Нет мужества на земле, ярче мужества русского солдата.
Нет стойкости на земле, крепче стойкости русского солдата.
Нет страданий на земле, более выпавших на долю русских солдат.

Стояла жуткая жара. Тяжелый влажный воздух наполняли ароматы луговых трав. Изредка легкий ветерок приносил запахи хвойного леса, окаймлявшего бескрайнее поле. Вдоль леса, извиваясь, пролегала пыльная дорога, и казалось, будто эта дорога ведет из ниоткуда в никуда.
Полк, а точнее его остатки, медленно отходил на восток. Уставшие, голодные, пропахшие порохом первых боев, ошеломленные и подавленные солдаты выносили из своего первого котла раненных, оружие и полковое знамя. Вчера вечером они прорвались из окружения неумело, почти дезорганизовано, но прорвались ценой более половины своего состава. Теперь около двухсот потрепанных солдат топали по этой дороге, поднимая пыль, которая окрашивала придорожную траву в свой тусклый цвет. Они шли молча, потому что не было сил, чтобы говорить, даже раненные не стонали, облегчая ношу своим товарищам. И слышно было только тяжелое дыхание, да топот солдатских ботинок.
Дорога, по которой шли солдаты, огибала справа болото, прилегающее к лесу, а затем резко уходила влево, скрываясь за густыми зарослями. Именно из-за этого поворота выскочили четыре мотоцикла и два бронетранспортер немцев. Мгновенно открыв пулеметный огонь, они прижали остатки полка к земле, и стали обходить с фланга, уступая место на дороге появившимся танкам. Бой шел не больше десяти минут. Передовая часть полка, после минутного замешательства, атаковала немцев, давая малый шанс остальным отойти назад и обогнув болото уйти в лес. Почти все они, шедшие впереди, и так отчаянно бросившиеся на врага погибли в первые минуты. Центр колонны, оставшись без командира, разделился на три группы. Кто-то бросился в лес через болото, другие попытались укрыться в поле, остальные вместе с ранеными отходили по дороге. Уйти не удалось. Всех настигли вражеские очереди. Раненых во время боя, и оставшихся лежать на дороге и по обочине немецкие танки вдавили в землю, превращая серую пыль в бурое месиво. И только малой части солдат, шедшей в конце удалось добежать до леса. Оттуда, из зарослей кустарника они вели по врагу огонь из пулемета и противотанкового ружья, пытаясь не дать немецким мотоциклистам полностью окружить советских солдат. Два мотоцикла неуклюже завалились и вспыхнули. Бронетранспортер, получив две пробоины, остановился, и, не доехав до дороги десятка метров, закоптил густым черным дымом. Этого десятка метров не хватило немцам, чтобы полностью отрезать пути отхода. Через этот десяток метров успели уйти еще несколько советских воинов.
Так заканчивался этот бой и еще сотни таких же боев по всему фронту. Тысячи убитых, десятки тысяч раненных и пропавших без вести, сотни тысяч пленных. Казалось, фронт давно должен был рухнуть, но раз за разом на пути наступающей серой массы войск вставали все новые части, к ним присоединялись те, кто смог чудом выйти из окружений, те кто на себе волокли орудия и боеприпасы прогрызаясь через непроходимый лес, те кто всё с большим упорством сражались и не жалели свои жизни.

Оставшиеся в живых после боя бежали сквозь бурелом около пятнадцати минут. Потом, обессиленные они рухнули на поляне. Кто-то хрипел, другой, задыхаясь, кашлял, третий, тяжело дыша, смотрел на знамя полка, которое он подхватил, когда знаменосец, сраженный осколком разорвавшегося рядом снаряда, упал навзничь. С минуту все молчали.
-Надо...дозорных...поставить, мало-ли...догонят... -отрывисто прозвучал голос бойца с противотанковым ружьем. Сразу двое солдат поднялись и двинулись обратно.
-Нет, братки, бегать я так больше не стану.
-Тебя фриц в зад штыком подопрет - еще не так побежишь.
-А сам-то что, лучше? Сам-то пятками сверкал? - отступать с умом надо, а не как сегодня - без оглядки. Может и бежать даже где-то, но по большой необходимости. Сегодня такой необходимости не было.
-Хе, с умом, с каким умом? Ты ж его выронил, небось, когда стрельбу услыхал, или специально в кусты швырнул, чтоб легче бежалось. И что за необходимость у тебя такая, нужда что-ли?
- На нашей ведь стороне численное превосходство было.
- Превосходство? А ты танки не заметил? Или не знал, что это танки, так вот знай танк - это...
- Хватит, все хороши, всем нам поразмыслить надо. Воюет фриц с нами как с детьми малыми.

Вечером они снова двигались на восток, к своим, туда, где все тише раздавалась канонада. И вновь все молчали и слушали шелест листьев, тихий хруст веток под ногами, да кукушку, которая кому-то отмеряла года.
- Двадцать два......осталось нас.
- А было? сегодня утром? сколько?
- Много было.... штыков двести..... было.
- Ноги болят, идем третьи сутки.
- И жрать охота, даже в животе булькает, а я на дороге свой мешок с сухарями оставил.
- А ты вернись на дорогу, там тебя немец и накормит и напоит.
- Не, не пойду.
- Ладно, еще полчаса топаем и баста, - сказал бронебойщик. Он был сержантом Красной Армии, казался чуть старше остальных. Для всех он был теперь не только не только командиром, но и товарищем, единственным кто мог их теперь защитить. Его спокойствие передавалось всем остальным, и они были рады, и верили в него. Его звали Егор Барышев.
На рассвете солдаты подошли к краю леса, откуда сквозь плотный туман смогли различить размытые уголки торчавших крыш. Прежде чем войти в деревню, именно так они вместе решили, все проверили и почистили свое оружие. Разделившись на передовой и основной отряд, они низинами и кустарниками преодолели те сто метров, которые отделяли лес от деревушки. Зашли в деревню. Пять минут осматривались, прислушивались к тихо раздававшимся голосам, пытаясь определить немецкая ли речь. Теперь они были осторожны.
Две женщины, с коромыслами шли по извилистой тропинке между домами и тихо разговаривали:
- Видала, немцы вчерась промчались, напылили, забор Антипу Кузьмичу снесли?
- И всё улыбаются, ручками машут с танков-то со своих, бормочут что-то, не разберешь.
- Да и черт с ними-то, уехали, да и ладно, говорят там, где останавливаются, всё забирают и курей, и коров, и свиней.
- А где же наши-то, наши? В Глуховской говорят только немцев и видят третий день уж, на станции что не поезд - все пушки да солдаты.
- Не, я слыхала, будто вчера за дальним лесом, километров тридцать будет, побили наших-то, много, и командиров, и раненных постреляли. Постреляли так и оставили. Всех до одного.

- Плохая разведка у вас мамаши, не всех нас побили, - вышли из кустов трое солдат. За ними показались и остальные. Женщины замолчали и отпрянули. Перед ними стояли оборванные, грязные голодные и уставшие солдаты.
- Немцев в деревне нема?
- Нема. Давеча проехали, без остановки.
Женщины переглянулись.
- Так, Варвара, веди их краем до горелого сарая, укрой там, молока принеси, а я поесть что соберу. Только тихо давай, заросшей тропинкой веди.
Дородная русская женщина повела солдат за собой. С необычайной ловкостью она нырнула в заросли орешника и быстро нашла еле заметную тропу, шедшую по окраине деревеньки. Также ловко она преодолела небольшой ручей и поднялась на взгорок. Она хотела побыстрее довести их, но, увидев, что солдаты начали отставать, сбавила шаг. Через десять минут бойцы сидели в полуразрушенном от пожара, заросшем сарае и пили теплое свежее молоко. Кто-то пил жадно, большими глотками, другой - медленно, то прикладываясь, то отстраняя кружку. Еще через десять минут пришла вторая женщина и принесла каравай хлеба и два котелка горячей картошки.
- Что вы солдатушки, защищать нас пришли?
- А, что? Вот окопаемся и встретим врага, - ответил самый молодой, расплывшись в улыбке после вкусного завтрака, и привалившись к стене.
- Так вид у вас, что в пору вас самих от немцев защищать. А коли вы тут бой учините, так перебьют всех и нас перестреляют, хаты пожгут.
- Не волнуйся мать, - сказал бронебойщик, дадим еще бой, но подальше от ваших домов, будто и не было нас тут. Вон на дороге, на холме наша будущая позиция, - он, через пролом в стене, указал на небольшой пригорок с леском. Сегодня они наверняка свои обозы здесь потащут, вот мы их и встретим.
- Спасибо вам хозяйки, за хлеб-соль.
Солдаты медленно встали, подхватывая свое оружие.
- Сохрани вас Бог, сыны.
С холма, который заняли двадцать два последних бойца полка, открывался хороший вид на деревню и дорогу. Позиция была выбрана отличная. Отсюда можно видеть все перемещения в деревушке и вокруг нее, обойти с флангов нельзя - мешает лес, он же путь для отхода.
Четыре часа оборудовали позиции. Отодвинули несколько назад пулеметный окоп и окоп для противотанкового ружья, стрелковые окопы расположили по краям дороги, создавая тем самым огневой мешок. Приготовили запасную позицию. Замаскировали.
- А запасная позиция на что? Мы чего тут наделю обороняться будем?
- Ты ведь сам вчера нас заверял, что не побежишь больше, для того и отрыли и маскировку сделали. Видишь хоть один окоп?
- Нет.
- Вот, значит, будешь утекать, провалишься, ноги себе переломаешь, и никуда ты больше не побежишь, - раздался смех.
- Готовьтесь ребята, скоро начнется.
Здесь, на этом холме они, последние солдаты полка, готовились принять решающий для них бой. Каждый хотел доказать себе, что все, что случалось с ними раньше лишь результат внезапного нападения. Те потери, поражения и дезорганизованность временны. Каждый из них теперь верил в свою силу. Эту веру вселяло в их души спокойствие и умение бронебойщика, подготовленные по всем военным правилам позиции, деревня в низине, лес, запах земли все вокруг теперь не могло быть уступлено врагу. Теперь они должны застать врага врасплох.
После часа ожидания на горизонте заметили клубы пыли. С каждой минутой пыльное облако приближалось все ближе, извиваясь по дороге. Вот уже можно различить силуэты грузовиков, отрывисто услышать звуки моторов. Колонна вошла в деревушку, остановилась на пять минут и двинулась дальше, медленно вползая на холм. Было видно, как во время остановки из машин высыпались немецкие пехотинцы, и небольшими группами разбрелись по окраинам.
- Если все сделать быстро пехота не успеет им на помощь, - мгновенно пронеслось в голове бронебойщика.
- Начинаем после меня.

В момент, когда колонна из четырех автомобилей, натужно гудя моторами, вылезла на самую вершину, прозвучал громкий сухой выстрел, - это бил бронебойщик. Его последний снаряд ударил в решетку первой машины, которая, отпрыгнув назад, сразу остановилась, преграждая путь остальным грузовикам. Солдаты, окопавшиеся справа и слева от дороги, открыли ураганный огонь по кабинам и кузовам машин, не давая опешившим немцам вылезти и организовать оборону. Короткие очереди и сухие выстрелы винтовок перемалывали немецкую технику, превращая ее в хлам. Через минуту все кончилось. Но теперь на тихой дороге стояли четыре искореженные разбитые машины. Первая задымила. Рядом с последней и в ее кузове лежало около двадцати убитых немцев. Не было ни стонов, ни звуков.
-А-а? Как мы их?
- К бою! - из деревушки, услышав стрельбу, подходила на помощь своим машинам немецкая пехота. Сначала быстро, разделившись на три группы, немцы приближались к холму, но затем по команде перестроились в цепь и медленно, по пологому склону стали приближаться к позициям оборонявшихся. Не дойдя до машин метров шестидесяти, цепь залегла под отдельными ружейными выстрелами. Стреляли бойцы слева от дороги. Короткими перебежками, уверенные в своих силах, атакующие уменьшали расстояние. После громко прозвучавшей команды, немцы всем своим составом, в полный рост, ведя интенсивный огонь, попытались добить стрелков, преграждавших им путь. Но в тот же миг справа от дороги вспыхнул огонек и застрекотал пулемет. Длинные, хлесткие очереди, попадая в солдат, откликались в серой массе людей красными кровавыми фонтанами. Очередь прошлась по первой, сбившейся в кучу атакующей группе, и видно было, как на мгновения замирали, а затем падали сраженные немецкие солдаты. Разящим огнем пулемет бил немцев с фланга и теперь к нему присоединились остальные советские войны. Огонь все нарастал. Немцы, так неожиданно и жестоко атакованные попытались в последний раз продвинуться вперед, но, потеряв еще с десяток убитыми рассеялись, залегли, и, постепенно стали откатываться в низину. Раздалось звонкое, сначала одинокое, но потом отозвавшееся эхом в других голосах "Ура!". Двадцать два советских бойца, оставляя свои позиции, ринулись в атаку. Стремительно продвигаясь, они уничтожали врага огнем. Отстреливавшиеся немцы, похоже, впервые втретившись с такими действиями противника, бросились врассыпную. Здесь, на склоне холма, двадцать два советских солдата одержали свою первую, очень важную для каждого из них победу. Здесь, на склоне холма, каждый из них видел как непобедимый враг, уверенный и жестокий бежал. Враг был бит не чудом, и не от своей слабости, но от мужества и самоотверженности. Враг, был уничтожен ими. Лично.
Вечером, лесом, то, попадая под пробивающиеся сквозь листву лучи садящегося солнца, то, уходя в тень широких крон, солдаты вновь шли на восток. Шли туда, где уже не слышна была канонада боев. Но в этот вечер сердца каждого из них учащенно бились от гордости за себя и своих товарищей. И им хотелось верить, что отныне каждый бой будет похож на сегодняшний. Машины, которые сегодня навсегда остановились на том холме, везли продовольствие, оружие и боеприпасы.
- А трофеев-то набрали на цельную роту. С этим не оборонятся, а Берлин брать.
- Да, хорошо разжились, и харчей много.
- Тяжеловато только переть все это добро.
- Хм...Так ты бы грузовик еще за собой волок иль повесил на себя. Скажи вот, ну на кой хрен тебе три автомата, - взял бы один, да патронов поболее.
- А я может двумя руками стрелять буду. А третий про....
- Так два брать надо было, или может ты чем еще на курок можешь нажимать? Тогда покажи, научи.
- Иди ты. Про запас третий. Всегда что-то про запас оставлять надобно.
- Ну что, старшой, - так все стали называть бронебойщика, - куда теперь?
- Пойдем до железки, дальше по ней до Верхних Камышей. Наши там точно должны быть. Узел большой. Скрещение дорог, мост, разъезд. Должны быть. Через эти Камыши дивизии наши отходят, так что нужно успеть. Обязательно успеть.

К полудню следующего дня под сильным летним дождем, насквозь мокрые и отяжелевшие они приближались к железной дороге. Сквозь монотонный шум, ударявшихся о листья капель, сначала тихо, потом все отчетливее было слышно стук колес. Они побежали, что было сил, и оказались на насыпи, когда состав уже уходил. Не останавливаясь, бойцы двинулись за дымным следом уходящего паровоза. Казалось он начал замедляться там, где длинная прямая дорога выходила с лесистого участка на открытое поле. Машинист действительно их заметил и медленно снижал скорость. Вот уже их разделяли триста метров....двести. Мощный взрыв разразился, наверно, на несколько километров. Первый снаряд, выпущенный из появившегося на поле немецкого танка, разбил котел паровоза. Облако белого пара мгновенно выросло выше редких деревьев и окутало все вокруг. Следующие взрывы от попаданий разнесли кабину машиниста. Два танка обошли останки паровоза и медленно поползли вдоль насыпи, оставляя состав позади себя. Третий танк, с торчащим по пояс из башни танкистом, стал объезжать вагоны, простреливая их тонкие стенки короткими очередями башенного пулемета. В это время, укрывшиеся в густых зарослях бойцы приготовились атаковать. Танк уже объезжал последний вагон и разворачивался, чтобы догонять своих, когда с гранатой в руке из кустов следом за ним выскочил человек. С невиданной быстротой он нагнал темно серую, лязгающую гусеницами коробку, запрыгнул сзади, и, ударив оторопевшего танкиста, швырнул в открытый люк гранату. Танк остановился, потом резко повернулся вправо, потом влево. От взрыва гранаты сдетонировал вес боекомплект. Корпус танка, подпрыгнув, раскололся. Левый борт, катки и звенья гусеницы, разлетаясь, срубали деревца около насыпи. Башня, подлетев и несколько раз перевернувшись, с грохотом повалилась на вагон, проломив его крышу. И снова густой лес оказался спасительным щитом. Немцы, через минуту подоспевшие к горевшим останкам взорванного танка, неистово стреляли во все стороны, не зная, откуда так неожиданно были атакованы. По данным их разведки последние советские части находились юго-восточнее этого района, и удерживали дорожную развязку в Верхних Камышах. Именно туда, после стремительного прорыва обороны двигалась танковая дивизия вермахта, головной отряд которой и перерезал железную дорогу.
Солдаты двигались в глубине леса параллельно железнодорожной насыпи. Час назад им снова повезло, - одним танком у врага стало меньше. Они все стали свидетелями той расправы над поездом, но все почему-то жалели, что опоздали на него. Во что бы то ни стало хотелось сейчас добраться до своих, и поэтому с каждой минутой цепочка отряда двигалась все быстрей. Незаметно для самих себя они перешли на бег.
Картина, открывшаяся им после этого изнурительного бега, оборвала все последние надежды на встречу с регулярными частями Красной Армии. Перед ними находилась довольно широкая полоса пшеничного поля. Поле это, зажатое между лесом и дорогой на Камыши, было изрыто воронками и уставлено обгорелыми подбитыми танками и бронемашинами. Рядом с некоторыми, раскинув руки, в обоженных комбинезонах, с оружием в руках лежали искалеченные тела советских воинов. Здесь, на этом поле, последние оставшиеся силы советских частей шли в контратаку и гибли, пытаясь обеспечить защиту переправы и скинуть противника с дороги. Теперь же было тихо, и лишь густой черный дым догорающих силуэтов медленно уносило ветром.
Дальше местность спускалась к расположенному на берегу реки поселку. Налет немецких бомбардировщиков превратил, некогда заросший садами тихий уголок, в голые руины. Дорога по обеим сторонам реки, оба моста, маленькие улочки и здания поселка стали гигантским кладбищем для сотен людей. Сотни разбитых военных машин и повозок, орудия, полевые кухни, все вперемешку было разбросано тут. Представив, как тихий зеленый поселок в одночасье стал очагом паники и хаоса, как за несколько минут появившиеся самолеты уничтожили все живое, у замерших солдат пересохло горло и еле сдерживаемые слезы накатывались на глаза. Помочь тем живым, кто, быть может, лежал там, внизу, в руинах, они уже не могли. Рядом с разрушенными мостами немецкие саперы наводили новую переправу, а забитую техникой дорогу, в теперь уже бывшем поселке, расчищали танками. Перемалывая гусеницами землю с металлом и человеческой плотью.

Прошло несколько дней изнурительного пути, и отряд оказался в зарослях, что густо окаймляли довольно широкую реку. Противоположный берег был крут и обрывист, и золотился желтым песком с торчавшими из него корнями, на фоне зеленых разлапистых ветвей елей и сосен. От реки веяло прохладой и она, как это всегда бывает вечером или ранним утром, ровной гладью размеренно двигалась, зеркально отражая возвышающийся лес.
- Что ж, будем переправляться… - тяжело вздохнул бронебойщик и медленно стал заходить в воду. Остальные последовали за ним.
- Товарищ сержант… - раздался за спиной тихий голос, - я плавать не умею никаким образом. По колено в воде все остановились, и лишь один солдат, самый молодой с еще мальчишескими чертами лица стоял на берегу и, прижав винтовку к ноге, умоляюще и виновато смотрел на них.
- я… я, если б умел - обязательно переплыл бы…. тихо произнес он, опустив взгляд.
- ничего, научишься еще, может после войны еще и пловцом каким-нибудь станешь, а пока давай свою винтовку.
- Рябинин, окликнул сержант одного из солдат, - свою винтовку другу отдай и помоги парню переправиться.
- Есть.
Василий Рябинин был рослым и плотно сложенным и выделялся среди остальных. Будто бы он и не уставал вовсе. В бою всегда был впереди и вызывался на любые задачи, но как только бой затихал, он сразу менялся в характере и с ленцой относился к повседневным занятиям. Он подошел к все еще стоявшему на берегу солдату.
- Ну, что братишка, давай, не волнуйся, помогу. Тебя как звать-то?
- Виктор.
- Ну смотри, Вить, в воде на спину переворачивайся и бултыхай ногами что есть сил, а я тебя подхвачу – улыбнувшись, сказал Василий и хлопнул парня по плечу.
- Давай Васька свою подружку – подошел еще один боец и стал стягивать с плеча Рябинина винтовку.
- Ну смотри Костя, зальешь водой мою родимую, весь дух из тебя выбью, сам чистить ее станешь – высвобождая руку отозвался Рябинин и с еле заметной ухмылкой посмотрел на Костю.
- Оставьте свои опасения на этом берегу, сударь, все будет в лучшем виде. Костя по - удобней перехватил винтовки и двинулся в воду. С Рябининым они были друзьями, вернее успели сильно сдружиться за последнее время. Держались рядом, спорили о чем то, рассуждали и постоянно бурчали друг на друга, но неизменно любой разговор их заканчивался смешками и улыбками.

Тяжело дыша, поднимая над водой оружие, отряд медленно достиг середины реки. На другом ее берегу, на дороге скрытой от их глаз высоким берегом трое немцев вытаскивали мотоцикл, застрявший в жиже разъезженной дороги. Они уже битый час пытались вытолкать заглохшую машину, и вот только теперь, кряхтя и ругаясь, им удалось выволочь его на сухое место. Двое принялись отчищать себя и машину от налипшей грязи. Третий, прихватив ведерко, направился к реке. Он, глядя себе под ноги и насвистывая какой-то мотив, оказался на краю обрыва и, оступившись, неуклюже плюхнулся на зад и проехался несколько метров по песчаному склону.
-О! Шайсе! - воскликнул фриц, бросил ведро и, сняв с плеча карабин, не целясь, выстрелил.
-Фрицы!
До берега оставалось каких-то десять метров, и первые из наших солдат уже не плыли, а медленно двигались по шею в воде, сопротивляясь течению.
-Ребята быстрее!
Фриц, тем временем, вскарабкался на берег, упал в траву и, прицелившись, выстрелил снова. Пуля глухо ударила в грудь одному из солдат, образовав облачко кровавой пыли. Он на секунду замер и упал, уткнувшись лицом в мокрый песок. Следующим выстрелил сержант. Он всегда стрелял точно и не промахнулся и в этот раз. Остальные еще были в воде, когда Егор с еще одним бойцом стали подниматься по склону. В этот момент на вершине появились остальные немцы. Они успели снять с коляски мотоцикла пулемет, и, упав на край обрыва, дали длинную очередь по движущимся в воде целям. С воющим звоном пули разрезали воздух и шлепали по воде, поднимая высокие фонтаны. Первым, очередью сразило пулеметчика, и он мгновенно пошел на дно со своей тяжелой ношей. Раздались крики и стоны, заглушаемые механическим лаяньем пулемета. Еще нескольких солдат смерть застала в воде и они, замирая, медленно погружались. Других невидимая стена свинца настигала уже на берегу. Один, вскинув руки, падал навзничь, другой, схватившись за живот и, сжавшись в комок, утробно стонал не в силах пошевельнуться. Третий, почти достигнув берега и сделав всего лишь один выстрел, лежал теперь на спине, сжимая винтовку. Глаза его яростно бегали, ноги пытались вытолкнуть отяжелевшее тело из омывавшей его воды, но каждое новое движение становилось все слабее. Он беззвучно что-то сказал и затих. Глаза Виктору залила вода от стукнувшей радом пули, а когда он вновь стал видеть, перед ним предстало окровавленное лицо Рябинина. Тело его судорожно дергалось, потом обмякло и стало погружаться в темную воду. Вслед за ним начал тонуть и Виктор. Его охватил сковывающий ужас. Тело будто не слушалось и тянуло вниз. В последний момент он успел крикнуть:
- Кост…. и слова прервались бульканьем воды.
Костя обернулся, но на том месте, где его друг тащил на себе Витьку, из-под воды то показывались, то вновь погружались слабые его руки, поднимая высокие брызги. Костя рванул назад, и в этом момент у него за спиной по воде шлепнуло, и ногу резануло острой болью. Превозмогая ее, он добрался до Витьки и вытянул его наверх. Виктор, выплевывая воду, громко и жадно вздохнул. В этот момент пулемет затих.
Егор, с тем солдатом, что первым выбрался из воды, были незамечены пулеметчиками. И теперь, оглушаемые очередями, из последних сил рвались наверх. Егор ухватился за горячий ствол, изрыгающего пламя пулемета и всем телом рванул его на себя. Солдат, следовавший за ним, подлетел к немцам и в упор сделал выстрел. В ответ раздалась короткая сухая очередь, и он медленно осел на землю. Егор, выбив из рук немца автомат, сцепился с ним и, кувыркаясь, покатился вниз к воде, поднимая клубы пыли. В какой-то момент Барышев рукой сумел нащупать в песке камень и наотмашь ударил им фашиста. Движения того стали менее резкими и, получив второй удар, он ослабил хватку. Третий удар расколол немцу череп, лицо которого превратилось в кровавое месиво.
Солдаты, кто все ж таки сумел добраться, тяжело дышали. Костя, выбравшись на песок, держался обеими руками за бедро, а вокруг него на коленях ерзал по песку Витька.
- Да не суетись ты, Вить. Вон, - Костя кивком головы показал на убитого, лежавшего рядом бойца, - гимнастерку его разорви.
- Ребята, патроны быстро собирайте, уходить надо – послышался хриплый задыхающийся голос сержанта, -Цавишвили, Скворцов идите сверху гляньте, что там у фрицев.
- Похоронить бы ребят…- как будто подумал вслух, протянул долговязый солдат, озираясь вокруг на окропленный кровью песок.
- Не можем мы сейчас, - тяжело выдохнул Егор, - они нас простят………..

К вечеру, в густой чаще леса, уже далеко от реки, они сидели у небольшого костерка и молчали. В багажнике мотоцикла им повезло найти консервы, хлеб, яйца и даже две бутылки вина. Утолив голод, они помянули своих, и молча грелись у костра. Еще им достался пулемет, который лежал рядом с долговязым. Вот и все их трофеи за сегодня, за которые пришлось заплатить двенадцатью жизнями. Да, теперь их осталось всего десять человек.

Прошло несколько дней. Очередные дни в пути. Вконец измотанные изнурительными переходами, бойцы устало пробирались по лесу. Костя последние дни был не похож на себя. Его то бросало в жар, то било ознобом. Рана на ноге не заживала, гноилась и отдавала пульсирующей болью. И он сам и остальные понимали, что ему уже вряд ли можно помочь, но он не сдавался и нарочито не замечал этого. Каждый шаг давался с тяжелым трудом и болью отражался на уголках сжатых губ. Его, ковылявшего и опирающегося на свою винтовку, постоянно поддерживал Виктор и долговязый пулеметчик.
Сквозь шум ветра стал слышен гул моторов. Через заросли стала проглядываться широкая дорога, по которой медленно ползла длинная колонна немецких грузовиков, набитых молодым пополнением. Колонна, уже скрывшись за поворотом, по-прежнему издавала сильный гул натужно работающих моторов. Этот гул и не позволил им расслышать другой, приближающийся звук. К тому месту, где пять человек во главе с сержантом уже пересекли дорогу и оказались в низкорослом кустарнике на обочине, быстро приближались несколько мотоциклов, танк и бронетранспортер.
В тот момент, когда на дороге оказались еще два бойца, а долговязый и Витька помогали Косте преодолеть придорожную канаву, бронетранспортер немцев выпалил длинную очередь, сразившую сразу двоих. Танк принялся обстреливать придорожные кусты. Сильный взрыв сотряс листву и осыпал все вокруг большими комьями земли. И обратно на дорогу вынесло искалеченное окровавленное тело солдата. Он прогремел в том месте, куда минуту назад перебежала первая группа с сержантом. Костя видел это и, решив, что этим взрывом товарищи были убиты, рванул назад. Витька с долговязым подхватили его и побежали обратно, скрываясь за могучими стволами деревьев. Через секунду, новый взрыв за их спинами, разорвал воздух.
- Все, им конец – мотнул головой сержант, - бежим. Первый снаряд, выпущенный из танка, ударил в нескольких метрах от них и чудом никого не ранил, лишь сбив их с ног невидимой волной.

Уже далеко от дороги, в безопасности, вечером, когда наконец то решили остановиться, Егор, вновь подумал о произошедшем на дороге. Он представлял своих товарищей. Думал, как их тела лежат сейчас в придорожной канаве, холодные и истерзанные осколками. Представлял их и пытался подсчитать, сколько же дней они провели вместе. Егор не знал, что товарищи его уцелели. Что раненный Костя, через несколько дней погибнет в бою. Что долговязый, будет с Костей до последней минуты. Что совсем еще мальчишка Витька, такой пугливый и непутевый, падет смертью самых храбрых.

Задыхаясь, Костя, Витька и долговязый лежали на земле и жадно втягивали холодный и сырой ее запах.
- Может целы остались…..хоть кто-то? –молвил долговязый, приподнявшись на руках. И, как бы, сам себе , добавил – прям по ним жахнул.
- Нет, теперь все, теперь мы одни – ответил Костя и сморщился от накатившей боли. После бега сердце бешено колотилось и отзывалось молоточками в висках, и рану его будто разрывало.
- Как, это… чего делать-то теперь? – спросил Витька. Он сидел прислонившись к дереву, коленями к груди прижал винтовку и, раскачиваясь взад-вперед вопрошающе глядел испуганными глазами на остальных. Серое, худое лицо его стало еще более жалким, а взгляд таким беспомощным, что Костя, взглянув на него, даже тихонько засмеялся.
- Ну, ты чего раскис, солдат? Ты ж ведь не барышня – улыбаясь подбодрил его Константин.
- А может нам…сдаться – тихо произнес долговязый, и, достав из кармана смятый клочок бумаги, развернул его и протянул Косте, - это я на дороге нашел.
- Пропуск. Русский солдат, сдавайся в плен…. - Костя не стал дочитывать.
- Дурак ты. С этой бумажкой в нужник если только сходить, или махорку покурить. Ты думаешь фриц тебя так домой и отпустит, как здесь написано? ……вот дурень. Тяжело фрицу, он за каждый метр земли сполна кровью своей платит, вот и просит, чтоб мы в плен сдавались. Мы красноармейцы. Всю свою силу, всю волю собери и бей немца. Стреляй, коли, нечем – зубами грызи, но бейся. – прохрипел Костя и сильно закашлялся, потом тихим сиплым голосом добавил: -это все что мы можем.


Еще вечером Косте стало совсем плохо. Утром он стал бредить. Все тело его сотрясалось от озноба. Глаза впали, черты лица заострились, а на лбу проступили большие капли холодного пота. Витька и долговязый по очереди тащили его на сине, укрыв одной на всех изорванной грязной шинелью. Утро было холодным и туманным. Сквозь густую пелену тумана они шли на просвет среди деревьев и оказались на небольшой полянке разделенной надвое тонкими полосками колеи. Среди многочисленных воронок, стояли обгорелые остовы грузовиков. Две тяжелые перевернутые гаубицы искареженным металлом глубоко впились в землю. Вся поляна была усеяна хламом, от разбитой техники. И среди всего чернели уже истлевшие останки советских солдат.
Витька медленно и осторожно опустил Костю на землю и прислонил к колесу разбитой полуторки. Долговязый был рядом, но постоянно крутил головой по сторонам и озирался.
- Ты чего?
- Слушай, Вить, это же дорога к моей деревне! – в голосе его показались ноты слезной радости, -точно, деревня Морошино, а я Морошин, Андрей Морошин, и сестричка у меня малеха Ксюшка, да пол деревни Морошины –все не успокаивался долговязый.
- Давай пока, может, поищем чего-нибудь полезного в машинах.
Они стали перебираться от одной машины к другой, залезая в кузова и кабины. Нашли гранату, чистые бинты, несколько сухарей и банку тушенки, а под сиденьем одной фляжку со спиртом. Возвращаясь к Косте, Андрей все оживленно рассказывал о том как жил в этих местах до войны, а Витька улыбался и думал как они доберутся туда и все-таки смогут помочь Косте.
-Вон там, - махнул рукой Андрей –озеро красивое-красивое, а там – Андрей обернулся, -немцы!
За их спинами метрах в ста остановились несколько телег, доверху заполненных ящиками. Сопровождавшие немецкие солдаты уже давно заметили их и разбившись на отделения приготовились атаковать.
Андрей резко толкнул Витьку и тот плюхнулся в большую лужу. Сам он прыгнул в небольшую воронку и быстро заправил ленту в пулемет. Раздались первые сухие и хлесткие выстрелы немецких винтовок. Им в ответ посылал короткие очереди Андрей. Витька аккуратно сложил свои находки рядом с Костей, отбежал от него, занял позицию и выстрелил. От шума боя Костя пришел в сознание. Последними усилиями он подтянул к себе винтовку и не в силах прицелиться, положил ее себе на колени и стрелял. Немцы короткими рывками, низко пригибаясь, приближались все ближе, но каждый их бросок совершало все меньше солдат. Витька не останавливаясь палил, поднимая голову после каждого выстрела и высматривая цель. Несколько раз замечал он как его пули попадали в цель. Ни он не Андрей не видели, как их обошли. Граната попала точно в воронку, из которой огрызался пулемет. Приглушенный взрыв взметнул вверх в облаке грязи и пыли тело Андрея. Он перевернувшись опустился на дно воронки и погрузился в грязную жижу. Витька боковым взглядом увидел этот взрыв, на секунду замер, обернулся на Костю и получил сильный удар сапогом в лицо. Теряя сознание он успел увидеть, как здоровенный немец несколько раз ткнул штыком в грудь Кости.
За шиворот истрепанной рваной гимнастерки Витьку подняли на ноги. Помутненное сознание доносило немецкую непонятную речь и ругань. Еле удерживаясь он чувствовал как слезы потекли из его глаз смешиваясь с кровью на лице. Потом чьи-то руки шарили по его карманам и достали документы. Тот, что заколол штыком Костю стоял сейчас перед ним. Немец что-то сказал своим, вызвав громкий и злой хохот, а затем сильно тряханул Витьку за плечи. Голова отозвалась болью, а из груди вырвался кашель забрызгав лицо немца кровью.
- Швайн!
Удар сбил Витьку с ног. И его принялись избивать. Он то привставал, то снова падал, крутился и стонал. Вновь вставал и вновь падал. Немцы не замечали как он все ближе приближался к телу Кости. Он упал на него, и нащупал под телом найденную им гранату, дернул кольцо и собрав последние силы резко встал схватил немца за отворот кителя и притянул к себе. Все замерли от неожиданности. В Витькиных взрослых глазах блеснула ярость и он разжал кулак.

Осень окончательно вступила в свои права. Последнии дни шел несильный, моросящий дождь, то прекращающийся, то вновь накрывающий все вокруг. Редкое солнце днем еще согревало, но ночи становились все холодней, и они, прижавшись друг к другу и укрывшись двумя шинелями спали впятером пытаясь уберечь тепло. Они чувствовали, как силы все быстрее покидают их в этой гонке к линии фронта. Он то приближался благодаря их нечеловеческим усилиям и упорству тех, кто бился с врагом по другую сторону, задерживая продвижение немцев, то вновь быстро и, казалось, бесповоротно удалялся от них. Каждый раз, как только фронт, затихающими раскатами взрывов и вспышками на горизонте уходил на восток, наступали тяжелые минуты сомнений и печали. Грусти о том, что не доведется им увидеть своих оказаться на своей земле спиной заслоняя родные семьи. Сжимая кулаки, играя желваками на скулах, бойцы гнали прочь от себя эти мысли. И вера в свою победу, в свою волю к ней, только крепла, потому что по-другому не могло быть.

Вот уже двадцать один день как их осталось только четверо. Изможденные и почерневшие они медленно брели на восток, лишь изредка решаясь заглянуть в забытую, затерянную деревеньку. Не раз им приходилось сталкиваться, и в скоротечных перестрелках одерживать верх и над немецкими патрулями, и над появившимися прихвостнями оккупантов - полицаями. В один из дней солдаты подошли к низенькому дому, стоявшему вдали от небольшой деревни в одну улицу. Расстояние около пятисот метров до этой деревеньки покрывала вилявшая по бугристому полю колея, местами заросшая и не просматриваемая. Дом, на который так неожиданно наткнулись солдаты, чернеющими бревнами стен казалось, врос в землю. Рядом с ним находился такой же пугающе темный сарай, из приоткрытой двери которого зияла чернота и веял вкусный запах сена. Весь этот участок красиво и правильно заросший молодыми яблонями и кустарником жался к лесу, будто искал защиты в кронах его деревьев. Жидкий сизый дым из печи резко срывался и развеивался порывами ветра, и, все же успевал доносить до них этот запах – запах хлеба. Они вновь ждали, всматриваясь в окна дома. Ждать и затаившись наблюдать теперь они умели лучше всего, но раз появившийся запах сводил с ума и болью отзывался в животах. Решились. Стали приближаться к сараю, скрываясь за его стенами и замерли, как только дверь в доме распахнулась и на ступеньке показалась фигура деда. Он не спеша, прихрамывая заковылял с ведерком к покосившемуся колодцу. Подошел, поставил на лавку ведро и оказался спиной к солдатам, сидевшим в кустах у стены сарая.
- Отец, ты один? Не бойся свои мы.
-Один – вздрогнул старик и начал оборачиваться.
- В деревне немцы есть?
Старик, обернувшись всматривался в кусты пытаясь разглядеть своих гостей и только лишь когда увидел, спокойно и печально ответил:
- Здесь и нашего отребья хватает, полицаи.
Солдаты вышли из укрытия и предстали своим жалким видом перед стариком.
- Заходите в дом.

Он налил каждому по большой кружке молока и дал по ломтю свежего, еще горячего хлеба. Потом долго суетился что-то ищя, то выходя в сени, то поднимаясь на чердак. Теперь же сидел напротив пятерых солдат, положив на колени большой собранный узелок, и слушал их тяжелое дыхание.
- От куда идете?
- Орша.
- Н-да…. - вздохнул дед, - а вот скажите мне товарищи красноармейцы, почему такое творится, а?
Солдаты прекратили есть и уставились на него.
- От чего же это наши по лесам прячутся, а? Где она, несокрушимая?
- ….Не знаю – тихо ответил Егор.
- Вот и я никак в толк не возьму. Пушек нет? –есть, танков? –есть, вон они по дорогам да полям стоят. Может солдат наш трус, и воюет хуже немца? –не верю, сам воевал и знаю нашего брата. Молчите, да знаю, что и нет ответа у вас. Вы много прошли, автомат вон у тебя немецкий. В вас верю. Ступайте и воюйте на совесть.
Дед кряхтя встал, подошел к сержанту у сунул ему в руки свой узел.

Через несколько дней пути провиант, которым так щедро одарил их старик, кончился. Мешок от него, разорванный и перемотанный кусками веревки и проволоки, давно уже служил обувью одному из солдат. Четыре последних сухаря, оставшиеся патроны и силы решили сберечь для последнего рывка к своим. Предстояла самая малость –пересечь фронт. И все они ждали этого момента и боялись его, а фронт все громче звал их к себе отчаянной канонадой.
Барышев шел впереди. Часто спотыкаясь, он медленно пробирался улавливая слухом раскаты разрывов. Он то пригибался под цепкими ветвями молодых елок, то переваливался через стволы поверженных лесных гигантов. Серое лицо его, обветренное и расцарапанное, с многочисленными паутинками морщин у краешков глаз и губ было совсем старым. Тяжелая пыльная голова монотонно качалась на худой шее, со следом от впившегося ремня автомата. Егор устал видеть и слышать войну. В мыслях он возвращался туда, где всегда тепло и тихо. Перед глазами всплывал дом, на окраине Ростова, ясное синее небо да солнечные лучи, пробивающиеся сквозь играющие на ветру листья молодых яблонь. От этих воспоминаний он успокаивался и со стороны казалось будто он улыбается. Он вспоминал школу и своих бесшабашных друзей, -где они теперь? Вспомнился и страшный пожар, что тушили все миром, и о котором говорили потом всей улицей еще долго-долго. Вот только теперь этот пожар не казался ему таким страшным. Вспомнил отца. Егор очень любил и уважал своего отца. Вот и сейчас, он увидел его уходящим на фабрику ранним утром. Услышал знакомый утренний гул-зов фабрики, так не любимый им в детстве, а теперь такой родной. Но почему то вдруг, в мыслях этот гул подменялся на другой, утробный, громкий и грозный, перерастающий в протяжный свист и оглушительный взрыв. Егор тряс головой, прогоняя прочь этот свист и эти мысли, и вновь погружался в воспоминания.
Следом за Барышевым часто семенил косолапый небольшого роста Сашка. Еще до войны ребята посмеивались над ним, над его неуклюжестью. Маленький пухленький и смешной он постоянно влезал в какие-нибудь истории, а потом картинно чесал затылок и делал гримасу и виновато опускал глаза, что все вокруг начинали хохотать и он вместе с ними. Он по-прежнему косолапо шел за Егором и вспоминал слова их лейтенанта, командира роты, отчитывающего его перед строем: «Как же вы товарищ в бою будете? В нормативы не укладываетесь, физическая подготовка никуда не годится ?!» А потом все опять смеялись когда Сашка пожимал плечами. «Вы товарищ красноармеец и пяти минут в бою не проживете». А Сашка, от которого осталась теперь лишь половина, в обмотках из мешковины перетянутой проволокой, грязной прожженной шинели с чужого плеча ковылял с последними солдатами полка, и видел перед глазами мертвое тело лейтенанта. И он точно знал как он будет в бою –так же как и уже много раз. Так, как должен вести себя в бою настоящий солдат, которым он стал. Сашка не знал, почему началась война. Он никогда не готовил себя к войне, но когда она случилась, воспринял все происходящее как то, что непременно должно было произойти. И еще он четко знал, почему во что бы то ни стало им нужно дойти. Ответ он видел на спине шагающего впереди сержанта, через рваную гимнастерку которого проглядывалось красное полотно полкового знамени.
Скворцов и Цавишвили немного отставали и сержант то и дело оглядывался на них. Изредка они о чем то тихо переговаривались. Потом Георгий тихо запел, и все стали прислушиваться и улавливать сквозь шум, гуляющего в верхушках деревьев ветра, красивую и грустную кавказскую песню. Алексей слушал ее и вспоминал родных. Больная мать, сестра давно уже видимо похоронили его. Он представлял как наконец то получат они от него известия и как от радости заплачет мама и сестра. И Алексей начал писать: «Здравствуйте дорогие мои Мама и Леля. Вы совсем уже наверное не ждали от меня писем и думали, что я погиб. Но это не так. Много раз пришлось мне с товарищами стоять лицом к лицу со смертью, но всегда мы оказывались сильней. У меня теперь все хорошо. Наверно Леля ты была права, когда говорила что я везучий. Как вы там живете, все ли у вас хорошо? Как здоровье у тети Тамары? Мне так много вам хочется рассказать и спросить у вас, что не хватит даже нескольких писем. За меня не волнуйтесь. Я многое прошел и теперь думаю, что обязательно получится с вами увидеться. Целую вас мои родные. Ваш Алексей».
- Эх-х-х..- выдохнул он.
- Чего?
-Да вот Георгий, письмо бы домой написать да бумаги нет.
- Ничего друг, успеешь еще, наговоришься –улыбнулся Георгий.
- Может домой, хоть бы на денек отпустили бы….
- Ну а как же не отпустить, думаю пустят…..А меня – нет. Далеко совсем до дома. У нас должно быть еще тепло. Отец вино доброе собрал. Эх, Алеша, знал бы ты какое у нас вино, -грустно вздохнул Цавишвили.
- Я тебя к себе возьму. Познакомлю с мамой и сестрой. У меня мировая мама. Они у меня добрые, дружные. Будут тебе очень рады.
- А сестра красивая? –прищурившись, улыбнулся Георгий.
- Самая красивая….

К полудню все четверо подошли к передовой. Еще с самого утра им слышались звуки боя, ожесточенного, то затихающего, нарастающего с новой силой. И вот теперь в пятидесяти метрах за немецкими передовыми траншеями они укрылись за корнями вывороченного дерева, и жадно и нервно всматривались в лежащее перед ними поле. На желто-коричневых перекатах пригнувшейся к земле травы, черной полз глубокий немецкий окоп. Там, словно мишени в тире сновали туда-сюда, каски, сверкая и подрязгивая оружием. Вскоре движение прекратилось и левее, откуда-то из ложбинки, скрытой от взглядов коричневыми ветвями зарослей, послышались глухие хлопки минометов. Их снаряды с тонким свистом описывали дугу над полем и глухо разрывались дальше, поднимая в воздух комья черной земли. Через несколько минут огонь прекратился, и до тридцати немецких солдат выбрались из своих укрытий и, низко пригибаясь, крадучись пошли вперед. Они успели пройти метров семьдесят, как вдруг издали, где только что мины вздымали вверх землю, показались вспышки и послышались доносившиеся с опозданием звуки выстрелов. Немцы залегли. Затем дважды бросками пытались продвинуться еще вперед, но были остановлены двумя короткими перекрестными очередями «Максимов», выкосивших половину наступавших. Стрельба прекратилась и через пару минут послышались уносимые ветром стоны раненых, которых уцелевшие немцы волокли обратно.
- Вот. Это другое дело – оборачиваясь на своих бойцов, восхищенно вымолвил Барышев. Глаза его вновь блестели, взгляд был собран и решителен.
- Вах! Молодцы!
- А до чего же грамотно наши их встретили, а?! Видали? Перекрестным из «Максимов» !!!
Все были страшно обрадованы и возбуждены от увиденного и с нетерпением ожидали теперь темноты когда и решено было выдвинутся к своим. И гнали быстрее сесть солнце. И не замечали холодного дождя, до нитки промочившего их, и заставлявшего их всех трястись на холодном ветру. И холода они тоже не замечали.
В сумерках, дожевав последние сухари, бойцы стали выдвигаться к немецким позициям. И когда темнота совсем поглотила все вокруг, они бесшумно, словно дикие звери во время охоты, поползли и замерли перед окопом. Там медленно проходили немцы. Слышались их разговоры. Потом двое пошли дальше и вскоре совсем скрылись в темноте, а один остался стоять прямо напротив затаившихся в траве солдат. Немец курил, закрывая красный огонек ладонью, и всматривался в темноту.
Барышев осторожно тронул за ногу Георгия, распластавшегося впереди вместе с Алешкой, и кивком головы указал на немца, приложив палец к губам. Георгий кивнул, достал штук и бесшумно пополз вперед. Оставив достаточное для одного прыжка расстояние он становился, словно пружина сжался и одним броском настиг немца, наотмашь ударив его штыком. Тот стал оседать вниз, но Георгий быстро подхватил его, выволок из окопа и оттащил в густую траву.
Преодолели окоп благополучно и проползли уже достаточно. Впереди послышался шум. Снова замерли. Егор приподнял голову и сквозь темноту смог различить, как им наперерез в густой траве что-то двигалось. Расстояние сокращалось и теперь стали проявляться очертания людей. Два солдата в ватниках и ППШ за спинами волокли по траве еще одного, со связанными за спиной руками. Сзади, в немецких окопах послышалось движение и крики, а затем все поле осветила своим мерцающим белым светом, взметнувшаяся вверх ракета. Все прижались к земле и только немец чудом вырвался, вскочил и побежал к своим. В этот момент Алексей быстро поднялся и одним ударом сбил немца с ног. Тотчас раздался выстрел. Алексей замер и повалился на землю, а вместе с ним погасла и ракета. Он лежал рядом с смотревшим на него немцем, а из его груди исходил хриплый свист. Барышев, Сашка и Георгий быстро доползли к нему. Он умирал. Барешев разорвал ему гимнастерку пытаясь найти в темноте рану, но никак не мог ее отыскать. Руки все время скользили по залившей всю грудь теплой липкой крови. Георгий держа Алешу за руку приподнял отяжелевшую голову, и Алеша последний раз взглянул на товарищей, а в голове его проносились строки так и не написанного письма: «…не ждали от меня писем и думали что я погиб. Но это не так…..Целую вас мои родные..»
За всем этим, обезумевшими от страха глазами, боясь даже пошевелиться, наблюдал немец. Он весь затрясся и подался назад, скребя ногами по мокрой земле, когда Георгий осторожно опустив голову Алеши, грозно глянул на фрица и потянулся за штыком. Подползли разведчики, что волокли немца и со всего маху саданули ему по лицу.
- Спасибо вам братцы. Что с ним? –указали они на Алексея.
- Погиб Скворцов –тяжело выдохнул Егор.
Новая ракета яркой лампой зажглась над полем и в ее свете увидели друг друга наши солдаты и крадущиеся немцы. Резко разорвали тишину хлесткие выстрелы. Немцы, что оказались ближе всего упали замертво. Короткой очередью успели они раздробить Сашке плечо и он заскулив зажал руками раны и весь сжался в комок. Стрельба нарастала. Егор, сквозь шум выстрелов, прокричал разведчикам, чтобы они тащили языка. Один из них оставил свой автомат и поволок немца, второй занял позицию и короткими разящими очередями не давал немцам возможности приблизиться. Барышев дополз к Сашке, расстегнув гимнастерку размотал знамя и передал его.
- Давай Сашка, ползи отсюда, мы прикроем.
- Товарищ сержант, я не могу, я, я…я с вами.
-Давай Саша, мы догоним, -в голосе Егора была какая-то уверенность и Сашка повиновался.
Бой продолжался. Теперь позиции обеих сторон яростно поливали друг друга огнем, рассекая темноту яркими вереницами трассирующих пуль. Снова захлопали немецкие минометы и по полю эхом раскатывались взрывы.
-Отходим, -скомандовал Егор и в этот момент его резануло по голове осколком разорвавшейся рядом мины. Все лицо залило кровью, голова гудела, рот наполнился солеными кровавыми сгустками. Он лежал, схватившись за голову, и боялся, что огромная рана на лбу расползется, стоит ему пошевелится. Пытался услышать, что происходит но звуки боя сливались в один монотонный стучащий гул. В следующее мгновение он почувствовал как чьи-то руки подхватывают его, и потерял сознание.

Барышев очнулся в темном теплом блиндаже. В одном углу накрытые шинелями дремали прижавшись друг к другу Сашка и Георгий. В другом –при тусклом свете лампы тихо разговаривали двое.
-Товарищ комдив, -поднялись двое.
-Что у вас тут происходит, полковник?
- Товарищ комдив, -хриплым и тихим голосом начал Егор, - Н-ский полк, Н-ской дивизии, в составе трех человек, с боями вышел из окружения и вынес полковое знамя.







Нет мужества на земле, ярче мужества русского солдата.
Нет стойкости на земле, крепче стойкости русского солдата.
Нет страданий на земле, более выпавших на долю русских солдат.