По жизни Ларик был пацаном смышленым, даже очень смышленым. Его не по-детски развитый ум требовал постоянных тренировок – решения всевозможных задач, задач не математических, а жизненных, бытовых. Абстрактные задачи, решения которых требовали применения каких-то формул или, скажем теорем, не приносили ему удовлетворения ни в материальном, ни духовном плане. Решение практических задач требовала его ненасытная душа.Там он мог в полной мере применить свой ум, свою сноровку, свою способность ко всякому рода комбинациям, если не сказать аферам. Конечным результатом его творчества непременно должны были стать материальные блага. Но сами блага не были самоцелью способного юноши.
Так если бы кто-то принес ему большую сумму денег, нельзя сказать, что бы он от них отказался. Он бы их взял, конечно же, взял. Но полного удовлетворения от этих денег не получил бы. Скорее всего, он направил бы эти средства на проведение какой-нибудь комбинации, но только в более крупном масштабе, чем без получения этих средств. В этом был весь Ларик.
Будучи пацаном, играя с ребятами старше его по возрасту в игру, где ставкой были грецкие орехи, он в силу разницы в возрасте, естественно, обладал меньшей ловкостью, и поэтому постоянно проигрывал им свои орехи. Это несправедливое, с его точки зрения, обстоятельство вынуждало его прибегать к небольшим комбинациям. Острым ножичком, разделяя орехи на две половинки, он выковыривал из скорлупок съедобную сердцевину и тут же поедал ее. Остатками орехов он потчевал на улице знакомых девочек. Затем, он наполнял пустые половинки скорлупок заранее приготовленной глиной и, обмазав их края клеем БФ-2, склеивал эти половинки между собой. После того как клей высыхал, Ларик проверял каждое свое изделие на прочность. Для этого он подкидывал склеенные орехи над землей, и смотрел - не разлетятся ли они после удара о землю. Клей держал крепко и фальшивые орехи не рассыпались.
Разве нужны были Ларику эти ядрышки от орехов, или разве нужна была ему эта, кропотливая процедура склеивания скорлупных половинок? Нет, ему нужно было совсем другое. Ему интересно было представить, какой эффект произведет его небольшая афера с орехами. Он, прикрыв глаза, видел пред собою - удивленные физиономии пацанов, когда те после трудов праведных, где-нибудь тени деревьев, усевшись на землю, чтобы насладиться содержимым скорлупок, начнут колоть сработанные им орехи. Он всем телом ощущал их изумление, потом разочарование, постепенно перерастающее в негодование, а затем уже и в ярость. Он воочию видел, как ребята начинают туго соображать, потом вычислять виновника. Он слышит как они, вскакивая со своих мест, размахивая руками, кричат наперебой:
- Это он, этот негодяй Ларик мог такое придумать. Только он и никто другой, мог до такого додуматься.
Определить обманщика после окончания игры для ребят не представлялось возможным, так как в ходе самой игры орехи, по много раз переходят из одних рук в другие. Так почему все же подозрение в мошенничестве сразу пало на Ларика? Ну, во-первых: проиграв свои орехи, он тут же, не предпринимая попыток отыграться, убежал домой. Во-вторых: только ему могло взбрести в голову сожрать внутренности плодов, а потом, запихав туда глины, склеить половинки скорлупок. И еще, только он мог, от нечего делать, подговорить зимой ребят посмеяться над взрослыми, устроив им вояж на почту за денежными переводами. Пацаны, наученные Лариком, нахватали в ближайшем почтовом отделении чистые бланки уведомления граждан для получения ими денежных средств, якобы посланные им добрыми родственниками.
Затем шутовская компания, зная адреса и фамилии получателей, ничтоже сумнявшись, принялась за заполнение этих бланков. Суммы, присланных им денежных средств, проставлялись на бланках небольшие, но и не плевые. Для большей убедительности в углу каждого перевода с помощью пятикопеечной монеты, именно той стороной, где красовался герб нашего государства, было оттиснуто нечто подобие печати.
- Кто будет разглядывать какую-то печать, когда в перспективе – получение нежданного перевода,- здраво рассуждал главарь шутников.
Затем компания, разделившись на две половины, одну из которой возглавил сам автор затеи, другую – его верный друг и соратник Леха, двинулась обходить дома счастливых получателей денежных переводов. Чтобы подозрение в хохме не пало на головы исполнителей шутейной акции, хитрец Ларик, осчастливил заполненными бланками также и своих родителей, и родителей подельников.
- Иначе нас сразу вычислят и по шеям настучат,- объяснял он друзьям. Да и нашим родителям не грех по морозцу пробежаться, а то заквасились сидя дома, а здесь физкультура. Можно себе представить, что потом творилось на почте: ничего не желая слушать, толпа народа требовала от обезумевшего кассира, толкая ему в лицо, бланки, на которых стояла почти, что настоящая печать, свои кровные деньги. Только вмешательство, прибывшей по вызову работников почтового отделения, милиции несколько охладило порыв разъяренной толпы.
Стихийно возникшая экспертная комиссия из числа работников почты, получателей переводов, представителей власти и делегатов от зевак, после недолгого разбирательства пришла к выводу, что бланки заполнены детской рукой, печать на бланках - фальшивая, адреса отправителей – вымышленные. После этого многие успокоились, некоторые посмеялись над невинным розыгрышем, другие поклялись найти выдумщиков и надрать им уши. Третьи, возвратившись в свои дома, с помощью хитрости или угроз, старались выудить у своих чад, имена хохмачей, но ничего толком не добившись, отстали от них.
Облегченно Ларик вздохнул лишь после того, как история с переводами стала забываться. Он хорошо представлял, что его могло ожидать, окажись в его команде болтун или предатель.
Не сомневаясь в том, что никто кроме Ларика не мог бы провернуть фокус с орехами, ребята, недолго думая, полезли на орешины, нарвали большую кучу плодов, затем мучительно долго очищали их от кожуры, и уже потом, с очищенными орехами пошли к Ларику. Вытащив того на улицу они предъявили ему ультиматум: или он рассказывает им всю правду о глиняной начинке, или они тут же начинают его бить нудно и долго. Ларик вначале было думал, отпираться, и всеми способами отрекался от авторства в ореховом деле – мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Но почувствовав, что со стороны пацанов веет недоверием к его словам и, видя, что дело принимает неблагоприятный для него оборот, признался во всех грехах.
Он в подробностях описал весь процесс ореховой аферы, отдал потенциальным истязателям остатки клея и, пожелав им счастливого продолжения своих задумок, удалился домой. На этом инцидент с орехами, по идее, должен был быть исчерпанным. Но, не тут - то было. Пацаны, вооруженные головокружительными знаниями в области потрошения орехов, сразу же решили применить их на практике. Они, распотрошив кучу собранных и очищенных орехов, тут же, заменили съедобную их часть, на хорошую глину. Они склеили, остатками клея, половинки скорлупок, и довольные результатами трудов направились в соседний квартал к своим извечным соперникам по футболу и другим играм, чтобы предложить им сразиться в орехи.
Игра продолжилась до самого вечера. Вскоре обман обнаружился, произошла отчаянная драка, где удача сопутствовала обманутым, тем более что их оказалось больше. Аферистам накостыляли по первое число. Избитые пацаны, с благими намерениями поделиться частью полученных тумаков с автором авантюры, подошли к дому Ларика, но к их великому разочарованию, не застали его там. Ларик не был бы Лариком, если бы, не предвидел последствия своего изобретения и заранее не уговорил свою бабушку отпустить его на недельку к двоюродному брату.
Со своим братом, куда приехал погостить Ларик, он жил душа в душу. Тот в умении сочинять всевозможные комбинации нисколько не уступал Ларику, а в некоторых компонентах изобретений даже превосходил его. Можно сказать, что тандем Ларика и его брата был перспективным и многообещающим.
Они с ним, прежде чем приступить к какой-то операции подолгу рассматривали ее со всех сторон, спорили до хрипоты, ругались. Но все разногласия носили деловой характер, и, в конце концов, приносили им только пользу.
Затем они разработали правило, от которого впоследствии, никогда не отходили: оговариваемые комбинации должны были иметь элемент новизны, то есть повторению не подлежали, каждый из соавторов обладал правом наложения вето, и естественно, если операция подвергалась сомнению с одной из сторон, она в ход не шла. Но уж, если комбинация была одобрена сторонами, исполнение ее осечек не имела.
Операции, носившие чисто технический характер, восторга у Ларика с братом не вызывали. Они их проделывали без особого энтузиазма, просто так, как они говорили, по ходу пьесы. Так, например, расшифровав устройство автопоилок газированной водой, в щель которой клиентом бросалась монета, и автомат наливал стакан воды, братья изготовили из медной проволоки хитро изогнутый ключ, которым замыкали необходимые для выдачи воды контакты автомата. Деньги экономились, а воды – хоть упейся.
Пригласив девчат со всей округи, они ночью напоили их газировкой так, что тех потом тошнило.
Над следующей операцией братья работали дольше, чем обычно, но исполнение ее было блестящим. Однажды они пришли на местный пляж, где под палящими лучами солнца, народ с упоением плескался в чернильной воде озера, принимая одновременно и грязевые, и солнечные ванны. На обжигающе горячем песке пляжа несколько групп загорающих играли в волейбол. Другие, тут же под солнцем, на расправленных простынках и одеялах поглощали пирожки из отходов мясного производства, называемые в просторечии – ухо, горло, нос, запивая все это большим количеством напитков, как прохладительного, так и горячительного характера.
Несколько далее от воды, в кустах расположились семейные пары с детьми или без оных. Вот там, попросив одну молодую пару присмотреть за их саквояжем, они пошли якобы искупаться. Затем братья зашли в гардеробную, где сдали два аккуратно свернутых пакета содержащих ненужные трусы, старые майки и рубашки и получили, как порядочные люди, от пожилого гардеробщика два номерка. С этими номерками они, обойдя гардеробную, направились в салон проката. И там оставив работнику салона в залог номерки, за символическую сумму взяли в прокат волейбольные мячи, надувные матрацы, две пары ласт, маски для подводного плавания и еще какую-то мелочь. Затем комбинаторы окунулись под открытым душем, купили два пирожка, от которых их потом пронесло и, забрав у влюбленной пары свой саквояж, сложили в него все взятое в прокат.
Одевшись, в лежавшую в саквояже легкую одежду, нечистая пара, оставив о себе недобрые воспоминания гардеробщика и прокатчика, а вместе с ними два номерка и кучу ненужного барахла, убралась восвояси.
На выходе с пляжа они поймали такси и поехали на вещевой рынок, где пляжные аксессуары за полцены продали местному барыге. Изменив своим же правилам – не повторяться, Ларик с братом, попытались было зимой проделать пляжный фокус в театре оперы и балета, куда и направили свои стопы во время зимних каникул вместе с учениками других школ. В качестве залога они намеревались использовать номерки гардеробной, куда перед началом спектакля сдали галоши. Дома они примеряли эти галоши на новые ботинки, и никак не могли в них влезть. По этой причине нести галоши в театр пришлось, завернув их в газету, и уже там, в театральном туалете, кое-как напялить их на ботинки. Стыдливо пряча от гардеробщика глаза, они сдали ему немодную по тем временам обувку, получив заветные номерки, пошли брать вроде бы для всего класса в прокат театральные бинокли. После первого акта с тяжелым свертком в руках, дельцы двинули в сторону выхода.
Когда братья были почти у дубовых дверей, заподозрив что-то в неестественном поведении молодых людей, их окликнул один из служителей театра. Те, побросав бинокли, бросились наутек. Старый служитель пытался было броситься в погоню, но молодость – есть молодость. Разве можно ему было состязаться в скорости бега с молодыми негодяями? Благо хоть бинокли остались в руках законного владельца.
После позорного театрального провала, братья поклялись больше не повторяться.
И надо отметить - этой клятве они остались верны до конца. Через некоторое время судьба навсегда разделила их – брат Ларика, едва достигнув восемнадцатилетнего возраста, внезапно умер. После этого печального события из жизни Ларика ушли детство и юность. Началась взрослая, полная опасностей жизнь.
Вскоре, по совету отца, Ларик поступил в строительный институт, который через пять лет удачно закончил. За время учебы он заметно возмужал. Поездки со строительными отрядами в лесную глухомань, тяжелая физическая работа способствовали укреплению его мышц и разных связок. Однако эти нагрузки не давали простора для развития его деятельности в областях комбинаций и афер. Правда Ларик неоднократно старался привлечь своих студенческих товарищей к безобидным на вид комбинациям, которые, по словам зачинателя не принесли бы никакого ущерба ни государству, ни авторитету молодежи, а польза была бы обоюдная. Но консервативно настроенные комсомольские вожаки, не соглашались с прогрессивными взглядами одноклассника. И тому приходилось уныло ретироваться. Так что время учебы в институте не дало ему возможности проявить себя в качестве комбинатора и дельца.
От сессии и до сессии он проводил в кругу единомышленников, попивая водку и пиво. Время тянулось меланхолично медленно. И только ближе к сессии душа Ларика оживала.
На экзаменах ему было гораздо веселее и радостнее: ничегошеньки не понимая в строительной науке, и не имея желания ее постигать, он ухитрялся сдавать экзамены с первого захода и получать хорошие оценки. Всему этому было объяснение – незаурядный ум и врожденная изворотливость Ларика.
Иногда он заходил в экзаменационную аудиторию, даже не зная названия предмета по которому шел экзамен, но все равно сдавал экзамен на хорошо и отлично. Перечислить все, что применял Ларик для успешной сдачи экзаменов, значит вооружить бездельников и прочую бестолочь, теми научными методами по психологии, и той филигранной технике списывания, которыми владел наш герой. В задачу автора это не входит и значит, мы просто напросто опустим годы учебы Ларика в институте.
После окончания учебы, получив диплом инженера – строителя, он мандатной комиссией был направлен на ударную комсомольскую стройку. Объектом этой стройки был мясокомбинат, который по замыслам больших начальников должен был обеспечивать качественными мясными продуктами огромный регион нашей страны. За время долгого строительства столь необходимого для народа объекта, Ларик стал на нем родным и необходимым человеком.
За долгие годы участия в возведении этого объекта он изучил его лучше, чем собственный карман. С момента заливки бетона в фундамент этого исторического объекта, и до начала пусковых работ смонтированного там импортного оборудования прошла не одна пятилетка. Ларик работал на этом долгострое в качестве незаменимого прораба, энциклопедического источника проведенных на нем работ. Без него на стройке никто ни в чем не мог разобраться. Никто кроме Ларика не знал и не помнил, где проложены какие-либо коммуникации – будь то электрические кабели, или трубы теплоснабжения. На стройке все неоднократно переделывалось. И, если бы Ларика перевели, скажем, на другой объект, или он, не дай Бог, внезапно заболел бы или умер, то строительство мясокомбината пришлось бы законсервировать или даже вообще закрыть. Ибо ни одна изыскательская контора, ни один проектный институт не взяли бы на себя смелость восстановить в первоначальном варианте все задуманное ранее этими же проектировщиками и изыскателями. Ларик после заливки фундамента, возводил стены, затем монтировал кровлю. Без него не прокладывали электрические кабели, не монтировали водопроводные сети, не укладывали канализационные трубы. О газовом обеспечении комбината и говорить нечего. Газовики и на обед то боялись пойти без разрешения всесильного прораба. Он обладал здесь безграничной властью, решал не только судьбу вверенного ему объекта, но и судьбы всего работающего на нем персонала. Ни одни именины, ни одна свадьба или юбилей не обходились без присутствия Ларика. Он распоряжался всем: месткомовскими деньгами, выделяя материальную помощь, виновникам торжеств, премировал ветеранов труда и наказывал нерадивых работников. Не теряя времени даром, он за время строительства комбината успел заочно закончить пищевой факультет, затем аспирантуру и начал было писать диссертацию на тему: «Рациональное разрешение некоторых проблем возникающих в процессе улучшения качества колбасной продукции в условиях жаркого климата».
Тема диссертации была настолько актуальной, что обещала произвести фурор в научных колбасных кругах. Ко времени защиты диссертации наступил торжественный момент открытия долгостроя, куда понаехало огромное количество начальства. Зазвучал оркестр, взятый комбинатом в прокат у одной военной части. Торжественные речи, поцелуи и клятвенные заверения представителей комсомола верой и правдой служить отчизне, заглушались маршами бравого музыкального коллектива. Наконец, алая лента была перерезана начальствующей рукой, и все чиновники с представителями молодежи переместились в актовый зал, где стол ломился от всевозможных яств и напитков. После пуска комбината, перед Лариком встала дилемма: ехать в какую-то глушь и возглавить там новое строительство водоподъемной станции, или остаться на родном комбинате. Благо сделать окончательный выбор областная партийная организация оставила за, можно сказать состарившимся, на этом объекте, человеком, то есть за Лариком. Колебался тот недолго, и решил остаться работать на комбинате в качестве главного технолога колбасного производства.
И вот Ларик, одетый в белый халат, выгладывает из окна своего кабинета. Он внимательно наблюдает, как в ворота мясокомбината, с блеянием, поднимая облака пыли, втекает первая, но далеко не последняя, отара баранов. Мясо баранов его интересовало только в плове или в мантах, искусно приготовленных мастером своего дела. Как сырье для производства колбасных изделий бараны его не интересовали вовсе. Коровы и свиньи - вот что нужно было технологу. Если сказать правду, то и не всякая колбаса тревожила душу и мысли Ларика. Копченая колбаска ему нравилась только в готовом виде, и то не всякая. Вожделенными колбасными изделиями для него оставались вареная колбаса, а так же сосиски и сардельки. И, не потому, что он их кушал, наслаждаясь ароматом и вкусом, нет. Правду сказать: главный технолог их не кушал никогда. А вожделенны они были ему потому, что он, применяя свой незаурядный талант экспериментатора и не дюжего махинатора, изготавливал эту продукцию. На этом поприще талант Ларика достиг небывалых высот, с вершин которых можно было видеть всю никчемность суетного бытия земного.
Разве одухотворенная поэзия бардов древности или скажем, дух страдальческих напевов восточных стихотворцев могут сравниться с аурой, присутствующей при разработке рецептов нового фарша для колбасы или сосисок. Здесь присутствует поэзия навара, затмевающая любые нематериальные понятия. А, если внимательно рассмотреть процесс приготовления смеси, скажем – песка с цементом или вульгарное разбавление водки с водой, то и эти вроде бы материальные действа, не смогут пойти ни в какое сравнение с методами приготовления мясного фарша под руководством местного главного технолога.
Но, если все же кто-то и станет настаивать на возможности такого сравнения, значит он, поверьте автору строк, никогда в жизни не присутствовал на мясокомбинате, в лаборатории колбасного цеха, в бытность главного технолога, и тем более не видел его манипуляций с колбасным фаршем. Можно ли тогда верить словам этого человека?
Процесс приготовления фарша под руководством опытного мастера, не обремененного всякими инструкциями и положениями, тем более, какими-то ГОСТами, похож на волшебство, исполняемое таинственным факиром из восточных сказок.
Но, и таинственный факир умер бы от зависти, познав однажды все разнообразие манипуляций, производимые в процессе приготовления фарша настоящим гением колбасного искусства – Лариком. В подотчетном ему цехе не проходило и дня без очередного эксперимента. В мясной фарш добавлялись все новые и новые, не испытанные ранее ингредиенты. Ими могли оказаться и мелко перемолотые кукурузные початки, и различные комбинированные корма для скота и птицы, и даже строительный цемент, от которого главный технолог, после первого же испытания колбасы на подопытных индивидуумах, сразу же отказался.
Так же он отказался от добавок в фарш глины размягченной в глицерине, затем и пищевой муки размешанном в машинном масле, хотя последняя добавка и придавала окончательному продукту некий вкусовой шарм и даже несколько облагораживала его цвет. Но на желудок человека эта добавка действовала неблагоприятно, и как выяснилось позже в корне меняла секрецию двенадцатиперстной кишки, вызывая у принявшего в пищу эту колбасу, человека, во время акта дефекации рефлексное сжатие сфинктера. И все попытки избавиться от переработанной организмом колбасы заканчивались полным провалом. Для очищения кишечника приходилось прибегать к старому, как мир, способу, то есть к клизме. За годы экспериментов Ларику пришлось отказаться от многих, вроде бы сначала хорошо зарекомендовавших себя, в направлении материального обогащения технолога, добавок к фаршу. И он за все это время не пришел к окончательному, гармоничному составу фарша, который отвечал бы требованиям обогащения, и не имел бы отрицательного влияния на здоровье людей. Ларик был гуманистом и не позволял себе пустить вредный продукт в массовое производство. Так, мелкими партиями в целях эксперимента цех выпускал продукцию для испытания ее в узком кругу подопытных людей. Эти испытания, негласно, проводились на родственниках, или на близких знакомых работников колбасного производства.
Для чистоты эксперимента, после получения небольшой экспериментальной партии вареной колбасы или сосисок, главным технологом записывалась дата примерного скармливания этим продуктом подопытных родственников. Затем сам продукт раздавался в равных долях заговорщикам, которые были обязаны проводить постоянное наблюдение за состоянием испытуемых.
Если у представителей различных подопытных групп, возникали подозрительные симптомы каких-либо заболеваний, или просто обнаруживалось даже слабое недомогание, то примененная в фарш добавка сразу же снималась с производства, мало того она тут же входила в отрицательную графу эксперимента и никогда уже не применялась в деле. Испытания продолжались, но окончательного положительного результата пока не было.
Как у всех великих людей, яблоко открытия упало на голову Ларика совершенно неожиданно. Как-то он, в мрачной задумчивости сидел в отхожем, но хорошо отапливаемом месте, и по неаккуратности выронил из рук в, непонятно как оказавшееся рядом с ним, ведро с водой, которое, видимо, забыла унести уборщица, рулон туалетной бумаги. Испугавшись того, что нечем будет завершить очистительную процедуру, он быстро вытащил из ведра успевший превратиться в кашу рулон бумаги. От досады Ларик сильно сжал его ладонями, меж пальцев сочилась инертная жижа. Кое-как протерев нежное место, он натянул штаны и бросился в лабораторию. По пути он заскочил в соседнюю кабину и забрал оттуда, еще никем нетронутый, рулон туалетной бумаги.
Запершись в кабинете лаборатории, он сделал два образца фарша: один без бумаги, другой с бумагой. На вид и запах, эти образцы были неотличимы. Зато разница в весе равнялась весу рулона. Эврика! Решение найдено. Осталось проверить новый компонент колбасы на людях. В радостном волнении технолог вытащил из ящика стола початую бутылку коньяка и налив в мензурку ровно сто пятьдесят граммов янтарной жидкости, залпом осушил лабораторный сосуд.
Крякнув от удовольствия, он вышел из кабинета и стал искать своих замов и помов, дабы продолжить основанный на туалетном открытии эксперимент в расширенном цеховом составе. Сборище экспериментаторов сразу же приступило к расчетам и вычислениям предполагаемой прибыли. Расчеты велись на современной счетной технике и показали невероятную, даже с учетом спекулятивной стоимости дефицитной бумаги, прибыль. Сам Ларик технике не доверял, и все расчеты ее перепроверял на бумаге, производя умножение и деление в столбик. Когда полученные данные были сверены, он удовлетворенно вздохнул и сказал:
- Необходимо достать хотя бы пятьдесят килограммов туалетной бумаги, чтобы в промышленном масштабе выпустить экспериментальную партию колбасы. Затем было решено, все же изготовить не колбасу, а сосиски, ибо ими было легче потчевать родных.
- Колбасы столько не сожрут, - говорила одна из помощниц технолога, а под водочку сосисок пролетит столько, сколько необходимо для испытания.
Ее поддержало большинство собрания:
- Да, сосисок слопают больше, чем колбасы, тем более под водку, - выпалил хор аферистов.
Но где достать такое количество туалетной бумаги, и где ее хранить не вызывая подозрений и любопытства? Через неделю было собранно двадцать килограммов бумаги. Проносили ее в сумках и авоськах, хранили в кабинете у технолога в большом шкафу, который единственный из всех предметов мебели закрывался на ключ. Одна из уборщиц как-то раз совершенно случайно заглянула в сумку лаборантки колбасного цеха и, обнаружив ней несколько рулонов туалетной бумаги, пустила слух о том, что владелица сумки в последнее время страдает неизлечимой диареей и постоянно носит с собой большое количество бумаги и три раза в день принимает закрепляющие средства. Слух о диарейной немощи сотрудницы комбината тут же распространился среди работников метлы и швабры, а затем дошел и до ушей начальства цеха, в частности до ушей Ларика.
Тому ничего не оставалось делать, как под благовидным предлогом уволить любопытную уборщицу с работы, а потерявшей бдительность лаборантке, за проявленную беспечность и халатность объявить строгий выговор.
- Смотрите у меня, жаловать за такие дела не буду никого, - объявил Ларик своим подчиненным. Те, кивая головой, в страхе разошлись.
Итак, вскоре мясобумажные сосиски были готовы к употреблению. Временем их испытания был назначен ближайший воскресный день. К этому дню все участники заговора приготовили дома праздничный ужин с обильной выпивкой и только что сваренными сосисками. Примерно в запланированный час испытание началось сразу в нескольких квартирах и так же в собственных домах. В качестве подопытных кроликов выступили и сами экспериментаторы. Результат проверки оказался ошеломляющим: никто из подопытных не умер, не заболел. К вкусовым качествам сосисок никто не имел никаких претензий. Один из гостей сожравший больше всех отваренного испытуемого блюда, спортсмен, бегун на длинные дистанции, на состоявшемся на следующий, после званного ужина, день, соревновании показал выдающийся результат, опередив многих именитых соперников.
Правда доказать положительное влияние съеденных сосисок на достижение спортсмена у экспериментаторов не было никакой возможности, поэтому этот факт остался без внимания. Какое еще дополнительное влияние на здоровье людей оказывал новый продукт, до сих пор остается тайной за семью печатями. Руководством цеха было решено запустить производство вновь изобретенную продукцию на полную катушку.
Для этого необходимо было собраться всем участникам этого процесса, и в спокойной, без лишних эмоций, обстановке решить организационно – технические вопросы. И такое собрание состоялось. Происходило оно ночью в актовом зале комбината, с приглашением на него всех заинтересованных лиц. На нем распределялись персональные обязанности каждого члена колбасно–сосисечного союза. Необходимо было найти выход на бумажные комбинаты, выпускающие туалетную бумагу, договориться с нужными людьми и обеспечить через них бесперебойное снабжение комбината их продукцией.
Конечно же можно было воспользоваться и местными источниками бумаги, но здесь бумага была твердая, а на проведение новых экспериментов с ней времени не было, и вообще решило собрание: от добра добра не ищут. На тайном совещании Ларик возложил на себя самую сложную задачу – поставку бумаги. На остальных членов союза были возложено следующее: сбыт товара через надежные, пусть и не совсем чистые руки завмагов, продавцов, заведующих столовыми и ресторанами, организовать места складирования левой продукции, найти способы вывоза ее за территорию комбината, организовать места хранения поступающей бумаги и начать подбор надежных людей. Те в ночную смену должны были добавлять туалетную бумагу в фарш колбасного продукта.
Повязанными в деле оказались и несколько бухгалтеров, в обязанность которых входило - обеспечение документального прикрытия дела. Поставка необходимой бумаги оказалось делом нелегким, требовавшим большого усилия от творческого ума Ларика.
Приехав в город, где был расположен бумажный комбинат, технолог Ларик, или Илларион Васильевич, остановился в гостинице и не медленно принялся за налаживание контактов с нужными людьми. Он по много раз встречался со всякого рода снабженцами, угощал их в ресторанах, делал различные подарки. Те, в свою очередь, с удовольствием пили за его счет, от подарков не отказывались, но как только разговор заходил о вне фондовых поставках бумаги, даже за наличный расчет, лица у них потухали, настроение резко падало, и разговор прекращался.
Целый месяц, бесполезно потраченного времени, привел Ларика на грань депрессии – такого, в его богатой на приключения жизни, не было никогда. Вернувшись после очередного бесполезного разговора с начальником рулонного цеха к себе в номер, Ларик застал там, сидящего на соседней кровати дородного незнакомца. Тот лихо пил импортное вино и закусывал его, ранее невиданными Лариком, закусками. Замученный неудачами Ларик, забыв поздороваться с незнакомцем, прошел к своей кровати и прилег на ней.
- Вах, нехорошо, дорогой – зашел и даже не поздоровался, - весело упрекнул его сосед по номеру, - ты, наверное, или заболел, или из-за бабы красивой расстроился? – невозмутимо продолжил сосед.
Ларик – человек воспитанный, и справедливое замечание нового соседа сильно покоробило его. Он тут же вскочил со своего места. Поправляя на ходу пиджак, подошел к тому. Затем, склонив голову, произнес:
- Прошу вас простить мою бестактность и хамство. Я действительно несколько расстроен, но не из-за женщины. Меня зовут Илларион Васильевич Кабулов и, с подлежащей случаю деликатностью, протянул тому руку.
- Хвичо Вахтангович Бюльбюлеридзе, ваш покорный слуга, - пожимая протянутую руку, произнес сосед Ларика. Затем, усадив того рядом с собой на кровать, протянул ему бокал вина, - за знакомство, мир и дружбу.
Они выпили за знакомство мир и дружбу, затем еще за здоровье родных и близких, потом за футбольных кумиров, потом уже пили просто так – без особых тостов. Захмелев, веселый Хвичо спросил у Ларика:
- А, что, если не женщины, так могло расстроить столь жизнерадостного человека, уважаемого мною Иллариона Васильевича? Конечно, если это секрет, то я не настаиваю на ответе.
- Какой может быть секрет от дорогого Хвичо, просто я занимаюсь одним небольшим делом, так сказать коммерцией, и мне для дела необходима бумага. Но на комбинате ее получить не могу – фондов нет.
- А ты не пробовал взять бумагу за наличный расчет? – переходя на «ты» спросил Хвичо.
- Пробовал, но со мной на эту тему даже разговаривать не хотят. Я в принципе могу рассчитаться и наличными, но кому дать? Разговаривать не хотят, не то чтобы деньги взять. Вот народ пошел, - возмущался Ларик.
- Да, народ не тот, что раньше, - согласился Бюльбюлеридзе, - но если честно сказать, то на свете не без добрых людей. Мало их, но они есть. Есть хорошие и честные люди. Просто их надо знать, знание – сила. Так и быть – я помогу тебе отыскать правильного человека, но только это разговор конфиденциальный, и не должен иметь посторонних ушей. Вот только на таких условиях, дорогой.
Ларик, аж вспотел от неожиданно открывшейся перспективы:
- Я вас внимательно слушаю, уважаемый Хвичо Вахтангович, будьте уверены – разговор останется между нами. Могила. Я не из болтливых сук, и ваше участие будет вознаграждено по мере моих возможностей.
- Ладно, давай ложиться спать, а завтра все обсудим на трезвую голову. С этим друзья улеглись, и вскоре уже тишину гостиничного номера нарушал громкий с переливами храп Хвичо Вахтанговича и сладкое мурлыкание Ларика.
Проснувшись ранним утром, вчерашние собутыльники, поочередно приняв душ и слегка позавтракав, перешли к делам.
- Илларион Васильевич, ты побудь здесь, а я скоро вернусь, - промычал Хвичо и, захватив с собой портфель, исчез в дверях. Примерно через час Бюльбюлеридзе в сопровождении, не менее чем он сам, дородного, средних лет человека вошел в номер, где их с нетерпением ожидал Ларик.
- Прошу любить и жаловать, Исмаил Амвросьевич Гяльпотамсарухзаде, представил своего спутника Ларику, Хвичо Вахтангович.
- Очень приятно познакомиться, Илларион Васильевич Кабулов, - пожимая руку пришельца, представился Кабулов.
- Выкладывайте свою проблему Исмаилу Амвросьевичу, - сказал колбасному технологу Бюльбюлеридзе, - я его вкратце ввел в курс дела, но, а ты уж поподробнее. А я пока займусь подготовкой к чревоугодию – завтрак был довольно таки скудненьким, не правда ли, Илларион Васильевич?
- Да, да, подкрепиться бы не мешало, - поддержал идею Ларик.
После того как Хвичо Вахтангович пошел заниматься своими делами, Ларик вподробностях описал сложившуюся у него ситуацию Исмаилу Амвросьевичу, который не перебивая докладчика, внимательно изучал его лицо.
- Вроде бы не подставной, да впрочем, кто их разберет - подставной, не подставной. Все на одну рожу, все говорят – заслушаешься. Нужны деньги – рискуй, и все тут, - рассуждал про себя Гяльпотамсарухзаде.
Выслушав исповедь Ларика, Исмаил Амвросьевич, не выдерживая, как хороший актер необходимую в таких случаях паузу, выпалил напрямую:
- Все решаемо, дорогой Илларион Васильевич, я человек прямой и скажу вам безо всяких экивоков: я сведу вас с надежными людьми, которые отпустят вам необходимую бумагу – хотите по перечислению, хотите – за наличный расчет. Как вы там с ними договоритесь – это не должно волновать никого.
Мои интересы составят, и он прошептал суммарное выражение своих интересов на ухо Ларику.
- Хорошо, я согласен, - спокойно ответил Ларик.
Вскоре появился Хвичо Вахтангович, неся с собой в сетке различную снедь и две бутылки коньяка. Договор скрепили распитием спиртного и доброй закуской. Короче говоря, уже через три дня Ларик погрузив туалетную бумагу в грузовую машину, заботливо предоставленную комбинатом, поехал на ней к себе домой. Там его с нетерпением, теряя надежду, ждали товарищи по бизнесу. Результатами трудов, день и ночь трудящегося коллектива, наконец, стали деньги, которые глубоководной рекой, минуя, естественно, различные банки, кассы и фискальные органы, потекли в карманы жуликоватых партнеров.
Бумажный комбинат, взявший на себя обязательство бесперебойно снабжать своих мясных коллег такой деликатной продукцией, как туалетная бумага, тоже не оказался в накладе: во всегда недостающей для зарплаты наличности - проблем не стало, мало того, по предложению Ларика, бумага отпускалась не в мелких рулонах, а скопом. В результате чего рулонный цех был загружен на половину, а то и вовсе простаивал. Рабочие цеха, из-за простоя ничего не потеряли. Они по-прежнему получали и заработную плату, и премиальные. Получив за ничего неделание зарплату, маясь от безделья рабочие рулонного цеха, гордо подняв головы, слонялись по комбинату, и посмеивались над пахарями других цехов.
Видя такое положение дел, профсоюзные деятели предложили администрации комбината поощрять хороших работников других цехов не путевками на курорты и в санатории, а временными переводами их в рулонный цех. Там те могли и здоровье поправить, и полноценно отдохнуть. Руководство комбината сначала было, несколько ошарашено, от единственного толкового за все время работы профсоюза, предложения призадумалось. Но руководствуясь здравым смыслом, взяло его на вооружение.
Все благие начинания разбиваются об завистливых и обидчивых людей. Случилось так, что одного неплохого работника по представлению профсоюза должны были перевести в виде поощрения в рулонный цех. Но, то ли начальник цеха забыл, то ли сами профсоюзы где-то и что-то проморгали, но этот работник не был переведен туда.
И вот запала в сердце честного работника, горькая, на весь белый свет, обида. Он ночами не спал, все переживал эту несправедливость и беззаконие. Тогда, по совету своей тещи, бывшей сотрудницы облисполкома, он взял, да и накатал письмо-жалобу в партийную инстанцию. Так, мол, и так, всех хороших, трудолюбивых рабочих на родном комбинате любят, а про меня, сволочи, забыли. И до сих пор не переводят в рулонный цех, где никто не работает, а деньги получают все, да еще какие. Прошу, мол, разобраться и наказать виновных, с уважением и любовью, имярек, число, подпись.
Если бы кто-то из преступной колбасно–бумажной группы знал заранее, что удумает проделать обиженный работяга из бумажного комбината, то наверняка, приехал бы в его город. И, разыскав обиженного рабочего, дал бы ему денег для поездки на лучший курорт страны или, в крайнем случае утопил бы кляузника в речке, протекающей рядом с комбинатом. Но дело было сделано, и прибывшая на комбинат партийная комиссия, долго разбиралась в этом конфликте. И не обнаружив особых нарушений, как со стороны администрации комбината, так и со стороны профсоюза работников бумажной промышленности, собрала общее собрание, которое единогласно заклеймило позором распоясавшегося рабочего. После отъезда комиссии собрался товарищеский суд, на котором рассматривался вопрос, недостойного звания советского труженика, поведения местного жалобщика. На суде выступила активистка и ударница производства - Евдокимова Алевтина Георгиевна – ей подсудимый в свое время задолжал определенную сумму денег, и до сих пор не отдавал долг. Она, после гневного разоблачения кляузника, требовала от суда принятия к должнику самых решительных мер. Но суд ограничился лишь обращением к администрации комбината – поставить провинившемуся труженику на вид.
После состоявшегося суда, дабы не раздувать жалобный пожар далее/кто знает, что еще может насоветовать зятю бойкая теща/, заводской профсоюз выделил жалобщику путевку в дом отдыха, и подарил ему дешевый кофейный сервиз. А уже через год, докопавшись до какой-то оплошности по работе, администрация комбината с согласия профсоюза уволила того с работы, по собственному желанию.
- А ведь дело могло приобрести такой оборот, что мало не показалось бы никому, - судачили в кулуарах администрации, - в таких делах нужно быть аккуратнее, и всегда начеку.
На мясокомбинате новшеств, подобных бумагоделательным коллегам не вводили. Здесь было не до этого. Вся энергия коллектива была направлена на удовлетворение спроса покупателей колбасы, сарделек и сосисок. И производство работало как часы. Ларик, с сотоварищи богатели не по дням, а по часам. У всех появились новые дома, автомобили новейших марок, золотые украшения. Денег было столько, что фантазии не хватало: куда их тратить. Вот когда, присущая деловым людям бдительность начинает давать роковую трещину. Молодой человек – доверенное лицо Ларика как-то надравшись с друзьями водки в одном из городских ресторанов, выложил на тарелку кучу денег, и ничтоже сумнявшись, поджег их.
Увидевшая, костер из денежных купюр официантка, рассказала об этом метрдотелю, а тот немедленно сообщил куда надо. Повязала нуворишей, прибывшая в ресторан группа, имевшая прямое отношение к органам ответственным за безопасность государства.
Протрезвевшие к утру дебоширы, на допросе у следователя по особо важным делам, выложили тому все, что знали и не знали. Налет представителей вышеназванных органов на мясокомбинат был молниеносным. Арестовали всех сотрудников комбината, кроме секретного сотрудника их же органов – младшего лейтенанта Кукурузкину Анастасию Григорьевну, которая вошла в коллектив колбасного цеха под видом уборщицы.
Следственные органы, с патриотическим рвением, приступили к распутыванию хитросплетенного клубка связей преступного сосисечного синдиката. Они вытаскивали на свет все новых и новых фигурантов, будь то работники бумажного комбината, или сбытчики левой колбасы – продавцы и завмаги, ресторанные деятели или просто посредники – все люди хитрые и изворотливые. В число фигурантов по колбасному делу попал и Гяльпотамсарухзаде Исмаил Амвросьевич – на него показал начальник рулонного цеха, мол, это он свел его с Лариком. На очной ставке Кабулов подтвердил показания начальника рулонного цеха, но о том, что давал за знакомство деньги Гальпотамсарухзаде он не сказал. А на наводящий вопрос следователя, какой интерес имел Исмаил Амросьевич от знакомства, отвечал, что с тем и с другим познакомился совершенно случайно, а самое главное – знакомство произошло в момент крайнего опьянения. А находясь в пьяном состоянии, он ничего толком не помнил, и тем более не мог знать - кто кому чего давал или не давал. Поэтому Исмаил Амвросьевич, можно сказать отделался легким испугом, получив всего три года общего режима. Отсидел два года и ушел из зоны досрочно. Благодарность его к Ларику была бесконечной. И он, после освобождения, часто приезжал навещать и его, и друга своей молодости Бюльбюлеридзе, которые отбывали наказание в одной и той же колонии.
В зоне Ларик был заведующий клубом, где актив контингента разучивал патриотические песни, а зимой демонстрировались фильмы. Отношения между Лариком и Бюльбюлеридзе были дружескими, им нечего было делить, так как Хвичо не проходил по делу Ларика, а получил свой срок по совсем другим причинам. Илларион Васильевич и Исмаил Амвросьевич на следствии не упоминали имя Бюльбюлеридзе, так что того не за что было привлекать к ответственности по колбасной эпопее. В свободное от работы время Ларик и Хвичо, сидя на скамейке возле футбольного поля, частенько вспоминали прошедшие счастливые годы, когда они молодыми и красивыми, и без устали грабили свое родное государство.
- А, скажи мне бижо, ты случайно не участвовал в том зэхере, где замешана была какая-то диадема? Мне лично, все мозги с ней пропарили, спать не давали. Нас ведь крестили примерно в одно, и тоже время. И я слышал, что ты тоже немного побывал в сером здании?
- Эх, Ларикжан, спроси лучше, кому не вешали эту диадему? Всем вешали. Ребята толковые сработали, а нас за нее мучили, срока многим не за что понавтыкали. Вот кентуха мой Рачик, никакого отношения к диадеме не имел, работал себе спокойно, воровал немного, а кто сейчас не ворует? Так его тоже подтянули к этой диадеме, и целый год допрашивали. Он по дурости своей сидел как-то в чайхане с цеховиками. Кайфовали они там крепко, ну, конечно бабы, то се, и его хлопнули вместе с ними. Цеховики то думали, что их по каким-то производственным махинациям раскручивают. Поэтому все, как один - в отказ – честно, мол, работаем, не воруем. Они же не знали, что в Питере у какого-то барыги какую-то диадему шохнули, следы сюда потянулись. Так вот опера решили всех цеховиков в сети, как рыбу, заловить, мол, может быть где-то, случайно, и всплывет та диадема. Ну, крутили они, вертели всю эту блатную цеховую братию, а диадемы нет. Что делать? Отпускать всех просто так – негоже – год держали. Надо бы для отмазки от высшего начальства хоть какую, мало мальскую статейку пришить группе этой. А где ее взять, статью то? Целый год те не работали, если и было какое воровство, то оно уже быльем поросло. Не зацепки, и все тут. Цеховики сидят тихо, мирно, как ангелочки. Вот и попались следователи в свой же расставленный ими капкан. Приуныли они не на шутку. Вот тут и вышел на сцену – его величество случай. Один из цеховиков - старый пень Хануков Израиль Петрович, не зная, что его первого, приняв во внимание его почтенный возраст/ тому восемьдесят первый год пошел/ следователи хотят отпустить, сдуру начал вдруг какие-то показания на счет какой-то кожи давать. Людей, что за кордон ушли и там померли давно, вспоминать начал. Короче говоря, решил под чекнутого косить. Следователи, пораженные таким поведением старика, тут же ухватились за эти, ничем пока не подтвержденный, показания. Эти хитрые бестии – следователи стали очень вежливо давать Израилю Петровичу бланки допросов – чтобы тот их подписал. А затем этими подписанными, выжившим из ума Ханукова, бланками стали другим цеховикам в морду тыкать:
-Вот, Хануков про тебя всю правду рассказывает, видишь подпись?- кричали они, махая листами перед носом, напуганного до смерти подследственного. И, не давая тому прочитать подписанного стариком бланков протокола, а лишь тыча пальцами в подписи старого дурака, они требовали от допрашиваемого написания чистосердечного признания в явке с повинной.
- Тебе же, дураку идут навстречу, пиши явку с повинной, а на суде, гляди сюда – они показывали ему уголовный кодекс, - тебе применят статью, которая усматривает получение срока - ниже низшего предела, предусмотренного данной статьей УК. Растерянный и перепуганный подследственный, прежде чем что-то подписывать, обещал подумать и принять правильное решение. Следователи, опасаясь спугнуть их, соглашались и отправляли тех в камеры – подумать. Цеховые деляги, ничего не пронимавшие в хитросплетениях уголовно-процессуального кодекса, ударились в панику: начали перестукиваться, писать друг другу записки, смысл которых сводился к одному - Хануков раскололся, и всех тащит на дно. Каждый спрашивал в них у другого совета, и желал ему – отдыхать и не болеть.
Менты этой оживленной переписке не мешали, даже поддерживали ее. Потом следователи, посоветовавшись с врачом, воткнули Ханукову снотворный укол, и когда тот отключился, положили его на тележку и повезли по коридору. Продолжая спектакль, они в это же время вывели из камеры на допрос одного из цеховиков. Вот тот, проходя мимо тележки, на котором почивал обездвиженный Хануков, не выдержав любопытства, спросил у сопровождавшего тележку, офицера:
- Что произошло с этим человеком. Офицер, якобы раздраженный этим не позволительным для подследственных вопросом, в мнимой ярости заорал:
- Какое твое дело? Будешь много разговаривать, и ты подохнешь как и этот. Через час все заинтересованные люди знали, что Изя Ханук кони двинул, и что теперь на него можно валить всех собак. И свалили. С легким сердцем, цеховики стали показывать на Ханукова, мол, он главный зачинщик всех их неприятностей, а все остальные, мол, мелкие пешки, всего лишь невольные исполнители злой воли проходимца Ханукова.
Следователи аккуратно записывали эти изобличающие старика, показания его друзей и товарищей, конечно же, соглашаясь с ними, что во всем виноват, именно, Израиль Петрович и никто другой. Когда же оговоренный друзьями Хануков пришел в себя, те предъявили ему показания его подельников, где он выступал зачинщиком махинаций, то есть главным организатором и вдохновителем всех нечистых дел. Прочитав и осмыслив предъявленные ему документы, тот чуть было и вправду не умер, не выдержав наглости и лжи, бывших теперь друзей. Следователи, боясь потерять главного фигуранта затеянной ими игры, предупредительно дали тому валерьянки и налили сладкого чая.
- Успокойтесь, Израиль Петрович, кружась вокруг него, ворковали следователи, - мы сами подозреваем, что все сказанное про вас сплошная ложь и наветы. Но почему же все вас так невзлюбили? Что на самом деле вы им сделали плохого? Вроде бы вы порядочный человек и семья у вас прекрасная, а внуки так вообще - сплошная прелесть. Вот вы и расскажите нам, как на самом деле обстоят дела. Нам это просто интересно, что же все-таки происходило на самом - то деле? Расскажите, пожалуйста, мы поймем. Что нужно старому до предела человеку, измученному тюрьмой и оклеветанному близкими ему людьми? Ему нужны: сочувствие, доброта и ласка.
Все это, старая кочерга Израиль Петрович, неожиданно получил от следователей. После выпитого сладкого чая и дюжины съеденных им пирожков с повидлом, заранее купленных в ближайшем ларьке медсестрой изолятора, он стал давать правдивые показания, естественно, несколько принижая свое участие в мошенничестве и воровстве. Это было понятно, и не столь уже и важно. Имея на руках показания озлобившегося на друзей человека, следователям достаточно было слегка на давить на членнов цехового сообщества, чтобы расколоть всю компанию и добиться от каждого того же самого, что они добились от цеховика Ханукова, то есть правды. Сразу же после окончания следствия дело было переданно в суд.
Умер Хануков естественной смертью, ровно через неделю после своего признания. Остальные подследственные, после суда, превратились в осужденных и разъехались по разным зонам, где с чистыми помыслами и и не менее чистыми сердцами, стали отбывать назначенные им сроки наказания. В этой компании, больше всех повезло Рачику, неимевшего никакого отношения к делам цеховиков.
Поняв, что его без статьи отсюда не отпустят, он сам рассказал о своих махинациях с водкой и пивом в бытность, когда работал барменом в одной из гостиниц столицы. Его дело выделили в отдельное производство и он, получив за свою барменскую деятельность десять лет лишения свободы, давно уже отдыхал в зоне. А злосчастную диадему все-таки нашли таможенники у одного деляги на финской границе, вдали от наших бедолаг. Вот такую историю про диадему поведал Ларику его друг Бюльбюлеридзе.