сначала поверил было в искренность его сволочных намерений. А вот потом уже до меня, дурака, дошло: он значит, с бабой своей забавляться будет, а я - наблюдай за его шашнями. Мало того, что он там, на холме удовольствие получит, так он еще хочет со мной этими впечатлениями, на сытый желудок, обмениваться. Хорошо, что он, в этот момент, с биноклем своим чухнул. Не знаю, как бы я с ним поступил, но от бинокля того и стекляшек не осталось бы. Уж это я вам точно говорю. Эх, впечатления, впечатления - а ведь вроде бы он, курва такая, заботу обо мне проявил. Зэки, держась, за животы, задыхались от смеха:
- Да, он же тебе, Митрич, от всей своей доброй души предлагал, бинокль сквозь такой кордон тащил, кайф тебе доставить хотел, а ты не оценил проявленного к тебе сострадания, - в разнобой комментировали рассказ бригадира зэки.
- Ильясжан, ты этому неблагодарному старперу, больше сеансы бесплатные не готовь и не предлагай. Лучше мне бинокль тащи – я от всей души, с благодарностью, понаблюдаю за твоими шашнями с женой, а то можешь и любовницу притащить, жене твоей ничего не сообщу. А после всего и комментариями не обижу, и впечатлениями будем за чаем обмениваться, хоть до самой зари, - кричал, смеясь Бюльбюлеридзе.
Но тут, как всегда, вечерняя проверка тормознула внезапно вспыхнувшее веселье. Осужденные стали нехотя расходиться по отрядам. Тут Хвичо внезапно схватил Ларика за рукав куртки:
- Ты же не рассказал про Керосинова до конца, по какой все-таки причине он запалился. Про то, как он обосрался ты все подробно описал. А вот про то, как запалился, нет.
- Завтра, Хвичожан, завтра расскажу.
- Только смотри, не забудь, - и, повернув в сторону отряда, каптерщик медленно зашагал. На следующий день Ларик в каптерке у Хвичо закончил начатый ранее рассказ - про запал Керосинова. Бюльбюлеридзе остался очень доволен этим повествованием Ларика – так как понял из него, что есть дураки на свете и почище его. Из повествования ему стало ясно, как после поноса сложились дела у Керосинова. Тот после прогулки по аллеям поехал на вокзал, и там договорился с двумя уборщицами насчет очистки своей, донельзя, испачканной квартиры. Объяснив женщинам, что в квартире его друга, который в настоящее время при смерти лежит в больнице, произошло невероятное событие, связанное с расстройством его больного желудка, он объявил им:
- Квартира вся изгажена, и не приведи Господи, чтобы мой друг умер в больнице. Но, если все-таки это печальное событие произойдет, то где его друзьям проводить похороны и тем более поминки. Куда мы поставим гроб, если в его квартире такой хаос и такая вонь? – вопрошал Керасинов. Поэтому, я вас очень прошу - хорошенько вычистить ее. За деньги не думайте, заплачу так, что останетесь довольными на всю жизнь. Но только нужно все хорошо убрать, ковер выбросить на помойку, и так далее. Женщины, за цену, что озвучил им загадочный, бледный мужчина, готовы были убирать и стирать целый год. Они сразу же догадались, что никакого полуживого друга в больнице нет, а зловонный казус произошел именно с работодателем, но вида ему не подали, согласно кивая на все его задания. Уборка длилась без перерыва целых восемь дней. Женщины с полученного ими аванса наняли двух мужиков, которые отдирали со стен и потолка засохшее дерьмо. Ковер, после тщательной обработки, уборщицы, с разрешения Керасинова, забрали себе.
Добавляя в воду хозяйственное мыло и тройной одеколон, они по нескольку раз в день отмывали полы и мебель. Так, что через неделю с небольшим, в квартиру можно было войти, и не задыхаясь осмотреть ее. Стены были заново побелены, точно так же поступили и с потолками. От бывшего фейерверка не осталось и следа. Но все-таки, непонятно откуда, еле уловимое, неприятное дуновение миазма находило чуткий нос одной из уборщиц. Да и сам Керосинов, пришедший принимать работу, сказал:
- Все прекрасно, все нормально, но вот, что-то не все-таки не так. И вместе с женщинами, тщательно принюхиваясь, стал ходить по квартире. Они искали источник неприятного запаха. И, надо сказать, искали они этот источник долго и настойчиво, но отыскать его так и не смогли. Тут хозяин квартиры подумал:
- А не пригласить ли ментов с собаками? Те уж наверняка найдут. В этот момент раздумий, одна из уборщиц взглянув на люстру, радостно заорала:
- Вон в двух плафонах по куску говна лежит, они то, видать и воняют? – Столь громкое, и столь же грубое резюме поискам, озвученное уборщицей, покоробило тонкую натуру Леонида Алексеевича.
- Так говно не выскрести, надобно всю люстру снимать. Пойду позову Валерку, он правда пьяница и сволочь ссученная, но снимет – никуда не денется, - продолжила словесную пытку Керасинова уборщица.
- Уф, какая невоспитанная баба, - произнес про себя Леонид Алексеевич, - как так гнусно выражаться можно? А я все это, по милости аптекарской морды, терпеть должен. Пока он думал о пробелах в воспитании женщины, та привела пьяного мужика, и тот мерзко матерясь и чертыхаясь, взобрался на стремянку - снимать зловонную люстру. Равномерно покачиваясь на вершине лестницы, он кое-как снял с крюка хрустальный шедевр и подал его женщине. Та принимая снятую Валеркой люстру на руки, не выдержала ее веса и упала вместе с ней пол. Все плафоны разбились моментально. Присутствующий при снятии люстры Керасинов, даже бровью не повел, так как заранее знал, что ее обязательно разобьют. Остов люстры, с разрешения хозяина, взял себе, в счет оплаты трудов, Валерка. Когда ремонтно - очистительная эпопея была завершена, а так же был произведен полный расчет с работницами, Керасинов попросил одну из них остаться, и за отдельную плату постирать ему рубашки и брюки. Та согласилась, и уже на следующий день в ванной комнате замачивала оговоренное с хозяином белье.
В процессе замачивания керасиновских штанов и рубашек, сам Леонид Алексеевич в это время сидел в одном из ресторанов города и пил водку, закусывая ее котлетами по-киевски, женщина, исследовав карманы штанов, обнаруженные там бумажки и носовые платки, предусмотрительно выложила на стол.
А Керасинов все сидел, и пил водку - воспоминания о казусе с клизмой не давали ему покоя. В его благородном сердце поочередно рождались то гнев, то месть, но после принятия очередной порции горячительного напитка, они вмиг умирали. Затем опять рождались, но уже в обратной очередности. Временами месть начинала обретать реальные контуры будущих действ мстителя. А справедливый гнев вел себя абсолютно недостойно. Он то обращался лицом в сторону аптекаря, но через несколько секунд, мог переметнуться, и смотреть уже на профессора медицины. Но он, с завидным постоянством, выливал порции яда на распаленный алкогольными парами мозг цеховика:
- Ленька, по милости твоих друзей, ты обосрался, чуть не сдох, потерял ковер, люстру, испоганился недавно сделанный ремонт квартиры. Но и это все – туфта, по сравнению с тем, что ты искупался в собственном дерьме. Да еще как искупался – одна вонючая его капля чуть тебе в рот не попала. И теперь ты должен сидеть здесь, и водкой заливать все это горе, закусывая ее непростительной гадостью воспоминаний. А этот червь паршивый, друг детства, и усом не ведет. Он вовремя твоих переживаний, девок молоденьких щупает в своей сволочной аптеке? Ну, иди же, устрой этой твари варфаломеевскую ночь, пусть и он теперь говно жрет.
После окончания обеда Керасинов взял курс на аптеку расположенную в центре города. Завидев через стеклянную витрину аптеки направляющегося к ней Керасинова, заведующий почуял неладное, но деваться было некуда, и он смиренно стал ждать дальнейшего развития событий. И они не заставили себя ждать.
- Ах, ты лепила – недоносок! Какую гадость в меня влил? Курва, ты тихоокеанская. Тебя спрашиваю? – орал на всю ошарашенную аптеку Керасинов, - отвечай, падла, не то убью. С такими словами взбешенный Леонид Алексеевич вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылку с недопитой водкой, которую забрал с собой из ресторана, и метнул ею в заведующего аптекой. По счастливой случайности, пролетев мимо головы провизора, она врезалась в стеклянный шкаф, на полках которого были разложены пузырьки с разными лекарствами. Там же стояла и бутылка злополучной синей жидкости, из-за которой и разыгрался весь этот сыр бор. Стекло шкафа разлетелось вдребезги, лекарства попадали на пол, жидкость, растекаясь по полу, издавала хорошо знакомый Керасинову приторный запах клизмовой смеси. Посетители аптеки и медицинские работники дружно выскочили наружу, и уже оттуда, сквозь витринное стекло, с радостью продолжили наблюдать за разгоревшимся скандалом. Лишь одна молоденькая девчушка – практикантка провизорского института, бросилась за угол здания аптеки, и из стоящего там телефонного автомата вызвала милицию.
- Ленька, ты, что с ума сошел? – вопиял заведующий, - что ты творишь, сука такая? Если бы он не произнес слова «сука», то может быть дело не дошло бы до мордобоя. Но слово не воробей, обратно в глотку его не засунешь.
- Это я то, сука? Я что ли тебе клизму ставил? Это ты б…ь медицинская мне всю жизнь поломал, квартиру испоганил, и меня же сукой обзываешь? Разъяренный Керасинов с кулаками бросился на своего обидчика, на своего друга детства.
В детстве они часто дрались, то из-за неправильно разделенного мороженного, то из-за семечек, а позже из-за девчонок. Все драки проходили с переменным успехом, но такой кровавой бойни, которую они учинили сейчас, не было никогда. После обмена ударами, противники сцепились в мертвой хватке и, катаясь по полу, доламывали то, что еще не было сломано. В самый разгар жестокого рукопашного сражения подоспела милиция в лице трех здоровенных мордоворотов в сержантском звании. Те быстро разняли дерущихся и, разведя их в разные стороны помещения, начали разбор случившегося.
Свидетели события, с большим удовольствием и охотой, стали давать представителям власти, совершенно противоречивые показания. Если бы пьяный Керасинов тут же признал свою вину, и не стал доводить дело до более глубокого расследования – все закончилось бы хулиганской статьей, и он получил бы всего три года общего режима, и уже в худшем случае, чрез полтора года был бы на воле. Но нет, он решил искать правды и справедливости. И с этой целью, всю гвардию представителей власти, потащил к себе домой, чтобы на месте показать весь нанесенный ему синей жидкостью, ущерб.
Милиционеры хоть и без особого удовольствия, но все-же поехали к нему на квартиру, где нанятая для постирушек женщина, спокойно занималась своим делом. Как было сказано ранее - она прежде, чем окунуть в воду брюки и рубашки, проверила их карманы, и все бумажки хозяина выложила на стол. Что было написано на этих бумажках, ее вовсе не интересовало, поэтому она аккуратно расправив для удобства хозяина листы, со спокойной совестью пошла стирать. Один милиционер прохаживаясь по квартире, рассеянно слушал красноречивый, и в меру трагический рассказ Керасинова. Подойдя к столу, на котором были разложены бумажки, он, от нечего делать стал читать их содержание. На одной из листков он прочел написанное рукой Леонида Алексеевича, список магазинов, различных баз, а так же фамилии людей получавших левый товар от Керасинова, там так же были проставлены суммы полученные цеховиком от этих людей. Не потребовалось никаких экспертов – все было понятно как ясный день.
Милиционеры, исследовав эту бумагу вдоль и поперек, прекратили допрос по скандальному делу. Особо не мешкая они, надев на Керасинова наручники, отвезли его туда, где непосредственно занимаются делами, связанными с хищением социалистического имущества. Десять лет колонии усиленного режима – таков итог хулиганской деятельности уважаемого мной, Леонида Алексеевича Керасинова, - закончил рассказ о свинаре Ларик.
- Знаешь Ларикжан, легче на свете становится жить, когда узнаешь, что на свете есть люди, которые гораздо дурнее тебя – весело проговорил Хвичо. Глупость - она ведь болезнь заразная, вот постоишь рядом с таким дураком, заразишься от него глупостью, и сам станешь дурнее его.
- Да, что там говорить, я тоже не из умных. И вообще кто здесь находится, разве умными людьми можно назвать? Как ты думаешь, Бюльбюлеридзе?
- Нет, Ларик, ты ошибаешься, умных много, только они невезучие больно. Вот возьми к примеру того чудика из четвертого цеха, который из грязной воды золото делал. Разве он не умный, разве башка не работает? – из грязи золото делал.
- Это ты, про кого говоришь, у которого пятнашка?
- Нет, у кого пятнадцать лет, я того не знаю. А у этого всего-то восемь лет, зато башка золотая. Он, представляешь, из какой-то вонючей речки набирал черную жидкость, та вытекала из завода, и в ведре таскал ее к себе домой. А вот там уже, не торопясь, одному ему только известным способом извлекал из нее чистое золото. Но все равно – дурак. Он хранил его у себя дома. Кто пронюхал про золото неизвестно, но однажды к химику нагрянули менты, и забрали все золото. Мужика не тронули, чтобы он еще золотишка намыл. А тот уже не будучи дураком, хорошо обученный горьким опытом, извлекаемое из вони золото, стал прятать в другом месте. И когда те к нему опять пришли за металлом, то уже ничегошеньки не нашли.
- Где золото? – вопрошали погонники,- говори, не то закроем. Мужик в отказ - не знаю, мол, никакого золота, и все тут.
- Ах, так? – взбеленились те, ну погоди, мы найдем на тебя управу. И хлопнули мужика за, якобы, сопротивление властям. Закрыли золотодобытчика в СИЗО, и там хорошенько прессанули. А когда тот раскололся, то его дело, связанное с драгоценным металлом передали в руки следователей КГБ. Там мужик рассказал кагебешникам, что извлек из жижи, сорок килограммов золота, хотя на самом деле его было гораздо меньше. И что все это золото у него отняли менты, которые его били. Следователи КГБ умели вытаскивать показания не только из гражданских лиц, намывающих себе золото. Но и с других, кто отнимал это золото у честных химиков, тоже умели. Бывшие представители власти, избивавшие золотодобытчика, в свое время, отнятое у него золото, поделили между собой. Как только через пару допросов один из подследственных ментов начал давать правдивые показания, за ним последовали и остальные. Вскоре весь драгоценный металл, то есть золото, извлеченное химиком из черной вонючей жижи, было возвращено его законному владельцу – государству. Получив на суде свое, бывшие менты покатили в Нижний Тагил, а мужика еще долго хвалили за честность, трясли ему руки, хлопали по плечу, и затем, после состоявшегося суда, отправили бедолагу отсиживать восьмилетний срок к нам в зону.
- Послушай, Хвичо, а мужика то за, что? Он же государству никакого вреда, кроме пользы не принес.
- Кто знает за что, кто знает. Но факт остается фактом – он сейчас в четвертом цехе на дробеструйке работает. Хорошо, говорят, работает, справляется. К нему подкатывали наши деловые – где, мол, рыжье хранишь? Поможем достать, лавэ сделаем. Только после этого разговора не осталось тех деловых в зоне. Раскидали их – хрен найдешь. А этот химик, попомни мои слова, через год уйдет отсюда. Мне ребятишки из штаба цинканули, что к нему из госорганов приезжали, все какие-то формулы просят, чтобы тот им дал.
- А что, мужик не дает?
- Да хрен он им даст. Что он окончательный дурак думаешь?
- Так не оставят же в покое, все равно вышибут.
- Может быть, и вышибут, но только до сих, ничего у них не получилось.
- Да, молодец парнишка, золотой можно сказать мужик.
- Конечно, золотой – баба к нему каждый месяц наведывается, жратвы вдосталь, поскребется он еще немного в зоне, а там глядишь за бабки и вытащат его. Золото – оно всегда и везде золото.
Затем собеседники встали и пошли к Бюльбюлеридзе попить чайку. Там разговор продолжился.
- Ты, бижо, рассказал бы лучше, как сам-то попался. Интересно узнать, как такой деловой, умный мужик ментам дался. Расскажешь?
- Как-нибудь в другой раз, Ларик. Вспоминать дурость свою сейчас неохота, тем более, когда амнистия на носу. Поэтому, в другой раз, не обижайся. Ты лучше мне честно скажи – будет облегчение или нет?
- На счет облегчения, бижо, мы все должны уповать только на Бога – нашего Создателя. Ведь Он не только нас, но и всю вселенную создал. А мы и наше нелегкое положение всего лишь следствие Его задумок. А следствие без причины не бывает. И вся первопричина сосредоточена в Нем, в Боге. Ибо от Него исходит вся наша жизнь, независимо, какая она по нашим понятиям – хорошая, или плохая. Ученые говорят, что жизнь возникла на земле. Разве это так? Как из мертвого могло возникнуть нечто живое? Чепуха это и ложь. Значит, кем-то была зачата жизнь, кто-то же должен был быть первопричиной жизни? Мы с тобой знаем, что все физическое не может быть бесконечным. А это значит - оно не может познать бесконечное. А вот духовное, то есть нематериальное – является бесконечным, и только оно может дать начало конечному телу.
Кто может судить или предсказывать что-то наперед? Никто. Будет на то милость Создателя, значит, будет амнистия, не будет на то Его воли – не будет амнистии.
- Это ты у Бориса, что ли набрался – духовное, недуховное? Я этого не понимаю, не доходит до меня вся ваша философия. Я знаю одно – есть бабки, жить можно. Нет денег – ложись и помирай спокойно. Ты лучше мне на такой вопрос ответь:
- Вот мы умерли, и что - этим все кончилось? Или я в каком-то другом виде буду жить?
- Продолжиться жизнь может только в духовном плане, только она – духовная жизнь не имеет конца. Но чтобы началась эта духовная жизнь, необходимо ее рождение. Вот если ты, Хвичо, родишься духовно, то твоя жизнь будет бесконечной. Но если не родишься в духе, то тогда – пиши, пропало – жить будешь в муках, а потом станешь гореть и это будет продолжаться вечно. Бойся этих мук, все сделай на земле так, чтобы миновать будущих страданий.
- Хорошо, Ларик, сказал. Я не хочу попасть туда, где страдания, поэтому в последнее время много думаю о вечном. Но не всегда понимаю ваши разговоры, и меня мучат сомнения. А грешить не хочу, и не буду.
- Правильно думаешь, если грешить в дальнейшем не хочешь. Это можно сказать первый шаг в бессмертие. Но еще надо покаяться перед Создателем за совершенные ранее грехи, и просить у Него прощения, а также каждый день молиться Ему. Если у тебя есть такое желание, то я научу тебя молиться, и ты увидишь, как тебе сразу станет легче и свободнее.
- Хочу молиться, - сказал Хвичо, - пойдем в каптерку, там меня и научишь. Зэки прошли в каптерку и помолились. А Бюльбюлеридзе даже плакал во время покаяния. После молитвы Ларик спросил у Хвичо:
- Ну, как, полегчало хоть немного? Бог услышал твою молитву и положил на сердце твое покой. Скоро придет радость, а затем и любовь.
- Полегчало, полегчало, дорогой, отпустила боль сердце. Такое ощущение: будто камень тяжелый с души свалился. Детей вспомнил, маму вспомнил, и отца тоже вспомнил. А что плохое в своей жизни делал – перед глазами стояло. Скажи мне, Ларик, как ты думаешь, Борис тоже молиться, или нет?
- Конечно, молится. Он человека убил – тяжкий грех, поэтому каждый день молится, и во время молитвы, я слышал – рыдает. Конечно, если рядом никого нет. Я как-то случайно на промку вышел, по каким-то делам – точно не помню. К Борису пошел – надо было, что-то выточить для клуба. В это время все на обед пошли, а я за станком сидел, меня он не видел. И вот когда в цехе никого не осталось, он на колени упал и молиться начал. Стоит на коленях и рыдает, просит Бога, чтобы ему Он грех тяжкий простил – убийство. Долго рыдал. А я, чтобы ему не мешать ему, освободить душу свою, потихоньку вышел из цеха и пошел в жилую зону.
- Скажи мне, Ларик вот, что еще: Бог всем прощает или выборочно: кому простит, а кому и нет?
- Хвичо, вот ты сам - интересный человек, но еще более интересные вопросы задаешь. Ну, представь себе на минуту: кто-то сделал тебе нечто плохое, а потом пришел, и просит у тебя прощения:
- Прости меня Хвичо, я бочину запорол, больше такое не повторится. Я виноват, но ты меня прости, пожалуйста. Простишь ты ему, или нет?
- Если честно будет просить, так сказать от души – конечно, прощу. А если только так, для отмазки – не прощу. Меня обмануть не просто.
- Ну, вот ты сам и ответил на свой вопрос. Если ты умеешь определять, где искреннее покаяние, а где туфта, то неужели Бог не сможет определить фальшь в сердце человека? Творец видит искренность покаяния, даже без слов кающегося человека. Он сердце видит, и если слова правдивые, простит все. Милости Бога предела нет. Что наша жизнь на этой грешной земле? Она всего лишь увертюра, пролог к жизни вечной. Но этот пролог может стать и прологом к вечным мукам – все зависит от человека, от его веры в Сущего. Ну, ладно, на сегодня с тебя, маслокрада, хватит. Вот видишь, насколько Бог милостив по отношению к человеку: не загружает его чрезмерно даже сообщениями о Нем самом.
- Ларикжан, давай как-нибудь проберемся на промзону, ближе к обеденному перерыву, или после него, и посидим у Висерова или у Митрича. Пригласим Бориса, Витька, Ильяса и полялякаем с ними. Хорошие все ребята, с ними легко.
- Подумаем, просто так на промку не проберешься – менты на хвост сядут, духоту создавать начнут. Вопросами замучают: что ходите, что вынюхиваете – сам ведь знаешь. Надо придумать ход, чтобы они нас туда сами выпроводили. Только под каким соусом им это все подать – надо с Висеровым перетереть. Этот волк все знает – все ходы и выходы, связанные с промкой. Вечером так и сделаем. Слушай, Хвичо: а куда это Рачик подевался, неделю не видно его.
- Он сейчас целыми днями в штабе отирается, бесконвойку себе выруливает. Но что-то не очень у него получается. С ментами меньше лаяться надо было, а то он больно гоношистый. Вот те ему и напоминают дела прошлые. Тянут резину, и еще наверняка долго ее тянуть будут. А ведь я предупреждал его:
- Ты,легче на поворотах, менты злопамятные. Да, разве Рачик слушать будет умные советы? – Я, да я. Я их эдак, я их так. Вот сейчас и видим кто кого и эдак, и так. Спешка и гонор хороши тогда, когда ты рулишь. А здесь – сиди, кутынны кысып, и сопи в две дырочки. Здесь – я, я, - не канает. Дояякался, фраер маслокрадный.
Бесконвойка – дело тонкое, как и все остальное на востоке – хочу дам, не хочу – не дам, и все тут. А ты гуляй Вася и жуй сопли. Ну, да ладно – придет еще ко мне хныкать, тогда помогу, у меня в штабе завязки крепкие есть. А ты, Ларик не желаешь на бесконвойку податься?
- Э, бижо, на хрена она мне сдалась? Трудиться физически я отвык, да, если честно сказать, и не привыкал то к нему особенно. А там, говорят, пахоты по горло. Вот и буду я последнее здоровье на бесконвойке гробить - вагоны выгружать, да нагружать. Не по мне все это. Как-нибудь здесь в клубе отдежурю. Вот на колонку пойду, только не туда, где хлопок собирают. Мне Висеров на хлопковую жизнь глаза открыл, спасибо ему. Такого страха нагнал, что при слове хлопок, поджилки трясутся. Даже если он и вполовину соврал, все равно страшно. Да, и никогда я эту вату не собирал, не знаю, как это делается.
- Попадешь туда – научат, - Бюльбюлеридзе ехидно посмотрел на Ларика, - запрягут тебя как ломовую лошадь, кетмень всучат как награду и почешешь ты, как миленький, по грядочкам зеленым.
- Ладно, бижо, меня раньше времени хоронить. Ты то, сам на колонку пойдешь?
- Побегу, а не пойду. Где-нибудь там банщиком, или как ты завклубом устроюсь, и буду жить припеваючи. То, что хлопок собирать или редиску дергать не буду – это точно. А вот каптерщиком или нарядчиком – это, пожалуйста. Как ты думаешь, нужны там каптерщики или нет?
- Это ты у Висерова спроси, он все про колонку знает. Сколько пробило на часах, скоро ли съем с работы? Пойдем, встретим друзей. Два товарища, два будущих поселенца прошли к столовой, встречать со съема своих товарищей и друзей.
- А много у нас народа сидит, - думал Бюльбюлеридзе, глядя на проходящих мимо них зэков.

Исмаил Амвросьевич Гяльпотамсарухзаде, после того как отсидел два года в колонии общего режима, решил не оставаться в городе бумажного комбината. Уж больно много тягостных воспоминаний было связанно с ним. Он забрал свою семью – жену и двоих детей и перебрался на юг страны, в тот город, где был расположен мясокомбинат, тот самый мясокомбинат, в колбасном цехе которого работал Илларион Васильевич Кабулов, так бесславно закончивший свою карьеру на посту главного технолога.
Переехал сюда Исмаил Амвросьевич по двум причинам, первая: он не захотел продолжать жить там, где его знала каждая собака, и тем более все женщины. Ибо в том городе, откуда Исмаил Амвросьевич с семьей, так поспешно бежал, он до ареста работал в центральной парикмахерской дамским мастером, делая доброй половине женского населения удивительные в оригинальности и в красоте прически. И через эти самые прически был в курсе всех городских событий и новостей. В списке его клиентуры числились самые влиятельные матроны города, через мужей которых он проворачивал всевозможные операции, в числе которых была и операция с туалетной бумагой.
Вторая причина переезда его была более прозаическая: его жене, из-за какой-то легочной немощи, необходимо было сменить климат на более теплый. В том южном городе, куда переехала семья Гяльпотамсарухзаде, жила его родная сестра, работавшая в поликлинике врачом-терапевтом. Она была замужем за прекрасным человеком - весельчаком и балагуром, работавшим директором трамвайного депо, имя которому было – Карим Сабирович Бейзер. Вот именно он и помог перебраться семье своего шурина в свой город. Затем сразу же устроил Исмаила Амвросьевича к себе в депо смотрителем трамвайных линий. Зарплата, правда, небольшая, но и ответственности минимум.
- Ничего, поработай пока смотрителем. Потом, Аллах берса, кончишь курсы вагоновожатых, и пойдешь работать на линию. Трамваи водить станешь – там заработок больше и левачок присутствует, – говорил директор депо своему родственнику на вечеринке, которую устроил в честь приехавшей родни,
- Детей в школу устроим, с моими пацанами будут учиться. Жене твоей место в поликлинике найдем. – Правда, дорогая? - обратился он к своей любимой супруге – сестре Исмаила.
- Конечно, конечно, - поддержала та мужа, - все устроим, все будет хорошо. - А сейчас давайте кушать, - подавая на стол ляган горячего, источавшего изумительный аромат, плова, - громко сообщила хозяйка. Гвардия едоков, включая детей и женщин, набросилась на блюдо.
- Надо бы перед пловом по рюмочке, для порядка, принять. Мне нельзя – язва, а вот тебе, Исмаил, пожалуй, налью. Если бы рядом не было жены, тем более жены-врача, то Карим Сабирович принял бы рюмочку горячительной жидкости и не одну. Она следила за здоровьем своего мужа не хуже, чем агенты израильского Моссада, следят за потенциальными террористами, а может быть даже и строже.
- Если тебе нельзя пить, то и я не буду пить, - проявляя мужскую солидарность, - заявил Исмаил Амвросьевич.
- Браво, Исмаил, другого решения я от тебя не ожидал. Действительно, ты будешь пить, а я облизываться – не благородно и не справедливо. А вы, дети, кушайте быстрее и бегите в кино – здесь кинотеатр рядом. Фильм с Ален Делоном там демонстрируется, «Зорро» называется. А мы тут взрослые поговорим, подытожим, так сказать первые наши совместные шаги.
После плова был чай со всякого рода сладостями. Затем женщины удалились на кухню мыть посуду, а главы семейств, удобно расположившись на диване, продолжили разговор:
- Спасибо за заботу, Каримжан, век не забуду того, что ты сделал для меня, для моей семьи, когда я сидел в колонии. И сейчас не оставил в беде, - покуривая сигарету, говорил Исмаил Амвросьевич.
- Пустое, Исмаил. Должны же люди помогать друг другу, тем более близкие. Правда, не у всех такое наблюдается: есть братья, а живут как враги, и таких примеров сколько угодно. Я слышал, что у тебя друзья сидят в зоне, в той, которая недалеко от завода. Ты их собираешься посетить? Когда захочешь поехать к ним, то мне скажи, я тоже с тобой поеду. У меня есть служебная машина, на ней и съездим. Конечно, я понимаю – у тебя с деньгами сейчас напряженка. Но и эту проблему помогу решить – с пустыми руками к ним не поедем, все, что необходимо возьмем. Поэтому, как только решишь ехать, предупреди меня заранее.
- Конечно, дорогой, Карим Сабирович, обязательно нужно съездить и навестить ребят, тем более, что они прекрасные люди, золотые можно сказать люди. И сроками их прокурор с судьей не обидели, облагодетельствовали по полной программе.
- Ну вот, и ладненько, думаю, через недельку и покатим.
Карим Сабирович Бейзер – человек деловой, хваткий, ни разу ни за что не сидевший, хотя поводов для небольшой, этак лет в восемь, отсидки, за свою трудовую деятельность имел предостаточно. Фортуна улыбалась ему постоянно. Где бы, и в каких делах он не участвовал – все сходило ему с рук. Или он ухитрялся вовремя, как говорится, смыться, или вовремя увольнялся оттуда, где начинало пахнуть жаренным, или его самого, помимо его воли, переводили на другую должность. Но только он, ни разу не попал под прицел следственных или фискальных органов.
Вокруг него пересажали массу народа, и ни один из них никогда не показал на Карима Сабировича. Про его судьбу можно было бы сказать, что она не злодейка, а ангел хранитель. Но и Бейзеру нужно отдать должное – он ни разу не оставил товарища, севшего в тюрьму, без помощи и поддержки его семьи. Он постоянно ездил к ним на свидания, передавал им посылки и деньги, обеспечивал их семьи всем необходимым. Он играл свадьбы их детям, устраивал их в институты, организовывал обрезания и дни рождения, словом он сам был их ангелом хранителем.





Читатели (761) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы