Наверху кремлевской стены, свесив ноги вниз, сидел Иосиф Виссарионович Сталин, посасывая свою знаменитую трубку и оглядывая Красную площадь.
– Ну что, Владимир Ильич, – не поворачивая головы, обратился он к устроившемуся рядом соседу, – посмотреть очередной концерт прибыли?
– Тьфу! – презрительно сплюнул лобастый. – Деваться просто некуда, они и из-под земли достанут своими децибелами.
– Это точно, – усмехнулся в усы Иосиф. – Ванюшу Грозного даже из усыпальницы поднимают.
Воздух сзади слегка заколебался.
– Во, и остальные зрители подтягиваются, – подмигнул Сталин Ленину.
На зубчатых оконечностях стены чинно рассаживались души умерших, похороненных на Красной площади – полководцы и писатели, политики и ученые, революционеры и космонавты. Из отдаленных уголков Кремля подлетали цари и царицы, царевичи и царевны. Спешили к представлению священники и монахи, а также прочий усопший народец, волею судеб оказавшийся погребенным вблизи кремлевских стен. Попадались и явные басурманы, один вид которых приводил в трепет души невинных девиц, шнырявших вдоль стены в поисках свободного местечка.
– На Димку Билана слетаются, свиристелки, – толкнул в бок Ильича Сталин. – Нравится им попса.
– Да, когда-то все попов в церквах слушали, – грустно покачал головой Ильич, – а теперь вот попсу. Докатились.
– А какая разница, Володя, – мило улыбнулся Сталин. – Корень то един.
– Попрошу не богохульствовать! – ударил что есть силы по стене тяжелым посохом подлетевший Иван Грозный. Воздух от удара заколыхался вокруг, и замаскировавшиеся снайперы тут же напряглись, почуяв какую-то опасность.
– Вот и Ваня пожаловал, – обрадовался Виссарионыч. – Ты вроде как прошлый раз зарекся сюда наведываться, или всё же подсел, как наркоман, на эти праздники?
– Не ерничай, Иося, – вновь ударил по стене посохом Грозный. Снайперы тут же заводили своим оружием вдоль толпы, собравшейся на площади.
– Тише ты, буян, – рассмеялся Сталин. – Смотри, палить сейчас с испугу начнут или концерт отменят.
– Как отменят?! Зачем отменят?! Димочку Билана отменят?! Ах, ах, ах, – закатили глазки пролетавшие поблизости девицы и тут же упали без чувств к ногам Владимира Ильича.
– Ну вот, футы-нуты, возись теперь с ними, – брезгливо потолкал девиц своим лакированным ботиночком Ильич.
– А ты их по мордасам, по мордасам, – захихикал дедушка Калинин, треся козлиной бородкой. – Они любят, когда их по мордасам.
Ильич, отмахнувшись от советчика, наклонился к девицам и прошептал:
– Димочка приехал, Биланчик.
– Ах, ах, – встрепенулись девицы, заморгав глазками. – Где Димочка? Хотим Димочку! Любим Димочку!
– Кыш, бестолковщина! – гаркнул на них Ильич, и испуганные девицы разлетелись в стороны.
– Кумир, блин! – выругался Грозный.
– Не тебя же, бесноватого, любить, – хитро прищурился Сталин. – Ты же кроме «Во поле береза стояла» ничего и не споешь, да и то на второй ноте либо соврешь, либо споткнешься. А Димка вон «Биливми» вытягивает на английском языке. Да и на рожу свою посмотри, тебе лет-то сколько?
– Издеваешься, да? – нахмурил и без того сдвинутые брови Иван.
– Да что ты, Ваня, даже и не думаю, – еле сдержал улыбку Виссарионыч. – Но Билан-то, согласись, всю Европу покорил, а ты только Поволжье.
– Издеваешься, – угрожающе приподнял над Сталиным посох бывший царь.
– Дайте же, наконец, песни послушать, – недовольно зашикали на спорщиков соседи.
Концерт на кладбище был в полном разгаре. Вся Красная площадь заполнилась до отказа. Народ пританцовывал, визжал, ругался, пил пиво, вино и водку, курил и разбрасывал мусор под дикий рев динамиков и призывные вопли ведущих. На стенах Кремля тоже активно переживали за своих кумиров.
– А-а-а, Коленька! Басков! Чудо! Чудо! – придыхали в восторге царевны.
– Филя! Филя! – хватались за грудь царицы.
– Бабкина! Бабкина! – повторно умирали цари.
– Максимка! Максимка! – пускали слюни царевичи.
– Москва, звонят колокола, Москва, златые купола… – рыдали вместе с Газмановым монахи.
–Виагра! Виагра! – стонал дедушка Калинин, с вожделением рассматривая полуобнаженных красавиц в цейсовский бинокль.
– Машка! Распутина! – шушукались басурманы, подмигивали друг другу глазами и плотоядно улыбались.
– Шнур! – рычали от восторга революционеры.
– Кадышева! Муси-пуси! Иванушки! Фриска! – умиленно раздавалось из разных уголков кремлевской стены.
– Димочка-аааа!!! – падали со стены, как переспевшие груши, невинные души впечатлительных девиц.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – не выдержав, стал плеваться Грозный. – Безбожники! Антихристы! Бесы!
– Это ты о ком? – повернулся к нему Сталин.
– Обо всех, обо всех, – ответил Иван. – И о тех, кто внизу, и о тех, кто наверху.
– Во как! Слыхал, Володя, с каким праведником рядом сидим, – толкнул Иосиф Виссарионович хромовым сапогом в бок мирно посапывающего Ильича.
– А? Что? Кто поет? Борюсик? – встрепенулся на кирпичном зубце Ильич.
– Спи уж, – махнул на него Иосиф, – разбужу на Борюсика.
Владимир Ильич тут же отключился.
– Ну, не праведник, – огрызнулся Грозный, – но на погостах праздников не устраивал, на костях предков не отплясывал.
– Подумаешь, – запыхтел трубкой Сталин. – Весело же. Концерты, митинги, катки, гулянки. А представь, лежал бы ты где-нибудь на Новодевичьем кладбище. Тоска смертная.
– Язычники! Дикари! – не унимался Иван. – Места им, что ли, мало? Вон Москва какая большая, так нет, на кладбище зажигают. Где это видано?!
Сталин нехотя приподнялся со своего места, поискал вокруг глазами и, наткнувшись взглядом на Гагарина, призывно помахал ему кепкой Ильича, упавшей с головы главного трупа страны.
– Юра, – обратился он к подлетевшему космонавту, – ты у нас всю Землю облетел, видал где-нибудь нечто подобное?
– В смысле? – непонимающе уставился на вождя народов Гагарин.
– В смысле, на кладбищах еще где-нибудь песни и пляски устраивают?
– Устраивают.
– А где?
– В Америке негры под джаз своих хоронят, в Африке, бывает, с песнями и танцами провожают, в Индии случается, в диких племенах часто танцуют, у нас, когда напьются, песни орут.
– Слыхал, Ваня? – повернулся к Грозному Виссарионыч. – А ты говоришь, где видано!
– Ну и что, – еще больше распалился Иван. – Это они так хоронят. А у нас-то тут просто веселятся беспричинно.
– Как же беспричинно? – обиделся кто-то из старых революционеров. – Ничего и не беспричинно. Вона, то день страны отмечают, то выпускной бал празднуют, а еще выборы, а партейные дни рождения, да мало ли нынче праздников.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – вновь стал плеваться Грозный.
– Да успокойся ты, Ваня, – цыкнул на него Иосиф. – Чего зря слюну переводить, если все равно ничего не изменишь. Поберег бы свои нервы.
– Не изменишь, говоришь? – зло прищурился Иван. – А вот смотри.
Царь, резко оттолкнувшись от зубчатой стены, взмыл в воздух и на огромной скорости рванул в сторону сцены. Ворвавшись, как ракета, на подмостки, он смерчем прокрутился несколько раз вокруг только начавшего выступление Борюсика. Борюсик взмахнул, как птица крыльями, своими одеждами, выронил микрофон и оторвался от пола. Под восхищенные вопли толпы напомаженный певун вознесся над мавзолеем, на пару секунд завис над ним и через мгновение исчез в потемневшем небе. А с опустевшей сцены продолжало звучать: « Я уехал, я уехал в Петербург, а приехал, а приехал в Ленинград…»
– Ну как? – подлетел к Иосифу Иван.
– Во! Класс! – восхищенно выставил вперед большой палец Сталин.
– То ли еще будет! – устремился обратно к сцене Грозный, опрокидывая на пути скамейки с сидящими на них светскими львами и львицами и перебрасывая некоторых, будто мячики, за кремлевскую стену.
Толпа заколыхалась и с криками ужаса бросилась врассыпную, сбивая друг друга с ног и топча всё на своем пути. Перепуганные снайперы начали палить поверх разбегающейся толпы, сея еще большую панику. Многочисленная охрана, обалдевшая от неожиданности, придавливала своими телами расползавшихся по брусчатке в разные стороны светских львов и львиц. Похожие друг на друга люди в штатском растерянно бегали по площади с пистолетами наперевес, тщетно пытаясь обнаружить зачинщиков беспорядка. Кругом раздавались визги, писки, крики, ругань, и при этом не умолкала фонограмма:
Небо дрожит, ночь на ладони,
Нас не догонят, нас не догонят!
На следующее утро в новостях передавали, что над Красной площадью, во время вчерашнего концерта неожиданно пронесся смерч. Жертв и разрушений нет, но без вести пропал один человек, знаменитый певец и танцор Борюсик. Компетентные органы усиленно ведут его поиски. В столице объявлен план перехвата.
– Ну и куда ты дел его тело? – кивнул Иосиф Виссарионович в сторону души Борюсика, увлеченно беседующей у мавзолея с душой Ильича.
– Замуровал в своей библиотеке, демона, – усмехнулся в ответ Иван Грозный.
По Москве же ползли разнообразные слухи. Одни говорили, что Борюсика забрали инопланетяне, другие – что его захватили в заложники террористы, требующие в обмен места в Государственной думе. Третьи утверждали, что Борюсик стал святым и вознесся на небо при всем честном народе. И только юродивый, появившийся на паперти перед главным московским храмом, раскачиваясь из стороны в сторону, без устали повторял:
– Прости, Господи, души Красной площади, живые и мертвые.