Решение о...

...Жара. Мозги отказываются впитать все, что в них пытаешься запихнуть, из того, что говорится вокруг. Отдых от этого может быть только вечером, когда дневной зной спадает и наступает блаженное состояние покоя и прохлады. Природа немедленно оживает и пытается за несколько часов до наступления ночи наверстать то, что замирало от дневного зноя.
Поздним вечером они, как всегда, сидели и слушали Учителя. Каждый думал о своем личном, но мысли всех были связаны с тем, что вскоре настанет день въезда в Иерусалим. Сам Учитель говорил постоянно, что это будет торжественное время для всех живущих на Земле, а те, кто идет сейчас за ним, увидят благодать Божию, и всесилие Бога будет явлено всем, включая и мирские власти. Ибо настает миг, когда уверовавшие в него могут подойти к воротам вечной жизни, а неверящие отправятся в геенну огненную, чтобы долго и упорно зарабатывать право на путь в Царствие Божие. Но, в то же время, он продолжал утверждать, что в мире есть только жизнь земная и ничего более.
Никто не мог ничего понять, так как Иисус, и ранее говоривший иносказательно, стал говорить еще более загадочно и непонятно. Поэтому каждый предполагал что-то свое, более ему доступное. Но сейчас мысли их были более земными, чем когда-либо, ибо необходимо было быть готовыми к любому повороту событий.
- Иуда, сколько у нас осталось денег? - Симон Петр старался говорить тихо, так, чтобы никому из сидящих рядом не было слышно, но разборчиво.
- Мало, если так дело пойдет, то мы вскоре протянем ноги от голода. В последнем селении подавали такую мелочь, что брать совестно было, а тут еще и Учитель начал говорить, чтобы мы накормили эту свору бродяжек, что повсюду таскается за нами. Тише, говори тише. Их надо кормить, а то кто будет кричать об Учителе. Они, по крайней мере, бегут впереди, надеясь урвать подаяний, и предвещают наш приход, рассказывая про такие чудеса, что если бы Равви услышал, то его живот долго бы сотрясался от смеха.
- Но из-за них нам меньше подают. И вообще, сколько на них уходит денег. Мы могли бы себе позволить купить повозку и пару ослов, а заодно и еды. Идем на праздник пасхи, а еды с собой практически нет, да и денег тоже!
- Ты не уходи от ответа, а назови сумму!
- Какая может быть сумма? Откуда!? Здесь же абсолютно нищие селения! Здесь даже денег-то никто не видел. А цены? Ты видел местные цены? А что будет дальше? Ты же прекрасно знаешь, что на пасху цены будут такие, что на них никаких денег не хватит! Надо что-то предпринимать, а не то точно протянем и ноги и руки, но в них уже никто ничего не положит.
- Ничего, зато с нами наставник. Ты помнишь, что он сказал? В Иерусалиме будет явлено такое чудо, что все, даже те, кто не верил до сих пор, полностью уверуют. А нам за веру нашу, и то, что мы за ним идем, будет открыта дорога к самому Богу. Его, наверное, провозгласят царем Иудеи, а то и всех земель!
- Ну и что? Нам-то что с того? Опять идти по городам? Меня и так очень даже хорошо побили. Как-то больше не хочется!
- Дурень ты, я погляжу, хотя счету денег обучен. Если Равви царем всех земель будет, то и мы возле него не последними людьми станем. Не пешком ходить, а на крытой повозке ездить, еще стражники охранять будут. Бить же не тебя будут, а того, на кого ты укажешь! Нет, тебя Равви, наверное, казначеем поставит. Будешь как самый настоящий римлянин.
- А сам-то кем хочешь стать?
- Ну это, конечно, Ему судить. Но я бы предпочел получить место главного смотрителя над храмами. Я бы тогда там порядок навел, а то эти священники совсем зажрались.
- Тише вы, царедворцы! - Иаков недовольно поморщился, - Тут Равви рассказывает о том, что мы будем в городе делать. Тебе, Иуда, надо бы, уже прямо сейчас, подобрать человека из дальнего окружения понадежнее. Учитель сказал, что весть о его прибытии должна быть передана первосвященникам, а на главной площади Его должен ожидать осел с ослицей, или наоборот, я не до конца понял.
- Иуда, готовь денег! Готовь чудо! А где я деньги возьму? Я же их не чеканю! Лучше тогда тебе туда пойти, да с собой еще кого-нибудь прихватить! Толку больше будет!
- Найдешь, найдешь! А то мы тебе кое-что напомним; когда кое-кто зажал деньги от одного раскаявшегося фарисея.
- Вино же мы вместе пили!!
- Но он же там, где мы пили вино, с нами не был!
- Хорошо, а что ж мы там, в городе, есть и пить будем?
Вопрос остался без ответа, потому что Учитель начал рассказывать новую притчу, а это всегда было интересно, но, к сожалению, весь рассказ прервала одна из женщин Симона, в доме которого все находились. Она подошла тихо и спокойно, молча поставила сосуд у ног Его. Взгляд ее, исполненный тоски и печали, остановился на Нем. Учитель медленно склонил голову вперед, и она, набирая миро ладонями, начала поливать ему на голову. Драгоценная жидкость, переливаясь, стекала по волосам и бороде Его.
- Учитель, да что ж это такое? У нас денег мало, а тут столько миро потрачено! Женщина, да как ты можешь омывать живого человека?
- Зачем такие траты?
- Молчите, нескромные! Эта женщина делает то, что положено ей делать! Филипп, разве есть у тебя право судить эту женщину, или ее поступки? А может, ты судишь меня? А ты, Иуда? Разве недостаточно у нас средств для жизни? Кто-то из вас ложится спать голодным, не выпив на ночь кувшин вина? Она сделала полезное дело для меня, ибо скоро уже не буду уже иметь возможности быть с вами. Останутся с вами только нищие духом, а со мной пребудут богатые. Теперь же приготовлен я к будущему, ибо, возлив миро на меня, омыла она меня для погребения, и сбылось высказанное о том, что "живым он приготовлен к смертному ложу будет". А теперь же уходите. Хотя нет. Иуда, подожди немного. Есть у меня к тебе несколько вопросов, на которые я хотел бы получить сегодня ответ.
В комнате повисло неловкое молчание, прерываемое только короткими словами пожелания доброго сна Учителю. В ответ он лишь кивал головой, но взгляд его синеватых глаз был холоден.
- Садись, Иуда Искариот, - начал он разговор, затем резко выпрямился и произнес в сторону двери, - этот разговор не для тебя, Симон!
От дверей послышались торопливо удаляющиеся шаги. Затем наступила тишина, прерываемая только жужжанием назойливых насекомых. Учитель молчал, погрузившись в какие-то свои непонятные раздумья. Иуда сидел молча, боясь спугнуть мысли Равви. Когда же он решился взглянуть на Него, то дыхание его перехватило от благоговения. Иисус буквально светился невиданным на Земле светом, а из глаз Его катились слезы. Взгляд же синих очей был обращен куда-то в неведомую даль. Что виделось Ему там, было неведомо, но если уже Он плакал от этого, то любой другой просто лишился бы рассудка от тех картин, что были открыты Его внутреннему взору.
Молчание тянулось долго, так долго, что сумерки успели смениться темнотой ночи. Иуда не мог смотреть на него, ибо от яркости сияния глаза начинали слезиться, а голова раскалывалась от нестерпимой боли. Ореол же вокруг Иисуса становился то таким ярким, что освещался каждый уголок комнаты, то, наоборот, тускнел так, что становилось темно, и лишь пугливые тени на стенах говорили о том, что в комнате присутствует плошка с маслом и чадящим фитилем.
Вдруг голова Иуды наполнилась чарующей музыкой, такой громкой, что он вздрогнул, и возник Голос. Искариот взглянул на Учителя, но тот сидел, погруженный в свои раздумья, и молчал. Голос же вновь заговорил, приводя Иуду в восторженный ужас.
- Иуда, к тебе обращаюсь Я. Тебе вверяю судьбу Сына моего. Крепок ли Дух твой, чтобы ты мог выполнить предначертанное тебе поручение? Решив один раз, не захочешь ли ты повернуть назад, чтобы отклониться от Пути своего?
- Да, Господи... - Иуда даже не успел произнести своей мысли вслух, как Голос возник вновь.
- Не всегда реченное правда, но мысль искренна! Теперь же должен ты сообщить властным людям о местонахождении Учителя своего и Сына моего, чтобы сбылось высказанное однажды слово. Чтобы люди имели возможность выбора Пути. Чтоб они могли осознать, с кем и с чем связаны их помыслы и чаяния.
- Неужели они все и враз припадут к ногам Его, дабы иметь возможность быть в царствии небесном? Необходимо знамение, чтобы они не сомневались в истине происходящего.
- Хорошая мысль, но сколько знамений надо, чтобы убедить всех неверующих? Я сказал уже достаточно. Ныне лишь хочу убедиться, что хоть кто-то услышал, но не ушами, а Душой своей.
- Господи, но как я могу отдать Равви в руки врагов? Они же убьют Его! Боже, умоляю Тебя, избавь меня от этой доли. Пусть я умру, но зачем же умирать Сыну твоему? Они же убьют Его, Господи!
- Пусть вершится предреченное действо, а Сын мой останется со мной! Это его судьба. А твоя судьба - делать то, что тебе предначертано. И только те, которые придут к нему не только сердцем, но и Душой, поймут необходимость всего.
- Господи! Господи! - молил Искариот, но Голос уже исчез.
За окном посветлело. Иисус сидел и задумчиво смотрел на своего ученика. Прядь седых волос контрастировала с черными волосами. За ночь Иуда стал другим.
- Что мне теперь делать, Равви?
- Пути наши неисповедимы, но каждый должен идти той дорогой, которая ему предначертана судьбой. У тебя свой путь. Но помни одно, что моя судьба, и судьбы всех людей лежат на весах, а на другой чаше лежит твоя настоящая и будущая жизнь.

Вечеря

- Настал тот день, дорогие мои ученики, когда будет решаться судьба всего человечества, и ваши собственные жизни окажутся зависящими от моей судьбы, и наоборот. Каждый из вас должен сделать свой шаг в будущее, чтобы пройти тот путь, что ему предначертан Господом нашим. И если кто-то думает, что его поступки не влияют на других - еще есть время остановиться и уйти, но потом все ваши поступки вплетутся в единую нить судьбы мира. - Равви немного помолчал, внимательно оглядывая двенадцать своих спутников, что были всегда рядом с ним. Многие из них теперь выглядели гораздо упитанней; практически все они были довольны своей кочевой жизнью с ним, - А теперь я говорю, что время раздумий окончилось. Настала пора сделать шаг. Любое решение всегда тяжело, но я помогу вам, ибо истинно то, что я сейчас скажу. Один из вас, кто делит трапезу нашу, должен пойти и предать меня в руки врагов наших, в руки людей властных, чтобы свершился суд земной, и люди смогли осуществить выбор свой.
- Но кто это будет? Кто?
- Равви, но мы не дадим ему этого сделать!
- Как нам узнать того, кому необходимо свершить это, Равви, дай нам знак!
- Учитель, я не смогу сделать этого! Пусть это буду не я!
Иисус немного помедлил, а затем наклонился над блюдом, где Иуда молча выбирал еду, не обращая внимания на шквал вопросов. Прядь черных волос стыдливо прикрывала седину, рано пробившуюся на волю. Он знал все. Также как и знал то, что выполнит любое пожелание своего Учителя. Даже если тот сейчас велит умереть, то разве это сопоставимо с тем, что ждет впереди?
- Я отвечу вам, слабые духом. Этим человеком будет тот, с кем я сейчас вкушаю. И кто вкусит со мной позднее.
- Все-таки это я, Равви?
- Я не говорил этого, но ты сам сказал.
- А ты бы, Равви, смог бы сделать это?
- Каждый делает то, что ему предназначено...
Наступила тишина, настолько полная, что было слышно дыхание каждого возлежащего вокруг праздничного стола. Все думали о чем-то своем, но мысли всех, кроме двоих, были радостны от осознания того, что не на их долю выпал этот тягостный жребий. Петр Симон медленно встал и зачем-то направился к двери, но по дороге остановился, словно в его голову вдруг пришла мысль.
- Учитель, но зачем необходимо, чтобы кто-то вообще шел к первосвященникам? Разве недостаточно того, что мы открыто вошли в город? Разве недостаточно того, что произошло в храме? Ведь там было много народу. Там была власть, там были стражники. Они же не собирались ловить тебя, они даже смеялись, глядя на то, как Ты обошелся с торговцами.
- Все должно быть так, как было сказано ранее. Никто не в силах отменить предназначенного.
- А если мы не дадим ему сделать так? Если Иуда не сможет пойти сегодня и рассказать всего о тебе и о месте нашего ночлега. Что тогда? - неловко поправив на боку короткий меч, Петр стал у двери, чуть расставив ноги и наклонившись вперед, как если бы был готов идти в бой.
- Но зачем Иуде идти и что-то вообще говорить, если у нашего дома столько народа, пришедшего с нами? Почти половина нижнего города знает о том, где мы остановились, чтобы вкусить сегодня праздничной еды, а с утра будут знать и остальные. - Фома даже привстал.
- Нельзя отменить предначертанного. А теперь давайте съедим этот хлеб и выпьем это вино. Больше не придется мне есть и пить с вами, кроме того дня, когда мы встретимся вновь. Может быть, это произойдет только во дворце Отца нашего небесного.
Учитель аккуратными движениями разломил хлеб и раздал его окружающим. Затем он разлил всем вина. Печальные глаза осмотрели апостолов. Их взгляд был мудр и спокоен.
- Воистину говорю вам, неверящие, что только тот войдет в царствие со мной, кто пройдет свой путь до конца. А вы все знаете ту дорогу, которая вас ждет. Каждый должен идти. И ни кто не может уклониться от судьбы, ему предначертанной. А теперь и вовеки веков ешьте этот хлеб, который является пищей нашей и телом нашим. Пейте вино это, которое является питьем нашим и кровью нашей.
Все сидели молча. Куски хлеба судорожно сминались в руках. Но взгляд небесных глаз был тверд. Тем более, что Учитель первым подал пример. Зубы медленно пришли в движение, перемалывая свежий пресный хлеб, почему-то застревающий в горле. Вино, странного, чуть сладковатого привкуса, помогло проглотить хлеб, но чувство недосказанности осталось. Никто ничего не говорил, но наступившая тишина была красноречива, и Искариот не выдержал. Не вытирая слез он поднялся и подошел к стоящему посреди комнаты Иисусу.
- Равви...
- Иди. Твое время пришло.
- Равви...
- Я вернусь за тобой. Ты будешь со мной. Иди! - спокойный до того момента голос Учителя изменился и звенел в голове Иуды как музыка, которую никогда нельзя забыть.
Петр вскочил вновь, на ходу вытаскивая из-за пояса меч, но, наткнувшись на ледяной взгляд небесных глаз, осунулся и сел, зажав руками голову.
Тишина стояла долго. Уже давно стихли в ночи шаги Искариота, но все равно стояла тишина. Иисус сидел в центре комнаты и молился. Остальные смотрели на него, не в силах понять того, чему только сейчас они были свидетелями.

Четверг. Ранняя ночь...

Когда он наконец-то нашел нужный ему дом, темнота окончательно окутала город, и его долго не хотели пропускать. Стражники потешались над ним и его нелепым желанием узреть в такой поздний час гостя богатого торговца церковной утварью - верховного первосвященника. Только случай, а именно то, что гостю понадобилось выйти на крыльцо, помог ему. Иуда бросился мимо стоящих стражей с просьбой выслушать, крича, что от этого зависит судьба всей Иудеи. Хозяин, посмеявшись над непутевым просящимся (вся Иудея знает, что в ночь опресноков надо быть дома, либо в гостях у близких друзей, для того, чтобы вкусить хлеба и запить его ароматным вином, желательно со своего виноградника. Этот обычай, заведенный с древних времен, означает единение Бога и людей, так как хлеб символизирует самого человека, а вино его кровь), допустил его в дом.
- Расскажи же нам, Иуда, сын Искариота, зачем пришел в неурочный час? Зачем забивать нам голову всяким Иисусом, если на дворе стоит праздник Пасхи? - возлежащий на почетном месте человек был вне себя от возмущения.
- В предсказаниях сказано, что явлена будет сила Бога нашего в ребенке, выношенном простой женщиной от самого Отца Небесного, но какое отношение это имеет к Назаретянину? - говоривший отставил чашу и приподнялся, потянувшись, чтобы расправить затекшие после долгого возлежания члены.
- Но это же Царь наш, посланный Отцом нашим!
- Ну и что? Знаешь ли ты, Иуда, сколько всяких "царей" бродит по дорогам Иудеи? Так что ты хочешь приказать нам, чтобы мы занимались ими всеми? Да за это тебя надо наказать!
- Иди, Иуда. Верно было пророчество, что размножатся лжепророки слова Господня. И будет их так много, как саранчи, и не разберут люди Слова истинного.
- Правда ваша, но именно Иисус из Назарета обладает истинным Словом.
- Докажи же нам свои слова, да будь скор, ибо уменьшается терпение мое, и готов приказать я слугам, чтобы, избив плетьми, выкинули они тебя на улицу!
Иуда захлебнулся в душе от радости. Обрадованный тем, что имеет возможность рассказать о своем Учителе, начал он свой рассказ, перемежая его высказываниями из Торы, но был прерван. Хозяин дома, недовольно поморщившись, заговорил вновь:
- Это все хорошо, но так говорят о любом из "пророков". Ты расскажи нам о том, чем он лучше других. Почему мы должны верить тебе, что он действительно сын Божий? Почему? Он что, может засыпать все окрест манной небесной? Или знает путь к земле обетованной? У меня истощается терпение, а у моих людей все больше желания отходить тебя плетьми.
- Иисус действительно Сын Господа нашего, он сам Бог!
- Выкиньте его из моего дома! - побагровевший от возмущения человек, брызгая слюной, практически кричал.
- Подожди, - гость медленно встал, обошел Иуду, - Ты понравился мне привязанностью к своему Учителю. Но скажи на милость, почему мы должны тебе верить? И неужели ты думаешь, что его появление изменит этот мир? Если ты веришь в это, то сильно ошибаешься. Но мне, однако, хочется увидеть твоего Иисуса, поэтому ты должен будешь проводить меня и моих людей к дому, где он остановился на праздник опресноков.
- Я проведу вас к нему, но прошу об одном, - Иуда помолчал, прислушиваясь к внутреннему голосу, - Обещайте выслушать Его. Тогда вы поймете, что Он именно тот, чье появление предсказано задолго до нашего рождения.
- Каждый имеет право сказать и быть услышанным, но каждый, кто слушает, имеет право не верить, если он не хочет верить. А затрагивая то, о чем нельзя говорить, говорящий может быть побит камнями. И это будет справедливое наказание за оскорбление слушающих.
- Но то, что говорит учитель, правда. Сам Бог... - он замолчал, поняв, что сказал лишнее.
- Что Бог? Ты тоже разговариваешь с Богом, когда тебе вздумается? Тоже пророк, или сын Его?
- Нет, я всего лишь ученик Его, пришедший к вам с просьбой встретиться с Ним.
- Хорошо. Ты уговорил меня. Мы пойдем и увидим твоего Учителя. Но произойдет это не сейчас, когда у меня много дел, а поутру. Ты же, чтоб не передумал, переночуешь в моем доме, под надежным присмотром.
Говоривший встал с пола, тяжело опираясь на руку подскочившего слуги. Был он высок, но преждевременная старость уже проглядывала в проседи волос на висках, наметившимся вторым подбородком и округлым, выделяющимся через одеяния широкими очертаниями животом. Лицо его, с хитрым прищуром глаз, нельзя было описать словами. Отвернувшись на миг, любой человек начинал думать об этом, но ничего не мог сказать. Богатая одежда шла ему, а манеры были властны и величественны, какими они и должны быть у верховного первосвященника.

Пятница. Раннее утро...

- Вставай, собака, - вошедший стражник больно ударил Иуду мечом по спине. Не для того, чтобы убить или поранить, а из вредности - плашмя, - Хозяину недосуг, а ты пойдешь с нами, чтобы мы могли опознать твоего Иисуса и привести его сюда.
- Но он вчера говорил, что сам пойдет к Учителю для разговора!
- Нет у него как будто других проблем в это утро, кроме как общаться с всякими бродягами, вообразившими себя пророками и Богами.
- Но он не бродяга... - удар кулаком в лицо заставил Иуду замолчать.
- Собирайся, да побыстрее, нет у меня времени с тобой разговаривать.
Стражник вышел, а Иуда упал на землю. Молитва его, направленная к Господу, была горяча, но ответа не последовало. Мысль о том, что ему следует отказаться вести стражников к Учителю, билась в голове, но также пришло и осознание того, что каждый идет своим путем в этой жизни. Он встал и сделал шаг к двери, вытирая кровь с разбитой губы.
Они шли по пустой улице, все ближе подходя к дому, где остановился Равви со своими учениками. На прилегающей территории не было места, где можно было бы спокойно пройти. Везде лежали люди. Это были те, кто пришел сюда вслед за Иисусом, кого еще не коснулась его сиятельная сила оздоровления. Они все хотели одного - излечения от различных своих хворей. Те, кто был побогаче, снимали дом, а у кого не было денег, ночевали на улице, надеясь, что утром великий исцелитель будет идти мимо них и удастся коснуться его, обретя благодать и здоровье.
Стражники шли, брезгливо перешагивая через убогих, распихивая их, а те сквозь сон бормотали проклятья и продолжали спать. Ворота дома были плотно закрыты, но после требовательного стука их отворили. Глазам предстала не менее живописная картина, чем на улице. Всюду спали паломники. Многие были с мечами, либо с длинными палками.
- Ну и где тут Иисус? - начальник стражи был недоволен и не собирался этого скрывать.
- Он в доме, и мы сейчас подымемся к нему. Он, должно быть, молится.
- Не смеши меня. Спит он, наверное, с какой-нибудь девкой, а мы тут полночи ходить обязаны, разыскивая его.
Процессия двинулась через двор к входу в дом, у дверей которого уже стоял, трепещущий при виде стражи, хозяин дома. Рабы, бросив работу, прижались к стенам, понимая, что можно ожидать чего угодно в такой ситуации.
- Где Иисус из Назарета? - голос начальника стражи был глух и внушал страх.
- Его здесь нет. Ночью он вышел из дома с двумя своими учениками. Остальные же спят в доме.
- Куда он пошел?
- В сад, за реку. Там он хотел молиться.
Стражники развернулись, чтобы выйти, но калитка отворилась, и вошел Он, сопровождаемый сонными учениками. Уже у входа Он все понял и остановился. Взгляд небесных глаз обвел отряд и выхватил Иуду, стоявшего под охраной двух стражников. Губы ученика, распухшие от удара и со следами запекшейся крови, привлекли его внимание и вызвали сочувствие на лице, с пониманием того, что вскоре, возможно, предстоит принять от этого мира.
- Кого вы ищете здесь, среди мирных паломников?
- Иисуса из Назарета, которого первосвященник Каиафа требует привести к себе на синедрион, ради чего собираются выдающиеся мужи израильские.
- Я тот, кого вы ищете, а остальные - мирные люди, не делающие ничего плохого.
- Тогда должен ты миром пойти с нами, или будешь взят и препровожден силой, даже если ради этого придется воевать со всеми этими "мирными" - начальник стражи показал рукой на мечи, - паломникам.
- Подойди ко мне, Иуда.
Иуда Искариот медленно освободился от рук, державших его, и пошел вперед, к своему Учителю. Тот стоял, словно никого более не существовало в этом мире, не обращая внимания на выкрики начальника стражи, ни на ощетинившегося мечом Симона Петра. Они встретились вновь, чтобы расстаться, и, быть может, никогда больше не встретиться на этой Земле. Вокруг царила неразбериха и непонимание. Учитель и ученик стояли друг против друга.
- Прощай, Иуда. Я рад, что ты выполнил свою задачу. Быть может, эта жертва будет напрасна, и никто не сможет оценить величия наших дел, но мы должны понимать, что нет того, без чего нельзя обойтись.
Ученик приблизился и поцеловал своего Учителя, и это послужило сигналом к окончанию немой сцены. Стражники бросились вперед, наконец-то увидев цель. Петр бросился на защиту, но голос Иисуса был громче звона скрестившихся мечей.
- Остановитесь, ибо мир должен быть превыше войны. А все споры решаются мирно, - после этого Он посмотрел в глаза начальнику стражи, - Я иду с вами. Оставьте этих людей, кроме тех, кто пойдет с нами добровольно. В мире не должно быть принуждения.
Мечи тяжело опустились, не прячась в ножны, но, будучи в опущенном состоянии, они уже не несли угрозы жизни, а были лишь весомым аргументом. Рабы спешно перевязывали раны одному из стражников, получившему косой удар в голову.

* * *

Через несколько минут короткая процессия шла по улице, направляясь к дому первосвященника. Все, кто хотел. Учитель и ученик, а также сопровождающая их стража.

Пятница. Судилище

Все были в сборе. Дополнительно уже были оповещены многие. Собранию священников мог бы позавидовать любой храм. Но все они пришли сегодня с одной целью, ясно читаемой на лицах. Им было интересно посмотреть своими глазами на того человека, о котором говорила вся Иудея. У многих было желание поверить. Все знамения говорили о том, что день пророчества уже близок. Но сколько их было уже, тех мессий, которые будоражили умы людей, на деле оставаясь шарлатанами? "Может быть, на этот раз пришел тот человек, который поможет обрести свободу Иудее и поведет народ к воле, к той мечте, ради которой евреи ходили по пустыне и сквозь моря. Кто покажет истинную силу рода Давидова", - эти мысли не высказывались, но страстно лелеялись каждым вторым, сидевшим во дворе дома в ожидании встречи с Иисусом.
Он вошел тяжелой походкой. В нем не было царственной осанистости. Не было тех, кто должен был идти рядом, подчеркивая, что это тот, кого ждали веками, что это вождь народа Израилева.
- Иуда Искариот, прими деньги в знак благодарности за то, что помог устроить мне встречу с Иисусом. А теперь уходи, так как далее мы хотим разговаривать с ним сами.
- Но я тоже хочу быть рядом с ним.
- Что ж, останься.
Все сидевшие внимательно осматривали стоящего в центре двора претендента на роль мессии. Сколько их прошло через такие вот встречи, после которых было два пути, один из которых - побитие камнями за шарлатанство и введение народа в искус, а второй - признание. Этот путь пока был закрыт для всех, за отсутствием настоящего мессии. Затянувшееся молчание нарушил хозяин дома.
- Известно нам предсказание о появлении человека, рожденного земной женщиной от Бога. Известно также, что заявила мать твоя, Мария, о том, что зачатие было непорочным, что якобы засвидетельствовали священники церкви. Объявила она об этом не сразу, а лишь недавно, и тех людей, на которых ссылается она, уже нет в живых, чтобы подтвердить или опровергнуть слова ее. И как это соотносится с тобой, Иисус из Назарета? Как можешь заявлять, что ты единственный на Земле Сын Бога? Дай нам свидетельства.
- Не я так говорил, а Бог. Так говорили те, кто идет со мной.
- Хорошо. Но тогда представь нам свидетелей слов своих. Покажи тех, кто подтвердит истину, тобой высказанную. Ты сказал - Бог? Если ты его сын, то попроси Его явить нам знак свыше, чтобы уверились мы в правоте твоей. Ты говоришь - люди? Тогда почему никто, кроме Иуды, не присутствует здесь? Представь нам хоть двоих свидетелей.
- Господин, прости мне мою дерзость, - рабыня согнулась в поклоне, - Но во внешнем дворе есть человек, которого я видела с Иисусом из Назарета. Разреши его привести сюда.
- Это против закона. Каждый приходит на святейший синедрион добровольно, но мы... - он внимательно осмотрел сидящих - те кивали головой, когда встречались с ним взглядом, - Согласны.
Рабыня убежала, а во дворе вновь воцарилась напряженная тишина. Иисус стоял посередь двора и молился, прикрыв глаза и безмолвно шевеля губами. Иуда попытался пройти к нему, но его задержали. Первосвященник нахмурил брови.
- Мы уже знаем, Иуда, все, что ты нам скажешь, но позволь учителю твоему, ты ведь так его называешь, самому рассказать то, что нас интересует.
Рабыня явилась расстроенная и подавленная.
- Господин, тот человек сказал, что он не знает никакого Иисуса, но я точно помню, что видела его рядом с ним. Господин, прикажите схватить его и доставить сюда.
- Иди на кухню и займись делом своим, женщина. Иисус, те люди, что были с тобой до этого, отказываются от знакомства с тобой, а значит - не верят в тебя. У тебя один только путь доказать правоту - проси Отца нашего небесного о знамении, подтверждающем слова твои.
Иисус молчал, думая о чем-то своем.
- Докажи нам, Назаретянин, что мы не зря явились сюда по утру, иначе гнев наполнит наши души возмущением!
- Не молчи, или ты думаешь, что власть твоя велика? Или молчание подтвердит, что ты сын Бога в большей степени, чем все остальные?
- Сотвори чудо, какие совершал ты по пути сюда!
- Пусть он прилепит на место ухо, что отрубили твоему рабу, Каиафа! Если он тот, за кого себя выдает - это в его власти. Тогда я поверю в него.
- В младенчестве он, по слухам, переспорил многих священников. Мы не знаем их имен, пусть он говорит с нами о Боге.
- Знамение, покажи знамение, сын плотника!
- Проси Господа нашего, чтобы смягчились наши сердца и наполнились добротой к тебе. Может тогда мы уверуем, что ты тот, за кого себя выдаешь.
Иисус молчал, а сидевшие все больше приходили в неистовство, озлобляясь на молчание претендента.
- Расскажи нам, Иисус из Назарета, зачем явился в Иерусалим и что принес с собой для народа, кроме смуты и волнения, - первосвященник смотрел неодобрительно, - которые уже прокатились по городам Галилейским. Вводя в искус народ царства Иудейского, неужели ты хочешь возмущения и здесь?
- Я никогда не подбивал народ к смятению, но говорил правду о том, что происходит вокруг. Никогда не собирал Иудеев тайно, а всегда учил там, где они сходятся добровольно - в синагогах и в храмах. Я не противник власти мирской, так как она поддерживает порядок среди народа.
- А какая власть должна быть превыше - духовная или мирская? Верно ли то, что ты учил народ подчиняться власти римлян, допуская, что она превыше власти священников?
- Сказано мной уже было, что надо отдавать цезарю - цезарево, а Богу - Богово. А что до простого раба, то ему все равно, кто у него хозяин, главное, чтобы его не били, кормили и не заставляли слишком усердно трудиться.
- Значит, ты считаешь справедливым, что нами управляют римляне, а не мы? Разве не мы Богом избранный народ, который должен управлять другими?
- Бог един для всех. Для него дорог каждый, кто придет к нему с любовью. Каждый народ достоин своих правителей... - пощечина, данная одним из священников, прервала его речь.
- Ты не достоин называться сыном народа иудейского, ибо так может рассуждать только враг колена Давидова! - кричавший был в таком бешенстве, что стал рвать на себе одежды, - Мне не нужно больше доказательств и рассуждений этого человека, ибо я уверен, что это не тот, кто должен был к нам прийти.
- Кто еще хочет высказаться по этому поводу? - первосвященник обвел глазами собравшихся, и те заговорили.
Кричали одновременно, перебивая и не давая другим говорить, но смысл всех выступлений был один - это не тот, кого ждали. Настоящий мессия должен быть тем, кто объединит народ всех колен иудейских и с Божьей помощью поведет их к победе над врагами. Но для этого он, как и Моисей, должен стать перстом Бога, испепеляющим всех, кто стоит на пути народа иудейского.
Тот же, кто пришел, не может представить на суд синедриона ни силы, дарованной Богом, ни самой своей родственной связи, которая дала бы ему возможность ради славы иудеев просить Бога о том или ином. Мало того, он еще не против римской власти над иудеями, а значит, опасен народу израилевому. Раз так, значит надо перекрыть любую возможность распространения таких суждений среди людей.
- Стойте, но сейчас праздник опресноков, и мы не можем в эти дни осудить кого бы то ни было на смерть. - Анна перевел дух, - Ибо не будет нам впоследствии ни прощения, ни благодати за это. Но справедливо то, что человек, вводящий народ в заблуждение, должен быть примерно наказан смертью, для искоренения крамолы. Поэтому следует передать его в руки римлян, которые собираются казнить сегодня разбойников. Пусть они и его тоже осудят.
- Истинные слова говоришь, - Каиафа встал, - Поэтому я объявляю решение верховного синедриона: самозваного мессию Иисуса отдать в руки наместника Пилата с требованием осудить за преступление против народа иудейского, выражающееся в разжигании смуты и волнений среди людей, которые идут во вред власти. Теперь же я забираю Иисуса с собой и отправляюсь во дворец наместника. Желающие помочь мне и быть свидетелями обвинения или защиты могут идти туда, чтобы восторжествовала справедливость суда нашего.
Все как один встали и пошли к выходу. Проходя мимо Иисуса, они насмехались над ним, укоряя в том, что он, будучи "сыном Божьим", не может за себя постоять. А раз Отец небесный за него не вступается, то, значит, Назаретянин лжец. Многие плевали Ему под ноги, а Он лишь стоял с высоко поднятой головой и смотрел им в глаза. И они отводили взор и торопливо отходили в сторону, уступая место идущим в след.

Пятница. Претория

Стражники, после приговора синедриона, уже не были милосердны к Иисусу и вели себя грубо. Ему связали руки и потащили как разбойника, не обращая внимания на его протест, а когда он принялся укорять их, что они ведут себя по отношению к нему бесчеловечно, то его просто ударили палкой по спине, и он повис между двумя несущими его безвольно. Встречавшимся на пути людям объясняли просто, что это ведут человека, возомнившего себя сыном Божьим и смущавшего этим многих. И не было среди толпы этой сочувствующих Ему, ибо сказано древними, что никто из рожденных на Земле не может быть равным Богу. И летели в него камешки и камни, но не сильно, так как нельзя иудеям на праздник опресноков проливать чужой крови.
Когда Понтию Пилату доложили, что к дворцу движется огромная, разрастающаяся толпа иудеев, он встревожился. Проанализировав ситуацию, он пришел к выводу, что это может быть опасно, и приказал усилить охрану, а также собрать все имеющиеся силы во дворце претории. Но даже этого было мало, ибо сердце все равно не покидало ощущение тревоги и какой-то опасности
А между тем толпа громко требовала суда и просила наместника выйти к ним. Пилат еще раз посоветовался с начальником охраны, доложившим ему, что евреи притащили с собой какого-то избитого человека. Порядок среди них контролирует храмовая охрана, а иудеи настроены агрессивно только по отношению к пленнику. Пилат вышел к ним.
Шум стих при его появлении. Люди замерли. Из толпы вышел главный первосвященник Каиафа и преклонил голову.
- Суда и защиты требуем мы от наместника великого Рима. Этот человек нарушал установленный порядок и виновен в смуте и подстрекательстве народа к неповиновению законам нашим. Тем законам, что установлены предками задолго до появления нашего. Тем законам, выполнять которые святой долг любого истинного иудея. Виновен в том, что побуждал людей бросать родных и близких ради него, ставя себя выше Бога нашего. Виновен также и в том, что посягнул на власть, ему не положенную по праву рождения. Хотел быть царем всех иудеев, хотя у нас есть свой, Богом данный правитель.
- Хорошо. Давайте его ко мне, чтобы мог я поговорить с ним, прежде чем вынести свое решение. Законы Великого Рима справедливы, и наказание для него будет достойным его проступков. Дознание будет проведено в течение нескольких дней.
- Наместник, я прошу быть снисходительным ко мне за мое упорство, но люди требуют немедленного суда прямо сейчас. Любой из присутствующих может выступить свидетелем.
Толпа вновь загомонила. И среди отдельных выкриков, что доносились до сознания Иуды, пришедшего со всеми, все больше проступали слова с требованием казни Иисуса. Он пробовал кричать противоположное, но его голоса не было слышно сквозь мощный рев толпы, жаждущей смерти, не состоявшегося, на их взгляд, мессии. Он смотрел на людей, но видел лишь кровожадные взгляды тех, кто разочаровался в его Учителе. "Боже, - молил он, - Останови их. Яви силу свою, чтобы не произошло неминуемое. Боже, но почему ты бросаешь Сына своего на произвол толпы". Он пробовал протиснуться к Иисусу, которого с группой священников подвели к входу в преторию, но стражники, получив короткий и ясный приказ, стали вытеснять его из толпы. Когда же это им удалось, они достали палки и стали избивать его, пока он не затих под ударами.
Безмолвно затихшее тело еще подрагивало, когда один из стражников и достал из-под одеяния небольшой кошель с деньгами первосвященника. Деньгами, которые Иуда брать не стал, но получил все равно.

Расплата

Он очнулся ближе к вечеру. Тело немилосердно болело. Приваленный к забору, чтобы не захлебнулся от крови, идущей горлом, долго сидел и смотрел ничего непонимающим взглядом. Силы не появлялись, но усилием воли он заставил себя двигаться. Холод опускался на древний город. Холод, противоестественный в это время года. Холод, что пронизывал изнутри, а не снаружи. Кошель тяжело давил на пояс, от него тянуло смертью...
Только через несколько шагов он осознал то, что произошло сегодня. Но еще оставался шанс, что в праздник никто не посмеет казнить, а значит, время еще есть. Однако, продвигаясь по направлению к дому, где они все остановились, он услышал из разговоров всю кровавую историю дня. Смысла что-либо делать больше не было, и он попросился на ночлег в один из ближайших домов, где хлебосольный хозяин рассказал, захлебываясь от восторга слюной, как римляне, по просьбе народа иудейского, казнили человека, возомнившего себя царем иудейским, а еще и сыном Бога. Особенно он был горд, что им, в честь праздника, удалось отстоять Варраву, прославившегося нападениями на обозы захватчиков и долгими бесшабашными пьянками.
Наконец, устав от рассказа, он попросил избитого путника поведать, кто и где его избил, а также каков был урон от нападения.
- Я был с Учителем. Это меня он послал, чтобы встретиться с первосвященником.
- Так ты тоже из бунтарей и лжепророков?
- Иисус не был бунтарем, он всего лишь хотел, чтобы людям было хорошо.
- Если бы не закон гостеприимства, то я бы приказал рабам избить тебя, но ради праздника я разрешаю тебе провести ночь во дворе моего дома, у ворот. С рассветом же ты должен уйти.
- Спасибо, добрый хозяин, - но тот уже уходил в дом.

* * *

Утром его, еще не очнувшегося от сна, замерзшего, подняли слуги и без разговоров показали на открытые ворота. Он все понял. Идти было некуда. И только кошель горел клеймом памяти на поясе. Он пошел к дому Каиафы.
Странно, но его сразу пропустили во внутренний двор, где он и ждал, пока хозяин дома не захочет выйти. Увидев Иуду, первосвященник не удивился, а лишь спросил, брезгливо оттопырив губу:
- Что тебе еще надо, голодранец? Кто-то еще хочет встретиться со мной? Или тебе мало было денег?
Иуда молча отстегнул кошель и бросил к ногам Каиафы.
- Не хочешь говорить со мной, или дал зарок безмолвия? - по знаку хозяина рабы с палками окружили гостя.
- За что вы убили Его? Что Он сделал вам плохого? Почему?
- Не тебе судить меня! Синедрион есть высшая власть. А теперь убирайся и забирай деньги, что получены тобой.
- Мне не нужны деньги, за которые пролита кровь моего Учителя. Я уйду, но Он вернется.
- Мертвецы не возвращаются, а он мертв и похоронен.
Ученик медленно повернулся и пошел прочь. Отныне у него не было ни друзей, ни врагов. Те, кто мог называться друзьями, остались в прошлом, которое было отделено от настоящего и будущего событиями пятницы. Он бы не смог находиться с теми, кто предал его Учителя, с теми, кто не пошел с Ним на синедрион и в преторию, чтобы свидетельствовать.

* * *

Его не приняли свои, когда он пришел за вещами. Они отшатнулись от него, как от больного проказой. Петр, взявший власть среди учеников по праву сильного, проклял его за поступок, приведший к казни Учителя. Смерть Иисуса на кресте положила конец их идеализированным представлениям о том, что должно было случиться в будущем, показав их собственное несовершенство на этот момент. Никто больше слепо не верил их словам, а значит, настала пора собственного труда.

* * *

Куда он шел и зачем; сколько времени прошло с тех пор, как начал он свой путь - он не знал. Все сущее потеряло для него всякий смысл.

* * *

Когда путники обратили свое внимание на шевеление в траве, то даже и не подумали, что там может быть человек. Седой старец лежал и смотрел в небо. Одеяния его превратились в лохмотья, а черты лица заострились от голода. Рядом лежал посох из обломленной ветви, с помощью которой он передвигался. Смерть стояла в его ногах, и он не противился ее приближению. Потому что перед этим он видел Его.
Учитель подошел к нему, когда Иуда молился. Согбенная фигура вызывала жалость. Из высохших от постоянных слез глаз уже ничего не текло. Ученик не удивился, а лишь крепче схватился за свой посох, чтобы не упасть. Сияние, исходящее от каждой детали одеяния Учителя, слепило его, поэтому он прикрылся рукой. Иисус, заметив, что его появление принесло боль, на секунду замер и встал перед своим учеником, уже без сияния, а просто обычным человеком. Таким, каким Он был до той пятницы.
- Здравствуй, Иуда Искариот. Неужели возможно измениться так за сорок дней? Что произошло с тобой? Почему ты не со всеми, которые полны жизни и оптимизма? Которые наконец-то поняли каким путем им суждено идти.
- Разве могу я быть с теми, кто тогда отступился от тебя? Болезнь от побоев еще не прошла, чтобы я мог выглядеть лучше. Прости мне мой вид. Прости мне, что не могу я забыть обид, хотя и знаю, что надо. Равви, мне нет места на Земле, где уже нет тебя.
- Я знаю, тебя не приняли.
- Они не смогли простить, что я прошел до конца, а они отступились на половине пути. То, что я передал твое желание Каиафе. Они винят, и будут винить меня за то, что я выполнил твое пожелание.
- Я могу исцелить твое тело, но не душу. Могу всем донести правду о тебе, но не могу заставить людей стать лучше, чтобы они могли, думая не о благах земных, подняться над суетой и праздностью духа и понять все то, что произошло. Глубину заблуждения людей, которые отвергли путь, предлагаемый Богом - идти вперед не с целью обогащения материального, но ради богатства духовного и единения всех людей, не взирая на то, какой они веры и народности.
- Я не прошу жизни, но умоляю о милости смерти.
- Обещая тебе место рядом с собой не думал я, что это произойдет так скоро. Но слово свое надо держать. Поэтому лишь могу сказать, что не долго тебе осталось ждать, чтобы вступить со мной в царствие небесное. Сюда идут люди. Они позаботятся о теле твоем земном.
- Спасибо тебе, Учитель, за милость, тобой оказанную.
Путники осмотрели человека, что был плох и уже не дышал. А глаза все смотрели и смотрели в высокое небо, куда полетела Душа. Под действием неведомой силы тело изменилось. Черты разгладились, лицо прояснилось. Пораженные чудесным преображением люди упали на колени, чтобы помолиться Богу, явившему им чудо.

* * *

Ученик вновь присоединился к своему Учителю.