Вот, что случилось с Ильясом: как-то раз в чайхане, он вместе с деловыми людьми его круга, после обильного принятия горячительных напитков во время обеда, разрабатывали план действий на ближайшее время. На повестке дня стоял вопрос проведения одной хитроумной операции. Докладчиком на этой встрече был старый прораб, вор и прохиндей – Израиль Львович Сопаткин. Человек семидесяти трех годов, из которых на детство с юностью ушли лет двадцать. Остальные годы были потрачены на прорабскую деятельность и четыре отсидки за эту неуемную деятельность.
Докладывал он долго, знакомя собрание с сочиненной им в ночи схемой взаимодействия различных строительно-монтажных структур для получения максимальных барышей. Оратор был выслушан публикой до конца. Затем начались прения, с пьяными выкриками и даже не большой потасовкой. Но в целом доклад и схема взаимодействий были одобрены и приняты на вооружение. Работа по осуществлению сопатинского замысла началась на второй день после тяжелого похмелья.
В одобренной пьяным собранием аферистов схеме Ильясу было выделено промежуточное звено. Он должен был осуществить получение различных материальных ценностей, провести их документально через свою контору и отправить по заранее оговоренным адресам в различные города своей необъятной Родины. Конечно же, эти ценности никто и в глаза то не видел, и не должен был видеть, так как они в природе не существовали. Были банковские авизовки, подписанные накладные и всевозможные счета-фактуры, не было только товара. После того как Ильяс выполнил свои обязательства, ровно через месяц, как и обещал Сопаткин, его посетил неизвестный молодой человек. Не назвавшись, со словами: - Это от дяди Изи,- он передал тому портфель и тут же исчез. Как выяснилось позже, в портфеле оказалась большая, даже по ильясовским меркам, сумма денег. Входила ли цена самого портфеля в сумму вознаграждения Ильяс так никогда и не узнал.
Повязали всю чайханскую группу ровно через год. Кто на чем засветился, кого взяли первым, кто сдал всех остальных не известно до сих пор. Скорее всего, в группу был внедрен сексот, он то, всех и сдал – это его работа. Следователи кому было доверено вести это громкое дело, не столько распутывали его, сколько запутывали. В связи с чем, белых пятен в нем не уменьшалось. Они может быть слегка начинали сереть, но с вновь открывающимися обстоятельствами, снова приобретали свой прежний цвет.
Так что ментовское начальство, наконец-то, поняло, что если они по- прежнему будут открывать все новые и новые эпизоды, то им, никогда не распутать клубок навороченный Сопаткиным Израилем Львовичем.
- Ну, накрутил, старый ворюга, поганец трухлявый. Смотреть ведь не на что, а закрутил – два научно-исследовательских института распутать не могут, - сокрушался на планерках главный ментовской начальник. В один прекрасный день следователи, оставив свои потуги в раскрытии дела, ничтоже сумнявшись, пошли хором в кабак, хорошенько там надрались водочки, и со спокойной совестью передали это дело в суд.
Судья не будь дураком, прочитав всю эту следовательскую галиматью, ничтоже сумнявшись, разделил сто с лишним лет на десять человек и отправил их отдыхать в места не столь отдаленные. Ильясу повезло – он получил меньше всех.
- Ты куда направился, идешь как во сне, - прервал воспоминания Ильяса чей-то голос, - пьяный что ли, шатаешься весь? Повернув голову в сторону, Ильяс увидел Лимского Федора, несущего в руках какой-то прибор.
- Да просто прогуливаюсь, Федя. А сам куда направился?
- В инструментальный цех иду, прибор отремонтировать надо. Зэки отошли в сторону и встали под тень дерева. Закурили.
- Воспоминания меня замучили, иду не вижу ничего, чуть в стену не врезался. Хорошо, что ты окликнул.
- Знаешь и у меня так тоже сначала было. Чуть было не дурканулся от мыслей и воспоминаний. То семью вдруг увижу, то суд, то бывшую контору свою со всеми работниками. Ты, Ильяс старайся отвлечься от воспоминаний, живи сегодняшним днем. Как начинают одолевать мысли о вольных делах, или думка какая начинает в башке крутиться, сразу же переключайся на разные мелочи, думай об отоварке, о чае, о носках дырявых, о всякой дряни бытовой. Здесь до твоего прихода в зону, один молодой мужик ходил и думал, ходил и думал, а потом видимо не выдержал атаку мыслей и бросился на запретку – там его солдаты с вышек и изрешетили. Пацана похоронили, солдатам отпуск дали, такие вот дела. Слышал, что тебя в ОГМе кнокают, только ты слабину не давай - будь начеку. Ну, ладно я пошел, чуть, что заходи ко мне – приколимся. А если есть время, пойдем со мной до инструментального цеха. В ОГМ Ильяс попал таким образом: после знакомства с Висеровым, он часто стал с ним видеться и не заметно это знакомство переросло в дружбу. При встречах они по-долгу беседовали на различные темы, спорили. Потом стали харчеваться вместе. Висерова подкупала открытость и непосредственность Ильяса, и он по-дружески советовал тому не быть столь откровенным с другими зэкми.
- Здесь зона, а не санаторий, меньше делись своими переживаниями и планами. Не то можешь нарваться на неприятность. Здесь не дворянское собрание, благородных, могущих понять тебя, или помочь тебе, людей мало, единицы. Все остальные будут делать все возможное, чтобы урвать от тебя чего-нибудь.
У Висерова были все основания предупреждать и опасаться за Ильяса. Он был старше того по возрасту, имел большой опыт отсидки, знал не понаслышке зоновские интриги и капканы. Ильяс старался прислушиваться к советам старшего товарища и не лез на рожон, был предупредителен и вежлив со всеми. Однако все-таки попадался в расставленные ему, как выражался Висеров, капканы. Ценою невероятных усилий и благодаря своему авторитету тому удавалось выручать друга. Когда подходило время свидания с семьей, Камиль помог другу попасть в график, который по воле начальника отряда несколько раз менялся, и фамилия Ильяса то вносилась в него, то исчезала, видимо Висеров никак не мог окончательно договориться с начальником на счет цены. От всех этих треволнений и переживаний у Ильяса за день до дня свидания открылся невероятный понос. Он все время проводил не далеко от туалета. В таком состоянии он и пошел на свидание. Приехали жена, мать и дети Ильяса. В комнате, где они расположились, глава семейства тут же прилег на кровать – его все еще мучили колики в животе. Через два часа мама с детьми Ильяса уехали домой, дабы не мешать, тому с женой заняться интимными делами. Жена, чтобы облегчить страдания мужа приготовила на кухне рисовый отвар, но и он не помог. Только на вторые сутки, когда пришла пора расставаться, живот перестал болеть. Из комнаты свидания согласно режима содержания нельзя было выносить в зону никакие продукты, но Ильясу все же удалось кое-что пронести: немного сыра, сливочного масла, колбасу и чеснок. День был субботний, главного механика не было, в его кабинете, поджидая со свидания друга, мирно храпел Камиль. Войдя в кабинет, Ильяс не стал будить Висерова, а приступил к изготовлению блюда собственного изобретения под названием «Бамбаяш». Мелко нарезав сыр и чеснок, он смешал их со сливочным маслом, не забывая поперчить и посолить весь этот коктейль. Вскипятив воды и заварив крепкий чай, он стал терпеливо дожидаться, когда проснется Камиль. Тот не просыпался. Тогда Ильяс спустился вниз поприветствовать Бориса и Митрича. Те как всегда сидели в закутке у Митрича и о чем- то оживленно беседовали.
- О, Ильясик вернулся со свиданки, живой и здоровый. А Камиль говорил, что ты чуть ли не на карачках от боли туда зашел. Врал - наверное? – затараторил Митрич.
- Нет, старик, не обманул тебя, на сей раз Камиль – от поноса чуть кони не двинул.
- Наверное, не свежее сало с борща хапанул, - вставил реплику Борис, - я тоже тот борщ с опаской ел, чую, что мясо слегка протухшее, но жрать то хочется. Сейчас как у тебя, боль прошла?
- Да, боли нет и, слава Богу. Вы сами- то как? Вижу - постирушками занимались, головы побрили. А Камиль спит без задних ног, что выпил, наверное?
- Они с Витьком и со Стариком бесконвойником вчера наподдавались какой-то дряни, старика на кичу хотели спрятать, но вроде бы обошлось. За зоной сейчас мается. Скоро уже обед, а после него сразу в жилзону снимемся, верно, старик?
- Сегодня кино про бандюг должны показать, пойдешь с нами Ильяс. Вон смотри, Висеров с похмелья на нас пялится - не узнает ни кого. Вот так набрались.
- Ладно, ребятки, пойду, покормлю братана, чайком его отпаивать надо,- сказал Ильяс и поднялся в кабинет механика.
Висеров, видать с голодухи, тут же набросился на приготовленный, Ильясом «Бамбаяш». Обильно намазывая куски нарезанного хлеба не известным ему блюдом, он почти опустошил всю тарелку. Запивая все крепким сладким чаем.
- Где ты такое придумал, вкуснятина оторваться не возможно, - пробубнил до конца не пришедший в себя Висеров, - что нового на свободе, как себя чувствуют мама, жена, дети?
Ильяс, отхлебывая из кружки, успевший остыть чай, неторопливо и в мельчайших подробностях описал свои мучения с животом во время свидания, опуская, естественно, интимные подробности встречи с женой. Так в общих чертах сообщил: успевал, мол, между побегами не дальняк. Что успевал, и как успевал - он не уточнил.
- Ну да ладно, первый блин комом, - резюмировал рассказ товарища Камиль, - в следующий раз будет гораздо лучше и обстоятельней. Что означало обстоятельней, Ильяс уточнять не стал. – Ну, будет, так будет, - решил он про себя.
Кушанье под экзотическим названием «Бамбаяш» показалось Висерову действительно очень вкусным. Годы заключения брали свое – истосковавшаяся по изыскам душа Камиля, до нельзя, разыграла аппетит зэка. Тот, запивая кушанье огромным количеством сладкого чая, съел почти весь «Бамбаяш», да и на здоровье.
Через два дня после приема пищи, творческого изобретения Ильяса, на лице Камиля стала прочитываться некоторая озабоченность, если не сказать беспокойство, или даже тревога. Он не находя себе места, беспрерывно слонялся по промзоне, на вопросы отвечал зло и невпопад. На третий, после обильного харчевания, день его прорвало:
- Ильяс, чем это ты меня накормил? – со злобно ехидной улыбкой, допрашивал озабоченного друга, Камиль. Ты что туда, в свой «Бамбаяш» подсыпал, цемент что ли.
- А что собственно случилось, Камиль? Два дня на тебе лица нет, ходишь туда-сюда, ни с кем не разговариваешь, злой как пес. Объясни, что произошло? Этот разговор на повышенных тонах происходил в кабинете главного механика – тот вышел за зону пообедать. Алишер-фрезеровщик хренов и Борис хотели было войти в кабинет к ребятам просто полялякать, но увидев выпученные глаза Висерова и услышав тон разговора вовремя ретировались, оставив друзей разбираться самим – таков закон зоны. Висеров несколько понизив тон своих к Ильясу претензий, вдруг плаксивым голосом начал жаловаться:
- Понимаешь, Ильяс, уже три дня, как не могу сходить на дальняк. Живот пухнет, болит неимоверно, выгляжу как беременная баба. Смотри, какое пузо. И что не делаю, ничего из меня не выходит – еще немного и взорвусь. Ильяс, братишка, если ты не хочешь, чтобы я исдох, прошу тебя: пойди пошукай у своих кентов, может быть где-нибудь клизму надыбаешь?
-Я с тобой вместе «Бамбаяш» хавал, почему меня живот не мучит? – удивлялся Ильяс.
- А ты забыл, что у тебя дрист был, вот твой «Бамбаяш» и закрепил твой желудок, а мне запор заделал, забетонировал все. Иди, прошу тебя, ищи клизму. Если взорвусь – изгажу весь кабинет. Меня похоронят, а тебя как виновника взрыва, заставят говно чистить. Поэтому беги скорее. Ильяс быстро спустился вниз. Там его встретил Борис:
- Что у вас с Камилем происходит, ругань слышна была на всю округу. Из-за чего поругались?
- Да все нормально, захворал он слегка, живот у него разболелся, вот и нервничает. Сейчас , лекарства какие-нибудь достану – спасать братана надо.
- Ты к Миньхельсону пойди, у него этих лекарств уйма. Уж больно он о своем здоровье печется. Как-то приходил ко мне, не помню уже, что-то заказывал. Так пока я ему втулку точил, он мне целую лекцию прочел о здоровье. А за работу ничего не дал, видимо посчитал, что своей лекцией рассчитался. Ну да Бог с ним. Вот к нему и беги, за горло хватай, если не захочет лекарством поделиться.
- Да о какой клизме может идти речь здесь, в зоне – засмеют зэки и все тут. Борис верно сказал – к Миньхельсону пойду. Уж я из него лекарство вытряхну, а не захочет давать – отметелю падлу. Благо у него в конуре никто не сидит – аккуратно побью. С этими благими намерениями Ильяс направил стопы к механику второго цеха. Он вспомнил, что сам Миньхельсон приходил весной к нему и просил закрепляющего желудок лекарства.
- Надо торопиться – а, что если Висеров действительно взорвется. Жаль братана, а мне точно тяжкие телесные припишут: все знают, что я со свиданки сыр с чесноком притащил. Иди потом доказывай, что не верблюд. У Миньхельсона точно должен быть пурген, не может он без пургена жить. В своем кабинетике Миньхельсон сидел на стуле и мирно храпел, изредка подергивая ревматичным плечом. Он должен был контролировать наладку плоскошлифовального станка, но видимо посчитал это излишним для себя занятием, и под неумолкающий шум производства почивал на стуле. Ильяс тронул механика второго цеха за плечо и когда тот проснулся, тут же выложил ему свою просьбу:
- Пурген нужен, - крикнул он в ухо еще не очухавшему ото сна Миньхельсону.
- А, это ты, Ильяс, зачем тебе пурген? Я слышал, что у тебя понос, а ты еще пургену выпить хочешь. Совсем крыша поехала. Что-то ты, братишка в последнее время рамсы путать начал. Зачем тебе пурген?
- Не для меня, для делового фраера надо, кишки сейчас у него взорвутся. Вот на толковище я и расскажу, что у тебя колеса просил, а ты мне их зажал. Что тогда с тобой, механик, сделают ты сам знаешь: в начале опустят, затем сам на запретку прыгнешь. Ну, так дашь пургену или нет?
- Вай, да что мне для хороших людей пургену жалко. Вон бери сколько надо,- с этими словами Миньхельсон затащил Ильяса к себе на склад и вытащив из какого-то тяжелого железного ящика сверток с лекарствами, нашел нужные таблетки. Ильяс забрал две конвалюты по десять таблеток в каждой.
- Да куда тебе столько, двадцать человек от них обосраться могут,- разволновался механик.
- А тебе,зачем столько? Молчишь, а я знаю зачем, но тоже молчу. Да, между прочем, откуда ты про мой дрист прознал? – спросил вдруг Ильяс.
- В этой зоне о глистах в задницах знают, ничего не скроешь, Ильясик, - ворчал не довольный потерей такого количества лекарств, Миньхельсон. Он на все сто процентов был зависим от ОГМа, а значит и от Ильяса, ибо на всех планерках он отбрехивался одними и теми же словами:
- Деталь, из-за которой простаивает станок, очень сложная. Она находится на разработке в ОГМе у Висерова и Ильяса, и что те двое найдя оригинальное решение по ее изготовлению, скоро дадут ее ему в руки и станок заработает лучше, чем новый. А так же он не забывал намекнуть, что деталь разрабатывается чуть ли, не в ущерб четвертого цеха, и что он близкий друг Висерова и Ильяса, и что если бы, не это чудное обстоятельство, то все бы было гораздо хуже. На этом разнос учиняемый механику начальником цеха, затухал – авторитет ОГМа срабатывал моментально.
Поэтому когда Миньхельсон хотел отделаться от Ильяса одной – двумя таблетками пургена, Ильяс велел тому достать конвалюту и не одну.
- Давай, давай, не жмоться,- говорил он механику, - я тебе потом все верну, и свечи от геморроя достану.
- А ты о моем геморрое откуда знаешь? – с тревогой в голосе спросил Миньхельсон.
- А кто только, что про глисты в жопе распинался, не ты ли? Всем все известно. Бывай механик. И Ильяс как на крыльях полетел к взрывоопасному Камилю.
- На хапани таблеток пять сразу, - кидая на стол конвалюты, крикнул взмыленный от бега Ильяс. Давай, давай, пей, прорвет.
- А клизма где, я тебя клизму найти просил, а ты мне что принес? Разве эти колеса смогут растворить бетон, разве они могут в чем-то помочь? – стонал умирающий.
- Дела плохи, пей, говорю. Ты здесь век сидишь – видел хоть у одного зэка в тумбочке клизму? Ее и в санчасти то не держат. Если колеса не помогут, пойдем в четвертый – там, на дробеструйке в шланге давление воздуха большое. Вставим тебе в зад конец шланга и подадим необходимое давление – думаю, пробьет твой бетон. Испугавшись такой перспективы, Висеров одну за другой стал глотать принесенные Ильясом таблетки.
- Э, э, ты куда столько колес кушаешь, тормозни, помрешь, - с этим криком Ильяс вырвал из рук Висерова вторую конвалюту, которую тот в отчаяньи хотел было отправить вслед за первой. Через некоторое время после принятия таблеток, Камиль нехотя встал со стула и вразвалку, не переставая стонать и хныкать, поплелся к выходу. Видимо пурген был свежим и не просроченным, так как Камиль по цеху шагал много резвее, чем по лестнице. Ближе к дверям шаг перешел в трусцу, а на территории промзоны по пути на дальняк аллюр Камиля из легкой рысцы превратился в галоп.
Подошедший к дверям цеха Ильяс увидел как из дальняка, поправляя на ходу штаны поспешно выскочили два зэка – видимо пробивная сила слабительного лекарства сильно напугала миро оправлявшихся людей. Затем с довольной улыбкой на измученном лице показался и сам Камиль. Уже в кабинете устало плюхнувшись на стул главного механика, он произнес:
- Сыр со свиданки для меня больше не тащи, угощай им кого угодно, только не меня. Хотя надо признать – было очень вкусно.
Инцидент с запором был исчерпан. Вскоре в кабинете набилась масса народа. Субботние дни были выходными для вольнонаемного персонала. Для осужденных же он считался рабочим днем. В эти дни зэки заканчивали не завершенные за неделю дела, а потом занимались делами личного характера: стирали белье, починяли обувь, брили друг другу головы, принимали душ, если таковой имелся. Согласно режима содержания зэков в промышленной, равно как и в жилой зоне не разрешалось строить и оборудовать душевые комнаты. Но, то согласно режима содержания осужденных. На самом же деле, все обстояло гораздо романтичнее: на промзоне, где только возможно, в каких-то замысловатых закутках строились и оборудовались всевозможные душевые, сауны, русские и турецкие бани, с парилками по черному или по белому. Душевые помещения обкладывались непонятно откуда-то взявшимися кафелем, а печи в них сооружались из обтесанных камней. Строительству душевых способствовало еще одно обстоятельство - в зону стали поступать необходимые для производства бомб и какой-то гермотары, листы высоколегированного железа. Из них зэки, вооружившись рулеткам, мелом, а так же автогенными аппаратами, вырезали необходимые для возведения душевых стены и потолки. Эти легированные листы прекрасно поддавались покраске. Краска шла в зону в больших количествах и дефицитным материалом не считалась.
Конечно же, в жилой зоне была баня, которая работала два дня в неделю и которая за это время ухитрялась пропускать через себя весь контингент осужденных. Но разве может сравниться купание в общей бане, где вечное столпотворение с тем блаженством, когда совершенно один принимаешь сауну, или отмываешься под горячим душем у надежного друга, который в это время готовит для тебя крепкий цейлонский чай. Естественно, такими благами пользовались далеко не все зэки.
Отдел главного механика колонии считался местом привилегированным во всех отношениях: промышленное производство всех цехов напрямую зависело от работы ОГМа. Туда шли за запчастями, за приводными ремнями, за советами, а самое главное на ОГМ можно было списать любой провал в работе цеха, мотивируя все это поломками, а значит и простоем механизмов. ОГМ являлся по своей сути – спасительным громоотводом практически на всех разгромных совещаниях в кабинете у начальника колонии. На ОГМ валили все невзгоды и неурядицы технологической цепи довольно таки сложного производства, но ругать ОГМ не осмеливался никто. Ибо на его защиту всегда вставал сам хозяин колонии:
- Вот вы отбрехались, и все свалили на Михаила Аркадьевича, мол, ОГМ во всем виноват. А если разобраться по существу, то вы им руки должны целовать. Вот у тебя Семен Леонидович, простаивал станок - как его там название? Да, вспомнил - алапаевский. Целый месяц ведь без движения стоял, и ты со своими механиками ни хренашеньки не сделал. А Висеров и это, как его новенький, правильно Михаил Аркадьевич, Ильяс, в три часа его запустили. Так, что не надо все на ОГМ валить. Там фрезеровщик, что родню свою кетменем порубил, чабан бывший, до десяти считать не умел. Сейчас – я сам видел: шестерни изготавливает – позавидуешь. Ну, пьют, конечно, и некоторые анашу курят. Куда денешься – зона.
Правда, в одно время нашелся таки, бойкий петушок, в лице вновь назначенного главным инженером, старшего лейтенанта. Тот, ознакомившись с контингентом завода, почему-то сильно не взлюбил ОГМ. То ли из-за того, что его однажды послал куда подальше, сварщик по имени Юрка, то ли из-за того, что он, застав Висерова за его обычным занятием – поеданием рисовой каши, не смог тут же получить ответ на интересующий его вопрос.
– Дайте спокойно пожрать, все вопросы потом, - пробубнил, жующий кашу, Камиль. Чтобы то ни было, не взлюбил старший лейтенант ОГМ и все тут. Вот и стал он мстить целому отделу, как только мог. Получилось так, что коснулся он своими лапами за святое святых производства. Ну, зэков учить не надо, как насолить этому зарвавшемуся инженеру. Начался негласный саботаж, который и застопорил все производство. Хозяин прочувствовал сбой в работе и тут же обратился в оперативную часть. Те, ничтоже сумнявшись, выложили все, что знали о конфликте главного инженера с работниками ОГМа.
- Мстят они ему, товарищ Собинов, - докладывал кум хозяину, - лейтенант сам спровоцировал конфликт, зэки тут не виноваты. Хозяин был человеком умным и мягко отстранил лейтенанта от необходимости общаться с ОГМом. Тот было начал протестовать:
- Как не зайду в ОГМ – все занимаются чем угодно, только не работой. Главного механика на месте нет, Ильяс что-то вечно рисует, Висеров постоянно кушает кашу, токаря гантели вытачивают, - жаловался старший лейтенант хозяину.
- Точкин парторг, может отлучаться по партийным делам. Ильяс не рисует, а чертит эскизы шестерен для третьего цеха, токаря гантели точат, чтобы зэки в свободное от работы время могли физкультурой заняться. Висеров кашу кушает – и пусть, на здоровье. Анашу не курит, водку не пьет, а кашу кушать можно. Что в этом плохого? – вступился за зэков хозяин.
-Ты, лейтенант вот, что – поработай пока в четвертом цехе, в ОГМ не суйся, а к зэкам относись мягче – кто знает, все под Богом ходим и на их месте в любой момент оказаться можем.
Работники ОГМа, и особенно его руководство, не зависимо от статуса – вольно наемный или зэк, среди производственников пользовались большим уважением. Главный механик Точкин в свою очередь тоже зависел от Камиля и Ильяса, поэтому и ставил их в привилегированное положение, о котором практически знали все.
Камиль, в силу долгого пребывания в этой колонии, прекрасно знал многих зэков, их повадки и возможности. Он умел организовать любую операцию, если та приносила, хоть малую толику пользы: в виде колбасы, денег или водки. Если пользы не было, то не было и отдачи от него. Сказанное подтверждает случай с гвоздями, которые мог получить, но не получил главный механик.
Ильяс в организационные дела старался не лезть, довольствуясь положением грамотного технаря. До прихода его в ОГМ картина технической работы отдела выглядела следующим образом: главный механик не умеющий нарисовать даже хромого зайца или курицу, поручал чертежную работу Висерову. И тот, уподобившись знаменитому Остапу Ибрагимовичу Бендеру, вместо шестерни рисовал некое солнце и на его лучах указывал необходимые для изготовления шестерни параметры.
Точкин глядя на чертеж, если конечно, его можно было так назвать, смеялся:
- Так и я Камиль мог бы изобразить, чудовищно, стыдоба. Разве его можно посылать заказчику, нас засмеют и правильно сделают. Когда Камиль еще работал механиком четвертого цеха и искал себе замену /таковы правила/, он задумал было на свое место сагитировать новичка Ильяса Анваровича, что оказался невольным свидетелем эксперимента с сухарями, а затем смешил своими старых зэков своими планами на будущее. Сам он мечтал перебраться на освободившееся, после ухода Керосинова на круглые сутки в свинарник, место мастера в ОГМ. Когда Ильяс, внимательно выслушал тираду Висерова о преимуществах должности механика четвертого цеха, о его привилегиях и вообще прекрасной, почти, что свободной жизни, то сразу же учуял подвох со стороны Висерова , его неискренность.
- Если здесь так хорошо и привольно, почему же сам Висеров, так поспешно намыливается отсюда? – рассуждал новичок зоны и вроде бы соглашаясь с ним, обещал хорошо все обдумать, взвесить свои силы, и может быть, в конце концов, решиться и занять столь сладкое место. Он так заморочил Висерову голову, что тот так до конца ничего не поняв, оставил на время свои неуклюжие уговоры. А через короткое время увидел Ильяса работающим на сборке укупорки для бомб. Много позже Висеров признался Ильясу:
- Когда увидел тебя работающим на укупорке, я понял, что ты не прост, очень не прост. Тогда же и решил перетащить тебя к Михаилу Аркадьевичу. А когда увидел твои чертежи, что ты начертил бездельникам из ОТК решение мое переросло в моментальное действие. Здесь Висеров не врал и не лукавил. После того как он действительно увидел на столе в ОТК грамотно составленные чертежи, которые ни майор – начальник ОТК, ни его подчиненные – бывшие базарком и бармен даже под дулом пистолета ни за что не начертили бы, он спросил у туповатого майора:
- Гражданин майор, спорю с вами на бутылку, что эти чертежи составили не в вашем отделе.
- А вот ты Камиль и проиграл, ставь пузырь, - засмеялся майор, - только, что оформил перевод с укупорки одного новичка. Во, специалист,- он выпятил большой палец правой руки, - вчерась мне, от не хрена делать, показал как надобно правильно замерять окружность бомбовых заготовок, чтобы не пропустить брак. А мы мучились, все заготовки по нескольку раз переворачивали и все равно, точно замерить не могли. А тут бах, и на тебе. Теперь лафа и переворачивать ничего не надо. Башка у него – равных нет.
- Да вы все равно преувеличивать любите, гражданин начальник, - заводил майора Висеров, - человек - он всего лишь человек. А где теперь этот вундеркинд, на волю ушел что ли?
- Ну да на волю, вон там внизу клеммы на корпуса бомб выбивает. Висеров выглянул в окно кабинета: внизу, на корточках, в одной руке молоток в другой металлическое клеймо, сидел ни кто-нибудь, а Ильяс Анварович, собственной персоной.
Висеров не попрощавшись с майором, рысью помчался в ОГМ. Запыхавшись от беготни, он влетел в кабинет главного механика с радостным криком:
- Михаил Аркадьевич, в четвертом нашел спеца. Не спец, а находка: пишет – заглядение. Чертежи рисует с закрытыми глазами, таблицу умножения – знает наизусть. Камиль умел вставить элемент юмора в любое сообщение, что очень нравилось шефу.
- Если вы даете добро, я его перекуплю, не то майор из четвертого, да тот самый – начальник ОТК. Он на нашего спеца глаз положил – вот, вот увести может. Промедлим, уведет, точно вам говорю.
- А может быть не такой он уже и спец? Ты ведь тоже, Камиль, прогонишь – глазом не моргнешь. Татарин, наверное, земляк твой, вот и хлопочешь, аж пыль стоит.
- Михаил Аркадьевич, татарин он или чукча – я не проверял, мне лично все равно, я интернационалист. Я о деле беспокоюсь, о чертежах наших.
- Да, точно интернационалист. То-то в прошлом году во время нового года, опера рассказывали, цельную неделю из ОГМа - « Бас кызым Апипа, син басмасын, мин басам» раздавалось. Конечно же, чисто интернациональная песня, - смеясь, выдал тираду главный механик. Но все равно пусть даже татарин он, говоришь, чертит толково? Тогда тащи его сюда, что ты медлишь Висеров? Посмотрим, поговорим. Только смотри у меня Камиль, чтобы не как в прошлый раз: привел технаря – бывшего заведующего овощной базы. Тот прямую линию с помощью линейки начертить не сумел, розетку от шпинделя отличить не смог. Этот спец, случайно не бывший директор ресторана или ушной доктор?
- Да нет, гражданин начальник, - отвечал зэк, на стройке проворовался, спец, говорю вам – спец.
- Вот поспорю с тобой, Камиль, на сто рублей, что найденный тобой самородок – вылитый татарин. И свидетели есть, он кивком указал на вошедших в кабинет Митрича и Алишера.
- Я с вами спорить не буду, Михаил Аркадьевич, потому что вы как в воду глядели. Но что делать, довольствоваться надо тем, чем Бог наградил. Он действительно сильно смахивает на татарина, но я с ним песен не распевал и тукмачей не кушал. Сейчас приведу – сами посмотрите и решайте. А вам вот что скажу, Михалркадьич, когда приводил еврея, якута, а однажды даже карела, то все равно они вам не понравились. Почему?
- А я тебе объясню, дорогой Камиль Тахирович. Еврей, которого ты рекомендовал в токаря до отсидки в Кишеневе врачом – гинекологом работал и в механике абсолютный ноль. Якут на русском не смог изъясняться, на каком я зыке я ему должен был задания давать, ты сам с ним на пальцах разговаривал. О каких диаметрах или скажем модулях, он понятия имел? И кто только его сюда на отбывание наказания прислал? Кино, да и только. А карел к зубонарезному автомату даже подойти боялся, а ты хотел, чтобы он на нем работал. Тащи, давай спеца, а то пролялякаем его – того майора я знаю – тупой как пробка, но хитрый и упрямый.
Договорившись, с не чующим беды, майором, на полчаса отпустить Ильяса, для оказания якобы технической консультации, Камиль схватил того за руку и потащил в ОГМ на ходу описывая сложившуюся ситуацию:
- Место центровое, надо красиво написать, сделать один грамотный чертеж. Ничего лишнего не спрашивай и условий никаких не выдвигай. Короче говоря, надо понравиться главному механику, а потом все пойдет как по маслу. Понял меня? На сей раз Висеров не обманул Ильяса, и тот, мобилизовавшись, готов был принять интеллектуальный бой от любого Точкина.
Михаил Аркадьевич долго и внимательно рссматривал чертеж, начерченный на глазах изумленной публики, без всяких линеек и циркулей. Чертеж показавал деталь в разрезах и в разных проекциях. Потом Ильяс с помощью штангенциркуля снял с детали размеры и перенес их на чертеж. Последним штрихом в экзамене стало изометрическое изображение детали, сохранившее все пропорции образца. Внутренне Михаил Аркадьевич ликовал, однако особого восторга не выказал и довольно сдержанно похвалил работу Ильяса. Уже вечером, когда все разошлись, главный механик отправил этот чертеж на завод заказчику, чтобы там по нему срочно изготовили деталь и прислали ее в зону. Потом он вновь пригласил к себе Висерова, а через него Ильяса и, не выдержав спросил:
- Кто ты по национальности, татарин? Получив утвердительный ответ, он кивнул головой и сказал:
- Я думаю, что ты нам подойдешь. Мы с Камилем займемся твоим переводом, а ты пока отдыхай. С тем Ильяс и ушел. Оставшись наедине с Висеровым, заметно повеселевший Точкин, мечтательно глядя в потолок, произнес:
- Побольше бы таких Ильясов сажали. А не всякую не грамотную шушеру. Таких как он надо пачками сажать, тогда и дела в колониях пошли бы.
Вопрос с переводом Ильяса из ОТК четвертого цеха в ОГМ в принципе был решен на самом высоком колонийском уровне. Однако всегда послушный начальству майор, вдруг заартачился, и ни в какую не соглашался отдавать ценного работника в ОГМ. На расширенном заседании в кабинете у полковника он неожиданно, размахивая руками, стал кричать на главного механика:
- В кои веки нормальный специалист в ОТК пришел, а ты, Михаил Аркадьевич, как коршун ненасытный, хочешь его у меня украсть, мотивируя тем, что тебе не хватает хороших специалистов. А мне значит, специалисты не нужны? Что мне с одними поварами бомбы мерить, или как в прошлый раз гинеколога мне в помощь пришлешь? Не отдам Ильяса и все тут.
Конечно же, его можно было понять. Кому хотелось терять зэка, который в течение нескольких недель научил его техническим терминам, не навязчиво прочел лекцию на тему: параметры бомб, и как их правильно замерять. Теперь майор уже не прятался от проверяющих заказчиков. Мало того, он осмеливался вмешиваться в их заумный разговор, щеголяя вновь заученными техническими терминами. Окончательного решения по вопросу перевода Ильяса, начальник колонии на сей раз не принял, перенеся его на следующее собрание. После того как все участники планерки стали расходиться, хозяин задержал у себя Михаила Аркадьевича:
- Его тоже понять можно. Сам майор в технике ни бум-бум, а тут этот технарь Ильяс подвернулся. Говорят, он натаскал майора, что тот сейчас такими терминами оперирует, заслушаешься. Однажды пришел как-то ко мне и выплюнул:
- Надо – говорит товарищ полковник, - от заказчиков полный конъюктурный обзор производства авиа бомб потребовать. А затем, наклонившись к моему уху спросил :
- А вы знаете, что на свете натуральные логарифмы есть? А вот не натуральные существуют или нет?
- Честно говоря, я подумал, что он умом тронулся. Зачем это ему, как думаешь, Михаил Аркадьевич?
- Все ясно,- Василий Николаевич,- работа Висерова. Это он надоумил Ильяса, чтобы тот внушил майору написать кандидатскую диссертацию, якобы не дописанную Ильясом на воле. А после получения майором ученой степени, ему мол дадут звание полковника и надбавку к зарплате за диссертацию. И потом часть денег тот будет возвращать через меня Ильясу.
- А почему через тебя, Михаил Аркадьевич? Что же он сам не мог бы отдать их соавтору? - спросил заинтересовавшийся полковник.
- Да как же передаст, если эти хохмачи внушили ему, что он после защиты диссертации будет переведен в управление, а оно в столице.
Тут хозяин не выдержал и заржал блатным баритоном :
- Вай, держи меня Михаил Аркадьевич, не то упаду. А я то, дурак, думаю, что это он в последнее время все у меня насчет моей зарплаты интересуется, сколько я, мол, получаю и есть ли у меня какие-то надбавки. Оказывается, он диссертацию писать хочет, логарифмами интересуется. Давай тогда не будем его разочаровывать. Пусть пишет, лишь бы водку не пил. Да, кстати, откуда, ты то, знаешь обо всем этом?
- Как откуда? – они при мне разрабатывали эту, так сказать, комбинацию. Чтобы войти в доверие к майору, подвязать его к себе и потом сделать перевод Ильяса в ОГМ. Иначе, они говорили, тот будет упираться и не отдаст своего работника.
- Значит, ты обо всем этом знал? Поэтому так спокойно выслушивал эти ожесточенные нападки майора? Ну и ну. Ладно, не будем вмешиваться в эту зэковскую операцию. Висеров сам разведет с майором. Ты представляешь, что они вытворяли на воле, если здесь в застенке такое проворачивают? Если бы у нас была капиталистическая страна и была бы свободная купля продажа, то Висеров вместе с Ильясом, сидя в зоне через тебя продали бы всю колонию с потрохами. А мы и сном и духом не ведали бы, что давно уже работаем на какого- то египетского магната.
Затем собеседники разошлись. Вскоре Камиль с отполированными колесиками и крепежными уголками – заказ майора, вернее его жены, у которой белье на балконе висело на кое-как приспособленной для этой миссии веревке, шел в кабинет начальника ОТК четвертого цеха, где они с майором произвели обмен: Ильяс со своим сроком перешел работать в ОГМ, а отполированные колесики с крепежными уголками заняли свое место на балконе майора. Вместе с этим обменом вопрос написания им под диктовку Ильяса кандидатской диссертации с повестки дня снят не был. Позже, узнав о процедуре обмена Ильяса на бельевые колесики, тот с шутливой гордостью возвещал:
- Меня как барана обменяли на полированные колесики с уголками. Он не далек был от истины – жизнь зэка в любой момент могла быть оценена стоимостью барана в базарный день, и надо сказать, что эта была не худшая ее оценка. Висеров как-то сказал ему:
- За другого зэка в ОГМе и гвоздя ржавого не дали бы.
Вскоре, после обмена Ильяса на бельевое сооружение, Висеров получил от своего брата с воли письмо, из которого узнал о кончине своей мамы, милой старушки так и не дождавшейся освобождения любимого сына.
Трудно тянуть срок отсидки, очень трудно, но страшнее всего, когда сидя в тюрьме узнаешь о кончине родных тебе людей. В эти скорбные для Камиля дни Ильяс старался не оставлять его одного, да и тот сам просил того же. Но, когда наступил субботний день, он посоветовал Камилю побыть одному, и постараться в одиночестве выплеснуть из души накопившиеся за годы заключения эмоции, и выплеснуть их в плаче по своей отошедшей к Богу маме. Ильяс с утра принес Камилю в резиновой грелке водки, только что купленную у одного прапорщика, и, закрыв его на ключ в кабинете главного механика, сам ушел к Миньхельсону. Висеров выпив водки, обернул голову полотенцем и долго беззвучно рыдал. Затем в бесчувствии завалился на пол и уснул. Так продолжалось две субботы. По истечении двух недель Висеров взял себя в руки и приступил к исполнению своих обязанностей. Хозяин, узнав про горе Камиля, велел надзирателям не трогать его.
Все действия описываемые автором проходят на фоне большого скопления людей, индивидуумы которого живут своей жизнью, своими проблемами и заботами. Это говорится для того, чтобы у читателя не возникло ощущение некого вакуума вокруг описываемых событий. Это вовсе не так – никакого вакуума нет: во всей окружающей, героев повествования, толчее народа, его хаотичного перемещения, выделить главное действо – вот задача автора. Для лучшего представления окружающего главные описываемые события фона, читатель может представить себя в толчее людей в метро или на базаре в выходной день, или же в универмаге во время распродажи товаров по сниженным ценам. Никто ни на кого не обращает внимания, все носятся как угорелые, толкают друг друга, наступают на ноги мимо пролетающих людей, жуют, пьют, и все вроде бы что-то делают полезное для себя. Вот тот фон, на котором разворачиваются события, описанные вашим покорным слугой.
Показать в деталях весь это хаос – дело не благодарное и бесполезное, ибо толпа, не подчинена ни какой логике. Индивидуум, попадая в толпу, перестает быть индивидуумом, ибо личность в толпе – это уже не личность, а покорный элемент толпы.
Толпой не может руководить разум, она подчиняется только инстинктам. Толпа безрассудна и жестока, подобно разбушевавшейся стихии. Она сметает все на своем пути, не задумываясь о последствиях. Остановить толпу может только другая толпа, более мощная и более жестокая. А последствием их столкновения становятся кровь и смерть. Умный человек старается не попадать в толпу, а если попал, то быстрее выйти из нее и наблюдать за ее действиями со стороны. В силу сказанного, автор пытается минимизировать описания фона, на котором развиваются происходящие с нашими героями события.
Две с половиной тысячи людей собранные в ограниченном колючей проволокой пространстве представляют идеальную толпу, готовую в любой момент, подчиняясь звериному инстинкту, смести с лица земли все, что не успеет убежать и скрыться. Поэтому, в течение дня, эта толпа неоднократно выстраивается в шеренги, ибо только там, в контролируемых властью шеренгах она может быть несколько управляемой.