Трое

Only my ants understand me
I

Наступила весна…
Она пришла с солнцем, с ветром, с птицами… И на календаре давно жирными буквами написано «Апрель», но весна пришла только сейчас, пусть это знаю только я… Вот только сегодня утром она стала витать в воздухе, улыбаясь полуденными лучами в лужах, скромно предлагая свое желтое слепое солнце и соленое тепло в подарок. Я знаю.
Везде: в переулках, на улицах города, на окраинах - повсюду ее не было все это время, она только хитро-хитро распускалась где-то далеко. Она тихо подкрадывалась, и вдруг, в это утро, я осознала, что зима уступила место ей. Смешно, мне это так смешно и приятно. Это наш с ней секрет.
Вот оно, наступает время, трепетнее и тревожнее которого нет.
Весна принесла свой запах, свой неповторимый аромат какой-то свежести и возрождения. Воздух вокруг наполнен предчувствием чего-то нового, ощущением начала новой жизни…
И эта поздняя весна со своим солнечным светом и чуть просохшими улицами принесла начало… начало перемен… Я это чувствую.
Я вдыхаю этот воздух, и мне кажется, что кровь начинает разгоняться, что чувства вот-вот зашкалят, что, бах, и что-то произойдет. Я иду по улице и мечтаю – как могла бы мечтать только весной, только в ее ярком мире. Я пью стихи. Я танцую песни. Я улыбаюсь. И весна улыбается мне в ответ.



II

Я бы не просыпалась, будь моя воля, бля…
И не искала бы сокровище моих утренних бдений – цитрамон.
И не пыталась бы вспомнить, на кой ляд я снова приперлась вчера в эту хату.
Я оторвала бы голову нахрен с ее тупой болью и тупыми мыслями, к чертям собачьим.
Все снова. Все по накатанной. Собрание у Алины, пара-бутылок-на-тело, пойдемте к Андрею. Я снова тут. Андрей. Черт бы побрал всех вас вместе взятых!
Неужели я снова с ним? Еще бы вспомнить что-то из вчерашнего вечера…
Повернулась на кровати, скрипя пружинами и зубами, попыталась подняться. Здорово - я одета, это уже лучше. Под боком блаженно дремлет тело, обхватив мою правую ногу и тихо посапывая в нее. Ну, Андрюша, сволочь… я с силой рванула ногу, и тело кувыркнулось с кровати. С матом поднялось и уставилось на меня.
– Кто ты такой, мать твою? – ошарашено заорала я, глядя на темноволосого лохматого типа, – и где Андрей?
– Какой еще, к чертям, Андрей?
– Который тут живет, придурок!
– От придурка слышу! Я не знаю никакого Андрея! А что ты тут делаешь?
– Я сплю! – не нашла ничего пооригинальнее… и тут только мне в глаза бросилось отсутствие на стене плаката Мэрилин Монро… и шкафа нет. А эта никчемная картина что тут делает, а обои…? Бля, где я?!!
– Замечательно! А пихаешься чего?
– Я думала, это… Что это за шутки? Где я? Кто ты, черт тебя возьми, такой? – с новой волной ярости накинулась на него я. Ну, погодите шутнички хреновы, доберусь я до вас. Напоили и привели хрен знает куда, да еще этого идиота под бок положили. Убью.
– Я тут живу!!! А вот откуда ты тут взялась?
– Пить надо меньше, дурак!
– А сама-то!
– Иди к черту! Где эти идиоты? Признавайся, еще, небось, и на камеру снимают! Найду – выпотрошу!
– Что ты несешь? Какие… кто?
Я встала и начала шарить по квартире в поисках своих незадачливых приятелей. Откуда такая уверенность? С них станется. И не такое творили. В компании моих друзей лучше не напиваться, потому что это непосредственно ведет к зашкаливанию виктимности. И лучше помнить, что было вчера.
Да, квартира не та… У Андрея побольше… и погрязней. Но этих ублюдков нигде нет. Но окончательно выйти из себя я не успела, поэтому стала успокаиваться, и в итоге устало села на диван, схватившись за голову. Тип, видимо, похмельем не страдавший, присел рядом и предложил, резко сменив гнев на милость:
– Раз бандитов здесь нет, то может чаю?
– Лучше водки. Ты что не пил вчера? Только прикидываешься?
– Нет, просто никогда не страдаю похмельем. Организм такой.
– Ааа, чтоб тебя… давай уже что-нибудь. – простонала я, опять схватившись за голову, чтоб та не развалилась.
– Так…ээ, а кто такой Андрей?
– Эээ, я, кстати Ира. Андрей… ну это так, тип один, к нему мы вчера…



III

Она не легкая, она скорее изменчивая.
Ее лицо обычно до неузнаваемости. Люди вокруг путают ее с сотнями таких же лиц на тучной улице. Ей бы немного голода в голову, голода по людским сердцам, но ей это так наскучило. Она одинокая до треска, до треска реальности, до треска связи с живыми.
Но, бог мой, как она любит этот чертов город! Такой грязный, старый, запыленный, проломившийся и, самое страшное, неживой город! Я вот этого не могу взять в толк – выбирать общение с этим немым Сити, вместо общения с людьми. Почему? Почему?
Она так умеет писать и мыслить и вникать в чужие мысли, но ей этого не надо. Она только разбивает свою клавиатуру бесконечным стуком пальцев. Она, наверно, пишет просто ради того, чтоб писать.
И самое банальное, что я могу сказать о ней – она странная.
О, да. Она так цинична. Я так груб.

Интересные они бывают эти ее рассказы. Но чего-то в них не хватает… даже не уловишь этого, не определишь точно. Хотя я знаю, что лучше ей бы не говорил об этом никогда, это была ошибка. Как же я мог признаться ей, что мне было интересно почитать это! Что я все это узнал о ней из них, из этих ее историй, оставленных в библиотеке. Что все началось так…, и она всегда приходила туда писать. Раз за разом. Писать истории. Она так саркастична. Я так всемогущ.

Как мне взбрело в голову сказать ей «привет» на пустынной весенней улице?.. я ведь не хам, но я, правда, задаюсь этим вопросом, почему я все-таки подошел и сказал «привет». Хотя она бы посчитала более вежливым, если б я пошел мимо. Но сказал, оскорбился в лучших чувствах и замерз. Она вполне общительна, я это знаю, я это чувствую… да, да, да, но ей просто это не нужно.
Она ведь так неохотно. А я ведь так легко.

И коротко и скромно. Но чего-то недостает в этом ее фатализме. Практики что ли? Я ей не верю. Не верю и все тут. Но конечно это было ошибкой говорить ей это. Хотя, что с того, что подсмотрел эти ее рукописи? И что с того, что это вошло в привычку? Я же не крал их, в самом деле. Я просто фанат, можно сказать. А это последствия информационного голода, может быть. Да, да, да. Она так строга. Я так невинен. Ну…, почти.

Странно, что эти рассказы заставили меня найти ее. Пусть так, в тайне, пусть тайком подсматривая, подслушивая в сети, встречая ее в библиотеке, на улице, в парке. Я не следил за ней, ей богу! Она попадалась мне везде, куда бы ни пошел. Она такая, какая-то призрачная. Даже стало казаться, что это наваждение. Но одна, всегда одна. И эти рукописи, рукописи. Интригующая, замкнутая, зацикленная до пронзительности. Я не мог пройти. Я не мог оторваться, начав читать. Страница – и ты там. Страница – и ты словно знаешь все. И не знаешь ничего. Как брешь в сознании – знать ее мир, но не знать ее. И я подошел к ней. Я сказал «привет». Господи. Она ведь так сама, так бесконечно сама. А я так глуп.

Обухом. Это наверно так. Ее глаза расширились и уставились на меня впервые. Она меня увидела. Она увидела. И для этого надо было водопадом вывалить на нее все мои мысли, все свои ощущения оттого, что я прочел в ее историях. Она бы наверно ударила меня, или нет, или просто она удивилась, или нет, я не знаю... Черт. Но она меня увидела. Такая незаметная на этой лавочке. Такая чужая, но такие знакомые буквы в этих руках, такие знакомые мысли в ее блокноте. Только прочти. Говори со мной так, как ты пишешь. Просто вот ты сошла со страниц тех рукописей, оставленных тобой. Она такая живая передо мной. А я так смешон.

Ведь молчание – это не так и хорошо, это не такое ж и золото. Хотя не библиотекарю ли хранить этот покой в читальном зале. Но я не знаю, как иначе. Так получается, что когда кто-то пишет, кто-то обязательно что-то скажет. Нельзя молча. Но она так молчала. Господи, нельзя так молчать и так смотреть! Лучше б обругала, что ли. Хоть что-то. Но она только глазела и ничего не говорила. А потом отвернулась и продолжила писать. Невозможная, невозможная. Спокойная и прямая как струна. А я сидел и сидел рядом с ней. А она все писала и писала. И было так спокойно, так спокойно, что аж дурнота какая-то накатывает. Я рехнулся. И зачем я подошел, и зачем наговорил всего? И зачем сидел там, рядом с ней??? И сидел один, когда она тихо поднялась и, взглянув на меня, кивнула и ушла. Она так уверенно. Я такой псих.

А потом в тот же день на столе в библиотеке остались новые рукописи.



IV

Мы просидели у него до вечера, пытаясь вспомнить, что да как. Но все время всплывали другие темы, шутки какие-то. Выпили весь кофе, что был у него дома. У Игоря дома. Как оказалось, Андрея он действительно не знает. Зато хорошо знаком с Таней, той еще девицей, другой моей, которая и потащила нас вчера от Алины к Андрею, но по дороге свернула к этому гостеприимному хозяину. Сюда мы пришли уже упитые, а тут добавили, заставили напиться и хозяина дома и попытались напоить его кошку, которая теперь неизвестно где пряталась, небось либо во хмели, либо покалеченная, но, совершенно точно, окончательно разочаровавшаяся в людях. В три часа ночи компания поехала купаться на пруд, забыв, что нынче апрель месяц, хотя им и трезвым море по колено…
Я же, якобы, премило спала к тому времени на диване… Пришлось принять все за чистую монету, так как кроме телефонного разговора с Таней, данных о вчерашней ночи не было никаких.
Хозяин квартиры оказался доброжелательным типом с дурацкой прической и сумасбродными идеями, которыми он охотно делился, попивая кофе, и совершенно невосприимчивый к моему цинизму и злобной критике.
Но еще более дурацкой оказалась у типа работа – он библиотекарь. С ума сойти! Первый живой библиотекарь младше 50, которого я видела за всю свою недолгую жизнь! Ха-ха!
– Так что, может, поедем проведаем пруд на предмет твоих утопших сотоварищей?
– Гм, я бы сказала на предмет наличия пруда после их посещения оного.
– Ну, можно и так, можно взять сразу шланг, что бы, если что, восстановить экосистему района.
– Бог с тобой! Какая тут экосистема?
– Ну, там… тростник, мостик, комары, лягушки.
– Фу, к чертям такую хреносистему!
– Ладно, поехали, только я сначала очень хочу искупаться.
– Какие проблемы? там и искупнемся!
– Это ты как-нибудь сам.
– Вот так всегда… – с притворным вздохом заныл Игорь.
– А полотенце у тебя чистое найдется?
– Конечно! Могу предложить даже пару запасного чистого белья!
– Как вы радушны, аж слов нет! Но семейных трусов не ношу!
– А не надо слов, вы деньгами предлагайте!
– …коммерсант чертов! – Я злобно хлопнула дверью и минут на сорок заперлась в душе, а когда вышла, Игорь уже нашел кошку. Видимых повреждений на ней не было, хотя насчет психического здоровья я не ручаюсь.

К пруду мы добрались часам к шести вечера, когда уже начинало смеркаться. Пруд к нашему глубочайшему разочарованию оказался на месте. И к моему величайшему ужасу компания чокнутых водолазов, с которыми я дружила, оказалась там же. С разбитой палаткой и костром с горелым хлебом, и неизменным пивом. Сделать вид, что я их не знаю, не удалось, так как орали они через всю поляну, которая разделяла окраину города и пруд, завидев меня еще метров за сто. Чертыхаясь про себя и вслух, я двинула к ним, Игорь же, широко улыбаясь, вышагивал рядом.
Всю ночь мы провели у пруда, страдая в равной степени от комаров и от дыма, которым пытались их отгонять. Травили истории и играли в «деда», носясь друг за другом по лугу. А под утро уснули всемером в двухместной палатке, закопавшись в куртки от холода и греясь друг о друга.
Рано утром, еще затемно, Игорь, как истинно сумасшедший представитель рода человеческого, потащил меня бродить по городу, на который накатывался медленно и тяжело, как бочка с пивом, весенний рассвет. Пошел дождь, и мы снова оказались у него дома, промокшие и уставшие смертельно. Завалились спать. И только на следующий день к обеду я ушла из этого дома на учебу.



V

Ох, до чего же глупо… глупо… Глупо. Глупо!
Но что еще можно было поделать… я так запуталась. Так запуталась. Какая разница? Никакой разницы. Просто так получилось. Я смутилась. Я просто смутилась. Ну, почему мне так везет на ненормальных? Ох, ох, ох.
Хотя может, он вовсе и не ненормальный, просто странный немного. Но как же так?.. Мои рассказы, мои дневники. Как же так… это просто невозможно. Как же он меня напугал. Как же это нечестно! Читать без спросу.
Но он же извинился…
Этот парень с такими черными длинными волосами и худым лицом. С виду ведь вполне сойдет за сумасшедшего, даже за маньяка…
Но где же я его видела? о, боже! Да это же этот парень библиотекарь, что по четным дням работает! Как же я могла забыть! Так вот почему он читал все, что я писала именно там. Ну и неразбериха. Блин, блин, блин. Это невероятно. Боже мой.
Теперь все так… нельзя так. Нельзя же так!
Вот тебе и весна, вот и перемены … да это революция просто. Никто. Никто никогда этого не читал. Никогда-никогда даже в руки не брал. А что же теперь? Будто кто-то подсматривал за тобой, будто узнал все – не только то, что у тебя под одеждой, но и под кожей…
Никогда, никто…



VI

Я снова увидел ее, впервые после того дня в парке. Черт, как неловко вспоминать об этом, хе…
Она снова пришла в библиотеку писать. Как по расписанию. Да, у нее точно есть расписание. Оно ее жизнь, я в этом почти уверен.
Она не взглянула, не кивнула, она прошла и села за тот же стол, что и всегда. Я наверно побледнел, вспоминая все то, что нес тогда, и ее удивленное, нет, ошарашенное лицо. Дикие у нее глаза все-таки. Совершенно дикие. И снова они глянули на меня, когда я протянул ей ее рукописи. Те, те самые. Невероятные, накрывающие с головой истории. Истории, которых я жаждал теперь, в которые я был влюблен, как в мультик может быть влюблен ребенок, как в сказки на ночь, как в легенды. Она посмотрела на меня. Сначала удивленно, этими дикими зрачками, потом закрыла глаза на мгновенье и, словно вспомнив, открыла их с другим настроеньем, с другим взглядом, почти другим цветом. Она протянула бледную, какую-то слишком хрупкую руку и взяла листы бумаги из моих рук аккуратно, бережно, даже нежно. Гм…, я идиот. Я такой идиот. Я забыл даже, что нужно говорить девушке в этой ситуации, надо ж, все приемы забыл рядом с ней, с этой сумасшедшей, совершенно неприметной девицей. Я как дурак, смущенно стоял перед ней и смотрел на нее, смотрел, как она пишет, ожидая что она, наконец, мне что-нибудь скажет. Имя хотя бы. Но нет. Она молча опустила глаза к своим неизменным листкам бумаги и продолжила писать. На редкость невоспитанная девица. Я разозлился, не зная, что делать. До чего же она меня смущает. Совершенно не понятная. Но мне до чертиков хочется ее узнать, узнать, узнать, узнать. Та, что пишет эти истории. Эти мысли. Почему она говорит только с бумагой, но не со мной?

Она просидела целых три часа. Три часа не поднимая головы. А библиотека как назло пуста. Я не мог не смотреть на нее, на единственную фигурку в читальном зале. В итоге я не выдержал и снова подошел к ней. С двумя чашками кофе. Не знаю, чего я ожидал. Снова безумного взгляда, сухого спасибо, посыла куда-нибудь, нет… Даже скорее она снова сделает вид, что меня нет рядом. Она вечность может смотреть мимо и ничего не говорить, наверно, она даже может пройти сквозь меня, по крайней мере может попытаться… Но, видно, я ее слишком достал. Но она избрала тактику шокирования. Когда я присел напротив, поставив две чашки на стол, она подняла глаза и широко дружелюбно улыбнулась… но снова не произнесла не звука. Черт, да она дура, что ли? Я совершенно тупо улыбнулся в ответ и снова что-то затараторил. Я говорил целый час. Говорил и говорил, все то, что вызывали во мне ее рассказы, ее рукописи, и про город, и про нее, и про мысли, и про то, что они мне так нужны, и пусть она разрешит мне их читать, и не злится ли она… Она смотрела и улыбалась, иногда кивала, иногда хмурилась, но ничего не отвечала. Она только слушала, слушала… - никто так меня никогда не слушал! И я спросил ее имя. Она подняла брови и снова улыбнулась… но тут вошел посетитель и я ушел к столу, его обслужить. Когда я нашел ему его книги, ее уже не было. Только рукописи.



VII

К Игорю я приехала снова через неделю после нашей славной встречи. Мне откровенно нечего было делать и я приперлась туда в надежде, что этот тип окажется дома и его чокнутость поднимет градусы моего настроения. Оказался. Додумался открыть дверь в одних трусах с куском недоеденного бутерброда в руке.
- Ты что собутыльников ждешь?!
- Офигеть! Ты бы предупредила… - ошарашено выпалил он. Я злорадно отметила, что он смутился. Наверно, по поводу своего видона.
- Я с учебы. Делать нечего…
В итоге моего навязчивого появления мы шесть часов резались у него на компьютере в игрушки. Иногда даже дрались по-настоящему, ибо не все конфликты решаются мирным путем – философия у нас такая, типа. А когда дело касается мышки и клавы – это уже вопрос чести. До серьезных военных действий тоже дошло – я разбила единственную вазу в доме.
- Ну и как собираешься возмещать?
- С чего ты взял, что собираюсь?
- Да, честностью и совестью от тебя явно не несет…
- Моя совесть не воняет, чтоб от нее несло!
- Она просто очень-очень далеко закопана.
- Я сейчас еще что-нибудь разобью!
- Тогда будешь отрабатывать готовкой и стиркой!
- Ты умрешь после первого же обеда, доверчивый ты мой!
- Кстати, насчет еды…
Готовить, впрочем, ни я, ни Игорь не умели, поэтому питаться пришлось исключительно чипсами, сухарями и дошераками. Хотя хорошо зашла идея вечером отправиться к Таньке, что мы и сделали.
Танька, как всегда, была не одна – трое наших общих знакомых уже попивали там пиво по случаю чьего-то дня рожденья или еще там чего… мы были очень кстати, как могут быть кстати добрые друзья в небольшой студенческой квартирке. Ведь нет радушней и гостеприимней людей, чем студенты! Всю ночь мы горланили какие-то мракобесьи песни под гитару, демонстрируя каждый свои таланты: я – отсутствие слуха, но наличие пронзительного голоса, Вадим (друг всех и каждого) – виртуозную игру на гитаре и чистейшее отсутствие чувства насыщения едой, Игорь – игру на ложках, стульях и наших нервах, ибо мы не рады были этой вакханалии звуков совершенно, Танька – невероятное умение перекрикивать все на свете и безудержный заразительный смех… ну, и так далее, впрочем, по списку…

А потом, и снова потом, и еще потом: компьютерные игры на две недели безвылазно, тонны плюшек с дерьмовым кофе – если варю я, и более-менее сносным - если варит Игорь. Посиделки у Таньки, гитара, пруд, палатки, вылазки в город, чтобы попугать прохожих песнями, нарисованными акварелью татуировками в самых невероятных вариантах и смехом – ведь когда вас много и вы смелы и молоды, вы можете все. Игорь стал поддерживать все безумства моих друзей, а может он и был почокнутей всех нас… Ночью мы толпой бегали по городу, на настоящей дребезжащей двухколесной тачке катались по пустым улицам, надевали старые рваные наряды, года эдак 50го, и танцевали. Иногда, наменяв мешки мелочи по 10 и 5 копеек, метали ее с моста в воду, соревнуясь друг с другом. Как же охренительно веду я счет этих дурацких выходок! Эй, да бля, просто ко всему этому в колонку Активы дописать бы, что мы выпивали литры пива, вина и коктейлей, дымили сотнями кальянных табаков на берегу и не жаждали ничего, просто совсем ничего, кроме приключений. И не жажду я их до сих пор.
И не важно, что утром ты пьешь цитрамон, глотаешь воду литрами, заливая пересохшее горло, и безумно тоскуешь по тем, кто сегодня еще не с тобой, кто сейчас тоже по ту сторону, в мире правил и комплексов… И по тому, кто не верит, что все это всерьез, что все это слепо и в сторону сердца.



VIII

Когда я прихожу в библиотеку, на этом, именно на этом столе в углу зала, стоит кофе из автомата. Я улыбаюсь этому кофе.
На столе лежит старая рукопись, оставленная мной в последний раз, в четный день, в послеобеденный час. Я улыбаюсь этой рукописи.
А за библиотекарским столом сидит библиотекарь. Ему я тоже улыбаюсь.
А он улыбается каждой моей улыбке как-то снисходительно и довольно, словно снова ему какая-то бесхитростно задуманная мелочь удалась. И я рада видеть его.
Каждый раз он подходит и что-то рассказывает, что-то спрашивает, но не ждет ответов. Наверное, он думает, что я сумасшедшая… или просто не в себе, раз ничего ему не отвечаю. Но все время в его словах звучит: ответь, ответишь, отвечай. Но он не настаивает, просто наверно, ему не побороть эту привычку в себе, это влитое обществом в кровь условие – ответ должен быть произнесен, реален, ощутим. А проблеск в глазах – это не ответ, нет…
А потом он однажды принес книжку. Старую. И сказал:
- Ладно, раз ты не хочешь говорить со мной, но и не прогоняешь, то наверняка настало время для новейших изобретений человечества для коммуникации! Я придумал кое-что! Сто пудов, тебе понравится! Ты же любишь книги?
Я киваю, недоуменно глядя на него, пытаясь прочесть задуманное в выражении его глаз и хитрой довольной улыбке. А он вертит в руках эту книжку.
- Мы будем делать так: я спрашиваю, а ты листаешь книжку и показываешь мне в ней ответ, конечно он скорее всего будет иносказательным… Но! Это же будет очень интересно! Или просто будем читать то, что похоже на наше настроение сегодня, или то, с чем хочется согласиться или то, что нравится. Или даже то, что просто всегда хотел сказать, но не знал, как оно звучит. Идет?
Я рассмеялась и когда кивнула, он отдал мне потрепанную книжицу, которая оказалась романом Р. Бредбери «Вино из одуванчиков».
- Мне ее посоветовали. Думаю, тебе она понравится. Ну что, начнем вопрос-ответ?
Я снова улыбнулась, а мою улыбку он понимает как согласие и одобрение.
И я подумала, что вот так, наверно, творится история: кто-то в одно утро подходит к тебе и говорит «Я придумал!» и появляется традиция, начинается событие, находится огромная ценность и происходит вечность, заключенная в маленькие странички потертых книг. А книжки ему советовали все время такие разные. Иногда грустные, иногда веселые. Иногда мы оба их уже знали, иногда не знала я или он. И часто он приносил книжку, которую оба мы не читали и не знали о ней ничего, листали ее, читали страницу за страницей, показывая друг другу понравившиеся моменты, фразы и просто слова.
Следующая книжка, которую мы открыли вместе, была сборником рассказов Марка Твена – никогда я так еще не смеялась и не радовалась. Кто бы знал, что то, чего нет в школьной программе просто невероятно смешно и гениально!
Потом были книжки Ильфа и Петрова…, и в эти дни Игорь приходил в фуражке и шарфе, и то и дело что-то выдумывал о стульях в библиотеке, мы даже выбрали те 12, которые непременно что-то хранят где-то в своей обивке, которой на них, разумеется, не было. Но мы их и не решились вскрывать, так как заключили, что интересней просто знать это и никому не рассказывать тайну волшебных стульев библиотеки…
И красивые, такие грустные и легенды средневековья – маленькая книжка с картинками под названием «Свет имени в ночи времен» - после которой хотелось мечтать или видеть сны о том времени, о тех людях и подвигах из легенд. Эту книжку мы наверно дольше рассматривали, чем читали, сожалея о том, что не можем рисовать. Рисовать в принципе попробовали то же. Но вышло как-то неуместно и слишком смешно, поэтому пришлось из рисунков сделать самолетики.
Мы читали и «Маленького принца» Сент-Экзюпери, наверное, три раза, и страшное видение будущего книг - «451’ градус по Фаренгейту» Р. Бредбери, и повести Куприна, и сказки Гофмана в книжке без обложки, и столько еще всего разного, почему-то такого непременно важного. Непременно значимого.
Странно, я всегда думала, что много читала, но почему-то оказалось, что так и не прочитала ничего, что бы так полюбилось, как книжки, прочитанные всего за месяц… Чудно, но именно эти библиотечные книги были самыми интересными книгами в мире.



IX

Я почему-то рассказал Ире о девочке из библиотеки.
– А знаешь, что в ней самое невероятное? Она лишена этой фальши, которую мы строим этажами каждый день. Она просто не представляет себе условностей, официальности, жеманности, понимаешь?? С ней все по-другому, не так как с нормальными людьми. Ей говоришь, а ответ ты можешь только «понять». Ты ее знаешь, но вроде и не знаешь совсем. Я никогда еще не знал человека настолько по-настоящему, прикинь? Она не прячется за словами, но она пишет. Потрясно. Такие дурацкие, такие странные рассказы пишет. Тебе обязательно надо почитать.
– Слушай, давай лучше сегодня в клуб? А почитаю я их в другой раз. Таня собирается сегодня сильно погудеть и я, если честно, не против составить ей компанию.
– Отлично. Я приеду после работы.
– К черту! Сегодня прогуляешь! Поехали сейчас!
– Но ведь обед еще!
– Как хочешь. Я к Тане. Соберешься с духом – звони.
– Ладно, поехали. Я скажу, что срочно нужно подучить экзамен.

И именно рассказывая ей, в этом дурацком порыве откровенности, я понял, что не знаю, как ее зовут, откуда она, и куда она. Но вместе с тем, я знаю ее внутренний мир и понимаю ее просто невероятно! И все, что я могу придумать и сделать так важно для нее, так интересно. Я разбавляю ее одиночество своими идеями, и она их так ждет. Странное чувство, что ты кому-то нужен…



X

– Завтра мы пойдем читать в парк! Ты не против? Я же не работаю, и в обед мы туда пойдем? Давай вообще ходить туда по нечетным дням в обед?
Я закивала. Мы схватили толстую книжку со сказками, кажется, она называлась «Золотая книга сказок мира» и пошли в парк, в котором так кстати и находится библиотека.
В отдаленном уголке, несколько затемненном, но зато уединенном мы нашли старую лавочку, цвет которой было уже и не определить, но зато сидеть вполне было можно.
По нечетным дням, говоришь?…
И теперь я жду тебя здесь в обед каждый раз… каждый раз все с теми же тетрадями, с новыми рукописями, ожидая, что вот-вот праздник закончится на моей улице, что вот-вот тебе наскучит мое молчание.
Я пишу много, просто чтобы порадовать его, чтобы он вновь восторженно что-то говорил по поводу этих рукописей, чтобы ему было зачем приходить сюда каждый раз за эту неделю.
Как часто теперь рисуются в моей жизни традиции.
Такие радостные и милые традиции.
Так страшно их потерять.



XI

Что же с вас взять, черти полосатые? Что же с вас, взять тараканищщи?
Я звоню в дверной звонок и как-то тупо радуюсь, когда слышу, как поворачивается ключ в двери с другой стороны.
Мы пьем кофе с коньяком, планируя захват мира, ожидая звонка от рассвета. Рассвет скажет, что снова куда-то пора. Но он позвонит не скоро.
Игорь по ходу сегодня в печали. Странно слышать от него такие слова.
– Месяц я тебя знаю, но нет лучшего напарника, собутыльника, сообщника у меня. С тобой просто, легко, весело.
– Ты чего, Игорь? У тебя кризис личности? Если что, то ты тоже очень даже ничего.
– Нет, правда, знаешь, серьезно, с тобой я во многое верю, почти во все: в силу внушения, в безумие масс, в дебильность мира вокруг, в идиотов, которых мы друзьями зовем. В то, что можно все.
– Эээ, да! Я во все это тоже верю. И в твоих тараканов тоже. Прям хоть иконки малюй. И верю в бутылку пива и в твою клаву, ее я просто даже боготворю. И еще…
– Ну, ты, блин и стервозная! И чокнутая!
– Нет… я бы сказала, что я – просто картинка, нарисованная пьяным художником на мятой салфетке затерянного в летнем городе кафе. Ага, съел? Слабо повторить?
– Ну… тогда я - исполненный великого смысла высокий звук из ледяных пещер, тысячу раз повторенный эхом и отраженный горами…
– А на деле оказавшийся просто пуком…
В ответ в меня летит пакет с мусором.
– Бля! Да я ж тебе сейчас!
И как всегда драка. И как всегда хохот и крики.
К черту все эти слова, это слишком много чувств.
Эх, Игорь, зачем ты мне все это говоришь? Зачем! Зачем! Зачем…



XIII

Мы толкнули высокую деревянную дверь в старом здании, прошли коридор и попали в другой огромный, самый волшебный мир в городе. Просто потому что сегодня Игорь встретил меня у библиотеки и сказал, что она закрыта, в ней санитарный день, но он не может позволить, чтобы мы провели этот день в скуке и будничной серости и поэтому отправляемся в другое, не менее богатое место в городе… В лабораторию вселенных, в дворец судеб, снов и имен, за каменными стенами которого никто не видит волшебства спрятанного в нем, не видит того невероятного и великого, скрытого в узких комнатках, в лабиринте полок и тоннах бумаги. Надо уметь видеть волшебство.
– Сегодня мы будем практиковать магию… Ты готова? Итак, сейчас мы заходим и попробуем посмотреть каждую вселенную и каждую историю
Я охотно кивнула, не зная даже как выразить свой восторг. Ох, ох, ох… как же это здорово!
– Ну, вперед! Только не пропускай эти миры, ладно? Мы же должны увидеть как можно больше, да?
Большой, с высокими потолками книжный магазин с разделенными отделами до потолка и тысячами книг распахнул свои коморки с запасенными там историями и мы, смеясь, накинулись на книги.

Первый на нашем пути - Отдел Фантазий, самый волшебный отдел. Здесь своими цветными обложками смотрят в наши глаза «Хроники Амбера» Роджера Желязны, «Волшебники Черноморья» Урсулы ле Гуин, «Драконы звезд» и «Драконы неба» Марг. Уэйси и Трейси Хикмен, заночевавшие на полках магии фентази, книги Ольги Громыко, Ника Перумова, Лукьяненко, Терри Пратчета, Толкиена и многих, многих других… истории про ведьм и жар птиц, про каникулы оборотней и про курсовые работы по магии
Сразу за этим отделом, за высокой перегородкой стоят полки фантастики, где, просто касаясь книг, можно представить себе все. Империя Стругацких, занявшая несколько полок, Роберт Сильвенберг «Наковальня времени», Айзек Азимов «Основание»,Ден Симмонс «Гипперион», Фрэнк Герберт «Дюна», Джек Чалкер трилогия «Кинтарский марафон», Лари нивен «Мир кольца», Станислав Лем «Возвращение со звезды», Шон Уильямс «Блудное солнце», Артур Кларк «большая глубина», Саке Комацу «Гибель Дракона», Курт Воннегут «Утопия 14», Пьер Буль «Планета Обезьян».
И еще столько разных отделов и сотни книг в них! Историческая литература с книгами про Петра, Клеопатру, Наполеона, Николая 2, про истории переворотов, книги с великими тайнами Грааля, громких убийств и великих событий. Отдел Альтернативы с Чаком Паллаником, Уильям Николсоном, Берроузом, Кеном Кизи, Ирвином Уэшом и другими чокнутыми мира сего.

Около часа провели мы в отделе коллекционной энциклопедической литературы, в отделе дорогих и бесконечно красивых книг, которые не хочется выпускать из рук. Там были «Великие города вчера и сегодня», «Культуры мира», «Человечество», «Космос», «Египтология», «Пираты», «Путешествие в подводный мир», «Античная библиотека», «Атлас литературы», «Холодное оружие», «История кино», «крупнейшие музеи мира» и даже «Все о драконах».

Последний мы находим в отдел без названия, где современная философия и архипелаг классиков перемешаны с книгами новых модных романистов Паоло Коэльо, Анхеля де Куатье, Габриэля Гарсиа Маркеса, Луиса Ривера, Дена Брауна и Ричарда Баха с его хрониками Харьков и Чайкой. Где яркими обложками светят Макс Фрай и Виктор Пелевин, где маленькие модные книжки «Воспоминания необразумившегося человека» Фредерика Бегбедера и его последователей теснят сборник Гюго в 13 томов и рассказы О.Генри, книги Теодора Драйзера и Харуки Мураками. И самое невероятное - здесь же стоят книги про город, всего несколько, но зато как громко.
Из магазина мы ушли последние. Он закрывался.
Я сегодня не усну.
Я всю ночь буду писать.




XII

Перед моими глазами красным транспарантом стоит сессия. С компьютерными играми и гулянками пришлось завязать. Завязать крепко и бесповоротно. Одна мысль тешит – вот еще чуток и сдам все эти чертовы предметы, всю эту муть, нах.
Игорь пропадает на работе. Прям трудоголиком стал ни с того ни с сего. Не видно и не слышно.
Я уже купила пару новых дисков с играми и, как только отучусь, сразу на несколько дней к нему – сутками играть будем, разобьем компьютер в хлам. Точно.
Снова начнется это беззаботное веселье и встречи чокнутых и безумных идиотов. И такими вот летними вечерами мы будем сидеть вдесятером на маленькой кухоньке на руках друг у друга и каждый станет говорить о том, что у него на душе… И мы будем смеяться о том, что было и о том, что будет. А потом снова кто-то скажет, мол, пора бляха-муха, завязать с этой тоской, и мы же закрыли сессию и давайте за это выпьем! И выпьем, и еще раз выпьем, а кто-то пойдет жарить яичницу из 12 яиц и все станут обкидываться скорлупой и кто-то что-то разобьет, а потом окажется, что это была та же чертова скорлупа… и будет гитара, а на рассвете Игорь снова потащит меня бродить по мокрому от недавнего дождя городу. И не нужно будет ничего менять в этой маленькой картине маленького мира.
Я хочу скорей туда, в этот мир неправильностей и чудаковатостей, пока все еще не стало слишком серьезно, бля, пока еще не надо жить серьезно, пока еще не надо быть серьезной…



XIV

– Не видно туч, – говорит он.
И их, правда, нет. Славно. Наверное, они есть там над головой, над ветками деревьев. Но это другая вселенная. Это другое. А здесь на лавочке ни дождя, ни туч, ни ветра. Только друг. И мое молчание его не волнует, ему достаточно моей писанины.
– Это потому что в наших руках солнечная книга! Это потому что в ней есть что-то особенное, тебе так не кажется? Может где-то в ней спрятано какое-то заклинание?.. да? точно?
И я, спохватившись, пытаюсь найти эти заклинания в «Маленьком принце» Сент-Экзюпери, которого мы взяли читать в третий раз, но от расторопности и радости, наверно, я роняю на себя мороженое. Боже мой, как же мне стыдно…
А Игорь смеется. Он так смешно смеется. И я теперь смеюсь, хотя почему-то на глаза наворачиваются слезы.
– Оо, ну что ты? – он обнимает меня, все еще смеясь, несмотря на то, что я вся в мороженом. А я испуганно смотрю на его рубашку, теперь тоже испачканную. – Вот, ха-ха, это же безобразие? Твое мороженое просто вреднючее, я теперь тоже выпачкался. Ха-ха, ну и? Теперь мы представляем собой партию хрюшкообразных, да? Как тебе нравится? У нас будет лозунг, да? Например, такой: «Мы всех испачкаем мороженым, каким только не захотите: шоколадным, клубничным или с карамелью, а для консервативных ребят у нас припасены тонны старого доброго сливочного!». Ну, как? Слишком длинно, да? Ну?
Я мотаю головой и смеюсь. И я наверно, очень некрасиво покраснела, а по щекам слезы катятся. Но я смеюсь. И сегодня я готова есть сколько угодно мороженого.
– Ну вот, кажется нам нужно еще мороженое, да? А туч все-таки нет! И я точно говорю, это потому что ты снова улыбаешься! Ты же потом напишешь про тучи, которых нет? – снова говорит он и улыбается.
Я киваю и тоже улыбаюсь. Напишу все, что тебе интересно.
– Но пиши только, если тебе интересно. А не мне, ладно?
Улыбка на моем лице исчезает.
– Что?
Но я отворачиваюсь и не смотрю на него больше. Игорь отправляется за мороженым снова, а я сижу и жду его, не зная, что думать, не зная, как теперь надо себя чувствовать.
Он ведь не знает, как это странно, когда кто-то понимает тебя без слов.



XVI

Я шагаю по парку – и мне кажется, что в этой системе координат что-то сбилось, что-то расшаталось, и все переменные указывают на меня. А я не хочу быть постоянным. Я не могу.
Вот так начинаются бессовестные поступки.
Нельзя.
Не можно.
Не нужно.
Я же просто человек, просто тип, который просто себе шагает по парку. Почему же все складывается так, что мне нужно решать, так, что от меня что-то зависит.
«Ты знаешь, что такое чувствовать ответственность за кого-то?»
Я вам не стану отвечать, теть Маш. Просто потому, что вы не имеете права вмешиваться в мою, блин, собственную молодую жизнь, без ответственности. Я не знаю что это. И знать не хочу. А вы как смотрели за книжками библиотеки, как не видели кроме нее ничего, так теперь не надо мне умности типа говорить. Я работал отлично. Я буду работать еще. Эээ, да какого ж хрена?! Вот же мне эта директорша со своими нравоучениями запала в голову. К чему она вела, черт, с чего это она?

Я шагаю по парку. И мне кажется, что я запутался так, как не было еще. Я всегда точно знал, что я хочу и что мне нужно сделать. А сейчас, а что сейчас? Как будто кто-то меня за руку дергает, мол, реши, мол, выбери. А я хочу, что б так все и оставалось. Я хочу. Бля, почему так не может все оставаться?! И больше всего мне хочется забить на все.
Я просто знаю, что нельзя ее обидеть. Я догадываюсь. Что нельзя ее обмануть. Ха…, та, что нуждается во мне, или та, что сильнее всех нас вместе. И только не говорите мне, только не говорите мне…

Я шагаю по парку к ней, с новой книжкой «Сказки Оскара Уайльда». Она любит сказки. Она их и сама пишет. А я люблю ее сказки. Их я тоже несу с собой. Эти рукописи всегда оказываются у меня. Всегда. Всегда разные, всегда невероятные и за это, только за это…
Я шагаю по парку…

Как ты заснешь, смотря на колючие ветки, там, в парке сонных аллей, а ветер растреплет твои рукописи, я приду. Но не разбудить, нет, я приду посмотреть на тебя и вновь удивиться тебе. Я просто не решусь приблизится, я не решусь ни на что больше улыбки. И будет лететь пух, словно желтый снег, будут малевать в небе узоры облака. Но я уйду раньше, чем ты откроешь глаза, я уйду раньше, чем ты шевельнешься, чтобы вспомнить, что ты нечаянно уснула в парке…

Я шагаю по парку, уже в другую сторону, думая «Что за херня в моей башке?!», я решаю, что надо выпить пива, набираю Танькин номер и говорю, что скоро буду. Перезванивает Ира, говорит «Чувак, найди где-нибудь 3 метра клеенки прозрачной, у нас одна тема созрела! Говорят, будет дождь!» и смеется, прям заливается. А я чувствую, что это будет охренительная вечеринка.



XVII

Сегодня был дождь – настоящий, длинный, отличный, просто охренительный дождь… и мы пили пиво, босиком шагая по мостовой. Так случилось, что Игорь и я остались вдвоем в этом рейде по летнему городу. Вышли мы большой толпой из Танькиного дома, но растеряли свое бравое войско, наперегонки гоняясь за тучами по городу. Все-таки тучи нас опередили, они нас сделали. Но не обижаться же на них, чес слово! И мы подняли по бутылочке пива за их здоровье, ибо дождь тоже неформал, и в этом его прелесть. Перегнали всех мы с Игорем – вот такая эстафета на выживание, забег по городу, где ты неизменно проиграешь дождю, но, черт, – какой же это кайф! Черт, какой же в этом восторг!
И только одна фигня – почему из всего этого прикола вылезло слепое и серьезное нечто, щурящееся на нас, как крот. Серьезная прогулка получилась. Он рассказывал мне истории. Истории, которые написала одна его знакомая. Он то и дело вспоминал ее.
Почему меня это так раздражало, почему?
Я же не вру тебе, Игорь? А ты мне? Почему ты все время норовишь уйти в этот другой мир, где мне нет места?
Почему мы выпили столько пива и целовались как-то ожесточенно, пьяно и быстро. Почему я так груба, когда хочу сказать ему много другого, того, что вертится в моей голове всю последнюю неделю. Это так честно – быть собой, но не знать кто же ты на самом деле. Это так, бля, честно.
Может быть, во всем этом круговороте гулянок, проделок, дурацких выходок, философских разговоров в дыму кальяна я что-то забыла тебе сказать или даже объяснить, или даже понять? Почему у меня такое хреновое ощущение, что я что-то теряю, что что-то ускользает из моих рук? Бля, по ходу, это моя беспечность.

И в какой-то момент Игорь словно вспомнил что-то, он, безумно глядя на меня расширенными от алкоголя зрачками, оттолкнул меня и отвернулся. «Нет, не надо!» - сказал он и быстрыми шагами ушел, оставив меня на совершенно мокрой набережной с совершенно мокрой душой.

Во хмелю все так просто. Все намного проще. Все просто охренительно легко. Даже целовать друга. Даже почти признаться, что любишь его.



XVIII

Летом всегда должно быть волшебство. И это так. Но летней батарейки никогда не хватает надолго… и значит однажды останется только клавиша «стоп». Наверно, это справедливо. Наверно, это так и есть.
Сегодня мы ходили в больницу, потому что я простудилась. Это так глупо получилось, это совсем несерьезная простуда, я просто долго сидела в парке под дождем, просто не заметила, как он начался, но мне надо было дождаться, ведь иначе это было бы нечестно с моей стороны… традиция же. Но мама повела меня к врачу, потому что простуда затянулась, как ей кажется. Не люблю я этих врачей, нет от них пользы, от них только плохо мне бывает.
После визита к врачу мама осталась расстроенной. Она ничего не говорила. Она только сидела и долго смотрела на кипящий кофе, пока он не залил всю плиту, и я не замычала на нее. Она расплакалась.
И мне впервые за долгое время стало жаль, что я не могу говорить, что не могу успокоить ее, что не могу сказать ей доброго слова… Я потянулась за листиком, чтоб написать ей, но она убежала в ванную.
А вечером она сказала, что я теряю слух. Но все будет хорошо, мы поедем лечиться в Москву, к отцу. Там есть врачи, много врачей, хороших врачей, они помогут мне. И все будет хорошо.
Но ведь голос они не спасли.
А теперь разве спасут?
И она упаковала мои вещи за два дня, пока я лежала с температурой в постели.
Летом всегда должно быть волшебство. Но просто летней батарейки никогда не хватает надолго…



XIX

Мне просто не хватает времени. Мне просто некогда задуматься.
Да и невозможно по-другому: постоянно куда-то с друзьями, то пить, то курить, то танцевать, то по городу гулять. И ничто нас не отпугнет, ни меня, ни Ирку, такую смелую. И как же прост ее мир, прост и легок. В нем нет странных мыслей, нет проблем с самим собой, нет запутанностей и сложных чувств.
Ира, тебе ведь все предельно понятно, да? Ты же ни в чем не видишь для себя преград, ты же сметешь все на своем пути. Но я не могу сделать иного выбора…
Эх, Ирка… Из нее хлещут энергия и идеи, она не предаст и не бросит. Но не предам ли я?… Она сказала, что уже предал…
Она не понимает. Она не знает и она не поймет, почему… а я ей не могу объяснить. Она, мой лучший друг, не простит мне этого.
Сегодня она кричала. Она впервые так зло кричала на меня. И кричал я.
- Да что с тобой творится?! Черт побери!!! Ты совсем, бля, помешался на этих книжках!
- Дело не в книжках!
- А в чем? В чем же, бля, дело? Ты уже неделю не показываешься! Тебе не дозвониться, не достучаться!
- Да какая разница?! Тебе что за дело?
- Ты рехнулся, если променял друзей и меня на мир этих книг!!! Я этого не могу оставить так! Ты же, ты же знаешь, что ты для меня!!
- А что если я так и хочу?! Что если это мой выбор? Я так решил!
- Да ты сдурел, нахрена тебе эта библиотека и книги???
- Да книги не причем тут!!!
- А кто причем??
Я молчу и просто дышу. Что же тебе сказать на это все, друг мой?
- Это та девушка… которая, которую ты… которой эти рукописи бесконечные???
- Прекрати!
- Она их что, тебе наркотиками мажет, а ты нюхаешь??! Кому это нужно, очнись? Она тебя дурит с этой писаниной, а ты как идиот!
- Дело не в этих тетрадках вовсе! Ты ничего не знаешь! Ничего, поняла?!
- Да, а чего же это я не знаю! Почему ты не со мной остаешься, а с ней? Что она значит? Она же буквоедка какая-то? Она…
- Прекрати!
- Да что ты ее защищаешь? Что? Что? Что? Как ты мог так со мной поступить!!! Как ты, бля, мог!!!
- Я ухожу!
- Стой! Ответь мне почему?! Почему? Здесь все, а ты отворачиваешься и уходишь?! Что это значит, ты, предатель хренов?!!
- Я не могу ее оставить! Не могу и все…
- Да она что залетела от тебя что ли?
Я поворачиваюсь и зло, истерически ору на нее:
- Ты ни хрена не понимаешь!!! Она одна! Она одна совсем! У нее нет никого, кроме меня! Потому что она немая!!! Она не может говорить, сечешь?! Вот и все. И вот так легко и просто все у нас, у тебя! И друзья, и идеи, и учеба, и предки, которые всегда помогут и все простят. Да какие у тебя траблы по жизни? Да нихера ты не паришься!
- Я за тебя парюсь, дубина!
- А мне не надо этого! Мне не надо. Это ей надо! Я знал, что ты ни черта не поймешь!

И ухожу в парк. Туда, где я нужен.



XX

Я знаю, что когда уйду, он останется сидеть все также в этом парке. Он не повернется, он не скажет совсем ничего. Может, поэтому я не ухожу. Я сижу с ним до рассвета, молча, без слов, без звуков, без вздохов… в промозглом сером парке. Я просто сижу рядом, а он ждет ее. Ждет. Может быть, он не знает просто, что ночь уже прошла, что время в принципе идет, а не замирает в одной точке, там, где он ее ждет. Черт…

А на рассвете он поднимается, и как-то тупо вглядываясь во что-то, что просвечивается сквозь меня, говорит: «Пива бы».



XXI

Над городом висит зной. Тугой, тяжелый, горький. И я один в этот час пытаюсь проскочить сквозь него, пересилить его просто тем, что буду мерить шагами плавящиеся улицы. Небо так низко, что, кажется, оно вот-вот упадет на плечи. С востока идет, неподвижно глядя вниз своим тяжелым свинцовым взглядом, грозовая туча.
Веруйте в дождь, и он придет! Молитесь ему – и он придет! Он смоет этот трескучий зной с лица города, он обменяет раскаленный воздух на духоту, давящую на белки глаз, заставляющую вдыхать чаще и задыхаться. Над городом висит зной, и ничто не пройдет мимо. Ничто не пройдет. У нас нет выбора, у нас – муравьев торжествующе машущих туче, кричащих востоку, молящихся на восточный ветер. Веруйте, ибо ветер вас слышит, вас слышит туча, вас слышит небо и молекулы зноя в вашей крови! Веруйте и молитесь, как молюсь я, чтоб пришел дождь, и я приду туда, где я должен быть, приду к тому, с кем я должен быть.



01-06.2007

___________________________________________________________


Все сплошь – выдумка.
Даже имен таких не бывает! ;)







(с) lampochka