После сна Степке было очень трудно открыть глаза. В последнее время они затекали все больше и больше. Так же, второе, что он заметил после пробуждения, было то, что дышать становилось все труднее и труднее, а это вселяло далеко не веселые мысли. Даже мысли – единственное, чем можно было развлечься, становились все печальнее и меланхоличнее. Когда то внутри его жила надежда, но теперь она удалялась все дальше и дальше, оставляя вместо себя тень отчаяния и разочарования.
Из привычной полутьмы и туманной сырости показался Васька. Он выглядел бодреньким и довольным. Явно съел что-то вкусненькое. У самого Степки аппетита не было и он очень сомневался, что он еще когда ни будь к нему вернется.
Васька приблизился к брату Степке и сказал:
- Что т ты сегодня совсем плохой. – Он пытался показать какое-то сочувствие, но по его интонации и кривляющейся мордахе было заметно, что настроение у него приподнятое. – И спал долго. Иди, перекуси. Я там тебе оставил.
Степка смотрел на брата и его мысли были далеки от еды. Почему-то он именно сейчас задумался: как такое может быть – брат был рыжим, сам он темненький, а мать, насколько он ее помнил, светленькой. Об отце они ничего не знали, и мама о нем никогда не рассказывала, но все равно – это не подходило к тем порядкам природы, о которых Степка знал. О маме, конечно, ничего плохого думать не хотелось. Да и насколько он мог знать и понимать? Ему бы еще учиться и учиться, набираться жизненного опыта. Вот только видать не суждено уже…
- А что там? – без энтузиазма спросил он брата.
- Каша, немного печенки и даже молоко: ответил тот, и подошел еще ближе. Настроение рыжего постепенно пропало. Что он не понимал что к чему? В голосе появилась забота. – Что? Не хочется ничего?
Степка медленно помахал головой.
- Болит что?
- Нет: честно ответил Степка. – Ничего не болит… - Про то, что очень трудно дышать, он решил не говорить. - Немного не по себе. И вижу что-то не очень хорошо.
- Ну, это ничего. Это после сна. Пройдет: подбодрил его Васька, и с печалью подумал, верит ли он сам в то, что сказал. – Иди хоть молочка хлебни. А там, может, и куснуть чего захочешь. Хочешь, я с тобой схожу?
- Пошли. Хоть пройдусь немного…
Степка не закончил, но брат понял каким должно было быть окончание недосказанной фразы и от этого понимания его глаза стали влажными. Васька резко развернулся.
- Идем.
Они вышли из своей комнатушки и не спеша побрели по влажному от сырости полу. Их сопровождал постоянный гул, лязг и скрежет вечно движущихся огромных штуковин, названия которых было трудно запомнить.
- Слышь, Вась: после пятиминутного молчания произнес Степка.
- А: отозвался брат, покинув только одному ему известные размышления.
- Как ты думаешь… - он замолчал на несколько секунд, как бы подбирая слова для своего вопроса. – А вот, как ты думаешь? За пределами всего этого… ну, нашего мира, где мы живем, есть другой?
Рыжий остановился у покрытой несколькими слоями пыли и грязи стены, от которой, к тому же, очень неприятно пахло, и некоторое время пристально смотрел на Степку, после чего сказал:
- Да. Я смотрю тебе и вправду совсем хреново. Будто не знаешь, что там, - "там" он произнес протяжно и с каким-то трепетным страхом, - есть только холодные бури и ураганы, среди которых невозможно жить. Там постоянная смерть. Жизни нет – Закончил Васька почти шопотом, словно опасаясь, что его может услышать кто-то жуткий и невидимый, и заберет его туда, в то место о котором он говорил. – Разве совсем не помнишь, что мамка рассказывала?
Степка был рад, что брат остановился. Он не думал, что передвигаться будет ему так нелегко. И в груди становилось тяжелее и тяжелее. Дышать уже было не то что трудно, а даже больно. Но, не смотря на это, Степка продолжал:
- А что если не так? Что если все по-другому?
- Что значит не так. Все так, братишка, все так. Не забивай свою голову глупостями.
- Нет. Ну почему ты так решил? Лично я думаю, что мы здесь не местные, что попали в этот мир по воле какой-то злой судьбы. Неужели ты думаешь, что не может быть места, где… эти… как их… ну те что наверху светят, - он несколько секунд вспоминал слово, - лампочки! Неужели ты думаешь, что нет места где лампочки наверху намного больше и светят ярче. А еще, - вдохновлено продолжал Степка, - там могут жить другие существа, которых мы еще не видели, и не слышали, и даже не представляли, что они могут быть.
Степка замолчал. Васька некоторое время думал над словами Степки, потом саркастически фыркнул и убежденно произнес:
- Не может такого быть. Где этот мир тогда находится?
- Как где? За пределами этого.
- Не может он там находится. Потому что за пределами всего этого мира нет жизни.
- Ну почему? Почему ты так думаешь?
- Потому что мама так говорила. А она знала. Значит так и есть.
- Так мы же сами этого не видели. Только слышали. Может и мама тоже не видела, только слышала и сказала это нам. Ведь подумай. Хоть задумайся на минутку. – Ему хотелось взбудоражено кричать, и хоть голос звучал по прежнему слабо и тихо, Васька словно услышал проявление тайной силы в этих вопросах:
- Ты хочешь сказать, что мама, - он явно начинал выходить из себя, - что наша мама нам…
Неизвестно чем бы это все закончилось, если бы не раздался низкий хриплый голос Михалыча:
- Что братцы? Решили прогуляться?
Он потрепал Ваську по голове большой ладонью с огромными толстыми пальцами. Тот чуть отклонившись, ответил:
- Вот, поесть идем.
- А ты, Степка, что-то совсем мне не нравишься. – Михалыча ладонь легла на Степкину голову. – Видать скоро сдохнешь.
Ваську, не смотря на то что он сам буквально секунду назад хотел набросится на брата, очень возмутила прямолинейность плотного пенсионера, у которого, к тому же были грязные руки. Он хотел высказать намек на нетактичность, но заметил, что братец сомлел от поглаживания по голове и промолчал.
А Степке действительно было приятно как никогда. Как никогда он чувствовал исходящее приятное тепло от ладони, пусть даже грязной. Почему то именно сейчас ему хотелось получить хоть каплю любви, которой они были лишены после смерти матери. Без разницы от кого. Но только бы подольше длились эти секунды.
- Послушай, Михалыч: прикрыв томно глаза, произнес Степка. – А что ты думаешь? Есть ли там - за всем этим - что-то другое?
Михалыч, вдруг, выпрямился и со словами "Так. Надо работать" пошел вдоль стены к тяжелой двери, за которой обычно его и можно было найти.
- Эх: вздохнул Степка, мгновенно осознав, что это было зря – можно было обойтись и без разочарованного вздоха – уж слишком болезненным он оказался. – Вот так всегда. Только спросишь что серьезное, у них сразу появляются дела. Но и заметь, он ничего не сказал про вечную смерть.
- Я давно заметил, что они с нами вообще на эти темы не разговаривают.
- Считают, наверное, что мы еще не доросли до обсуждения таких вопросов.
- Да нас вообще мало кто замечает. Словно и нет нас вовсе. Только вот Михалыч когда никогда доброе слово скажет, да и Петровна поговорит, пообсуждает что ни будь или кого ни будь с нами. А все остальные относятся как к прокаженным…
Васька, вдруг, весь напрягся и посмотрел туда, где стена обрывалась.
- Слышишь?
- Что? – не понял Степка реакцию брата, но кое-какие догадки появились.
- По-моему мясо. – Его ноздри зашевелились. – Точно мясо. – Он весь собрался. – Идешь?
- Не: покачал головой Степка, безразлично понимая, что аппетит у него так и не появился. – Что-то есть так и не хочется. Ты иди. Молочка мне если что оставь, а я у Михалыча посижу.
- Ну как хочешь.
Спустя секунду рыжий братец исчез за грязной плохо пахнущей стеной.
Растянувшись на импровизированной кушетке Михалыча, сделанной из лавки, Степка продолжал думать о теме спора с Васькой. Он всегда тайком размышлял, что мир вокруг должен быть огромен и даже очень-очень огромен. И нет там постоянного гула и лязга огромных штуковин, название которых трудно запомнить, а над головой светят большие яркие лампы. Откуда и почему пришла такая мысль, он не помнил, но разговаривать на эту тему с ним никто не хотел. Глаза медленно начали слипаться и с размышлениями на тему "существует ли другой мир" он начал засыпать.
Его разбудили болезненные толчки и голоса.
- Ой-ой. Неужто и взаправду? – Степка точно узнал голос Петровны. Он попытался открыть глаза и убедится в этом. Но на это почему-то не было сил.
- Да я тебе говорю. Сама посмотри.
Снова толчки. Похоже на толстые пальцы Михалыча. Но боли уже не было.
- Степка, Степка: позвала Петровна.
Он попытался открыть глаза, но приоткрыть их получилось совсем на немного.
- Да говорю тебе – сдох.
- Жалко-то как: запричитала Петровна. – Малэнький ведь ще зовсым. Що ж робыты?
- Що робыты? Що робыты? На савок и в контэйнер на улицу вынести. Не оставлять же тут чтоб вонял.
- Михалыч, вынесешь? – спросила Петровна.
- Да ты что?! Совсем здурела?! – возмутился Михалыч. – Кто здесь уборщица? Я или ты? Вот иди и вынеси.
- Пожалуйста, Михалыч: жалобно просила Петровна. – Не могу я так с животиной-то. Хоть и подох он. Вынеси, а я тебе маленькую после работы на проходных куплю.
- Эх, бабы, бабы: заворчал Михалыч. – Может мне его еще похоронить? Я сразу говорил, что не протянет он долго. – Но все же скатил Степку на совок и направился к двери. – Теперь еще по всему цеху с этим дохлым котенком разгуливать.
- Спасибо: довольно ответила Петровна. – А я тебе ще пирогов завтра принесу.
- Ты про маленькую главное не забудь: строго напомнил он на выходе из мастерской.
А Степка лежал и не в состоянии пошевелится, смотрел сквозь чуть приоткрытые глаза на проносящийся под ним сырой и грязный пол конвертерного цеха. Откуда-то снизу он услышал Васькин голос:
- Эй, Михалыч, это кого ты там несешь? Степку что ли?
- Что, Васька? - тихо спросил слесарь шестого разряда Михалыч. – Издох твой братец. Один ты теперь остался у нас.
- Эй, Михалыч! Ты чего? – Степка слышал как Васька был напуган. – Не умер он. Куда ты его несешь? Положи его? Не надо так шутить, Михалыч!
Но Михалыч уже не обращал на Ваську никакого внимания.
Степка слышал, как брат продолжал бежать за ними и снизу доносился его крик, который становился все громче и истеричнее. Он явно не хотел оставаться один среди этой грязи, пыли, шума и сырости.
- Михалыч, не умер он! – вопил рыжий котенок. – Степка, скажи им, что ты живой! Скажи им! Куда они тебя?..
Его крик оборвался за очередной металлической дверью. Теперь со всех сторон доносился гул и шум работающих огромных механизмов.
- Эх, не заметил я вас сразу, когда Муська окотилась: бубнил себе под нос Михалыч. – Так бы тогда еще и притопил в ведерке. А потом жалко стало.
Муська, народившая котят, прятала их, пока те не начали нормально ходить и полностью открыли глаза. Тогда они уже сами появились у мастерской Михалыча. Он еще тогда подумывал их утопить, но Петровна не дала. А буквально через неделю Муська попала под конвейерную ленту и от нее практически ничего не осталось. Тогда уже и Михалычу стало жаль котят, начал приносить им вместе с Петровной всевозможные объедки. Хотя он сразу заметил, что черный был какой-то дохленький, ходил еле живой. "Да и откуда им здоровья-то набраться – размышлял слесарь механического оборудования – живут в полутемном цеху, кругом пыляка, грязь… Да и уродились уже обреченные. Хотя сами мы, чем отличаемся? Живем в засранной стране без культуры и порядка, вокруг здоровые авторитетные дядьки, захотят по головке погладят, захотят под зад коленом дадут, и ни черта ты им не сделаешь, а захочешь сказать что, так не поймут ведь. Так и проживаешь всю жизнь: работа – дом – работа, и так и помрешь, света белого не увидав…"
С такими мыслями Михалыч вышел из цеха, подошел к мусорному контейнеру и сбросил в него с савка черное тельце котенка. Когда оно с гулким шорохом упало в прочий мусор, Михалычу показалось, что он услышал тихое "мяу", но немного постояв и решив, что почудилось, не спеша побрел обратно к себе в мастерскую.
Но на самом деле ему не послышалось. Лежа на куче хлама в контейнере для мусора, Степка ликовал. Сквозь полуопущенные веки, его ослеплял свет огромной лампы, висящей очень высоко на красивом потолке, и хоть она была одна, свет ее был настолько ярким, что даже если бы он мог открыть глаза, то вряд ли б смог. А еще он видел, как под неописуемой красоты потолком летали какие-то существа, наслаждаясь этим миром. И не было в нем бурь и смертельных ураганов, как думал его брат.
"Эх, неужели и Ваське суждено будет это увидеть, только перед тем как умереть. А видела ли мама то, что сейчас вижу я?.. Ведь существует же другой мир и он огромный. Я так и знал…"
Степкино сознание начало медленно меркнуть. В последний момент ему почудилось, будто он становится совсем невесомым и его поднимает вверх к парящим под необыкновенной красоты потолком существам.