У строителей классная работа. Не то что у каких-нибудь экономистов. Мой папа им, то есть экономистом, работал на заводе, пока его не сократили. Раньше я думал, что сокращения только в арифметике делают, но оказывается, что это не так, я ошибался. У папы на заводе сокращали аж три раза, может, и сейчас сокращают, да папа уже на стройке работает. И то, что мой папа работает на стройке, очень здорово, я вам скажу. А потому здорово, что ему там выдали солдатскую пятнистую телогрейку. Совсем как у ОМОНовцев или у десантников. Эти пятна камуфляжем называются. Правда, ведь здорово? Если в такой телогрейке по лесу ходить, то всё равно как человек-невидимка будешь. А кроме телогрейки папе ещё комбинезон выдали. Это такие штанишки на помочах, как у Карлсона, который на крыше живёт. Между прочим, такие штанишки очень дорого стоят, я то уж знаю, потому что у нас соседка, тётя Люба, себе такие же купила, тоже итальянские, только материя другая, потоньше. Конечно, ей ведь не лазать по строительным лесам. А цвет у папиного и тёти Любиного комбинезонов одинаковый. И папа выглядит в своём строительном комбинезоне не хуже тёти Любы. Это вообще очень удобная одежда. Папе в этих штанах приходится лазать даже под самую крышу, потому что их фирма занимается отделкой фасадов. Попросту говоря, отделывают и утепляют стены зданий. Только название такое иностранное. У нас в языке, мне папа объяснял, вообще много иностранных слов. Даже слово кино и то не наше, а греческое, да и то исковерканное. А так как у папы комбинезон рабочий, то он, поэтому лучше, чем у тёти Любы. У папиного комбинезона, например, карманов значительно больше, целых одиннадцать штук; и маленькие, и большие, и широкие, и узкие. Чего хочешь клади. А пуговиц ни одной нет, потому что он застёгивается на длинную предлинную молнию-застёжку. Даже на тёти Любином такой нет. Правда жаль, что комбинезон у папы без камуфляжа, хотя и зелёный презелёный. Папа в нём как кузнечик в лесу, хотя и лазает по лесам строительным, словно по палубе большого корабля. Здорово, да? Папа тоже так считает. Он так и говорит: «Конечно, это здорово», - и усмехается при этом. А раз он смеётся, то, значит, ему нравится. Жаль только, что мне не разрешают лазать по лесам, а так хочется. Тем более, что кроме зелёного комбинезона на них ещё и белые каски пластмассовые на которых написано синими буквами по-английски “Wind-lock”. Папа сказал, что это переводится как защита от непогоды. Только не подумайте, что каски у них вместо зонтика. Нет, это фирма такая есть в Америке, которая отделывает дома. А папа этим же здесь, в России занимается. Теперь вы, сами видите, что это гораздо интереснее, чем работать экономистом. Им то уж никогда не выдадут ни военной телогрейки, ни красивого комбинезона на подтяжках, ни белых касок. А ведь папа не только форму получил, но и инструмент всякий, на котором тоже написано по-английски “Wind-lock”. И ещё ему очки выдали, которые пол лица закрывают. В каске, очках и комбинезоне папа совсем на космонавта похож. Правда, правда. И хотя всё это, конечно, интересно, но я всё же вам не собираюсь про стройку рассказывать, а расскажу про моего воробья, которого строители спасли и который у меня жить стал, и совсем ручным сделался. Вся же эта история весной случилась. Приходит раз папа домой и радостно так говорит:
- Ириша, - это мою маму так зовут, - а у нас новый объект.
Когда папа так сказал, то я подумал, что это он своего начальника объектом зовёт, который работу даёт и которого, наверное, сократили. Но оказалось, что строители этим словом дома называют, которые делают. А ещё оказалось, что этот новый объект совсем рядом с нашим домом расположен и мы с мамой этому очень обрадовались. Я обрадовался тому, что смогу увидеть, как папа по лесам своим лазает, мама тому, что за мной присматривать можно будет лучше и на дорогу папе тратить денег не придётся. Папа тоже обрадовался, потому что пешком ходить на работу гораздо приятнее, чем толкаться в общественном транспорте. Да и термосы с собой таскать не надо, потому как дома можно пообедать. Но я вам хочу рассказать не о том, как это удобно, когда объект недалеко от дома и даже не про сам дом, вокруг которого быстро возвели леса. Я вам хочу рассказать про Чика. Это воробей, которого спасли строители. Теперь Чик единственный в мире воробей, который и ручной, и дрессированный. Ну, слушайте. До каникул оставалось совсем уже немного. А учился я тогда во вторую смену. Очень удобно. Не то, что первая смена, когда ходишь в школу не выспавшийся. Правда, когда папа стал работать на этом новом объекте рядом с нашим домом, то я всё равно рано просыпался. Вместе с папой. Хотя мама и ругалась.
Она говорила:
- Тебя словно черти раздирают, - но всё-таки не возражала, что я папу на работу провожал. Ну, в общем, пошел я в то утро, как обычно вместе с папой. И когда мы подходили к объекту, то увидели, что вся бригада стоит внизу и все смотрят куда-то вверх. И прораб, это начальника так зовут, который вроде бы работу производит на объекте, тоже вместе со всеми стоял, задрав голову кверху. И я сразу понял, в чём дело. А дело было в воробье. Вернее в воробьях, у которых гнездо под самой крыше было и теперь его надо было ломать, потому что это было единственное место на доме, где еще не заделали, не отремонтировали стену. А вся остальная стена была уже подготовлена под покраску. А в этом месте, где была в стене выбоина, воробьи себе гнездо устроили. И это гнездо строители старались не трогать, потому что там целая воробьиная семья жила. Сначала там проживал воробей с воробьихой и со своими двумя птенцами. А потом один птенчик из гнезда выпал и так как был маленький и совсем не умел летать, то разбился. Даже до лесов не смог долететь. А оставшегося воробьёныша строителям было жалко и они всегда старались во время работы подальше от этого гнезда держаться, особенно, когда родители прилетали кормить своего воробьёныша. И на леса всегда еды вдоволь клали, чтобы воробьёныш мог быстрее вырасти и улететь из гнезда. Но как они ни старались, всё равно у них ничего не получилось, воробьёныш не вырос раньше времени и так и сидел в гнезде, хотя надо было уже начинать красить эту стену. Но замуровывать живьем воробья никто не хотел. Даже дядя Игорь, который воевал в Афганистане и у которого на руке татуировка выколота с цифрами 1638-1640 и тот не хотел губить невинную душу. А цифры эти означали дату, когда он там был. Но вы не подумайте, что дядя Игорь такой старичок, как Кощей бессмертный. Просто на востоке календарь совсем другой и счёт годам идёт не от рождества Христова. Потому что они мусульмане и для них нет другого бога кроме Аллаха. Так вот дядя Игорь сказал, что воробей ведь не еретик, чтобы его живьём в стену замуровывать, как это в средние века делали. И все с ним дружно согласились.
- Конечно, воробей не еретик, - дружно сказала бригада.
- И потом, - сказал дядя Игорь, - это единственный ребёнок, который остался у родителей, как же его можно замуровывать?
А прораб, Александр Харитонович его зовут, ужасно от таких слов разволновался и стал спрашивать всех :
- А что же делать? А что же делать? Его же и руками не достать, дырка то маленькая.
- И доставать нельзя, - сурово ответила бригада, - тогда он погибнет.
- Его кошки съедят.
- Родители его кормить перестанут, если мы его в руки возьмём.
У Харитоныча вид совсем от этих слов жалобный стал. Того и гляди заплачет. Таким я его никогда не видел. Он вообще дядька крупный, высокий и, как всякий силач, держится очень уверенно. А тут стоит как провинившийся мальчишка, которого мама отчитывает за испачканные штанишки и всё одно твердит:
- Да как же быть то? Ведь красить пора начинать. Ведь нам так погода благоприятствовала эти дни. Без всякой помехи и леса поставили и стену сделали. Вытаскивайте тогда этого воробья и к себе забирайте, если думаете, что он на воле погибнет, после нашего вторжения в гнездо. А если ты Игорь, такой сердобольный, то забирай его к себе домой.
- Нет, - отвечает дядя Игорь, - мне нельзя, у нас кот Кузьма, он такого соседства не потерпит.
- Ну, пусть берёт тот, у кого кошки нет дома, - рассердился Харитоныч, - Не можем же мы ждать до тех пор, пока этот птенец летать научиться. Он же подрастёт, наверное, только к осени ближе.
После этих слов вся бригада стала в затылках чесать и с задумчивым видом все друг на друга смотрят. И что делать никто не знает. Тем более, оказалось, что коты и кошки есть у всех в бригаде. И все сразу стали наперебой рассказывать про своих кошек, какие они хорошие, воспитанные. Но, однако, никто не знал, как они отнесутся к воробьёнышу. А вернее все были уверены, что птенца просто съедят. И тут Харитоныч увидел меня. До этого дня он совсем мне был не рад и всегда говорил моему папе, что детям нечего делать на строительной площадке. Папа тоже был с этим согласен и тут же отсылал меня прочь. Но в этот раз Харитоныч как увидел меня, то просто просиял весь. Заулыбался и ласково спрашивает:
- А у тебя Славок есть дома кошка или кот?
Ну, я, как честный человек, конечно, не стал врать и честно сказал, что мне ещё только обещают котёнка.
- Ну, пока то нет? – живо спросил Харитоныч и заискивающе посмотрел на моего папу.
И тут же мило заулыбался папе и мне и даже пошутил, сказав:
- Да и ты сам, Славка, на кошку не смахиваешь.
Тут все просто возликовали. Окружили меня плотным кольцом и каждый сказал, что я совсем не похож на кошку.
- Вот и забирай воробья себе, - произнёс вердикт Харитоныч.
- Да ты чё, Харитоныч, надо же с супругой посоветоваться, - возмутился папа.
Но Харитоныч был непреклонен.
- Дело идёт о жизни и смерти. Либо мы сейчас замуровываем это гнездо, либо твой сын берёт опеку над птенцом.
А папа совсем у меня растерялся от такого напора и, обращаясь ко всей бригаде, спрашивает:
- Кто же дома воробьёв держит. Это же не попугай, не канарейка и даже не скворец.
- Подумаешь, воробей, - зашумела бригада, - да Борис дома ворону держит и то ничего, а уж вороны гораздо больше воробьёв и живут дольше.
- Да воробей же везде гадить будет, - возмутился папа.
Но папе опять напомнили про ворону и опять сравнили её с воробьём, сказав, что она раз в десять больше воробья и то Борис не жалуется.
- А чего жаловаться то, - сказал дядя Боря, - вороны ведь тоже из отряда воробьиных.
- Ух, ты, - удивились все, - надо же, и кто бы мог подумать.
А дядя Боря действительно ворону дома держит. У неё когда-то было повреждено крыло. Теперь всё зажило, но улетать она не хочет, так как очень полюбила дядю Борю. Хотя все домашние ругают дядю Борю за его любимицу. Наверное, потому, что она кошку с котом очень обижает, отбирает у них корм. И дядя Боря, когда уходит из дома, закрывает свою Кару, так он её назвал, в туалет. Зато вечером она у него на плече сидит, потому что очень любит своего спасителя и даже терпит своё пребывание в тёмном туалете. Конечно, это здорово, когда тебя так любят, что даже с плеч не слазают. И так мне стало завидно, что я сказал папе:
- Ладно, котёнка не будем заводить, а лучше спасём воробья.
Все как услышали это, то сразу громко закричали ура и сказали:
- Правильно, Славка, молодец. Да здравствует воробей. Да здравствует благородный спасатель.
Тут папа вздохнул и усталым тоном, наверное от того, что мы с ним вчера боевик допоздна смотрели, примирительно произнёс:
- Ладно, спасайте, а я переодеваться пошёл.
Тут все опять ура прокричали и всей бригадой полезли на леса. Всем хотелось лично спасти невинную детскую душу. Я бы тоже полез, да разве разрешат. Поэтому я снизу за всем происходящим смотрел, как и прораб. Гнездо, оказывается, уходило далеко вглубь стены и ещё в сторону, потому что на углу находилось. И пришлось строителям порядочную дырищу сделать, для того чтобы достать воробушка. Харитоныч аж в ужас пришёл, когда увидел, сколько стены разворотили. Но дядя Игорь ему сказал примирительно:
- А эту дырку включи в смету как вырубку неровностей.
Я ни фига в этом юморе ничего не понял, но все засмеялись и я тоже за компанию. Как заделывали стену я не видел, потому что сразу понёс птенчика домой. А он был очень испуган. Я думаю, любой бы на его месте испугался. Если бы к вам в квартиру ломится стали, то вы бы тоже наверняка перепугались до смерти. А воробушек был совсем маленький и около клюва у него были жёлтые полоски в виде стрелок. Принёс я его домой и первым делом ему крошек насыпал хлебных. Но воробей даже не пошевельнулся, лишь нахохлился ещё больше, когда я ему тарелку пододвинул поближе.
- Что же ты, - говорю ему, - Чик не кушаешь? Так ведь и умереть не долго. Столько трудов затратили, столько нервов попортили Харитонычу, пока тебя спасали, а ты кушать отказываешься.
Я и сам не заметил, как ему имя дал. Просто само это получилось. Чик и всё. Хотя, если по правде, то он не только не ел ничего, но даже и не чирикал. Он даже и пить не стал, хотя день был жаркий, как летом. Долго я его упрашивал покушать, совсем как моя мама, когда я маленький кашу не ел. Но воробей на мои уговоры внимания не обращал. Сидел и даже не шевелился. А я не знал, как его уговорить поесть. И решил я его тогда кормить так, как все воробьи своих детёнышей кормят. Взял крошку хлеба, положил себе на язык и подаю ему. И что бы вы думали. Съел он её. И поел очень плотно, так что когда я его в школу принёс, не оставлять же было малыша одного дома, то он мне на парту белое пятно посадил, объелся потому что. Но я на него не обиделся, ведь он же ещё совсем малыш был и не понимал, что на уроках нельзя какать. Но это ничего. Зато мне за Чика пятёрку поставили, потому что первым уроком у нас было рисование и каждый рисовал на свободную тему. А я решил нарисовать Чика. И получился он у меня очень здорово. Даже Максик позавидовал, а уж он то рисовать умеет. Да и вообще всем портрет Чика очень понравился. Я потом этот портрет повесил у себя в комнате. Он и сейчас у меня на стене висит. Правда, Чик его совершенно не оценил. Но я на него за это не в обиде. А следующим уроком у нас математика была и, хотя мы ничего нового уже не проходили, всё равно Татьяна Ивановна решила, что Чик всех отвлекает и отправила меня с ним домой, но не ругала. Вот так и стал у нас Чик жить. Мама сначала в ужас пришла. Она посмотрела на папу, постукала себя по голове пальцем и объявила, что для полного счастья ей, конечно, только воробья в доме и не хватало. А когда она увидела, что я кормлю птенчика с языка, то ей чуть плохо не стало. Глаза у неё округлились и она закричала так, словно мы с папой вдруг оглохли:
- Да разве это мыслимо. Это же дикая птица. Ты что, хочешь чтобы ребёнок себе какую-нибудь заразу подхватил?
А я говорю:
- Не волнуйся мама, горло у меня уже давно не болит, поэтому с Чиком ничего не случится.
У мамы от моих слов глаза ещё больше расширились, а папа засмеялся и похлопал меня по плечу. Ободренный его поддержкой, я объяснил маме, что Чик сам пока есть не умеет и если его не кормить с языка, то он просто умрёт. Мама тогда повздыхала, повздыхала и смирилась. А чтобы она очень уж не расстраивалась, я сразу же после кормления Чика, пошёл и почистил зубы. И все мои друзья очень мне завидовали, что я кормлю воробья с языка. И все просили, чтобы я и им тоже разрешил покормить птенчика с языка. Но я сказал, что родитель должен быть один и что ко мне Чик уже привыкает, а к другим как он отнесётся еще неизвестно. А стрессовых ситуаций ему и так на всю жизнь хватило, когда их квартиру ломали, и он наверняка не знал чего подумать. А то, что его так спасали он просто даже и не понимал. Правда родители думали, что Чик улетит, ведь мы живём на девятом этаже и окна в тёплую погоду всегда открыты, только тюлью занавешены. Но, наверное, именно из-за тюли, воробей к окнам никогда и не подлетал, потому что боялся трепыхающихся занавесок. А жить он стал в коробке, куда мы ему постель постелили. И мама очень скоро привыкла к Чику, хотя и ругалась всякий раз, когда убирала за ним его белый помёт. Но она всё равно варила ему кашу и даже купила ему витамины, которые для канареек нужны. Но Чик, хотя и не канарейка, ел их с удовольствием. Наверное, они тоже очень нужны воробьям. Как только они без них на воле обходятся. Но наш Чик их получал столько сколько нужно и потому рос очень быстро. А к осени стал совсем ручным. Ему очень нравилось сидеть у кого-нибудь на плече или на голове и перебирать клювом волосы. Даже мама не сердилась на него за это, хотя и говорила, что он ей постоянно портит причёску. Но чаще всего он сидел на моей голове. Наверное, потому, что я не выговаривал ему ничего насчёт причёски. И во время обеда он садился на стол рядом с моей тарелкой и громко начинал чирикать. Он чирикал до тех пор, пока все за стол не усаживались. Тогда Чик, как полноправный член семьи, начинал кушать из своей розетки. И ел молча и сосредоточенно. Папа говорил, что Чик все инстинкты воробьиные потерял, кроме умения созывать всех на обед. Мы тоже уже так с мамой думали, потому что он совсем одомашнился и даже не улетал от нас, когда мы его в форточку гулять выпускали. Дальше лоджии он никуда не улетал. Совсем стал ручным. Мы даже и волноваться перестали, что он покинет нас, потому что он у нас никуда не улетел ни летом, ни осенью, ни зимой. Лишь следующей весной он вылетел как обычно в форточку на лоджию, но домой так и не возвратился. Его не было недели две. Мы не знали, что с ним. И я очень расстраивался из-за этого. Я думал, что его съела кошка или из рогатки кто подстрелил. Он же ведь не привык к самостоятельной жизни. Но наш Чик снова стал прилетать на лоджию, только в форточку никогда уже не залетал, хотя и не боялся садиться на плечи или голову. И вскоре эти прилёты стали совсем кратковременными. Прилетит, схватит крошку и тут же улетит. Папа сказал, что Чик, наверняка, завёл семью, стал кормильцем и ему просто некогда по гостям отсиживаться. И он оказался прав. Осенью Чик прилетел с двумя воробьями. Воробьи были молодые. И я понял, что это его птенцы. Это ведь только кажется, что все воробьи одинаковые. Я то знаю, что это не так. Вы тоже это поймёте, если заведёте себе домашнего воробья. Вы поймёте, что они разные и ваш не похож ни на кого другого. Чик по-прежнему меня не боялся и кричал своим воробьятам призывное чик-чирик-чиф. Наверное, он говорил своим ребятам, чтобы они не боялись меня, но они всё же боялись и всегда садились к самому краю лоджии. Их мама не прилетала ни разу. Так что я её никогда не видел. Она не глупая, просто осторожная. Так мой папа сказал. А что говорит по этому поводу своим детям Чик я не знаю. Наверное тоже самое.