МАМА
Моей маме не повезло, как и бабушке.
Бабушка во время войны прятала дочерей от немцев на чердаке дома в снопах изо льна и наколола об его корни глаза. С тех пор на зрачках выросли бельма, и бабушка плохо стала видеть, по дому делать ничего не могла. Её показывали разным врачам, но они зрение не верну-ли.
А наша мать поскользнулась в гололёд на дворе, упала и сломала ногу в бедре на семидесятом году жизни. Никакие врачи и больницы помочь ей не могли: старая кость не хотела срастаться, а заменить её искусственной врачи не решались, так как боялись, что мать по возрасту
не вынесет такую операцию. В дополнение к этому образовался тромбофлорит. Он то её и погубил. Оторвавшийся в вене сгусток попал в сердце. Смерть наступила мгновенно. До этого кризиса она была на улице, сидела с женщинами на скамейке, вела житейские разговоры. В восемнадцать часов на костылях зашла в дом, села на койку и внезапно почувствовала сильную боль за грудиной. Вызвали скорую помощь, врачи сделали ей укол кордиамина и уехали. Мать легла на койку и как-то вздрогнула. Сестра Рая хотела поправить ей подушку, но она была уже без дыхания.
Бабушка наша прожила девяносто лет с лишним, а наша мать скончалась на семьдесят втором году жизни. Это случилось 19 июля 1984 года. В садах уже созрели вишни, яблоки житники, белый налив, выросла ранняя картошка, в лесу полно было грибов.
Мать давно жаловалась на ноги. Ещё в 1952 году у неё болела эта
сломанная нога. Но тогда фельдшер Пинчук каким-то лекарством вылечил ей ногу. С тех пор она редко жаловалась на боли в ногах, а вот руки у неё болели, распухали от полиотрита. Она принимала какие-то лекарства, приписанные врачом. Они уменьшали боль, но сделали хрупкими её кости.
На болезни рук и ног, видно, сказалась работа на колхозном скотном дворе и полоскание белья зимой в прорубе реки. Она доила колхозных коров на снегу, таскать им воду из колодца. Руки и ноги от такой работы у неё были часто полу мокрыми. Она часто простывала, но на работу шла. Была война, рабочих рук, хоть и женских не хватало.
С приходом после окончания войны домой отца, положение её несколько улучшилось, но увеличивалась семья: мать каждый год рожала детей. Они почему-то долго не жили. Может, сказывалось плохое ритание. 2
С пятнадцатилетнего возраста я уже не жил дома: учился в Бабчинской средней школе и жил в интернате при школе. Домой приезжал раз в две недели взять мешок картошки и кусок мяса в общий котёл кухни интерната. Муку и овощи (капусту, свеклу), а также перловую и гречневую крупу давала школа.
Потом я учился три года в Клайпедской Рыбопромысловой Мореходной Школе, и после её окончания получил специальность техника механика по двигателям внутреннего сгорания, а так же воинское звание младший лейтенант ВМС. Каждые каникулы я приезжал домой. Мать гордилась мной и тосковала по мне. Часто делилась со мной своими невзгодами и радостями. Работы у неё было невпроворот: огород, куры, гуси, утки, свиньи, корова и, конечно, кухня.
Надо было кормить большую семью, обстирать, поштопать. Иногда она
сидела за ручной швейной машинкой, занималась шитьём белья домашнего обихода. Изредка занималась вышиванием рушников. За этим скромным занятием она напевала песни своей молодости. До Руслановой её было далеко, но пела она хорошо, душевно, приятно. До си пор помню её голос ни с чьим несравнимый.
Телеграмму о кончине матери мы получили ночью и сначала ничего не поняли и только потом, когда старший сын Юра сказал, что это наша бабушка померла, я понял какое постигло нас несчастье.
Утром, сделав все необходимые формальности на работе, вместе с дочерью выехали в Хойники. И назавтра к двум часам были на месте.
Был яркий солнечный день. Стояло безветрие, и было где-то около часа пополудни. Нас заметили на улице ещё издали, и когда мы вошли во двор раздались женские вопли. Голосили сёстры мои, голосили невестки, голосила тётка Катя -сестра мамы.
Во дворе стояли знакомые, близкие люди, но ещё больше их было в доме. Они что-то мне говорили, но я ничего не понимал. Мой взгляд был устремлён на маму. Она лежала во гробу со скрещёнными на
груди руками и свечкой в руке. Тётка Катя, сестра Галя и невестки причитали над ней: « Мамка, вот и Миша с Наташей приехали, а ты и не видишь их. Ты же так ждала Наташу». Они ещё что-то говорили, но у меня текли слёзы из глаз, и я ничего не помню
помню, как мы вошли в дом с Наташей, поклонились людям, подошёл к матери и поцеловал её. Наташа стояла рядом, плечи её вздрагивали - она плакала.

3
Окна в доме были открыты. С прахом матери. Гроб с прахом матери стоял на табуретках головой к божнице. Слабый ветер чуть шевелил её седые волосы. Рядом с гробом сидели: тётка Катя, тётка по отцу Надежда Васильевна Клапоток, жена дядьки Евгения Настя. Здесь же были со станции Можейко Егор с женой
Вот Анатолий ( мой троюродный брат и сын дяди Евгения) сфотографировал всю родню у гроба с матерью и вскоре начали тело матери выносить на машину, чтобы везти на кладбище. Женщины снова заголосили. Оркестра не было. В Хойниках специального похоронного бюро пока ещё нет, через которое можно было бы заказать оркестр. А тот частный, который обещался, не приехал: его музыканты с утра напились до невменяемости.
В пятнадцать часов траурная процессия направилась к кладбищу. Впереди машины дети несли цветы с венками, рвали цветы и бросали под ноги процессии. Открытый гроб с телом матери стоял на ковре кузова машина, рядом на скамеечке сидела тётка Катя. За гробом шла родня близкая, соседи, знакомые. В середине пути набежала тучка, и с неё посыпал цыганский дождик на пару минут. Идущие навстречу процессии машины останавливались на левой стороне обочины дороги, а идущие сзади – не обгоняли её.
Хоронили мать без священника. Она в Бога не верила, хотя икону его и держала в доме. На кладбище мы последний раз на веки вечные простились с мамой. Гроб опустили в могилу. Люди начали бросать горстями песок на гроб, и он глухо отзывался с могилы. Кто-то принёс мамины костыли, их тоже бросили в могилу, чтобы на том свете на них могла куда - нибудь сходить. Принесли металлический крест, установили его ей в изголовье. Могильщики работали споро. Вскоре над землёй вырос бугорок. Вокруг него ближе к кресту поставили венки, положили цветы, много цветов и венков, даже не стало видно песчаного холмика. Вокруг могилы установили металлическую оградку и столик со скамейкой, на крест повесили вышитый её руками рушник.
Народу на поминках было много: человек семьдесят, за столы садились в два захода. Все говорили хорошие слова о покойной. Если бы эти слова помогли ей воскреснуть из мёртвых. Но такое не бывает, даже Боги и те не воскресают, кроме Иисуса Христа.
Вечером дом опустел. Остались в нём я да отец. Нет матери и дом,
кажется, совсем пуст, лишь в спальне напоминает её кровать, где она провела последние два года. Тяжкое горе посетило наш дом в 1984 году и нанесло большие душевные раны. Долгие годы они будут напоминать нам о страшной потере.

4
Отец как-то сразу постарел: стал сутулым, ниже ростом, исчезла подвижность. На кладбище по лицу его катились слёзы, хотя по всему было видно, что он крепился.
Когда мы остались одни, он сказал: « Я думал, что ваша мать, как и ваша бабушка, доживёт до девяноста лет. Но косая не дала ей жить. Почему не милосердный к людям Бог? Вот дом перестроили, достаток в доме есть, живи только и радуйся этой жизни. Чем она Бога разгневала?
Всю жизнь она работала, сначала в колхозе, потом в совхозе. Родила девятерых детей, пятерых вырастила, воспитала в труде и поте. Ласки ей доставались редкие и скупые. В молодости ходила в лаптях, а ей хотелось иметь хромовые сапоги и приличное платье. Она хотела быть красиво одетой, как все молодые женщины. Да разве в колхозе в то время можно было заработать денег, чтоб купить то, что она хотела? Вот и поехал я в Оршу, её с собой взял. Но в Орше тоже был не мёд. Приходилось снимать квартиру. Матери хождение по квартирам не нравилось, и она уехала в Звинятское. Потом был Белосток, война, а дальше, сынок, ты сам всё знаешь. Не всегда денег у нас хватало, хотя я неплохо зарабатывал. Правда, долгов у нас не было, но и денег на чёрный день не было».
« Это от того, папа, что мы жить не умеем. Есть люди, которые меньше нас зарабатывают, а живут намного лучше нас. У них есть машины, дачи и кооперативные квартиры и ещё никому неизвестно что у них есть. Думаете это всё у них с заработка?! Как бы не так! Государ-
ство обворовывают, из-за них цены вверх лезут, потому они и нас обворовывают и таких же, как мы. Никто из них не скажет: «Вот он вор, держите вора», а говорят: «Иван, или, Катька, принеси мне кусочек чистого мяса килограммов пять, я куплю». Вор украл у государства, продал нам или кому-то другому. Государство вначале воровство не заметило. Но в конце года увидело, что у него не сходится баланс в денежном и товарном выражении, и подняло цены для его установления. Наш с вами карман стал пустее, а карман воришки стал наполняться быстрее. То есть он стал жить на нашей даче, ездить в нашей машине и жить в нашей с вами кооперативной квартире. А наша мать, по милости таких вот умеющих жить, всю жизнь тащила повозку труда, и не заработала себе даже сорокарублёвой пенсии. Мы не знали, как это надо сделать, кому дать взятку, сколько дать и в каком виде её подать. Этому надо учиться, а я, например, такой науки знать не хочу, да знаю и вы её знать не хочете».

5
Мы ещё долго с ним разговаривали о разной всячине нашей жизни. Где-то глубокой ночью сморил нас тяжкий сон.
Странно. Раньше мне отец никогда о себе ничего не говорил, а вот назавтра утром, за завтраком, начал рассказывать, что родился он в Рудакове, что родители его были крестьяне небедные, но и не богатые. Отец его погиб на фронте в гражданскую войну, а мать умерла от тифа, когда ему исполнилось четыре года. Была у него старшая сестра Лукерья. Дети сироты жили у дядьки по материнской линии, в Велитине. В школу они не ходили: дядька был скуповат, зато пасти гусей и телят, а иногда и лошадей, они ему были нужны. Таков был дядька Мелешко.
Рудаков – большое селение сейчас. Не знаю, какое оно было, когда родился отец, но сейчас в нём есть ПТУ, Экспериментальная Семенная Станция, школа шоферов и трактористов, а ещё раньше была МТС, расформированная по указу Хрущёва, есть в нём и крупный колхоз.
Когда начали организовываться колхозы, дядька в колхоз вступать
не захотел и срочно женил отца, по понятной мне причине, на девке из Рудакова. Брак этот долго не продержался, через полгода они разошлись. Когда ему исполнилось девятнадцать лет, он вторично женился на моей матери. Жили они в посёлке Репчин, расположенный межу Рудаковым и Звинтским. С образованием колхоза, посёлок этот колхоз аннулировал, и родители жили на околице в колхозном доме возле сада. Когда родился я, а отец уехал в Оршу на заработки, мы с мамой стали жить у бабушки Олёны. Сюда потом приезжал и отец. Колхозником отец никогда не был, был – рабочим всю взрослую жизнь.
В гражданское время отец в армии не служил по причине близорукости. Во время войны воевал с июля сорок четвёртого года. Демобилизовался в декабре сорок пятого года. Войну закончил в фортификационных войсках где-то за Берлином. Имеет боевые награды:
ордена и медали больше десяти штук. После войны, как строитель, восстанавливал разрушенное войной хозяйство.
Мама моя родилась в Звинятском. Это в четырёх километрах от Рудакова, родители её родились в Звинятском. Дед Демид был вдовец, когда женился на моей бабушке Олёне, и имел двух сыновей Ивана и Илью. От этого брака родилась моя мать Матрёна. Дед Демид погиб в лесу случайно на лесозаготовке, и к бабушке присватался из деревни Поселичи Костюченко Матвей. У них родилась моя тётка Катя. Матвей воевал на фронтах гражданской войны и домой пришёл в 22 году. Жили
Они с бабушкой плохо: часто дрались. Матвей был упрям и несговорчив, к тому же леноапт.

6
Когда-то у бабушки Олёны было много пчёл. Дед Демид любил пчеловодство, но когда он погиб, не стало, кому ухаживать за пчёлами, и бабушка отдала их брату Демида. Он жил с бабушкой в одном доме, под оной крышей. Дом был построен на две семьи. Теперь в квартире брата Демида жил его сын с семьёй. Огороды возле дома, братья делили бороздой, межи не было. От соседей отгораживались слева и справа посадкой вишен. Теперь у дядьки Володи под вишнями тоже стояли колоды с пчёлами. Я помню эти огороды с высокими вишнями и ульями на меже. Уже давно нет в живых дядьки Володи и его жены, а дети их разъехались по районам Белоруссии.
В 1953 году умер дед Матвей, и половина дома досталась снова бабушке и её дочери Кате. Дед умер от заворота кишок, подняв на мельнице тяжёлый мешок с мукой. В больнице не вынес операции и умер под наркозом.
В 1954 году дядька Володя купил тётке Кате с бабушкой другой дом на околице, а этот перестроил. В 1955 году тётка вышла замуж за мужчину по фамилии Бацай в пригород Хойник на Волоки. Муж её уже умер. Дочка их живёт в Брагине, а сын Валера - рядом с матерью в собственном доме.
Дом в Звинятском был продан, и кроме двоюродной сестры моей там никого не осталось.
Тётка Катя до войны окончила в Звинятском четыре класса НСШ, обязательных по тому времени, и работала в колхозе «Колос» учётчицей. С аршином бегала по полям, измеряла, считала, кто, сколько прополол, скосил, сжал, вспахал, а вечером бежала в клуб танцевать под гармошку.
В 1940 году я с мамой уехал в местечко Хорощ Белостокской области к отцу. Там он работал строителем в военном городке Новосёлки, а в 1944 году мы вернулись вновь в Звинятское. Тётка Катя в это время ходила Рудаков учиться на тракториста в школу механизаторов при ИТС. Уходила утром, ещё темно было. Шла в лаптях по глубокому снегу в мороз, неся с собой учебник и тетрадку. Домой возвращалась перед заходом солнца. Окончила школу весной сорок пятого года.
Девушка она была ладная, крепко сбитая. С мороза в дом входила красная. Когда раздевалась, пар от неё шёл, как в парилке из каменки. Молодая энергия из неё рвалась наружу.

Практику она проходила у тракториста Олейника Володи, жившего за стеной нашего дома, то есть у моего двоюродного дяди. На фронт его не взяли по броне. Трактор был колёсный и назывался « Универсал». Задние колёса его были огромные и с зубьями. Сиденье для тракториста металлическое. Пригнали трактор из МТС и поставили под наши окна для производства профилактики. Делали её больше недели. Потом начали его заводить, а он нив какую не хотел заводиться. Дня через три трактор все-таки затарахтел, поплевался синим дымом, и тракторист решил ехать на нём в поле. Трактор тронулся с прикипевшего к земле места и направился за деревню пахать околицу. Сзади и сбоку за трактором бежали пацаны, и давали оценку трактору. Тётка Катя со своей напарницей сидели на крыльях трактора. Вибрация двигателя их трясла, как малярия, но они улыбались и не показывали вида, что тряска им не приятна. Так молодые девчата стали трактористками.
Пахали землю в две смены. Прицепщиками у них были мальчишки
пятнадцати лет. Иногда девчата меняли друг дружку: одна на тракторе, а другая прицепщицей на плуге. За вспаханную землю, в зависимости от качества вспашки и её величины учётчик ставил три или пять дней работы.
Но дядька Володя ругался с учётчиком, говорил, что рано им ставить пять дней, что они ещё не полноценные трактористы. Учётчик всё же ставил пятидневку девчатам и говорил дядьке, что земли они вспахали не меньше его и качеством не хуже его вспашки.
Парней возраста девчат в деревне не было. Их забрали на фронт и там они сложили головы. Соберутся после работы девчата у кого - либо в доме на посиделках и воркуют, заодно что-либо вяжут или кудель прядут веретеном. Веретено крутится быстро – быстро, вьётся тонкая льняная нитка, режет кончики пальцев девчат, а прясть все равно надо, потому что одеваться приходилось в домотканое бельё.
Зимой сновали основы, ладили кросна и ткали. Ткали рулоны тонкого полотна, ткали скатерти и рушники, накидки и покрывала на койки. Весной полотна мочили в натаянной снежной воде и расстилали их на ещё не расстянном снегу. На солнце они парились и белели, становились мягкими и пахли неповторимым запахом весны.
84г.