Глава СXLII



16 сентября командир авиаполка, в котором служил Ганс-Ульрих Рудель, собрал у себя в штабе командиров эскадрилий. Прежде чем поставить очередные боевые задачи, командир обрисовал общую обстановку под Ленинградом, где неделей раньше группа армий «Север» развернула решающее наступление с запада и с юга. Речь зашла о больших потерях, которые несли сухопутные войска от дальнобойной корабельной артиллерии Балтийского флота русских, базирующегося между Ленинградом и Кронштадтом. Не позволяя дивизиям Вермахта развернуть свои артиллерийские батареи ближе чем в трёх десятках километров от берега, советский флот сильно осложнил выполнение поставленных наступающим войскам задач в районах Ораниенбаума, Петергофа и собственно Ленинграда. Больше всего неприятностей доставляли линкоры «Марат» и «Октябрьская революция». Полк получил приказ командования атаковать Балтийский флот противника и прежде всего потопить оба линкора. В ближайшие дни на вооружение полка должны были поступить 1000-килограммовые бомбы, оснащённые взрывателями замедленного действия. Эти бомбы были сконструированы специально, чтобы пробить верхнюю палубу линкора прежде, чем произойдёт взрыв. Корабли неприятельской эскадры постоянно меняли свои позиции, однако линкоры, имея водоизмещение 23 000 тонн, могли двигаться лишь по жёстко очерченному узкому глубоководному коридору, и за ними уже было установлено воздушное наблюдение.
Спустя несколько дней, в дождливую погоду, когда пилоты обычно отдыхают, отсыпаясь за несколько суток вперёд, авиаполк был поднят по тревоге и, взлетев с аэродрома под Лугой, взял курс на север. По штату в полку было 80 бомбардировщиков. Теперь, на исходе третьего месяца войны, их осталось 30. Тысячекилограммовые бомбы не успели завезти, и командиру полка приказали взлететь с пятисоткилограммовыми бомбами. Ситуация на фронте не позволяла более откладывать налёт. Незадолго до начала дождя самолёт-разведчик запеленговал линкор «Марат», и теперь затянувшие небо облака могли на много дней исключить повторение столь удачной возможности. К тому же облака позволяли приблизиться к кораблю и выйти на рубеж атаки, минуя огневой заслон корабельной зенитной артиллерии. Главная трудность заключалась теперь в том, чтобы отыскать линкор под пеленой дождевых облаков, которая становилась всё плотнее. В районе Гатчины ведущий повёл полк на снижение, и «Юнкерсы» погрузились в молочную полумглу. Высота облачного слоя над водой по прогнозу метеослужбы составляла 800 метров, плотность облаков – 0.7, однако в действительности она была выше: никаких прогалин в облаках не было, и пилотам «Юнкерсов», чтобы не потерять ведущего и не протаранить друг друга, приходилось строго выдерживать строй с интервалом и дистанцией 4-5 метров. Совершая в облаках манёвр по высоте, все самолёты должны были поддерживать единые значения показателей крена и вертикальной скорости, заданные ведущим. Наконец самолёты снизились с высоты 2000 до 1000 метров, и внизу в облаках появились небольшие прогалины, в которых чернела балтийская вода. В одной из таких прогалин Рудель первым успел заметить мелькнувший на секунду силуэт огромного корабля. Он включил радио: «Кениг два – Кенигу один. Ответьте». В наушниках раздался голос командира эскадрильи: «Кениг один – Кенигу два. Слушаю». «Вижу прямо под нами большой корабль. Возможно, это «Марат». Спустя пару секунд командир эскадрильи спикировал к воде, Рудель последовал за командиром. «Юнкерс» с рёвом вынырнул из облаков на высоте 800 метров. Стремительно пикируя на палубу линкора, пойманную в перекрестье прицела, Рудель видел, как упали в воду обе бомбы, сброшенные командиром эскадрильи, самолёт которого уходил на предельно малой высоте прочь от корабля: делать «свечку» прямо над линкором значило бы обречь себя на верную гибель от огня корабельных зениток. Рудель действовал наверняка. Палуба огромного корабля была прямо под ним, когда пилот нажал на кнопку бомбосбрасывателя. Проследить за результатом бомбометания времени не было: он быстро уходил над водой в сторону, противоположную командиру, и лишь краем глаза успел заметить две ярких вспышки на палубе корабля, затем прогремели два мощных взрыва, а вслед за ними, прорываясь сквозь рёв мотора, послышалось яростное тявканье зениток. Пока не рассеялся дым над палубой линкора – Рудель уже знал, что не промахнулся, - нужно было успеть скрыться в облаках, и пилоту потребовалось на это несколько секунд.
На базе, куда благополучно возвратилась эскадрилья, Рудель узнал, что попасть в «Марат» удалось только ему. В следующие двое суток немецкие самолёты-разведчики безуспешно пытались обнаружить повреждённый линкор. Зато Рудель успел за эти два дня потопить пятисоткилограммовой бомбой советский крейсер: на этот раз пилот не отказал себе в удовольствии лично убедиться в том, что окутанный клубами чёрного дыма корабль спустя несколько минут затонул.
21 сентября на аэродром в Тырково прибыли три тысячекилограммовые бомбы. На следующее утро воздушная разведка донесла о том, что «Марат» пополняет артиллерийский боезапас, стоя у причала в порту Кронштадта. На этот раз командир полка послал на задание три экипажа, они взлетели последними, после того как легли на боевой курс другие звенья, отвлекая на себя внимание ПВО противника. Погода была по-летнему солнечной. У русских это недолгое возвращение погожих дней в конце сентября называется «бабье лето». Плотный зенитный огонь встретил синеносые «Юнкерсы» на подлёте к Ораниенбауму. Выстрелы сотен зениток сливались в шум, похожий на гром аплодисментов в театре, и вокруг трёх бомбардировщиков, шедших на высоте трёх с половиной километров, возникали целые облака из маленьких белых клубочков разрывов, похожих на цветы яблони или вишни в весеннем саду. Самолёты продолжали следовать своим курсом не сворачивая. Когда Рудель слышал о том, что пилоты бомбардировщиков совершают в воздухе манёвры, пытаясь уйти от зенитного огня, он только презрительно кривил губы. Он знал, что вероятность попадания зенитного снаряда напрямую зависит от высоты полёта и плотности огня, и менее всего определяется точностью прицеливания зенитчиков, ведущих почти всегда огонь по площадям. Фактор точности стрельбы начинал играть роль на малых высотах, и здесь уже всё определялось скоростью: чем ниже скорость самолёта, тем больше шансов у зенитчиков. Рудель, пикировавший обычно к самой земле и поражавший цель наверняка, не пользовался тормозными решётками, которые позволяли пилотам пикирующих бомбардировщиков снижать скорость пикирования и более тщательно прицеливаться.
У одного из троих пилотов не выдержали нервы: он сбросил свою бомбу за несколько минут до выхода на цель и повернул обратно. Рудель презрительно прищурился и скосил глаза на ведущего, летящего сбоку. Лицо командира было сосредоточенным и суровым: он уже видел впереди Кронштадт и стоящий у причала линкор. Рядом стоял крейсер, судя по очертаниям это был «Киров» или «Максим Горький». Узкая прибрежная полоса осталась позади, внизу под ярким солнцем синело и переливалось море. До кораблей было ещё далеко, и корабельные зенитки молчали. Однако плотность зенитного огня над морем не стала меньше, чем была над сушей. Открытая вода буквально кишела баржами, понтонами, мелкими судами и лодками, и все они были напичканы зенитками. На площади в 10 квадратных километров вокруг Кронштадта не было места, где бы русские не ухитрились поставить свою зенитку. С верхушки каждой бетонной сваи, держащей огромную противолодочную сеть, преграждающую вход во внутренние воды со стороны Балтики, вела огонь зенитка. Никогда ещё полёт через плотный заградительный огонь не казался Руделю таким долгим и неприятным. Наконец ведущий выпустил тормозные решётки и перевёл «Юнкерс» в пикирование под углом около 80 градусов. Рудель последовал за ведущим. Палуба «Марата» стремительно вырастала перед ним, только теперь, при ярком свете солнца, можно было вполне оценить размеры этого гигантского корабля. Краем глаза Рудель заметил, что командир уходит в отрыв, и тоже убрал тормозные решётки. В следующую секунду он едва не протаранил хвост командирской машины. В нескольких метрах перед собой Рудель увидел бледное как мел лицо Лемана, бортового стрелка на «Юнкерсе» ведущего. В последнюю долю секунды Рудель успел увеличить угол пикирования до 90 градусов и чудом проскочил мимо командира, не выпуская середину палубы линкора из перекрестья прицела. По верхней палубе бежали в разные стороны матросы, пытаясь успеть убрать с неё принятые на борт боеприпасы. Когда Рудель нажал на кнопку бомбосбрасывателя и рванул на себя штурвал, он не знал, успеет ли он отвернуть в сторону за доли секунды, оставшиеся до столкновения, - до палубы было не более 300 метров. Командир полка на утреннем инструктаже предупредил, что зона поражения ударной волной и осколками при взрыве тысячекилограммовой бомбы составит около 1000 метров и что пилот должен сбрасывать бомбу именно с такой высоты, если хочет вернуться на базу. Взрыва Рудель не видел: от чудовищной перегрузки, вдавившей его в сиденье, он временно ослеп, и только флегматичный голос его бортового стрелка Шарновски, которого, казалось, ничем нельзя было смутить, даже выбросив из кресла и подвесив на привязных ремнях, готовых лопнуть от перегрузки, бесстрастно известил его о том, что цель поражена. Зрение ещё не вернулось к Руделю, когда он услышал грохот мощного взрыва. Когда темнота перед глазами стала рассеиваться, он осмотрелся по сторонам. Самолёт был уже далеко от линкора, над которым взметнулся полукилометровый столб дыма: на корабле взорвались орудийные погреба. Летя над водой на малой высоте с небольшим креном, Рудель услышал в наушниках голос командира полка, за его поздравлением посыпались поздравления от других экипажей. «Вот так зрелище!» - восхищался кто-то, забыв на время о русских зенитках. Гриб дыма и пламени над взорванным линкором увидели и на берегу. «Сзади над нами два советских истребителя. Преследуют нас, не обращая внимания на огонь зениток. Похоже, их сейчас собьют свои же. Ну вот, так и есть», - доложил Шарновски и умолк. Рудель был удивлён. Подобного многословия за своим бортовым стрелком он никогда прежде не замечал.