Было в ней что-то от животного. Сильного, неуправляемого хищника, опасного в своей стихийности, в нетерпящем границ и рамок своеволии. Она могла ластиться кошкой, льнуть игриво и волнующе, но он-то знал, что стоит погладить против шерстки, как из мягких лапок хищницы покажутся острые когти. И, всё-таки, по-своему он любил её. Конечно, не так, как чистую и целомудренную жену, точно знающую что есть любовь, а что – извращение, но всё-таки любил. Хищница была подкупающе непосредственной и женственной, как никто другой. В ее голове странным образом перемешались пуританская суровая мораль и безграничная развращенность шлюхи, с нею не было легко, но она влекла, как наркотик.

До того, как он узнал хищницу поближе, она казалась ему обычной женщиной, разве что, с некоторыми вывихами в гладко остриженной головке. Первое же соитие ошеломило его безудержной страстью хищницы, казалось, совсем теряющей чувство реальности от плотской любви. Она льнула к нему всем трепещущим телом, урча, облизывала его, иногда – от полноты чувств – покусывала. И – почти не нуждалась в его стараниях. Эрекция волновала ее мало, хищница забирала в рот не успевшую восстать плоть, щекотала языком, сжимала губами, легко скользя тяжелыми грудями по его коленям. И от этого бросало в жар.

Секс с хищницей был стремительным и ошеломляющим, совсем не таким, как брачные игры с долговременной прелюдией с благовоспитанной законной супругой. Еще – у хищницы была богатая и развратная фантазия, ей не терпелось испробовать всё, что только возможно между мужчиной и женщиной. При этом она была лишена комплексов, делала в постели все, что хотела, нисколько не стесняясь его. И не только в постели. Она вполне могла запустить руку в его брюки даже на автобусной остановке, стоило только улучить момент, когда на них никто не смотрел.

Хищница любила секс до потери самообладания, она бредила сексом, и готова была заниматься им где угодно, при каждом удобном случае. Удивительно, но при таком темпераменте, она избрала своей добычей его, немолодого мужчину, обременённого семьей, внуками и возрастными болезнями.

Разумеется, он не мог уделять ей столько времени, сколько ей хотелось, иногда перерывы между свиданиями длились месяцами. И тогда хищница начинала бунтовать. Она выходила из себя по самым незначительным поводам, закатывала истерики, писала оскорбительные записки и требовала немедленного расставания. Почему он терпел её? Немало битый жизнью, он знал, что у людей с такой исковерканной душой не может быть здоровой психики. И что у женщин нервы слабей, чем у мужчин. Еще в одном он не желал признаваться даже самому себе – в его возрасте импотенция переставала быть отдаленным, а, значит, нестрашным пугалом, для хищницы же это обстоятельство значило очень мало. Стоило лишь предоставить тело в её распоряжение, как она жадно впивалась горячими, податливыми губами в капризный детородный орган и без труда заставляла его вздрагивать в оргазме.

Он никогда не мог понять животных пристрастий хищницы, она вполне могла с удовольствием слизнуть капельку пота с его виска, требовала, чтобы он не пользовался дезодорантами, отбивающими естественный запах кожи, нисколько не брезговала им при случайных соитиях, лишенных обычных гигиенических приготовлений. В его жизни было достаточно женщин, чтобы он мог судить обо всем их племени, но эта оказалась настолько самкой, что он порой терялся перед ее первозданными инстинктами.

Рядом с хищницей опасно было даже просто сидеть, она, принюхиваясь, втягивала его запах и приходила от этого в сильное возбуждение. В любой толпе, будь то общественный транспорт или очередь в столовой, он ощущал прикосновения её тела то к своей спине, то к своему плечу. Даже когда ей нездоровилось, она все равно норовила, будто ненароком, задеть его то бедром, то локтем. Его рубашки с короткими рукавами были для неё, как тореадорская мулета для быка. Улучив момент, её рука ныряла в широкий рукав, мягко пробегала по бицепсу, норовила добраться до груди. Если это не удавалось, хищница ограничивалась поглаживанием нежной кожи на локтевом сгибе.

Особенно её влекла его грудь. Добравшись до неё, хищница целовала, лизала, кусала его соски, теребила их пальцами, и бывала недовольной, когда её забавы пресекались раньше, чем ей того хотелось. Иногда ему казалось, что – дай ей волю, хищница залижет, зацелует, защекочет его до смерти, ибо, даже будучи удовлетворённой только что завершившимся соитием, она с интересом посматривала на него, словно раздумывая – а не попробовать ли его на вкус еще разок?

После свидания наступала пора умиротворения. Пребывая в приподнятом настроении, хищница становилась мягкой и женственной, ленивая грация движений сочеталась в ней с активной деятельностью, лишённой эротической окраски. Он особенно любил её такой, и иногда жалел, что период умиротворения длится недолго.

Через неделю-другую хищница снова принималась за свои провокационные штучки, а, когда они не помогали добиться желаемого, становилась агрессивной и взвинченной. Она то впадала в депрессию, изредка разражаясь слезами или истериками, то становилась подчеркнуто холодной и равнодушной. Исцелить душевную сумятицу хищницы было просто – требовалось еще одно свидание. Но, к сожалению, свободное время оставалось для него недоступной роскошью, да и с местом было сложно. Можно было протянуть какое-то время, отвечая украдкой мимолётными ласками на её провокации, можно было занять её быстрый и нестабильный ум нежными словами, но – к последним он не привык, а о первых думал, что они только разжигают её страсть.

Иногда хищница пыталась (и небезуспешно) пробудить в нем ревность. Он терпел щемящее в груди чувство, стараясь не давать ей повода для еще больших поддразниваний. Был ли он уверен в том, что он действительно единственный и неповторимый для неё? В это хотелось верить. Тем более что в благополучные минуты хищница очень серьезно на этом настаивала.

Доведенная до отчаяния его неподатливостью, хищница срывалась. Она шла в гости к подруге, и там, вдвоем с нею, накачивалась спиртным до изумления, после чего долго мучилась. У неё была нездоровая печень, и отравление алкоголем на несколько дней выбивало хищницу из привычной колеи. Однажды хищница показала ему крошечный полиэтиленовый пакетик с запаянными в нём белыми мелкими кристаллами.
- Что это? – удивился он.
- Билет в один конец.
Она саркастически скривила губы на его недоумение.
- Героин. Я использую его, когда уверюсь в полной своей нежизнеспособности.
- Разве ты принимаешь наркотики?
- Нет. Это – анестезия, чтобы не было так страшно уходить. Кроме того, труп (она произнесла это слово с тою же кривой усмешкой) обязательно направят на экспертизу, а содержание героина в жидкостях пресечёт кривотолки относительно причин суицида. Наркоманы – народ неуравновешенный, от них всякого можно ожидать.
- Отдай!
Он потянулся за пакетиком, но тот мелькнул перед его носом и исчез за вырезом её блузки.
- Я не хочу, чтобы так было. – Сказал он.
- И я не хочу, - согласилась хищница, - но, когда-нибудь будет. Мы не сможем вечно скрывать…

Это было похоже на шантаж, и он рассердился. Однако следом было свидание, а за ним – две недели восхитительного спокойствия, густо приправленного немым обожанием хищницы, проявлявшемся в каждом её взгляде, в каждом поступке. И случай с героином выветрился из его головы.

Шло время, и роман с хищницей приобретал все признаки состоявшегося. Он всё более привыкал к ней, всё меньше смущался её звериных повадок, более того, в глубине души даже гордился тем, что обладает такой женщиной, как хищница. Ну, кто еще из знакомых ему мужиков мог бы сказать, что в его жизни была вот такая - стопроцентная самка, любившая его до умопомрачения? И при этом вовсе не старающаяся опустошить его бумажник. К деньгам хищница относилась странно – когда он давал ей их, торопливо и застенчиво, она брала, часто жаловалась на безденежье, но сама никогда не просила. А однажды спросила в лоб:
- Тебе не кажется двусмысленным то, что ты даешь мне деньги после свидания?
Он смутился, ведь это действительно выглядело так, словно он платил ей, как проститутке.
- Ты же не говоришь, когда тебе надо…

Он забыл о том, что однажды она рискнула попросить… даже не попросить, а намекнуть на то, что ей нужна крупная, по её меркам, сумма. Тогда он был, что называется, на мели, и помочь ей не смог. А она более не спрашивала. Разумеется, он не мог знать – чего стоила гордой хищнице её полупросьба - полунамёк. Как и то, что она готова просить его о любой помощи, кроме денежной. Ибо, нет ничего грязней и отвратительней любви, замешанной на деньгах. Вывалявшись в грязи адюльтера, хищница решила для себя, что истинная любовь искупает и это. Но – истинная любовь бескорыстна и жертвенна, поэтому будет лучше, если между ними не встанут деньги. Впрочем, это убеждение не мешало хищнице принимать от него подарки, трогательно дорожить ими и изредка дарить самой. Это не было деньгами в её понимании, это были дорогие её сердцу вещицы, памятки от него. И она без зазрения совести украшала себя его подарками. Чаще всего – чтобы дать ему повод втайне гордиться ею.

После очередного срыва, пройдя курс лечения антидепрессантами, хищница успокоилась надолго. Он уже решил, что она смирилась с отведённой ей «второплановостью» в его жизни, тем более что на её темперамент антидепрессанты не повлияли никак. Она по-прежнему жадно и неутомимо стремилась к соитию, всё также безудержно любила секс. Разве что, стала чуточку уравновешенней. Это даже нравилось ему. Спокойная хищница, полыхавшая страстью в строго назначенное время, была очень удобной. Захотел – вот она, пылкая и знойная, забывающая обо всем на свете, кроме любви. Прошла нужда – сидит себе, покуривает дорогую дамскую сигаретку, время от времени вставляя реплики в общий разговор. Почти как силиконовая секс-кукла.

Иногда она бросала на него странные, изучающие взгляды, но в его-то возрасте такими штучками уже не проймешь. Угомонилась – и ладно. Хорошо хоть, что перестала говорить о своих невероятно развратных фантазиях и требовать от него невозможного. Хищница – хищницей, а, ведь, поди, тоже травоядной может стать…

… День был самый обыденный, он пришел на работу в обычное время. Настроение было сереньким, под стать хмурому утру, которое, кажется, никак не могло разродиться дождем. С утра была срочная работа, к полудню он понял, что хищница до сих пор не звонила. Он набрал номер её мобильного и с минуту тупо слушал голос робота, сообщавшего о том, что «абонент временно недоступен». Забыла зарядить телефон?

Хищница не появилась и к обеду, во всяком случае, в столовой её не было. А ближе к вечеру пришел председатель профкома Череда и рассказал, что сотрудница планового отдела вывалилась из окна своей высотки, что похороны послезавтра, автобус будет. Уходя, мерзко хихикнул и добавил пикантную деталь о том, что покойница брякнулась об асфальт не просто так, а «под героином». Скандал-то какой…